Роль религии в крестовых походах

Парадокс, насколько человек может быть изобретателен в поиске причины для войны. Одним из самых удивительных конфликтов в истории была борьба за Святую Землю, сиречь крестовые походы. Сейчас вряд ли кого-то удивишь этим словосочетанием – многочисленные фильмы, книги, исследования посвящены этому вопросу. Впрочем, даже сейчас среди историков нет согласия по поводу того, что же послужило причиной начала крестовых походов. Одни полагают, что желание пап расширить свое влияние на Византийскую церковь, кто-то рассматривает крестовые даже как оборонительную войну, некоторые считают, что церковь хотела перенаправить военный пыл христиан на мусульман, тем самым, удалив воинственных рыцарей из Европы. Некоторые современные (Европейские, конечно же) авторы, как например профессор Мадден и вовсе называет Крестовые походы «актом любви и милосердия». Но в целом современный прагматизм несколько затеняет религиозные мотивы этой войны.

Религия и война

С чего все началось? Во второй половине XI века Византия получила ряд ударов от сельджуков (ветвь тюркских кочевых племен), в результате чего ее владения весьма сократились, в Испании нервозности папам добавляли успехи Альморавидов (союз берберских кочевых племен). У тогдашнего императора Византии уже не было средств для того, чтобы противостоять новым могущественным врагам, и считается, что он обратился к папе Урбану II. Наконец, осенью 1095 г. был созван Клермонский собор, на котором предположительно и прозвучали знаменитые слова Deus lo volt! (Так хочет бог!). Это воззвание нашло удивительный отклик в сердцах христиан Европы – наряду со многими именитыми рыцарями, идею похода к святым местам подхватила и беднота. Конечно, нельзя сказать, что в святую землю людей толкало только лишь желание «поклониться гробу господню», многие рыцари шли в это путешествие со вполне прагматичными планами, о чем в принципе прямо указывает дочка виантийского императора Алексея – Анна Комнина (Alex., X,9). А уж мотивы папства и вовсе настолько сложный объект для исследования, что историки до сих пор не могут прийти к единому мнению. Впрочем, эту тему я оставлю за границами настоящего повествования.

Все же, не отрицая множества мотивов, которые толкнули людей на столь далекое путешествие, я хотел бы подробнее остановиться на одном – религиозном. Живя в современном технократическом обществе, мы совсем иначе смотрим на вещи, чем наши далекие предки. В первую очередь это касается отношения к богу – для средневекового рыцаря господь был куда более материален, чем мы можем представить. Попробую пояснить это на примере - участник одного из крестовых походов Жан де Жуанвиль описывает любопытный случай:

«В одну из ночей, когда мы несли охрану у сторожевых башен, сарацины выдвинули вперед машину, называвшуюся баллистой, чего они раньше не делали, и стали с ее помощью метать «греческий огонь». Когда добрый рыцарь Готье д’Эсир, стоявший при мне, увидел это, он сказал нам: «Друзья мои, нам угрожает величайшая опасность, с которой мы только сталкивались, ибо если они подожгут наши башни, а мы останемся здесь, то сгорим заживо. <…> Я советую всем, как только в нас будут метать огонь, опускаться на локти и колени и молить Спасителя уберечь нас в этот час от опасности.»

И как только враги запустили первую ракету, мы все опустились на локти и колени, как указал добрый рыцарь. <…>

Каждый раз, как наш праведный король слышал, как сарацины обрушивают на нас греческий огонь, он садился на свое ложе, молитвенно складывал руки и со слезами говорил: «Боже милостивый, убереги моих людей!». Я искренне верю, что именно его молитвы сослужили нам добрую службу».

Это достаточно показательное отражение мировоззрения той эпохи – толпа профессиональных солдат дружно садится на колени, чтобы молитвой отбивать зажигательные снаряды (попадавшие ракеты тушились более традиционным средствами), причем один из участников твердо верит, что именно это и спасло их от опасности. Надо понимать огромную разницу между современным «освящением» ракет, которое в немалой степени является ритуалом и собственно представления о боге Средневековых рыцарей. В определенном смысле участие бога было для рыцарей обыденностью, он был практически физически ощущаемой частью их жизни, и нет ничего удивительного, что призыв идти и освобождать святую землю был принят с таким воодушевлением.

Интересно, что христиане того времени были уверены, что бог не только простит им грех убийства (желательно, конечно, за правое дело), но даже поможет его совершить. В р. Рин, что в Померании, был найден меч, датируемый первой половиной XIII века, на котором красовалась надпись «SOSMENCRSOS», согласно расшифровке Э. Окшотта – это было воззвание к Христу и Его Матери («O Sancta Maria», «Cristus») с просьбой помочь в бою. Причем в данном случае, речь не идет даже только о неверных, призыв на мече направлен на достаточную широкую группу адресатов.

Иногда воины могли быть и более изобретательны в надписях на оружии, например, на боек боевого молота XV века было нанесено весьма трогательное послание - «de bon» (фр. «от доброго сердца». И, видимо, на долгую память)

Первоначально, когда рыцари только появились на святой земле, мусульмане и сами не очень понимали, зачем те пришли. Атабек (губернатор) Кербога, который осадил крестоносцев в Антиохии, был изрядно удивлен, когда рыцари поинтересовались, что он делает на земле Христа, дал ответ в стиле «Какой бог, какое христианство? Вы, блэт, вообще кто такие?!». Позднее, мусульмане более тесно познакомились с крестоносцами и были поражены их религиозным пылом. Более того, в некоторых пропагандистских письмах, призванных поднять мусульман на джихад, крестоносцы представляются даже образцом для подражания.

«Не осталось ни одного короля в их странах и на их островах, ни одного правителя или вельможи, который не старался бы поспеть за своим соседом в том, что касается войск, и не превзошел бы равного себе в усердии и прилагаемых усилиях. Они ни во что не ставят то, что приносят в жертву кровь своего сердца и жизнь, защищая свою религию… Они делали то, что делали, и жертвовали тем, чем жертвовали, только лишь затем, чтобы защитить того, кому поклоняются, и чтобы прославить свою веру». (Имад ад-дин)

Тут стоит сделать небольшое отступление. Еще до начала вторжения крестоносцев существовала традиция составления сочинений, направленных против христианства. С приходом вооруженных завоевателей количество (и полемический градус) такого рода работ значительно возрос – мусульманские писатели критиковали западных христиан как только могли. Бытовало огромное количество анекдотических историй, призванных высмеять догматы христиан, а также их веру в святость реликвий. Но при всем при этом, религиозный пыл крестоносцев произвел на мусульман настолько сильное впечатление, что о готовности рыцарей сражаться за веру говорилось с большим восхищением. Однако эта «защита своей религии» вылилась в невероятно жестокую бойню. В Европе в средние века существовало два типа войны. Первая хорошо известна людям, которые хотя бы мельком слышали о рыцарских романах, в коих главные герои предстают как некие куртуазные господа, ведущие бой по благородным правилам. Guerre loyale или честная война - это были сражения между «добрыми рыцарями», и их целью даже не было убийство противника, куда почетнее (и прибыльнее) было взять его в плен. Такие войны оказали большое влияние на формирование романтического образа рыцаря, благородного и милосердного. Увы, но вторая концепция была куда суровей – mortelle или смертельная война нередко велась практически без правил, убивались пленные, не щадилось мирное население и именно под каток такой войны попала Святая земля. Население городов, которые брали крестоносцы, уничтожалось в огромных количествах и с удивительной ненавистью - здесь стоит дать слово участникам самого крестового похода.

«Весь город был завален трупами, так что нельзя было находиться там из-за зловония. По улицам можно было пройти, лишь ступая по телам убитых». (Аноним о взятие Антиохии)

Мусульманские источники говорят о 70 тысяч погибших, европейские о 20 тысячах. Сложно сказать, насколько эти цифры близки к истине - учет потерь среди мирного населения тогда не велся.

Один из очевидцев взятия Святого Города (Раймонд Ажильский), так описывает произошедшее:

«...чудесные видения открывались там глазу. Некоторые из наших людей (и притом наиболее милосердные) отсекали головы врагам; другие расстреливали их стрелами, так что они (мусульмане) падали с высоких башен; прочие обрекали их на длительную муку, бросая в огонь. Целые груды отрубленных голов, рук и ног возникали на улицах города. Приходилось прокладывать себе путь по телам коней и людей… Истинно стало сие прекрасным судом от Господа Бога, наполнившего место то потоками крови неверных, ибо столь долго оно страдало от них богомерзких».

Эта цитата также демонстрирует особенности мышления средневекового христианина – убийство неверных не только не является грехом, но скорее даже должно было поощряться. Более того, в одном месте этот славный хронист (капеллан, ко всему прочему), описывая сражение с турками, радуется судьбе упавших в пропасть мусульман и сетует на то, как грустно смотреть на гибель лошадей, которых постигла та же участь.

Святые «артефакты».

В фантастической (и не только) литературе, разного рода компьютерных (и не только) играх мы можем встретить различные артефакты, которые обладают волшебными свойствами и повышают боевые параметры воинов или даже целых армий. Когда мы в компьютерной игре мы находим редкий артефакт, повышающий силу или ловкость, то списываем это на условность магического мира. Любопытно, что в нашей истории найденные артефакты действительно повышали характеристики бойцов и влияли на ход битвы. Как? Вообще вопрос о том, что происходило при столкновении двух армий обычно рассматривается крайне фрагментарно. Что понятно дошедшие до нас источники крайне скупо описывают непосредственно то, что творилось на фронте во время сражения. Обычно, в фильмах это выглядит так – две толпы бегут друг друга, а после соприкосновения начинается мясорубка в которой все режут всех. Победитель определяется по количеству выживших в битве, у кого больше тому и поле остается. На деле все несколько иначе – любая битва это прежде всего сложное психологическое противостояние. Дело в том, что успех в сражении зависел в первую очередь от морального состояния солдат, по сути, основные потери в допороховую эпоху армия несла не в ходе самого боя, а во время отступления. Т.е. в ходе непосредственно боевого столкновения потери сторон исчислялись десятками или сотнями человек, а во время отступления уже десятками тысяч. По сути, проигрывал не та армия, которая больше всех потеряла бойцов, а та, что раньше побежала.

Иначе говоря, если воины были готовы сражаться до последнего, не отступая и не сдаваясь, то их противники предпочитали сами давать деру, в результате чего и подвергались избиению.

Приведу пару примеров. После взятия Антиохии крестоносцы вскоре и сами оказались в положении осажденных – их блокировали турецкие войска под предводительством Кербоги. Положение было очень серьезным, среди воинов начался голод – осажденные ели кожаные ремни, веревки, даже падаль. В такой непростой обстановке произошел «удивительный» случай – один из паломников из Прованса Петр Варфоломей объявил, что Св. Андрей приказал ему отрыть землю в определенном месте, ибо там находится копье Лонгина, которым пронзили бок Христа. После непродолжительных раскопок копье было действительно найдено, и моральных дух войска подскочил на удивительную высоту. Вскоре священники объявили строгий трехдневный пост, который воины с честью выдержали, поскольку есть все равно нечего было. После чего армия крестоносцев, выйдя из крепости, буквально смяла противостоящего им врага. Интересен взгляд мусульманских хронистов на это событие - Ибн аль-Асир утверждал, что некий монах сам закопал это копье, после чего и пообещал крестоносцам победу, после этой «находки». Ибн Тагриберди идет еще дальше и обвиняет «Сен-Жиля, вождя франков» в том, что тот подговорил одного из монахов, дабы он спрятал святыню, после чего рассказал всем будто бы видел во сне Мессию, который и указал место захоронения реликвии. Тем не менее, этот мусульманский автор не может понять каким чудом крестоносцы, страдающие от голода, смогли победить превосходящие силы воинов Ислама. Вообще слепая вера крестоносцев в реликвии стала одним из общих мест антихристианской пропаганды, развернутой мусульманскими писателями. Они, например, обвиняют монахов в том, что те «жульничают» с иконами, разными ухищрениями заставляя те «плакать», даже победа христиан при Антиохии была использована в целях доказательства легковерия крестоносцев. Впрочем, и среди христиан также не было согласия в части отношения к этой находке. Здесь следует упомянуть тот факт, что во время захвата Константинополя крестоносцами в 1204 году, один из участников – Роббер де Клари в числе прочих трофеев зафиксировал также и Святое копье. Возможно, многие участники первого похода уже видели Копье Судьбы во время посещения Константинополя и когда его «выкопали» в совершенно другом месте это их не слишком вдохновило.

Не только папство оценило преимущества использования религиозного пыла людей, в мозаичной картине средневекового Леванта немало шороху навели ассасины. Эта группа воинственных исма’илитов являла собой секту убийц под предводительством Старца Горы, которую боялись даже короли. Впрочем, были и те, кого опасался и сам Старец Горы. Жан де Жуанвиль описывает интересное посольство от ассасинов, прибывшее к его королю Людовику Святому в Акре. Посольство состояло из трех человек, один из посланников принес с собой плотный рулон ткани, другой несколько кинжалов, вставленных один в другой. Представитель ассасинов выразил недоумение по поводу того, что король Людовик до сих пор не послал их предводителю достаточную сумму денег, чтобы считаться другом Старца Горы. Вследствие чего королю предлагалось либо оказать посильную финансовую помощь секте ассасинов, либо готовиться к собственным похоронам, ибо принесенный с посольством рулон ткани стал бы его погребальным покрывалом. На беду Старца Горы, он подготовил и альтернативный вариант – Людовику предлагалось освободить ассасинов от уплаты дани госпитальерам и тамплиерам, которые отнюдь не испытывали пиетета перед грозными убийцами, ведь устранение гроссмейстера (главы) ордена привело бы лишь к его переизбранию. Людовик заверил посла, что встретится с ним позже. Когда произошла новая встреча, то по одну сторону от короля сидел гроссмейстер тамплиеров, а по другую госпитальеров. Людовик предложил послу повторить тираду в том же исполнении. Последний, впрочем, замялся и вначале отказался повторить свое послание, но гроссмейстеры умели убеждать и он невольно подчинился. Главы рыцарских орденов, выслушав предложение, приказали послу встретиться с ними в доме госпитальеров, где доступным языком донесли до грозного представителя убийц, что базар нужно фильтровать, после чего выдали альтернативный план, по которому уже Старец Горы должен был предоставить королю достойные подарки. Остается только добавить, что спустя две недели Людовик Святой получил в подарок от ассасинов рубашку Старца Горы и его собственное кольцо как символ большой любви к королю.

Еще одним примером «магического» воздействия святынь на крестоносцев стало сражение при Монжисаре. Саладин спланировал наступление против крестоносного королевства и выступил из Египта с армией в 26 000 человек. Это данные Гийома Тирского, к которым следует относиться с некоторой долей скепсиса – хронист явно завышал их в пользу крестоносцев, реальная численность армии Саладина, скорее всего не превышала 10 000 – 15 000 человек.

Молодой король Бодуэн (тот самый, который страдал проказой в к/ф «Царство небесное») попытался преградить путь Саладину, с собой юный крестоносец вел всего около 2500 человек, к которым позднее присоединилось еще 84 тамплиера. Однако в армии крестоносцев была, наверное, самая важная реликвия – Истинный крест Господень, т.е. тот на котором был распят Христос. Ведомые невероятным религиозным порывом рыцари атаковали превосходившие их войска мусульман. Саладин не рассматривал войско крестоносцев как серьезную угрозу, поэтому не стал применять классические приемы, когда ложным отступлением ослаблялся таранный удар рыцарей. Ход битвы показал, что великий полководец сильно ошибался – крестоносцы так глубоко врубились в порядки мусульман, что последние, не выдержав, обратились в бегство.

Немалую доблесть в бою при Монжисаре проявили тамплиеры, всего 84 (или 80, согласно Гийому Тирскому) "брата" атаковали отряд тяжелой конницы Саладина. Попавшие под каток таранного удара тамплиеров, они были изрублены в капусту, а сам великий мусульманский полководец был вынужден спасаться бегством верхом на верблюде, бросив собственную кольчугу.

Вообще не знаю, как у вас, но когда в школе на уроке истории мне говорили, что одна армия победила другую за счет морального духа, у меня возникал вопрос «Как?!». Ну т.е. встретив пятерых гопников в подворотне можно сколько угодно быть мотивирующе заряженным, но вряд ли это поможет. Так в чем разница с битвой – мусульмане же имели серьезное численное превосходство (стоит также добавить, что вопреки расхожему мнению, крестоносцы и их противники имели сопоставимую степень одоспешенности). Дело в том, что солдат в армии всегда имеет крайне фрагментированное представление о происходящем – он не видит всей картины боя, он не знает численности войск неприятеля (подсчет вражеских сил на глаз представлял собой вообще очень не тривиальную задачу) и зачастую ориентируется исключительно на флаг своего подразделения. Учитывая, что бегство начинается с фронтов и тыла, моральное состояние армии является критически важным фактором, если у солдат сдают нервы и они бегут, начинается массовая паника.

Несмотря на высмеивание глубокой веры крестоносцев в силу святых предметов, мусульмане отмечали то воздействие, которое оказывает на воинов присутствие реликвий в войске.

«Они сражаются под этим Крестом наиболее рьяно и стойко…». (Имад ад-дин)

Более того, образ креста становится для мусульман символом несчастья, и многие неудачи объясняются пагубным влиянием этой реликвии. Например, провал морского нападения Бейбарса на Кипр рассматривается как кара за то, что мусульмане в качестве хитрости нанесли знаки креста на флаги кораблей. Как следствие, мусульмане испытывали явную потребность в уничтожении христианских символов, в первую очередь это касалось крестов. Так, например, в одном из мусульманских источников восхваляется Саладин, который разбил крест христиан силой при Хаттине. Есть даже интересная миниатюра в «Хронике» Матвея Парижского, на которой изображен Саладин тянущий крест на себя (ну, а крестоносцы по мере возможности этому сопротивляются).

Стоит заметить, что мусульмане противопоставляли Кресту Коран и эта священная для них книга также подвергалась осквернению со стороны христиан:

«В начале осады они срубили деревья, разрушили множество гробниц, вскрыли могилы мусульман и вытащили гробы, которые употребили как сундуки для своей провизии. Они сняли с мертвых саваны, затем откопали еще сохранившиеся тела, привязали веревки к их ногам и волочили их по земле на глазах у мусульман, одни при этом кричали: „Вот ваш пророк. Магомет!" другие: „Вот ваш Али!" Они также забрали Коран из одной гробницы, расположенной за стенами Алеппо: „Мусульмане, видите, что мы сделаем с вашей книгой?" — восклицали они. Один из них проткнул ее с двух сторон, продел в отверстия веревку и прикрепил ее как наспинный ремень под хвост своего коня. Каждый раз, когда конский навоз падал на Священную книгу, слышались аплодисменты, смех, крики оскорбительной радости. Если им попадался мусульманин, они отрубали ему кисти рук и кастрировали его, а затем отпускали. Мусульмане так же обращались с франкскими пленниками или же просто душили их». (Кемаль-ад-дин)

Заключение

Сейчас взгляд на крестовые походы достаточно академичен и прагматичен. Отчасти это понятно – европейские военачальники, отправляясь в святую землю, преследовали вполне рациональные цели. Грабеж, захват новых территорий – nothing personal, но вот множество рыцарей в их армиях были ведомы религиозным пылом, идеей отвоевать святую землю у мусульман, отомстить за поруганный гроб Господень.

Эта статья писалась, когда запрещенная в России ИГИЛ не существовала даже в проекте, поэтому и религиозные войны того времени смотрелись несколько дико. Со временем, историки и политологи проанализируют социальные, экономические мотивы этой войны и постепенно затрется то, что люди подрывали себя в шахид-мобилях, крича религиозные лозунги.

Что мы всё в поле, да в поле... Пора и к крепостям)

Рассказывая о полевых сражениях римской армии, цикл «Искусство войны» отчасти намеренно обходил осады городов: в военной истории Рима есть событие, которое позволяет рассмотреть вопрос во всех подробностях. Чтобы подавить восстание в Иудее в 70 г. н.э. и взять Иерусалим, римлянам пришлось задействовать всю мощь осадной техники. Исход сражения предопределила оригинальная уловка полководца Тита Флавия Веспасиана, будущего императора Рима. Чтобы запереть восставших в городе и при этом самому не нести потерь, Тит приказал напротив крепостной стены построить свою собственную.

Как и несколькими столетиями ранее, в Иудейской войне 66-70 нашей эры «богоизбранный народ» полагался в первую очередь на прочность своих твердынь, о которые в свое время спотыкались еще ассирийцы. Очевидец войны, историк Иосиф Флавий (иудей, перешедший на сторону Рима), рассказывает, что Иерусалим был окружен тремя рядами стен — очень серьезные укрепления даже по меркам позднего Средневековья, а тем более — Древнего мира.

Римскую «артиллерию», принимавшую участие в осаде, можно разделить на две составляющих — это собственно осадные механизмы и орудия универсального назначения. Самая знаменитая осадная машина Рима — бесспорно, онагр: небольшая, но очень мощная катапульта, получившая своё название от дикого осла. Как утверждает римский историк Аммиан Марцеллин, осёл похожим образом мечет камни из-под ног, когда его преследуют (другая версия — звуки, издаваемые онагром при запуске камня, отдаленно напоминают ослиный рев). Онагр строился на деревянной основе из двух брёвен, скрепленных канатами, для передвижения нередко приделывались колеса. На этом своеобразном помосте устанавливалась гигантская «ложка», которая приводилась в движение с помощью скрученных жил животных. «Экипаж» онагра состоял из четырех стрелков и командира. Как повествует Иосиф Флавий, однажды каменное ядро онагра снесло голову одному из защитников крепости и отбросило её на расстояние около 300 метров!

Римский онагр.

В арсенале римлян были и такие приспособления, как осадные башни и тараны. Несколько веков механизмы постепенно совершенствовались. Осадная башня, например, к началу нашей эры строилась из трех этажей с лестницами: это позволяло собрать на «площадке» каждого этажа энное количество воинов и быстро доставить подкрепление атакующим, плюс — обзавелась перекидным мостиком для удобства выхода на стены.

Осадная башня с перекидным мостиком.

Обратим внимание и на тактический приём, который применяли сами римские солдаты при осадах городов — так называемую «черепаху». Условно её можно описать как «живую машину» для защиты легионеров от стрел и камней противника. Бойцы когорты вставали сверхплотным строем, прижавшись друг к другу. Первая линия выставляла щиты по центру, крайние ряды закрывали фланги, а остальные легионеры поднимали щиты над головой. Получался практически непробиваемый со всех сторон (кроме тыла) «панцирь», действительно напоминавший черепаху.

Построение «черепахой». Современная реконструкция.

Кроме осадной артиллерии, у римлян существовала, пользуясь современной терминологией, полевая — метательные машины, применявшиеся в любых условиях. Прежде всего это — баллисты и скорпионы. Баллиста внешне напоминала нечто вроде стационарного арбалета, хотя на самом деле её устройство близко к онагру. Отличия — в размерах, отсутствии «ложки», которую заменял рычаг, а также в том, что орудие могли заряжать не только камнями, но и тяжелыми стрелами. Стрела, выпущенная из баллисты, летела по дуге, обрушиваясь на врагов сверху. Чтобы зарядить механизм, требовались усилия двух-трех бойцов. Сила удара такой стрелы пробивала любой, даже самый тяжелый доспех. Скорпион представлял из себя уменьшенный вариант баллисты, который обслуживался одним человеком.

Римский «артиллерийский батальон»: баллиста и скорпионы. Баллиста в данном случае заряжается не стрелами, а каменными ядрами.

Со всем этим арсеналом столкнулась восставшая римская провинция Иудея. Мятеж начался в 66 году, причем первоначально иудеям удалось отбить Иерусалим и нанести под его стенами поражение войскам сирийского наместника Гая Цестия Галла, который решил, что сможет быстро подавить восстание. После этой неудачи Рим направил в Иудею легионы будущего императора Флавия Веспасиана, которому помогал его сын Тит.

Веспасиан, опытный военачальник, которому к тому времени было уже почти 60, не стал повторять ошибку Цестия - он действовал неторопливо и планомерно. Сначала легионы Веспасиана затушили очаги восстания в отдельных областях Иудеи — Галилее, Идумее и Перее, и лишь затем двинулись на Иерусалим. Но непредвиденное обстоятельство едва не изменило ход войны. В июле 69 года легионы Веспасиана провозгласили его императором и убедили отправиться за властью в Рим. Поход будет успешен, и в декабре того же года Веспасиан утвердится на троне. А командиром примерно 40-тысячного войска в Иудее остался Тит, которому и достался «крепкий орешек» в виде Иерусалима с его тройной линией укреплений. Гарнизон города насчитывал, по современным оценкам, около 24 тысяч человек, но для обороны привлекалось и мирное население. Его численность неизвестна, поскольку цифра, которую называет Иосиф Флавий (около 1,2 млн. человек) — явное преувеличение. Любопытно, что тот же Иосиф Флавий упоминает о баллистах и скорпионах у самих иудеев — эти механизмы были захвачены в ходе восстания. Но все-таки метательных машин у мятежников было меньше, и вели огонь они куда менее эффективно — не хватало навыков в обращении с непривычными конструкциями.

Иерусалим с тройной стеной укреплений в первом веке нашей эры.

Впрочем, у римских артиллеристов тоже были проблемы. Очень быстро выяснилось, что стены Иерусалима «не по зубам» баллистам, онаграм и даже большим катапультам, которые у римлян, разумеется, тоже присутствовали. Артиллерия, тем не менее, сыграла важную роль как средство прикрытия. Тит выяснил, что самый слабый участок стены находится на восточной окраине города. Полководец приказал сделать насыпь на этом участке, чтобы подвести тараны и осадные башни. А чтобы защитники стен не повредили их и не расстреляли прислугу, римские «канониры» как раз и прикрывали своим огнем строителей.

После удачного штурма и падения первой стены (это случилось примерно в начале мая 70 года) защитники Иерусалима отступили за вторую линию укреплений. Тит попытался повторить с ней тот же сценарий, но римляне столкнулись с серьезными трудностями: теперь осадные работы приходилось вести на улицах города, соорудить позиции для артиллерии оказалось куда сложнее, чем в открытом поле, а иудеи, прекрасно знавшие все тайные проходы и тропы, постоянно тревожили противников вылазками. И тогда римский военачальник придумал оригинальный ход. Он обратил внимание на бедственное положение осаждённых: им не хватало провизии, в Иерусалиме начинал свирепствовать голод. Тит решил одним ударом убить двух зайцев: пресечь любые попытки прорвать кольцо осады (а в том, что они последовали бы в скором времени, сомнений быть не могло) и одновременно обезопасить от вылазок собственные войска. С этой целью сын и наследник уже действующего императора отдал беспрецедентный приказ: выстроить напротив второй линии укреплений Иерусалима новую стену, которая полностью «запрет» город извне. Недостатка в стройматериалах римляне не испытывали: под руками у них была только что захваченная и частично разрушенная первая линия укреплений. Иосиф Флавий пишет, что римские легионы возвели новую стену в рекордно короткие сроки — за считанные недели, причем они построили в том числе около 30 сторожевых башен, а общая длина сооружения, если переводить на современные меры длины, составляла порядка пяти миль!

Тит Флавий Веспасиан, сын императора Веспасиана, позже — император Рима (в 79-81 годах).

С этого момента судьба Иерусалима была предопределена, хотя позже Титу все-таки пришлось отказаться от выжидающей тактики и отправить войска на очередной штурм. Похоже, в дело вмешалась политика: молодому, 30-летнему наследнику императора для укрепления авторитета власти требовалась не «выжидательная», а яркая и решительная победа. Но, по существу, падение города после тактической хитрости Тита было вопросом времени. В итоге Иерусалим был захвачен в конце сентября 70 года.

Это интересно! Позже, в Средние века, идея Тита претерпела некоторые изменения: полководцы начали возводить в качестве опорных баз новые крепости прямо напротив осажденных. Так, например, поступил в 1550 году русский царь Иван Грозный, построивший во время знаменитой осады Казани собственную крепость — Свияжск.

Бывший город-крепость Свияжск (ныне официально считается селом). Современный вид.

Опять-таки обещанная "классика жанра". Римского.

Тактика засад и неожиданных ударов применялась с древности многими народами, но очень редко в истории можно встретить случаи, когда попала в ловушку и погибла целая армия. Впервые это произошло в 9 году нашей эры в Тевтобургском лесу: войско римского полководца Квинтилия Вара было практически полностью уничтожено германцами. Противник Вара, Арминий, блестяще разыграл роль мнимого «союзника», а в сражении использовал и местность, и погодные условия, и  тот факт, что за римлянами тащился большой обоз, который сковывал их маневры.

Предыстория битвы, как часто бывает в крупных войнах, тесно переплетена с политикой. На рубеже нашей эры римские войска заняли практически всю территорию, принадлежавшую германским племенам. В 7 году н.э. пропретором новой провинции был назначен Квинтилий Вар, который, однако, повёл себя по отношению к «варварам» очень неосторожно. Даже римские авторы (например, Дион Кассий, историк III века н.э., который подробно пишет о конфликте с германцами) обвиняют Вара в негибкости, излишней надменности и неуважении к местным обычаям. У гордых предков тевтонов «политика партии», естественно, спровоцировала взрыв недовольства. Во главе заговора оказался вождь племени херусков, 25-летний Арминий. Он внешне всячески демонстрировал готовность сотрудничать с римлянами, а сам потихоньку готовился к открытому столкновению с завоевателями, привлекая на свою сторону другие германские племена.

Успокоенный «верностью и преданностью» Арминия, Вар начал совершать стратегические ошибки одну за другой. Вместо того, чтобы держать основные силы армии в кулаке, он распылил войска, отправив несколько отрядов расправляться с разбойниками на дорогах. В конце лета 9 года, находясь в летнем военном лагере примерно у современного города Минден, Вар получает известие о том, что на юге, в районе римской крепости Ализон (ныне — Падерборн) вспыхнуло восстание. Армия римского полководца выступила в поход, но при этом Вар совершил еще два роковых просчета. Первый: римляне, явно не рассчитывая на то, что на них нападут на марше, взяли с собой огромный обоз со своим скарбом, женами и детьми (кстати, существует версия, по которой армия Вара просто перебазировалась ближе к югу, как это всегда делалось в преддверии зимы — впрочем, это не исключает и точку зрения насчет восстания германцев). Второй серьезной ошибкой Вара стало то, что он получил прикрывать тылы... солдатам Арминия. Римлянин даже не обратил внимание на предупреждение некого Сегеста, который предостерегал от излишнего доверия «союзнику».

Карта германских походов Квинтилия Вара и других полководцев Рима. Место сражения обозначено крестиком.

Впрочем, Арминий по-прежнему действовал осторожно. Примерно к середине пути до Ализона его войска постепенно отстали от римлян под благовидным предлогом — германский вождь ожидал подхода дополнительных сил от других племен. Надо заметить, что так оно и было на самом деле, только войска стягивались вовсе не для помощи Вару!

Оставалось только выжидать удобного случая для нападения — а это немаловажно, когда речь идёт об очень сильном противнике. Три легиона Квинтилия Вара вместе со вспомогательными войсками насчитывали, по самым скромным оценкам, 18 тысяч человек, не считая уже упомянутого обоза с женщинами и детьми. Германцы могли противопоставить римлянам отличную тяжелую кавалерию и легкую пехоту, но при численном превосходстве римских войск, их вооружении и выучке, не помогла бы никакая засада. Дион Кассий в описании битвы упоминает о том, что германцев было «больше», чем римлян, но точных данных о соотношении сил не приводит.

Легкая пехота германцев. Скриншот из серии компьютерных игр Total War, известных реалистичной графикой древних битв.

Момент для атаки Арминий выбрал на «отлично». Уставшее имское войско попало под проливной дождь, размокшая земля сковывала движения тяжеловооруженных бойцов. К тому же колонна сильно растянулась на марше, отдельные подразделения отстали или перемешались с обозом. Тевтобургский лес, через который шли римляне, давал прекрасную возможность атаковать из засады. Германцы начали сражение, как сказали бы в наше время, с «артподготовки», отгрузив из леса на головы римлян кучу стрел, а затем ринулись в атаку с нескольких направлений сразу. Римлянам удалось отбить первый натиск, к ночи они попытались разбить лагерь и возвести оборонительные сооружения.

Атака германцев в Тевтобургском лесу. С картины художника Альберта Коха (1909 г.)

Но Арминий, надо полагать, не зря плотно сотрудничал с римлянами: все его действия выдают человека, который хорошо изучил военную науку. Германский вождь понимал, что уничтожить сильную, почти 20-тысячную армию одним наскоком невозможно, поэтому его воины по-прежнему изводили римлян обстрелом и атаками из многочисленных засад, одновременно наблюдая за ними.

Современный памятник Арминию в Вестфалии (Германия).

Что касается Квинтилия Вара, он, вероятно, понимал, что во временном лагере римляне долго не протянут: помощи ждать неоткуда, пока подоспеют отряды из других концов провинции, германцы истребят всю армию или уморят её голодом. Осознав, что поход необходимо продолжать, римлянин лихорадочно пытается исправить собственные ошибки: он приказывает сжечь большую часть обоза, оставив только самое необходимое, а войску отдает приказ строго держать строй на марше на случай новых атак.

На второй день сражения римлянам, непрерывно отбивавшим наскоки германцев, удалось выйти на равнину и продержаться там до захода солнца. Но бойцы Арминия по-прежнему никуда не спешили, ожидая, пока их враги снова втянутся в лес. Кроме того, германский вождь применил еще одну хитрость: он всячески способствовал тому, чтобы слухи о бедственном положении воинства Вара распространились как можно шире. Германская армия к третьему дню битвы не только не уменьшилась, а даже увеличилась: те из соплеменников Арминия, кто раньше опасался римлян, теперь спешили присоединиться к нему в надежде на победу и богатую добычу.

Третий день сражения оказался для римлян роковым. Войска Квинтилия Вара снова вступили в лес, где было очень трудно держать оборону в плотном строю. Вдобавок вновь пошел сильный дождь. На сей раз Арминий рискнул начать решительную атаку, и его расчет оправдался: после короткого (судя по описанию Диона Кассия) боя Вар понял, что положение безнадежно, и покончил жизнь самоубийством. То же самое сделали многие другие командиры, после чего легионы прекратили сопротивление — часть солдат полегла на месте, часть попала в плен. Спастись удалось только небольшому отряду конницы. Римский историк Луций Анней Флор пишет о массовых казнях пленных солдат, но другие источники упоминают, что некоторых пленников германцы оставили в живых в качестве рабов и прислуги.

Боевая маска римского кавалериста, погибшего в Тевтобургском лесу. Найдена археологами у местечка Калкриз, на месте битвы, обнаруженном в конце 1980-х годов.

Разгром легионов Вара в Тевтобургском лесу фактически поставил крест на завоевательной политике Рима в Германии: отныне граница между империей и «варварами» пролегала не дальше реки Рейн. Известна скорбь императора Октавиана Августа, который, узнав о поражении, облачился в траур и повторял: «Вар, верни мне мои легионы!» Пять или шесть лет спустя Рейнская армия римлян нашла место сражения и воздала последние почести воинам Квинтилия Вара, но далеко углубляться в германские земли легионы Рима больше не решались.

Солдаты Рейнской армии на месте поражения Квинтилия Вара. Современная иллюстрация.

Это интересно! Имя «Арминий» в дальнейшем трансформировалось в «Герман», а сам образ германского вождя стал у его потомков (нынешних немцев) символом борьбы с народами, испытавшими в древности сильное влияние римской культуры: в первую очередь — с французами и англичанами. Кроме того, это имя носили еще несколько известных военачальников: к примеру, византийский полководец VI века н.э. или русский покоритель Сибири XVI века Ермак Тимофеевич — то есть, тот же «Герман», только в просторечном варианте.

Русский казачий атаман Ермак Тимофеевич, покоритель Сибири. Современное изображение.

"Три топора" - это повод)) 777 лет - именно столько исполнилось вчера с даты Ледового побоища. По этому случаю - АВТОРСКАЯ и сугубо обсуждаемая версия сражения. К удивлению своему, обнаружил, что первый вариант этого разбора кто-то уже переливал на Пикабу года 4 назад, но новый текст существенно исправлен.

777 лет назад, 5 апреля 1242 года, произошла одна из знаменитых битв русской истории — Ледовое побоище между войсками князя Александра Невского и Ливонского ордена. Но до сих пор нет убедительного объяснения: как Невскому удалось спровоцировать рыцарей на атаку клином, при которой им явно грозило окружение? Ответ, возможно, заключается в том, что русский полководец сумел поставить себе на службу условия местности и саму природу.

Рассказ о битве начнем с довольно жаркого предмета спора историков — численности обеих армий. Оценки расходятся полярно: если русские летописи сообщают о 400 павших рыцарях, 50 пленных и бесчисленном множестве погибшей пехоты, то в хрониках самого ордена говорится, что на одного немецкого воина приходилось чуть ли не 50-60 русских. Это явное «поэтическое преувеличение» в обратную сторону, чтобы оправдать разгромное поражение.

Знаменитый кадр из фильма Сергея Эйзенштейна «Александр Невский» (1938 г.)

Чтобы не зацикливаться на долгом анализе, возьмем цифры, которые отличаются от принятых в отечественной историографии, но кажутся наиболее реальными, если исходить из мобилизационных, как сказали бы в наше время, возможностей Александра Невского и Ливонского ордена (иногда пишут — Тевтонского, и это не ошибка, он являлся своего рода «головной конторой» для ливонцев), а также из хода сражения и потерь в нем. Это порядка 4-5 тысяч воинов, в большинстве своем пеших, у Александра и примерно 2-2,5 тысячи — у ливонцев. Скорее всего, самих «орденских братьев» действительно было немного, но никак не 20-25 человек, как, например, считает вслед за западными хронистами Лев Гумилев. С другой стороны, с каждым «братом» шли в бой еще и «полубратья» - оруженосцы и другие слуги, конные и пешие, а русские летописцы могли не разбираться в подобных тонкостях. Исходя из всего этого, получаем, что орден имел порядка 100-150 рыцарей, плюс конные оруженосцы (обычно по одному на рыцаря, но число могло варьироваться), остальное войско составляли пешие кнехты и союзники - «чудь». Так русские летописи называют финно-угорские племена эстов, отсюда, собственно, и название озера — Чудское.

По поводу численности войск нужно сделать еще одну оговорку: в Средневековье профессиональный рыцарь вполне мог разобраться с отрядом из 10-20 пеших ополченцев, да и более серьезно обученных воинов — тоже. На равных с ливонскими «братьями» и их конными оруженосцами могла биться только княжеская дружина самого Невского. Сколько было дружинников? Об этом мы можем судить по Невской битве 1240 года, где русская армия, которую правильнее было бы назвать небольшим отрядом, включала всего тысячу человек. Причем к Александру присоединились ижоряне, так что его собственная дружина вряд ли насчитывала больше 400-500 бойцов. Таким образом, если брать качественное соотношение войск, преимущество Александра на Чудском озере было довольно шатким и могло легко растаять под ударами рыцарей на поле боя.

Традиционная схема сражения хорошо известна. Александр Невский поставил в Срединный полк воинов ополчения, а на флангах разместил профессиональных бойцов. Когда рыцари пробили Срединный полк своей «кабаньей головой» (рыцарский клин, внутри которого шла пехота), они застряли в стоявших позади обозах. Тем временем лучшие бойцы навалились на них с флангов, а дружина самого Александра — с тыла. Ливонцам удалось частично вырваться из окружения, но на льду озера тяжелые доспехи сыграли с ними злую шутку — значительная часть войска утонула.

Схема Ледового побоища.

Всё, на первый взгляд, логично... Кроме одного. Главная тайна битвы: каким образом Невскому удалось добиться того, чтобы рыцари использовали именно такое построение, подвергая себя явной угрозе окружения?

Чтобы понять это, рассмотрим события, начиная с предыстории. Владимиро-суздальский князь Александр Невский, призванный на помощь Новгороду, выбил ливонцев из новгородских и псковских земель. Чтобы предотвратить угрозу дальнейших нашествий, нужно было нанести «рыцарям креста» окончательное поражение. Стратегической задачей Невского стало выманивание ливонцев на решающую битву, и Чудское озеро в зимнее время прекрасно подходило для этой цели. Как можно убедиться по карте, оно разделяло тогдашние владения Пскова и собственно ордена. Ждать, пока Невский сам двинется на территорию врага, для рыцарей было бессмысленно: у Александра — численное превосходство, он может переправить крупные отряды в нескольких местах, а организовать оборону по всему берегу (озеро подо льдом — один сплошной «брод») у ливонцев не хватит сил. Выбора у рыцарей не оставалось — чтобы защитить свои земли, им пришлось атаковать первыми.

Карта походов шведов и ливонцев на русские земли. Обратите внимание на пограничное положение Чудского озера.

Но это не снимает ключевого вопроса: зачем рыцари в Ледовом побоище полезли на строй русской пехоты своей «кабаньей головой», или «свиньей», как прозвали этот строй русские летописцы? Ответ надо искать в условиях местности, которым почему-то уделяется мало внимания при разборе сражения. А именно они и сыграли ключевую роль.

Итак, Александр Невский заставляет ливонцев принять битву. Под ними — лед Чудского озера. А на дворе... апрель! Что должна делать тяжеловооруженная конница для того, чтобы у нее были хоть какие-то шансы на успех?

Правильный ответ: любой ценой и как можно быстрее пробиваться на твердый берег, иначе все войско провалится под тонкий лед. Отсюда и «кабанья голова»: тактическая задача ливонцев заключалась в том, чтобы быстро разбить строй русской пехоты, выскочить на берег, перестроиться и там уже задать войску Александра хорошую трёпку.

Но мудрый Невский, предвидя такой оборот дела, заранее приготовил ливонцам ловушку. Этой ловушкой стали обозы, которые он поставил позади Срединного полка. В том же месте начиналась естественная преграда — большие прибрежные валуны. При таких раскладах не очень-то перестроишься. Пока рыцари и их союзники, прорвав фронт Срединного полка, пытались создать подобие правильного строя, получая к тому же контрудары от настырных ополченцев, Александр Невский окружил их армию и точно направленными ударами загнал её обратно на лед. Заметьте: ливонцы прорвались из окружения только в сторону озера, остальные направления, очевидно, специально были наглухо перекрыты. Дальнейшее известно: враги русского князя нашли свою смерть в полыньях. Погибло порядка 400 ливонцев — вероятно, цифра объединяет и конных, и пеших - а также «бесщисла», как сообщают летописцы, их союзников-эстов. По меркам средневековых битв это весомые потери.

Александр Невский. С картины Павла Корина.

Ледовое побоище — не просто большой «мешок», каких в истории не так уж мало. Это пример блестящего использования полководцем условий местности и климата, а также великолепного умения предугадывать действия противника. Среди древнерусских князей Александр Невский в этом, пожалуй, не знает себе равных.

Это интересно! Талант оборачивать себе на пользу не только собственную силу и слабости врага, но и саму природу, часто отличает выдающихся военачальников от просто хороших. Один из классических примеров - бросок фельдмаршала Александра Суворова через Альпы в 1799 году: русский полководец нередко вел армию такими тропами, которые считались «непроходимыми», и по этой причине предугадать его действия было невозможно. Его противник, французский генерал Массена (будущий маршал Франции), впоследствии говорил, что «отдал бы все свои победы за Альпийский поход Суворова».

Войска Александра Суворова в Альпах в 1799 году.