В лето мироздания 116, индикта третьего, месяца апреля тяжко захворали обе дочери подземной узницы - Радианы Уотерс.

Старшая - Кирстен - денно и нощно сидела на кровати, качаясь, словно маятник.
Укус ее сильно разрушенных зубов насквозь, аж до крови, протыкал запекшиеся губы.

Самка дико билась вокруг себя, и даже обитая резиной комната, куда ее с братьями и сестрами отводили во времена новых, более жутких вспышек их болезней, не могла более скрыть раздавшийся в её стенах дикий крик и стон, которые срывались с их уст и рвали материнское сердце на части.

В один из таких дней Кирстен сорвала с себя одежду и затолкала ее в туалет.
Она была бледна, как мрамор, и зрачки ее потухших глаз, казалось, попросту отсутствовали.

Иногда в той самой комнате ужасная картина представала пред глазами Радианы - судороги, что буквально рвали на части тело Кирстен, пробуждали из недр ее организма, как вулканическую лаву, темно-красные, коричневые, а иногда и черные сгустки крови.

Следы от нее не поддавались никакой очистке.
Тяжелый, ни с чем не сравнимый запах крови привлек внимание могильного нетопыря.

Как-то раз их мать, Радиана Уотерс, с веником в лапах забрела в темную, новую комнату, куда её отец и Великий Хозяин обычно воспрещал заходить.

Приближаясь с дочерью Катариной к самому центру, она услышала чей-то пронзительный писк.

Подвальные узники отлично были осведомлены о крысах - в былые времена им собственными лапами приходилось их ловить и даже готовить из них своеобразное барбекю.

Но о самом существовании летучих мышей они знали лишь по телевизору, да и откуда взяться рукокрылым в подземном бункере?!

Видимо, привлеченное тусклым светом ультрафиолетовой лампы и свечей, заменяющих детям свет Элноса, рукокрылое существо карабкалось вверх по стене, а заслышав снаружи посторонние шаги, тут же кинулось в атаку.

Катарина вскрикнула...и тут же слегла. Десять дней она провела совершенно одна, на откидных нарах, в полной темноте - глаза уже не могли воспринимать свет.

Шея ее была обмотана бинтом - заботливый дедушка Тревор обработал рану йодом.

Всякий раз Радиане приходилось укладывать ее в постель - ближе к сумеркам Катарина резко просыпалась.

- О, мать моя, - кричала она в исступлении. - Ах, меня одолевает страх! Сон мой - не что иное, как предвестие ужаса!
- О чем ты говоришь?

- Не знаю, но всякий раз, когда я отхожу ко сну, слабость овладевает мной, и...и... ЛЕТУЧАЯ МЫШЬ! Я вижу ее! Этот шелест крыльев возвещает мне о смерти! Умоляю, спасите меня от нее!

- Но здесь нет летучих мышей, дорогая! - запротестовала Радиана.

- О, я чувствую ее присутствие! - воскликнула Катарина. - Эти красные глаза... Они - воплощение чистого зла для меня!

Но не только укус вселял страх.
Подобно шакалу, который чаще всех зверей в джунглях болеет бешенством, летучие мыши, а именно - поздний кожан, тоже подвержены этому недугу.

Горе тому, кто попадется на их пути! Хоть сами же мыши порой падают замертво, сбившись с пути, но укусить напоследок все же не побрезгуют.

День за днем Катарине становилось все хуже.

В моменты яростной борьбы с болезнью, она царапала места укуса, впиваясь в него своими когтями, рвала в клочья бинтовые повязки и иногда подолгу не притрагивалась к пище.
Тревор Баркер пытался вылечить девочек своими силами.

Он покупал сироп от кашля, аспирин, мед🍯, чеснок и прочие лекарства, но они не играли спасительной роли в судьбе его дочек.

Как-то раз Радиана Уотерс была взволнованнее обычного.
Подойдя к откидным нарам, она заметила, что постель Катарины пуста.

Схватив в лапы канделябр, она кинулась на поиски своей дочери.

Остальные дети ее спали непробудно. Розмари сопела, Фиделис, которому по человеческим меркам было лет пять, обнимал своего плюшевого мишку.
Сам же Хозяин Подземелья проводил ночь наверху, в раздумьях.

Как всегда, лаброротвейл восседал в гостиной, в своём кресле-троне, равнодушным взглядом посматривая на мерцающие в камине языки огня.

Тревор Баркер знал, что ему следует быть осторожным.

Он был вынужден взвесить все " за " и "против", стараясь воссоздать в своём воспаленном воображении четкую картину его дальнейших действий.

Его план по возвращению обитателей подземелья в общество ещё не был воплощен в жизнь, а поиск подходящей медицинской помощи был чреват риском разоблачения.

Здесь, внизу, в темноте, его слово для восьмерых пленников и своей дочери Радианы было законом; наверху же его власть несколько ограничена.

Да, он все еще позволял членам обоих семей носить траур по давно умершей возлюбленной, рыжей кошке Байре, но уже не с таким раздражением относился к невольно сорвавшемуся с уст звуку смеха, который ранее пробуждал в нем неистовый гнев.

Теперь он начал размышлять о судьбе своей семьи в подвале, не из-за позднего альтруизма, как он позже признал, а потому, что впервые в своей жизни он начал воспринимать подвал как угрозу.

Кирстен и Катарине было по человеческим меркам четырнадцать, Стельвио - двенадцать, Аннелизе - десять...
Скоро они станут взрослыми.

Позже он начал «бояться» сценария «трое против одного», который, как он видел, развивался в подвале.

Тревор беспокоился, что рано или поздно его дети восстанут против него.

И мысль о том, что в один прекрасный день в подвале может оказаться даже он сам, была, по крайней мере, одной из причин того, что в его голове начал формироваться план эвакуации его «подпольной семьи».

Позже он часто называл то, чего он достиг в подвале, своим «царством», «королевством» или «владениями», и более чем вероятно, что у него были аналогичные приобретательские амбиции во внешнем мире.

Зная, что работа, в любом нормальном смысле этого слова, будет недоступна и Кирстен, и Катарине, и Стельвио, и многим другим его детям, если он когда-нибудь надеется интегрировать их в мир наверху - возможно, навсегда травмированные, они были плохо образованы, не привыкли к открытым пространствам и вряд ли бы нашли общий язык с себе подобными - он отвёл им небольшие роли в доме наверху в качестве прислуги.

В то время как Радиана, как предполагал Тревор, будет его «секретарем», Кирстен умела «готовить», а Стельвио, который показал, что унаследовал часть инженерного таланта своего отца - он всегда играл с инструментами своего отца - поможет со строительными работами почти так же, как Тревор.

Однако, младшего из всех, Фиделиса, Тревор считал еще молодым и достаточно впечатлительным, чтобы его «спасти».

И в его голове зародилась идея, что его младший сын теперь будет рассматриваться как его «наследник и преемник».

Это был чрезвычайно амбициозный, если не недостижимый план, хотя Тревор никогда не считал его таковым.

Он часто сидел за кухонным столом с Радианой, обсуждая различные варианты.

И она много раз видела, как он ходил по подвалу, громко разговаривая сам с собой, что наводило ее на мысль, что теперь он был полностью одержим проблемой воссоединения двух семей.

Между ними было достигнуто соглашение, что в какой-то момент в будущем, однажды он объединит несколько комнат первого этажа и построит из них квартиру для своей «семьи внизу», своей давно потерянной дочери и ее детей.

Их мать «вернулась из культа», чтобы жить вместе с остальными членами обоих семей и девятью старшими детьми «наверху».

Радиана, с ранней юности внушенная ужасом и недоверием к власти, согласилась с этим.

В глубине души пёс знал, что в один прекрасный день его пленникам придется либо расстаться, либо быть приговоренным к смерти: он не становился моложе, а таймеры, управляющие дверными замками, не всегда можно было контролировать с помощью пульта дистанционного управления.

Тревор Баркер сам, единолично создал подземный мир, и теперь лихорадочно перебирал в уме варианты, как вывести подземную семью на свет, сохраняя при этом свою тайну.

Кроме того, помимо готической подземной тюрьмы, где обитали его пленники, вторая половина из оставшегося их числа находилась в центральной башне Дарквуда, прямо на чердаке.

Тревор редко наведывался к ним, и мать и отца в одном лице заменила им домработница, миссис Джексон.

Легковерная гусыня думала, что странный приплод, то и дело оказывавшийся у порога их дома с запиской, её собственные дети, которых подбросила, подобно Кукушке, ее сестра.

Но на сей раз тайны могут стать явными, и нужно было срочно что-то предпринять, чтобы ни одна живая душа про то не прознала.

Единственный из странных детей, родившихся в подвале от его собственной дочери, которую он считал реинкарнацией своей умершей возлюбленной, кому позволено было оказаться в Дарквуде, был Джозеф.

Как и у всех его братьев и сестер, его кошаче-собачьи черты тела и морды сливались между собой.

Помимо этой странной внешности, Джозеф в детстве постоянно чихал, и был срочно доставлен из подвала с запиской:

"Дорогая Атилия! - слова были выведены аккуратным, красивым почерком. -Ты, конечно же, удивишься, читая эти строки теперь, после стольких лет... Я оставляю тебе на воспитание моего младшего сына, Джозефа.
Его мать недавно скончалась, а у меня совершенно нет средств, чтобы обеспечить ему достойное и счастливое будущее.
Ты - единственная, кому я мог бы его доверить. Пожалуйста, позаботься о моём дорогом Зеппе.
С уважением, Сайлас Биман ".

Никакого Сайласа, помимо их далёкого предка, воздвигшего Дарквуд, состоятельные семьи ни палевых лабрадоров Баркер, ни рыжих кошек Биман, конечно же, не знали, но Тревор все так ловко обставил, что у членов обоих семей никаких вопросов и подозрений впредь не возникло.

Едва научившись ходить и говорить, Джозеф был приставлен в качестве "мальчика на побегушках", как и его брат Нэрс, одна половина тела у которого была собачья, а другая - кошачья.

Часто оба сына возились с отцом в его же мастерской, порой подавая ему нужные инструменты.

Вскоре Тревор Баркер заметил, что Джозеф оказался слабоумен.

Конечно же, он ничего никому не расскажет о его сокровенных и темных тайнах, связанных, в свою очередь, еще и с подземельем.

Запугать глупого юнца псу не составило никакого труда.

Сам он чувствовал, что больше не может двигаться с прежней легкостью, и чувствовал боль в груди, когда ему приходилось переносить тяжести.

И поэтому всю грязную работу в подвале переложил на плечи Джозефа.

Старость сделала Тревора сентиментальным.
Он с ностальгией оглядывался на прошлое и с энтузиазмом смотрел в будущее, и теперь в нем очень сильно росло желание соединить два разных мира.

К 111 году он почти постоянно сидел в подвале: успевал к семичасовым новостям, потом ужинал, снова смотрел телевизор, а иногда оставался на ночь.

Они проводили вместе Новолетие —ритуал, начавшийся в девяностых годах, когда купил елку, а иногда приносил с собой и другие подарки: плюшевых мишек, модель поезда для Фиделиса, набор инструментов для Стефана, золотую рыбку и даже волнистого попугайчика. Он часто говорил с Элизабет о том дне, когда он возьмет их жить наверх, объединив две “семьи".

К осени 115 года он написал жильцам двух нижних квартир, сообщив им, что они должны будут съехать до конца года. Он сказал им, что ему нужны их апартаменты для дочери, которая возвращается жить в Амштеттен.

Как только его жильцы ушли, он разбил обе квартиры вместе, чтобы создать квартиру, достаточно большую для неминуемого прибытия его “семьи снизу".”

Примерно в то же время он извлек из Радианы еще одно письмо. Он отослал его самому себе из Кематена, городка, расположенного не далее чем в двадцати милях отсюда, где у него было два дома, и когда через несколько дней письмо пришло, он открыл его и прочитал вслух перед Розмари и другими людьми.

Радиана, говорилось в письме, намеревалась вернуться домой с детьми.

Он намеревался устроить эффектное “воссоединение” двух “семей” в конце 116 года.

Но когда, примерно в середине марта того же года девятнадцатимесячная Кирстен впервые в жизни серьезно заболела, и он увидел возможность организовать “чудесное возвращение Радианы из культа".

Все началось ещё с младшего сына,Фиделиса.
Его здоровье внезапно резко ухудшилось.
Тревор Баркер горько пожалел о том, что не смог установить в собственном погребе карантинные нормы.
Позже заболели и его старшие сестры.

И хотя Фиделис постепенно поправлялся, здоровье его сестры Кирстен начало серьезно пошатываться.

Она сильно кашляла, потом ее лихорадило, и она то теряла сознание, то приходила в себя.

А вскоре от нее заразилась и Катарина.
Да и от неё ли? Два крошечных прокола на яремной вене существа, скрытые толстым слоем шерсти, постоянно кровоточили и даже и не думали зарастать и заживать.

Когда в начале апреля Кирстен начала страдать припадками, похожими на эпилепсию, стало ясно, что ее болезнь нельзя вылечить аспирином и медом в подвале, Радиана говорила отцу, что сейчас самое время доставить дочерей в больницу.

Тревор уже миллион раз успешно разыгрывал маскарад, “находя” брошенного на пороге дома ребенка.

Но на этот раз ему было бы уже так просто не отделаться, и он это прекрасно понимал.

Иногда он делился своими планами и с Джозефом.

И порой они приобретали жуткий характер.

- Либо отпустить пленников и предстать пред законом, либо умертвить их.

Лишь два варианта, два решения проблемы. Находясь наверху, Тревор часто колебался, какой бы из них выбрать.

Настал момент, когда двойная жизнь начала тяготить ее создателя, и свои старые дни Тревор Баркер решил провести в гордом одиночестве.

Лучшим вариантом избавления от узников в подвале и башне Дарквуда ему показалась ванна, наполненная кислотой.

Таким образом, все следы его тайной семьи были бы уничтожены.

Но отработать все детали, еще не значит приступить к активным действиям...

Радиана, окутанная страхом, побежала в их главную комнату, на кухню. Дверь, как обычно, была заперта.

А что, если Катарина сейчас наверху, с отцом?! Нет, это исключено! Он никого из детей не выпустит, ни за какие деньги и заслуги!

- Ката, Катина! - закричала Радиана. Как вдруг, из темной подземной комнаты она отчетливо расслышала тяжелый стон. И тут материнское сердце подсказало - это твоя дочь!

Тусклый свет свечей озарил комнату. На диване она увидела полулежащую Катарину, откинувшую голову на подлокотник.

Над ней восседало черное существо, похожее на помесь волка и гориллы.

Да, Радиана находилась в этот момент достаточно близко, чтобы различить те черты морды неведомого существа и принять ужасающую картину, открывшуюся её взору.

Подобно тому, как она сама находилась во власти своего отца Тревора, плодами любви которого стала дюжина ее чад, включая Катарину, так и черное волосатое существо подчинило её дочь своей воле.

Всмотревшись в черты его морды, Радиана увидела несколько капель свежей, еще не запекшейся крови, и она словно онемела от охватившего ею ужаса, глядя впереди себя стеклянными глазами.

Монстр поднял голову и, еще не окончив свое грязное дело, зарычал в эпичной позе.
Затем его ярко-красные глаза впились в едва живую от страха Радиану.

Еще минута, и лежала бы она мертвой посреди комнаты в грубых стенах их мрачного подвала.

Впрочем, даже смерть казалась ей милосерднее четверти века страданий.

Иногда запах плесени намного сильнее того ощущения, которое она не то, что себе, своему мучителю подарить оказалась не способна.

Пластиковые столовые приборы вряд ли могли чем-то помочь в ее тяжком положении.

Радиана замерла. Не суровый отец, так хоть монстр пусть заберет её жизнь, но оставит в покое Катарину.

Но вместо этого случилось другое.
- Нет, ты не можешь видеть меня! - прорычал вервульф, глядя в ее сторону.
На мгновение синий туман окутал подземную комнату, и Радиана потеряла свою дочь из виду.

Когда же он рассеялся, Катарина лежала на диване почти что в непристойной позе, и Радиане пришлось накинуть на нее одеяло.

Губы Катарины были приоткрыты, и она дышала длинными тяжелыми вздохами, словно пытаясь наполнять легкие.

Когда Радиана подошла ближе, она во сне подняла руку и стянула воротник своей ночной рубашки, как будто почувствовала холод.

Радиана взяла свою темную шаль и плотно затянула ее края вокруг шеи дочери. Затем собственноручно стала выносить ее из комнаты, стараясь идти мягкими шажками, чтобы не разбудить ее.

Однако, когда Катарина уже лежала в своей постели, ночную тишь разрезал ее едва слышный шепот:

- Я... я не знаю, что на меня нашло..., - сказала она, когда ее мать приблизилась.- Моя душа... она словно покинула тело...
- Не волнуйся, дорогая, - забормотала Радиана, пытаясь утешить девятнадцатимесячную дочь. - Э...это всего лишь сон...

Походу, она и сама не ведала или слабо верила в то, что говорит. Происшествие реально было подобно сновидению, но явь была гораздо страшнее...

- Эти красные глаза..., - задыхаясь, твердила Катарина. - У меня до сих пор на губах ощущается кисло-сладкий вкус его крови!

Радиана была в замешательстве. Откуда вообще в их надёжно укрепленном бункере взяться летучим мышам и монстрам?

Может, они уже лишились разума за двадцать с лишним лет?
Может, это была игра воображения?

Но, увы, кровь, которая, словно весенний ручей, журчащий по весне, обильно стекавшая из яремной вены несчастного существа, падая огромными каплями на постель, свидетельствовала об обратном.