Существование Бога
"Существование Бога" очень важная для России книга ну хотя потому что благодаря ей в английском праве возник юридический термин "Probably", это слово означает "вероятнее всего" т. е. более 50%.(мин. 51% и выше). Если коронер приходит к выводу, касающемуся любого подданного Великобритании, о такой вероятности его участия в убийстве, в дело вмешивается полиция и следует уголовный процесс. Примерно так и произошло с делом об отравлении в Солтсбери, ровно по формуле опубликованной в книге Сиунберна британское правосудие взяло и доказало прямое участие военно-политического руководства Российской Федерации в отравлении и исходя из этого британцы применяют санкции.
Это для затравки, просто чтобы показать насколько важной для аналитической философии является эта книга, что благодаря ей возник новый тип доказательств в британской юриспруденции. Впервые Ричард Суинберн сформулировал его в книге "Существование Бога" , в 1979 году. Речь идет об установлении вероятности истинности какой-либо гипотезы большей, чем 1/2, с опорой на теорему Байеса, позволяющей определить степень вероятности того или иного события на основе понятия "совокупной вероятности" других, связанных с ним событий. Кстати Суинберн - философ, бывший офицер британской военно-морской разведки, отлично знает русский язык. В середине 90-х перешел в православие (Элладская православная церковь).
Суинберн пытается индуктивно доказать бытие Бога и оценить вероятность того, что суждение «Бог существует» истинно. Индуктивно значит от частного к общему и дедукция собственно наоборот. А вероятность это одно из его открытий, он изсходит из совокупности доказательств, раньше доказательства рассматривали как-то по одному, но дело в том что некоторые из них усиливают друг друга и в совокупности выглядят более вероятно)) Когда мы судим о Боге то обычно исходим из своих позиций (дедуктивно). Атеист верит что Бога нет и исходя из этого трактует все факты а верующий просто не воспринимает научное мировоззрение, для него всему причиной Бог. Это прекрасно сформулировал еще в 1940-е гг. британский философ, представитель кембриджской школы аналитической философии, Джон Уиздом. Речь идёт о так называемой «Притче о невидимом садовнике».
Два человека вернулись в их давно заброшенный сад и обнаружили посреди дикорастущих растений и сорных трав прекрасную поляну с удивительно хорошо выращенными цветами. Один [назовем его верующим] говорит другому: «Должно быть, приходил садовник и заботился об этих растениях». Второй человек [назовем его скептиком] не согласился с ним. Они разбили палатку неподалёку от этого места и стали наблюдать. Никакого садовника не было видно. Тогда верующий предположил, что это невидимый садовник, и они стали ждать его с собаками-ищейками, которые должны были учуять садовника. Но ищейки не лаяли. Тогда верующий сказал, что садовник не только невидимый, но он также не имеет запаха и абсолютно бесшумный. Скептик на это ему возразил: чем же в таком случае этот так называемый невидимый, бестелесный садовник отличается от воображаемого садовника или несуществующего?
Позже британский философ Энтони Флю дополнил притчу: эти два человека разбивают палатку, затем обносят поляну изгородью с колючей проволокой, по которой пускается электрический ток. Они устанавливают различные детекторы, используют инфракрасное излучение, видеокамеры и т.д. А результат – тот же самый. Суть притчи сводится к тому, что, наблюдая одни и те же явления, теист и атеист используют разные объяснительные модели для их понимания.
И Суинберн говорит ок, давайте отталкиваться не от своего мировоззрения, не дедуктивно, а индуктивно, исходя из фактов о которых согласны все. Давайте найдём общие основания, сможем ли мы в таком случае доказать существование Бога?
На самом деле книга достаточно суховата, написана сложным академическим языком, с формулами, без которых можно было прекрасно обойтись. Суинберн часто повторяет одно и то же по много раз так что читать очень скучно, тем более это философия и тут очень важно следить как разворачивается мысль. Впрочем некоторые места меня лично очень впечатлили а некоторые мысли так слегка поколебали крышу)) Ну вот хотя бы мысль о том что исходя из природы своей благости Бог не может выбрать зло! лол)) человек может а вот Бог нет! Или поскольку Бог совершенно свободен в принятии своих решений, то есть никакая причина в прошлом не может повлиять на его действия, а это значит если он дал вам обещание, как например завет еврейскому народу, то может его не выполнять!))
Или вот логика Суиберна по поводу сотворения людей! По логике люди достаточно не совершенны по своей природе и создавать более совершенных созданий было бы логично? Как в анекдоте если Бог так любит евреев то почему не создал вселенную с одними евреями? евреи вместо звёзд, евреи вместо деревьев? Но Суинсберн рассуждает таким образом что добавив в такую вселенную совершенных существ ещё одно совершенное существо Бог на самом деле сотворит меньшее благо чем если бы в такой вселенной появилось менее совершенное существо. Ну типа как если бы у вас был мир целиком из золота то ещё один килограмм не очень бы менял картину но драгоценные камни и другие металлы сделали бы мир совершеннее! Отсюда несовершенные люди и ещё менее совершенные животные.
Ещё мне понравилась его логика Зла. Суинберн предлагает нам вообразить Мир с неизменным количеством людей и достижимым счастьем для всех и понятно что через некоторое время они все достигнут блага и остановятся в своём развитии. Тогда вообразим Мир II с бесконечным количеством людей и блага, но такому миру потребуется и бесконечное количество времени для достижение всего блага? Но есть ещё одна проблема что в таком мире люди выбирающие зло смогут бесконечно долго издеваться и насиловать более слабых существ, представьте старшего брата который продержит вас всю вашу бесконечную жизнь взаперти! Поэтому нужно ограничить страдания таких существ смертью. Но на самом деле и этого недостаточно потому что одно поколение людей может таких дел наворотить что следующее не расхлебает и потому нужно ограничить и силу людей влиять на мир, да они должны влиять на историю и события, но таким образом что дела можно было бы поправить))
Больше всего мне понравилась часть о сознании. Это не частый аргумент в пользу существования Бога, который изложил ещё Локк
материя настолько отлична от мышления, что никогда не смогла бы произвести
«мысль» только своими собственными силами. Разделите материю на какие
угодно мелкие части... изменяйте, сколько вам угодно, ее форму и
движение... Соединяя в определенную форму с определенным движением
крупные частицы материи, вы можете рассчитывать на получение чувства,
мысли и познания на таком же основании, как при соединении самых
мелких частиц, какие только где-либо существуют. Мелкие частицы уд
аряются, сталкиваются и сопротивляются друг другу совершенно так же,
как крупные; это все, что они могут сделать1. Локк утверждает, что только
мыслящее существо может произвести мысль.
Суинберн предлагает помылить ментальное свойство
Тогда чистое ментальное свойство можно определить как такое свойство, реализация которого не влечет за собойреализацию физического свойства. Таким образом, «попытка поднять
руку» — это чистое ментальное свойство, в то время как «намеренное
поднимание руки» — нет, поскольку реализация последнего влечет за
собой то, что рука поднята. Ментальное событие — это такое событие,
которое вовлечено в (или влечет за собой) реализацию ментального
свойства
И он заявляет что у каждой субстанции есть сущностные свойства без которой она не может существовать, ну типа как человек не может без головы))
Чистая ментальная субстанция — это такая субстанция, у которой все сущностные свойства
являются чистыми ментальными свойствами (а значит и все выведенные из
них свойства), такая субстанция может случайно (то есть не сущностно)
обладать также и физическими свойствами. Я буду утверждать, когда мы
дойдем до этого пункта, что все мы — и я, и мои читатели — представляем
собой чистые ментальные субстанции.
По- моему очень прикольно?)))
Или когда Суинберн рассуждает о религиозном опыте людей то он исходит из принципа базового доверия. В том смысле что когда человек заявляет что что-то видел то не доверять мы ему не можем, хотя бы потому что большая часть нашего опыта свидетельства с чужих слов. Ну в самом деле кто знает если Австралия? но мы имеем базовое доверие к нашей системе образования и верим учебникам и людям которые их написали)) Тут он конечно делает оговорки, типа если свидетель под наркотическим опъянением то доверять ему не стоит)) Но вот если он видел Деву Марию и после этого даже очень сильно изменил свою жизнь то наверное стоит поверить в то что он верит в свой опыт.
А вот если он и в правду видел деву Марию? а другой в это же самое время и правда видел Шиву? а до этого люди общались с Зевсом или лешими, что если это всё некие ментальные события?))
По большей части Суинберн разбирает старые доказательства, ещё Фомы Аквинского, те самые которые опроверг Кант: космологическое (причина вселенной) телеологичсекое (её цель) и ряд прочих.
Тонкая настройка вселенной – концепция теоретической физики, согласно которой в основе вселенной лежат не произвольные, а строго определенные значения фундаментальных констант, входящих в физические законы. Изменение значения констант в пределах порядка ведет к невозможности существования атомов, звезд и галактик. Концепция тонкой настройки вселенной стала обсуждаться учёными, философами и теологами в первой половине 1970-х гг. Р. Суинберн (наряду с П. Дэвисом и Х. Россом) полагает, что в основе законов вселенной лежит разумный замысел; другие ученые (напр., М. Рис) считают тонкую настройку вселенной случайным образованием в гипотетической мультивселенной. Существуют и другие предположения: философ Р. Коллинз предложил следующие три аспекта тонкой настройки вселенной – настройка законов природы, настройка констант и настройка начальных условий вселенной.
Противники такой трактовки тонкой настройки вселенной возражают, говоря, что как раз наоборот, в результате эволюции человек устроен таким образом, что только упорядоченность он и способен воспринять. И здесь уже Суинберн приводит собственный мысленный эксперимент, чтобы показать разницу в подходах теиста и атеиста.
Предположим, что маньяк похитил некоего человека и запер его в комнате с тасующей карты машиной. Машина одновременно тасует десять колод карт, а затем выбрасывает по одной карте из каждой колоды и показывает сразу десять карт. Похититель говорит жертве, что скоро он включит машину, и она выбросит первые десять карт, но если этот набор не будет состоять из одних тузов червей, то машина сразу же выключится и взорвется [уничтожив жертву]. Затем он включает машину, и к изумлению и облегчению жертвы машина выбрасывает тузов червей из каждой колоды. Жертва полагает, что этот поразительный факт объясняется тем, что машина определенным образом отрегулирована. Но похититель, который вновь возникает перед ним, не согласен с этим предположением. «Не удивляйся тому, что машина выбросила только тузы червей, – говорит он. – Ты и не смог бы увидеть что-либо еще: ведь тебя бы здесь просто не было, если бы выпали другие карты»
Суинберн считает, что права жертва, а не похититель. Действительно, то, что выпало десять тузов червей, – это экстраординарный факт, требующий объяснения. Несмотря на то что этот маловероятный порядок является необходимым условием того, что выпавшие карты вообще будут восприняты, он тем не менее нуждается в объяснении. Таким образом, исходный пункт приверженца телеологии состоит не в том, что мы скорее склонны воспринимать порядок, чем беспорядок, а в том, что существует скорее порядок, а не беспорядок. Возможно, только при наличии порядка мы способны воспринимать и постигать сущее, но от этого сущее не становится менее необычным и нуждающимся в объяснении.
Итак, один из главных тезисов Суинберна состоит в том, что основным критерием истинности гипотезы теизма является ее простота. Иными словами, существует одно личное существо, Бог, по сути своей всемогущий, всеведущий, совершенно свободный и вечный, – это очень простая гипотеза, из которой следует его всеблагость. Однако, на мой взгляд, эволюционная теория, доктрина натуралистического эволюционизма, доктрина «слепого часовщика» (выражаясь словами Докинза) гораздо проще суинберновского теизма: она действительно исходит из минимального количества посылок. В книге Ричарда Докинза «Слепой часовщик» (The Blind Watchmaker: Why the Evidence of Evolution Reveals a Universe without Design, 1986) показано, как из начальной простоты, без участия какой-либо верховной личности может возникнуть высокоорганизованная сложность. Докинз показывает, что естественный отбор, оперирующий спонтанными вариациями простых исходных форм, на протяжении тысяч поколений может породить удивительную сложность. Часто возникает проблема: кто именно (верующий или неверующий) должен утверждать нечто, а кто – искать аргументы, чтобы эти заявления опровергнуть. В связи с этим нелишним будет вспомнить знаменитый «чайник Рассела» – еще один мысленный эксперимент, предложенный Б. Расселом в статье «Есть ли Бог?» (Is There a God? 1952):
Многие верующие ведут себя так, словно не догматикам надлежит доказывать заявленные ими постулаты, а наоборот — скептики обязаны их опровергать. Это, безусловно, не так. Если бы я стал утверждать, что между Землей и Марсом вокруг Солнца по эллиптической орбите вращается фарфоровый чайник, никто не смог бы опровергнуть моё утверждение, добавь я заранее, что чайник слишком мал, чтобы обнаружить его даже при помощи самых мощных телескопов. Но заяви я далее, что, поскольку моё утверждение невозможно опровергнуть, разумное человечество не имеет права сомневаться в его истинности, мне справедливо указали бы, что я несу чушь. Однако, если бы существование такого чайника утверждалось в древних книгах, о его подлинности твердили каждое воскресенье и мысль эту вдалбливали с детства в головы школьников, то неверие в его существование казалось бы странным, а сомневающегося передали бы на попечение психиатров в эпоху Просвещения, а ранее – в опытные руки инквизиции
Еще один важный для теологии Суинберна узел проблем – это проблема теодицеи и проблема свободы воли. Обладает ли всеблагой Бог правом требовать от человека выполнения тех или иных действий, и есть ли у людей обязательство выполнять всё, что бы он ни приказал? Здесь возникает трудность, имеющая название «дилемма Евтифрона», которая сформулирована в диалоге Платона «Евтифрон» (10а): «Благочестивое любимо богами потому, что оно благочестиво, или оно благочестиво потому, что его любят боги?» [Платон 1990, 305].
«Является ли то, что Бог велит нам делать, обязательным, потому что Он велит это делать, или Он велит это делать, поскольку это всё равно является обязательным?.. Например: убийство плохо потому, что Бог его запрещает, или Он его запрещает, потому что оно плохо?» [Суинберн 2007, 102]. На первый взгляд может показаться, что Суинберн накладывает некоторые ограничения на действия Бога, отвечая на этот вопрос. Однако эта линия мысли идет еще от Фомы Аквинского и Дунса Скота. Аквинат со всей ясностью показал, что Бог не может сделать того, что является логически невозможным; см.: [Фома Аквинский 2004, 92–99]. Так и в области морали:
…будучи благим в основе Своей, Бог не станет требовать от нас действий, противных любому начальному принципу нравственности. Впрочем, предположение о том, что существуют некие действия, моральный статус которых не может изменить даже Бог (например, Он не может сделать обязательным приказание мучить детей ради удовольствия), может показаться ослабляющим всевластие Бога. Оно оставляет Бога всевластным лишь в том случае, если то, что мучить детей ради удовольствия плохо, является логической необходимостью; ибо тогда неспособность Бога сделать мучения обязательными будет подобна его неспособности делать нечто существующим и несуществующим одновременно; и, таким образом, не станет ограничением Его всемогущества» [Суинберн 2007, 103].
Суинберн полагает, что существует ряд дополнительных условий, которые должны быть выполнены, чтобы существование зла было совместимо со всеблагостью Бога. Одно из них – так называемое «относительное условие» (comparative condition), состоящее в том, что зло в этом случае служит превышающему благу.
Естественное зло самим фактом своего существования обеспечивает наличие особенно ценных эмоций (отвага, сострадание и пр.) и свободного выбора. Американский философ Уильям Роу предложил в качестве иллюстрации явно бессмысленного зла гибель олененка во время лесного пожара [Rowe 1979]. Этот пример широко обсуждался в теологической и философской литературе. Какому превышающему благу может послужить мучительная гибель невинного существа? Суинберн отвечает на этот вопрос:
Риск потерять жизнь не возникнет до тех пор, пока жизнь не была кем-то потеряна. Животное не может осознать опасность лесного пожара, избегать ее и уводить оттуда своих детенышей, до тех пор, пока эта опасность не возникла объективно. Это невозможно до тех пор, пока некоторые животные, такие как оленята, не погибнут в лесном пожаре. Вы не сможете осознанно избежать лесного пожара или стараться спасти свое потомство от лесного пожара до тех пор, пока не существует реальная опасность погибнуть в огне пожара. Намеренные действия по спасению кого-либо вопреки опасности, были бы просто невозможны, если бы опасность не существовала или не сознавалась [Суинберн 2014, 325].
Иными словами, гибель несчастного оленёнка служит превышающему благу: она даёт информацию другим особям.
С этим условием пересекается другое условие, так называемый аргумент от потребности в знании. Суинберн исходит из того, что относительно любого зла можно сказать: был какой-то момент в истории человечества, когда это зло произошло впервые. Тогда у людей появляется возможность корректировать в дальнейшем свои действия с учетом того знания, которое они получили благодаря случившемуся.
Рассмотрим случай чьей-то травмы или гибели в аварии, который привëл к изменениям, предотвратившим возникновение сходных ситуаций (например, кто-то погиб в железнодорожной катастрофе, что привело к введению новой системы железнодорожной сигнализации, предотвратившей подобные случаи). Родственники погибшего в такой ситуации часто говорят, что, по крайней мере, он погиб (или пострадал) не напрасно. Они считают, что было бы бóльшим несчастьем, если бы его смерть была полностью бесполезной. Это благо для нас, если наш опыт не пропадает, а служит на благо другим, является средством получения другими такой пользы, которую они не получили бы никаким другим способом, что отчасти компенсирует этот опыт [Там же, 344].
Суинберн рассматривает и другие условия, позволяющие, чтобы существование зла было совместимо со всеблагостью Бога, в частности, такой параметр, как количество зла. По мнению Суинберна, существует количественный предел зла, которое Бог позволяет людям (и животным) причинять ради добра, которое оно делает возможным.
С данной трактовкой теодицеи связано и понимание Суинберном проблемы свободы воли. Он уделяет этой проблеме значительную часть книги «Существование Бога», этой же теме целиком посвящена книга «Ум, мозг и свободная воля» (Mind, Brain, and Free Will, 2013). Суинберн считает, что наличие свободной воли позволяет людям делать существенный выбор, позволяет серьёзно и ответственно относиться к другим людям и к окружающему миру:
…возможность помогать друг другу является для людей благом, но является ли также благом их возможность вредить друг другу? <…> Я предполагаю, что да. У Бога есть способность помогать или наносить ущерб. Если [рациональным] агентам дана возможность участвовать в делах Бога, они должны иметь такую же способность (хотя и в гораздо меньшей степени). В мире, где агенты могли бы помогать друг другу, но не могли бы вредить, они бы несли лишь очень небольшую ответственность друг за друга. Если моя ответственность за вас ограничена лишь тем, дам ли я вам видеокамеру или нет, но при этом я не в состоянии сделать вас несчастным, остановить ваше развитие, прекратить ваше образование, тогда я не несу за вас большую ответственность. В таком случае ваше благополучие не будет существенно зависеть от меня» [Там же, 300].
Итак, рассмотрев всю совокупность аргументов в пользу существования Бога и возвращаясь к главной своей задаче – попытке индуктивного доказательства бытия Бога и оценке вероятности того, что суждение «Бог существует» истинно, – Суинберн обращается к теореме Байеса, позволяющей определить степень вероятности того или иного события на основе понятия совокупной вероятности других, связанных с ним, событий. (Теорема Байеса — одна из основных теорем элементарной теории вероятностей, которая позволяет определить вероятность какого-либо события при условии, что произошло другое статистически взаимозависимое с ним событие. Иными словами, с помощью теоремы Байеса можно более точно пересчитать вероятность, взяв в расчет как ранее известную информацию, так и данные новых наблюдений.). Однако при этом нет необходимости знать точные значения этих вероятностей, можно оперировать такими приблизительными характеристиками, как «очень высокая» или «больше, чем». Если e – это все перечисленные Суинберном аргументы, h – это гипотеза теизма, k – это тавтологическое фоновое знание, а P – это вероятность, то теорема Байеса будет выглядеть так: P(h|e&k),
Суинберн неоднократно подчеркивает, что невозможно приписать точные численные значения вероятностям, задействованным в этих вычислениях. Он приходит к заключению, что P(h|e&k), апостериорная вероятность теизма, основанная на всех рассмотренных им данных, будет не меньше, чем ½. На это ему иногда возражают с позиций «народной логики»[v], что это «и так очевидно». (Типичный пример «народной логики»: – Какова вероятность встретить на улицах Москвы динозавра? Ответ – 50 % – либо встретите, либо не встретите.). Однако еще в начале XX в. Б. Рассел сформулировал парадокс, показывающий неправильность этой позиции. В статье «Ответ Владимиру Шохину» Суинберн следующим образом отвечает на это возражение:
[Иногда утверждают, что] мой вывод, согласно которому, до того, как мы принимаем к рассмотрению свидетельства религиозного опыта, вероятность существования Бога на основе всех прочих рассмотренных данных составляет всего лишь ½, мог быть достигнут априорно-самоочевидно на основе того, что вероятность любого высказывания равна вероятности его отрицания. Однако последнее заявление не может быть верным, поскольку оно приводит к противоречию в форме «парадокса Бертрана»[vi] (теоретико-множественный «парадокс Рассела», сформулированный в 1901 г.), что легко показать следующим образом. Если вероятность p такая же, что и вероятность не-p (~p), то есть равна ½, тогда, поскольку для любого q, p ≡ (p&q)v(p&~q), P(p) = P(p&q) + P(p&~q) = ½. Поэтому не может быть так, чтобы для каждого из (p&q) и (p&~q) их вероятность была такой же, что и вероятность их отрицания, то есть ½. Лишь для некоторых высказываний их вероятность равна вероятности их отрицания [Суинберн 2015, 80].
Суинберн обращается также к таким специфическим свидетельствам, как данные религиозного опыта. Он рассматривает понятие чуда и определяет его как «возникновение такого события, которое невозможно при действии данных законов природы». Правда, законы природы не исключают некоторые инциденты, а это значит, что здесь неприменимо строгое понятие «нарушения» закона природы. В таком случае, высока вероятность, что, либо данный инцидент является беспричинным событием неповторяющегося типа, либо он имеет причину, и эта причина находится вне системы естественных законов, а значит, данное событие представляет собой квазинарушение естественных законов. С точки зрения Юма, основным релевантным фоновым знанием здесь является знание законов природы.
Однако Суинберн полемизирует с Юмом и утверждает, что полностью упорядоченный мир, в котором всё (за исключением человеческого свободного выбора) происходит в строгом соответствии с законами природы, не будет миром, в котором присутствует живое взаимодействие Бога и человека: возможно, чудо – это ответ Бога на молитвы людей или на их свободные действия. Или же изредка отмечая своей печатью деяния или проповедь тех или иных людей, Бог может таким образом показать, что это Божьи деяния и учение.
Суинберн приходит к мысли, что религиозный опыт имеет значительную доказательную силу и существенно повышает вероятность существования Бога, и это зависит от сформулированного им принципа доверия (principle of credulity), согласно которому восприятия должны приниматься как таковые в отсутствие надежных оснований для сомнений. Таким образом, показания многих свидетелей об их опыте восприятия Бога делают существование Бога более вероятным, чем ½, при условии, если эти свидетельства уже не аннулированы другими данными.
Естественная теология XXI в.: проект Ричарда Суинберна.
Автор Кедрова М.О.
Фрейд против религии
Зигмунд Фрейд "Будущее одной иллюзии"
Больше всего в сочинении Фрейда меня поразило насколько он верит в разум человека! при чём абсолютно отдавая себе отчёт в том насколько беспомощен человек перед лицом своих бессознательных порывов, удивительно)) Начинает Фрейд своё сочинение с недовольства культурой и положением общества вообще.
во-первых, потому, что на взаимные отношения людей глубочайшим образом влияет та мера удовлетворения первичных позывов, которая возможна при имеющихся в распоряжении земных благах; во-вторых, также и потому, что отдельный человек может вступить с другим человеком в такие отношения, когда он сам окажется своего рода достоянием, материальным благом, поскольку другой человек использует его рабочую силу или избирает его своим сексуальным объектом; в-третьих, наконец, потому, что каждый отдельный человек является физическим врагом культуры, которая ведь должна представлять общечеловеческий интерес. Примечательно, что люди, хотя и не могут существовать разобщенно, в то же время ощущают как тяжелое бремя тех жертвы, которых требует от них культура, чтобы сделать возможной совместную жизнь. Культура, следовательно, должна защищать себя от отдельного человека, и эту задачу выполняют ее организации, институты и требования.
Фрейд очень хорошо понимает насколько шатко положение цивилизации в которой одни угнетают других и существование которой напрямую зависит от этого положения.
Таким образом, создается впечатление, что культура есть нечто навязанное сопротивляющемуся большинству неким меньшинством, которое сумело присвоить себе средства принуждения и власти.
Все хорошо, если эти вожди обладают пониманием необходимостей жизни, превосходящим понимание остальных, и если они возвысились до овладения своими собственными инстинктами. Для них, однако, имеется та опасность, что, не желая терять свое влияние, они больше будут уступать массе, чем эта последняя будет уступать им. И поэтому кажется необходимым, чтобы они обладали средствами власти и были бы, таким образом, независимы от массы.
Возникновение культуры Фрейд видит в общественном договоре, а смысл культуры это наложение запретов на личность для взаимного общественного сожительства.
Для единообразия словаря назовем тот факт, когда инстинкт не может удовлетворяться, – отречением; институт, который налагает это отречение, назовем запретом, а то состояние, которое является следствием запрещения, – лишением. Нашим следующим шагом будет установление различий между лишениями, которым подвергаются все, и такими, которые касаются не всех, а только групп, классов или же отдельных лиц.
Бесконечное множество культурных людей, которые отшатнулись бы от убийства или кровосмешения, не отказывают себе в удовлетворении жадности, жажды агрессии, половой похоти, не перестают вредить другим ложью, обманом и клеветой, если это можно делать безнаказанно, и, по всей вероятности, это было и прежде, в течение многих культурных эпох.
Оцените как резонирует эта часть рассуждений Фрейда о достижениях культуры с современным состоянием! Совсем недавно я писал о клипе Рамштайн)) Собственно это касается и нас но примером всё таки Фрейду служила довоенная Европа.
Легко можно поддаться искушению считать психическим достоянием культуры ее идеалы, т. е. оценку, определяющую, что именно является наивысшим достижением и к чему следует больше всего стремиться. Сначала может показаться, что эти идеалы будут определять достижения культурного круга. В действительности же дело обстоит так: сами идеалы создаются по первым достижениям, которые стали возможны при взаимодействии внутренней одаренности с внешними условиями какой-нибудь культуры, и эти первые достижения удерживаются идеалом для дальнейшего проведения. Удовлетворение, которое идеал дает участникам культуры, имеет, таким образом, нарциссическую природу, – оно основывается на гордости удачей достижения. Для восполнения этого удовлетворение нуждается в сравнении с другими культурами, которые наметили себе иные достижения и развили иные идеалы. В силу этих различий каждая культура признает за собой право презирать другие. Таким образом, культурные идеалы становятся поводом для расколов и враждебности между различными культурными кругами, и это особенно отчетливо проявляется в отношениях между собой отдельных наций.
Не только привилегированные классы, вкушающие благодеяния культуры, но и угнетенные могут участвовать в удовлетворении, причем право презирать «внестоящих» вознаграждает их за угнетение в их собственном кругу. Правда, я ничтожный плебей, замученный долгами и военными поборами, но зато я римлянин и участвую в задании покорять другие народы и предписывать им законы. Угнетенные идентифицируют себя с повелевающим и эксплуатирующим их классом, но эта идентификация представляет собой только одну часть большой причинной связи
Естественно главным достижение культуры Фрейд видит то что мы не ходим по улицам и не насилуем всех женщин которые нам попадаются на дороге))) ну психоанализ и профдеформация всё таки накладывают свой отпечаток.
До сих пор не упоминалось о самом, может быть, важном разделе психического инвентаря какой-нибудь культуры. Это ее, в самом широком смысле, религиозные представления, иными, далее мною оправданными словами, – иллюзии культуры.
Если представить себе, что запреты эти сняты, то любую понравившуюся женщину можно выбрать сексуальным объектом; можно недолго думая убить своего соперника у женщины или любого, кто вообще стоит поперек дороги; можно также, не спрашивая разрешения, отнять у другого какое-нибудь его добро – как это прекрасно, какой цепью удовлетворений стала бы тогда жизнь! Правда, вскоре обнаруживаются следующие затруднения. У каждого человека точно такие же желания, как у меня, и он будет щадить меня не больше, чем я щажу его. Значит, в сущности, при таком упразднении культурных запрещений безгранично счастливым может быть только один-единственный человек, а именно: тиран, диктатор, присвоивший себе все средства власти; но и у него будут все основания желать, чтобы остальные соблюдали, по крайней мере, следующий культурный запрет: не убий.
Возникновение религии Фрейд выводит из своей теории о тотемизме и убийстве отца. Он пишет что да людям нужно было как-то объяснять силы природы и превратности судьбы, но это бы не производило бы такого впечатления на человека если бы не глубокая психологическая природа религии и её отцовская роль по отношению к инфантильному характеру беспомощности людей! И это мне кажется гениальное прозрение Фрейда.
Но как он обороняется против превосходства природы, против судьбы, которая угрожает ему, как и всем другим?
Культура снимает с него эту работу, она совершает ее для всех в совершенно одинаковой мере, причем примечательно, что приблизительно все культуры идут тут одним и тем же путем.
Каждый имел основания их бояться, особенно же отца, но в то же время можно было не сомневаться в его защите против тех опасностей, которые тогда были знакомы.
Подобным образом человек преображает и силы природы, но не просто в людей, с которыми он может общаться как с равными – ведь это не соответствовало бы потрясающему впечатлению, которое они производят, – но он придает им отцовский характер, делает их богами, следуя при этом не только инфантильному, но, как я пытался показать, и филогенетическому прообразу.
наиболее одаренный народ древности смутно понимал, что Мойра выше богов и что сами боги имеют свою судьбу. И чем самостоятельнее становится природа, тем больше боги от нее отстраняются, тем серьезнее все ожидания обращаются к третьей, отведенной богам, области деятельности, тем больше «моральное» становится их основным царством. Божественная задача состоит теперь в том, чтобы выравнивать изъяны и вред культуры, принимать во внимание страдания, которые люди причиняют друг другу в совместной жизни, и наблюдать за выполнением предписаний культуры, которые так плохо соблюдаются людьми. Теперь самим предписаниям культуры сообщается божественное происхождение, их возвышают над человеческим обществом и распространяют на природу и мировые события.
Интересно как умилительно выражается эта инфантильная природа отношений человека и Бога когда он заявляет о своей избранности))
рожденная из потребности сделать беспомощность человека переносимой, построенная из материала воспоминаний и собственной беспомощности и беспомощности детства человеческого рода. Легко увидеть, что эти представления охраняют человека в двух направлениях: это защита от опасностей природы и судьбы, а также от вреда, наносимого самим человеческим обществом. Если сделать обобщение, то оно гласит следующим образом: жизнь в этом мире служит некой высшей цели, которую, правда, нелегко угадать, но которая несомненно означает совершенствование человеческого существа.
Каждого из нас охраняет доброе, лишь по виду строгое Провидение, не допускающее, чтобы мы стали игрушкой сверхсильных и беспощадных сил природы: даже сама смерть – не уничтожение, не возвращение к неорганически безжизненному, а начало нового рода существования на пути к более высокому развитию.
Теперь, когда Бог стал единственным, отношения к нему могли вновь приобрести искренность и интенсивность отношения ребенка к отцу. Но если ты уже столько сделал для отца, то, конечно, хочешь и награды, хочешь, по крайней мере, быть единственно любимым ребенком, избранным народом. Много позже набожная Америка высказывает претензию быть God’s own country («собственной страной Бога»), и это находится в согласии с одной из форм человеческого богопочитания.
Девушка-мещанка, например, может предаваться иллюзии, что придет принц, который на ней женится. Это возможно, случаи такого рода бывали. Гораздо менее вероятно, что явится Мессия и положит начало золотому веку.
Милость Бога должна была идти рука об руку с его справедливостью: человек грешил и затем приносил жертву или покаяние и тогда освобождался, чтобы грешить заново. Русская психика вознеслась до заключения, что грех явно необходим, чтобы испытать все блаженство милосердия Божьего, и что потому в основе своей грех – дело богоугодное.
Фрейд вскрывает психологические истоки религии в убийстве отца и эдиповом комплексе. К эдиповому комплексу насколько я знаю у современной психологии неоднозначное отношение. С одной стороны это самая критикуемая часть психоанализа, ну может быть ещё детская сексуальность вызывает большие нападки. Недавно даже читал о том как возникла сама идея связать психоанализ и греческую мифологию чтобы пациенты себя почувствовали такими греческими героями на кушетке))) с другой стороны культура, да наверное именно культура и широкие массы всё больше усваивают эту идею. Кто знает может быть через лет двадцать народ так же усвоит идеи Делёза об антиэдипе)))
Может быть, его потомки и сегодня безудержно убивали бы друг друга, если бы среди убийств не было одного убийства, а именно – убийства праотца, вызвавшего непреодолимую, чреватую последствиями эмоциональную реакцию. Эта реакция создала заповедь – не убий, которая в тотемизме ограничивалась заместителем отца, позднее распространилась на других и еще и сегодня осуществлена не всецело.
Религию можно было бы считать общечеловеческим неврозом навязчивости: как и у ребенка, она произошла из Эдипова комплекса, из отношения к отцу. Согласно такому пониманию вопроса, можно было бы предвидеть, что отпадение от религии должно произойти с роковой неумолимостью, характерной для каждого процесса роста, и что именно теперь мы находимся в центре этой фазы развития.
Неожиданно для меня Фрейд выступает феминистом и борцом за женские права))
Вы ведь знаете, что женщинам в целом приписывается так называемое «физиологическое слабоумие», т. е. меньшая, по сравнению с мужчинами, интеллектуальность. Сам по себе этот факт спорный, и толкование его сомнительно; но аргумент в пользу производной природы этого интеллектуального захирения тот, что женщины страдают от жестокости раннего запрета направлять свое мышление на то, что их интересовало бы больше всего, а именно – на проблемы половой жизни. До тех пор, пока на человека в ранние его годы кроме сексуальной задержки мышления влияет еще и религиозная и связанная с ней правовая, мы, действительно, не можем сказать, каков, собственно, человек сам по себе.
На страницах своего сочинения Фрейд не только выступает против религии но и предвидит некоторые аргументы против, в частности что такой отказ от религии мог бы привести к социальным возмущениям, народные массы которых сдерживал страх перед боженькой могли бы сорваться с цепи и ринутся бурной рекой на улицы убивая и насилуя господ))) Но Фрейд всё таки психоаналитик и он знает что верующих не переубедить доводами фактами дискуссией, что убедить их может только собственный опыт и желание изменится.
У верующего веры не отнимешь – ни доказательствами, ни запретами. А если бы у некоторых этого и удалось добиться, это было бы жестокостью. Кто десятилетиями принимал снотворное, не может, конечно, спать, если его этого средства лишить. Что действие религиозных утешений можно приравнять к действию наркотика, прелестно иллюстрируется одним явлением в Америке. Там – очевидно, под влиянием господства женщин – людей хотят лишить всех возбуждающих, опьяняющих средств, а также средств наслаждения, пресыщая взамен этого богобоязненностью. По поводу исхода этого эксперимента также не приходится любопытствовать.
И всё же главный аргумент против Фрейда что же произойдёт когда человечество откажется от религии которая приносит ему так много утешения? Не случится ли так что её место займёт другая идеология в которой нуждается воспитание человека?
Если Вы хотите религию из нашей европейской культуры изъять, то это может совершиться лишь другой системой учений, а эта система с самого начала переняла бы все психологические черты религии: ту же – для самозащиты – святость, окостенелость, нетерпимость, тот же запрет мышления. Что-либо в этом роде Вам иметь нужно, чтобы справиться с требованиями воспитания. А от воспитания Вы отказаться не можете. Путь от младенца до культурного человека долог – слишком бы много человечков на этом пути заблудилось и не доросло бы своевременно до своих жизненных задач, предоставь их без руководства собственному развитию.
Человек окажется тогда, конечно, в затруднительном положении: он должен будет сам себе признаться во всей своей беспомощности, своей ничтожности в гуще мирской суеты – уже более не центр творения, уже более не объект нежного попечительства благого Провидения. Он попадет в положение ребенка, покинувшего отчий дом, где ему было так тепло и уютно. Но инфантилизм обречен на преодоление, не так ли? Не может человек вечно оставаться ребенком, он должен, наконец, выйти наружу, во «враждебную жизнь». Это можно назвать «воспитанием к реальности»; надо ли мне Вам еще признаваться, что единственной целью моего сочинения является обратить внимание на необходимость такого прогресса?
На что ему обманный вымысел о крупном поместье на Луне, выручку от которого никто ведь еще и одним глазом не видывал? Как честный мелкий крестьянин на этой земле, он сумеет обработать свой клочок так, что он даст ему прокормление. Тем, что он перестанет ожидать что-либо от мира потустороннего и сосредоточит все освободившиеся силы на земной жизни, он, вероятно, сможет достигнуть того, что жизнь для всех станет сносной и культура никого не будет более подавлять. Тогда он с одним из наших товарищей по неверию без сожаления скажет:
И уступаем ангелам и воробьям
Мы наши небеса.
(Г. Гейне. «Германия. Зимняя сказка»)
От библейского дьявола к неолиберальному злу. Лекции Адама Котско
Направляющий тезис состоит в том, что дьявол одновременно и теологическая и политическая фигура, поскольку Бог еврейской Библии (а следовательно и христианства) является фигурой как теологической так и политической. Бог представляется прямым правителем израильтян – он гарантирует их выживание, освобождает из рабства, наделяет законом и закрепляет за ними территорию. Бог делает всё то, что делает земной правитель. Но со временем у библейских авторов нарастает убежденность, что Бог не только правитель Израиля, но в каком-то смысле он правит всем миром. И это означает что его настоящие противники не языческие боги, которые обычно отвергаются как смехотворно неадекватные, простые статуи из дерева и камня, но те, кто претендует на владение этим миром.
Я утверждаю, что мы всё еще в некотором смысле живём по версии «монотеизма меньшинства», возникшего в древнем Израиле, и что если мы хотим понять отношения между средневековым христианством и секулярным модерном, наиболее продуктивной оптикой будет ряд политико-теологических проблем, возникших вокруг фигуры дьявола. Отталкиваясь от такой расширенной исторической генеалогии, я хочу ограничить фокус и показать как мой тезис может помочь пониманию динамики неолиберализма в качестве особо выделяющейся и само-разрушительной манифестации современной секулярной политико-теологической парадигмы.
Как здесь понимается неолиберализм. Термин весьма спорный, но есть одна линия, которая пронизывает все общие рассуждения о неолиберализме, а именно – что это нечто плохое. Современное содержание понятия оформилось левыми критиками капитализма и остаётся в большей степени ругательным термином, вмещающим почти всё, что в мире идёт не так – т.е. неолиберализм в совершенно буквальном смысле есть источник мировых проблем.
По факту никто не относит себя к неолиберализму, и уже это указывает на его гегемонию. Следует признать, что это не какая-то особая идеология, а скорее – здравый смысл практического действия. Центристы из обеих американских политических партий отстаивают различную смесь неолиберальных приоритетов, по ситуации дополняя это набором культурных аргументов, например, касающихся разрушения медицинского обеспечения. Тех, кто отвергает неолиберальный консенсус критикуют за сумасбродство и слабость, как нереалистичных и даже опасных мечтателей. Т.о., в определенном смысле можно говорить, что и неолибералы и их критики часто демонизируются – но я полагаю, что такая рамка слишком упрощает. Она предполагает, что мы уже знаем, в чем состоит демонизация и способны применять понятный концепт к менее известным областям дискуссий о неолиберализме, в более или менее метафорическом плане.
Я надеюсь показать, что связи неолиберализма и сферы демонического гораздо глубже – и куда удивительнее… Основная задача состоит в том, чтобы лишить фигуру дьявола ореола понятности и представить его гораздо менее знакомым, чем мы склонны думать. Но в первую очередь попытаюсь предложить что-то вроде консенсусного определения неолиберализма.
ЧТО ТАКОЕ НЕОЛИБЕРАЛИЗМ?
На первый взгляд термин неолиберализм отсылает к неупорядоченному набору политик, направленных на демонтаж послевоенного политико-экономического устройства, известного как фордизм. Начиная с проницательной идеи Генри Форда, что он сможет продавать больше автомобилей, если повышение зарплаты сделает рабочих его клиентами, система фордизма объединила жесткое государственное управление, мощные профсоюзы, а также высокие налоги и социальные расходы для повышения общего благосостояния.
Система начала рушиться в 1970х. Причины тому остаются противоречивыми, но ясно, что устойчиво высокая инфляция в США в сочетании с потрясением от нефтяного кризиса создали условия для фундаментального политического сдвига. Если раньше государство было сфокусировано на управлении уровнем покупательского спроса, то теперь говорят, что необходим сдвиг в сторону «предложения», имея в виду «предложение» капитала для поддержания инвестиций.
На практике это означает существенное снижение налогов, снижение роли профсоюзов и множество других мер дерегулирования, означающих повышение прибыльности капиталистических компаний. Утверждалось, что эти меры повысят совокупный рост, который вызовет «прилив, поднимающий все лодки» – или, словами более противоречивой метафоры богатство накопленное классом капиталистов «просочится» к простым людям.
Сознательное целевое планирование было заменено доверием к опосредующему механизму рыночной конкуренции по производству благ. Государство существует не для того, чтобы давать указания, что людям делать, и еще меньше чтобы делать самому, его целью было установление таких правил конкуренции, которые заставят всех «спонтанно» обеспечивать желаемые результаты. Из такой перспективы правительство не должно принуждать нас, но оно может мягко подталкивать к «правильному» решению – что в основном и делается посредством налоговых преференций.
Довольно характерный пример неолиберальной политики – Obamacare, реформа здравоохранения, которая проводилась в первый срок Обамы. Её основной целью было повысить обеспечение страхования здоровья, но делать это предполагалось не напрямую. Хотя имела место возня с пределами предоставляемого работодателями страхования и некоторое расширение программы здравоохранения для бедных, ключевой мерой была попытка «установить» рынок для индивидуальных планов страхования, получить которые раньше было почти невозможно при прежних медицинских условиях.
……
Новое регулирование выполняет иную функцию, чем это было в эпоху фордизма – оно является частью более широких усилий по созданию нового рынка, где прежде вообще не было функционального рынка.
наиболее проницательные критики заметили что важным фактором мощи неолиберализма является его следование принципам. Корневой принцип состоит в том, что рыночная конкуренция является сущностным благом, поскольку рыночное соперничество есть строгое воплощение человеческой свободы. Рынок – это непорочная демократия, поскольку его эффектом является спонтанный синтез свободных решений всех участников. Чем глубже общество пронизано рыночными силами, тем оно свободнее – и тем более легитимными будут совокупные эффекты, т.к. они будут тем, что мы все коллективно выбираем. Напротив, деспотичное вторжение внешней силы наподобие государства представляется дорогой к тирании и рабству. Единственным легитимным результатом будет тот, который возникает «спонтанно» как сумма активности всех индивидов – а всякая форма намеренного коллективного опосредования обязательно нелегитимна, поскольку она ограничивает спонтанность воли индивидов.
В неолиберальной перспективе все завершается предоставлением пространства выбора и персонализации.
Я обязан принуждаться к свободе. Более того, меня нужно принуждать быть таким человеком, который делает хороший выбор – что означает становиться тем, кто рассматривает всю жизнь как состязание, где каждое решение воспринимается как шанс максимизации моей полезности. Там где мы когда-то имели репутацию, теперь располагается брэнд, который надлежит сознательно взращивать. Там где мы когда-то заводили друзей, теперь следует создавать «сеть», чтобы отбирать наиболее полезных друзей. И там, где когда-то у нас была карьера, теперь – захватывающие возможности изобретать себя вновь каждые пару лет, чтобы подтверждать себя в качестве самого проворного конкурента снова и снова, и так до самого конца нашей убогой жизни.
На самом деле я хочу соединить два понятия: неолиберализм - это политическая теология современной стадии капитализма, которую многие марксистские критики называют «поздним капитализмом».
Что такое политическая теология? Сам термин возникает в работах немецкого теоретика права Карла Шмитта, который утверждал что имеет место глубокая связь между политической или правовой мыслью и теологическими или метафизическими системами.
«Все существенные концепции современной теории государства являются секуляризованными теологическим концептами…»
Пожалуй, менее заметна его теология, его глубокое и – для многих людей, во всяком случае из среды бизнеса и политической элиты – весьма убедительное понимание того, как устроен мир и что в нем самое важное. Согласно неолиберальному мировоззрению мы живём в мире, наполненном обособленными индивидами, которые стремятся выразить свою свободу участвуя в рыночной конкуренции, и лучшее что можно сделать - это внедрить принципы, которые эффективным образом созидают мир, наполненный обособленными индивидами, стремящимися выразить свою свободу через участие в рыночной конкуренции.
Возможно, из определенной перспективы неолиберализм представляется наиболее последовательной и само-достаточной политической теологией в истории – фактически, политическое и теологическое здесь столь тесно переплетено, что парадоксальным образом становится затруднительно распознать это как форму политической теологии.
Такой подход предвосхищает моё прочтение другой важной цитаты из Политической теологии: «Суверен это тот, кто принимает решение об исключении».
Здесь он как раз имеет в виду, что начальный исток политической власти это личность, полномочная заявить, что имеют место исключительные обстоятельства, оправдывающие приостановку обычного закона в целях сохранения государства. Можно перефразировать так: «суверен это тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении» - и фактически именно такое заявление администрации Буша о полномочиях чрезвычайного положения после 9/11 вызвало всплеск внимания в Карлу Шмитту в современных акдемических дискуссиях.
Сам тот факт, что возникло чрезвычайное положение, показывает что суверен не обладает полнотой управления. Исключительные обстоятельства или чрезвычайность по определению являются тем, что не может контролироваться или предугадываться – и всё-таки Шмитт очевидно наделяет здесь суверена полной свободой действий, будто его «решение»(decision) является решающим моментом.
Тот факт, что суверен может осуществить это «решение» в исключительных случаях, явно означает стремление легитимировать потребность в суверенной власти, но из перспективы повседневной жизни людей серьезная чрезвычайность более четко указывает на подрыв легитимности наличного порядка. Мы располагаем примером этого в ходе недавнего финансового кризиса, который фатально подорвал доверие многих людей к Американской системе – и чрезвычайные меры, предпринятые против кризиса, только усугубили ситуацию.
ПРОБЛЕМА ЗЛА КАК ПРОБЛЕМА ЛЕГИТИМНОСТИ
Используя чрезвычайные полномочия суверена для легитимации политического порядка, Шмитт совершает смелое и парадоксальное движение: он берет те самые факты, которые бросают явный вызов легитимности status quo и утверждает, что они же являются аргументами в его поддержку. Как бы Шмитту не было отвратительно это сравнение, мы тем не менее можем обнаружить подобную логику в само-легитимации неолиберализма: да, дурные вещи происходят постоянно, но это лишь показывает, что люди действительно свободны – и действительно получают наказания и поощрения, которых заслуживают.
Этот парадоксальный риторический жест имеет долгую историю. Фактически, можно даже утверждать, что вся история христианства и нового времени есть ни что иное как нескончаемый ряд подобных претензий. Действительно, исходное движение было представлено в еврейской Библии, где Бог неоднократно использует кредит доверия в связи с такими событиями, которые в нормальных обстоятельствах подорвали бы веру людей в Бога. Случилось бедствие? - Так это божественный способ покарать вас за недостаточную преданность. Случилось вражеское нашествие и людей отправили в чужую землю? - Это отнюдь не свидетельство поражения Бога, это часть его плана по очищению народа Израиля – и возвращению его в конце концов в землю обетованную.
Этот «аргумент, основанный на бедствии» в наиболее обнаженном виде содержится в книге Иова. История хорошо известна: Бог позволяет праведнику пройти мучительные испытания, вплоть до утраты всего имущества и даже его детей. Группа друзей пытается убедить его в закономерности происходящего, что он согрешил в какой-то небольшой мере, но Иов категорически настаивает, что он никоим образом не нанёс обиды Богу. Наконец сам Бог является Иову и похваляется своим всемогуществом – обращая т.о. внимание на свою способность лучше заботиться об Иове! – прежде чем признать, что Иов говорит правду и вернуть ему всё имущество. Это поразительный пример дискуссии и критики внутри самой библейской традиции, поскольку друзья Иова воспроизводят логику, которую можно обнаружить в Библии повсеместно – но Бог трактует их слова как богохульство и требует от Иова принести ради них жертву, чтобы они вернулись к его божественной милости.
предельный пример зла: Фараон. Как правитель великой империи и поработитель «божьего народа», он не только соперник претензии Бога на политическое господство, но и прямой враг «божьего народа». Книга Исхода описывает абсолютно сокрушительную победу Бога. Бог являет свою могучую силу через Десять Бедствий и он даже забавляется со своим врагом «ожесточая его сердце», так что тот неоднократно отказывает израильтянам в уходе – делая разгром еще более унижающим.
Теперь мы можем видеть те напряжения, которые обеспечивают полноценное развитие фигуры Сатаны. С одной стороны, мы отчетливо намереваемся рассматривать фараона как намеренного агента зла, заслуживающего наказания и унижения. И как противник Бога, он даёт Богу возможность показать все его лучшие качества: его лояльность к народу, приверженность справедливости и его неприятие угнетения и рабства. С другой стороны, изображение Фараона в Исходе остаётся устойчиво противоречивым для всех основных религий монотеизма – не потому, что его поражение незаслуженно, а потому, что текст ставит очень серьезные вопросы об этике свободы воли Фараона. Неоднократно Фараон проявляет готовность отпустить народ Израиля, но тут «его сердце ожесточается» и он изменяет своё мнение. Иногда кажется, что это должно указывать на некое изменение в настроении Фараона, но в других случаях текст явно говорит, что это Бог ожесточил сердце Фараона. Иными словами Бог вынуждает его совершать самые дурные действия, за которые потом последует наказание.
Если кратко, знакомый символ зла как духовная инстанция появляется, когда еврейское общество ведет борьбу за придание смысла преследованиям земных правителей, стремящихся насильно искоренить иудаизм. Христианство наследует этот символ и поначалу связывает дьявола с Римом. Однако по мере того как само христианство всё более соотносится с Римской империей, дьявол всё чаще идентифицируется не с угнетающими правителями (которые теперь становятся хорошими парнями), а с внутренними раскольниками и нон-коформистами (евреями, еретиками, ведьмами), и внешними религиозными врагами (в первую очередь ислам). И акцент всё более переносится на индивидуальную свободу воли, как некий стандарт для определения награды и наказания – другими словами, происходящие дурные вещи всегда есть наш (индивидуальный) проступок, а не небрежность или злонамеренность Бога. И самым первым свободным выбором, который запустил череду известных нам бедствий в человеческой истории, был свободный выбор дьявола о восстании против Бога.
Дьявол принимает вину за всякое происходящее зло, тогда как Бог всегда стяжает честь избавления добра от зла. С течением времени дьявол становится не столько соперником Бога, сколько «грушей для битья», патетическим контрастным фоном, постоянно терпящим унижения, когда его тщетные попытки восстания против Бога оказываются уже учтены божественным планом.
Чтобы обуздать дьявола насколько это возможно в «негативной точке максимального эффекта» свободной воли, самые видные западные средневековые теологи – от Августина до Ансельма и Аквината – придерживались сходной стратегии. Прежде всего, были устранены все потенциально сочувственные нарративные тональности. Если раньше попытки придания смысла падениям дьявола делали понятными его мотивации, то в позднем средневековье стал недопустим даже минимальный уровень потенциального сочувствия. Дьявол восстаёт против Бога в силу совершенно произвольной злобности, буквально беспричинно – таково смелое в своей откровенности заключение Августина.
Во-вторых, они стремились представить дьявола максимально греховным, долго сохраняя эту фигуру как воплощение зла. Однако, если следовать логике, он должен быть сотворен в добре, поскольку иначе Бог нёс бы ответственность за наличие зла. Следовательно, он существует как добрый ангел лишь единственное мгновение – и уже во втором мгновении после сотворения дьявол восстаёт против Бога. Прочие демоны мгновенно ему следуют, так что дьявол обвиняется и в их падении. Если добавить к его роли греховное искушение человека, то тогда на дьявола ложится персональная ответственность буквально за всякий грех, совершенный в истории, начинающейся божественным творением.
Дело обстояло так, как если бы Бог нуждался в присутствии зла и потому предпринял невозможный, бессмысленный пробный жест, оставляя при этом возможность кого-то в этом винить. Близок к пониманию этого был Августин, когда утверждал, что существование зла умножает красоту творения, как линия и тень придают выразительности живописному изображению.
По существу упор в его рассуждении делается не столько на то, чтобы снять с Бога ответственность за зло, сколько на прояснение того, как Бог может удостовериться, что это именно зло. Например, если Бог непосредственно сотворил демонов как воплощение зла, то злыми они бы не были – они бы просто следовали своей природе. Мы обычно не считаем животных морально ответственными за деструктивные действия, и это же касается «естественно злобных» демонов. Единственным способом утверждения необходимого зла является сочетание абсолютно безграничной свободной воли и произвольного ограничения – а затем следует «бросок костей», открывающий возможность того, что кто-то «восстанет».
Я полагаю, что в этом состоит более точный смысл демонизации: накладывая ограничение на чей-то выбор, вы предполагаете вину. Таким образом, это означает обращение кого-то в демона в строгом теологическом смысле, поскольку именно так теологическая система представляет изначальное творение демонов Богом.
СРЕДНЕВЕКОВЬЯ К ЭПОХЕ МОДЕРНА
Одна из традиционных забот политической теологии – попытка придания смысла отношению средневекового христианства и секулярной эпохи модерна (modernity). Вот несколько основных подходов (с риском чрезмерного упрощения).
Первый: состоит в утверждении, что модерн это хорошо, и поскольку христианство привело к модерну, оно в каком-то отношении также должно оцениваться положительно. Мы можем связать этот взгляд с Гегелем, а также с классическими Либеральными Протестантскими теологами, такими как Harnack и Ritschl.
Второй: придерживается утверждения, что модерн это хорошо, а христианство плохо. Вплоть до того, что христианство до сих пор ущемляет модерн и потому мы должны от него избавиться. Задача политической теологии становится диагностической, помогая нам обнаруживать остатки теологического, наводящие порчу. Последние подходы Деррида в отношении религии укладываются в эту модель.
Наконец, пожалуй менее популярная точка зрения, что и современность и христианство плохи, и что связь между ними лишь усиливает результирующую злополучность. здесь в союзниках Макс Вебер с его «Протестантской этикой и духом капитализма», а также Ницше и Фуко.
ЛОВУШКА СВОБОДЫ
наиболее существенное наследие, полученное модерном от христианства, не может быть удалено без разрушения самой современности. Этим не-дискутируемым наследием является как раз свобода, главная ценность современности – и это ценность совершенно фундаментальна для нынешнего неолиберального порядка. Она пронизывает все наши действия и легитимирует все основные структуры власти в нашей жизни. Власть государства базируется на добровольном согласии тех, кем управляют, кто свободно выбирает своих представителей, тогда как рынок легитимен, поскольку отражает и синтезирует суммарный агрегат свободного выбора каждого из нас.
Пределы, в которых мы критикуем любой или оба эти режимы правления, также определяются именем свободы. Государство недостаточно свободно, его решения неадекватно отражают волю народа – или рынок лишь прикидывается зоной свободного обмена, тогда как на самом деле включает в себя отношения доминирования. Ценность самой свободы ни в коей мере не ставится под сомнение.
Надеюсь, мой анализ теологического дискурса вокруг свободной воли дьявола, делает ценность свободы чуть менее самоочевидной и одновременно немного зловещей. Нет намерения отрицать, что люди являются спонтанными, неожиданными и креативными существами. Нет сомнения, чтобы сделать этот мир более пригодным для жизни, нужны многие усилия многих людей.
Здесь, совсем как в нарративах о падении дьявола, свобода означает преимущественно виновность – и иногда, хотя и нечасто, право на поощрение.
Мы вполне свободны получать порицание за то, что не овладели новыми трудовыми навыками, которые нужны работодателям – но недостаточно свободны для объединения в союз, чтобы вместе бороться за лучшую долю. Мы вполне свободны в выборе туалетной бумаги – но недостаточно свободны для работы по организации системных изменений, необходимых для реальной борьбы с климатическими изменениями и другими катастрофами окружающей среды. Мы вполне свободны получать упреки за всё что идёт не так – почему мы не проголосовали за этих мерзавцев из офиса, или не сделали более этичный потребительский выбор, или выбрали не того мэра или не ту зубную пасту? – но мы недостаточно свободны, чтобы обладать действительной властью над нашей коллективной судьбой. И подобно Сатане и его простоватым собратьям нас всех полагают как бы уже согласными с этим порядком и наказанными за несогласие с ним. Мы все индивидуально свободны, но наша индивидуальная свобода всё глубже порабощает нас – предотвращая всякую возможность нашего проявления как осмысленного «мы».
"Непознанный мир веры". Рецензия.
Уверен, что нижеследующий атеистический взгляд на чудеса, описанные в книге, не будут спойлерами, потому что если читать книгу восторженным вниманием воцерквленного, никакие мои разоблачения не поколеблют душу истинно верующего.
Посему краткий конспект того, что можно встретить в этой удивительной книге с моими комментариями.
Те самые чудеса.
1. Пресловутое "стояние Зои". Старая байка о том, как некая Зоя, потанцевав на домашней дискотеке с иконой, осталась стоять столбом на 128 дней. Увы, но это бородатая городская легенда. Никакой Зои в указанном доме никогда не проживало - дотошные журналисты в свое время перерыли все архивы Самары, где якобы все и произошло. По свидетельствам очевидцев, в доме действительно была дискотека и кто-то действительно танцевал с иконой. Но, внезапно, ничего не произошло. Однако мимо костыляла какая-то старушка, и так как тогда не было 282-ой статьи и законно оскорбиться было нельзя, она просто сказала, мол, за такой грех можно, знаете ли, встать столбом! Кто-то это услышал, пересказал.. и понеслось. И теперь мы имеем прямо-таки свидетельство чуда божьего. Что интересно, если бы такое в самом деле произошло, то почему из ряда вон выходящий медицинский феномен, произошедший в конце 50-х годов, не задокументирован ни в одной больнице города?
2. Найдены останки Ноева Ковчега. Эти останки кто только не находил. Каждую деревяшку, найденную на горе Арарат, энтузиасты тут же объявляли остатками ковчега.
Я даже себе представить не могу, что легенду о Ноевом Ковчеге можно воспринимать всерьез. Каждой твари по паре, ну-ну. Но даже те, кто попытаются допустить что на Арарате нашли останки корабля надо помнить, что гора Арарат в Библии это не та гора что в Армении. А во-вторых, легенда о потопе и ковчеге более древняя чем библейская. В аккадском эпосе есть очень похожая легенда, где есть потоп и корабль, на котором богоизбранник спасается от потопа, запечатав двери по указанию божества.
3. Схождение благодатного огня. Нынче даже наиболее образованные православные священники тонко намекают, что огонь это всего лишь символ, и ничего паранормального в нем нет. Огонь зажигается людьми для людей. Любой школьный отличник по химии сможет нахимичить реакцию горения, при которой огонь не будет обжигать. Но еще более восхитительно замечание журналистов о том, что благодатный огонь, ранее зажигавшийся непредсказуемо в течение суток, после получения прав телекомпанией НТВ на прямую трансляцию, стал спускаться на грешную землю весьма пунктуально, как раз к 3-м часовым новостям по московскому времени. Интересно, что при отмене в России перехода на летнее время, священный огонь тоже изменил время выхода, потому что Господь очень ценит эфирное время НТВ. Разве может быть такое только и только потому, что НТВ в 2002 выкупило права на трансляцию схождения огня?
4. Кровь святого Януария, которая ставит физиков в тупик, потому что каждый год она из засохшей превращается в жидкую. Ампулу с этой кровью хранят где-то в Италии.
Ну, во-первых, физиков эта кровь в тупик не ставит, потому что физикам ее никто не давал, а показывали издалека (хотя кто-то умудрился сделать спектральный анализ, обнаружив в ампуле железо, характерное для крови). А во-вторых химики прекрасно знают формулу хитрого оксида железа, который при встряхивании становится жидким, и издалека похож на кровь. Компоненты для получения чудо-оксида были известны в Средневековье, если кому-то интересно банальное объяснение.
5. В книге куча разных баек разной степени достоверности, выдаваемые за реальные чудеса. Заявленной документированностью даже не пахнет. Нектоорые русские сказки про Кащея и Бабу Ягу кажутся более реальными, чем чудеса в байках из книги.
6. Автор книги открывает внезапную истину. Инопланетяне это на самом деле бесы, которые до 1940-х годов фигурировали на Земле под другим названием, но прогресс заставил их изменить облик в угоду слабых духом. Вообще, замечательный феномен. Фантазию одних людей другие фантазеры объявляют ложью и объясняют своей фантазией.
7. Обязательно упоминание обсуждения Эйнштейном и Бором нюансов квантовой физики и выражения "Бог не играет в кости", из чего делается вывод, что оба ученых были верующие и воцерквленные. На самом деле это обсуждение не имело никакого отношения к религии , а словом "бог" ученые в шутку называли причинно-следственные связи в законах физики.
8. Далее по тексту читаем удивительные истории из жизни святых прошлого века, достоверные не менее, чем истории из жизни ветхозаветных персонажей, и всякие проповеди о том, почему надо верить. Душевные, надо сказать, проповеди, бытовые. Объяснение символа веры, который надо знать любому культурному человеку с широким кругозором наравне с другими религиозными догматами современного мира.
9. Отдельные статьи про личность великомученика Николая II, замечательного императора и святого человека, получившего по недоразумению прозвище Кровавый и по воле Всевышнего (никак иначе, святой же) не удержавший империю. И сопутствующие тексты про ужасающий режим демократов и либералов (большевиков). Почему то не нашел документальной информации о поддержке иерархами православия Гитлера - наверное, автор хотел вставить, но формат книги не позволил, не мог же он специально умолчать об этом...
10. Куча историй о вере в жизни замечательных людей. От Пушкина до академика Павлова, от Суворова до Пирогова, от Софии Ротару (sic!) до Константина Кинчева.
В общем, хорошая книга. Стоит почитать для понимая основ мракобесия, которое накатывает на страну в то время, как космические корабли безбожных стран высаживаются на Марс, а богомерзкие ученые вплотную подошли к изобретению лекарства от рака.
Откуда берутся радикальные исламисты?
В продолжение бурной дискуссии под постом: http://pikabu.ru/story/_4410379
Хотелось бы попробовать донести краткое содержание книги "Три чашки чая" Грега Мортенсона и попытаться раскрыть почему ислам такой специфичный в наше время, взять то же высказывание муфтия Северного Кавказа про обрезание всех женщин России или деятельность ИГИЛ (запрещенной в России) и кучи бородатых фанатиков по всему миру, в том числе в России. Сразу оговорюсь что "чукча не писатель" поэтому буду писать чисто субъективный пересказ, сдобренный своими ощущениями.
На картинке горы афганистана.
Книга рассказывает о том, как американский альпинист вдруг решил круто изменить свою жизнь, занявшись благотворительностью и построив 171 школу в Пакистане и Афганистане.
На самом деле в книге раскрываются истоки терроризма как такового в центральной азии.
Бедные, нищие люди, без доступа к цивилизации и образованию. Школ как таковых нет, все воспитание и обучение очень традиционное, можно сказать что средневековое. Это при том что регион очень напряженный. Постоянные стычки Пакистана и Индии за территории, Афганистан с его наркотрафиком рядом, а сейчас и накаленный Иран рядом. А каково обычным мирным жителям в горных аулах и кишлаках? Когда рядом военные, группировки, бомбежки США. Представили?
Возьмем теперь банд. формирования. Ваша цель - деньги и власть. А в афганистане понятно как деньги добываются. На земле растут, в виде красных цветочков мака.
А власть кроме как денег, требует еще и войны. С другими бандитами, с государством, с военными НАТО. А война требует людей... Да и производство мака и его производных требует людей. А где их взять? А вот же кишлаки и аулы...
И открываются медресе (исламская традицонная школа). Только там исповедуют не традиционный ислам, а его радиальные течения. Куда отдать своего сына, если максимум что ему светит - это пасти коз? А тут в городе еще и деньги тебе предлагают за обучение мальчиков. И он будет УЧИТЬСЯ! Станет хорошим и важным человеком. Все, капкан захлопнулся. Глупых, необразованных мальчиков превращают в орудия войны.
(Я кстати это не придумал, это реально все есть к книге Мортенсона)
А дальше эти моджахеды идут в свои же деревня и принуждают их выращивать мак. Вот вам и 2 зайцев одним выстрелом.
При всем при этом девочки нигде не учатся (как бы запрещено) и местные имамы и муфтии активно пропагандируют отдавать детей исламистам. (понятно думаю что их мотивирует помимо автоматов в спину).
Тут приходит наш герой Грег и начинает строить школы совместные. Просто светские западные школы, которые дают минимальную базу.
Дальше по тексту экшон, муфтий верховный накладывает на него фетву (запрет, проклятье, как хотите зовите), его 100 раз грабят, похищают, держут в плену, отпускает главный бородач за обещание построить школу в его ауле, он видит поля мака, рассказывает как живут наркоторговцы, там и рабство и вообще полный фарш. Потом ищет инвесторов и меценантов, достраивает 171 школу и издает книгу.
Общая цель - дать образование, дать возможность развития для детей. Чтобы они сами понимали и выбирали кем им стать. Медсестрой, инженером, программистов, строителем - или же военным, наркоторговцем или служить богу. Каждый выбор можно понять. Но Грег пытался сделать так, чтобы выбор совершался осознанно, а не по указке сверху.
Отдельный разговор про критику. Что мол деньги разбазаривал, строил там где моджахеды велят и т.д. Все не без греха и надеюсь Грег это делал просто по не умению.
Отдельно я бы упомянул бомбардировка США после 11 сентября. Со слов Грега, теперь в каждой семье в тех краях есть террористы и моджахеды именно из за войны США. Ибо погибло чуть ли не треть населения (точно не помню цифр к сожалению), а кровную месть никто не отменял у горцев. Кстати там же и про Усаму речь и про то что верхушек всех готовило ЦРУ и прочие спецслужбы США. Там есть отрывок когда они беседуют с самым главным главарем.
Так вот, в завершение. Думаю понятно хотя бы в кратце как и откуда столько исламистов появилось, откуда развитие радикальных течений ислама взялось. Те же процессы идут и в Африке и в России к сожалению.
Чистые, незамутненные детские или юношеские ума отдают в религию - все воспринимается без критики и на веру. Этому способствует традиционализм и партиархальность, свойственное восточным и горным жителям больше всего. Всегда дед/отец/дядя/имам/муфтий главные, старшие - их нужно слушаться бесприкословно. Авторитет это все. А если ты с детства воспитываешься в таком окружении и под воздействием таких учений - ты и будешь ориентирован в первую очередь на них.
Вообще особняком стоит отличие собственно ислама, от того что "со сцены" несут некоторые религиозные лица. Ну та же "война с неверными", женское обрезание, закрывание всего тела женщинами и куча других спорных моментов, которые многие считают "дикостью" - это все хадисы. Не входящие в Коран изречения пророка Мухаммеда, которые переданы друзьями знакомых брата сестры его сподвижников (специально утрирую).
Для далеких от ислама и религии людей, это типа "не канон", а что то вроде "фанфиков". Некоторые признаются практически официальными (как последняя книга-пьеса по Гарри Поттеру), некоторые признаются ложными и выдуманными, судьбу остальных решают "на месте" имамы. Некоторые вполне могут трактовать эти хадисы по своему и нести в это в массы. Формально это право у них есть. Но в Коране этого нет, повторюсь.
P.S. Книга "Три чашки чая" - Грег Мортенсон.
P.P.S. Очень рад любой критике. Осознаю что у меня множество пробелов, в орфографии в том числе, не говоря уже о исламе, его радикальных течениях и терроризме.
P.P.P.S. Приложил графики иллюстрирующие ситуацию с наркотрафиком в Афганистане. Это все было еще до создание Организации которую нельзя называть в Сирии и Иране. Было бы интересно узнать про их истоки, все таки талибы это несколько другое.