Эта книга написана для тех, кто любит природу, хочет ее узнать и понять. В лесах, полях и степях все реже удается вспугнуть зайца или лисицу, увидеть косулю. А если и посчастливится встретить крупного зверя, то на короткий миг. Он мелькнул, скрылся за ветвями, и его уже нет. Невидима для человека и жизнь мелких зверьков, которые прячутся в норах, под корнями сосен или в дуплах и ловко сделанных гнездах.

Имя Джеральда Даррелла, равно как и его книги, посвященные будням натуралистов и звероловов, известны многим. Гораздо меньшую известность получили его предшественники. Например, доктор Вильям Манн, глава Смитсоновской экспедиции в Африку по отлову диких зверей для зоопарка Вашингтона. Немного восполнить этот пробел поможет заметка, взятая из журнала «Вокруг света», № 9, 1929 год.

Ной ХХ века

Так окрестили американца доктора Вильяма Манна, главу Смитсоновской экспедиции, отправившейся летом 1926 года в Африку за большой партией диких зверей для Вашингтонского зоосада. Действительно, ни одна экспедиция не доставляла такого количества «чистых» и «нечистых» животных. В трюме и на палубе парохода «Город Калькутта» размещено было свыше 1700 самых разнообразных зверей.

Манн, смеясь, говорил:

– Я побил рекорд Ноя: он пропутешествовал сорок дней, причем, больше на одном месте, я же провел с моими зверями сорок пять дней в море – и каких дней! Почти все звери отчаянно страдали от морской болезни, и я с моими помощниками сбивался с ног, ухаживая за ними. А ухаживать за тигром или пантерой, когда они воют от морской болезни, - дело нелегкое…

С экспедицией отправился и кинооператор, увлеченный идеей набрать редкий типаж в обстановке диких джунглей. Местом назначения экспедиции намечена была обширная территория Тангипати, в Западной Африке, где можно найти самые редкие экземпляры зверей. Прибыв на место, разбили лагерь в небольшой туземной деревушке на опушке дремучих джунглей и начали готовиться к работе. Решено было ловить животных при помощи различных силков, тенет и западней, устроенных таким о6разом, чтобы они не причиняли пойманным серьезного вреда.

Туземцы обрадовались предстоящему заработку, причем их прельщали не столько 12 центов (около 24 копеек) в день, сколько перспектива обильной мясной пищи, ибо в этой местности зверь чаще лакомится человеческим мясом, чем человек звериным.

Когда экспедиция выступила в поход, со сторонu ее можно было принять за маленькую армию: около 500 туземцев шли под предводительством пяти белых. Среди туземцев были носильщики, тащившие на спине около 30 кило багажа в течение двенадцатичасового дневного перехода; разведчики, рыскавшие по сторонам и приносившие сведения о следах зверей; опытные трапперы, навострившиеся в искусстве ставить силки и тенета; стрелки, помощники кинооператора и повара.

Выследив зверя, отряд останавливался, и туземцы рассыпались по лесу, охватывая кольцом убежище зверя, устанавливались тенета, и загонщики диким улюлюканием, свистом и криками загоняли зверей.

Только для жирафа. И носорога тенета не годятся, так как эти звери легко разрывают их и убегают подальше от шума, поднятого людьми. Поэтому за поимку жирафа назначена была высокая премия, и когда первая попытка поймать его не удалась, туземцы были очень опечалены. Вождь одного из негритянских племен нанес белым визит:

- Такова была воля богов, - говорил вождь. - Они приготовили для вас в сто раз лучшего жирафа. Этот же был плохой жираф, недостойный высоких белых гостей.

Впрочем, предсказание вождя не оправдалось, и первым был пойман жеребенок жирафа, которому туземцы тут же дали длиннейшее и странно звучавшее в ушах белых имя, означавшее в переводе: «Наш вождь, который отправится послом в чужие страны». Но бедный «посол» через несколько дней околел от неизвестной причины.

Мало помалу лагерь начал заселяться четвероногими. Клетка за клеткой выстраивались рядами на опушке леса, и оттуда несся день и ночь несмолкаемый рёв, вой и рычанье.

Негритянский посёлок, близ которого находилась база экспедиции, жил в вечном ужасе перед владыками джунглей – тиграми и леопардами, поэтому намерение белых выловить хоть часть этих хищников, было встречено с неописуемым восторгом. Охотники выследили место водопоя гигантского леопарда, который в течение последних двух лет наводил панику на округу и уволок в чащу не один десяток ребят, не довольствуясь четвероногими жертвами. Приготовили капкан и в виде приманки посадили за решетку козу, которая отчаянно блеяла, чувствуя приближение зверя. Леопард, ринувшись к решетке, попал в капкан. Полумертвую от страха козу вытащили из клетки, а леопарда поволокли в лагерь под исступленно радостный вой и пляски туземцев. Целую ночь перед клеткой пойманного леопарда горели костры, и плясали туземцы, импровизируя песни, в которых они издевались над зверем и унижали пойманного врага.

Во время своих экскурсий Манн попал к племени карликов, рост которых не превышал

1, 25 метра. Тем не менее, они умудряются охотиться на слонов, причем ранят их стрелами, а сами тотчас же бросаются врассыпную в кусты. И возвращаются на следующий день, когда слон умрет от полученных ран.

Но жирафы упорно оставались неуловимыми, и лишь за месяц до отъезда на родину удалось не поймать, а купить пару жирафов, самца и самку, у туземца, приведшего их за сотни километров. Хотя джунгли не имеют телефонов и телеграфов, но вести распространяются там достаточно быстро.

Надо было пускаться в обратный путь с этим «Ноевым ковчегом». Манн говорит, что в течение нескольких недель после возвращения, ему все еще мерещились звуки дикого концерта, оглашавшего по ночам пароход: рев льва, резкий крик пантеры, визги диких кошек, неумолчная болтовня обезьян, рычание леопарда и безумный пронзительный хохот гиены. Посадка на пароход, погрузка разнообразного продовольствия для диких пассажиров - все это отняло немало времени. Пришлось нанять двух негров, привычных к обращению со зверьми, так как белые отказывались ухаживать за ними.

Продовольственный вопрос был самым острым. Гигантского журавля-китоглава, которого оценили в Америке в 5000 долларов, надо было кормить живой рыбой; нужна была специальная диета для «акилизато» - обезьяны, которая, как утверждают туземцы, понимает человеческую речь; для жирафов нужно было сено из сочного клевера и т.п.

В день прибытия этого транспорта в зоосад Вашингтона не только люди, но и звери, старожилы сада, проявляли лихорадочное волнение. Животные высовывали морды из клеток и рычали, глядя на своих вновь прибывших собратьев. В числе новинок были: «дикер», или крошечная антилопа, ростом не больше собаки; землеройка-слон, ростом с крысу, но с вытянутым наподобие хобота носом; говорящий черный дрозд, выкрикивавший ряд фраз, которые он заучил в пути, ряд новых птиц со странным и ярким оперением и т.д.

«Вокруг света», № 9, 1929 год

Самое лучшее место на земле — это бабушкин сад. Там свежо и тенисто от раскидистых антоновок, терпко пахнет укропом и смородиной, покачивают головками «золотые шары». Можно провести там весь день, играя в куклы из головок цветов, поедая палые яблоки «белый налив» и ворованные огурцы. Одна беда — всякая нечисть. То олимпийские комары размером с телёнка и последствиями в виде нехилых лепёшек, то осы, то жабы. Особенно одна. Не просто жаба, а целая Жаба Ивановна.

Откуда она взялась в саду, остаётся загадкой. Наглоталась ли олимпийских комаров и мутировала в страшного монстра, неудачи ли в личной жизни повлияли или сам по себе характер плохой, теперь не узнать. Все жабы вели себя прилично, спали днём и выходили лишь в сумерки, а эта не подчинялась никакому распорядку, шла против системы и физиологии, и циферблат ей был не указка. В прыжке она скрипела, как ржавая петля, и никого не боялась. Прыгала остервенело на детей и взрослых, без разбора и предупреждения. Отожралась до размеров быка* и терроризировала всё население в округе 100 метров. Говорят к тому же, светилась в темноте, против всех законов логики и электродинамики.

Жаба Ивановна подстерегала свои жертвы и прыгала на них неожиданно, как налоговый инспектор. Видимо, в прошлой жизни исполняла эту древнейшую профессию, но за нерадивость была разжалована. Обличье сменила, привычки остались. Выражением лица напоминала царевну Софью.

Если даже взрослые её побаивались, что же говорить о детях?! Мы не рисковали вечером выходить в сад. С наступлением темноты нас охватывала тревога и сон, темень окрашивала в синий цвет оконные стёкла и наши души. Там, в саду, под кустами смородины, сгущались сумерки, клубился туман, в эпицентре его деревянно смеялось жабье отродье.

Дни мы, я и Ленка, та самая, что откусила мне плечо, проводили на нашей штаб-квартире, устроенной из старой раскладушки в дальнем углу сада. Предоставленные сами себе, мы занимались тысячей разнообразных дел, от разведения бабочек до приготовления комплексного обеда из лопухов и песка. Вот там , вдали от всех, на нас и напала Жаба. Закончились ли у неё запасы съестного, мучила ли её бессонница или наши крики вызывали у неё мигрень и она решила разобраться с нами раз и навсегда — кто знает?!

Она выпрыгнула из кустов, как чёртик из коробки, своим испытанным излюбленным приёмом — прыжком со скрипом. Он принёс бы свой результат, если бы исполнялся по всем правилам, на открытой местности без препятствий. У нас же всё было заставлено продуктами нашей деятельности. Жаба разбежалась, замерла перед скачком, повела на нас выпученными глазами. Просчитала траекторию, как прыгнуть на противных девчонок, чтоб причинить максимум физического и морального ущерба. Но поскользнулась в творческом беспорядке нашей экспериментальной лаборатории и вместо нас попала в чугунок. Не теряя времени, мы прихлопнули её крышкой и вернулись к прерванным занятиям. И забыли про неё. Даже не исполнили победную песню.

Жаба же не забыла. Она сидела и копила злость и силы на месть. В голове её проносились картины самой страшной расправы с двумя оборзелыми девчонками, что так нагло лишили её свободы и выбора. Мстить или не мстить — для неё это уже был не вопрос.

Когда, вдоволь наигравшись, мы наконец вспомнили о Жабе, её совсем почти задушила жаба. Ленка с надкушенным яблоком в руке осталась на безопасной высоте раскладушки, я же подошла к горшку и приподняла крышку. В тот же миг Жаба выстрелила из горшка своим телом, я заорала, Ленка швырнула в нее яблоком и попала. С глухим чпоканьем Жаба и яблоко неподвижно упали на землю. Мы тоже, поражённые быстротой случившегося и снайперской точностью Ленки. Поверженная жаба лежала вверх брюхом.

Из предосторожности мы потрогали её палочкой — жива она или уже нет. И потом долго отходили от эмоций.

Жабу Ивановну предали погребению в тот же день под заунывные звуки похоронного марша нашего исполнения. Украсили её последний приют чем могли — камушками, стёклами и цветами. А потом хоронили её ещё и ещё целую неделю, пока не забыли где. А что вы хотите, такое случается не каждый день.

*Лягушка-бык — вид гигантской лягухи в Штатах

НЕ РЕКМЕНДУЕТСЯ лицам особо впечатлительным, защитникам животных и уж тем более веганам. Без обид, просто предупреждение, то что описано ниже вам может не понравится! Кто смелый и эмоционально уравновешенный - читаем дальше.

Что мы знаем о Чарлзе Дарвине? Только то что он натуралист, путешественник, автор знаменитого труда «Происхождение видов». Но он не только рассматривал и ощупывал изучаемые объекты, но и… пробовал их на вкус.

В юности Дарвин был заядлым охотником. На кухне не переводилась дичь: бекасы, дупеля и вальдшнепы (сама не знаю, что это за дичь - кому надо погуглите). Что поймал – то и съел. С этого-то все и началось…

Во время учебы в Эдинбургском университете Чарлз сбегал с занятий и проводил время в научных зоологических сообществах: собирал на берегу морских гадов и ходил с рыбаками за устрицами. Однажды он нашел трех редких жуков и, за неимением третьей руки, засунул третьего жука в рот. Жук обжег язык молодого ученого жгучей жидкостью. Однако эта история нисколько не повлияла на привычки Дарвина. Он продолжал пробовать всю найденную живность на зуб.

Позже, учась в Кембридже, Дарвин председательствовал в Клубе гурманов и обжор. Студенты собирались каждую неделю и пробовали «необычной плоти». Расправлялись то с ястребом-перепелятником, то с болотной выпью, а однажды даже обглодали кости старой неясыти, которую признали «неописуемой». Судя по тому, что половину дегустаторов потом рвало, вряд ли сову можно признать деликатесом.

27 декабря 1831 года Чарлз отправляется в кругосветное путешествие. Правительственное задание состояло в том, чтобы изучить берега Южной Америки. Путешествие для натуралиста - это настоящее раздолье: столько животных и растений разом, что глаза разбегались! «Необычной плоти» хватало с лихвой: животные бегали, прыгали, размножались, морочили голову Дарвину сходствами и различиями, заставляли задумываться об общих предках и просились на сковородку. Ученый не только пополнил свою коллекцию, едва успевая записывать все наблюдения, но и поднаторел в кулинарии. Он умел приготовить оленя, дикого козленка. Капибар и водосвинок он не жаловал, их мясо не ахти на вкус, а мясо агути (опять же хз кто это) суховато. А вот мясо вискач (похожи на больших крыс) белое и вкусное. В Патагонии Дарвин попробовал зажаренного в собственном панцире броненосца, посчитав его весьма изысканным блюдом.

А однажды он съел сенсацию, застрелив нанду, дальнего родственника страуса. "Нанду, как нанду, разве что чуть жестковат, но сойдет", - решила компания. Дарвин только после трапезы сообразил, что съели они редкий вид нанду, которого днем с огнем не сыщешь, хоть всю Патагонию переверни. Наш герой не растерялся, сгреб останки: кости, голову, куски кожи и перья и так аккуратно соединил их, что птицу потом выставили в музее и дали название «Дарвинов нанду».

Попалась в тарелку к натуралисту и пума, от белого мяса которой аборигены восхищенно закатывали глаза. Пумье мясо напоминало телятину, и Дарвин решил, что его обманывают, и подсунули ему вытряхнутого из утробы коровы не рожденного теленка, тоже излюбленное лакомство индейцев.

На Галапагосских островах ему пришлась по вкусу игуана, там же он отведал слоновой черепахи и пришел в восторг. Чарлз даже прихватил с собой на бриг около дюжины рептилий. «Живые консервы» смирно сидели в трюме, сбежать не рвались, вполне обходились без еды и снабжали всю команду мясом.

В путешествии Дарвин пробыл пять лет. Скольких он съел, история умалчивает. Но поговаривают, что с тех самых пор 12 февраля, в день рождения ученого, английские биологи устраивают трапезу, на которой поедают самых разных животных.

Спасибо всем, кто дочитал до конца. Сама в ужасе этого поста *_*

Баянометр, прости за мемы...