С детства... если я влюбляюсь в какую-то мелодию, то представляю её музыкальным сопровождением для планеты, летящей в космосе.
Вот шествует наша жемчужина по звёздному подиуму, и в такт ей звучит это чудо, услада души. Музыка - Вселенной, аранжировка - Человека.
Наверняка каждому знакома фраза: «гвозди бы делать из этих людей — крепче бы не было б в мире гвоздей». Многие понятия не имеют, что это финальные строки стихотворения Николая Тихонова. Но практически все уверены: под «гвоздями» подразумеваются «наши». Или даже конкретно — большевики, краснофлотцы, революционные матросы. Действительность не так однозначна.
18 строк о моряках, которые отправились в самоубийственный поход и никогда уже не вернулись обратно, появились в сборнике стихов Николая Тихонова в 1922 году. Они навсегда впечатали его имя в историю русской поэзии. Он мог не написать ничего кроме этих рубленых фраз:
Спокойно трубку докурил до конца,
Спокойно улыбку стёр с лица.
«Команда, во фронт! Офицеры, вперёд!»
Сухими шагами командир идёт.
И слова равняются в полный рост:
«С якоря в восемь. Курс — ост.
У кого жена, дети, брат —
Пишите: мы не придём назад.
Зато будет знатный кегельбан».
И старший в ответ: «Есть, капитан!».
А самый дерзкий и молодой
Смотрел на солнце над водой.
«Не всё ли равно, — сказал он, — где?
Ещё спокойней лежать в воде».
Адмиральским ушам простукал рассвет:
«Приказ исполнен. Спасённых нет».
Гвозди б делать из этих людей:
Крепче б не было в мире гвоздей.
Сюжет очевиден.
Но для понимания странностей стихотворения проговорим его отдельно.
Экипаж военного корабля получает приказ отправиться на задание. Риск таков, что шансы вернуться живыми стремятся к нулю. Выход в восемь утра курсом на восток. Моряки воспринимают приказ с гордой решимостью. И лишь меланхолично рассуждают, что умирать рано или поздно придётся всем.
Итог: задание успешно выполнено. В ходе операции корабль погиб со всем экипажем.
Ещё раз: заранее известный самоубийственный характер боевой задачи — и гибель корабля с экипажем при успехе операции.
Такого эпизода в истории революционного красного флота, равно как и русского императорского или морских сил белых армий в это время не было.
«Варяг» и «Кореец» бросили вызов многократно превосходящим силам, но не погибли вместе с экипажами. При Моонзунде русские моряки сражались отважно, но и здесь не было выхода в явно самоубийственные атаки.
У краснофлотцев Балтики, о которых вроде как и должен был бы писать молодой советский поэт Николай Тихонов, с подвигами в Гражданскую и вовсе не задалось. Кроме отдельных подлодок. Нет, революционные матросы порой сражались отважно и отчаянно, но в основном на суше. На море же царили фантастический бардак и раздрай.
Живописные товарищи в бушлатах с патронными лентами на митингах громко требовали мировой революции, клялись положить за неё жизни, но в случае реальной опасности сдавали свои корабли противнику с впечатляющей стремительностью.
Энзелийская операция, действительно впечатляюще лихой рейд краснофлотцев на белые корабли на Каспии в 1920-м? С ней сходство есть. Вот только в стихотворении налицо вопиюще нереволюционные, несоветские детали. В Советской России времён Гражданской войны и сразу после были немыслимы адмиралы и офицеры — сугубо «буржуинские» слова.
Сам Тихонов за свою последующую жизнь произнёс немало громких слов о том, как прославил героизм революционных балтийских краснофлотцев. Вот только ни одна из его версий с текстом не стыкуется.
Откуда сюжет?
Были попытки найти варианты из той же эпохи «не у нас».
Первая и очевидная ассоциация — судьба британских линейных крейсеров при Ютланде. Три из них погибли от взрывов, унеся с собой на дно почти полные команды. Но корабли шли к датским берегам на бой с германским флотом открытого моря (Флот открытого моря (Hochseeflotte) — главные силы флота Германской империи в период Первой мировой войны, предназначенные для генерального сражения с британским королевским флотом за господство на море. — Прим. ред.) как на генеральное сражение, а не заранее самоубийственную миссию. До начала стрельбы главным калибром мало кто мог предположить, что линейные крейсера станут взлетать на воздух от пары снарядов.
Немцы? Тоже нет подходящих эпизодов. Зато в сборнике с этим стихотворением есть намёк — даты «1919-1922».
Книга увидела свет в 1922 году. Логично предположить, что речь идёт о событиях 1919 года.
Самоубийственных атак, из которых «никто не придёт назад», краснознамённый Балтийский флот в том году не проводил. Попытки походов к эстонскому берегу для экспорта революции в Таллин вместо героизма закончились конфузом и сдачей «братишками» в бушлатах двух эсминцев англичанам.
Зато против кораблей Балтийского флота такая атака была.
Именно тогда. В 1919 году, 18 августа. Крайне рискованная. Почти самоубийственная. Из которой некоторые экипажи никогда не пришли назад.
Пользуясь случаем, Британия решила ослабить своего старого доброго заклятого врага — Россию. Помешать возвращению Прибалтики и Финляндии, только появившихся на карте стран, в состав России — хоть «красной», хоть «белой», хоть «серобуромалиновой». И естественно, не дать усилиться там только что разгромленным немцам — чтобы пространство от Вильны до Хельсинки не превратилось в ресурс возрождения жаждущей реванша Великой Германии.
Коммунисты, с их явно непростыми отношениями с немцами, Британии не нравились категорически.
Политике кабинета Его Величества по сложившейся традиции требовалось пройти между Сциллой и Харибдой: по возможности убрать со сцены опасных коммунистических радикалов и вместе с тем не дать «белым» возродить империю в границах «единой и неделимой» на 1914 год.
1918 год показал, каким точным и смертоносным оружием могут быть в умелых и отважных руках торпедные катера. Крошечные скоростные скорлупки появлялись в самый неожиданный момент и кинжальными торпедными ударами среди потоков свинца отправляли на дно или в ремонт несравнимо более мощные и дорогие корабли. Итальянский «москитный флот» отправил на дно могучий австрийский дредноут «Святой Иштван», британский — учинил хорошо налаженный хаос на базах немецких подлодок.
Ну а поскольку в 1919 году на Балтийском море происходило много интересного для Лондона, новейшие катера естественным образом переместились туда.
Причём для пущей секретности их доставили не каким-нибудь приличествующим королевскому флоту способом, а перебросили хитрым джеймсбондовским образом: через Швецию — с выходом экипажей на финскую базу в Териоки под видом гражданских специалистов.
Первые задачи на эти чудеса техники возложили тоже в стиле агента 007: забросить и эвакуировать под покровом ночи агентов Его Величества в Петроград и обратно.
Но вскоре катера, которых у англичан на Балтике оказалось восемь вымпелов, подрядили на ту самую операцию. Почти самоубийственную: атаковать основные силы красного флота в его главной военно-морской базе в Кронштадте.
Потому что в Лондоне наконец решили оказать помощь истощённой Северо-Западной армии генерала Юденича, с начала августа отходившей на запад под ударами красноармейцев.
Для успеха Юденича на Петроградском направлении красный Балтийский флот должен быть нейтрализован. Иначе залпы орудий его линкоров и крейсеров могут стать решающим аргументом наркома Троцкого в боях на подступах к городу на Неве.
Казалось бы, один лихой удар, высадка десанта — и вот кто-то из первых фотографов увековечил бы бравых усачей из королевской морской пехоты на фоне поверженного Александрийского столпа.
Только чёрта с два. На пути к таким соблазнительным, одетым в гранит набережным и дворцам Санкт-Петербурга лежат бастионы и форты Кронштадта. Через которые по сей день не прошёл ни один вражеский флот.
Атака гавани Кронштадта?
Для любого английского моряка это по отчаянности и славе было чем-то сравнимым с высадкой русского десанта возле Биг-Бена или Пентагона.
Удар в самое сердце старинного заклятого врага. Ну а то, что оно «не очень честно» и во время смуты, так ведь и сами англичане не слишком вспоминают о том рейде. Так, отдельный эпизод непростых событий.
Но ни один уважающий себя матрос и офицер королевского флота не отказался бы от участия в этом деле. Даже с вероятностью гибели 146%.
Как ни один российский или советский десантник не удержался бы от прыжка в пасть тигра куда-нибудь к подножию статуи Свободы. Чтобы закатанные рукава, автомат в руках, грохот, пламя пылающего Манхэттена и прочая красота.
Для понимания степени бардака, творившегося тем временем в советском революционном флоте, достаточно привести пример из жизни всё тех же английских катеров на всё той же Балтике.
18 июня краснознаменный крейсер «Олег» в сопровождении двух эсминцев выдвинулся к Толбухину маяку наблюдать за англичанами. Англичане тоже наблюдали за ним. Пыхнули трубочками — и созрел у них по-английски коварный и простой план.
«А не потопить ли русский крейсер к лешему?».
29-летний лейтенант Огастус Эгар под покровом ночи двинул к «Олегу» свой катер СМВ-4 с единственной торпедой на борту. Катер как раз крался к цели между двумя советскими эсминцами «Всадник» и «Гайдамак», когда… заглох. Всё. Финиш. Картина Репина «Приплыли».
Вот только краснофлотцы англичанина, находящегося в непосредственной близости, не заметили. Борцы за мировую революцию изволили отдыхать. Это пусть буржуины угнетают моряков всякими дурацкими вахтами, а мы — люди свободные. Нам, значица, отдыхать нужно. И водочки, компрене‑ву?
Англичане с лёгким недоумением на лицах починили мотор и двинулись дальше. Естественно, ни катер, ни торпеду, впечатавшуюся в крейсер, на «Олеге» тоже не заметили. Потому что краснофлотцы — люди свободные, а не «вот это вот всё».
Когда прогремел взрыв и корабль стал крениться, его командир попытался объявить тревогу. Вот только горнист тоже где-то отдыхал. Дальше последовали бардак и суматоха, в результате которых «Олег» благополучно отправился на дно.
В это время на русских эсминцах наконец-то заметили английский катер. Только ни разу по нему не попали…
Атака на Кронштадт не была совсем уж гарантированным самоубийством — но… это всё же Кронштадт. Одна из сильнейших военно-морских баз. Тот случай, когда некоторая надежда вернуться есть, но перед выходом лучше написать завещание.
Сначала всё шло согласно плану. Восемь торпедных катеров под покровом ночи двинулись к главной балтийской базе советского флота, но любой план гибнет при первом соприкосновении с реальностью.
Для начала на одном из кораблей заглох движок. Их осталось семь.
Пока «москитный флот» выходил на рубежи атаки, в 3:45 над Кронштадтом послышался звук авиационных моторов. Это были самолёты с авианосца «Виндиктив».
Да-да, Кронштадт стал чуть ли не первой военно-морской базой в истории, по которой нанесли удар с авианосца. Эффект этого удара конечно был несравним с Пёрл-Харбором или Таранто, но главную задачу они выполнили: пока все краснофлотцы, которые соизволили быть на посту, увлечённо палили в английские самолёты, в гавань уже врывались торпедные катера.Когда атакующих заметили и обстреляли, они ответили манёврами и очередями трассирующих пуль из «льюисов».
Линкор «Андрей Первозванный» так никогда и не оправился от единственного попадания в носовое отделение и в итоге пошёл на слом.
Линкору «Петропавловск» повезло. Атаковавший его катер потерял на подходе к цели капитана. Торпеда ушла мимо. Плавбаза «Память Азова» получила две «сигары» и легла на грунт.
В эсминец «Гавриил» чудом не попали три торпеды.
Именно этот советский корабль и превратил для англичан рейд в мясорубку, из которой пришли не все. Команда «Гавриила», вопреки революционной свободе, едва увидев самолёты, заняла боевые посты и вела огонь по всему, что имело наглость двигаться в гавани Кронштадта.
Итог: из шести катеров, непосредственно участвовавших в атаке, на дно ушли три. Семь английских моряков погибли, девять оказались в плену.
Очевидец событий описывал, что британцы держались гордо, как те самые три тысячи чертей. Притом что с революционными балтийскими матросами, равно как и с петроградскими чекистами, шутки были плохи.
Поэт Тихонов лично общался с очевидцами атаки на Кронштадт и пленения англичан и их рассказы так крепко засело в его душе, что он осмелился в 1922 году написать и опубликовать сильнейшее стихотворение в своей жизни. С употреблением смертельно опасных «вражеских», «буржуазных» слов «офицер» и «адмирал». Видимо, Тихонов, выросший на стихах Киплинга, иначе просто не смог.
Сила образа «людей, из которых можно делать гвозди» идеально легла на дух эпохи послереволюционной Советской России.
Это стихотворение так полюбилось читателям, что неизвестны даже попытки как-то его запретить или хотя бы убрать «под сукно». Напротив: ему учили пионеров в школах, целенаправленно проводили параллели с отвагой и решительностью ранних борцов за победу коммунизма. Не замечая странных и «не наших» деталей.
Сам поэт всю оставшуюся жизнь отделывался от вопросов дежурными формулировками про героизм моряков-краснофлотцев, боровшихся с реакционерами и интервентами. Но реальная история рождения «Баллады о гвоздях», скорее всего, не имеет к ним ни малейшего отношения. И вообще, с точки зрения партии и «органов», несёт явственный «белогвардейский посыл»: ведь англичане ходили на Кронштадт для помощи белой армии генерала Юденича.
Но… 18 строк «Баллады» оказались настолько сильны, что даже всевидящая и параноидальная советская Фемида не стала ворошить эту тему.
Алексей Костенков.
1.
Багряная, ножевая, карминная медь — цвет алой почки, кровеносных узоров, красная жизнь и красная смерть, воин умерший во время дозора, створки ранений, что сходятся и болят, если корову взрезает жрец, брюхо ее – это маковые поля, сердце – нагретый свинец.
Тьма, что тело пронзает — медленный яд, ею охотятся звери, отвечая на зов. Как уста разбитые больше не говорят, уста, не знающие больше слов, этой тьмой не идут – этой тьмой волокут ноги, пока она обгладывает их до кости, тьма жестокой, сокрытой дороги, которая, если свернешь – не простит.
2.
Оранжевая – тьма неведения, мягкая, на грани света. Шаг тигра, ступающий тихо по перепутьям лиан. Барханный песок, обжигающим солнцем нагретый, пустынный оазис, красивая сказка, обман.
Это тьма, живущая в области осеннего леса. В его напитанных влагой стволах и листьях, янтарные смолы, туманная месса – все это таится во взгляде лисьем. Ты можешь ее увидеть – паутиной белесой эфир расшит, ловить всю жизнь как легендарного змея, а она все равно просочится и убежит, и ты незаметно уйдешь за нею.
3.
Маргариновая, желтая, лимонная тьма. Как хлебная мякоть, застрявшая в глотке. Исходящая от луны, а в небе луна одна – по небесной глади движется ее лодка. Всепроницающие, всеобволакивающие лучи, нисходящие вниз тонкими половицами – в этой тьме неистово кто-то кричит – зверь ли невиданный, птица ли.
Голос, рассеивающий тьму, плывущий во тьме – тьма как светом набитый ящик – тьма как сновидец, снящийся самому себе, сам себе во тьму кричащий. Шорох в ладонях, наполненный тишиной, птичьим именем, хриплым лаем. У маргариновой тьмы бок светлый, большой, и сновидец его кусает.
4.
Эта тьма – темно-зеленый, нефритовый ящер. Заросли шепчутся, о чем-то с собой говорят. Влажный покров сердцевидной чащи – всякий входящий теряет себя. Где стеблетканная, быстрая нимфа одарит губами своей отравой – льются по венам зеленой лимфой — стелятся рощи, дубравы.
Где едкий плющ хватает ростками плечи, где дерево каждое являет распятье, звери глядятся в глаза человечьи, руки и ноги тонут в горчичной мяте. Смолы спускаются вниз к корневищам, спрутами вглубь уходящим. Если ты в этой тьме – обретешь дом и пищу, то уже никогда не покинешь чащи.
(с) мглистый заповедник
Журнал «Знамя» в 1946 г. напечатал знаменитое стихотворение Маргариты Алигер «Мы евреи», главу из ее поэмы «Твоя победа». И поэт и стихотворение, и редактор журнала беспощадно критиковались. Эту главу потом запретили к публикации и даже подвергали репрессиям распространителей.
МЫ – ЕВРЕИ
(Глава из поэмы «Твоя победа»)
И, в чужом жилище руки грея,
Старца я осмелилась спросить:
— Кто же мы такие?
— Мы – евреи!
Как ты смела это позабыть?!
Лорелея – девушка на Рейне,
Светлых струй зелёный полусон.
В чём мы виноваты, Генрих Гейне?
Чем не угодил им Мендельсон?
Я спрошу и Маркса, и Энштейна,
Что великой мудростью сильны, —
Может, им открылась эта тайна
Нашей перед вечностью вины?
Светлые полотна Левитана –
Нежное свечение берёз,
Чарли Чаплин с белого экрана –
Вы ответьте мне на мой вопрос!
Разве всё, чем были мы богаты,
Мы не роздали без лишних слов?
Чем же мы пред миром виноваты,
Эренбург, Багрицкий и Светлов?
Жили щедро, не щадя талантов,
Не жалея лучших сил души.
Я спрошу врачей и музыкантов,
Тружеников малых и больших.
И потомков храбрых Маккавеев,
Кровных сыновей своих отцов, —
Тысячи воюющих евреев –
Русских командиров и бойцов:
Отвечайте мне во имя чести
Племени, гонимого в веках:
Сколько нас, евреев, средь безвестных
Воинов, погибнувших в боях?
И как вечный запах униженья,
Причитанья матерей и жён:
В смертных лагерях уничтоженья
Наш народ расстрелян и сожжён!
Танками раздавленные дети,
Этикетка «Jud» и кличка «жид».
Нас уже почти что нет на свете,
Нас уже ничто не оживит…
Мы – евреи. — Сколько в этом слове
Горечи и беспокойных лет.
Я не знаю, есть ли голос крови,
Знаю только: есть у крови цвет…
Этим цветом землю обагрила
Сволочь, заклеймённая в веках,
И людская кровь заговорила
В смертный час на разных языках…
1946 г.
Позже в паре с этим стихотворением многие десятилетия ходил в списках самиздатов безымянный «Ответ Маргарите Алигер». Иронически звучало — слова народные. Отсутствие имени автора, может быть, спасло его.
ОТВЕТ МАРГАРИТЕ АЛИГЕР
«В чём мы виноваты, Генрих Гейне?
Чем не угодил им Мендельсон?
Нас уже почти что нет на свете,
Нас уже ничто не оживит…»
(М.Алигер)
На Ваш вопрос ответить не умея,
Сказал бы я: нам беды суждены.
Мы виноваты в том, что мы – евреи.
Мы виноваты в том, что мы умны.
Мы виноваты в том, что наши дети
Стремятся к знаньям, к мудрости земной.
И в том, что мы рассеяны по свету
И не имеем родины одной.
Нас сотни тысяч, жизни не жалея,
Прошли бои, достойные легенд,
Чтоб после слышать: «Эти кто? – Евреи! –
Они в тылу сражались за Ташкент!»
Чтоб после мук и пыток Освенцима,
Кто смертью был случайно позабыт,
Кто потерял всех близких и любимых,
Услышать вновь: «Вас мало били, жид!»
Не любят нас за то, что мы – евреи,
Что наша ВЕРА – остов многих вер…
Но я горжусь, а не жалею,
Что я еврей, товарищ Алигер!
Нам не забыть: средь самых ненавистных
Первейшими с жестокостью тупой
Эсэсовцы «жидов» и «коммунистов»
В Майданек угоняли на убой…
А наши дети гибли вместе с нами
У матерей несчастных на руках,
Протягивая ручки к нам сквозь пламя,
Кричали: «Мама! Мама!» и слезами
Лишь ярость вызывали в палачах…
Нас удушить хотели в грязных гетто,
Замучить в тюрьмах, в реках утопить,
Но несмотря, но несмотря на это,
Товарищ Алигер, — мы будем жить!
Мы будем жить! И мы ещё сумеем,
Талантами сверкая, доказать,
Что наш народ – гонимые евреи –
Имеет право жить и процветать!
Нам кровь и слёзы дали это право,
Благословили жертвы из могил,
Чтоб наш народ для подвигов, для славы,
Для новой жизни сердце возродил!
Народ бессмертен! Новых Макковеев
Он породит грядущему в пример…
Да! Я горжусь! Горжусь, а не жалею,
Что я еврей, товарищ Алигер!
1947 г.
Имя ответившего - Михаил (Мендель) Рашкован (1921 — 2014). После выпуска в Тирасполе в 1939 г. с отличием — призыв в армию. В боях под Смоленском с 9.07.1941 г. в должности командира пулеметного взвода. Ранен на переправе в живот, когда вытаскивал из-под обстрела командира роты. После излечения в сентябре — на Волховском фронте. Вторичное ранение и опять на передовую.
Во время прорыва блокады Ленинграда — третье тяжелое ранение в колено. Демобилизовался в звании старшего лейтенанта в 1946 г. Окончил университет, преподавал. Писал стихи. Даже порадовался, когда узнал, что его «Ответ Маргарите Алигер» ходит в списках без его подписи. До него дошли слухи, что автора упорно ищут органы...
Хочу познакомить вас с творчеством выпускника Сычуанской академии искусств Юаньсинь Лян (Yuan Xing Liang), который создал удивительные работы, вдохновившись написанной в V веке поэмой о персиковом источнике:
"Один рыбак задремал в своей лодке во время ловли и оказался в незнакомом месте, где все берега были покрыты цветущими персиковыми деревьями. Поражённый рыбак поплыл к опушке персикового леса и там обнаружил питающий реку источник, за которым возвышалась скала.
С трудом протиснувшись в узкий проход в скале, рыбак попал в деревню, населенную мужчинами, женщинами, стариками, детьми и животными. Жители были удивлены, увидев незнакомца, но приняли его ласково. Оказалось, что их предки скрылись во времена междоусобных войн динистии Цинь (II век до н.э.) и с тех пор не контактировали с внешним миром.
Рыбак прожил в гостеприимной деревне несколько дней, восхищаясь благоденствием жителей. Вернувшись домой, он уговорил несколько человек отправиться в деревню, чтобы научиться жить так же разумно и мирно.
Рыбак тщательно запомнил дорогу, и они добрались до скал, за которыми скрывался персиковый источник. Но прохода между скалами больше не было."
Выражение «Персиковый источник» в китайском языке стало идиомой, означающей идеальный мир.
Вот так интерпретировал эту поэму Юаньсинь Лян в своих двух скульптурах.
Привет поэтам всех мастей. Давече на пикабу выкладывал одно свое творение, но как-то не срослось. Но внезапно сегодня пришло вдохновение на написание чего-то древнеславянского. Планирую развести довольно приличную по объему поэму, пока есть такой отрывок. В голову пришло писать на пушкинский манер, так что жду всесторонней критики :)
Как-то раз, молвят, что в среду
Подал князь приказ к обеду.
Не успел он явств доесть
(всех икринок, куропаток, бочек меда перечесть)
Дьяк принес недобру весть.
Говорит, мол: "Отче-Князь!",
Дланью пухлою крестясь;
"Вятич Игорь рать готовит,
На нас напасть, подлец, норОвит!
Рати вятской нету счету,
Разгромят нас, молвят, слету".
В думах князь браду погладил,
Кубок злат к губам приладил,
После нА стол опустил,
После вот как говорил:
"Эту погань надо рвать,
Изрубить мечом булатным, по округе раскидать.
Но одним нам тут не сдюжить, надо помощь вызывать".
