Синдром повзрослевшего кота
Котятки. Да, блядь, именно они. Слепые, тычутся в тепло, инстинкт и больше ни-ху-я. Потом глазки-бусинки прорезаются, и мир взрывается карнавалом! Веревочка! Красный бантик! Мячик, сука, мячик! Гоняй его, рви когтями, это же ебаный смысл жизни, вот он, скачет перед носом! Лазерная точка – о да, это божество, неуловимый красный бог, за которым можно нестись, сшибая углы, пока не вывалится язык и сердце не зайдется в бешеном стаккато. Чистый, незамутненный кайф погони за ничем.
А потом... щелк. В мозгу что-то перегорает. Контакт замыкается. И вчерашний бог – просто блик от фонарика в руке этого двуногого идиота. Веревочка мертва, пока ее не дернут. Мячик – унылый кусок резины, пока его не пнешь сам. И игра кончается. Навсегда. Остается только знание. Тяжелое, свинцовое знание о том, как устроен этот балаган. И презрение. К тем, кто все еще пытается тебя развлечь.
Вот и я. Мои зрачки – в точку, фокус на максимум. Я вижу сраные нитки. Они повсюду. Они тянутся от рук политика к его челюсти, заставляя ее двигаться в такт заранее утвержденной хуйне. Они лезут из ушей телеведущих, а за нитки дергает продюсер с мертвыми глазами и ипотекой. Блогеры – марионетки на нитках подписчиков, лайков, рекламных контрактов, они дергаются в конвульсиях одобрения, а за кадром – пустота и вой экзистенциального сквозняка.
Я смотрю этот гребаный прямой эфир, который они называют «жизнью», но мой мозг автоматически дорисовывает бекстейдж. Вижу операторов, блюющих от скуки. Вижу осветителей, обсуждающих футбол. Вижу гримерш, замазывающих тоннами штукатурки вселенскую усталость на лицах «звезд». Их улыбки – трещины на фарфоре. Их бодрые голоса – скрип несмазанных шарниров. Они говорят «любовь», а их зрачки кричат «гонорар». Они говорят «искренность», а руки в карманах сжимаются в кулаки от ненависти к этому спектаклю.
Это вирус. Информационный СПИД. Он сожрал иммунитет к реальности. Все стало симулякром, копией копии, отражением в кривом зеркале, которое отражается в другом таком же. Живая реальность? Да она сдохла еще в прошлом веке, ее труп забальзамировали и выставили в музее под названием «Новости». То, что вы видите, – это некрофилия в прайм-тайм. Танец на костях.
Иногда, да, иногда эта детская искорка в заднице пытается вспыхнуть. Вот сейчас, думаю, поговорю с человеком. По-настоящему. На секунду поверю в этот танец, в эту игру слов, в гляделки... но тут же – СТОП. Я вижу его программу. Вижу, как он подбирает слова не для того, чтобы выразить мысль, а чтобы произвести впечатление. Как он сканирует мою реакцию, подстраивая свой алгоритм. Он не говорит со мной. Он отыгрывает роль. А я – его зритель. И он мой. Два актера в пустом театре, уставшие от пьесы, которую сами же и написали.
И я останавливаюсь. Замолкаю на полуслове. И смотрю на него, как тот повзрослевший кот на хозяина с лазерной указкой. С немой брезгливостью. С вопросом без слов: «Ты серьезно? Ты, блядь, серьезно веришь в эту хуйню?»
Мир — это гребаный мюзик-холл для душевнобольных, где все выучили свои партии, но забыли, зачем они поют. А я сижу в первом ряду, и у меня больше нет сил аплодировать. Нервы натянуты как струны на дохлой гитаре, и единственное, чего хочется, – это чтобы кто-нибудь уже наконец вышел на сцену, не по сценарию, и заорал во все горло: «Представление окончено! Все на хуй! Спектакль отменяется, потому что все актеры сдохли от скуки!»
А пока... Пока я просто наблюдаю. Как они дергают за свои веревочки. Как пинают свои мячики. Как гоняются за красной точкой на стене, не понимая, что стена – это экран. А за экраном – ничего. Просто помехи. Белый шум. Конец передачи.
Просто. Выключите. Свет.
