-Тебе нужно отдохнуть, - вдруг хрипло сказал Лавров. -Скажи, где ты сейчас живешь, я отвезу. А я пока проверю кое-какую версию…

-Ну уж нет! – запротестовал Щукин. -Все равно спать не смогу, пока не поймаю Рыжкова, поэтому поеду с тобой!

-Ладно, - нехотя согласился комитетчик. -Что ты узнал от Порфирии? – спросил он после недолгого молчания.

-Да какой-то бред, - отмахнулся Щукин. -Дескать, пока ты лежал в госпитале после ранения, то ее предсказания о смерти не сбывались, от чего она мигом потеряла расположение раненных солдат, и кто-то сдал ее комиссару. И лишь то, что, цитирую: «таких как ты не было рядом в лагере, позволило ей завоевать расположение начальника в лагере». Кстати, ты не говорил, что лежал здесь!

-А зачем? – тихо произнес Лавров. -К чему тебе эта абсолютно бесполезная информация?

Щукин пожал плечами и уставился в окно, за которым в августовских сумерках мимо пролетали частные дома и ржавые гаражи, стоящие на окраине Иседонска – «Победа» выезжала за город. Он начал размышлять о том, что же за «версию» хотел проверить следователь, и сам не заметил, как его начало сильно клонить в сон – сказывалась предыдущая бессонная ночь на службе вкупе с пережитыми тревогами и сомнениями.

-Что-то еще она говорила? – вопрос Лаврова донесся до Щукина сквозь пелену дремоты.

-Чтобы я не верил таким как ты «вековикам». Дескать, ей еще мать про таких рассказывала…

-Видимо, сходит с ума наша мадам, - чужим голосом отозвался Лавров.

-Видимо… - после этого в салоне воцарилась тишина и Щукин захрапел.

Снилась ему Познань зимой сорок пятого и, судя по тому, как свободно ходили некоторые красноармейцы посреди руин города-крепости, близилась окончательная капитуляция немецкого гарнизона. Командиры нещадно ругали своих подчиненных, замечая их легкомысленно шагающими посреди обманчиво безобидных развалин, но солдаты, прошедшие беспощадную мясорубку января–первой половины февраля, лишь беспечно махали рукой в сторону зиявших выбитыми окнами древних зданий – дескать, врагу ведь там даже и спрятаться негде! Однако такая недооценка зажатого в угол врага то и дело служила плохую службу: то тут, то там вспыхивали мелкие стычки с солдатами засевшего в Форте Виняры гарнизона, пытавшимися покинуть город в тайне от коменданта цитадели, решившего держать оборону до конца.

В какой-то момент некоторые из красноармейцев с негласного одобрения командования сформировали небольшие отряды и устроили «охоту на крыс» (так они прозвали нацистов, сбегавших из Форта), яростно отбивавшихся несмотря на свое явно обреченное положение. Судя по тому, как светило солнце, впервые за много дней нашедшее прореху в мутной пелене туч, Щукин понял, что причуды Морфея занесли его в восьмое февраля сорок пятого – в день, когда он вместе с Вячеславом Лавровым, Алексеем Бобровым и Василием Власкиным обнаружил группу из пяти фрицев, укрывшихся в двухэтажном хозяйственном здании, на удивление хорошо сохранившемся.

Отпустив польского мальчишку, показавшего им «крыс», Бобров, выбранный на роль командира их импровизированного отряда благодаря огромному военному опыту, решил подобраться к немецкому укрытию со стороны огороженного деревянным забором двора. Остальные безоговорочно бросились выполнять приказ, кажущийся им единственно правильным: со стороны пустынной улицы у здания было несколько больших окон, представлявшихся отличными пунктами наблюдения, в то время как полный различного мусора двор можно было рассмотреть лишь через подвальное оконце – единственное в глухой кирпичной стене. Согласно плану, через него должен был пролезть имевший самые скромные габариты Щукин и открыть остальным стальную дверь черного хода, чтобы те оказались прямо в убежище ничего не подозревающих беглецов.

«Но там же стекло» - вдруг засомневался Власкин, когда остальные уже собирались начать украдкой пробираться вперед. «Разобьем его – считай заявим о себе…».

«Ничего они не услышат» - отмахнулся Бобров. «Дождемся, когда артиллерия начнет греметь поблизости, либо когда “Ильюшины” сто семьдесят пятого полка устроят налет – за таким грохотом звон стекла никто не услышит!».

Согласившись с доводами своего предводителя, отряд осторожно двинулся к приземистому зданию, прячась за аккуратно сложенными в стопки деревянными паллетами, кучами битого кирпича и грудами холщовых мешков, набитых строительным мусором. К заветному окну, до которого оставалось сто метров открытого пространства, вызвался идти Лавров, чтобы оповестить других в случае опасности. Пригнувшись, он быстро перебежал двор и, дождавшись как нельзя кстати полетевших на очередное боевое задание штурмовиков Ил-2, одним движением разбил прикладом автомата пыльное стекло подвального окна.

Как было известно Щукину из услышанного позже рассказа Лаврова, он тут же заглянул в темный подвал, полный коммуникационных труб и громад механизмов, похожих на заводские станки. После дневного света, Лавров толком не смог разглядеть помещение в деталях, однако в этом не было смысла – в подвале было полно мест, где враг мог спрятаться незамеченным, пусть даже там было бы куда лучшее освещение. Однако где-то выше этажом он уловил выкрики на немецком языке и, решив, что ничего не подозревающие фрицы держатся вместе и это отличная возможность ликвидировать их всех разом, махнул рукой остальным.

Теперь настал черед Щукина. Его терзали нехорошие предчувствия, но отказаться от своей роли не мог: зачем тогда рисковал своей жизнью Слава? Пригнувшись, он быстро побежал через двор, но стоило ему пересечь половину пути, как вдруг в окне возникло дуло пулемета MG-42, в народе прозванного «Косторезом». Щукин остановился как вкопанный. Он через многое прошел во время Войны, но по счастливой случайности, смерть всегда обходила его стороной, и он никогда не попадал в по-настоящему опасные для жизни ситуации. Теперь же Судьба будто решила сыграть с ним злую шутку: поначалу внушив ему мысль о собственной «счастливой звезде», она поставила его перед неминуемой смертью.

Конечно, можно было броситься в сторону попытавшись уйти с линии огня и укрыться за кучами кирпича, но внутренне Щукин понимал, что это абсолютно бессмысленно: ширины оконного проема достаточно, чтобы простреливать весь двор, а имевшиеся в его распоряжении ненадежные укрытия бронебойные пули немецкого пулемета прошьют так же легко, как нож проходит сквозь масло. Поэтому он просто застыл на месте, надеясь на чудо. И оно свершилось – Лавров бросился вниз на землю, загородив своим телом «Косторез». Послышалась короткая очередь, от которой Лавров дернулся словно тряпичная кукла, а затем пулемет умолк.

«Вперед!» - взревел Бобров. «Кидайте в подвал гранаты!».

***

Щукина вырвало из сна довольно чувствительно - он проснулся от удара головой о дверь; за окном мелькали темные силуэты склонившихся к ухабистой дороге деревьев.

-Где это мы? – удивленно спросил он, все еще не до конца придя в себя после яркого, больше похожего на видение, сна.

-Точно не знаю, - напряженно ответил комитетчик, то и дело нервно поглядывая в зеркало заднего вида. -Скажу лишь, что четверть часа назад съехали на неприметную лесную дорогу с Чудского тракта, в районе сорокового километра.

-А какого черта мы на нее съехали?! – Щукин начал злиться из-за неопределенности ответов спутника.

-Говорил же, надо проверить одну версию, - последовал скупой ответ. -И вообще, я не заставлял тебя ехать с собой.

-Да ты хоть скажи, в чем твоя «версия» заключается-то!

-Скажу, когда уберемся от этого проклятого грузовика, что следует за нами по пятам, куда подальше, - рявкнул комитетчик.

Наконец и Толя заметил таинственного преследователя, что увязался за нами по пятам, стоило мне свернуть на неотмеченную на современных картах дорогу. Этот ведущий к урочищу Безвременное (местоположение которого я нашел лишь на лежащей в бардачке военной карте) путь был замаскирован со знанием дела: поперек дороги был протянут трос с подвешенным к нему кустарником, отчего казалось, будто неприметный съезд с шоссе упирается в непроходимую чащу. Однако благодаря тому, что подобные ухищрения были мне знакомы по Карельскому фронту, где финны успешно маскировали военные объекты, мне удалось обойти маскировку и направить служебный автомобиль вглубь леса.

Уже спустя несколько минут езды по постепенно ухудшавшейся дороге, за нами увязался грузовик, до того скрывавшийся в ночном мраке посреди деревьев. Он не включал фар и я, наверное, довольно долго не смог бы его заметить, если бы в какой-то момент его водитель то ли случайно, то ли намеренно не пережал газ, отчего мощный двигатель оглушающе взревел в ночной тиши. В свете луны мне удалось заметить силуэт двигавшегося за нами автомобиля с развевающейся по сторонам, словно одеяние призрака, маскировочной сетью. Выглядело это довольно жутко, хотя грузовик, по крайней мере пока, двигался на некотором расстоянии и не предпринимал попыток догнать нас, что он бы с легкостью сделал на своих проглатывающих ухабы огромных колесах.

Я уже успел не один раз проклясть свое решение поехать в урочище в ночи, хотя отлично понимал, что едва ли смог бы поступить иначе. Вот уже сколько лет я терзался вопросом своего происхождения – ни единого намека на то, кто были мои родители, и где я родился, не содержалось в моих записях. Наверняка родные, если они были еще живы, терялись в догадках о том, куда же я пропал, но найти хоть какие-то воспоминания о них в своей дырявой памяти я никак не мог. Конечно, информацию об этом наверняка можно было найти в личном деле, но приказом Главного управления личные дела сотрудников хранились под грифом «совершенно секретно», недоступные для прочтения даже тем, на кого они заведены. К тому же, я старался особенно не афишировать свои проблемы с памятью – некоторые коллеги и без того меня недолюбливали, считая довольно эксцентричным.

Поэтому, когда я увидел в медицинской карте место своего рождения – то самое урочище Безвременное, - то тут же решил туда поехать. Правда, не удалось отделаться от назойливого спутника, но в конце концов, он мог бы быть мне полезен. Кто знает, вдруг в урочище и вправду можно было найти следы Рыжкова – ведь почему-то назвала нас Порфирия Ивановна «собратьями по проклятью»? Возможно, мы и вправду были как-то связаны…

Щукин выудил из кобуры свой табельный «Токарев», который великодушно посоветовал ему взять с собой Бобров, и дослал патрон в патронник. Словно в ответ на это, пыхтящий позади грузовик яростно взревел мотором, вдруг начав быстро сокращать расстояние. Как назло, в лесном коридоре не было ни единой прорехи, куда можно было бы нырнуть, избежав столкновения с явно безумным преследователем; не имея иного выбора, Лавров, в свою очередь, тоже увеличил скорость, от чего подвеска «Победа» начала жалобно стонать, моля о пощаде.

-Приоткрой дверь и готовься выпрыгивать! - прокричал комитетчик, стараясь перекрыть шум. -Нас явно гонят в ловушку!

Уже вскоре Анатолий понял, на что был расчет водителя грузовика: за небольшим поворотом его жертв ожидала широкая канава, прокопанная на всю ширину дороги – свет фар «Победы» выхватил ее из тьмы слишком поздно для того, чтобы успеть остановиться.

-Прыгай! – скомандовал Лавров, но это было излишне – понимая патовость ситуации, Щукин и сам уже сообразил, что пора экстренно покинуть автомобиль.

Крепко приложившись о влажную почву, хвойный ковер на которой несколько смягчил удар, милиционер тут же откатился в сторону, под укрытие стоявших частоколом вековых сосен. С глухим звуком «Победа» рухнула в яму, больше чем наполовину уйдя под землю; наружу остался торчать лишь багажник. Спустя мгновение из-за поворота вылетел грузовик, и с оглушительным грохотом влетел в поверженную жертву, смяв ее заднюю половину щитом из толстых стальных труб.

«Твою мать!» – выругался про себя Щукин. «Надеюсь, Слава успел выпрыгнуть».

Ожидая дальнейшего развития событий, он с тревогой наблюдал за грузовиком, сжимая в руках чудом не выпавший пистолет. В лунном свете можно было различить некоторые детали «железного монстра» – арочные колеса высотой по грудь взрослому мужчине; защищающий от повреждений щит на капоте, похожий на локомотивный «метельник»; закрытый приваренными к друг другу стальными листами борт, - все это делало обычный сто пятьдесят первый ЗИС «франкенштейном», достойным показа на выставке народной инженерной мысли.

Наконец дверь грузовика хлопнула, и высокая темная фигура подошла к поверженной «Победе» с канистрой в руках. Послышался звук льющейся жидкости, после чего неизвестный чиркнул спичкой и бросил ее прямо в канаву с автомобилем, от чего тот мигом занялся задорно гудящим пламенем.

-Я ведь просто к вам в общество хотел попасть, - вдруг услышал Щукин, с изумлением наблюдая за тем, как к фигуре в камуфляжном костюме подошел Лавров с поднятыми руками. -Ненароком услышал от знакомого, что где-то здесь помогают долгую жизнь обрести, вот и поехал искать. А как вашу махину позади увидел, так испугался до чертиков…

-Что ты говоришь, - протянул незнакомец, в руках которого Щукин разглядел обрез охотничьего ружья. -А почему тогда не остановился в начале дороги, как положено?

-Да я же говорю, что случайно разговор об обществе подслушал, - извиняющимся тоном ответил Лавров. -Деталей и правил не знаю, уж так вышло.

-Тогда полезай в кузов, довезу, - хмыкнул незнакомец. -А за машину извиняй – тут у нас недоброжелателей хватает, вот и приходится кое-какие меры предосторожности принимать.

Он подвел комитетчика к борту грузовика и тщательно обследовал его карманы.

-Личный дневник, - пожал плечами Лавров, когда незнакомец выудил из внутреннего кармана его куртки толстый блокнот с импортной шариковой ручкой. -Веду, чтобы потом внукам дать почитать.

Быстро перелистав страницы блокнота и не найдя между ними ничего подозрительного, мужчина в камуфляже вернул дневник и велел залезть в кузов, после чего запер двери из листов железа на щеколду, и направился к кабине. Не теряя времени попусту, Щукин рванул к кузову, намереваясь узнать у следователя, что происходит.

-Какого черта ты делаешь? - прошипел комитетчик, когда Щукин, улучив момент, незаметно проскользнул к грузовику и отпер кузов. -Твое дело проследить за грузовиком, тут недалеко должно быть! А остальное… - последние слова потонули в грохоте запущенного двигателя «франкенштейна».

Быстро сообразив, что Лавров сдался в лапы злоумышленника по своей воле, Щукин быстро вернул на место игравший роль двери лист железа и задвинул щеколду, после чего отошел в тень.

«И во что я только вляпался!» - в сердцах подумал он. «Заключенный сбежал, а сотрудника Комитета, помогавшего мне в несанкционированном расследовании, увез неизвестный! Может, стоит обратиться за помощью, пока чего еще похуже не стряслось?».

С такими мыслями Щукин смотрел вслед грузовику, наконец включившему фары и неторопливо пробиравшемуся сквозь ночной лес. Он действительно намеревался уже повернуть назад и вызвать подкрепление, но в последний момент вспомнив ту уверенность, с какой Лавров отдавал ему последнее наставление, все же пошел вперед, молясь о том, чтобы дорога не имела ответвлений.

МоЙ неДалеКий товариЩ чуть НЕ испортИлл всЕ ДЕЛо!! чеРТ писать невОЗМожно – наЧАЛо тряСтИ

Итак, мы наконец-то выехали на относительно ровную дорогу. Сквозь щели в кузове я вижу, что уже начинает рассветать, а это значит, что сейчас около четырех утра. Антон Рыжков совсем рядом со мной, буквально за стенкой – он ведет грузовик. Его лицо я сразу узнал там, возле полыхавшей «Победы», по фотографиям из личного дела. Возможно, стоило его задержать на месте, но, во-первых, он был вооружен и, очевидно, знает окрестности, что позволило бы ему скрыться без труда, а во-вторых, я предположил, что узнать тайну его секты можно только оказавшись внутри нее. Конечно, была вероятность, что он решит пристрелить меня на месте, но я надеялся успеть прочитать его намерения.

Как бы то ни было, Щукин своим благородным порывом чуть все не испортил. Возможно, не будь Рыжков столь обрадован моему желанию вступить в секту, что несколько усыпило его бдительность, он бы увидел моего «спасителя», и все полетело к чертям… Но, к счастью, этого не произошло.

Я не знаю, что меня ждет дальше, но у меня есть некоторые опасения, вызванные радостью Рыжкова относительно моих слов о намерении стать неофитом. Когда я еще только обучался работе и изучал рассекреченные архивные дела НКВД, мой наставник особое внимание уделял тем случаям, когда истинный виновник так и не был найден; он это делал для того, чтобы я изучил ошибки следствия. Так вот, среди этих дел мне запомнились «добровольные» массовые сожжения людей в различных глухих местах – не столько самим фактом случившегося, сколько количеством жертв: с каждым разом их было все больше. Тогда мне пришла неожиданная мысль, будто идейный вдохновитель сего безумного действа пытался нащупать то количество жертв, что было необходимо для свершения некого ритуала... Как знать, может Рыжкову как раз и не хватало одного человека до заветного числа?

Сквозь щель вижу, что проехали поворот в сторону, поэтому кидаю дневник в качестве знака. Щукин, верни мне его, здесь все выдумка.

Продолжение.

В тот момент Щукин внутренне с ним согласился. Сидеть подозреваемому в организации секты предстояло почти пятьдесят часов – до утра понедельника, - когда следователь собирался провести очную ставку с одним из свидетелей. К полудню воскресенья соседом по камере у Рыжкова должен был стать убийца-рецидивист, в тюрьме забивший своего сокамерника до полусмерти, поэтому лишний раз провоцировать его непотребным видом не стоило. К тому же, рассудил Щукин, что могло быть опасного в тонком брезентовом ремешке, годным лишь на то, чтобы придерживать брюки? Тем более, что на самоубийцу висевший под потолком труп при жизни едва ли был похож: весел, уверен в себе, жизнерадостен. За восемь лет службы в правоохранительных органах Щукин насмотрелся на преступников и умел неплохо читать их психологический портрет, примерно представляя, что ждать от человека. И все же в этот раз он ошибся, чему были неопровержимые доказательства.

Попрощавшись с надеждами на скорое повышение, милиционер бросился к стойке с телефоном внутренней связи, чтобы доложить руководству о произошедшем чрезвычайном происшествии. В спешке он не стал запирать дверь в камеру с Рыжковым, чье лицо уже начало потихоньку приобретать характерный синюшный оттенок, лишь слегка прикрыв ее от любопытных взглядов из других камер, «кормушки» которых то и дело умудрялись открывать «народные умельцы», чтобы переговариваться с друг другом или передавать записки. Схватив трубку телефона, Щукин медлил, все не решаясь набрать внутренний номер начальства, как вдруг услышал позади чьи-то быстрые шаги.

-Пока ты брюхо набивал, у нас тут задержанный повесился! – не оборачиваясь рявкнул Щукин, решив, что это вернулся из комнаты приема пищи его неуклюжий помощник сержант Власкин, страдающий от хронического насморка.

Он уже крутанул телефонный диск до упора и удерживал его пальцем, не давая соединению установиться, внутренне готовясь услышать медвежий рев имевшего соответствующую внешность полковника Боброва, как вдруг понял, что слышал шаги не Власкина, но кого-то другого… Кого-то, не шмыгавшего носом каждые полминуты и не имевшего привычки раздражающе шаркать ногами.

Резко обернувшись, за мгновение до того, как быть дважды крепко приложенным к стене головой, Щукин успел увидеть человека, ловко выхватившего у него из рук трубку и повесившего ее на рычаг. И хоть времени как следует рассмотреть Рыжкова не было, Щукин все же был уверен, что видел у него на шее глубокую странгуляционную борозду.

***

Разговор наедине с начальником был короткий. Тот ни капельки не поверил в версию Щукина, зато внимательно изучил изложенные в рапорте Власкина факты: задержанный по подозрению в организации секты Рыжков сбежал, каким-то образом выбравшись из камеры, после чего оглушил милиционера и, переодевшись в его форму, покинул территорию КПЗ никем не остановленный. За скобками остался стоящий отражавшийся от стен коридора гогот всего блока, узнавшего о произошедшем из уст «народных умельцев», воочию наблюдавших, как бессознательного Щукина в одном нижнем белье Рыжков протащил по полу и закрыл в собственной же камере, однако об этом можно было легко догадаться, имея маломальский жизненный опыт.

Единственное, чего никак не мог взять в толк полковник, так это причины, по которым имевший отличный послужной список Щукин вдруг согласился на столь явное и глупое пособничество преступнику, ведь поверить в то, что Рыжков и вправду необычайно правдоподобно повесился, чтобы усыпить внимание дежурного, он не мог.

-Ты же понимаешь, как все это выглядит со стороны? - сухо спросил Бобров, пожевав губами. -По-хорошему, тебя нужно сейчас же вести на допрос к следователю, после осмотра у психиатра.

-Вы что, думаете – я вру? – возмутился Щукин. -Вы же меня знаете, Алексей Станиславович…!

-Знаю, потому и даю тебе время до шести утра понедельника, - несколько помедлив произнес Бобров, глядя на стену справа от стола, где львиную долю пространства занимали его грамоты, способные стать бесполезной макулатурой из-за чрезвычайной лояльности к стоящему перед ним лейтенанту. -Если не вернешь Рыжкова до того времени, то меня отправят в отставку, а тебя под суд, несмотря на заслуги – уж слишком фантастично звучит твоя история об ожившем висельнике… Ты меня понял?

-Так точно, - пробормотал Щукин, сам уже думая о том, как рванет на вокзал и первым же делом уберется куда подальше от города за то время, что оставалось до часа икс.

-У тебя же есть знакомые в Комитете, может смогут помочь, не поднимая лишней шумихи, - тихо раздалось вслед выходящему из кабинета лейтенанту, заставив того споткнуться от неожиданного озарения.

«Как же я сам не догадался!» - радостно подумал Щукин, перед которым забрезжил рассвет. «Уж если кто и может мне помочь, так это тот, кто и сам не подчиняется законам смерти!».

Встреча с капитаном Вячеславом Лавровым – следователем КГБ, - состоялась в городском сквере позади оперного театра. В театре только закончилась популярная постановка о мальчике, случайно узнавшем в своем учителе сбежавшего нацистского преступника, и вокруг было полно довольных спектаклем парочек, гулявших по окруженной липами площади с фонтаном. Несмотря на обилие народа вокруг, Лавров ни капли не опасался того, что их конфиденциальный разговор с бывшим сослуживцем может быть подслушан, будто считал, что дело обратившегося к нему лейтенанта милиции не может быть настолько важным, чтобы им кто-то заинтересовался. Щукин попытался было обратить на это внимание, предложив перебраться в более уединенное место, но капитан лишь ухмыльнулся, сказав, что в таком людном месте они вызывают куда меньше подозрений, чем если бы встретились у кого-то дома.

-За комитетчиками ведь уйма желающих вызнать наши тайны следит, начиная от иностранных шпионов до своих же «орлов» из Инспекторского управления, - пояснил Лавров в ответ на недоуменный взгляд Щукина. -Нет, если ты хотел встретиться лишь для того, чтобы вспомнить былые деньки, то встречу можно было бы устроить и на моей нашпигованной «жучками» квартире, но насколько я понял по твоему взволнованному голосу во время разговора по телефону, случилось что-то из ряда вон выходящее…

-Да, - кивнул Щукин, после чего вкратце рассказал Лаврову о побеге Рыжкова.

-То есть, тебя обдурил обычный уголовник, и теперь ты хочешь, чтобы я помог тебе в его поисках, верно? – прищурился Лавров.

-Да никакой он не «обычный»! – мигом взвился милиционер; ему до смерти надоело, что никто не воспринимал всерьез его слова о том, что Рыжков действительно повесился. –Хотя для тебя-то, наверное, выжить после повешения – сущая ерунда!

Лицо Лаврова дернулось.

-А ты не думал, что он может быть самым обычным ловкачом? – нарочито спокойным тоном произнес он. -Возможно, тебе лишь показалось, что он висит, в то время как этот жулик опирался на незаметную опору? Этот народ хитер на уловки, ты ведь знаешь…

-Не нужно мне этого говорить, - резко перебил комитетчика Щукин. -Я бы, наверное, в конце концов и пришел бы к подобному выводу, если бы не штурмовал Познань вместе с тобой…

-Тише ты, - откровенно занервничал Лавров, начав озираться по сторонам, словно и сам вдруг склонился к тому, что в полном людей сквере их разговор могли легко подслушать. -Это были фрицы, хоть и пытались сойти за мирных! Один из них напал на меня, к тому же я заметил, что и остальные прятали под одеждой оружие, поэтому просто был вынужден их ликвидировать!

-О чем это ты? – искренне удивился Щукин, участвовавший в боях за Познань в одном стрелковом отделении с Лавровым. -Я не припомню никаких переодетых фрицев, но зато отлично помню тот пулемет в подвале дома, который ты закрыл своим телом!

-Ах, это, - озадаченно протянул комитетчик с таким видом, будто совершенно не понимал, о чем идет речь. -Ну, мне тогда повезло, что пулемет заклинило и он не проделал во мне лишних дыр.

Щукин не понимал, то ли Лавров искусно притворяется, то ли вправду начал верить в ту ложь, что говорил. Впрочем, он начал отрицать произошедшее еще тогда, когда Щукин встретил его после выписки из госпиталя, поэтому не было ничего удивительного в том, что спустя столько лет Лавров, старательно придерживавшийся своей легенды, сформировал у себя ложные воспоминания, как то происходило со многими фронтовиками, желавшими позабыть пережитое.

-Как бы то ни было, ты обязан мне помочь, - твердо сказал Щукин. –Ведь мы друзья, не так ли?

-Друзья, говоришь, - недобро усмехнулся Лавров. -У дружеских просьб есть пределы.

-Тогда могут вскрыться кое-какие детали твоей биографии…

-Люди, знаешь ли, могут ведь пропадать, - после недолгого молчания парировал комитетчик. -И я сейчас не о Рыжкове.

-Я не один знаю твой секрет, - тщательно произнес Щукин, изо всех сил стараясь, чтобы его голос не дрожал. -Случись что со мной, и очень интересное письмо попадет на стол к твоему руководству.

-Ладно, - прорычал Лавров. -Но ты должен обещать мне, что это в последний раз. Если ты еще раз попытаешься на меня надавить шантажом, то я не побоюсь никакого письма, какие бы сведения там не содержались. Мы поняли друг друга?

Я смотрел на сидящего передо мной собеседника и видел облегчение в его глазах. Низкорослый, тщедушный Щукин был неплохим, в общем-то, человеком в обычных условиях, но как только жизнь загоняла его в угол, он был готов на любую подлость, лишь бы выкрутиться и выйти сухим из воды. Так же, как и неприметная в своей стае крыса, зарекомендовавшая себя далеко не худшим членом хвостатого общества и даже временами готовая прийти на помощь, во время голода внезапно накидывающаяся на своих более слабых собратьев, Щукин в случае крайней необходимости мог подставить даже того, кто когда-то спас ему жизнь. Как, например, меня – ведь тогда, в Познани, он был одним из тех троих, кого разорвали бы на части бронебойные пули «Костореза», не заклинь его, по счастливой случайности, от веса моего тела.

И, хоть я и не знал точно, о каком таком «секрете» говорит этот подлец, я все же решил не рисковать, ведь ненадежная моя память дырява, словно сито, поэтому весьма вероятно, что существовало нечто, способное погубить мою дальнейшую судьбу. Жаль, что я не додумался вести «мемуары» раньше, еще во время Войны, но кто же знал, что спустя каких-нибудь пару лет к невыносимым болям к груди добавятся сильнейшие головные бури, стиравшие из памяти пласты воспоминаний! Я могу перелистать свои записи и восполнить существующие пробелы, относящиеся к последним годам, но все, что было ДО моего озарения о необходимости записывать свою жизнь – увы, по большей части тайна для меня. И если о чем-то я еще могу догадаться, подняв архивные документы, то о некоторых вещах другие люди, находившиеся в тот момент рядом со мной, знают гораздо лучше.

К счастью, Щукин предоставил мне досье сбежавшего, каким-то образом попавшее ему в руки (подозреваю, что здесь не обошлось без содействия его начальника, сильно заинтересованного в том, чтобы Рыжкова поймали), которое я решил изучить прямо там же – в сквере позади оперного театра. В нем было полно «белых пятен» (тут он напомнил меня самого), начиная от места рождения преступника, до хоть каких-нибудь родственников. Впрочем, кое-что полезное я из него все же почерпнул; лучшие наставники в Комитете всегда учили нас, что большая часть преступников всегда действует по одной и той же схеме, представляющейся им наиболее рабочей, лишь изредка изменяя детали. Конечно, было маловероятно, что Рыжков, только чудом сбежавший из рук правосудия, тут же бросится заниматься своим прежним делом – вовлечением людей в секту, - но мне все же стоило нащупать его преступный путь, способный указать на его дальнейшие намерения.

Поэтому первым делом я решил посетить дом-интернат для пожилых, где какое-то время работал санитаром Рыжков.

***

К Иседонскому дому-интернату, стоящему на северной окраине города подле огромного карьера, всем своим видом показывающего намерение поглотить в своем чреве стоящее на его краю социальное учреждение, Лавров направился на служебной «Победе» серого цвета, после некоторого колебания взяв с собой и Щукина, настойчиво его об этом просившего. На въезде автомобиль остановил хромой сторож, с гневом накинувшийся на приехавших, дерзнувших проехать в распахнутые и чуть заваленные набок ворота без его одобрения.

-Куда прете?! Кто такие? – рявкнул он, пытаясь просунуть голову в салон сквозь приоткрытое стекло с водительской стороны.

-Вы себе так чересчур любопытный нос ведь прищемите, - спокойно произнес Лавров, приподняв стекло так, что оно слегка впилось в побагровевшую от злости шею сторожа. -КГБ, следственный отдел, - он продемонстрировал удостоверение, от вида которого глаза у сторожа округлились до размера пятикопеечной монеты.

-Не признал, - быстро пробормотал тот. -Вы уж меня извините – ездят тут всякие, а начальство все никак не сподобится ворота починить.

-Без проблем, - великодушно кивнул следователь, после чего «Победа» припарковалась возле крыльца, и двое одетых в штатскую одежду мужчин вошли в интернат, над входом в который висела памятная табличка, информировавшая посетителей, что в годы Войны в здании находился госпиталь.

В нос им тут же ударили запахи карболки, тушеной капусты и чего-то еще, что про себя Щукин наименовал «ароматом безнадеги». Спутники прошли по длинному, выкрашенному в зеленый цвет коридору будучи никем не остановленными; по пути им встретилось несколько спешащих по своим делам санитарок, однако те демонстративно игнорировали расспросы чужаков, и лишь одна на ходу бросила, что им лучше обратиться к некой Нине Васильевне.

Наконец, когда Щукин с Лавровым достигли большого прямоугольного зала, предназначенного, судя по разрозненным группам пожилых людей, для общения и занятия общими хобби, на них наконец обратила внимание уставшая сухопарая женщина средних лет в белом халате, до того строго отчитывавшая сидящего с хитрым видом старичка, что-то стянувшего из медицинского кабинета.

-Вы к родственникам? Или поместить сюда хотите кого? – не поздоровавшись, грубо спросила она прибывших.

-А за что это вы его так? – вопросом на вопрос ответил Лавров, демонстрируя удостоверение.

-Ой, вы знаете, у нас тут есть любители, так сказать, выпить, - мигом залебезила женщина при виде служебного документа. -Стоит кому-нибудь из младшего персонала зазеваться, не закрыть медицинский кабинет с лекарствами и отлучиться ненадолго, как тут же пропадет чуть ли не весь спирт в шкафчиках!

-Понятно, - сказал следователь. -Нина Васильевна – это вы?

-Так точно, - кивнула женщина. -Заведующая медицинским отделением, временно исполняю обязанности директора. В интернате в настоящее время содержится шестьдесят пять человек, из них семеро лежачих.

-Умеете докладывать, я смотрю, - заметил Лавров.

-А как же, - зарделась Нина Васильевна. -Во время Войны здесь был госпиталь под началом Шишкина Сергея Витальевича – я в то время здесь медсестрой была, - так он весь персонал воинским порядкам обучил! Ой, что с вами? – испугалась заведующая.

Щукин быстро взглянул на следователя, сильно побледневшего и схватившегося обеими руками за левый висок, где у него был шрам круглой формы, частично замаскированный черными волосами с проседью.

-Все в порядке, - прошептал сквозь зубы Лавров. -Так, обычный приступ головной боли, ничего серьезного, сейчас пройдет.

-Может, пройдем к вам в кабинет? – предложил Щукин.

-Ох, прошу прощения за мою негостеприимность, - всплеснула руками Нина Васильевна. -Конечно же, пойдемте.

Она провела прибывших в кабинет под лестницей, поначалу принятый милиционером за чулан. На деле же, за безликой дверью мужчин ждало помещение без окон, чуть ли не полностью заставленное самодельными тряпичными куклами, занимавшими все свободные поверхности.

-Вот, присаживайтесь, - женщина подвинула к столу два стула, аккуратно убрав сидящих на них кукол на одну из полок на стене. -Итак, чем же все-таки, могу быть полезна?

-Мы хотели бы расспросить вас о работавшем здесь в качестве санитара Антоне Рыжкове, - покосившись на Лаврова и убедившись, что тот все еще не пришел в себя, взял инициативу Щукин. -Помните такого, наверное?

-А как же, - мигом потемнело лицо заведующей. -Но ведь я уже все рассказала вашим коллегам…

-Понимаете, - доверительно произнес Щукин, -у нашего начальства есть основания полагать, что расследование было проведено недостаточно тщательно, поэтому нас снарядили провести повторный разбор его деяний.

-Ясно, - кивнула Нина Васильевна. -Ну, что сказать, я сразу подумала, что он какой-то странный: пришел как-то в пятницу под закрытие пансионата на ночь, встретил меня на крыльце, когда я уже уходила домой, начал упрашивать взять его на работу и сунул какие-то рекомендательные письма.

-Вы проверяли подлинность этих писем? – на всякий случай уточнил Щукин.

-Честно скажу, нет, - тяжело вздохнула женщина. -Они выглядели достаточно подлинными; к тому же, у нас тут такая нехватка сотрудников, что я бы его и без всяких писем взяла. Конечно же, я не знала о его намерениях набрать секту из наших постояльцев! – быстро добавила она в конце.

-Как бы вы охарактеризовали его работу? Было ли нечто необычное в его деятельности?

-Ну, если можно считать необычным его настоящую увлеченность своей низкооплачиваемой работой, то да, - взяв в руки куклу в виде мальчика с матросской бескозыркой, заведующая начала машинально поправлять его головной убор. -Не могу быть уверенной в этом на сто процентов, но то ли он заряжал своей энергией постояльцев, то ли будто бы обладал неким гипнозом – пока Антон работал у нас, старики были куда более жизнерадостный. Не считая, пожалуй, нашей Порфирии Ивановны – вот у той-то в то время был настоящий траур!

-Что так?

-Эта наша «мадам de mort», как она сама себя называет, любит предсказывать остальным, когда они умрут. По правде говоря, она редко ошибается – прежде она была то ли гадалкой, то ли предсказательницей, то ли еще какой мошенницей, - за свою долгую карьеру она вдоволь изучила характеры людей и научилась их обманывать так, что никакой врач с ней не сравнится. Но пока в пансионате был Рыжков, ни одно ее предсказание не сбылось, за что она его начала люто ненавидеть. Ваши коллеги говорили мне, что причиной проверки Рыжкова стал анонимный звонок – не удивлюсь, если сама Порфирия и позвонила!

-Когда забрали Рыжкова, умерло сразу несколько пациентов, – наконец включился в разговор Лавров, слегка отойдя от того, что он назвал «приступом головной боли». -Не мог ли он отравить их?

-Нет, что вы! – замахала руками Нина Васильевна. -Скорее они потеряли тягу к жизни, когда этот человек ушел из их унылого бытия. Это были те, кто уже не мог ходить и не мог последовать за ним.

-О чем это вы?

-Ну, знаете, многие решили уйти отсюда по собственному желанию, пока здесь работал Рыжков, - слегка помявшись, ответила заведующая. -Они все утверждали, что достаточно выздоровели, чтобы вернуться домой, но однажды кое-кто мне проболтался, что поедет жить куда-то в лес, «где будет намного лучше». Я попыталась узнать больше, но постоялец поняв, что сказал лишнего, отказался отвечать на мои вопросы. У меня были подозрения, что Рыжков пытается перетянуть постояльцев в другое учреждение, но никаких свидетельств этого не было. К тому же, в тот момент у нас находилось куда больше людей, чем мы можем содержать, поэтому руководство сказало мне не заострять на этом внимания.

-И сколько же ушло за ним?

-Около пары десятков…

Лавров с Щукиным переглянулись.

-Наверное, нам стоит переговорить с этой дамой, Порфирией Ивановной? – Щукин вопросительно взглянул на комитетчика, который ограничился утвердительным кивком.

Заведующая провела их обратно в главный зал, где указала на многочисленную группу пожилых людей в западном углу, собравшуюся вокруг грузной женщины лет семидесяти, сидящую за столом с разложенными прямоугольными листочками размером с игральные карты. От внимания Щукина не ускользнуло, что желающих узнать дату своей смерти куда больше, чем решивших посмотреть военный фильм на стоящем в центре зала пузатом телевизоре, чьи слегка гнусавящие динамики надрывно гудели звуком летящих немецких самолетов в бесплодной попытке завоевать внимание аудитории. Когда же он приблизился к возбужденно галдящей подле предсказательницы толпе, то тут же понял, что страсти там кипят нешуточные – едва ли не большие, чем на мутном кинескопе.

-Сейчас моя очередь! – гневно потрясал узловатым кулаком перед своим соседом пожилой мужчина, одетый в грязную рубашку желтого цвета, коричневые брюки и истрепанные тапки. -Я жду с прошлой недели, а ты только утром подошел!

-А я виноват? – возмущался «счастливчик». -Моя карта выпала, ты же сам слышал!

-Я слышал, что выпал Дурак, и ты этого звания полностью заслуживаешь, но поступи по-человечески!

-Тише! – томным голосом произнесла предсказательница. -Если тебе, Вячеслав, что-то не нравится, то ты всегда можешь уйти, - при этих словах недовольный постоялец сконфуженно замолчал и отступил в толпу.

-Порфирия Ивановна? - деловито начал Лавров – Щукин успел обрадоваться, что тот наконец взял расследование в свои руки. -Нам нужно с вами переговорить, мы из КГБ.

Разношерстная компания воззрилась на подошедших – кто-то был одет в безбожно изношенную одежду, когда-то давно привезенную пожелавшими забыть о пожилом родственнике членами семьи, другие носили похожие на хламиды казенные халаты серого цвета, третьи носили рубашки, сшитые неким доморощенным портным из остатков простыней. Лишь Порфирия Ивановна, одетая в черное платье с прозрачной вуалью, прикрывавшей ее явно искусственные волосы вороного крыла без единого намека на седину, являла собой образец стиля и в общем выглядела так, будто находилась на светском приеме, а не в интернате для пожилых.

-Занимайте очередь и ждите, ведь помимо других комитетчиков, здесь находятся маршалы Союза, а где-то даже затесался убитый царь, - слегка улыбнулась предсказательница.

-Смешно, - без тени улыбки сказал Лавров, подходя ближе к столу и показывая удостоверение. -Но мы еще пока не ваши, так сказать, клиенты.

Тут женщина вперилась в следователя с таким видом, будто увидела какого-то давнего знакомого. Щукин покосился на Лаврова и отметил, что и на лице того, будто бы, на какое-то мгновение мелькнуло узнавание, резко сменившееся гримасой боли; комитетчик вновь начал массировать шрам на виске.

-Оставьте нас, - резко бросила Порфирия своим поклонникам, разочарованно начавшим бормотать какие-то проклятия в адрес прервавших действо визитеров. -Вы ведь тут ненадолго? – раздраженно спросила она Лаврова, когда подле них никого не осталось.

-Лишь зададим пару вопросов про Рыжкова, работавшего здесь санитаром. Вы ведь помните его? – сквозь зубы спросил следователь.

-Помню, - ответила предсказательница. -А что, собрата по проклятью потерял?

-Какому еще проклятью…

-А то ты не знаешь? Я ведь узнала тебя – это по твоей-то вине меня на два года в лагерь упекли за антисоветскую деятельность! Благо, что заступники нашлись, да срок скостили, а то ведь так бы уже в земле лежала! – с ненавистью прошипела Порфирия Ивановна.

-Помолчите! – бросил в сердцах Анатолий; он успел заметить, что Лавров вот-вот потеряет сознание от терзавшей его головной боли и успел подхватить комитетчика за долю секунды до того, как тот рухнул на землю. -Давай-ка присядь…

-Все в порядке, - замотал головой Лавров, бледный как полотно. -Схожу лишь до заведующей, нашатырку попрошу. Ты уж сам попробуй выведать у этой пройдохи, где Рыжков намеревался секту обустроить. Справишься? – и, не дождавшись ответа, поковылял прочь к кабинету Нины Васильевны.

Я старался идти как можно быстрее – догадки терзали меня не меньше, чем головная боль. О том, где находилась секта Рыжкова, в материалах предоставленного Щукиным дела не было ни слова: никто из малочисленных свидетелей так и не смог указать точное место, куда тот отправлял последователей. Тем не менее, Порфирия знала гораздо больше, чем намеревалась сказать – если она назвала меня собратом Рыжкова, то это значит, что, по ее мнению, мы как-то связаны с ним. И, хоть я не мог вспомнить ничего из прошлой жизни, что могло бы пролить свет на нашу с ним связь, то в биографии Порфирии мог быть какой-то ключ к моему прошлому, ведь, по ее словам, я был как-то причастен к ее заключению.

Дойдя до с интересом наблюдавшей за нами Нины Васильевны, я безапелляционно заявил ей, что мне нужен допуск к картотеке с медицинскими картами постояльцев, от всей души надеясь найти там хоть сколько ценную информацию. Она попробовала было поспорить, не желая пускать меня без соответствующих процессуальных документов, но я пригрозил, что проведу опрос стариков на предмет рукоприкладства в санатории (а я уже успел заметить несколько постояльцев с синяками), и тогда будут основания перевернуть здесь вообще все вверх дном, поэтому уже спустя несколько минут заведующая провела меня в пыльный кабинет, где стояло несколько картотечных шкафов.

Мне повезло, что несмотря на свой непрезентабельный вид, архив велся довольно скрупулезно: мало того, что личные дела были отсортированы по алфавиту, так еще и в каждом деле находилась краткая автобиография постояльца, написанная им лично, либо записанная с его слов (Нина Васильевна с гордостью отметила, что это ее идея – зафиксировать на бумаге период жизни постояльца до попадания в санаторий). Наскоро пролистав биографию «мадам de mort», я нашел скупую строчку о том, что она была осуждена в тысяча девятьсот сорок пятом за «антисоветскую деятельность, выражающуюся в подрывании духа раненных солдат в Иседонском госпитале № 3946».

Не найдя никаких подробностей о том периоде жизни предсказательницы (следующее, что она о себе сообщала, это то, что через три года была освобождена благодаря чьему-то покровительству), я попробовал было узнать что-нибудь у Нины Васильевны, работавшей в то время в госпитале медсестрой, но та лишь растерянно пожала плечами, пояснив, что была слишком занята своими непосредственными обязанностями по уходу за раненными, чтобы наблюдать за трущимся рядом жульем, среди которого замечала и нынешнюю постоялицу.

Решив попробовать еще раз переговорить с Порфирией Ивановной, я наскоро сделал записи в свой блокнот и собрался было уходить, как вдруг заметил в углу потемневший от старости деревянный шкаф, двери которого были опечатаны бумажными пломбами.

-Что в нем хранится? – спросил я у заведующей.

-Медкарты находившихся здесь во время войны солдат, - ответила женщина. -Их должны были забрать еще после свертывания госпиталя, но отчего-то так и не вывезли.

-Откройте, - прошептал я; нутро подсказывало мне, что я обязан заглянуть в эти дела.

Нина Васильевна неохотно открыла шкаф, где друг на друге стояли картонные коробки, до отказа набитые небрежно заполненными медицинскими картами. Здесь, в отличие от остального архива, не было того упрощающего поиск порядка, однако медкарты все же были расфасованы по годам поступления раненных в госпиталь. Отыскав коробку с надписью на боку «1945», я начал перебирать пожелтевшие документы и вдруг нашел то, от чего голову пронзила такая острая боль, что я жалобно заскулил.

-С вами все в порядке? – с опаской спросила заведующая.

-Позовите… позовите моего коллегу, - выдохнул я, подавив отчаянное желание попросить какого-нибудь мощного обезболивающего. -Нам пора идти.

Заведующая бросилась за Щукиным, пока я спешно дописывал в мемуары то, что вычитал в раскрытой медицинской карте с моим именем: в феврале сорок пятого, после боев в Познани я был экстренно госпитализирован в госпиталь № 3946 со сквозными ранениями тела от крупнокалиберного оружия. Вместо результатов лечения же было указано, что «Вячеслав Лавров самовольно покинул госпиталь через три дня после поступления». Эта фраза была выделена красной пастой, словно и сам записывающий не мог поверить в сей маловероятный факт.

Продолжение.

- Меня не тронут, а ребятишек жалко. Постойте-ка, а вы молодой человек, видимо тот летчик, что попал в наши Богом забытые края, да так тут и застрял?

- Ну да, Юрий Николаевич Чубаров. Впрочем, надеюсь скоро мой самолет починят. Тогда вернусь домой.

- Ну что ж раз у нас началось знакомство, позвольте представиться: Юлиана Алексеевна Быстрицкая. К Вашим услугам. А теперь я настаиваю на продолжении беседы за чашкой чая или кофе. Что предпочитаете? У меня есть дивный кофе, привезенный с большой земли. Так что прошу….

Ошарашенный напором новой знакомой Чубаров безропотно позволил увести себя к трехэтажному дому, где была квартира старушки.

- Вот, попробуйте кофе по рецепту моей покойной маменьки. Ручаюсь, больше Вы такой нигде не отведаете.

- Ого, - Чубаров поставил на стол чашку, кофе был изумительный, - и откуда в глуши Амдермы такой дефицит.

- Внук посылает. Служит в Министерстве иностранных дел, но свою старую бабушку помнит. Но я вижу у Вас еще множество вопросов….

- Ну хотя бы… Говор у Вас не такой как у местных жителей. И вы явно имеете хорошее образование. Вам впору не в Амдерме жить, а в Ленинграде или Москве.

- Так я и есть ленинградская, - дребезжащим смехом рассмеялась старушка, - а оказалась здесь так же, как и вы, молодой человек. Я тоже стала проводником, только вот не смогла выполнить то, что должно…. Давай-ка по порядку. Родилась я еще до революции, только город тогда Петроградом называли. Родители мои были из обедневших дворян, но репрессии помыслом Божьим их минули. Образование у меня было хорошее, больше усилиями маменьки, а не советской школы. И языки знаю и на рояле играть умела….

- А сколько языков….

- Свободно говорю на четырех, кроме родного, - в гордостью поведала Юрию Николаевичу его новая знакомая, а потом горестно махнула рукой, - да только кому это тут на севере надо. Разве, что внучка смогла выучить. А так да, знаю немецкий, английский, французский и польский. Уже в Ленинграде замуж вышла, сыночка родила. А потом война. И всех разом потеряла…. Родители погибли от голода в блокаду, муж – на фронте, а кровиночку свою вывезла в эвакуацию, да не сохранила…. Тиф проклятый сделал то, что голод не смог….

Они молчали. Юлиана Алексеевна снова вспоминала прошлое, а Чубаров думал о том, сколько же пришлось хлебнуть этому поколению.

- Ну ладно, что толку вспоминать, никого уже не вернуть. В Ленинград я возвращаться не хотела. Слишком тяжелые воспоминания были. А подружка на север поехала. В Амдерме тогда геологи искали что-то. Терять мне было нечего, ну и поехала я с ней за компанию. Думала на годик, чтобы прошлое свое забыть, да как видите, осталась навсегда. Через полгода стала у меня болеть голова, да так, что думала, глаза вытекут. И ничегошеньки не помогало. А тут еще и геологи работы свернули. Не нашли ничего и решили на материк ехать. Ну и я думала, что уезжать надо, раз климат не подошел, и боли головные мучают. А как день отъезда пришел, так я ногу сломала. И ведь не поверишь, на ровном месте упала и сразу сложный перелом, да еще и со смещением. Подружка моя уехала, а я осталась. Потом наступила зима, пришлось ждать лета. А летом я опять заболела, да так, что ни о каком переезде  речи не было. Фельдшерица меня выхаживала, а отправлять на большую землю боялись – думали, не выживу. А я взяла, да и выкарабкалась. А потом опять зима. Ну а потом со вторым мужем познакомилась, да и забеременела. Тут уже не о каком отъезде и речи не шло. Он промысловик был, хорошо зарабатывал. Голова болела реже и не так сильно. А потом я познакомилась с местной травницей бабушкой Татьяной, земля ей пухом. Она меня и вылечила и рассказала про все. Что шаман местный меня выбрал проводником, дозваться пытался. А я закрылась, поэтому-то голова и болела. Не услышала я зова, ничего не сделала. Вот и осталась тут. А ты молодой человек, не повторяй моих ошибок.

Чубаров со свистом выдохнул. Сказали бы ему подобное месяц назад, предложил бы обратиться к врачам. Но теперь…. Немного помолчав, он выложил Юлиане Алексеевне все.

- Вот оно что…., - старушка подперла щеку рукой, - убил, значит, начальник пограничников ребеночка ненцев. Да еще и в месте силы шамана. То-то они от города откочевали. А сознаваться он не пойдет. Видела я его…. Такой никогда не сознается, если это ему карьеры будет стоить. Что для него девочка дикарей. Тьфу и растереть….. Давай-ка мы молодой человек, вот что сделаем. Я поговорю с одним охотником. Он нас на это место силы увезет. Надо тебе услышать, что еще шаман скажет. Что хотят они в обмен на жизни ребенка и тадебцо….

- Таде…. Кто?

- Помощник шамана. Потом, потом все расскажу, если позволят. Ладно, ступайте как Вы в часть, а я пойду договариваться. Как-никак здесь почти все мои ученики….

******

Утром вернулся угрюмый Петрович.

- Ребенок-то пропал, - ответил он на вопросительный взгляд Чубарова, - да только твой сон к делу не подошьешь. А начальник наш выкрутиться. И ненцы показаний давать не хотят. Говорят, мол, не люди должны правосудие вершить. Чтоб их, этих поедателей оленины!! Так я и не договорился с ними. Только время зря потерял.

Выслушав Юрия Николаевича, прапорщик одобрительно крякнул, - лады, добро, коли так. Давай-ка я с вами поеду. А то ты, да бабка старая, да охотник не пойми какой.

*****

И снова они возле скалы. День выдался теплым даже жарким, что нечасто случалось в здешних местах.

- Ну давай, молодой человек, утраивайтесь. Вот Вам и травяной настой. Почти как пикник, - Юлиана Алексеевна с удивительной для ее возраста прытью, расстелила скатерть, выложив бутерброды, блинчики и несколько термосов с чаем, - вы, мой милый, сейчас травки попьете и спать, а мы пока откушаем, чем бог послал. Как же давно не выбиралась на природу, силы-то уже не те.

Напиток имел терпкое медово-травянное послевкусие. Сквозь дрему Юрий Николаевич слышал, как Юлиана Алексеевна спорит с мужчинами. Вот ведь неугомонная!! Он уж не чувствовал жесткой земли, разговоры попутчиков превратились в невнятный гул. Только издалека, становясь все громче и громче, доносился голос матери

- Зыба, зыба, зыбаю,

Отец ушел за рыбою,

Мать пошла пеленки мыть,

Бабушка коров доить….

Как давно это было, когда он совсем маленьким засыпал под материнский голос. И уходили детские обиды на старшего брата или дворовых ребят. И снилось небо…. Небо и сейчас было над его головой. А маленькое чахлое деревце, каким-то чудом растущее на небольшой скале взметнулось, заслонив полупрозрачными ветвями и листьями половину небосвода. Туда. Наверх. К небу. Теплый ветер материнских рук подбросил его высоко-высоко. Там внизу осталось его, Чубарова, тело. Там же сидели и о чем-то спорили Юлиана Алексеевна и Петр Петрович. А старый охотник, бросив беглый взгляд на голубую небесную чашу, устроился поудобнее. Теперь не надо торопиться. Можно было выкурить трубочку и вздремнуть. Юрий Николаевич поднимался все выше. И не было конца-края этому огромному дереву. На его ветвях можно было встретить детенышей животных. Он заметил лис, волков, оленей. Пробежал слоненок. Чубаров был готов поклясться, что видел кенгуренка. Мимо проносились сущности, которых он просто не мог разглядеть. Иногда он видел детей, как совсем маленьких, так и постарше. Где-то вдали послышался волчий вой. В нем не было злобы. Это не был клич охотящейся стаи. Был только призыв. Полет замедлился, и Юрий Николаевич с удивлением обнаружил возле себя белого волка. Короткий рык и Чубаров понял, что от него требует зверь.

- Черт возьми, как Иван-царевич на сером волке. Не свалиться бы….

Под руками жесткая шерсть, в нос ударил запах псины. А потом снова ветер в лицо Волк несся, перепрыгивая с ветки на ветку, планируя в воздухе не хуже белки летяги. Земля стремительно приближалась. Порыв ветра чуть не перевернул скатерть, растрепал волосы. Петрович, поругиваясь, ловил обрывки газет, в которых еще недавно были завернуты бутерброды. Юлиана Алексеевна приводила в порядок волосы. И только пожилой охотник, понимающим взглядом проводил внезапно возникший вихрь.

А волк уже мчался по корням огромного дерева. Здесь, под землей, все было не привычно. Огромные корни дерева терялись во мраке, где-то раздавался скрежет, стоны, крики…. Иногда попадались твари, напоминающие толи пауков, толи змей, толи сороконожек. В голове из ниоткуда возникла чужая мысль: «Это беды и болезни. Не отвлекайся. Ищи». Кого искать? Разве что шамана. Или может ту девчушку, которую он видел во сне? Чубаров вертел головой, хотя в полутьме мало что мог разглядеть. Но разглядывать и не пришлось. Худая, смуглая рука легла на загривок волка. Юрий Николаевич инстинктивно отпрянул, едва не свалившись со своего «скакуна». Шаман!! Но узнать его было трудно. От прежде аккуратного и красивого костюма остались лохмотья. Глаза горели лихорадочным огнем. Пересохшие губы что-то шептали в безумном бреду. Постепенно взгляд шамана стал осмысленным. Он, молча, смотрел то на летчика, то на волка.

- И все-таки ты услышал, человек неба, - торжествующих смех напоминал карканье ворона. Чубаров зябко повел плечами.

- Не бойся, - шаман по-прежнему держался за холку зверя, - надо идти, если отпустят….

Сразу стало понятно, что сесть верхом на зверя шаман не сможет. Волк неторопливо перебирал лапами, а шаман шел, держась за зверя. Но скоро стало понятно, что и таким способом дорогу ему не осилить. Ненец все чаще запинался, останавливался, хрипло переводя дыхание. По лицу шамана крупными каплями стекал пот, хотя Юрию Николаевичу казалось, что здесь холоднее, чем на поверхности. В конце концов, Чубаров слез с волка и пошел рядом с шаманом, поддерживая его. Десять шагов, двадцать, сто, двести…. С каждым шагом тело шамана становилось все тяжелее, а Чубарову каждый шаг давался все с большим трудом. Но поверхность тоже была все ближе и ближе. Еще немного…. Но нет. Шаман упал, судорожно заскреб по коре дерева руками.

- Не могу, - Юрий Николаевич с трудом разбирал его шепот, - не отпускают даже с хранителем…. Не могу…. Он убил ее… теперь не могу…. Кровь за кровь…. Найди из рода убийцы…. Найди…. Приведи сюда…., - в голове Чубарова возникла яркая картинка: девчушка, крича и раскинув руки бежит, а потом падает, а мужчина с ружьем стоит возле ее маленького тела, - найди…  приведи….

Чубаров раз за разом пытался поднять шамана. Но проще было в одиночку сдвинуть атомный ледокол, чем взвалить на волка это ставшее неимоверно тяжелым тело. Сколько он бы еще бился? Но волк протяжно завыл и вцепился зубами в предплечье Чубарова. От острой боли летчик охнул, дернулся… И заморгал, пытаясь прикрыть глаза от летнего солнца.

- Ох, ты ж….., - Попытался привстать и тут же свалился кулем. С трудом с помощью Петровича, да охотника сел. Долго пил налитый Юлианой Алексеевной чай. И только потом, придя в себя Чубаров смог рассказать о своем странном видении.

- Кровь за кровь значит, - прапорщик вздохнул, - вот только как… Это ж целый начальник комендатуры…. Даже не знаю….

- Сказано, что не сам убийца, а из рода убийцы, - глухим голосом поправил охотник, - значит, нужна родня.

- Еще хуже, - вздохнул Петрович, - супруга у него в столице осталась. Ну не жена она декабриста, чтобы за мужем на край этой… как ее… ей… оумен….

- Ойкумены, - усмехнулась Юлиана Алексеевна.

- А дети? – охотник поднялся на ноги, оглядывая окрестности.

- Сын маленький есть. Но он так же в Москве, ну с матерью.

- Значит только сестра остается…. Жалко девочку…. Не похожа она на брата, да и видно, что досталось девчушке…. Одна как былинка на ветру, - Юлиана Алексеевна по-старушечьи пригорюнилась, подперев рукой щеку.

- А может смысл не в смерти, - нарушил затянувшееся молчание охотник, - кто была эта девочка, ну которую убили?

- Ну-у-у, - Чубаров напрягся, пытаясь через усиливающуюся головную боль вспомнить все нюансы видения, - что-то вроде будущего…. Не знаю… Очень сложно понять….

****

Светловолосая девочка читала книгу, сидя в парке на скамейке. Юлиана Алексеевна уже несколько раз продефилировала по улице, где были высажены и даже прижились к удивлению местных жителей кедры и голубые ели. Установили скамейки и местные эту улочку стали гордо называть «бульваром». Юлиана Алексеевна тоже любила прийти сюда, посидеть на лавочке, посмотреть на ребятишек и молодежь. Многие ушли по домам, да и сама Юлиана Алексеевна сходила домой, отдохнула и перекусила. А девчушка все сидела, то ли читала книгу, то ли просто смотрела. Не должно быть так. Она должна была хотя бы сходить пообедать. Что-то с девочкой не так.

- Здравствуй, юная леди, - старушка не торопясь подошла к скамейке, - что-то ты давненько одна тут сидишь.

- А ваше какое дело? – исподлобья сверкнула глазами девочка, - хочу  и сижу. Место общее. Все могут.

- Могут, разумеется, могут. Позволь я присяду, - и, не дожидаясь ответа,Юлиана Алексеевна устроилась на лавочке, - а вы, конечно, Катя? И приехала в наш поселок с братом в апреле.

- Ну да, - девочка упорно смотрела на носки своих ботинок.

- А я…

- Знаю. Вы Юлиана Алексеевна. Работаете в школе. Раньше, были директором, а теперь занимаетесь музеем. И, вроде как, местная знаменитость.

- Молодец, юная леди, вы далеко пойдете, - дребезжащее рассмеялась старушка, - ну раз мы знакомы, предлагаю вкусить мороженое в том скромном заведении под названием буфет. Думаю трех часов, оставшихся до закрытия, хватит, чтобы насладиться пломбиром или шоколадным, а если найдется, то и крем-брюле.

- Я… у меня…, - девочка густо покраснела, а потом с вызовом уставилась на собеседницу, - я не люблю мороженое!! Просто терпеть не могу!!, - и тут же ее живот предательски заурчал.

- А вот, прости, не поверю. Я еще не встречала ни одной юной леди, которая отказывалась бы от мороженого. И, по-моему, ты еще не обедала. А это, смею заметить, очень вредно. Особенно в твоем юном возрасте.

- У меня нет денег! –в упор глядя на собеседницу, выпалила Катя, - вот!

Она выхватила из лежащей на скамье сумки старенький гомонок и высыпала три монетки.

- Вот! – Она поднесла ладонь к лицу Юлианы Алексеевны, - все!! Больше нет!!!

- Не густо, - невозмутимости старушки можно было позавидовать, - ну что ж. На булку даже ржаного хлеба не хватит,  но можно купить пару сдобных булочек. Или бубликов с маком. Ну, или выпить несколько стаканов газированной воды с сиропом. А у меня найдется чуть побольше, и я предлагаю этим не ограничиваться. И купить не только мороженое, но и блинчики. А может я даже смогу уговорить тетю Валю, которая работает в кафе, и она сварит нам замечательное какао…. Сама иногда удивляюсь какие чудеса мне доступны.

- Зачем вам?…, - тихий шепот был едва слышен, - зачем вам меня кормить? У меня нет денег, и брат вам не отдаст то, что потратите…

- Ах, моя юная леди. Я проработала учительницей почти всю свою жизни. А учителя, если они конечно настоящие, никогда не смогут пройти мимо голодного ребенка. И чего греха таить. Я частенько прогуливаюсь на этом, простите за выражение, бульваре. Надо же совершать променад. И часто вижу тебя с книгами. Сидишь одна целыми днями. Я понимаю, что детей летом в поселке немного, но все же…. И потом у меня нет детей. А единственный внук вырос и живет далеко. Муж умер. Могу я позволить себе прихоть, и потратить немного средств на несчастную сироту….

Девочка рыдала так горько, как не должны плакать дети. А старушка гладила ее по голове и тихо шептала слова утешения.

*****

Отчаявшись уснуть, Юлиана Алексеевна открыла плотные шторы. Чем ворочаться в боку на бок, лучше почитать. А еще подумать. Угораздило же ее ввязать в эту историю с шаманом. Бедный ребенок!! И эту-то сиротку требует шаман. И что прикажете делать?! Девчушке и так не повезло в этой жизни. Причем с самого начала, когда ее матушке вскружила голову поздняя любовь. Вскружила и увлекла прочь из семейного очага, от мужа и сына. Впрочем, «муж мамы», как назвала его Катя, оказался весьма непростым человеком. При больших чинах и звездах. Так что блудную жену вернули в дом, родившуюся девочку признали. И на этом все!

- Он никогда не называл меня по имени или дочкой, ну мамин муж, - поведала Катя, размазывая слезы по щекам, - только «она» или «эта». Как будто я виновата, что родилась. И брат постоянно шпынял. Меня только мама любила. Только мама! А потом она умерла. Они с мужем ехали на машине, и попади в ДТП. Мамин муж сразу умер. А мама потом, через год. Ушиб сильный был.

Брат ее только терпел и то только потому, что мать перед смертью продала почти все имущество, кроме дачи и квартиры. А получившуюся, весьма  значительную сумму отдала поверенному. И получить деньги дети могли только после достижения Катей совершеннолетия.

- Там вроде, условие такое, - всхлипывала девочка, - что я живу с братом до 18 лет. И только тогда он получит свою долю. Мне еще четыре года терпеть…. А я не могу….

****

Чубаров исподтишка разглядывал девочку. Обычный голенастый, худющий подросток. Из старенького платья выросла. Видно правда, что пыталась его перешить, причем с претензией на модные веяния. Даже нашила снизу юбки какие-то ленты. Ботинки старые, стоптанные.Такие только на даче носить. Вчера Петр Петрович, поругиваясь, сообщил, что девчушка боялась старшего брата как огня. И дома сидела только если тот был на службе. Вроде не бил он ее. Хотя кто знает? Но каждым куском хлеба попрекал, а еще происхождением…. Угораздило же. Раньше Чубаров никогда не задумывался о принципе «меньшего зла». Эх, надо было слушать деда. Но кто ж знал, что пригодится его рассказ сейчас спустя годы. «Вот как ты думаешь, Юрчик, что выбрать: гибель взвода, а это знаешь ли 51 человек или гибель целой дивизии, а то и еще похуже. Вот отправляешь ты взвод с требованием: ни шагу назад. А сам знаешь, что смертники они. И удар будет в другом месте. И туда будут отправлять все подкрепления. А сказать нельзя. Иначе не будут держаться до последнего. А это иногда важно. Очень важно. Хорошо, если отправляешь приказ об отступлении, и в части еще хоть кто-то жив. А бывает, брат, что никого не оставалось. Вот и живу теперь с этим». Долго дед не прожил. Сердце было изношено. Он ушел, когда Юрке было всего тринадцать. И тут тоже…. Что важнее: жизнь этого подростка или судьба целого поселка, а может и нескольких. Детей волки больше не убивали, но еще двух малышей искалечили. Так что…. Кто-то уже стал поговаривать об объезде из Амдермы. Опустеет этот поселок, потом следующий и следующий…. И люди уйдут с севера. И только голодный вой стаи будет раздаваться над тундрой….

****

- Давай-ка, Екатеринушка, выпей чайку. Вкусный, на травках настоянный. – Юлиана Алексеевна хлопотала возле девчушки. Ей пока решили ничего не говорить. А ну как решит, что на фоне трех сумасшедших взрослых и брат дурной за счастье. Надо просто угостить специальным чаем, да отвести душу девочки в нижний мир. А там как шаман решит. Юрий Николаевич тяжело вздохнул. Ну почему именно ему придется спускаться с девочкой? Точнее не с девочкой… а может сущностью…. Ну или как там… душа что ли? Была не была…. Чубаров вделал глоток чая, потом еще и еще…

- Где мы? – перепуганная девчушка жалась к летчику, - я…я не понимаю… что это…

- Тихо, тихо. Все будет хорошо, - Чубаров, успокаивая лопотавшую девчушку, осторожно вел ее все ниже и ниже. Странно, но в этот раз Юрий Николаевич не видел никаких существ. Только белый волк и шаман.

- Кровь за кровь, - Шаман с трудом поднялся на ноги. Катя, пронзительно завизжав, спряталась за спину Чубарова.

Была не была. Юрий Николаевич заслонил Катю. Не готов он был отдать этого, толком не жившего ребенка на смерть. Даже ради спасения от волков Амдермы, а может и других поселков.

- Не спеши, человек неба, - шаман оперся на спину волка. Странно, но зверь совсем не проявлял агрессии. А вроде как даже улыбался клыкастой пастью, - знаю, что вы там решили. Мне всего-то капля крови этой девочки и нужна. И то отданная добровольно. Мне нужна связь с миром живых и преемница. Иди сюда, милая. Не бойся, никто не обидит. Ну, тихо-тихо.

Шаман еще что-то тихо говорил Кате, которая постепенно успокаивалась. Остальное Чубаров помнил плохо. Слабость становилась все сильнее, грудь сдавило. Каждый вздох давался неимоверным трудом. Последнее, что он видел угасающим зрением была Катя. Молодая девушка раскинула руки, точно призывая кого-то. Старое, неоднократно перешитое платье сменилось на удивительно красивый наряд, переливавшийся всеми цветами зеленого и синего. А потом пришла долгожданная темнота.

*****

Звуки были едва слышны. Точно пробивались сквозь толщу воды. Кто-то быстро говорил, где-то стучали. Пахло лекарствами и спиртом. Несмотря на противную слабость, Юрию Николаевичу было удивительно спокойно. Совсем как детстве, когда знаешь, что все и всегда будет хорошо. Но открывать глаза все же пришлось.

- Очнулся!! А я-то думал…. Ты хоть понимаешь, что валялся без сознания двое суток!!! Мы с Алексевной уже не знали что и думать! То ли на большую землю отправлять, то ли родным сообщать. Ну и напугал ты нас!! – Чубаров недоуменно смотрел на тараторящего полноватого мужика в военной форме. Черт это же Петрович.

- Тише…. Давай не так быстро….. Я соображаю с трудом. И пока не могу понять, что случалось….

- Дак, как же ж. Заснули вы. Алексевна что-то вещала про путешествие душ. А потом девочка вернулась, и шаман этих поедателей оленины вышел из пещеры. А тебя никак добудится не могли. Так мы тебя и повезли. В больничку сдали, а что делать не знаем. Хорошо, что вчера Катерина, ну сестра командира нашего приехала. Сидела тут с тобой, шептала что-то. Отвар какой-то в тебя влила. Силища у нее… Ого-го!!! И она теперь с ними живет!!! С ненцами. Братец ее, правда, скандал устроил. Требовал, что б вернулась. Да куда там!! Теперь грозится в опеку пойти… Ну начальник-то наш. Да только пока он доберется до опеки той. Это ж на большую землю ехать надо. Местные-то с шаманом даже связываться не стали… накропали  бумажку. Так мол и так девочке  ничего не угрожает. Сама изъявила желание. И все. А самолет твой починили. Вот не поверишь. Как мы вернулись так сразу механики и справились. Да еще и пара новых двигателей по запросу пришла. Решили оставить на складах, ну на всякий пожарный. Ну давай, авиация, поправляйся. Да домой. А забыл совсем. Алексевна к тебе заскочит. Ну и шаман просил заехать. Бывай, авиация.

Юлиана Алексеевна зашла уже на следующий день. И Чубаров поразился произошедшей перемене. Нет, конечно, она не помолодела и ходила по-прежнему с тростью. Но пожилая дама точно светилась изнутри. Улыбаясь и мурлыкая смутно знакомый Юрию Николаевичу мотивчик, она расставляла на прикроватном столике тарелки с пирожками, блинчиками, печением и термос с отваром.

- Балуете вы меня, Юлиана Алексеевна, - улыбнулся летчик.

- Отчего бы не побаловать молодой человек. Если бы Вы через свой атеизм не перешагнули, да не услышали зов…. Кто ж знает, что было бы. Так, - строго добавила она, - отвар необходимо выпить до вечера.  Сразу полегчает. А командир-то пограничников пропал. Ищут. Только вот, думаю я, бесполезно это все. Петрович поведал, что следы до самого берега идут и обрываются в море.

****

- Здравствуйте, - светловолосая девушка, улыбаясь, смотрела на Чубарова, - спасибо Вам.

-  За что? – Юрий Николаевич недоуменно поднял брови, - вроде ничего особого….

- Вы помогли мне найти судьбу. Меня бабушка Юлиана травы учит узнавать и отвары варить. А дедушка Илко, ну шаман, обучает магии. И вот еще…. Смотрите….

У Чубарова перехватило дыхание. На руках Кати тихонько поскуливал белый волчонок ….

- В крен уходим, - штурман был мрачнее тучи, - не сорваться бы в штопор.

- Не указывайте мне тут, - новый командир всегда говорил с экипажем свысока. Еще бы, отец на высоких постах в министерстве авиации. Ему собственно нужно было только немного полетать, и можно пересаживаться в уютное кресло руководителя. А тут указывают всякие….

- Срываемся! – Чубаров и без слов штурмана чувствовал, как самолет стал уходить в сильный крен.

- Переводи управление на меня! – бросил беглый взгляд на командира, - тебе опыта не хватит.

- Идите вы все….

А дальше…. Они вырубили командира, и управление взял на себя Чубаров. Выровнял самолет, набрав высоту, сделал еще один круг над аэродромом и посадил машину. Потом были разбирательства, проверки, написание рапортов и объяснительных. А после Чубаров просто ушел в малую авиацию. Ну их, эти маршруты на столицы. Краем уха слышал, что вроде убрали блатного сынка из летчиков куда-то в наземные службы. Но его это уже не касалось.

Сюда на Крайний север, в Амдерму, он прилетал довольно часто. То груз доставляет местным оленеводам, то почту, то товары в магазин. Случались грузы для пограничной заставы и военных летчиков. Незаметно для себя Чубаров погрузился в сон. Странные ему снились сны. Спутанные, полные диких волков, крови и ярости.

А наутро предстоял полет. Погодные условия великолепные. На небе ни облачка.

- Ну что, авиация, подбросите до большой земли? – крепкий мужчина в форме и зеленой фуражке пограничника подошел к Чубарову за несколько часов до вылета.

- Разумеется, - Чубаров кивнул, - перевод?

- Наконец-то!! Семью уже отправил. Сегодня окончательно сменщику все сдал и на новое место службы. Поближе к цивилизации.

Сменщика начальника пограничного отряда Чубаров уже видел. Не понравился. Ну да ему-то какое дело?

- Николаич, - пограничник, забросив багаж в самолет, подошел к летчику, - слушай. Замотался и забыл совсем. Шаман тебя видеть хочет.

Чубаров посмотрел на часы, задумчиво покачав головой.

- Бери машину, - пограничник верно оценил сомнения собеседника, - Домчат с ветерком туда и обратно. Как раз успеешь к вылету.

Была не была. Чубаров прыгнул в служебный УАЗик погранцов.

Полчаса дороги и они будут у чумов ненцев. Всю дорогу Юрий Николаевич пытался понять, зачем он потребовался шаману кочевых ненцев-оленеводов. Летчик и так встречался с ним почти в каждый прилет. Но самой впечатляющей была первая встреча.

****

В январе Чубарова экстренно вызвали в авиаотряд.

- Николаич, - диспетчер выглядела встревоженной, - чепе в Амдерме, ну и в других поселках на Севере. Вылет срочный. Метеорологи обещают окно, надо будет прорваться. Ты самый опытный, тебе и карты в руки.

- Что случилось?

- Корь или менингит….Ну не знаю толком. Надо срочно доставить медиков, вакцину… ну и лекарства…. Давай час на сборы ну и на вылет.

Болтало сильно, но приземлились они удачно.

У медиков началась работа. Ездили из стойбища в стойбище, из селения в селение. Лечили и спасали детей. А ему оставалось только ждать. Погода опять испортилась, и старенький Ан-2 не имел шансов подняться в такую пургу. На второй день, когда Юрий Николаевич с книгой коротал время, к нему подошел начальник  погранотряда.

- Слушай, не в службу, а в дружбу. Помоги нам, авиация. В долгу не останусь.

Из быстрого, сдобренного ненормативной лексикой, рассказа пограничника Юрий Николаевич понял, что молодой солдат, отслуживший всего полгода, случайно обнаружил нарушителей пограничного режима. И вместо того, чтобы предупредить старшего пограничного наряда и дождаться подкрепления, сразу бросился преследовать. Хорошо еще, что начало погони увидели оленеводы, поспешившие на заставу.

- За такие подвиги не медали надо выдавать, а награждать ремнем чуть пониже спины. Одного нарушителя он, вроде, подстрелил, а что было потом никто не знает. Пропал парень. У меня свободных людей нет. Прочесываем все побережье. Мальчишка мог попасть в руки бандитов, мог добрести до стойбища оленеводов, до станции метеорологов, до одного из наших «секретов» или еще куда. Я не могу отправить  людей везде. Выручай, авиация…

Да уж!! Чубаров всегда немного гордился собой. Бегал на лыжах даже в холод. Но тут он понял, что всей его хваленой выносливости грош цена. Пробежка в минус двадцать пять в умеренном климате была легкой прогулкой по сравнению с этой дорогой. Ветер завывал как взбесившийся зверь, бросая пригоршни снега в лицо. Ледяные пальцы холода проникали даже сквозь парку. Ничего не видно. Оставалось только надеяться на удачу, да природный инстинкт ездовых собак.

Из-за метели старые домишки бывшей метеостанции Юрий Николаевич заметил только когда собаки остановились. Сотрудники переехали в более новые и удобные здания, а эти лачуги остались. Осмотрел три домика. Никаких следов человека. Если и были следы, вьюга давно их замела. Да и как парень мог попасть внутрь, если на всех дверях висели замки? Чубаров обошел домики раз, второй, третий…. Чудес не бывает…. Наверно мальчишка, увлекшись погоней, получил пулю, и снег уже покрыл его тело холодным саваном. А весной найдут оленеводы то, что оставят дикие звери… Что это?!! Юрий Николаевич подошел вплотную к крайнему домику. Как он раньше не заметил кровавый след?! Смотрел только на замки и двери, а тут бросил взгляд в сторону. Значит, пропавший пограничник был здесь. Мазнул ли он окровавленной рукой по стене домика или прислонился к нему или…. Ага. Вот и характерные следы пуль. И где теперь искать парня? Нужно доложить командиру. Пусть высылает людей к старой метеостанции. И снова колючий ветер в лицо. Только этого не хватало!!! Волчий вой не смогло перекрыть даже завывание вьюги. Собаки резко свернули, чуть не опрокинув нарты. Куда они понеслись?!! Чубаров был готов поклясться, что видел очертания огромного белого волка. Но может это были вихри снега? Управлять упряжкой он толком не умел. Да и оленеводы убеждали, что выученные собаки сами прибегут в стойбище. Каждый вздох давался с трудом. Ледяной ветер точно ножом резал. Оставалось только молиться и цепляться окоченевшими руками в нарты. Разворот, еще один. Собаки мчались сквозь пургу. Рука соскользнула. Нарты завертелись, и Чубаров отлетел в сторону. С трудом приподнялся на руках. Кругом белое марево. Привкус крови во рту. Судорожно пополз туда, где по его предположению должны быть нарты. Руки проваливались в рыхлый снег, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Черт! Черт!! Черт!! Не хватало еще замерзнуть тут насмерть. Или стать поживой охотившейся стаи. Рука подвела, и Юрий Николаевич ткнулся лицом в снег. Разгребая снежный саван, он уже понял, что нашел. Точнее кого…. этого мальчишку-пограничника. Разбираться жив парень или нет, не было никакой возможности. С трудом поднявшись на ноги, летчик огляделся. Кругом белое марево. Бледный солнечный круг еле различался сквозь тучи и снег. Где упряжка? Ветер так и норовил сбить с ног. Но оставаться на месте – верная смерть. Чубаров поволок мальчишку. Куда идти он не знал. Метель не позволяла заметить хоть какие-то ориентиры. Он просто шел и надеялся выйти к старым домикам метеостанции. Может получиться сбить замок и пересидеть вьюгу. Шаг, второй… десятый… двадцатый… Дыхание  сбилось. Юрий Николаевич падал, поднимался и снова падал, и снова вставал. Тело юного пограничника давило немыслимой тяжестью. Потная маска, закрывавшая лицо, покрылась инеем. Ног он уже не чувствовал. Упал снова, и уже не пробовал подняться. Будь что будет. Очнулся Юрий Николаевич от того, что кто-то мокрой, теплой тряпкой вытирал ему лицо. Собаки!! И не тряпка вовсе, а язык. Вожак облизывал и теребил человека, заставляя его встать. Собаки!! Со стоном летчик поднялся на ноги. Только с третьей попытки он смог взвалить тело на нарты. Оленеводы показывали как можно закрепить груз на санях. Но пальцы едва сгибались, и Чубаров надеялся только на то, что сможет удержать тело и удержаться сам. Встал на полозья. И снова ветер в лицо. Снова свист вьюги. Одной рукой он судорожно вцеплялся в нарты, второй изо всех сил держал куртку лежащего на санях парня. И, кажется, ничего больше не будет. Только холод, ветер и снег. Они были и будут всегда.

Как собаки добежали до стойбища он не помнил. Пришел в себя только в чуме. В дрожащих руках была большая пиала с горячим бульоном. Пожилая женщина с тревогой смотрела на него. После первого глотка по телу стало распространяться блаженное тепло. Лицо горело. Чубаров даже не помнил, как его провели в чум, как сняли шапку, маску и варежки. Он мог только пить благословенную горячую жидкость. Женщина предложила кружку горячего чая. И только теперь, уже не торопясь, наслаждаясь, отпивая по глотку чай, летчик огляделся. У стены чума сидел мужчина. Чубаров с трудом определял возраст у ненцев. На его взгляд все взрослые были примерно одинаковыми лет до шестидесяти – семидесяти. А потом резко начинали выглядеть как старики. Так что этому ненцу могло быть и тридцать и пятьдесят. В отличие от одежды обычных оленеводов у этого парка была богато украшена вышивкой и какими-то бляшками. Женщина поднесла небольшую пиалу. Чубарова замутило, в пиале была кровь. Он судорожно замотал головой, борясь с позывами тошноты.

- Надо, - хрипловатый мужской голос звучал властно, - надо. Послушай меня, человек неба, надо сделать хотя бы три глотка, - шаман подошел к летчику. Смотрел в глаза. И Юрий Николаевич чувствовал, как этот взгляд пронзает насквозь. Солоноватая кровь наполнила рот. Чубаров судорожно глотнул. Раз, другой, третий. Потом быстро допил остывший чай.

- Хорошо, – шаман вложил пиалу с оставшийся кровью в руки Чубарова, - остальное отдай тадебцо. Просто выйди на улицу и поставь чашку на снег. Он выпьет. Надо.

Повинуясь приказу, летчик поднялся. Ноги были как ватные. Пиалу он прижимал к груди двумя руками, опасаясь пролить. Шел медленно, еле переступая ногами. Ветер стих. Но снег по-прежнему валил с небес. Мужчина опустился на колени. Голова кружилась. Пиалу осторожно поставил немного в стороне. И отполз в сторону. Надо отдышаться. Из снежной мглы вынырнул волк. Огромная белая зверюга вела себя так, точно он в лесу, а не в стойбище посреди людей. Не спеша стал лакать. Чубаров боялся пошевелиться. Волк вылизал пиалу и потрусил прочь. Потом Чубаров был готов поклясться, что зверь бросил на него насмешливый взгляд. С трудом поднявшись, летчик поковылял к чуму. Так началось его знакомство с шаманом.

Юный пограничник выжил. Что уж там делал с ним шаман никому не было известно. Но выходил. Только два пальца на ноге пришлось ампутировать. Но это уже позже. В больнице.

После этой памятной зимы Чубаров еще несколько раз прилетал в Амдерму и каждый раз виделся с шаманом. Иногда они молча пили чай. Иногда шаман собирал травы и мох, рассказывая зачем они нужны. Иногда расспрашивал о жизни в городах, неодобрительно покачивая головой. Однажды после встречи шаман протянул Юрию Николаевичу небольшую баночку, произнеся только: «Это сыну». В баночке оказалась на редкость вонючая смесь жира и каких-то трав. Это Чубарова понял уже в самолете. Забросив баночку подальше, Чубаров взял курс на Кабер. А дома…. Жена Зина с сынишкой были в больнице. Инфекционная пневмония. И прогнозы крайне неутешительные. Вот тогда-то Юрий Николаевич и вспомнил о заветной баночке. Так лечились ненцы. Но куда он ее дел? Перетряс всю кабину, потом взялся за дорожную сумку. Хотя вроде разобрал ее дома. Странно, но маленькая баночка нашлась в боковом кармане. Как она там оказалась? Он сам случайно положил или… Юрий Николаевич помотал головой, отгоняя навязчивые мысли. Чудес не бывает. Что помогло: мазь шамана или современные антибиотики? Но Илья поправился на удивление быстро.

И вот зачем он потребовался шаману, да еще и так срочно.

- Сядь, человек неба, - повинуясь властному голосу, Чубаров опустился на шкуры возле очага, - я знаю, времени у тебя мало. Небо ждет. Но выслушай меня. Наступит время когда в эти края придет смерть. Я прошу тебя, услышь тадебцо и сделай то, что должно.

- Я не понимаю, - Юрий Николаевич в растерянности смотрел на шамана, - что сделать? Какая смерть? Болезни, эпидемии?...

- Многое я вижу, но многое скрыто, - голос шамана звучал глухо, - вы живущие в городах больше не слышите мир духов. Ты все узнаешь в свой срок. Только обещай мне сделать то, что должно. Клянись небом.

- Как я могу обещать, сделать то, чего не понимаю…. Ладно-ладно клянусь сделать…. Все могу идти? Там самолет и меня ждут….

- Небом клянешься?

- Ну, хорошо…. Клянусь небом. Все мне пора. До свидания.

Странный разговор Чубаров тут же выкинул из головы.

«У-у-у-у, и-у-у-и-и, у-у-у-у-а-а-у-у». Волчий вой. Песня охоты и песня смерти. Чубаров рывком встал с дивана. Откуда волки в городе?! Жена спит рядом. Подошел к окну. Тишина. Успокоился, глядя на тихий ночной Кабер. Но во сне…. Во сне снова звучал вой. И стая бежала по следу, желая убивать. Детские руки, закрывающие лицо. Острые клыки…. Кровь и вой….

- Николаич, - диспетчер помахала рукой, - совсем с лица спал. В гроб положат и то лучше выглядеть будешь. Что-то случилось?

- Да вроде, ничего. Бессонница только замучила.

- К медсестре сходи. А я брать на себя ответственность не буду и выпускать тебя тоже.

Чертова Амдерма!! Привязалась как пиявка. Чубаров не мог перестать думать о маленьком северном поселке. Каждая ночь была наполнена волчьим воем, снегом, страхом, кровью. Каждую ночь ему являлись неказистые дома, чумы ненцев и люди… Люди, бегущие от волчьей стаи.

- Твою… - Чубаров, тихо, чтобы не разбудить жену вышел на балкон и закурил, - да прилечу я в Амдерму!! Сразу как выпустят. Только отвяжитесь с этими снами.

Странно, но утром он встал без головной боли, которая преследовала его последние несколько дней.

Земля уносилась назад. Труженник АН-2 не спеша летел на север. Чубаров стиснул штурвал так, что побледнели костяшки пальцев. Как, черт возьми, это получилось? Он не должен был лететь в Амдерму. Но Михалыч вывихнул ногу, и никого из летчиков больше нельзя было поставить на замену. И полетел он. Один. Даже без второго пилота. Без пассажиров.

- Плохи наши дела, - пожилой прапорщик Петр Петрович вытер лоб и тяжело отдуваясь, махнул рукой водителю, - езжайте. Сами разгрузитесь. Приду – проверю. На сколько ты тут застрял?

- Дня на два, на три, - Юрий Николаевич тяжело вздохнул. Самолетик еле дотянул до Амдермы. Начал бы двигатель барахлить раньше, вернулся бы не думая. Но сбой произошел ближе к Амдерме. Последние полчаса полета самолет то и дело пытался сорваться в штопор. Хорошо, что был военный аэродром. Связавшись с большой землей, Чубаров получил команду ждать окончания ремонта. А если что-то пойдет не так, то пришлют другую машину.

- Да уж дела. Только слушай. Постарайся к летчикам на постой определиться. И на улицу пореже выбирайся.

- Что-то случилось?

- Случилось…. Еще как случилось…. Слушай. Давай так…. Я сейчас быстро в часть метнусь . Все проверю. А то эти олухи побросают груз в кузове. Потом придумаю себе дело в городе…. В столовку приходи. Там расскажу. И то новый командир…. Ну да ладно…. Потом… Бегу.

Устроиться в общежитие летчиков у Чубарова получилось без труда.

- Территория части закрывается в 22.00. К этому времен Вам следует прибывать. Временный пропуск выписали, с собой берите документы. Ну, вот и комната. Изыски отсутствуют, но жить можно.

Бросив дорожную сумку на кровать, Юрий Николаевич поспешил в город. В ожидании знакомца решил немного прогуляться по центру. Все изменилось. С улиц города исчезли собаки. Сколько бы Чубаров не приезжал в Амберму он всегда удивлялся обилию собак в летние месяцы. В своих домах никто не держал на цепи Шариков и Бобиков. Да и ненецкие собаки иногда составляли местным компанию. Собаки дремали на солнце или выклянчивали вкусные кусочки возле столовой. А сейчас ни одной. Хотя…. Вон пожилая дама идет с редким в этих краях пуделем. Но обычных дворняг и ездовых собак не видать.

- Еле вырвался, - знакомый прапорщик не спеша отпил чай, - дела у нас не важные.

- Новый начальник отряда? – сочувственно покачал головой Чубаров.

- Ага. Удачно женился на генеральской дочке. Тесть его продвигал. Да вот незадача – помер. И некому было прикрыть очередной косяк. Так что сослали этого красавца в нашу глухомань. Только вот замашки барские изо всех щелей прут. Чуть что выговор, лишение премий. Куча мужиков уже рапорта на переводы написала. А заменить особо некем. Дураков добровольно ехать в наши края нет. Ну да ладно. Это все наши проблемы. В поселке неладно. Волки нападают. Всех собак перерезали.

- Что?! – Юрий Николаевич даже поперхнулся, - Волки?! Да они отродясь не подходили к Амдерме.

- Это раньше. А теперь только и слышен вой. И ненцы откочевали. К поселку близко не подходят. Так что не задерживайся. Улицы теперь в шесть пустеют. И поодиночке стараюсь не ходить.

- Меры – то приняли? Отстрел может или….

- Пытались. Только вот загадка. Местные охотники наотрез отказались. Даже объявленная за шкуры волков награда не заставила их стрелять в волчар. А мы и летчики пробовали. Только, понимаешь, стая как заколдованная. Нет. Что говорить, зверюг мы конечно знатно постреляли. А толку никакого…. Черт знает что твориться…. Звери должны бояться людей, а эти твари….

****

Еще два дня. И снова все не в порядке. Присланная деталь мотора оказалась бракованной, хотя инженеры на большой земле божились, что все проверили. Юрий Николаевич положил голову на руки. Боль разрывала голову. Еще бы Петр Петрович наконец-то замолк. Прапорщик бубнил и бубнил над ухом. Именно пограничник заставил Чубарова ехать к ненцам.

- Со мной они даже говорить не будут. Но с тобой…. Возможно, с тобой эти поедатели оленины будут откровенны. Давай, Николаич, вставай, поехали! Ну же!! Давай!!

Делать все равно было нечего. Чубаров от скуки был уже готов лезть на стену. И решил, что можно съездить к ненцам. Дорога заняла четыре часа. Далековато отошли от Амдермы. А потом…. При воспоминании об этом визите тошнота подкатывала к горлу. Их проводили в чум. А там…. Запах!! Запах крови, шкур и пота!!! Старуха сидела возле очага, помешивая бурлящую в котле жидкость. Чубаров прищурился, спасая глаза от дыма и одновременно присматриваясь. Кровь!! В котле варилась кровь! За спиной тихо чертыхнулся прапорщик.

- Рада тебе, человек неба, - старуха подняла голову и улыбнулась беззубой улыбкой, - нет страх. Пей. Кровь олень. Сила быть.

Чубаров попятился, судорожно сглатывая.

По-русски старуха говорила не очень хорошо, мешая русские и ненецкие слова. Приходилось переспрашивать, уточнять. Но главное они, вроде бы, поняли. Был убит белый волк. Убит в каком-то важном месте. Ненцы просили о какой-то помощи. Но им отказали. Шаман пропал. Ушел под землю.

- Он умер? – раз за разом спрашивал Чубаров.

- Не, - старуха раздраженно мотала головой, - нет смерть. Ушел. Глубоко ушел. Под землю ушел. Нет смерть!! Плохо!! Все плохо!! Волк мертв. Шаман ушел под землю.

Ничего больше не добившись, они вышли из чума. Чубаров остановился, полной грудью вдыхая свежий воздух. По дороге к вездеходу ГАЗ, Юрий Николавич еще раз, внимательно оглядел стойбище. Только теперь он стал понимать, что его так удивило. Ненцы отворачивались, едва увидев спутников. Какой-то мальчишка, выскочил из чума, намериваясь подбежать к летчику. Но был тут же возвращен обратно. И из чума послышался его возмущенный плач.

*****

Чубаров с тихим стоном обхватил голову. Как же ему хотелось исчезнуть из этой проклятой Амдермы. Но каждый раз проблемы. Сколько он уже маринуется в этом поселке? Неделю точно. И голова… Как проклятие какое-то… Болит не переставая. То тупая боль, то острая, точно в мозг вонзали раскаленную иглу. Таблетки не помогали. Он уже и в санчасть сходил. И все без толку…. Петр Петрович пропал куда-то. Хотя куда он мог пропасть. Все понятно – служба, есть служба.

*****

- Николаич! – заметив гримасу боли на лице летчика, пограничник чуть понизил голос, - давай-ка чайку заваривать. Лечить тебя будем. Вот травок полезных раздобыл.

- Петрович, мне врачи не помогли и твой веник мне сейчас как мертвому припарки.

- Не скажи, авиация. Наши медики следствие пытались вылечить, а я буду причину лечить. Не даром же у меня бабка в знахарках ходила. Да и здесь насмотрелся, мама дорогая. Весь атеизм коммунистический выветрился. Так что хош верь, хош не верь, а мыслю я это шаман с тобой связаться пытается. Ты у нас тепереча навроде ключа. Вот мы и будем этим ключом нашу дверку открывать.

- Петрович, твою ж…. Не части…. Я сидеть-то с трудом могу, а тут еще ты орешь над ухом. Какой ключ? Какой замок? Какой шаман?

- Для особо больных, - чуть медленнее продолжил прапорщик, - поясняю. Есть подозрение, что шаман поедателей оленины хочет с тобой пообщаться. И общаться он может только с тобой. А твой наглухо забитый коммунистическим материализмом и атеизмом мозг этому упорно сопротивляется. Поэтому голова и болит.

- Бред…

- Ну, попробовать то можно. Или ты и дальше будешь так сидеть до тех пор, пока боль станет настолько невыносимой, что впору будет застрелиться?

- Ладно, - Чубаров скривился от очередного приступа, - из чего там твой веник.

- Ничего криминального. Что-то в аптеке купил, что-то местная травница дала. Успокоительное больше: ромашка там, мята. Ну и к ненцам я скатался. Тамошняя карга дала какой-то мох. Шептала над ним что-то. Так что спать будешь как младенец. Главное сны запомни и мне перескажи. А я тут посижу, покараулю.

- А служба? - несмотря на боль, Чубаров недоуменно поднял брови.

- Без содержания написал. Так что птица вольная. А то знаешь ли волки всех собак зарезали и за детей принялись.

- Как за детей?! - охнул летчик, обессилено опускаясь на кровать.

- А вот так. Мало кто ребятню сейчас гулять отпускает. Но как ты их дома удержишь? Вот и тут сбежали брат с сестрой от строгой мамки. Да попались волкам на харчи. Парнишка-то убежал, а девчонка в больнице вчера померла. Так что давай, пей травку и спать. Ты наша единственная зацепка. Непростые это волки помяни мои слова. Знаешь сколько погранцы волков этим летом перебили? Из шкур можно шубы всей Амдерме пошить. А волки все в поселок лезут. Ладно, давай-ка, баю-бай.

Головная боль ушла под порывом ветра. Как легко и просто!! И кто сказал, что тундра некрасива? Под ним стелился ковер, переливающийся всеми оттенками зеленого, красные крапления цветов, голубые пятна озер. Свобода!! Свобода и ветер!! Он летел, как мечтал в детстве без всякого самолета. Внизу появились домики поселка, а на горизонте виднелись дымки костров и чумы. Далеко ненцы откочевали. При мысли о ненцах, Чубаров вспомнил, зачем он в этом сне. Порыв ветра понес его дальше, потихоньку опуская на землю. И тут он увидел…. Надо же!! Скала посреди тундры. Вот уж действительно чудо. В скале виднелся зев пещеры. И наверху росла парочка чахлых деревьев. Маленькая девчушка, лет пяти или шести козленком скакала возле пещеры и рядом с ней…. Чубаров попытался крикнуть, совсем забыв, что он всего лишь бестелесный дух и это просто сон. Но малышка ни капли не боялась огромной белой зверюги. Да и волк не обижал девочку. Они бегали друг за другом возле пещеры, и девочка играла с волком точно с домашним Шариком. Неожиданно зверь напрягся. Рыкнув, поднял на загривке шерсть. Девчушка притаилась в тени пещеры. Выстрел, от которого взлетели вспугнутые птицы. Потом еще один. Черт бы побрал этих охотников. Волк рванул к скале, а девочка, размахивая руками и что-то крича, бросилась навстречу идущему человеку. Еще один выстрел и маленькая фигурка осела на земле. В ту же секунду зверь, развернувшись, бросился в атаку. Но клыки слабое оружие против пуль. И белая шерсть окрасилась красным. Только теперь Чубаров рассмотрел на охотнике форму пограничных войск. Вот же ж… Мужчина метался по поляне возле скалы. Он поднял тело девочки и решительно зашагал в сторону. Потом вернулся. Раскачивался на земле, вцепившись руками в волосы. Вскакивал, бежал, возвращался. Наконец, он подхватил маленькое тельце и просто бросил его в пещеру. А потом туда же полетел труп белого волка.

- Ну и дела, - Петрович неодобрительно пожевал губами, после того как Юрий Николаевич рассказал ему странный сон, - ладно. Я займусь выяснением всех обстоятельств, а ты…. Ну не знаю… Погуляй что ли….

Легко сказать погуляй. Юрий Николаевич бесцельно бродил по улицам поселка. Петр Петрович развил просто бешенную деятельность. И откуда столько энергии у немолодого уже прапорщика? У ненцев действительно пропала девчушка. Судя по описанию именно та, которую видел во сне летчик. Но в милицию они не обращались, и там пожав плечами, списали все на несчастный случай. Съездили они с Петровичем и к одинокой скале. Действительно было на что посмотреть. Вокруг лежали черепа. Вроде и не хаотично, но порядок не поддавался никакой логике. Юрий Николаевич обошел вокруг: волчьи, песцовые, медвежьи… Был даже череп мамонта, наполовину вросший в землю. А в самой пещере обнаружились рисунки. Мамонты, волки, олени, охотники…. Все смешались в странном хороводе. Рисунки заполняли  стену и терялись где-то в вековечной тьме.

- Неуютно тут, - прапорщик поежился, освещая пещеру мощным армейским фонарем, - Пещера дальше идет, потом раздваивается. Не полез. Похоже там подземный лабиринт.

Тела девочки они не нашли. Только следы крови на стене. Но Петрович помотал головой в ответ на предположение о пиршестве диких зверей.

- Хоть что-то быда осталось… обрывки одежды или обуви. Нет, авиация, что-то тут нечисто.

****

Петрович то носился по поселку, то уезжал к ненцам. Даже в районный центр сгонял. А Юрию Николаевичу дел в поселке не было. Хорошо хоть голова перестала болеть. Точно оставили его в покое. Вот сегодня он опять зашел к механикам, которые матерясь, пытались снова и снова запустить мотор.

- Как проклятие какое,  - жаловался старший, - по отдельности все работает, а вместе никак. И связи с большой землей нет. Хоть ты пешком иди, хоть вдоль берега греби.

*****

Почти две недели жил Юрий Николаевич в Амдерме. Местные об отсутствии связи с большой землей особо не тревожились. Случалось во время снежных буранов и больше месяца самим обходится. А вот вконец обнаглевшие волки, странное поведение ненцев и местных охотников тревожили гораздо больше. Самое странное – поведение животных. Всех местных собак зарезали, А теперь погибла маленькая дочка одного из пограничников гарнизона. Хоть и старались не выпускать детей на улицу, да как же их удержишь. Отец на службе, мать пошла к соседке, а двое ребятишек на улицу. Мальчишечка убежал, а девчушка не смогла…. Говорят еще одного ребенка звери покалечили….

- Я плохо помню. Мне стало нехорошо: мутило, сознание путалось. Она искала фабрику-кухню. Точно, вспомнил! Когда меня повело, настойчиво пыталась утащить в соседний переулок. Мол, посидишь на лавочке, в себя придешь, оклемаешься. А она рядом побудет, позаботится.

- Да, дружище. Вчера, кажется, ты дважды спасся от упырей. В рубашке родился.

- Знаешь, Саш, мне совсем паршиво было. А потом позвонила Настя. Словно с глубокого черного колодца на свет божий вытащила – слабость ушла, перед глазами разноцветные круги мельтешить перестали. И вот что странно: до звонка Насти телефон молчал, а после – ожил, от вас куча сообщений пришла, извещения о вызовах пачками валились.

Трофимов прошел к окну, отодвинул запыленные жалюзи и долго стоял спиной к другу. Но даже когда он повернулся, буря эмоций еще не в полной мере улеглась на породистом лице криминалиста.

- Я привык иметь дело с покойниками. Это моя работа. Но мои мертвецы правильные. После захоронения добросовестно гниют в могилах, а не ходят по городу, не пытаются убить живых. Всю дорогу был уверен, что зомби – эффектная выдумка киношников. А теперь мы попали в зомбиапокалипсис местечкового формата. Почему эти двое отличаются от нормальных правильных покойников? Почему они хотят убить именно тебя? Где их искать? Так много вопросов, и ни одного ответа.

- Значит просто выполняем свою работу: собираем факты, анализируем, ищем общее и раскручиваем от исходной зацепки весь клубок.

- По Пряхиной у меня нет ничего.

- Погоди! Мне Ирина Крутова вчера говорила.

Кривошеев повторил коллеге рассказ краеведа. На количестве загубленных соратников запнулся.

- Двенадцать! Таких совпадений не бывает. Крутицкий с сотоварищами закопал двенадцать трупов в овраге. Пряхина загубила двенадцать душ. Мне сегодня еще сон приснился.

Трофимов нетерпеливо вздернул плечом, с осуждением поглядел на друга: мол, какой сон, когда в реальности такие ужасы творятся. Но Кривошеев вскинул руку в предупреждающем жесте.

- Ты выслушай. Мне приснилось, что бабушка пекла оладьи – в тарелке их было двенадцать. А потом уже не во сне в кофейне я из кусочков сахара сложил цифры единицу и двойку. Думаю, подсознание нетривиальным способом посылает сигналы.

- Что это дает? Время суток, дату, номер месяца?

- Выясним.

- Главное, не опоздать, - заметил Трофимов и сразу пожалел о брошенной фразе. Кривошеев натянуто улыбнулся, махнул рукой на прощание и вышел из кабинета.

***

Он брел по улице, погруженный в тревожные мысли. Криминальная бухгалтерия не билась, не получалось свести баланс и найти ключ к разгадке преступлений. Ноги вынесли к Чурилову оврагу. На Михаила вновь накатил приступ слабости и тошноты. Золото маковок храма нестерпимо горело в заходящем солнце, невыносимо резало заслезившиеся глаза.

- Их двенадцать, - пришла поздняя мысль.

Кривошеев вычислил, где прячутся упыри слишком поздно: с лавочки, поигрывая небольшим металлическим предметом, поднимался Аркадий Крутицкий в лоснящимся от синтетики спортивном костюме.

- Так и носишь эту дрянь с девяностых, - с трудом выдавил Михаил, борясь с поднимающимся к горлу спазмом.

- Не боись. Скоро в дорогой костюмчик принаряжусь, - оскалился Крутицкий, приближаясь.

Даже сквозь мутную пелену боли, застилавшую глаза, Кривошеев отметил, как нездорово (если такое словно применимо к покойнику) выглядит Крутицкий. Пергаментная желтая кожа так натянулась на черепе, что можно было изучать анатомию. Жидкие волосы на голове торчали грязными пучками, обнажая отслаивающиеся струпья. Один глаз впал внутрь, являя миру пугающий желто-багровый провал. Со вторым глазом тоже творились какие-то неполадки, и Крутицкому приходилось поправлять его скрюченной рукой с трупными пятнами и серо-коричневыми когтями. Мертвец источал нестерпимый запах.

- Тебе недолго осталось, - понял Кривошеев. – Ты ходячий труп, господин Крутицкий.

Того отбросило и скрючило, словно слова капитана полиции нанесли сокрушительный удар. Но мертвяк хотел добраться до Кривошеева во что бы то ни стало, перекошенный он сделал шаг в сторону Михаила. Полицейский содрогнулся от удушливой тошнотворной вони, отвернулся, чтобы не вдыхать исходившие от мертвеца миазмы, и понял, что попал в расставленную ловушку - Нина Пряхина маячила за спиной. С момента их встречи она превратилась в старуху: полуоткрытый рот зиял черной дыркой, ореховые глаза выцвели до желтого цвета и спрятались в недобрых складках век. Следы омертвения не так бросались в глаза, как у ее спутника, но уже пятнали руки с удлинившимися корявыми пальцами.

- Еще поживем. Твоей жизненной силы нам хватит на какое-то время, - похожий на ржавое дребезжание скрип уже не напоминал сочный голос молодой Нины.

Два упыря взяли капитана в клещи. Теряя сознание, Михаил услышал неистовый крик внезапно появившегося друга.

- Всем стоять! Не двигаться! Иначе буду стрелять…

Кривошеев рухнув на мощеную дорожку в Чуриловом овраге и провалился в непроглядную мглу.

***

Кто-то немилосердно хлестал его по щекам и звал. Нужно бы очнуться, но у Михаила совсем не осталось сил. Он больше не мог бороться – пусть упыри высосут всю жизнь и бросят его наконец. Зачем пытать? Зачем кричать? Но голос бился в уши, звучал набатом. Кривошеев с трудом разлепил глаза. И увидел Александра Трофимова. Друг немилосердно его тряс, бил по щекам, что-то говорил.

- Сашка, не мучай, дай умереть спокойно, – еле слышно прошептал Михаил.

Трофимов всполошился еще больше и обратился к кому-то за спиной Кривошеева.

- Он живой! Ты был прав!

- Не забудь. Ты обещал. Все передай, как я просил, - тихий неопределенный голос.

Михаил, все еще борясь с накатывающей тошнотой, медленно повернул голову. За спиной никого не было.

- Сашка, не кричи раненым маралом. Перестань трясти и бить меня как грушу. Видишь, я передумал умирать. Не заставляй пожалеть о принятом решении.

Трофимов помог подняться и дойти до скамейки, на которой недавно сидел Крутицкий. Михаил поморщился от отвращения, все еще чувствуя вонь гниющей плоти.

- Саш, мне послышалось или ты действительно обещал застрелить мертвяков чесноком?

Друг неловко усмехнулся.

- Я действовал импульсивно. Представь себя на моем месте. На тебя набросились два упыря. Они чуть не передрались, кто первым вонзит в тебя зубы и выпьет кровь.

Кривошеев в недоумении уставился на друга.

- Саш, но чесноком… Как?

- Не знаю. Не каждый день встречаешься с мертвяками. В следующий раз нечего изображать тургеневскую девушку, лежать в обмороке и ждать, когда тебя спасет прекрасный принц. Тем более ты похож на уродливую великаншу, а не на девушку в беде. А из меня никакой прекрасный принц.

Несколько секунд друзья сидели в смущенной тишине, а потом дружно застонали, поперхнувшись громким хохотом.

- Чесночный террорист, - просипел сквозь смех Михаил.

- Кисейная барышня, - не остался в долгу Трофимов.

Смех оборвался так же резко и внезапно, как начался.

- Саш, куда ты полез? Ты же знал, что и меня не спасешь, и сам погибнешь.

- Знал. Лучше стоять в стороне и ждать, когда два мертвяка тебя сожрут?

Кривошеев совсем обессилел, вокруг глаз легли сизые тени, щеки ввалились, делая черты лица резче, трагичнее. Он стал заваливаться на лавочке. Трофимов не дал другу упасть - подпер спиной.

- С кем ты говорил, когда я очнулся? – прошептал Кривошеев, когда немного отдышался.

- Пацан какой-то. Это он нас спас.

- Пацан? Никого не видел.

- Шустрый. Свинтил быстро.

- А эти где? – Михаил содрогнулся, вспомнив об упырях.

Трофимов мрачно молчал, слепо глядя на белые стены храма.

- Все произошло слишком быстро. Ты упал на землю, я подоспел почти одновременно с мертвяками. Когда они попытались тебя схватить, произошло что-то странное: мертвая плоть без огня обугливалась, обнажались кости. Упыри испытывали необъяснимую боль, визжали, корчились, но не оставляли попыток дотянуться до тебя. Их ломало, выворачивало, но они не отступали. Сквозь вой я не сразу разобрал хриплый скулеж старухи о каком-то обереге.

- Оберег? Нет у меня ничего, - Кривошеев обескураженно похлопал себя по карманам и нашел крафт-пакет с лепешками. Пораженно присвистнул. Протянул Александру. – Угощайся!

- Мне кусок в горло не полезет.

- Полезет, - уверенно сказал Михаил. – Упыри, видимо, из-за них не смогли нас сразу достать.

Полицейские сидели на лавочке и задумчиво жевали лепешки. Оба почувствовали себя лучше: уходила слабость, неизбежность смерти отступала.

- Думал, нам кранты, и тут вынырнул пацан. Худой, изможденный, полный решимости. Он определенно знал, что делать, и загнал упырей назад в логово.

- Логово? Что еще за напасть?  

- Чуть посидим, придем в себя и покажу. Неприметная рассыпающаяся в труху дверь. Изъеденная ржавчиной ручка. Истертые слепые ступени вниз - вход в подвалы бывшего НКВД. Здесь упыри и обосновались. Парень загнал их назад, а потом просто прикрыл ветхую дверь и пошел. Я испугался, как бы мертвяки не выбрались. А пацан безлико говорит, что нет там уже никого, можешь посмотреть, если не веришь. Мало чего боюсь, но здесь испытал животный страх, пока дверь приподнимал, заглядывал. Ни ступеней, ни прохода – газон зеленеет. Логово захлопнулось и заперло упырей.

Друзья посидели еще немного и почти докончили презент от кофейни. Остался один хлебец.

- Миш, а пацан твой знакомый. Он просил передать, что сегодня вечером наведается к тебе домой в гости и все объяснит.

- Саш, что же ты молчал? Пора мчать домой. Гость у меня сегодня, а я и не знал.  

***

- Ты? – выдавил Михаил. Такого глубокого потрясения он давно не испытывал.

- Я, - голос спокойный, ровный, бесцветный.

- Но как?

- Сам не знаю. Прими мое присутствие как данность.

- И давно ты… здесь.

- Сегодня вечером пришел.

- А где был раньше?

- У меня нет ответа на твой вопрос. Я не знаю. Впустишь в квартиру?

Кривошеев только сейчас понял, что стоит на пороге.

- Не можешь зайти, если не приглашу? – понимающе уточнил Михаил.

- Ты же знаешь, что граница дома – непростое место. Пока не позовешь – порог не пускает, защищает тебя.

Кривошеев жадно смотрел в распахнутые серые глаза Никиты Травникова. Казалось, перед ним стоял все тот же юноша с фотографий из опустевшей квартиры – отличник, выпускник школы, любимый сын. Но в глубине глаз пряталась смертельная усталость, проглядывала не свойственная юности тоска. Михаил шагнул чуть в сторону, открывая вход в квартиру - приглашающий жест руки, согласное движение головы. Никита на секунду замер на пороге, а потом неслышно шагнул внутрь жилища Кривошеева, глубоко вздохнул, словно привыкая к воздуху дома и дружелюбно улыбнулся.

- У тебя хорошо. Легко дышится.

Они прошли в комнату.

- Кофе? – неуверенно спросил Михаил.

- Фрукты. Больше ничего ни пить ни есть не могу, - печально ответил Никита.

И тогда капитан полиции вспомнил, как участковый Тушин рассказывал: в день пробуждения от годовой пьянки Травниковы как заполошные с блаженно-счастливыми лицами бегали по магазинам и скупали фрукты. Никита сидел на диване, чуть наклонив голову, согласно кивнул, словно слышал мысли собеседника и одобрил ход рассуждений.

- В первый раз проснулся утром в своей кровати. Пыль, затхлый гнилостный запах. По футболке полз таракан. Брезгливости никакой не испытал. С эмоциями вообще было глухо, никак. Встал, прошел на кухню, откуда доносились искаженные и неузнаваемые голоса родителей. Увидел их и нахлынули чувства: ужас, жалость, злость и любовь. Ты бы видел маму, когда она заметила меня. Не мигая смотрела косящими пьяными глазами, слепо поводя рукой в отрицающем жесте. Отец вскочил с табуретки с противном чавком (липкое сиденье не сразу отпустило засаленную ткань брюк), лицо поехало в странной гримасе – то ли готов заплакать, то ли бухнуться на колени и молиться, то ли вопить от ужаса. Первой пришла в себя мама. Подошла, долго не решалась дотронуться до меня, а потом как-то враз поверила в реальность происходящего, всхлипнула и обняла так сильно, словно пыталась вжаться всем телом. Отец с искривленным ртом начал заваливаться. Я испугался, что его удар хватит. Но нет! Он рванулся к нам с мамой, сгреб обоих и затрясся в беззвучных конвульсиях. Я до этого мгновения никогда не видел, как плачет отец.

Никита замолчал, вновь переживая момент встречи с родными. Михаил не торопил, потрясенный непостижимой патологией, которая сидела напротив, говорила и чувствовала; хотя по всем законам мироздания это тело уже несколько лет поглощали могильные черви.

- Не нужно так мрачно, - апатично произнес Никита, вновь прочитав мысли Кривошеева. – Предлагаю поскорее покончить с историей. Я отправил родителей смывать с себя все непотребство. А сам принялся драить кухню, мечтая увидеть медовый цвет столешницы. Они вышли из ванной просветленные, мягко и трепетно улыбаются, мокрые волосы тщательно расчесаны на пробор. Отец - в белой футболке и хлопчатобумажных нижних кальсонах (где только откопал их? Сроду не носил), мама – в белейшей хрусткой от новизны ночной сорочке до пят. Стоят оба и, не отрываясь, смотрят. Я не сразу сообразил, что говорят. А они, оказывается, решили, будто я пришел за ними, чтобы прекратить мучения на этом свете и забрать с собой. Говорят, что давно готовы к дороге, что хоть сейчас согласны отправиться, вот только на меня еще хотят налюбоваться напоследок настоящими живыми глазами. Как меня проняло, как подбросило и взорвало! Сначала наорал, а когда мама заплакала – беззвучно, с мокрыми дорожками по щекам, испугался, заставил себя успокоиться.

Глаза Травникова потемнели. Он вновь замолчал. Лишь руки говорили о внутренних переживаниях юноши: пальцы сплетались, заключали друг друга в тиски, страдали и волновались.

- Весь день мы цеплялись друг за друга и боялись расстаться. Вечером заснул в своей кровати на свежевыстиранном постельном белье. И все… Больше ничего до следующего дня рождения. Первые два года находился словно в густом тумане, выплывал только на сутки. Мир обрушивался на меня красками и звуками, запахами и прикосновениями, чтобы потом на долгий срок вновь погрузить в глухое и неосязаемое ничто. А на третий год что-то сдвинулось. В голове крутились обрывки знаний, остаточные следы эмоций. Разум что-то нащупывал, довинчивал. И ведь я почти докрутил, почти понял. Но спроси сейчас, что именно – не скажу. Мне не дали времени сложить картинку – убили родителей. Подозреваю, мама с папой не сопротивлялись, они хотели умереть.

Кривошеев нахмурился, происшествие в квартире Травниковых он тоже квалифицировал как убийство. Комната погрузилась в напряженную тишину. Лишь вечерний свет проникал сквозь не зашторенное окно, углублял тени предметов, подсвечивал светлые поверхности, придавая им графичность. Легкие пушинки огненными искрами танцевали в воздухе неспешный завораживающий танец. Никита пристально следил за медленным кружением пламенеющих в лучах заходящего солнца пылинок. Его бледное лицо, озаренное закатным светом, обманчиво зардело румянцем.

- Для родителей жить и любить меня было одно и то же, - продолжил он тусклым голосом. – Мое возвращение стало возможным лишь благодаря неистовой силе любви. Во мне пробудились все чувства: любовь, жалость, обида и стремление отомстить. Моя ненависть взывала к ним. И они пришли – алчные, безжалостные, голодные души. Прорвались раньше срока в мир живых и первым делом убили маму и папу, чтобы запереть меня в пустоте навеки. У них почти получилось. Я бы не вырвался без тебя.

- Меня? – ошеломленно произнес Кривошеев.

- Ты принес добровольную жертву, когда поранился и окропил кровью фотографию. Открыл мне дверь в мир живых.

Никита рассказал Михаилу о необратимой силе заклинания на крови. Когда капля крови Кривошеева упала на снимок юноши, добровольная жертва была принята. Возвращение Травникова в мир живых стало лишь вопросом времени. Упыри знали, что Никита идет - единственный, кто властен над ними и может загнать назад. Звериным чутьем просчитали, как предотвратить неизбежное - убить совершившего жертву на крови, пока Никита находится в пограничном состоянии перерождения. Они торопились и совершали одну ошибку за другой. Думали встретиться с обыкновенным человеком, но им противостояла сила родовой крови, которую аккумулировали предки Кривошеева – знахари, травники, повитухи и иные сущности светлого ведовства. Родовая защита берегла так надежно, что упырям пришлось рисковать. Слишком ненасытные, самонадеянные и злые. Они вынуждены были все дальше уходить от логова в погоне за Михаилом, хотя только темное место замедляло процесс превращения их мертвых душ в тлен.  

Кривошеев почувствовал, как тревога холодными тисками сжала сердце. Мужчина прошел на кухню, налил в бокал холодной воды и выпил ее залпом. Беспокойство чуть отпустило, и полицейский смог слушать дальше.

Апатичный голос Никиты, похожий на тихий шелест, рождал фантастические картины. Светлым душам дозволяется вернуться домой, где любовь родных согревает и питает изголодавшиеся сущности. Мир нарек светлые души ангелами. Мир не принимает ангелов, но и не проявляет враждебности. Иная участь ждет темные души. Те могут просочиться только во временное убежище и затаиться от возмездия. Но логово не дарует сил, не защищает от вырождения. Для Пряхиной и Крутицкого ключевое зло сошлось в старом овраге. Здесь она предала себя и обрекла товарищей на верную смерть. Здесь он истязал и убивал. Когда мертвые разорвали ткань мироздания, открылось логово. Темное место, распираемое страстями, вскормленное многолетней жестокостью. Даже возведение храма не намолило овраг, не очистило полностью от скверны. Логово, как и они, содрогалось от алчности, жаждало реванша и возвращения из забвения.  

- Они ошалели от первой победы и поставили все на карту, лишь бы остаться, - продолжил Никита. - Каждый выход из логова истончал их переклеенные и залатанные наспех сущности. Каждая вылазка оставляла новый рубец и выдирала кусок из ущербной души. От них практически ничего не осталось. Они стали еще мертвее, чем пришли. Трансформация вырождения уже началась, терзая свирепым голодом. Родовая кровь, которая течет в тебе, могла чуть усмирить ненасытную жажду. И они напали с еще большим ожесточением и решимостью.

Михаил вновь пережил сцену нападения. Внутренне содрогнулся.

- Ты спас нас. Саша сказал.

- Он ошибся. Я только отправил вырожденцев назад. Безумная идея твоего друга с чесноком обескуражила Крутицкого и Пряхину, дала вам время продержаться и противостоять злу. Печать родовой защиты, которой ты отмечен, ваша неистовая самоотверженность и мужество оказались спасительной броней против нечисти. А ты еще подстраховался, захватив мощнейший оберег от любой формы нежити - лепешки на живой закваске.

- Хлебцы все же помогли! - Михаил решил непременно заглянуть в кофейню и поговорить с удивительно прозорливой девушкой - обладательницей лучистых серых глаз.

Никита напряженно замер, пытливо прислушиваясь к внутренним ощущениям. В наполненной закатным светом комнате поселилась настороженная тишина, сквозь которую не мог прорваться ни монотонный шум вечернего города, ни рваные звуки работавшего у соседей на полную громкость телевизора. Впервые за все время разговора на лице юноши отразилась буря эмоций – недоумение, обескураженность, отчаяние и надежда. Она продолжала таиться в глубине потемневших серых глаз, когда Никита судорожно глотнул.

- Я чувствую вкусный запах.

- У меня шаром покати, - покаянно развел руками Кривошеев. – В холодильнике пакет с майонезом сражается с бутылкой кетчупа за право называться верховным властителем.

- А лепешки остались?

- Вот я дурилка картонный, обалдуй ушастый! Что-то осталось. Ты извини, мы с Саньком лепешки погромили. Только последнюю не прикончили.

Михаил принес порядком помятый крафт-пакет, протянул его Никите. Юноша зачарованно закрыл глаза, пряча надежду. Достал лепешку, принюхался, медленно поднес ко рту, откусил и прожевал. Застывшее на лице напряжение сменилось умиротворением. Травников счастливо улыбнулся.

- Кажется, вынужденная фруктовая диета закончена. Я так соскучился по нормальной еде. Спасибо!

Кривошеев с удивлением заметил, как бледное лицо юноши налилось настоящим живым румянцем, волосы приобрели блеск, на шее ритмично запульсировала жилка.

- Ты меняешься, - поразился мужчина.

- Вновь чувствую себя живым! - потрясенно прошептал юноша. Он продолжал сидеть с плотно сомкнутыми веками. На реснице заискрилась слеза, повисла, а потом медленно проторила мокрую дорожку по щеке. Никита удивленно провел ладонью, смахивая солоноватую влажность. – Плачу?

Он болезненно скрючился. Светлые волосы упали на глаза, занавесили лицо. Юноша забился в дерганых конвульсиях, не на шутку испугав Кривошеева. Тот растерянно рванулся к Травникову, не представляя, как помочь. Наклонился и понял, что Никита надрывно смеется. Михаил обескураженно отшатнулся.

- Болит сердце и дышать трудно… Как больно, но какое это счастье - жить! Меня переполняет жизнью. Знаешь, пожалуй, чересчур много для одной прошедшей через смерть сущности. Преступно расточительно оставить все себе. Если правильно распоряжусь и разделю на троих, смогу вернуть родителей!

Он вскочил – красивый, юный и живой - поспешил к выходу. Уже на пороге обернулся.

- Михаил, я в неоплатном долгу. Мы еще встретимся, а сейчас ухожу.

***

Рано утром полицейский вновь оказался перед дверью с причудливыми ручками и яркими витражами. Он чувствовал странную непонятную робость. Распахнул дверь и вошел в знакомое помещение, встретившее его ароматами свежей выпечки и кофе. За стойкой стояла незнакомая кареглазая молодая женщина.

- Здравствуйте. Я могу поговорить с вашей напарницей?

- Невозможно! – приветливо взглянула сотрудница кафе. – Я работаю одна, без сменщицы.

- Как же так? Вчера была другая. Мне необходимо поговорить с ней.

Растерянная улыбка маской застыла на лице, женщина порывисто одернула рукав блузки, в голосе появилось напряжение.

- У нас нет другого сотрудника.

- Простите, - Кривошеев решил не настаивать, чтобы еще сильнее не напугать. – Видимо, перепутал кофейни. Не успел толком проснуться.

Михаил был на выходе из зала, когда взгляд зацепили детские рисунки на стене. Вернее, он видел только один - иллюстрацию с пожилой женщиной в платье в горошек. Подошел ближе, вгляделся: лучистые серые глаза, сдержанная с легким лукавством улыбка, непослушные седые волосы, выбившиеся из простой прически. Схожесть с покойной бабушкой возымела силу нокаутирующего удара - мужчина задохнулся, не в силах протолкнуть воздух в легкие, на глазах выступили слезы.

- Кто нарисован на этом рисунке? – не узнал собственный хриплый от волнения голос.

- Не знаю. Нашла рисунок в кладовке в первый день, когда подписала договор об аренде помещения. Поняла, что можно построить концепт кофейни на семейных ценностях и украсить стены детскими картинками. Остальные рисунки рисовали мои малыши. А бабушка (мы с детьми так назвали героиню рисунка) стала хранительницей кофейни!  

- Бабушка? Да, вы правы! Берегите ее, - Михаил вновь повернулся к таинственному рисунку, произнес одними губами. - Спасибо, бабушка, что и после смерти присматриваешь за своим внуком. Мне так тебя не хватает.  

***

Поздно ночью Никита Травников в домашних шортах и растянутой футболке вышел на улицу. Он очень боялся не сдюжить, а в пустой квартире страх одолевал, вселял сомнения и нерешительность. Когда задумал свершить невозможное, нельзя позволять себе даже тень неверия. На холодном ветру кожа покрылась мурашками, волосы на теле встали дыбом. Страх отступил, оставив юношу наедине с телесными невзгодами. Никита немилосердно мерз, но упорствовал и не возвращался в квартиру. Хотел закоченеть так, чтобы потом в тепле дома бесповоротно чувствовать себя живым. Онемевшие от холода губы растянула улыбка – он вновь поверил, что справится и скоро услышит родные голоса мамы и отца.

Александр Трофимов с наступлением ночи впервые испытал животный страх темноты. Черные тени мерещились в углах квартиры. Мужчина зажег все светильники, но паника не ушла, мрачные тени, рожденные исстрадавшимся воображением, не исчезли. Полицейский решил бороться с новой напастью проверенным способом – посмотреть страху в лицо! Он накинул верхнюю одежду и шагнул в темноту ночного города. За каждым углом и подворотней ему грезились ожившие мертвецы. Александр намеренно направлялся в самую гущу пугающей тьмы, чтобы убедиться в безопасности сумерек. Он праздновал маленькие победы над своим страхом. Мужчина нырнул в очередной угрожающий черной пастью переход, когда ожил телефон. Звонила мама. Лицо Александра в нестройной подсветке экрана аппарата озарилось мягкой улыбкой: мама всегда непостижимым образом знала, когда сыну нужна поддержка.

- Сашенька, мне не спится. Приходи, я напекла твои любимые печенья с корицей.

- Мама, минут через пятнадцать буду. Ставь чайник на газ.

Он спокойно шагнул в чернильную темноту старого переулка. Все страхи отступили – в отроческом доме ждала мама!

В эту ночь еще один человек всем сердцем стремился домой. Анастасия Суркова ехала в автомобиле и пристально вглядывалась в густую темноту – она высматривала въездную стелу, чтобы поздороваться с каменной глыбой, на вершине которой плыло наименование родного города. Только исполнив приветственный ритуал, Настя чувствовала себя под защитой дома. Девушка вымоталась, проваливалась в сладко-вязкое небытие, вскидывала голову, терла утомленные глаза и вновь проигрывала битву с усталостью. Сумерки окутывали автомобиль, убаюкивали и пели усыпляющие монотонные песни. Девушка боролась, не поддавалась. Когда впереди вырос монумент, она облегченно вздохнула и беззвучно прошептала слова приветствия. Тревоги мигом улетучились – скоро Настя шагнет за порог дома и обнимет любимого.

Михаил Кривошеев спал. Он чувствовал себя совершенно счастливым. Вновь был маленьким ребенком - стоял босыми ногами на деревенской дороге и ждал бабушку. Мягкая густая пыль щекотала пальцы ног. Мальчика наполняло предвкушение! Вскоре появилась бабушка, в руках на рушнике с желтыми полосками она несла ароматный каравай. Мальчик восхищенно рассмеялся и поспешил навстречу.

- Мишутка, я познакомилась с твоей невестой, - грудной голос достиг самого сердца.

- Бабушка, я ж маленький. Мне рано женихаться. А что ты принесла?

- Глупенький какой. Совсем еще дитя, а должен помочь другому обездоленному несмышленышу. Ему сейчас страшно и трудно. Слыханное ли дело, сам только переродился и еще не закрепился на этом свете, сил, как у малого котенка, а взялся за невиданное – две светлые души переправить с мир живых со дна безвременья. Но вдвоем вы справитесь. А пока поделись с ним хлебом на живой закваске. Каравай вместе с Настей испекли – свято соблюли все каноны.  

Михаил открыл глаза, разбуженный тихим скрипом открывающейся входной двери. Он еще чувствовал вес и тепло каравая, его терпкий чуть кислый запах, когда встал с кровати и направился в коридор. Вихрь, пахнущий спелыми яблоками и свежеиспеченным хлебом, налетел, закружил, заключил в объятия.

- Настена?

- Я дома, родной! Так соскучилась!