Калмыкия.
Листала фотографии и наткнулась на фото из отпуска. Немножко Калмыкии.
Листала фотографии и наткнулась на фото из отпуска. Немножко Калмыкии.
Пришел как-то на день рождения к новой знакомой. Денег в те времена ни у кого особо не водилось, подруга отмечала ДР дома с родителями. Сели за стол, народу человек двадцать, молодых и взрослых поровну примерно. После первого тоста стало понятно, кто есть кто. Смотрю, у отца ее лицо знакомое, только к разгару застолья по его рассказам понял, где видел его до этого. Он раньше на рынке вещами торговал, а рынок в конце восьмидесятых – начале девяностых был единственным источником обновок. Потом инсульт перенес кое как, теперь жена торгует, а он дома сидит. Рассказал он историю про начало своей бизнес-карьеры.
Союз развалился, мужик работу потерял, но остались сбережения. Смотрю, говорит, все в рубашках шелковых ходить стали. Красивые рубашки, модные. За столом половина гостей в таких сидела. Я в том числе. У меня вообще три таких было: белая, черная и зачем-то красная.
Ну и решил он закупить их на продажу. Собрал пожитки, взял ссуду и по совету одного знакомого, у которого «брат торгует», рванул в Китай. Небольшая китайская деревушка была построена вокруг огромного крытого рынка. Почти у входа он сразу заприметил оптовика с нужным товаром. Решил дальше не бродить, время – деньги. На прилавке ценник в 1$. Прикинул: у нас такая пять-шесть баксов стоит, значит, четыре-пять баксов «навар». Уже хорошо, но для приличия решил немного поторговаться, а вдруг?
- По пятьдесят центов возьму! – с места в карьер рубанул папаша.
- Доллар, - не уступал китаец.
- Шестьдесят центов, вагон брать буду! – не унимался начинающий бизнесмен, а сам заметил, что ему уже начинает нравиться такой вот торговый напор.
- Девяносто, - начал подвигаться китаец.
- Ладно, уговорил, шестьдесят пять! – обрадовался отец.
- Девяносто пять, - прищурился местный.
Сторговались на восьмидесяти центах, чувак довольный, закупил реально целый вагон. Для нашего городка это довольно много, можно было каждого жителя тремя единицами отоварить, еще и на сельских хватило бы. Вернулся домой, там начало весенне-летнего сезона, самая, такскать, маза торговать. Встал за прилавок и пошли дела медленно, но в гору. А тут конкурент лезет с расспросами, мол, где и почем взял? Секрет фирмы, говорит. Через неделю эти двое «рубашечников» уже сдружились. Выпивать на пару стали, тут батя и «раскололся», что закупил вагон этих рубашек у сговорчивого китайца аж по восемьдесят центов. «Прикинь, какой навар получится!» Конкурент аж поперхнулся. Батя по-отечески так его по спине похлопал: «Ничего, будет и на твоей улице праздник! Я тебе координаты того рынка дам, в следующий раз тоже у него отоваришься». Но сосед, прокашлялся и сквозь смех: «Пиздец, Михалыч, глухо тебя наебали. Этим рубашкам в Китае красная цена – двадцать центов, а крупным оптом их вообще по весу продают». Михалыч разметал посуду и засобирался чуть ли не прям щас в Китай найти того хитрожопого торгаша, да в глаза его честные посмотреть. Но товарищ вразумил, толку нет, законы рынка, предъявить нечего, да и понятия у них не те.
Тут инсульт мужика и накрыл. А жена его этими рубашками еще три сезона торговала. Через несколько лет, говорит, на месте той деревеньки был уже мегаполис.
Ехал недавно из родного города домой в не родной и взял в попутчики двух студентов: парня и девушку. Полпути они молча сидели в наушниках, уткнувшись лицом в смартфоны. Потом гляжу, познакомились, болтать начали (хорошо, что не переписываться друг с другом). Сам молча еду, чтоб молодым мешать. Слышу монолог девушки о школе, которую она еле-еле закончила. Рассказывала о нелюбимых предметах и учителях. Зашел разговор и о «химичке». Я тоже химию не любил. Услышав, как «химичка» на первом же уроке заявила, что будет снижать оценки на один балл ради стимула, ну чтоб детки к совершенству тянулись, я спросил, как её звали. Это оказалась моя родная «химичка». Подумать только, я закончил эту школу чуть больше двадцати лет назад, а химию изучать начал и того раньше – и, черт возьми, эта «химичка» уже тогда была в возрасте. Со слов попутчицы она уже очень старенькая, но все еще преподает и, судя по всему, из школы уходить не собирается.
Я вспомнил её, как она смешно сокращала слово «ребята» до «бят», как мы чудили на лабораторных работах (а кто не чудил?). Но я не вспомнил ничего, за что ее можно было не любить. Но все без исключения мои однокашники ее очень не любили. Я вам не скажу за всю Одессу, но лично мне сразу не понравилась эта её непонятная манера занижать оценки на целый балл. До того дня я учился на «отлично» и четверок отродясь в дневнике своем не видал. Вот только когда я осознал, вернее, представил, что с таким учителем по химии мне никогда не получить «пять». Скорее всего, у меня даже появятся и «трояки», если я вдруг отвечу на «четверку».
Так и вышло. Просто с таким педагогическим подходом я сразу не согласился и превентивно решил не посвящать себя изучению этой, возможно, интереснейшей науки. В итоге в аттестате я заимел удовлетворительную оценку.
Вспомнили мы и еще одну учительницу. У нас она преподавала физику и астрономию. У моей попутчицы она была «математичкой». Оказалось, у неё всё те же привычки, всё те же ярлыки, такой же нервный и неприятный, срывающийся на фальцет голос. В речах моей юной попутчицы чувствовались раздраженность и нелюбовь. Я помню эти чувства, сам испытывал их после окончания школы, когда с облегчением выдыхал: «наконец-то!» Но со временем они как будто тают и сейчас я, вспомнив о них, немного взгрустнул. Я даже захотел зайти к ним в школу и поздороваться, попить с ними чайку в учительской. Только вот боюсь, сказать мне им будет нечего.
Память – интересная штука, она как библиотекарь лениво сохраняет наше прошлое ради нашего же будущего, прячет на самую высокую полку, чтобы потом, кряхтя, достать, сдуть пыль и с особой осторожностью выдать настоящему во временное пользование. Из-за этого твои попытки вспомнить что-нибудь в самый ответственный момент порою выглядят так, будто ты суетливо копошишься в собственной памяти, словно подслеповатая старушка на кассе гипермаркета, которая никак не может нащупать у себя в сумке этот чёртов кошелек. А позади уже столпилась очередь других нужных мыслей, которые нервничают, спешат куда-то, просят поторопиться или хотя бы открыть другую кассу.
А еще бывает так. Ты вспоминаешь смешной эпизод из прошлого, рассказываешь своим сорокалетним однокурсникам на встрече выпускников, а в итоге оказывается, это происходило вовсе не с тобой, что ты в лучшем случае был всего лишь очевидцем. Например, давным-давно тебе рассказали что-то забавное в настолько ярких красках, что ты влюбился в эту историю и представил себя её героем. До такой степени представил, так убедительно, что спустя несколько лет пару раз пересказал её от первого лица на дне рождения нового коллеги или нового друга в кругу таких же новых знакомых. Естественно, ты добавил туда более ярких красок, заменил место и действующих лиц, и твоя новая аудитория хохотала от души. Спустя год, на том же дне рождения собрались те же люди, ну или почти те же, и кто-то при виде тебя вспомнил ту самую хохму, в которой, несомненно, главным героем для всех был уже ты. И всё. Теперь программа памяти перенастроена, счетчики обнулены и ты уже свято веришь, что это происходило именно с тобой и именно при таких обстоятельствах. А потом ты оказываешься на этой проклятой встрече выпускников, где, благодаря менее впечатлительному однокурснику, выясняется вся правда. На следующий день рождения своего нового друга ты идешь уже немного грустный, с надеждой, что никто сегодня не вспомнил ту историю…
Но бывают и другие эпизоды, которые помнишь до мелочей, чаще они немного грустные и, как правило, всплывают в памяти контекстно, независимо от того, хотел ты этого или нет. Бывает, что чувства с годами притупляются и нет уже тех неприятных ощущений, но ты всё равно прекрасно помнишь или, скорее, представляешь, каково тебе было именно в тот момент.
Когда мы с сестренкой были детьми, каждое лето отец брал путевки на всю семью в один и тот же дом отдыха в Архипо-Осиповке. Туда было очень непросто попасть и там было здорово: закрытый пляж в трехстах метрах от порога, санаторные книжки как пропуск (очень сложно было их не намочить), большой хвойный парк, речка неподалеку. Ну и, конечно же, кукуруза, чурчхелла, пахлава – как же без них на море? На первом этаже дома отдыха была игровая комната. Не такая, какой ее представляют нынешние дети, а по-настоящему классная игровая комната. Вдоль стен красовались игровые автоматы: футбол, хоккей, баскетбол (сейчас аналогичные автоматы тоже можно встретить в магазинах, но до этого я не встречал их больше двадцати лет), симуляторы автогонок (там машинка стояла на месте, а диск-дорога с тоннелями крутился, и игрок при помощи руля мог лишь изменить положение машинки относительно центра, чтобы попасть в тоннель и не врезаться в стену). Обычно такие игровые автоматы запускались при помощи монетки или жетона, как кофейные аппараты в торговых современных центрах, но в санатории все было бесплатно, стоило лишь нажать кнопочку и один сеанс твой. Самым популярным, конечно же, был морской бой. Там всегда толпились и мальчишки, и девчонки – были длиннющие очереди. Игрок становился на табуретку и прислонялся лицом к поворотному перископу, на рукоятках которого были заветные красные (или всё-таки белые?) кнопочки запуска торпед. Правда, этот перископ больше напоминал прорезиненную маску для подводного плавания. А рядом с перископом был «глазок», через который можно было понаблюдать за ходом игры товарища.
Мне тем летом исполнилось одиннадцать. Зал был переполнен детьми и их родителями, я стоял один где-то в конце очереди к Морскому бою и надеялся успеть сыграть хотя бы разок перед обедом. За мной очередь занял дяденька с сыном чуть младше меня. Спустя некоторое время этот дядя поинтересовался, откуда приехал такой необычный азиатской внешности ребенок. Я ответил как обычно: из Калмыкии. Дядя призадумался и спросил: «А не в Калмыкии ли случайно в прошлом году детки заболели СПИДом?»
Действительно, в 1988-м году Элиста «прогремела» на весь Союз сенсационной новостью о вспышке заражения СПИДом. А уже в 1999-м число пораженных Чумой ХХ века возросло аж на 200%. Цифра действительно была ужасающая.
Я, естественно, знал об СПИДе в Элисте. О нем у нас не говорил, разве что, мертвый. И даже для малолетнего меня эта информация не была новостью – мы уже успели обсудить ее на уроках политинформации в школе и за год почти позабыли. Поэтому я спокойно ответил тому дяде: «Да, было такое».
Через пару мгновений игровой зал опустел и я вдоволь наигрался в морской бой, после чего успел переодеться и спуститься в столовую. Для меня в тот раз не произошло ничего плохого. Это ведь только сейчас, посмотрев на эту историю взрослым взглядом, я понимаю, почему мне так и не удалось ни с кем подружиться тем летом. Ведь в моем детском альбоме есть множество «морских» фотографий разных лет. Но если, например, в 87-м году я фоткался с Муратом из Черкесска, а в 88-м – с Димоном из Самары и Коляном из Красноярска, то на фотографиях 89-го года я один на фоне ракушек.
И ведь в то время всем было наплевать, что сначала заразились 4 человека, а на следующий год их стало 8. Сначала людей заразили то ли многоразовыми шприцкомплектами, если кто не знает или не помнит, они были такие стеклянные, то ли в результате переливания крови. Потом несколько пораженных кормящих матерей заразили своих новорожденных детишек через грудное молоко. Ни один человек в те два года не заразился половым путем. Согласитесь, в числовом выражении ситуация со СПИДом выглядела не такой страшной, но излюбленный статистикой показатель роста числа «прокаженных» в процентах звучал куда суровее. 200 грёбаных процентов.
Первые семь лет своей жизни я провел в поселке. В 198_-м мы переехали в город в многоквартирный дом, я пошел в первый класс и жизнь заиграла новыми красками. Вообще детство таит в себе множество классных эпизодов, просто не все получается вспомнить. вот один из них.
В нашем подъезде жил дядя Вася – тучный мужик предпенсионного возраста. Он носил синие гамаши, знаете, такие с лямочкой под стопу, чтобы штанины не задирались. Такие же гамаши были у каждого советского мужика и ни один не мог справиться с проблемой растянутых коленок. Эдакая конструктивная особенность изделия. Еще дядя Вася носил белую майку с асимметричным вырезом, благодаря которому были видны лбы Ленина и Сталина. Под костяшками пальцев левой руки было коряво, по-армейски, набито «ВАСЯ». Майка постоянно выправлялась из штанов из-за огромного дядьвасиного живота, оголяя кучерявый пупок, а резинка на гамашах, похоже, была послабее, чем на семейных труселях. Поэтому слоёный костюм типа «тройка» производства Подольской трикотажной фабрики представал пред нами во всей красе.
У дяди Васи была такая дальнозоркость, что без очков для чтения ему явно не хватало расстояния вытянутой руки. Но носить их он не любил, по крайней мере, на улице. Стыдился что ли. В погожий день он выходил на улицу, прихватив из почтового ящика пачку газет. Одну он разворачивал, укладывал на асфальт, наступал на края страниц, чтоб ветром не снесло, и читал. Остальные газеты он сворачивал в трубочку и держал в руках, заведя их за спину, либо делал из них козырек для защиты от палящего солнца. По мере прочтения половины текста, когда живот мешал читать нижние колонки, дядя Вася оттопыривал зад и слегка наклонялся вперед. Как он объяснял гогочущей детворе, это тебе и политинформация, и зарядка – все с пользой. После прочтения газет дядя Вася принимался за клумбы и грядки, рассаженные прямо под окнами нашего «Ташкентского» дома.
В отличие от тети Кати с первого этажа, он не заморачивался сооружением оградки, благодаря чему сохранил себе кучу нервных клеток. А вот тетя Катя страдала мигренями из-за нас, пацанов, постоянно попадавших своими мячами в ее огород и то и дело ломавших хрупкие и бесполезные оградки. Иногда она даже отбирала наши мячики и возвращала их только родителям, предварительно отчитав их за ненадлежащее воспитание нас-засранцев. Но в этом доме было восемь подъездов и восемьдесят квартир, так что у нас всегда было где взять запасной мяч. Дядя Вася мирно копошился в своем огороде, поправлял примятые огурчики и зеленый лук, подавал нам мяч, если он случайно туда попадет (мы ж обычно метились в тётькатин огород, но частенько промахивались). Когда он сидел на корточках, топовый продукт Подольской трикотажной задирался кверху, оголяя поясницу, а образцы нижней части костюма-тройки натягивались аж до треска и, если бы не пресловутые лямки под стопой, возможно не приспускались бы от пояса ниже положенного. Для нас же то место чуть ниже спины, где показалась вертикальная впадина, было уже жопой и мы хохотали в голосину. Но дядя Вася ничуть не обижался, да и поделать ничего не мог.
Когда мы стали подростками и по вечерам допоздна сидели на скамейке с гитарой, дядя Вася выходил на крыльцо и тихонько слушал наши песни, иногда угощал обнаглевших пацанов сигареткой и рассказывал свои байки. Помню, он поведал, что, собираясь в командировку, всегда заставляет жену класть во все карманы по кусочку газеты. Дело в том, что с юности, сидя в туалете, он обязательно что-то читал, иначе никак: ни пись, ни как. А в командировке никогда не знаешь, где тебя может прихватить и, если под рукой не окажется хоть какого-нибудь чтива, на работе сконцентрироваться будет невозможно.
Окончив школу, я переехал в другую часть города и в свой старый двор наведывался все реже и реже, пока совсем не перестал там появляться. Чуть позже, работая следователем, я приехал опрашивать человека, по случайному совпадению жившего в моей бывшей квартире, и во дворе встретил старенького дядю Васю. Я не сразу узнал его, осунувшегося, исхудавшего, пожелтевшего старичка. К тому же на нем тогда уже был импортный спортивный костюм и лишь слово «ВАСЯ» на левой руке освежила мою память. Когда я представился, он тоже вспомнил меня и улыбнулся, как раньше. Мы закурили, присели на старенькую скамейку и немного поговорили. Он, вздыхая, поведал, что старшая дочь вышла замуж и давно уехала жить в Чехию, родила чудесную девочку, приезжают раз в три-пять лет. А вот сын, который был младше меня года на четыре, ушел в армию и был убит хулиганами в увольнении. Жена, тетя Люба, померла в тот же год и дядя Вася остался жить один в своей старенькой трёшке, да что уж там, в целой стране остался один. Но не надолго - у него полгода назад диагностировали рак. Я обратил внимание на огород, заросший сорняком, докурил и мы разошлись. Сейчас его наверняка уже нет в живых.
Был в нашем университете один интересный преподаватель, звали его ТБ. Универсальный был мужик: Римское частное право, уголовное право, уголовный процесс, философия, логика и, по-моему, еще кое-что. Произношение у него было с явным национальным акцентом, он акцентировал на ударении, но «проглатывал» или искажал окончания в словах, а конце предложения или слова добавлял «бл…» без Я: заходите – заходит'… бл…, лекция – лекц…бл…, Конституция – Конституц… бл… и так далее.
Он мог так наорать не то что на студента, а вообще на любого собеседника, даже на декана, что становилось жутковато. Первокурсниками мы его страшно боялись. Это потом стало ясно, что страшным он был только первые два года нашего обучения, потом начинали бояться не тех преподавателей, кто орет, а тех, кто к сессии не допускает. Да и он уже узнавал студентов получше, отношение менял, шутил, становился добрым к тебе, как дедушка. Но это потом, а пока мы учились на первом курсе.
ТБ очень не любил, когда опоздавший на лекцию стучится в дверь и просит разрешения войти, а на каждую лекцию стабильно кто-то опаздывал и всегда находился студент, который постесняется зайти молча. Нашелся такой и у нас. Он опоздал с физкультуры минут на десять и достаточно громко постучался в двери 224-й аудитории, что поставило ТБ на паузу. ТБ сделал удивленно-презирающее и одновременно уставшее от ежегодного однообразия и глупости студентов лицо, медленно повернул выражение лица к входной двери, прищурил глаза, чтобы разглядеть этого невысокого кучерявого паренька в спортивной форме. Правая рука ТБ медленно погрузилась в карман вечно коричневого пиджака и зашевелилась внутри кармана. Спортсмен медленно переступил порог аудитории и тихо так спросил разрешения войти. ТБ сердито молчал. Тот переспросил погромче. ТБ, наконец, достал из кармана носовой платок, поднес его к лицу и смачно чихнул: «А-а-апчху, бл..!», а когда хаотичное «Будьтездоровы» пролетело сквозь всю аудиторию и затихло где-то на галёрке, ТБ величаво произнес: «Ну, проходи-проходи, бл., мужичок-с-ноготок, бл., раз пришёл, бл... (повернувшись к аудитории) Идёт он, как будто пришибленный пыльным мешком, бл., из-за угла, бл… Никакой спортивной формы в Вас нет – один удар левой…бл…, в стиле Мохаммеда Али бл…, и будете лежать… (трехсекундная пауза, взгляд на часы) до конца лекц…»
Дорогие элистинцы, думаю что на пикабу вы найдетесь, поэтому прошу у вас небольшой помощи .Буду у вас 22-23 числа. Хочу узнать куда обязательно нужно сходить. И где бедному студенту-путешественнику можно недорого поесть ваших национальных блюд. Заранее благодарю :3
Настоящий шок вызвало поведение одного из участников турнира по вольной борьбе в Калмыкии. 22-летний спортсмен в свободное от соревнований время вместе с товарищами по команде зашел в буддистский храм, справил там нужду и ударил в нос статую Будды.
- Более того, борец выложил видеозапись случившегося в Интернет. Жители Элисты, увидевшие этот ролик, приехали в гостиницу, где остановился спортсмен и тому пришлось извиниться. Дальнейшее развитие конфликта пресекла прибывшая к месту происшествия полиция.
Спортсмен задержан, а соревнования отменены из-за случившегося. Как объясняют организаторы, происшествие бросает негативную тень на мероприятие, поэтому турнир решено не проводить.
Ссылка на видео: