Жил себе Виталик жил, – сам стирал носки и трусы, любил здоровую овсянку и программу «Здоровье», руководствовался линией партии, периодически, как сладострастный клоп на малину, тихо вползал на жену, и не запыхавшись, сползал. Оба крепко засыпали, довольные, что полюбили друг друга или отмучались, хуй их разберет.
Шесть раз в неделю подпрыгивал по будильнику «Слава» на одиннадцати камнях – булыжниках в ведре, чистил зубы и ботинки. Короче, вел размеренную, здоровую, очень насыщенную жизнь советского гражданина образца восемьдесят первого года, покуда не пришла беда – телеграмма.
Теща вызывала жену Елену Геннадьевну в радушное: салом, помидорами, грушами, вкусными цукерками и прочим продуктовым дефицитом местечко под Харьковом. Неожиданно помер крепкий здоровьем дядя. Пил-пил тридцать лет, и вдруг ни с того ни с сего опрокинулся прямо за скромным сельским завтраком.
Так и нашли со стаканом и бутылью в руках. Уже который день, – сидит дядя в окошке за столом такой задумчивый, и даже света не зажигает в сумерках. Наконец сунулись на девятый день с добрым утречком, а в хате что скотомогильник – мухи уже вовсю поминают дядю – густо расхаживают по вздувшемуся лицу, срут в добрые щелки глаз, а в ушах организовали ясли – там весело шуршали бойкие молодые опарыши.
В телеграмме с одним знаком препинания так и значилось: «помер дядя Хата! уродилась помидора засолила сала».
Хату конечно лучше продать, и жинку свою добрый дядя как нарочно ухайдокал заранее, но вот сын…Сын был. Был далеко, аж в Мурманске. Он был промысловый рыбак и высокомерный человек, потому что сука боцман. Денег у него было море. Дали телеграмму и теперь ждали напыщенный морской ответ таинственный как Морзе, либо самого убитого горем. В общем, – вопрос в хате.
Приподнятая Елена собиралась на похороны. Если с хатой выгорит, то мечта станет ближе – «Жигули». К тому же, чёртов дядя сдох, и наконец оставил маму и местечко в покое, хрен неугомонный!
Елена Геннадьевна наставляла расстроенного отъездом мужа Виталика:
– Виталь, борща и котлет я тебе приготовила, на неделю хватит. Кота на улицу ни ни! Ну чего ты такой?!
Виталик тяжело вздохнул и замялся в уютных жениных тапочках. Нога у него была тридцать девятого размера и ее тапки переходили по наследству. А он и не был против. Наоборот, они согревали душу и ноги.
– Леночка, может они сами. Там же мама…Зачем ты…?
– Виталь, я тебе десятый раз – мы же копим на машину! А тут такая удача! Прости меня господи! – перекрестилась она. – Не сбивай! Посмотри спину.
Он обобрал волосы с родных плеч и спины и поцеловал в ухо.
– Лучше помой холодильник и вытри пыль со шкафов и …и не пускай кота! – наставляла его у лифта, а он смотрел на нее грустными глазами кастрата Васьки. Уже из-за схлопнувшихся створок крикнула:
– Выеби ковер!
Конечно же, Елена Геннадьевна приказала «выбей», но, Виталик услышал «выеби». Ковер по логике, отпал сам, ибо Виталий был очень логичен – преподавал высшую математику в институте и всегда пунктуально следовал указаниям жены.
Вернувшись в комнаты, он взял фланельку и достал коллекцию монет. Все марки СССР и сателлитов уже были собраны в четыре пухлых альбома и теперь, его захватили монеты – такая тихая мужская забава.
Нехарактерно высуня язык и пыхтя, как не пыхтел на жене в медовый месяц, он стал их бешено надраивать: – Выеби, выебу, выебать, выебли, выебем, выебал! Заеб… Нет, не то! Бля-я-ядь! – восхищенно простонал Виталик, – Какое роскошное слово выебать! И совсем не математическое.
Он отложил глупые монеты: – Выебать, это может значить лишь одно – выебать! – убежденно произнес он, железной логикой круша когнитивный диссонанс, порожденный заданием по домоводству. – Запорть раком, засадить под хвост, загнуть бобром, растянуть ляжки и хуем, хуем стало быть! Вот что это значит!
Отбросив фланельку, он стал яростно набивать любимую трубку табаком. До смерти захотелось въебать, да чего-то мужественного – аж блядь водки. Но в доме только полусладкий компот – шампанское…
Стефан Николаевич подскочил на диване и смахнул с колен кошек – Мурку и Шурку. Дремы как не бывало. В дверь звонили.
«Это будет третья! Пиздец!» – похолодел он за судьбу установки и позорный товарищеский суд. Первые две, уже комплексно или по частям, осели по родственникам хитрожопого участкового.
«Может Люська? Какого хера…!» – прислушивался он с дивана. Но, у жены ключ, да и выпишется она со своим керамзитом в почках только послезавтра. К тому же, сама соучастница и подстрекатель, и за такие смехуечки будет месяц хуярить голый байховый, вместо дробления алмазов народными средствами.
В дверь звонили, а на кухне шел процесс. Три пополудни, и с семи утра уже натекло ого го сколько! Следовало просто сидеть, но этому живому как ртуть человеку было скучно в компании кошек и банки самогона. К тому же, по двухскоростному ящику: на первой передаче – очень субботняя и веселая «Семья и школа», а вторая теле скорость, будет до девятнадцати ноль ноль транслировать психотропное «пи-и-и-и…».
На цыпочках пошел к двери. Следом кошки. В глазке застыл выпукло - вогнутый сосед математик.
Удивленно хмыкнув, дядя Коля открыл дверь.
Весь двор звал его Колей, потому что имя Стефан, фрезеровщику и убежденному самогонщику, не пристало, как сарафан и босоножки, потому он проклял его и мог съездить по зубам. Это был низкий, кряжистый человек, со стальной щетиной, несколько обезьяньей рожей и слегка так это бандитскими ухватками. Внутри же – веселый, душевный мужик золотые руки. Он был и бригадиром, и ударником, писал коллективные письма в защиту блядской Анджелы Дэвис и делал все это от души. Не миновать ему было прижизненной доски почета, но он дважды погорел за идею. Идея была проста – не хуй ждать милостей от совторга, когда милость можно сварганить прямо на плите чуть не из говна.
– Чё те, Виталик? – недовольно спросил Коля, словно перед ним дворовый пацан. Пнул любопытную Шурку в дом.
Виталик вздохнул и онемел.
– Выпить хочешь? – словно угадал он его порыв, а вернее просто предложил въебать, потому что одному не комильфо и коллектив – сила! Так и над родной проходной значилось.
– Да.
– Заходи.
– Лучше ко мне. У меня спокойней, жена уехала. Котлеты…
– Котлеты? Котлеты я люблю… Унд секунд. – не раздумывая согласился он.
Через минуту Коля появился в трико и голубой майке. Под мышкой зоновские нарды, а в руке банка парного самогону утреннего надоя. Он улыбался и излучал счастье жить, прямо теперь, не сходя с места.
Изумляясь себе, Виталик пропустил соседа в хату и закрыл дверь. Тут- то события и начинают скакать вприпрыжку, неумолимо набирая ход.
Во-первых, – самогон пришелся Виталику охуеть как по сердцу и желудку с язвой, как и душевный сосед с забористыми анекдотами. Во-вторых – боцман приехал. Сало поспело, – в-третьих. Сосед, – в-четвертых.
Когда Елена Геннадьевна вошла в отчий дом, там раскатисто и хрипло, весело грохотал боцман. Завтра похороны – гроб с побитыми червём останками готов к отправке из морга, а боцман весел и пьян. За столом мамаша с папашей, шмат сала на доске, душистые помидоры бочковые, чесночок, сковорода картошки, боцманский коньяк.
Прямо от порога Елена построила скорбную мину и умудрилась увлажнить глаза, – так хотелось «Жигуля» – страшно хотелось! Но рыбак так ей подмигнул и по-родственному приобнял, что она оставила эту протокольную дурь.
Широкая морская душа сразу заявил, что хата ему не всралась и чикайтесь с ней как хотите, – мне мол ничего не надо. У меня вон и коньяк-то пятизвездочный. Благороднейший человек допил в два приема армянский, и двинул вразвалочку проведать корешей. Больше его не видали. Елена была счастлива.
Сало поспело, просолилось и обаятельно пахло чесноком. Осталось только упаковать и свезти милому родному мужу.
«Побуду денька три, помогу в огороде и назад» – решила Елена и налегла на бочковые, ядреные помидоры и нежнейшее, как масло сало.
И тут заявляется сосед попросить взаймы насос, – свой-то не рабочий, а ему ехать как раз туда, откуда только что прикатила Елена Геннадьевна. И понеслось…
У соседа васильковый «Жигуль» и срочное дело к столичным родственникам. Отправление с рассветом, и воскресный файф-о-клок и поцелуй любящего мужа, Елена Геннадьевна неумолимо получит уже дома, в красавице Москве. Экономная Елена тут же засобиралась, несмотря на протесты мамаши:
– Побыла бы, Еленочка. Отдохнешь, а то вся уставшая. Успеешь в город-то, к Виталику. Пущай поскучат за женой.
– Он и так соскучился. Мама, не сбивайте меня. Деньги за хату переводом. И потом, – на поезде сэкономлю, овощей, фруктов побольше возьму. Сало опять же. Виталик описается от счастья.
И стала не на шутку собираться…
Васильковый «Жигуль» бежал по рассветным пустым трассам. Вокруг просыпалась богатая, щедрая земля. Погожим воскресным полуднем вкатились в дальнее Подмосковье. Пробки тогда означали только приспособление для укупорки пива, водки, кому нравиться, то и портвейна. Ну, еще электрические, ушные там…
Воскресное утро, Виталик и дядя Коля встречали за аперитивом и легкими закусками. Улыбающийся и излучающий витамины жизни Коля, заявился ровно в девять, с новой порцией и двумя кошками:
– Пущай с котиком твоим поиграют, а то снулый он у тебя. – и выпустил поджарых борзых.
Этим утром, математик открыл для себя чудо – ОПОХМЕЛ! Искореженный и измятый, как листок «Известий» для прочтения с исподнизу, Виталик закатывал глаза над рюмкой. Его мутило как пионерку со стакана портвейна, но Коля утверждал, что это лучшее что придумано в мире на текущий политический момент.
– Давай - давай! Щас оживешь. – подталкивал трясущуюся руку ко рту. – Неужто не опохмелялся?! Ну-у…
Самогон огнем прошел по жилам и мгновенно был сопровожден холодной котлетой. Стальные стяжки вдруг спали с головы. Отпустило. Да что там отпустило, – хотелось взмыть! Жизнь заиграла поразительно свежими красками, как дефицитный цветной телевизор «Горизонт» в темноте.
– Кто не опохмелялся, тот ни хрена в выпивке не смыслит. Потому что это…это…– Коля замер с кружком колбасного сыра в руке. – А хули, – философия считаю! – закончил без тени сомнения.
Воскресший Виталик распахнул окно навстречу птичьему щебетанию и треску пацанских мопедов. Он заново народился. Да-а, первый маститый опохмел, не пивком там, рассольчиком, а самой первопричиной – это как первая баба, не меньше. Вдыхает жизни в жилы и служит допингом на новый забег.
– Э-х, заебись! – крикнул он и плюнул на свою оцифрованную тоску. – Больше жизни, девки!
Старушки на лавочке подняли морщинистые лица. Улыбались впалыми ртами веселому жильцу в окне.
Вернулся к столу и развязано прикурил от спички Беломор. Трубку, кисет и зажигалку, он вчера подарил Коле. Папиросы пришлись по душе. Нарды тоже оказались увлекательны, хотя до них вчера не дошло… Сегодня, Коля захватил карты.
Вообще, эти двое, с отсутствующими как нарочно женами, неумолимо шли к логическому завершению... А васильковый «Жигуль», меж тем ехал уже сегодня, сейчас. Водитель не хотел до ветру, гвозди куда-то пропали, движок звал наподдать…
– Вы-е-бать… – с надрывом произнес Виталик и дым папироски терзал левый глаз. – Только вслушайся, Коля. Сколько в этом … в этом… Правды! Животной и настоящей, Коля! А я…Эх…Годы, Коля…Годы!..Зачем…
Щелкнуло. Коля раздавил папиросу в конфетнице и похлопал Виталика по сутулой спине:
– Браво, Виталий! Ты мужик! Я тебя прежде не уваж… не замечал, а теперь вижу – мужик! Так я за бабами? – живо поинтересовался он.
Виталик неопределенно, тяжело уронил голову. Он и сам не знал, следует ли так подводить Леночку, не красиво как-то, но было поздно – дядя Коля уже летел, теряя тапки, к телефонной будке на углу.
Практически на его плечах, ворвались в прокуренную квартиру веселые нормировщица и кладовщица, Надя с Галей. Котлеты заботливой Елены Геннадьевны пришлись им по душе…
Елена Геннадьевна потихоньку открыла дверь. Хотела напугать и обрадовать скучающего Виталика нежданным возвращением…
Едва она вошла в прихожую, как подпрыгивая бешеным козлом, прискакал Васька. Животина встала на дыбы, и заорав дурным голосом, как обезьяна обняла всеми лапами и хвостом ногу хозяйки. Из - за угла выглядывали две незнакомые кошачьи морды.
– Что такое… – отодрав дрожащего Ваську, Елена направилась в кухню. В ванной шелестел душ.
«Странно. Он не любит душ…» – подумала о Виталии и тут же позабыла, потому что в кухне кто-то мягко говоря был!
На дефицитном мягком уголке, бесстыже развалилась фигура. Голова обессилено и блаженно закинута назад. В руке фигура сжимала женские кумачовые трусы и удовлетворенно дымила папироской. Была нагой как в бане!
«В кухне и комнатах курить запрещено! В кабинете можно…» – обалдела Елена на святотатство.
Но не это подкосило несчастную Геннадьевну. Словно напоказ, между ног фигуры также перекуривал член. Еще не совсем опав, он был удивительно крупным и вообще что называется натруженным и словно устало дымил после забоя, как тот блядь стахановец цигаркой. Из любимой гэдээровской конфетницы полной окурков, небрежно свешивалась измочаленная роба проходчика – гандон…
«Какой большой пенис… – отметила вопиющий непорядок воспитанная Елена, – Кто этот человек…?» Все поплыло перед глазами, казалось она спит.
Тут, дверь в ванную распахнулась, и в коридоре зашлепали босые ноги и знакомый голос весело гаркнул:
– А теперь рокировочка! Ты ебешь Гальку, а я Надьку! Если будете целоваться, так я Галке в рот спустил, слышь, Виталь?
– Ёпт! – с хрипотцой бросила фигура с усталым пенисом, не вынимая папиросы, – Я свою и в жопу оформил. Гальку так Гальку, я всех могу! Ща докурю, и…
В кухню, по-домашнему – без трусов, ворвался веселый и влажный дядя Коля, и с разгону, буднично поздоровался с хозяйкой…
Дальше все смешалось. Было страшно и безобразно. Рушилась чья-то жизнь. Иступленная женщина жаждала крови. Тонкие перекрытия хрущевки не заглушали, а напротив – транслировали добрый аналог воплей и звона стекла на соседние стояки. Вызвали милицию, подоспел участковый.
Дядя Коля чудом вырвавшийся, а вернее выпущенный Еленой, как вероятная подмога подонку Виталику, как пингвин в трусах топтался на лестничной клетке. Имущество – трико, ключи, кошки, осталось внутри. Только под угрозой взлома, дверь распахнулась и оттуда вырвались обезумевшие женщины и животные. В изодранных платьях, гражданки визжали, как резаные и грозили уголовным преследованием.
Дело принимало скверный оборот. Участковый вернул трико дяде Коле (сам он категорически отказался входить к соседям) и повел его снимать показания, пока наряд успокаивает фурию Елену.
Потрясенный, дядя Коля простодушно пригласил участкового в кухню, – выпить жениного травяного сбора от давления…
А давление в системе было в норме, – процесс шел во всю, накапало уже ого го…
Так был заклепан третий реактор, уничтожен по акту и введен в эксплуатацию на даче тестя участкового, где и работал еще не один год, перегоняя бессмысленные яблочки и сливы в прелесть, какой самогон. Не раз, за стаканом, поминали участковый с тестем золотые Колины руки.
© Bolдырев