Смотрели мы с мужем «Теорию большого взрыва», и очень я расхихикалась над тем, что любимого всеми Шелдона мама проверяла на то, что он не тронутый. А муж задумался, точнее вспомнил. Детство. И то, что он тоже проходил этот милый тестик на дибила.
В тот вечер я узнала, почему он не любит звонить родителям.
Начнем с того, что мой муж родился. Родился в семье мента и девчонки со двора. И все бы ничего, был бы обычным сыном, даже любимым, ибо татары же, и в головах стоит галочка о том, что сына НАДА. Но ситуация подвернулась дрянь. В семье уже была дочь восьми лет и мать, только-только собрав её в первый класс единственной в городе и крутой поэтому гимназии, вздохнула свободно – ну все, с ребенком отмучилась, можно и для себя пожить. К слову, жить для себя – было единственным задачей матери. Ей хотелось жизни «по-бохатому», чего пока муж мент предоставить не мог. Поэтому она ограничивалась просто возможностью больше не хотеть спиногрызов.
Но муж хряпнул кулаком по столу и сказал: «Рожай мне сына! Помощника надо! А эта овца (то есть дочь восьми лет) даже мотолок в руках держать не умеет!» Да, отец любил строить. И строил все, что попадалось под руку: гараж, дачу, жену. Перспектива иметь только дочь его от этого как-то не грела. Мужу поперек слово вякнуть – свое здоровье не жалеть, поэтому жена извернулась и родила ему сына. Счастливый папанька сразу назвал чадо в честь себя. На этом все отцово воспитание закончилось до счастливого первого школьного дня.
Так как жена рожала для мужа, ежедневное лицезрение засранного карапуза её не радовало. Но у жены была мама – добрейшая старушка, поэтому первые семь лет своей жизни мальчишка жил у нее: кушал конфетки, томился от скуки, мучил кота, иногда приставал к неразговорчивому угрюмому деду. Бабушка так любила внука, что когда он убегал со двора на широкие опасные улицы Казани, плакала так, что второй раз убегать уже не хотелось.
Когда пришла пора идти в школу, год эдак 91-й, семья уже жила в недавно полученной трехкомнатной квартире в Советском районе, но совсем не советской стране. Уже исчезла у отца возможность отправить ребенка в крутую гимназию, а летом в пионер-лагерь для ментовких детей. Платить за образование деньгами тогда для них считалось дичью, поэтому отец сказал матери забирать подросшего сына домой и учить его алфавиту. Без алфавита Марселю Марсельевичу в школе было делать нечего. А мать оказалась одаренной талантом педагога не в большей степени, чем талантом великого фехтовальщика. Ничего объяснить не могла, потому что «а чего тут объяснять - садись и учи!» К слову, посадить за стол ребенка семи лет, которого в жизни бабуля не пыталась усадить вообще куда-то кроме горшка, у мамы не получалось, не говоря уже об алфавите. Спихнуть заботу о грамотности братишки на старшую сестру не хватило смелости, потому как муж поручил проблему ей, а спорить с мужем – здоровье не жалеть.
Сидели они каждый день по шесть часов, потому как мама хоть и не умная, но упертая как татарка. Вот только алфавит не продвигался, а шестой час сидения приходился как раз на возвращение с работы уставшего отца, а нервы у матери уже сдавали, и мужа она начала встречать слезами отчаяния: «Он (сын семи лет то есть) меня доканал! Сделай хоть что-нибудь!» А отец …а что может сделать уставший отец? Со старшей такой фигни не было, поэтому берешь виновника материнских слез так за футболочку, поднимаешь - и в полет до стены.
В момент смачного шмяка об стену у матери на душе как-то отлегло. Поэтому на следующий день обучения она опять попросила мужа «убить этого маленького изувера», а потом и вовсе вошла во вкус и обрела роль эдакого болельщика.
Что-то я разнервничалась, завтра продолжу.