Дело происходит в ноябре 1981 года, когда экипаж заселялся на достраивающийся в заводе крейсер.
...Казалось бы, офицеры, пришедшие на корабль с береговых аэродромов, из сухопутных инженерно-авиационных училищ, должны были более флотских тяготеть к суровости общевоинских уставов и армейским порядкам, и, как говорили моряки «…ходить по плацу в кирзовых сапогах, строевым шагом и с привязанной к козырьку фуражки ладонью». Подразумевая под «плацем» полётную палубу авианосца.
Но на деле выходило всё наоборот. Причём на «Новороссийске» «либеральная демократия» в БЧ-6 распространялась не только на отношения начальников к подчинённым, но и на отношение подчинённых к начальникам. Причиной этого был сам командир боевой части майор Иван Сердцев, которого многие звали «Ваня Солнцев» или просто «Ваня», подразумевая под прозвищем этакого простачка, «сына полка».
Невысокого роста, лысоватый, с редкими русыми волосами вокруг активно начавшей проявляться плеши. Говорил он быстрым, слегка «акающим» говорком коренного петербуржца. Речь его была чистой, без фольклорных изысков современного армейского лексикона. А когда обстоятельства вынуждали волей-неволей применять какое-либо нецензурное слово, то весь вид его показывал, как ему это неприятно. Мальчишкой переживший ленинградскую блокаду, он был со всеми мягок и добр. Нерешительный, совсем не строевой, он казался далёким от армии и флота человеком. Послушаешь его порой и подумаешь: «А как он вообще попал на корабль и что здесь делает? Ему бы где-нибудь в провинциальном аэроклубе самолётам хвосты заносить…».
Ранее сталкиваться с корабельной службой майору не приходилось, в экипаж получил назначение с должности начальника какой-то лаборатории из забытого богом гарнизона на Новой Земле. Сердцев и сам чувствовал себя «не в своей тарелке», заявляя, что «попал сюда случайно, что заманили его на эту должность обманом». И, как часто любил повторять, с нетерпением ждал, когда ему исполнится 45 лет, и можно будет «красиво, с лёгким сердцем и незапятнанной совестью» выйти на заслуженный отдых и забыть «весь этот кошмар, как страшный сон». Чего он, в конце концов, и добился. Уволившись в запас ещё до конца государственных испытаний, он уехал в Ленинград и устроился там инженером по технике безопасности троллейбусного парка. Не забывая, между прочим, наведываться в отпуске в столь полюбившийся ему город Николаев.
Так вот, когда, состоящая из двух рот – первого и второго дивизионов, колонна авиационной боевой части подошла к заводской проходной, к майору Сердцеву, внезапно выйдя из строя, подошёл молодой офицер. Приложив ладонь правой руки к фуражке, он произнёс шокировавшую командира боевой части фразу:
- Товарищ майор! Офицерская честь не позволяет мне, не имея удостоверения личности и пропуска на режимное оборонное предприятие, пройти тайком, вместе со всеми на территорию завода! - Сказал, резко развернулся кругом, смешался с прохожими и исчез.
Очевидцы рассказывали потом, что отчётливо слышали, как гулко ударилась об асфальт, отпавшая от удивления нижняя челюсть командира боевой части… Несчастный майор был настолько сражён словами своего подчинённого, что не останавливаясь, не произнеся ни слова, с приложенной для ответа на приветствие к козырьку фуражки рукой и открытым от удивления ртом, с остановившимся взглядом выцветших глаз, «на автомате» вошёл в заводские ворота и опомнился только на причале возле корабля по команде старпома «Стой!».
Дерзкий и почти незамеченный окружающими поступок молодого офицера имел свою, весьма интересную, почти детективную, и мало кому известную предысторию… Майор Сердцев, соответствуя своей фамилии, имел большое, любвеобильное сердце. В котором, кроме любви к жизни, семье, детям, всяческим пташкам и букашкам, имелось значительное место и для любви к прекрасному. В том числе и к прекрасному полу. Как в народе говорится: «Седина - в бороду, а бес – в ребро!».
Эта поговорка для «деда» стала не просто аксиомой, а руководством к действию. В любовных похождениях он мог дать фору многим молодым. Жена «старика-разбойника», зная об этой его слабости, но не имея возможности управлять сдерживанием половых инстинктов супруга на расстоянии, откомандировала из Ленинграда для присмотра за «папочкой» в Николаев его любящую взрослую дочь. Прибытие дочери в город корабелов и невест совпало у старого обольстителя с началом очередного бурного романа. Не зная, как улизнуть из-под присмотра бдительной и целомудренной дочери, Ваня Сердцев не придумал ничего другого, как отдать одному из своих подчинённых, а именно командиру группы регламентных работ по электро- и фотооборудованию летательных аппаратов, старшему лейтенанту Борису Головину, «настоятельный» приказ: «Нейтрализовать дочь, пригласив её провести вечер в ресторане».
Старший лейтенант, будучи уже связанным обязательствами с одной из местных юных прелестниц, долго и стойко сопротивлялся и отнекивался. Но приказ есть приказ, да и не гоже с ранних лейтенантских лет посылать начальника куда следует. Пришлось лейтенанту вести начальственную дочь в ресторан. Отказать молодому красавцу та была не в силах, и охотно согласилась. Чтобы не привлекать внимание любопытных глаз и, упаси Боже!, не уронить честь мундира, Борис, сменив его флотскую строгость на гражданский модный костюм, повёл даму в увеселительное заведение, коих в городе было достаточное количество. Но город Николаев не был бы Николаевым, если бы, казалось, в самом обыденном и простом не нашлось бы места для приключения. В самый разгар праздника жизни и радости, ресторанного веселья, у увлечённого ревностным исполнением обязанностей по ухаживанию за «порученным объектом» лейтенанта, украли повешенный на спинку стула пиджак. Да, бог с ним, пиджаком! Но в кармане последнего находились все документы, удостоверяющие личность, в том числе, и пропуск на завод. А это уже было серьёзно!
На следующий день раздосадованный офицер официальным рапортом доложил по команде о пропаже, не забыв указать причины, заставившие его посетить увеселительное заведение, и с суровой безысходностью принялся ожидать неотвратимого наказания и восстановления утраченных удостоверения личности и пропуска на завод.
Перепуганный таким исходом своего любовного похождения майор Сердцев, ходу рапорту сразу не дал. В результате чего Боря Головин был лишён не только возможности посещать корабль в период его достройки, но на момент заселения экипажа не имел даже временного пропуска. А тут ещё День рождения приближается. Заказан столик в ресторане. На этот вечер назначена помолвка с будущей женой. Для чего приглашены её родственники и друзья…
Раздосадованный таким отношением к себе, прекрасно понимая, что войдя без пропуска на территорию завода, покинуть её, пусть даже по чужим документам, обманув бдительную охрану, он вряд ли в ближайшее время сможет, Борис и решился на дерзкий и отчаянный шаг…
Чувствительной душе и любвеобильному сердцу командира БЧ-6 был нанесён сокрушительный удар. В неравной борьбе угрызений совести перед пострадавшим за него офицером и чувством долга с боязнью ответственности за свой образ жизни и общую бестолковость прошло несколько дней. Наконец чувство долга перебороло страх и майор Иван Сердцев пошёл сдаваться старпому.
Сказать, что командир БЧ-6 не был «обласкан», значит ничего не сказать. От специфических «ласк» старпома Евгения Яковлевича Литвиненко волосы, вокруг пробивающейся на голове несчастного командира авиационной боевой части плеши, топорщились словно наэлектризованные, по худым морщинистым щекам тёк пот, руки не знали куда деться, а словарный запас пополнился такими эксклюзивными терминами и выражениями, что впору можно было приступать к составлению специального военно-морского раздела толкового словаря русского народного жаргона.
Руководствуясь полученными «ценными указаниями» старшего помощника командира, майор Сердцев отправил по предполагаемому адресу «конспиративной» квартиры невесты «самовольщика» его друга, старшего техника группы РР ЭО и ФО лейтенанта Александра Инжиевского, с запиской, в которой предписывалось «немедленно прибыть в часть и сдаться». С успехом выполнив нелёгкую, но чрезвычайно ответственную миссию, на следующее утро нетвёрдой, слегка дрожащей рукой, пытаясь дышать в сторону, посыльный протянул Сердцеву сложенный пополам, слегка помятый и закапанный розовыми пятнами, явно винного происхождения, листок бумаги. На нём неровным почерком обиженного до глубины души беглого офицера были начертаны следующие строки:
- «Товарищ майор! На Ваше безумное предложение, толкающее меня на уголовно-наказуемое деяние, связанное с грубейшим нарушением режима оборонного предприятия и требований приказа по соблюдению режима секретности, зачёт по которому я, кстати, Вам недавно успешно сдал, вынужден ответить отказом.
С уважением, старший лейтенант Головин»…
Шёл девятый день самовольной отлучки старшего лейтенанта Бориса Головина, ещё не уголовно наказуемый, пока не подпадающий под статью «Дезертирство» Уголовного Кодекса УССР, караемый, пока, только Дисциплинарным Уставом Вооружённых Сил СССР по статье «самовольное оставление части сроком до десяти суток», когда майор Сердцев, пытаясь изобразить на лице своё искреннее возмущение безобразным поступком подчинённого, предъявил вышеуказанную записку старпому.
Гневу последнего мог бы позавидовать сам бог-громовержец Юпитер. Разыгравшаяся на втором ярусе надстройки буря, выхлестнулась, в итоге, на полётную палубу, где по этому случаю был построен офицерский состав БЧ-6, проведена самая тщательная его проверка, «по достоинству» оценены умственные и деловые способности каждого, обнаружена, попутно, пара не совсем трезвых личностей, тут же отправленных в каюты под арест, розданы устные взыскания провинившимся и ЕБЦУ («ещё более ценные указания») всем остальным.
«Не отходя от кассы» старпомом была назначена «группа захвата» в составе пяти «наиболее подготовленных и морально устойчивых» офицеров, немедленно отправленная по известному адресу.
Путь «группы захвата» до места проведения акции был нелёгок и долог. Проходил он в неравной внутренней борьбе каждого члена группы с самим собой. Длительное, более недели, пребывание бывших сухопутных офицеров без берега, сказалось на их чувстве ответственности и верности долгу самым негативным образом. А поскольку этот трудный путь «новороссийского спецназа» пролегал в видимости бесчисленных пивных ларьков и рюмочных, выдержать эти муки и пройти его до конца, смог не каждый. До места назначения добрался лишь один лейтенант Александр Инжиевский.
Постучав в дверь, он без сил упал на руки опального товарища.
- Пить!.., - только и смог прочитать Борис Головин по едва заметному шевелению губ. В этой, возможно последней, просьбе боевому товарищу он отказать не посмел. Тем более, что стоявшая в холодильнике початая бутылка водки настоятельно требовала решения своей судьбы.
Только ближе к вечеру, лейтенант Инжиевский, заботливо поддерживаемый «самовольно оставившим часть» Головиным, начал конвоирование пойманного беглеца на корабль. На проходной завода в томительном ожидании, с разовым пропуском на прогульщика в руках, уже несколько часов скучал офицер по режиму «Новороссийска» лейтенант Андрей Колесников. По приказу командира корабля, своевременно возвращённого в лоно флота
беглеца, закрыли под арест в его же каюте. Ожидая отправки на гарнизонную гауптвахту, Борис с тоской вспомнил, что именно сегодня его День рождения и именно сегодня его будущая невеста с друзьями и родственниками соберутся в ресторане за заказанным столиком и, возможно, поднимут бокалы и за него. Жалость к себе самому, невинно пострадавшему из-за рокового стечения обстоятельств, сдавила горло. Скупая мужская слеза одиноко скатилась по щеке…
Уже давно был уложен в модный «дипломат» «дежурный комплект арестанта»: две простыни и наволочка, полотенце, мыло и зубная щётка, тетрадь с конспектами первоисточников классиков марксизма-ленинизма, но никто за офицером не шёл.
Но когда дверь каюты, наконец, открылась, то в руках вошедших вместо записки об аресте и продовольственного аттестата оказалась сумка, в которой радостно позвякивали запотевшие бутылки «Столичной». А из потёртого ученического портфельчика с брезентовым ремешком через плечо, предназначенного для переноски секретных документов, были извлечены пара луковиц, буханка чёрного хлеба, банки с тушёной говядиной и «Севрюгой в томатном соусе» - традиционной на «Новороссийске» закуской.
- Ты что, хотел свой День рождения зажилить?! – грозно, басом прогудел «вечный капитан» Александр Сергеевич Цветков. – А ну, доставай стаканы! Первый тост - за новорожденного!.. За первым последовали второй – за прекрасных дам, третий, не менее актуальный – за тех кто в море, на вахте и на гауптвахте. А затем уже поднимали за всё подряд…
На гарнизонную гауптвахту опальный лейтенант так и не попал. Командование «Новороссийска» посчитало пребывание там слишком мягким наказанием по сравнению с выполнением своих должностных обязанностей на корабле..."
Из книги: Ю.Н. Романов, «Записки вахтенного офицера»
