В первой части статьи было описание понятия "травля", рекомендации о том, что лучше НЕ делать.

В этой заключительной части будут даны рекомендации о том что можно сделать.

От себя хочу добавить, что в комментариях было много эмоциональных обсуждений, это действительно неприятно вспоминать, не важно были ли мы участниками травли, жертвой или сторонними наблюдателями.

При воспоминании обычно всплывают те-самые эмоции - ужас бессилия, справедливый гнев, иногда они не притупляются со временем -(

На мой взгляд были и защиты - обесценивание личности собеседника, его слов, перенаправление агрессии с там-и-тогда на первого-подвернувшегося-под-руку, попытки объяснить, что это нормально-так-должно-быть.

Возможно эта статья будет помощником, в процессе чтения-обсуждения Вы сможете найти опору для себя в таких ситуациях или пересмотрите свои взгляды на травлю.

Предлагаю теперь сравнить наши мнения с мнением психолога Л. Петрановской и обсудить это в комментах.

Что можно сделать

Конечно, ситуации очень разнообразны, это общие принципы и шаги.

Назвать явление

Никаких «У моего сына (у Пети Смирнова) не ладится с одноклассниками». Когда ребенка намеренно доводят до слез, согласованно и систематически дразнят, когда отбирают, прячут, портят его вещи, когда его толкают, щипают, бьют, обзывают, подчеркнуто игнорируют — это называется ТРАВЛЯ. Насилие. Пока не назовете своим именем, все будут делать вид, что ничего особенного не происходит.

Дальше нужно понять, кто готов взять на себя ответственность за прекращение этого дела. Признак того, что готов — как раз готовность назвать травлю травлей. Идеально, если это сразу учитель. Если же он продолжает петь песню про «Ну, он такой» — придется идти выше. Надо найти того, кто назовет происходящее своим именем. И с него начинать работу. Если это руководитель, пусть отдаст распоряжение и отследит выполнение, или сделает сам, раз подчиненные не способны. Обращаться во внешние инстанции — крайний вариант, но если нет другого выхода, тянуть не надо. В нашем случае только с уровня директора пошли изменения. Директор тоже попыталась играть в игру «а что же вы со своим ребенком не поработали», но после вопроса «То есть вы расписываетесь в том, что ваш педколлектив с травлей ребенка в классе справиться не может?» быстро сменила стиль разговора и мы обо всем мило договорились.

Дальше тот взрослый, кто взял на себя ответственность, для простоты будем называть его учителем, хотя это может быть школьный психолог, вожатый в лагере, тренер, завуч и т. д. должен поговорить с группой, в которой происходит травля и НАЗВАТЬ явление группе.

Дети не осознают, что именно делают. У них в голове это называется «мы его дразним» или «мы так играем» или «мы его не любим». Они должны узнать от взрослого, что когда они делают так и эдак, это называется вот так и это — недопустимо.

Бывает, необходимо описать ситуацию с точки зрения жертвы. Мне, как ни странно, потребовалось делать это для педагогов. Иначе не получалось вытащить их из «подумаешь, дети всегда друг друга дразнят». Я им предложила представить себе: «Вот вы приходите на работу. Никто не здоровается, все отворачиваются. Вы идете по коридору — сзади смешки и шепот. Вы приходите на педсовет, садитесь. Тут же все сидящие рядом встают и демонстративно отсаживаются подальше. Вы начинаете контрольную — и обнаруживаете, что заранее записанное на доске задание кто-то стер. Вы хотите заглянуть в свой ежедневник — его нет на месте. Позже вы находите его в углу туалета, со следами ног на страницах. Однажды вы срываетесь и кричите, вас тут же вызывают к директору и отчитывают за недопустимое поведение. Вы пытаетесь пожаловаться и слышите в ответ: нужно уметь ладить с коллегами!» Ваше самочувствие? Как долго вы сможете выдержать?»

Важно: не давить на жалость. Ни в коем случае не «представляете, как ему плохо, как он несчастен?». Только : как было бы ВАМ в такой ситуации? Что чувствовали бы ВЫ? И если в ответ идут живые чувства, не злорадствовать и не нападать. Только сочувствие: да, это всякому тяжело. Мы люди и нам важно быть вместе.

Иногда первого пункта и хватает, если только-только началось.

Дать однозначную оценку.

Люди могут быть очень разными они могут нравиться друг другу больше или меньше, но это не повод травить и грызть друг друга, как пауки в банке. Люди на то и люди, разумные человеки, что они способны научиться быть вместе и работать вместе без того, чтобы. Даже если они очень-очень разные и кто-то кому-то кажется совсем неправильным. Можно привести примеры, что нам может казаться неправильным в других людях: внешность, национальность, реакции, увлечения и т. д. Привести примеры, как одно и то же качество в разные времена и в разных группах оценивалось по-разному. Есть еще классная ролевая игра про кареглазых и голубоглазых, но ее должны проводить профессионалы. А мозги хорошо прочищает.

Конечно, все это получится, только если сам взрослый так искренне считает. Это должна быть проповедь, а не нотация.

Обозначить травлю как проблему группы

Когда на людей наезжают, предъявляя им моральное обвинение, они начинают защищаться. В этот момент их не интересует, правы они или нет, главное — оправдаться. Дети не исключение. Особенно дети, зачинщики травли, потому что очень часто это дети с нарциссической травмой, абсолютно неспособные переносить стыд и вину. И они будут драться, как гладиаторы за свою роль «супер-пупер альф». То есть в ответ на называние травли насилием, вы услышите: «А чего он? А мы ничего.. А это не я.» и все в таком духе. Понятно, что толку от обсуждения в таком ключе не будет. Поэтому не надо его вести. Не надо спорить о фактах, выяснять, что именно «он», кто именно что и т. д.

Нужно обозначить травлю как болезнь ГРУППЫ.

Так и сказать: есть болезни, которые поражают не людей, а группы, классы, компании. Вот если человек не моет руки, он может подхватить инфекцию и заболеть. А если группа не следит за чистотой отношений, она тоже может заболеть — насилием. Это очень грустно, это всем вредно и плохо. И давайте-ка вместе срочно лечиться, чтобы у нас был здоровый, дружный класс. Это позволит зачинщикам сохранить лицо и даже предоставит им возможность хотя бы попробовать примерить роль недеструктивной «альфы», которая «отвечает за здоровье класса». И, что особенно важно, это снимает противопоставление между жертвами-насильниками-свидетелями. Все в одной лодке, общая проблема, давайте вместе решать.

С детьми постарше можно посмотреть и обсудить «Повелителя мух» или (лучше) «Чучело». С маленькими — «Гадкого утенка».

Активизировать моральное чувство и сформулировать выбор

Результат не будет прочным, если дети просто прогнутся под формальные требования учителя. Задача — вывести их из «стайного» азарта в осознанную позицию, включить моральную оценку происходящего.

Можно предложить детям оценить, каков их вклад в болезнь класса под названием «травля».

Допустим 1 балл — это « я никогда в этом не участвую», 2 балла — «я иногда это делаю, но потом жалею», 3 балла — «травил, травлю и буду травить, это здорово». Пусть все одновременно покажут на пальцах — сколько баллов они поставили бы себе? Если это не подростки, «троек» не будет, даже у самых отпетых агрессоров. В этом месте ни в коем случае нельзя пытаться уличить: нет, на самом деле ты травишь. Наоборот, нужно сказать: «Как я рад, у меня от сердца отлегло. Никто из вас не считает, что травить — это хорошо и правильно. Даже те, кто это делал, потом жалели. Это замечательно, значит, нам будет нетрудно вылечить свой класс». Так моральная оценка травли становится не внешней, навязанной взрослым, ее дают сами дети.

Если группа очень погрязла в удовольствии от насилия, конфронтация может быть более жесткой. Я описывала прием с «Гадким утенком» в книжке, перескажу здесь коротко. Напомнив детям тот отрывок, в котором описана травля, можно сказать примерно следующее: «Обычно, читая эту сказку, мы думаем о главном герое, об утенке. Нам его жаль, мы за него переживаем. Но сейчас я хочу, чтобы мы подумали о вот этих курах и утках. С утенком-то все потом будет хорошо, он улетит с лебедями. А они? Они так и останутся тупыми и злыми, неспособными ни сочувствовать, ни летать. Когда в классе возникает похожая ситуация, каждому приходится определиться: кто он-то в этой истории. Среди вас есть желающие быть тупыми злобными курами? Каков ваш выбор?».

Этот же прием может помочь родителям осознать, что если травят не их ребенка, а наоборот, это тоже очень серьезно. Их дети находятся в роли тупых и злобных кур, а такие роли присыхают так крепко, что начинают менять личность. Они этого хотят для своих детей?

Для индивидуального разговора с ребенком, не понимающим, что плохого в травле, это тоже подходит.

Сформулировать позитивные правила жизни в группе и заключить контракт.

До сих пор речь шла о том, как не надо. Ошибкой было бы остановиться на этом, потому что, запретив детям прежние способы реагировать и вести себя и не дав других, мы провоцируем стресс, растерянность и возвращение к старому.

Момент, когда прежняя, «плохая» групповая динамика прервана, раскрутка ее губительной спирали прекращена, самый подходящий, чтобы запустить динамику новую. И это важно делать вместе.

Достаточно просто вместе с детьми сформулировать правила жизни в группе. Например: «У нас никто не выясняет отношения кулаками. У нас не оскорбляют друг друга. У нас не смотрят спокойно, если двое дерутся — их разнимают». Если дети постарше, можно разобрать более сложные ситуации, например, то, что люди по-разному чувствительны, и то, что для одного — дружеская борьба, для другого может быть больно. Это может найти отражение в таком, например, правиле. «Если я вижу, что невольно задел и обидел человека, я прекращу делать то, что я делаю, немедленно». Но слишком много, тонко и сложно не надо, по крайней мере, для начала.

Правила выписываются на большом листе и за них все голосуют. Еще лучше — чтобы каждый поставил подпись, что обязуется их выполнять. Этот прием называется «заключение контракта», он прекрасно работает в терапевтических и тренинговых группах для взрослых, и с детьми тоже вполне эффективен. Если правила кто-то нарушает, ему могут просто молча указать на плакат с его собственной подписью.

Мониторинг и поддержка позитивных изменений

Это очень важно. В нашем случае это была главная ошибка: я поговорила с директором, та кого-то приструнила, вроде стало лучше и мы не стали дожимать, надеясь, что все постепенно выправится. А оно притихло, но тлело, как торфяное болото.

Очень важно чтобы взрослый, который взялся разруливать ситуацию, не бросал группу. Он должен регулярно спрашивать, как дела, что удается, что трудно, чем помочь. Можно сделать «счетчик травли», какой-нибудь сосуд или доску, куда каждый, кому сегодня досталось или кто видел что-то, что было похожее на насилие, может положить камешек или воткнуть кнопку. По количеству камешков определяется, хороший ли сегодня был день, лучше ли на этой неделе, чем на прошлой и т. д. Да множество есть всяких фишек, тренеры и игротехники их знают. Можно ставить спектакли, сочинять сказки и делать коллажи про «хронику выздоровления», сделать график температуры! и т. д.

Суть в том, что группа постоянно получает заинтересованный интерес от авторитетного взрослого и по-прежнему считает победу над травлей своим общим делом.

Гармонизировать иерархию

Вот теперь пора думать про популярность. Про то, чтобы каждый имел признание в чем-то своем, мог предъявить себя группе, быть полезным и ценным в ней. Праздники, конкурсы, смотры талантов, походы, экспедиции, игры на командообразование — арсенал богатый, гуляй-не хочу. Чем дольше группе предстоит прожить в этом составе, тем этот этап важнее.

Признак гармоничной групповой иерархии — отсутствие жестко закрепленных ролей «альф», «бет» и «омег», гибкое перетекание ролей: в этой ситуации лидером становится тот, в той — другой. Один лучше всех рисует, другой хохмит, третий забивает голы, четвертый придумывает игры. Чем больше разнообразной и осмысленной деятельности, тем здоровее группа.

Ну, это уже из серии «совсем хорошо». Даже если так прям не получается, достаточно мирного, спокойного сосуществования, а реализовываться дети могут в других местах.

Конечно, есть множество осложненных ситуаций, например, агрессивное поведение жертвы, или устойчивая виктимность, или поддержка травли родителями. Но это уже надо вникать и думать, как быть в данном случае. А общую стратегию я примерно описала.

Источник - по материалам блога психолога Л. Петрановской

Футбольный матч ещё не успел начаться, а полиция уже была на месте. Марсельские офицеры, экипированные в шлемы, со щитами и дубинками в руках, пробивались через толпу, чтобы разнять группу английских и российских футбольных болельщиков, которые бросали друг в друга бутылки, угрозы и оскорбления. Одни фанаты полураздетые, в следах засохшей крови, ревели, насколько хватало лёгких. Другие сжимали пластиковые стаканы от пива, пытаясь не вдыхать слезоточивый газ. Всё закончилось тем, что одни отправились в больницу, другие в браслетах — в полицейский участок.

Драка произошла в июне на начале футбольного турнира Евро-2016. Но экстремальное поведение болельщиков знаменито ещё с библейских времён. В 532 году н.э. константинопольские болельщики устроили яростный бунт во время гонок колесниц, известный также как восстание Ника. По некоторым оценкам, погибли тысячи. В Сиднее в 1879 году решение рефери на мачте по крикету привело в ярость двухтысячную толпу, которая штурмовала центральную площадку для игры в крикет: «последовала сумятица, и удары посыпались друг на друга», — сообщает местная газета.

Поведение фанов на стадионе ветеранов в Филадельфии, на домашнем стадионе Eagles, за десятилетия стало настолько неконтролируемым, что в 1997 году руководство организовало внутри стадиона зал суда, чтобы разбираться с болельщиками, которые писают в раковины, нелегально проносят алкоголь и дерутся на трибунах. В 2011 году студенты университета штата Пенсильвании устроили потасовку с полицейскими, протестуя против решения судьи Джо Патерно на футбольном матче, обвинившего его в педофилии. Два года спустя 17 человек погибло в беспорядках после матча по боксу в Индонезии.

Наше увлечение спортом отражается на личных финансах, когда мы сливаем полтриллиона долларов на эту индустрию, возводя стадионы во имя спорта и поклонения спортсменам в некоторой даже религиозной степени. Олимпийские игры 2016 проводятся в Рио-де-Жанейро, несмотря на вирус Зика, «супербактерию», которой кишат воды, дыры в Бразильской экономике и политическую неустойчивость, где даже не понятно, кто президент страны.

Почему же спорт порой сводит нас с ума? Эпохами спорт представлял собой кладезь из метафор: войны, религии, бизнеса, любви и ненависти. Спорт есть жизнь. Но согласно одной из теорий социальной психологии ,теории управления страхом смерть, — ответы надо искать не на трибунах, а на кладбище. Спорт не есть жизнь. Спорт — это смерть.

Впервые теория управления страхом смерти упомянута в книге «Отрицание смерти» Пулитцеровского лауреата Эрнеста Беккера. Она утверждает, что люди часто испытывают конфликт между желанием жить и пониманием неизбежности смерти. Как считает Беккер, мир ужасен, и человеческое поведения мотивировано биологической потребностью справиться с тревогой. «Это террор. Возникнув из ниоткуда, мы обладаем собственными именем, самосознанием, глубокими внутренними чувствами, мучительной внутренней тоской по жизни и самовыражению, и при это всем нам придётся умереть».

В нестабильном мире смерть — это единственная вещь, которая нам гарантирована. «Главная цель человеческой жизни — стать героем и превзойти смерть», — пишет Беккер. Таким образом, мы начинаем верить, что смерть можно преодолеть, если мы примем участие в чём-то бессмертном, в чём мы будем продолжать жить: империя, религия, спортивная команда.

«Мы все пытаемся придумать себе смысл существования. Если вы фанат Yankee, то вы греетесь в лучах победы World Series. Это чувство героизма даёт нам то, что мы хотим», — утверждает профессор социальной психологии университета Аризоны Джеффри Гринберг.

По мнению Гринберга, спорт — богатая почва для теории управления страхом смерти. Он вместе со своими коллегами Шелдоном Соломоном и Томом Пищински начали разработку теории в 1980-х годах и обнаружили, что спорт создаёт им идеальные условия для тестирования теорий. «Спорт — символическая версия трагедии жизни. Это одна из причин, почему в нём нам так легко увязнуть. Победа или поражение воспринимаются как жизнь или смерть», — утверждает Гринберг.

В нескольких своих исследованиях команда учёных применила свои идеи к спорту. Вдохновение к ним пришло из собственного опыта, ведь они были друзьями, которые неоднократно спорили, какая из их любимых футбольных или баскетбольных команд лучшая. Это немного иронично, но они сами как психологи не могли объяснить своё поведение.

«Основная цель спортивных фан-движений — необходимость быть довольным собой, потребность в самоуважении и собственной значимости. Теория управления страхом смерти — это теория о том, что нам нужно. В чём смысл? Почему нам необходимо ощущать себя ценными и гордиться собой, нашей значимостью в мире?» — спрашивает Гринберг.

Конфликты, как, например, между британскими и российскими фантами футбола во Франции, могут восприниматься как борьба между жизнью и смертью, попытка человека достичь бессмертия, война для обретения чувства собственного достоинства, героическое представление о самом себе, проявление желания самого лучшего для себя, что может обернуться худшим. Бунт — это гневная реакция на приближение смерти, ведь побеждённые команды — это поражённый герой. Но речь также идёт о том, что в некотором роде мы теряем себя.

«Можно сказать, что этим мы занимаемся всю нашу жизнь. Пытаемся ощутить, что мы можем одолеть смерть и жить вне её границ», — говорит Гринберг.

Уподобляя или приравнивая себя к спортсменам, мы живём опосредованно через них, как полагает Гринберг. Каждый крик с трибуны, удар по груди, доллар, потраченный на символику любимой команды, — это крохотная попытка оставить отпечаток в мире перед лицом Жнеца. Это возвышенное чувство — идеальный коктейль, построенный на возможности человеческой психологии и линейной структуры спорта. И победитель, и проигравший ограничены. Учитывая, насколько высоки эмоциональные ставки, неудивительно, что болельщики устраивают погромы, когда всё идём крахом.

«И если мы видим принадлежность к спорту как психологический микрокосм, отображение племени и нации, то бунт или насилие — это лишь проявление защитной реакции», — утверждает Соломон.

Теория управления страхом смерти уместна не только на стадионах, её можно наблюдать в политике и в Голливуде. При изучении комментария Джорджа Бурша по поводу терактов 11 сентября, исследователи утверждают, что люди, которым напомнили об их тленности, более склоны были поддержать Буша и его политику. По результатам другого исследования, те, кто напоминает себе о смерти, более склоны к желанию быть знаменитыми, включая даже интерес обладать звездой в галактике, названной в честь себя, как «символическому стремлению к продолжению жизни после смерти».

«Спорт не может держаться на одной славе, — утверждает Соломон. — Это словно быть на стероидах. Вы знамениты, но для того, чтобы быть знаменитым. Вы также хотите сделать нечто, что сделает вас неповторимым и уникальным, вы должны победить всех землян. Вы совершаете физический подвиг, который, как полагается, превосходит все границы времени и пространства. Вы удваиваете свою славу и сверхспособности».

Смерть также может мотивировать спортсменов. Исследование «Он умирает, он забивает», в котором приняли 35 мужчин, играющих за баскетбольную команду колледжа, показало, что те, кто думает о смертности, показывают лучшие результаты в баскетболе «один на один». Группа игроков, которые перед игрой заполнили анкету о смертности, заработала на 20 % больше очков, чем группа, которая этого не делала, в том числе у них лучше удавались трёхочковые броски.

Стратегия 3-х очковых бросков позволяет быстрее победить в игре, в особенности после разговоров о смерти, и участники готовы в большой степени рисковать. Исследователи предположили, что акцент, поставленный на то, как именно забивать, а не как проводить обороты и подборы, влияет на основную цель игры — заработать очки.

Через эту призму можно утверждать, что несравненный трёхочковый игрок Стефен Карри из Golden State Warriors — это Кьеркегор, испытывающий страх и трепет перед смертью, закрепивший за собой место в мире задолго до того, как умер. Нейроисследования показали, что спортсмены и болельщики испытывают один и тот же прилив нейрохимических веществ и гормонов в участии и в наблюдении за игрой. Так что неудивительно, что каждый трёхочковый Карри рассматривается как ещё один шаг ближе к бессмертию.

Пока непонятно, в какой момент фанаты от веселья перескакивают к гневу. Возможно, это ещё зависит от особенности самого состязания. Соломон указывает на разницу между футболистами, выходящими с детьми на плечах, и хоккеистами, выскакивающими на лёд, готовыми к бою. «Вы можете ритуализировать спорт. Это хорошо для отображения некоторых обозначений в спорте». Но если они полые или пустые, ничего не мешает фанатам уйти в неистовство (плюс алкоголь).

«Что может быть проще толпы пьяных и кричащих людей, хотя неврологический это очень сложно? — объясняет профессор психологии в университете Тафста Сэмюель Саммерс, изучающий фандомы. — У людей возникают различные психологические реакции, когда они смотрят спорт. Их кровяное давление поднимается, они потеют. На МРТ видно, что у них увеличился приток крови к областям мозга, связанным с удовольствием, когда они смотрят на команду, за которую болеют. Когда они смотрят на успех соперников, то увеличивается активность мозга, связанного с восприятия боли. У нас есть внутренняя реакция на спорт также на нервном уровне. Люди принимают спорт всерьез.

Отказ от запретов является мощным настроем для Роберта Л. Роджерс а, который днём корпоративный работник в суде в Орландо, но по выходным страстный фан Florida Gators.Он посетил свою первую футбольную игру Florida Gators в 1994 году. «Там сплошная надменность и религиозная ответственность. Вы кричите на каждом голе. Фанаты говорят, что они должны сохранять свои голоса. Я на судебном процессе, я должен использовать свой голос каждый день, чтобы доказать, что я фан. Я не боюсь идти на работу с хриплым голосом. На работе я Кларк Кент, но по выходным у меня есть альтер-эго фаната футбола. Я вежлив, но бешенный. Кричу, как в "Храбром сердце"».

Конечно, большинство болельщиков обходятся без беспорядков. Там может присутствовать определённый уровень агрессии для человека, спорт обеспечивает более безопасную арену для этого выражения, чем, скажем, поле боя.

Директор Harvard Intergroup Neuroscience Lab Мина Сикара, которая изучала феномен фанатов, писала об этом в статье на Nautilus:«Уникальная нейрология мозга спортивного фаната». И она полагает, что движущиеся силы фанатов: внутри группы и против внешней группы, или моя команда против вашей, может происходить из тех же инстинктов, которые коренятся в эволюционной биологии и трибализма, в вещах, которые подпитывают расовую нетерпимость и войны. Тем не менее, она считает, что спортивные состязания — это конструктивный выход для этих инстинктов. «Спорт — это одно из мест, где общество считает нормальным то, что мы говорим друг другу гадости и ненавидим друг друга», — утверждается в статье.

Лишь в том случае, когда это не так, странный фанатизм может привести к социальной слепоте. «Мы должны быть осторожными. Посмотрите на реакцию на Penn State. Ситуация с Патерно — яркий пример того, когда многие слепнут. Это опасность героической системы верований. Это говорит о том, что здесь происходит нечто большее, чем просто страсть к спорту. Когда Патерно был отстранен от руководства, народ взбунтовался, потому что когда дело доходит до драки, тут существует слишком много символического смысла и самоценноти быть фаном Penn State».

Скандал с участием команды, которую мы любим, создает предпосылки для когнитивного диссонанса, который трудно успокоить, чувства недоверия и морального конфликта, что люди и символы, за которые мы держались, не так хороши.

«Это было похоже на фильм с Джимми Стюартом, — говорит Соломон о скандале с участием Пенна, — Он показал, насколько икона может ошибаться. Людям было проще поверить, чтобы выдвинутые обвинительные заключения против него ошибочны. Это не совсем лестное отображение человечества».

Скандалы, беспорядки и насилие, говорят теоретики террора управления, являются напоминанием о том, что спорт, несмотря на его составляющую в шоу-бизнесе, и способствующий эскапизму — нечто больше, чем игра. Восторг, горе и гнев, за которым они приходят, — есть жгущая необходимость осознания смертности. В жаргоне спортивной тусовки есть выражение: «Yolo. You Only Live Once — Живём только раз».

Источник: https://vk.com/rearticle

— Я надеюсь, вы не собираетесь мне рассказывать, что все это дерьмо - проклятие от бога за то, что мы построили слишком высокие здания. Этот город слишком низкорослый, чтобы его карать. По моему, богу лучше бы приняться за Дубаи.

— Нет. Но есть параллель. Знаете ли вы что такое число Данбара?

— Нет.

— А надо бы, ведь именно оно управляет каждым моментом вашей жизни. Это - наша Вавилонская башня. Причина нашей ограниченности, которая управляет человеческими амбициями, не в нехватке общего языка. Это - число Данбара, названное в честь британского антрополога по имени Робин Данбар. Он изучал мозг приматов и их поведение в группах. И он узнал кое-что, что изменит ваше представление о мире. Он нашел, что чем больше кора головного мозга примата, тем большие сообщества они образовывают. Видите ли, требуется больший мозг, чтобы обработать все отношения в сложном обществе. Как только приматы попадают в группы большие, чем те, которые может понять их мозг, система ломается. Формируются фракции. Вспыхивают войны. Теперь, и сосредоточьтесь, это действительно крайне важно - вы можете просто посмотреть на мозг примата и, не зная о нем ничего другого: например места откуда он прибыл, вы можете предугадать размер его племени.

— У Оуэна есть часы? Поскольку, вы сказали ему пятнадцать минут, но я не уверен, что он собирается ждать пятнадцать минут в буквальном смысле, а...

— Мы вернемся к нему через секунду, а пока я продолжу. Главная проблема в том, что у каждого примата есть такое число, - Маркони махнул в сторону толпы, собирающейся за забором, - включая и тех приматов, которые стоят там. Включая вас и меня. Основываясь на размере коры головного мозга, для человека это число приблизительно равно ста пятидесяти. Это максимум людей, которых мы можем принимать во внимание, максимум наших социальных связей. Плюс-минус, конечно, но это - наша максимальная способность к сопереживанию.

Я уставился на него и сказал: «Погодите, это - правда? То есть существует часть нашего мозга, которая диктует, сколько людей мы можем вытерпеть прежде, чем начнем действовать как придурки?»

— Мои поздравления, теперь вы знаете причину, почему мир - такой какой он есть. Понимаете, все, что мы делаем, требует сотрудничества в группах, более многочисленных, чем сто пятьдесят. Правительства. Корпорации. Общество в целом. И мы физически неспособны к обработке этой информации. Поэтому каждую секунду мы пытаемся разделить всех людей на две группы - тех, кто находится в сфере сочувствия и тех, кто снаружи. Черный против белого, либерал против консерватора, мусульманин против христианина, фанат Лэйкерс против фаната Селтикс. С нами - или против нас. Зараженный против здорового.

— Мы упрощаем личности десятков миллионов людей до стереотипов, так, чтобы они занимали место всего одного человека в наших ограниченных доступных слотах памяти. И значит - те, кто не принадлежит к нашему кругу сочувствия - не люди. У нас нет возможности признать их людьми. Именно по этому вы чувствуете себя гораздо хуже если ваша девушка порежет палец, чем от новости о землетрясении в Афганистане, убившем сто тысяч человек. Именно это делает возможным геноцид. Именно это позволяет генеральному директору выбрать стратегию развития, которая отравит реку в Малайзии и породит десять тысяч изуродованных младенцев. Из-за этого ограничения аппаратного обеспечения нашего мозга эти малайцы, с тем же успехом, могли быть муравьями.

Я уставился на толпу снаружи и потер лоб. «Или монстрами.»

— Теперь вы понимаете. Точно так же толпа там не видит в нас людей. Потом остальная часть страны не увидит людей в этом городе. Потом остальная часть мира не увидит ни одного человека в этой стране. Паранойя, вырвется наружу и захватит всю планету. Эта зараза, этот паразит, который убивает человеческую сущность своего хозяина, но при этом совершенно не обнаружим, она отлично сработана, чтобы сыграть на этом фундаментальном недостатке нашего мозга. Это и станет настоящей болезнью.