В начале марта 1781 года судно было приобретено владельцем судна William от лица синдиката ливерпульских торговцев[6]. Синдикат составляли Эдвард Уилсон, Джордж Кейс, Джеймс Эспнелл, Уильям, Джеймс и Джон Грегсоны.С 1747 по 1780 годы Уильям Грегсон получил доход от 50 плаваний за невольниками и в 1762 году занимал пост мэра Лондона.К концу его жизни на борту кораблей, в которых он имел долю, был перевезён 58 201 невольник из Африки.

Сначала командиром «Зонга» был Люк Коллингвуд, бывший хирургом на судне William. У Коллингвуда не хватало опыта в навигации и командовании, он был корабельным хирургом, принимавшим участие в отборе невольников при покупке в Африке; было известно, что те, кого отвергнут, будут убиты. Порой эти убийства происходили в присутствии хирурга. Возможно, что Коллингвуд уже присутствовал при массовом убийстве невольников и согласно комментариям историка Джереми Криклера это могло подготовить его психологически к участию в резне, происшедшей на борту «Зонга».Первым помощником Коллингвуда был Джеймс Келсалл, также служивший на «Уильяме».Единственный пассажир на борту Роберт Стаббс был губернатором Анобаму, британского укрепления близ замка Кейп-Кост, ему пришлось оставить свой пост спустя девять месяцев после плавания. В заявлениях свидетелей, собранных Африканским комитетом, содержались обвинения в том, что он был полуграмотным пьяницей, плохо управлявшим работорговлей форта.

Экипаж «Зонга» после отплытия из Африки состоял из 17 человек, этого было совершенно недостаточно для поддержания достаточных санитарных условий на борту судна.Наём моряков в Британии представлял трудности ввиду опасностей заражения и бунта рабов,тем более наём для экипажа голландского судна, захваченного у берегов Африки.«Зонг» управлялся уцелевшими моряками из первоначального голландского экипажа, экипажем «Уильяма» и безработными моряками из поселений вдоль африканского побережья.

27-28 ноября на расстоянии 50 км был замечен остров Ямайка, однако команда приняла его за остров Гаити, на котором в то время находилась французская колония Сан-Доминго. «Зонг» пошёл дальше, держась курса на запад, оставив Ямайку позади. Ошибка обнаружилась, когда Ямайка была уже в 480 км с подветренной стороны.

К этому времени из-за переполнения, недоедания, несчастных случаев и болезней на судне уже умерли несколько матросов и приблизительно 62 африканских раба.Джеймс Керсалл позднее заявил, что после обнаружения навигационной ошибки на судне осталось воды только на 4 дня, а Ямайка была уже в 10-13 днях плавания.

Если бы рабы умерли на берегу, то ливерпульские судовладельцы не получили бы страхового возмещения. Аналогично если бы рабы умерли «естественной смертью» (термин того времени), находясь в море, то страховку также бы не выплатили. Но если бы часть рабов выбросили за борт с целью спасти оставшуюся часть «груза», то имел бы место страховой случай согласно доводу общей аварии.Страховые выплаты составили бы 30 фунтов за каждого раба.

29 ноября экипаж собрался, чтобы обсудить предложение о выброске части рабов за борт.Джеймс Келсалл позднее заявлял, что сначала он высказал несогласие с планом, но вскоре моряки пришли к единодушному согласию.29 ноября 54 женщин и детей были выброшены через окна кают в море.1 декабря за борт были выброшены 42 раба мужского пола.В течение нескольких последующих дней в море отправились ещё 36 рабов. Ещё десять рабов выбросились сами, чтобы бросить вызов бесчеловечному поведению работорговцев. Услышав крики жертв, бросаемых в море, один из рабов обратился с просьбой к команде, что все оставшиеся африканцы откажутся полностью от пищи и воды, чтобы не быть брошенными за борт.Просьба была проигнорирована экипажем. В отчёте суда королевской скамьи содержится информация, что один из рабов пытался вскарабкаться обратно на судно.

Впоследствии заявлялось, что рабы были выброшены за борт, поскольку на судне не было достаточного количества воды, чтобы сохранить жизни всем рабам в течение всего остатка плавания. Это заявление было оспорено, поскольку по прибытии на Ямайку 22 декабря на корабле оставалось 420 имперских галлонов (1900 л) воды. В письменном показании под присягой, составленным Келсаллом, докладывалось, что 1 декабря, когда были убиты 42 раба, больше суток шли сильные дожди, благодаря чему было набрано 6 бочек воды — запас на 11 дней.

22 декабря «Зонг» прибыл на Ямайку в порт Блэк-Ривер. На борту судна находилось 208 рабов, меньше половины от общего числа, отправившихся из Африки.Рабы были проданы по цене 36 фунтов за голову.Законность захвата «Зонга» у голландцев была подтверждена судом ямайского вице-адмиралтейства. Судно было переименовано в Richard of Jamaica.Люк Коллингвуд скончался спустя 3 дня по прибытии на Ямайку, и, следовательно, не мог давать показания на последующем судопроизводстве 1783 года.

Когда новости о бойне на «Зонге» достигли Англии, собственники судна потребовали страховой выплаты ввиду потери рабов. Страховщики ответили отказом, дело перешло в суд. Бортовой журнал «Зонга» пропал до начала слушаний, а для судебного производства требовались все документальные свидетельства о резне. Страховщики заявили, что журнал был намеренно уничтожен, синдикат Грегсона отрицал это.

Почти все уцелевшие материалы подверглись сомнению. Два очевидца событий, давшие показания: Роберт Стаббс и Джеймс Келсалл — хотели очистить свои имена от позора. Возможно, что число убитых рабов, количество воды, оставшееся на судне и расстояние до Ямайки указаны неточно.

Судебный процесс начался после отказа страховщиков выплатить компенсацию собственникам «Зонга». Суд начался 6 марта 1783 года в Гидхолле (Лондон). Надзор над судом присяжных осуществлял Уильям Мюррей, граф Мэнсфилд, лорд-судья Англии и Уэльса. До этого Мэнсфилд выступил судьёй на процессе Соммерсет против Стюарта в 1772 году, где поднимался вопрос о законности рабства в Англии.

Единственным свидетелем на первом суде был Роберт Стаббс, присяжные вынесли вердикт в пользу владельцев судна.19 марта 1783 года вольноотпущенник Олауда Эквиано рассказал активисту Гренвиллю Шарпу, выступавшему за отмену работорговли, о событиях происшедших на борту «Зонга». На следующий день Шарп обратился за юридической консультацией о возможности уголовного преследования экипажа судна за убийство.

Страховщики подали апелляцию графу Мэнсфилду, чтобы отменить предыдущий вердикт и снова рассмотреть дело в суде. Слушание проводилось в Суде королевской скамьи в Вестминстер-холле 21-22 мая 1783 года в присутствии Мэнсфилда и двух других судей королевской скамьи: Булера и Уилса.Генеральный солиситор Джон Ли, как и ранее на суде в Гидхолле, выступил от лица собственников судна.Роль секретаря выполнял Гренвиль Шарп, он вёл письменную запись процесса.

Подводя итог вердикта, вынесенного на первом судебном процессе, Мэнсфилд объявил, что у жюри:

Нет сомнений (хотя это сначала и шокирует) что дело о рабах равносильно делу о лошадях, выброшенных за борт…Вопрос состоял в том была ли абсолютная необходимость выбрасывать их за борт для того чтобы сохранить остаток груза и мнение жюри состояло в том …

Единственным свидетелем бойни на «Зонге», появившимся в Вестминстер-холле, был Роберт Стаббс, хотя у судей было и письменное заявление Джеймса Келсалла .Стаббс  заявил, что существовала «абсолютная необходимость выбрасывания негров за борт», поскольку экипаж опасался, что все рабы перемрут, если часть их не выкинуть в море.Страховщики «Зонга» привели аргумент, что Коллингвуд сделал «просчёт и ошибку», проплыв мимо Ямайки, и, поскольку рабы были убиты, то их собственники могут требовать компенсацию.Они предположили, что Коллингвуд пошёл на убийство, поскольку не желал совершить первое плавание, находясь на посту капитана невольничьего судна, так как это было невыгодно. На это Джон Ли ответил, что невольники «погибли только как погиб груз товаров» и были выброшены за борт для блага судна.Юристы страховщиков ответили что аргумент Ли никак не может оправдать гибель невинных людей и что действия экипажа «Зонга» были ничем иным как убийством.По утверждению Джеймса Валвина возможно, что Гренвиль Шарп прямо повлиял на стратегию, применённую командой адвокатов страховщиков.

Гранвиль Шарп .

На слушании дела открылось, что во время серий убийств шли сильные дожди. Это обстоятельство побудило Мэнсфилда назначить новый суд, поскольку убийство невольников не могло быть оправдано необходимостью спасения судна и остатка его «груза» из рабов ввиду наличия дождей при нехватке воды. Один из присутствующих судей также заявил, что доказательство, которое они услышали, аннулирует выводы жюри на первом суде, которому рассказали что нехватка воды, возникшая в результате плохого состояния судна, была вызвана непредвиденными условиями плавания, а не ошибками, совершёнными капитаном. Мэнсфилд высказал заключение, что страховщики не могут нести ответственность за потери, вызванные ошибками, совершёнными экипажем «Зонга».

Неизвестно, был ли последующий суд. Несмотря на усилия Шарпа, никто не подвергся преследованию за убийство рабов. Последующие условия, внесённые в акты о торговле невольниками 1788 и 1804 годов ограничили сферу действия страховщиков в договорах страхования невольничьего груза, признав утратившими законную силу фразы, обещавшие выплату страховки в случаях «всех прочих опасностей, потерь и несчастий». Похожая фраза в страховом договоре «Зонга» была освещена в Суде королевской скамьи представителями владельцев судна. Краткое изложение апелляции было опубликовано в судебных докладах подготовленных на основе заметок Сильвестра Дугласа, барона Гленберви и других из манускриптов того времени и также публиковалось в отчёте дела «Грегсон против Джилберта» (Gregson v Gilbert (1783) 3 Doug. KB 232).

Джереми Криклер считал, что Мэнсфилд хотел, чтобы коммерческий закон по-прежнему способствовал британской морской торговле, и как следствие поощрял принцип «общей аварии» даже если речь шла об убийстве людей. Согласно этому принципу, капитан, выбросивший за борт часть груза чтобы спасти оставшуюся часть, мог потребовать возмещения своих потерь у страховщиков. Решение в пользу страховщиков сильно подорвало эту идею. Разоблачение факта, что до убийства шли сильные дожди, вынудило Мэнсфилда начать повторное разбирательство, в то же время он не подверг сомнению принцип «общей аварии». Он подчеркнул, что резня юридически оправдана и требование владельцев судна о страховой выплате имеет силу, поскольку нехватка воды не вызвана ошибками, совершёнными капитаном, однако он вынес решение в пользу страховой компании. Криклер в своих комментариях утверждает, что Мэнсфилд проигнорировал решение своего предшественника Мэтью Хейла, что убийство невинных людей во имя самосохранения незаконно. Столетие спустя это решение сыграло важную роль при рассмотрении дела R v Dudley and Stephens, где рассматривалась законность актов убийства в море. Мэнсфилд также проигнорировал другой юридический принцип: что требование о страховой выплате не может иметь законную силу, если страховой случай наступил в результате незаконных действий.

Гренвиль Шарп начал кампанию для привлечения внимания к резне, посылая письма в газеты, лордам Адмиралтейства и премьер-министру Уильяму Кавендишу-Бентинку, герцогу Портлендскому. Ни премьер, ни адмиралтейство не послали ему ответа. Первый суд по делу «Зонга» нашёл отражение только в единственной лондонской газете. До 1787 года в печати появлялось очень мало информации о резне. Первый публичный отчёт о резне появился только в газетной статье в марте 1783 года, спустя почти 18 месяцев после резни.

Несмотря на эти неудачи, усилия Шарпа возымели некоторый успех. В апреле 1783 года он послал отчёт о бойне на «Зонге» квакеру Уильяму Дилвину, искавшему доказательства, угрожающие работорговле. На ежегодном лондонском митинге квакеров было принято решение начать кампанию против рабства. В июле 1783 года парламенту была представлена петиция, подписанная 273 квакерами. Шарп также посылал письма англиканским епископам, священнослужителям и симпатизирующим делу аболиционизма.

Первоначальное воздействие бойни на «Зонге» на общественное мнение было очень ограниченным, что, согласно заметкам историка аболиционизма Сеймура Дречера, стало вызовом для ранних аболиционистов. Но благодаря усилиям Шарпа тема бойни на «Зонге» стала важной темой аболиционистской литературы. Бойню обсуждали такие деятели аболиционистского движения как Томас Клерксон, Оттоба Кугоано, Джеймс Рэмси и Джон Ньютон. В этих отчётах часто опускались имя капитана и название судна, что, по словам Сривидьи Сваминатхана, создало картину преступления, которое могло произойти на любом корабле, идущему по Среднему маршруту. Убийства на борту «Зонга» стали ярким примером ужасов работорговли, что способствовало росту аболиционистского движения в Британии, которое в конце 1780-х годов резко увеличило масштаб и влияние.

Описания бойни на «Зонге» продолжали появляться в аболиционистской литературе XIX века. В 1839 году Томас Кларксон опубликовал работу History of the Rise, Progress, and Accomplishment of the Abolition of the African Slave Trade, в которую был включён отчёт о бойне на «Зонге». Книга Кларксона оказала большое влияние на художника Уильяма Тернера, выставившего картину «Невольничий корабль» на летней выставке Королевской академии 1840 года. Картина отображает корабль, с которого брошены в море скованные невольники, которых пожирают акулы. На появление некоторых деталей картины, таких как кандалы на невольниках повлияли иллюстрации книги Кларксона. Картина появилась в важный момент для движения за отмену рабства во всём мире. Выставка Королевской академии была открыта всего за месяц до первой всемирной конвенции по отмене рабства, прошедшей в Лондоне. Картиной восхищались её собственники и критик Джон Рёскин. Критик Маркус Вуд описал картину как одну из немногих великих правдивых отображений африканской работорговли в искусстве Запада.

Парусный корабль, изображающий «Зонг» (стоивший 300 тыс. фунтов) был пришвартован у Тауэрского моста в марте 2007 года в ознаменование 200-летнего юбилея принятия Акта об отмене рабства 1807 года. На корабле помещены отображения резни на «Зонге» и работорговли. Рядом с парусником стоял фрегат Королевского флота «Нортумберленд», на котором была устроена выставка, посвящённая участию Королевского флота в подавлении работорговли после 1807 года.

Источники : www.index.org.ru/journal/27/gor27.html

https://webarchive.nationalarchives.gov.uk/+tf_/http://youra...

https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Бойня_на_«Зонге»

В марте 1764 года в Петербург из Тобольска прибыл курьер с секретным пакетом для императрицы от сибирского губернатора Дениса Ивановича Чичерина. На пакете была сделана надпись: "Везти денно и ношно со всяким поспешением нигде не удерживав". В своем послании губернатор Чичерин сообщал, что еще в 1758 году камчатские купцы снарядили бот "Иулиан" под началом морехода Глотова и казака Пономарева для "изыскания неизвестных мест".

В 1762 году экспедиция вернулась в Охотск. Глотов сообщал, что они достигли дальних Алеутских островов Умнак и Уналашка, на которых обнаружили богатый пушной промысел, привели жителей в российское подданство и собрали большой ясак. Чичерин поздравлял императрицу с приобретением новых мест с богатым промыслом и предлагал новую экспедицию, которая должна была отправиться из Охотска на судах местных промышленников, но под командованием морских офицеров, для составления точной карты Алеутских островов. Екатерина II с пониманием отнеслась к возникшей проблеме. Она сразу же оценила открывающиеся возможности, и уже 4 мая 1764 года был издан указ, который обязывал Адмиралтейств-Коллегию срочно организовать экспедицию, не считаясь ни с какими затратами. Предлагалось немедленно отправить из Петербурга "сколько надобно офицеров и штурманов", которые должны были провести исследование и опись Алеутских островов (особенно дальних), привести "американцев" (т.е. алеутов) в российское подданство и организовать сбор ясака.

Таким образом, данная экспедиция должна была закрепить за Россией вновь открытые земли, что упрочивало владения империи на Аляске и в северной части Тихого океана. Особо подчеркивалось в указе, что следует "производить оное предприятие секретным образом". Почему секретным образом? Да потому, что на эти территории зарились уже и англичане, в особенности власти компании Гудзонова залива, а позднее и Северо-американские Штаты. Для лучшего сохранения секретности было принято решение именовать эту экспедицию "Комиссией, посланной для описи лесов по рекам Каме и Белой". Для ускорения организации экспедиции, а также для лучшего обеспечения ее секретности было решено отправить из столицы только командный состав экспедиции, а рядовых участников экспедиции набрать в различных городах Сибири и Дальнего Востока.

Организация экспедиции в Петербурге была возложена на известного гидрографа адмирала Александра Ивановича Нагаева. Он, кстати, был первым крупным российским гидрографом. А. И. Нагаев разработал секретную инструкцию для экспедиции, подобрал необходимые карты, предложил удобные маршруты следования к месту назначения и удобные стоянки. Он также представил список офицеров, в основном из числа своих бывших учеников. Адмиралтейств-Коллегия рассмотрела предложенный адмиралом Нагаевым список и постановила назначить командующим экспедиции капитан-лейтенанта Петра Кузьмича Креницына, а его помощником - лейтенанта Михаила Дмитриевича Левашова. Креницыну было уже 36 лет, из них 20 лет он служил на флоте, плавал под началом Нагаева, братьев Лаптевых (Дмитрия и Харитона), имел боевой опыт. Левашов на нескольких кораблях служил вместе с Креницыным, также имел боевой опыт, но на общем высоком уровне российских морских офицеров он выделялся большими познаниями в различных областях наук, был отличным картографом и рисовальщиком, что было очень важно в научных экспедициях того времени.

Секретность экспедиции повлияла на рекордно короткие сроки ее организации. Уже 1 июля 1764 года шестнадцать участников экспедиции на сорока двух подводах покинули Петербург и отправились подальше от любопытных глаз. Им предстояло пересечь всю Россию вплоть до берегов Тихого океана, но, опережая экспедицию, в Охотск была отправлена депеша с указанием начать строительство необходимых кораблей. Путь был далеким и долгим, и только в конце октября 1765 года экспедиция прибыла в Охотск. Там уже строились два судна, бригантина и гукор, и участники экспедиции во главе с Креницыным приняли самое деятельное участие в их достройке.

Довольно скоро корабли были спущены на воду, Креницын добавил в состав экспедиции еще два корабля из состава флотилии охотского порта, бот и галиот, и набрал экипажи кораблей. Вскоре экспедиция отправилась из Охотска на Камчатку. На восьмой день плавания начался свирепый шторм, который чуть было не сорвал всю экспедицию. Бригантину выбросило на мель у берегов Камчатки и разбило о береговые камни. Команде удалось перебраться на берег и спасти казну и секретные документы. Потерь в людях удалось избежать. У гукора был сломан руль и оторвало якорь. Команде удалось благополучно сойти на берег и надежно закрепить неуправляемый корабль. Бот успел укрыться в устье реки Большой, а судьба галиота сложилась трагически. Шторм изорвал на судне все паруса и поломал мачты. Были потеряны все якоря, так что потерявшее управление судно целых три месяца носило по волнам, пока оно не разбилось о береговые утесы где-то на Курильских островах. Из сорока одного члена экипажа галиота погибло двадцать семь человек.

В этих условиях Креницын решил продолжать экспедицию и приказал немедленно приступить к ремонту уцелевших кораблей. Но их было недостаточно для целей экспедиции, и пришлось из состава камчатской флотилии взять галиот "Св. Екатерина". У местного населения были закуплены необходимые продукты. Кроме того, Креницын организовал специальные команды для заготовки мяса, рыбы, соли и ягод, а также для строительства байдар. Были заказаны у камчатских мастеров якоря для судов из местного железа. Пока шли сборы и подготовка экспедиции, Креницын много ездил по Камчатке и общался с людьми, которые уже бывали на Алеутских островах. Ему удалось много узнать об этих островах, местных течениях и условиях плавания в Тихом океане в разные сезоны. К подготовке экспедиции, а также к участию в ней Креницыну удалось привлечь некоторых из первооткрывателей Алеутских островов: М. Неводчикова, С. Глотова и С. Пономарева. В мае 1768 года на корабли начали грузить продовольствие, но отправиться в путь экспедиция смогла только 20 июля, так как из-за стоящих штилей корабли не могли выйти из устья реки Камчатка. Галиотом "Св. Екатерина" командовал Креницын, а гукором "Св. Павел" - Левашев. 10 августа корабли попали в густой туман и разлучились. 13 августа со "Св. Екатерины" заметили птиц, а не следующий день показались и Алеутские острова.

Экспедиция, наконец, достигла своей цели и начала исследование островов. С алеутами русские встретились только тогда, когда "Св. Екатерина" вошла в пролив между островами Умнак и Уналашка. Алеуты поинтересовались, зачем они сюда пришли и мирно ли будут жить. Креницын заверил алеутов, что жить будут мирно, и одарил их подарками. "Св. Павел" после разлуки со "Св. Екатериной" тоже быстро достиг Алеутских островов. В отличие от Креницына Левашев стал двигаться вдоль дуги островов с северной стороны. Он уже успел нанести на карту пятнадцать островов, когда, подойдя к острову Уналашка, увидел "Св. Екатерину". Три дня корабли лавировали вокруг островов Умнак и Уналашка, описывая острова и делая различные зарисовки. Затем экспедиция двинулась дальше и вскоре открыла самый дальний и самый крупный остров архипелага - Унимак. Обогнув Умнак с юга, с кораблей увидели землю, которую промышленники, бывшие в составе экспедиции, опознали как остров Аляска. Узкий и длинный полуостров Аляска тогда ошибочно считали островом. Вскоре корабли вошли в узкий Исаноцкий пролив, отделявший Унимак от Аляски, и стали на якорь. Моряки на байдарах стали искать удобное для зимовки место, но не нашли такого. Креницын принял решение идти зимовать в район островов Умнак и Уналашка. Во время этого перехода корабли опять попали в шторм и разлучились, теперь уже до лета следующего года.

Условия зимовки двух кораблей очень сильно различались. На корабельном совете "Св. Екатерины " было принято решение вернуться обратно и зимовать в восточной гавани острова Унимак напротив полуострова Аляска. На берегу были построены из плавника дома-юрты, в которых и разместились люди. Креницын продолжал исследовательские работы. Он отправлял партии по тридцать - тридцать пять человек для обследования острова Унимак и полуострова Аляска. Всем членам таких экспедиций давалось указание не чинить никаких обид местному населению. Но, несмотря на это, людям Креницына не удавалось установить теплых отношений с алеутами. На байдарах русские прошли вдоль северного и южного берегов полуострова Аляска до ста пятидесяти верст, видели множество юрт, но все они были покинуты. Узнав о приближении русских, алеуты покидали свои жилища. В покинутых юртах русские иногда брали юколу (вяленую рыбу), но всегда оставляли взамен разные товары. Во время одной из таких поездок двумя стрелами был ранен один из казаков экспедиции. В октябре 1768 года к "Св. Екатерине" приплыли на байдарах алеуты и попросили подарки. Но когда к ним приблизились наши моряки, их обстреляли из луков. Так что с местным населением людям Креницына никак не удавалось наладить дружественных отношений. А тут начались трудности с продовольствием, и члены экспедиции стали болеть цингой. Вскоре заболевания приняли массовый характер, а свежей пищи достать было негде. Только в феврале с каких-то дальних островов прибыла группа алеутов, которые враждовали с местными племенами. Поэтому они и решили встретиться с русскими. Алеуты обменяли на ножи и другие товары несколько кусков китового мяса. Прибывшие алеуты обещали приезжать часто, но из-за вражды с местными племенами смогли это сделать только еще один раз. Пришла весна, но на каменистом острове Унимак не было найдено никаких трав. Люди начали умирать. В судовом журнале есть запись, датированная первыми числами мая, согласно которой в экспедиции оставалось "служителей, которые могут ходить, всего тринадцать человек".

Людей на ногах оставалось так мало, что некому было готовить судно к походу. Но 10 мая 1769 года к судну подошли две алеутские байдары, с которых кричали: "Капитан Левашев!" Алеуты привезли письмо от Левашева. Их щедро одарили и отправили с ними ответное письмо, в котором сообщалось, что на "Св. Екатерине" от цинги уже умерло тридцать один человек, и поэтому они самостоятельно уже не могут сняться с якоря. Зимовка "Св. Павла" проходила в более благоприятных условиях в заливе Игунок на острове Уналашка. Левашову и его людям сразу же удалось установить хорошие отношения с местными жителями. Алеуты безбоязненно приходили на борт "Св. Павла", охотно брали подарки, а также меняли рыбу и мясо на различные товары и ножи. В конце сентября с острова Акутан прибыли старейшины и оставили своих четверых детей в заложники в знак особого доверия к русским. Старейшины были встречены с почетом и одарены богатыми подарками. Вскоре алеуты прислали заложников и с некоторых других островов. Зимовка "Св. Павла" тоже оказалась нелегкой, так как дома из плавника оказались непрочными и продукты в них портились. В команде Левашева тоже начались болезни, но больных здесь было значительно меньше, чем на "Св. Екатерине". Однажды зимовщики нашли выкинутого на берег кита и очень обрадовались даже такой пище.

Левашев все время расспрашивал алеутов, пытаясь получить какие-нибудь сведения о "Св. Екатерине". Но никто ничего не знал. Левашеву удалось уговорить знакомых алеутов съездить на остров Унимак и на полуостров Аляску для расспросов о зимующем русском судне и передаче на него письма.

Алеуты собрали около сотни байдарок, так как они враждовали с алеутами острова Унимак, и отправились в путь. Перед отплытием Левашев щедро одарил старейшин и передал им четыре конверта, рассчитывая, что хоть один конверт попадет по назначению. Через месяц вернулся один из старейшин и сообщил, что русское судно зимует на острове Унимак, но тамошние алеуты грозятся убить всех, кто захочет подойти к русским. Жители Унимака задержали посланных алеутов, отобрали у них все припасы и прогнали домой. Наконец Левашеву удалось уговорить одного из алеутов с острова Акутан съездить на остров Унимак и отвезти письмо на русское судно. В конце мая 1769 года посланный алеут вернулся и привез ответ от Креницына. Левашев тотчас же приказал своей команде выходить в море. Перед отправлением в судовом журнале была сделана следующая запись:"Всех служителей шестьдесят человек и трое сирот алеутов. Больных двадцать восемь человек. За время зимовки трое умерло и двое пропали без вести". 6 июня 1769 года русские корабли снова встретились. На офицерском совете было принято решение прекратить экспедицию из-за малочисленности команд и при первом попутном ветре следовать на Камчатку. Все исследованные земли были провозглашены включенными в состав Российской империи, а жители этих земель стали считаться российскими подданными. На острове Унимак были захоронены останки тридцати пяти человек, на горе в память о них был установлен большой крест и произведен пушечный салют. 22 июня 1769 года корабли вышли из Исаноцкого пролива и вдоль южной стороны Лисьих островов двинулись в обратный путь. Вскоре из-за шторма, опять эти штормы, корабли снова разлучились. "Св. Екатерина" прибыла в устье реки Камчатки 30 июля, а "Св. Павел" из-за встречных ветров вошел туда же только 24 августа. Команды были изнурены, в них насчитывалось большое количество больных, и поэтому Креницын принял решение не идти в Охотск, а зимовать в Нижне-Камчатском остроге.

Все экспедиционные материалы, - инструкции, карты, судовые журналы, рисунки и прочие бумаги, - были переданы Левашевым Адмиралтейств-Коллегии. Кроме того, лично Левашевым были составлены "Экстракт из журналов морской секретной экспедиции", "Описание острова Уналашка", "О ясаке", "О промысле российских людей на острове Уналашке разных родов лисиц" и "О жителях того острова". Адмиралтейств-Коллегия ознакомилась только с "Экстрактом", а все остальные материалы были переданы адмиралу Нагаеву для их проверки и составления генеральной карты. Нагаев изучил все материалы экспедиции и остался ими очень доволен. На карту было нанесено более тридцати новых островов, в том числе самый крупный остров архипелага Унимак. Такая карта была уже пригодна для пользования мореходами. На заседании Адмиралтейств-Коллегии Нагаев доложил о результатах секретной экспедиции и просил наградить всех офицеров экспедиции. Но из отправившихся в путь шести офицеров в живых остались только двое: капитан Левашев и штурман Дудин. Их и отметила Коллегия, присвоив Левашеву чин капитана I-го ранга, а Дудину - чин подпоручика. Обоим же был произведен пожизненный пансион. Так была отмечена экспедиция, завершившая присоединение Алеутских островов к России. Материалы этой секретной экспедиции были недоступны для исследователей вплоть до 1852 года, когда русский морской историк А. Соколов опубликовал первые подробные материалы об экспедиции. Из этих материалов мы можем узнать, что название "алеуты" для жителей островов предложил русский промышленник и исследователь Ближних островов Новодчиков. Русские же завезли это название и на другие острова. Ведь "до российских промышленных людей они не знали, что есть алеут, а ныне и сами так себя называют". А раньше все жители островов назывались по-разному: жители острова Уналашка называли себя "коголаги"; жители островов от Акутана до Унимака называли себя "кигигусы"; жители же острова Унимак и полуострова Аляска называли себя "катагаегуки". С ясаком, отмечал Левашев, дело тоже обстоит не очень просто. Дело в том, что сами алеуты на лисиц и песцов не охотятся и их шкурки никуда не употребляют. Кроме того, пока на островах будут появляться только небольшие группы русских людей, сбор ясака наладить невозможно. Ведь алеуты полагали, что если они убьют всех людей, которые берут с них ясак, то больше к ним никто не придет, так как, по их понятию, в мире, кроме них да прибывших русских, людей больше нет. Пока Алеутские острова принадлежали России, местные жители видели очень мало приезжих. А затем их вместе с Аляской продали США.

Фотографии из американской экспедиции на Аляску (1885-1892).

Источник: ucrazy.