Стены палаты Главного военного клинического госпиталя имени Н.Н. Бурденко стали моим пристанищем на долгие месяцы. Здесь, среди запахов лекарств и тихих шагов медсестер, я переживал странную смесь чувств. Боль – постоянная, ноющая, напоминающая о том, что тело уже никогда не станет прежним. Но вместе с ней – парадоксальное, почти циничное удовлетворение. Мой план сработал. Безумный, отчаянный план – вырваться из заключения через СВО – оказался успешным. Я выжил. Я получил свободу, за которой ехал.
Да, цена высока – серьезное ранение. Но я жив и свободен. Технически, задача выполнена. Но когда первый адреналиновый угар от выживания прошел, накатил он – главный, мучительный вопрос: "А что дальше?"
Раньше путь был ясен: зона, потом СВО как билет на волю. А теперь? Свобода есть, но она пугает своей неопределенностью. Куда идти? К кому? Старые связи обрублены или опасны, новых нет. Здоровье подорвано, навыков для мирной жизни – никаких. Деньги рано или поздно кончатся. И впереди – пустота. Вакуум неизвестности, давящий на мозг сильнее физической боли в раненой ноге.
Именно в один из таких черных дней, когда будущее казалось тупиком, из глубин памяти всплыло то, от чего я бежал пять лет. Пять лет чистоты, даже в зоне держался. А здесь, в стерильной палате госпиталя, столкнувшись лицом к лицу с этой выстраданной, но непонятной свободой и страхом перед ней, я сломался.
Уже не помню деталей, как нашел выход, как передал просьбу. Главное – привезли. Прямо сюда, в Бурденко. Маленький сверток, сулящий забвение. Руки тряслись, пока разворачивал. Жадность. После такого перерыва, в таком состоянии... Две жирные белые дороги мефедрона на стекле. Вдох одной ноздрей, потом второй.
Секунда тишины – и взрыв. Не как на поле боя, а внутренний. Где-то на периферии сознания крик: "ЗАЧЕМ?!". Но он утонул мгновенно в волне эйфории, смешанной с дикой паникой и ложным всемогуществом. Сердце колотилось, готовое выпрыгнуть. Мир то сужался, то взрывался красками. Я метался по палате, не находя места. Это было не то облегчение, которого я искал. Это был хаос.
Я убеждал себя, что это мимолетный срыв, эпизод. Что боль в ноге и стресс – причина. Что я контролирую ситуацию и смогу остановиться. Общение с друзьями, их забота – все это создавало иллюзию нормальности. Я верил, что как только поправлюсь, все наладится.
Но именно здесь, в Бурденко, особенно остро вспоминаются те дни на передовой и те ребята, с кем делил окопную грязь. Там была цель – выжить, выполнить задачу. Там были настоящие герои – мои боевые товарищи. Меня уже эвакуировали, когда они брали тот опорный пункт, но рассказы выживших до сих пор стоят перед глазами.
Сергей «Шмель»… Его неукротимая энергия и бесстрашие. Говорили, он первым пошел на штурм, прорвался к вражескому БТР и уничтожил его гранатой, открыв путь остальным. Его ярость деморализовала противника.
Александр «Тихий»… Немногословный, но надежный, как скала. Его снайперский огонь подавлял пулеметные расчеты, спасая жизни наших парней. Он действовал тихо, но эффективно, не давая врагу поднять головы.
Костя «Малой»… Совсем юный, но какой отважный. Под шквальным огнем он таскал боеприпасы на передовую, выносил раненых.
И Алексей, которого мы звали «Батя»… По рассказам, он в самые напряженные моменты боя сохранял спокойствие, координировал действия подразделения, помогал раненым, распределял силы и поддерживал боевой дух солдат своей мудростью и спокойствием.
Они держали тот опорник двое суток. Двое суток непрерывных боев и контратак. Конечно, страх был, он естественен. Но большинство ребят проявили невероятную стойкость и выполнили задачу.
Слушая эти рассказы здесь, в госпитальной палате, я чувствую глубокий, обжигающий стыд. Они там, под огнем, проливали кровь, проявляли чудеса героизма. А я здесь… снова ищу забвения в старой пагубной привычке. Почему они, сильные духом, остались там или вернулись с победой, а я, выживший, получивший шанс, снова скатываюсь в эту яму?
Их жертва… Их стремление вернуться домой, к нормальной жизни… Какое значение это все имеет, если я, получив эту возможность, сам разрушаю свое будущее? Бурденко должен был стать символом моего исцеления, физического и, возможно, душевного. Но он стал лишь местом временной передышки перед падением в бездну.
Тщетны попытки забыться. Наркотик лишь на время притупляет боль – боль от потерь, боль от осознания собственного ничтожества. И снова в голове стучит вопрос: "Что дальше?". Но теперь ответа нет даже в мимолетном дурмане. Только пустота.