Кот Матроскин сребристый хвост, седые бока
Кот Матроскин сребристый хвост, седые бока,
идёт тяжёлой поступью в матросские облака
метут семь ветров и шерсть по всем четырём углам,
по всем четырём сторонам, и слеза выпадает в снег.
Идёт Матроскин, гроза мышей, вот был, заболел и слёг.
Во всех полях завывало «ла-ла-ла,
ууу, аыа, бубу, не умирай, котей».
Теперь Матроскин идёт себя показать, посмотреть людей.
И как вышел в поле титанов коготь, злаченый клык,
все пташки воспели радостное «курлык»,
берёзки склонили белокаменное чело,
а он всё шёл, не понимающий ничего.
И как поднимался плач за ним – он не знал,
и как обрывался закат за ним – он не знал,
и как разверзался ад, и рай превращался в лай,
и мир, черно-бел, таял, мерцал, ал
и как Дяде Фёдору крик гортань разрывал ‒
он не знал, не знал.
И встала пред ним Смерть, слепые глаза, тупая коса,
и говорила ему таковы слова:
«Ой ты, кот Матроскин, добрый молодец, явился, один, как перст,
и Печкин тебя не выдал, и Шарик тебя не ест,
трижды три года, все девять жизней извёл, изъял,
знать и тебя можно схватить за хвост, и в тебе изъян».
Отвечал ей Матроскин да таковы слова:
«Посмотри в меня, Смерть, глупая голова,
али шерсть моя не шёлк да глаза не мёд?
али шаги не бархат, али голос мой не ревёт?
али не быстры лапы, али мимо проскочит мышь?
али не я живее ноныча всех живых?»
И смеялась Смерть, и тянула длань,
доставала «Вискас» и «Китикет»,
и рычал Матроскин, искрилась шерсть,
так, что грозовой потянулся дух,
но, сверкнув глазами, замялся вдруг.
И пошёл Матроскин за Смертью сам.
Отворяла Смерть храмовы врата,
и урчала, внутренне гогоча.
А Матроскин встал и глядит смурно
и решиться не может, а Смерть пыхтит
(тяжелы врата, будто жизнь моя)
и всё ждёт, когда же котей войдёт.
И пока Пушистый стоит у врат,
у Костлявой нету других забот:
то шажочек сделал спесивый кот,
то на жопу сел и поёт-мурчит.
Вот с тех пор говорят, что по всей земле
никакой уж Смерти в помине нет,
уже сотни лет не видал никто,
так живут, о Матроскине позабыв.
(с) Мария Дахмаева