Он продолжал играть незавидную роль жертвы, пытаясь расшатать старые провода любви и ненависти. Они сплетались историями и пройденными километрами. И снова их пути расходились, словно некто преградил им дорогу, намеревавшимся идти до конца. С уверенностью смотрящим в амбразуру, записывающим в журнале события и хроники перемен. Им всегда чего-то не хватало. И, если раньше он видел в них идеал, то теперь начинал сомневаться в своем выборе. С тех самых пор, как она занялась поиском связей и возможностей. Чтобы сделать карьеру и вырваться из цепких лап семьи.
На перекрестке очередного лета. Смотря на доступные тела, стоявшие по углам и зазывавшие в свои объятья. Смотревшие в глаза и надеявшиеся на то, что их заберут с улицы в теплую квартиру. Напоят горячим чаем и уложат под теплое одеяло. Брошенные на растерзание свободомыслия и пустых обещаний. Они искали правдоподобных оправданий и даже не думали, что жизнь могла бы идти иначе. Они пересказывали заезженные шутки и истории, смеялись в знак солидарности. Отбросы культуры, свиньи нового века, жрущие души и искренние чувства. Им были ненавистны новые впечатления и радость открытия вводила их словно наркотик в двери самого дешевого бара эмоций.
Звонок пришил его к стене и заставил достать из холодильника баночку пива. Он не говорил, что это любовь — ему нравился комфорт. Ему нравилось засыпать с человеком, от которого он не ожидал подставы. С ним не надо было играть в договора, ритуалы и манеры. Им просто нравилось обманываться на свой счет, чтобы расходиться и сходиться снова. Вечный обман был для них блаженством и они не собирались понимать тех, кто считал их союз порочным. В мире офисных пешек, наполненном псевдонаслаждениями и сомнительными наградами. Он уже был готов разочароваться в людях, но что-то сдерживало его гнев. Очередной разрыв на бетонной мостовой. В чертах сидящего на асфальте паренька, листающего старый роман. Глотком под длинный рассказ о новых отношениях, завершающих цикл поиска офисного героя.
Опыт давался ему с трудом, но он умел делать выводы. Те, что не имели никакого смысла в хаосе человеческих отношений. Он не привык быть обманутым и мог просчитывать действия партнеров на шаг вперед, когда те еще сами не осознавали своего выбора. Так был устроен его мир - лживый и податливый, как и сам человек. Словно решение всякой проблемы сводилось к взаимоотношениями. Его не интересовала большая и чистая любовь — он не верил в нее и часто уходил из-за стола. Он просто любил спать с парнями. Беззаботный и порядком уставший от жены. Каждый вечер подозревавшей его в изменах. На лестницах заварного кофе и в дверном проеме. Взятая напрокат, мстительная и сумасшедшая.
Ее любви не могло хватить на всех. Она была огнем и искрами костра в теплую летнюю ночь. Такая жаркая, знойная и желанная, как стакан ледяного сока. Иногда ему казалось, что она создана для жизни и жизнь хранит ее как собственное украшение. Ей всегда было мало и нести ее сквозь облака было неблагодарной идеей. Некоторые открыто ненавидели ее и пытались подтолкнуть к пропасти. Она понимала это и держала дистанцию. От тех, кто деградировал до животных, пускаясь по ее следу. Преследуя в темных кустах и высматривая на равнинах каменных ущелий. Звериный инстинкт заставлял их желать, звать и искать встречи с ней на стороне. Без уважения и лишних прелюдий, без слез и мольбы. Она уверенно шла вперед, забывая оставить номер телефона. Поставить в известность и завербовать очередного пройдоху. Того, кому еще была важна любовь. Все остальное — хорошая или плохая ебля, быстрые отношения, садизм или мазохизм.
Он не строил особенных планов и не пытался вызвать в ней ревность. Их отношения были чем-то средним между взаимной симпатией и взаимовыгодными услугами. Уравновешенные, не требующие поощрения и компенсации. Иногда они менялись ролями и все снова вставало на свои места. Можно было обмениваться кольцами, звать родственников оплакивать предстоящие мучения, молодоженов подводить к сомнениям, детей отправлять к дантистам. Списанные со счетов, уходящие в прошлое, не нужные системе биологические механизмы. Идущие за призраками прошлых неудач. За горизонты и моря. В ее судьбе, без сюрпризов и неожиданностей — она знала куда держит путь и плевала на тех, кто пытался подсказать ей верную дорогу.
Его бросало по округе, манило в ночь, трясло от холода и выбрасывало из кошмаров. Он просыпался и садился на край кровати. Иногда с минуту сидел и косился на окно, чтобы увидеть свет ночного фонаря. В свободе быть услышанным, имеющий волю говорить. Говорить в пустоту, чтобы не потревожить сон других пассажиров. Каждый раз он приходил к той мысли, что люди не имели ни малейшего представления о свободе. Той, что шла рука об руку с доверием.
Им, конечно же, рассказывали о счастливых концах. О чудесных историях, очаровывающих старых истеричек. О принцах на белых конях и прекрасных спящих блондинках. Синтетическом мире, медленно съедавшем их мозги. Заставлявшем противиться реальности их страхов в стенах комплексов и чувств, бивших холодными ключами из глубин сердец. На половине пути к счастью, падая в кровавые бездны небес, источавшие зловоние.
- И ты считаешь это любовью?
- Мне просто комфортно, я не говорил, что люблю его.
- Но тогда к чему это?
- Мне так хорошо.
- Но ты же любил ее?
- Не знаю.
- Знаешь.
- Давай не будет об этом.
- Почему ты не хочешь об этом поговорить?
- Теперь у меня есть он.
Его поведение напоминало тихую истерику. Поддавшись эмоциям, он искал новые отношения. Словно ему нравилось испытывать чувство разочарования, стимулирующее работоспособность. Он знал толк в извращениях особого рода. В выгодном выживании в условиях разлагающихся перспектив. В ставших для него лейтмотивом безумных стремлений романтических вечеров.
Мазохизм заводил его фантазию, открывал новые горизонты разбитых окон. В свежий воздух перемен, в жизнь с чистого листа. Он был уверен, что на этом пути есть кто-то еще. Тот, кто еще не дал о себе знать. Не подал тайный сигнал, чтобы встретиться на темных улочках города и пойти в ближайший бар. Сесть за стойку и выпить пару коктейлей в уединении сумрака толстых стен. В определенной выгоде — с пользой проведенном для нервов времени, эйфории недосказанного, заповедных далей суетливых мечт. Стряхивая пепел в стеклянную безделушку, которую время от времени меняла на новую грудастая официантка.
Но он был на другом конце провода и искал ту, что помогла бы ему выжить. В условиях отсутствия финансового сопровождения страстей и врожденной скуки. Переходя через автомагистраль и отсиживаясь на бесперспективных собеседования, где от него всегда чего-то ожидали. Смотрели искоса, наигранно не проявляя интереса. Точно такие же, как дети стабильности, ищущие выгоды во всем, к чему прикасалась их рука. Не знающие покоя вне финансовых пирамид и денежных знаков, которые они доставали из своих порванных кошельков. Отлично замаскированные, они жрали блевотину современной культуры, возвеличивая образы среднего класса, загибающегося словно наркоман в конвульсиях ипотечных кредитов.
Религиозные фанатики деклассифицированной массы. Черные дыры времени, уподобленные в красках рекламы дешевым проституткам. Поднимающие экономику лжи и облизывающие вялые члены обмана. Шагающие под марш великой победы, ушедшей в прошлое непонимания. В перечеркнутую историю, в проданные из-под полы награды. Утверждающие идею покорности системе, люди своего времени, нацеленные на успех без гарантий на удачу. Покупающие новые автомобили, не принадлежащие им. Доказывающие свое право на существование — на метры в сомнительных высотках и орущих от света ламп детей. Пропитанные мочой и спермой душного лета. Поколение новых рабов, забывших про чувства, созидавшие цивилизации. Под обломками бензоколонок и табло с ценами на нефть. Потерявшие рассудок в домах престарелых люди. В зеленой форме, истертые временем лица. Старательно набивающие радиосигнал в необъятные просторы вселенной. Передающие последний привет, яростно отстукивая безнадежные буквы. В пустоту сиреневой весны. За чашечкой или стаканом виски. В темном небе экрана, в будущем без начала и конца.
Сделав очередной глоток, он сошелся во мнении, что ненависть — это чувство, объединяющее их поколения. Она — печать гражданства на странице паспорта, отпечаток военного ботинка на линзе случайного репортера. Ненависть делала их сильнее и, в сущности, не имела конкретного объекта. Они улыбались по старинке, не придавая этому никакого значения. Натянутые силиконовые игрушки, искусственные формы модельных тел. По проводам телефонных линий, оставшихся данью прошлому. Любовью мимолетных отношений, тающих в лучах знойного дня. Стрелками на часах, болью в его и ее голове. Осколками в небесах, в чудесных словах проповедников новых религий. Желающие ненавидеть любого, кто решит пойти против большинства. Против системы кредитования, против всеобщего счастья и против времени перемен.
Он посмотрел в ее глаза и на минуту остановился. Сквозь них мерцал свет диодов и люминесцентных ламп. Она не хотела пить кровь реальности, не хотела облизывать смыслы и чувствовать секунды, витающие в пропитанном никотином воздухе. Вся как на ладони, не требующая ключа. Мечтающая о душе и бессмысленных впечатлениях. За колокольчиком тяжелой деревянной двери, касаясь медной дверной ручки. В мире скулящей молодежи, читающей тлеющие страницы незнакомцев. В переживаниях читальных залов, собирающих закомплексованных студентов. Вырванных из контекста персонажей, брошенных в зомбированную толпу. Пускающих слюни в поисках доступных самок. Слизывающих менструальные выделения с поручней метрополитена. Вдыхающих пот и вонь душных вагонов электропоездов. Пустого окружения бара, хорошо знакомого ему и незнакомого ей.
Она потянулась за сумочкой и достала из нее алую губную помаду. Он ненавидел ее вкус, делающий их губы похожими друг на друга. Словно на конвейере или сборочной линии. Похожие друг на друга женщины и молодые дурочки, мажущие тонны макияжа на еще нежную кожу. Он оплатил счет и они вышли на улицу. Ее движения подчеркивали ее жизнь. Орбиту транспортных линий и разноцветные полосы линий метрополитена. Со станциями перехода и с закрывающимися с грохотом дверьми. Каждое утро она всматривалась в надпись на стекле и в какой-то момент решила не прикасаться ко всем этим ублюдкам, смотрящим на нее в тоннелях под землей. Она отводила глаза и сравнивала их обувь. Смотрела на мятые штаны и усыпанный царапинами пол. Ее утро блевало в пробках, мучаясь под шум моторов душных автобусов утренней апатии. Они сделали пару шагов по направлению к его дому и он решил открыть новую главу романтического дневника.
- Какие планы на завтра?
- Я не спешу домой, не очень хочу.
- Хорошо, я не против, чтобы ты осталась у меня.
- Только не спрашивай почему.
- Не буду, воля твоя.
- Спасибо.
Он взял ее руку в свою и повел в сторону длинной ограды, отделяющей улицу от старых деревьев, скрывающих за своими ветвями корпуса детской больницы. Какое-то время они шли молча и он силился подобрать слова. Слова, которые не спугнут ее и не заставят распрощаться в самый последний миг. Он знал, что наградой станет ее запах. Если повезет, то еще несколько дней он будет вдыхать его с кожи своих рук. С белоснежной рубашки и одеяла, под которым они мирно уснули под утро.
- Спасибо за этот вечер.
- Это только начало.
- Сегодня мы вне времени и вне закона.
- Да, пусть будет так.
- Вашу руку, леди.
- Возьмите.
Он удивился услышанному. Все двигалось по знакомой траектории, начертанной горьким опытом общения с похотливыми женщинами. С теми, кто хотели ощущать в своих руках очередные яйца. Кому доставляло удовольствие облизывать твердую головку и засовывать ее между ног. К тому же, ее запах сводил его с ума и утверждать обратное было совершенно напрасно. В его мыслях проносились несложные уравнения мести, расчетливые пути обмана и удара в спину. Зализывая раны, нанесенные острым лезвием бритвы, он мечтал когда-нибудь раскрыть карты, чтобы на этот раз суметь выдержать напор слепой судьбы. Это был его личный психоз, заработанный на фронте построения взаимоотношений. Осенняя эйфория, поднимающая в небо опавшие желтые листья. Последствия смертельного яда, пламенем любви сожравшего его глаза. Жизнерадостные искры счастья, впитывающие времена года, проносящиеся сквозь его жизнь.
Она напоминала ему парня. Взглядом по спине, оценивая пропорции талии и бедер. Розовая и свежая, не подозревающая о его планах. Планах помочь совершить трансцендентное самоубийство. Почувствовать себя в шкуре виновного без права на прощение, предаться максимальному ускорению по траектории в бетонное ограждение взлетной полосы. Стать нагретой добела веной, вскипающей ненавистью к тем, кто обламывает вероломный кайф. Он мечтал отомстить ей и ее лживым словам. В выгоревшей пустыне встающего поутру солнца, под лучами завтрашнего дня, просыпавшегося на горизонте самообмана. Все, что ему хотелось в ту ночь — выпить еще немного пива и заняться любовью с лесбиянкой, собиравшейся выйти замуж за турка.
- Он же старше тебя?
- Да, старше на семь лет.
- И зачем тебе это надо?
- Хочу уехать отсюда и начать все сначала.
- Хороший вариант, наверное.
- Да, даже если у нас ничего не получится.
Он играл ее тонкими пальцами, а она что-то искала взглядом, смотря по сторонам. Ему почему-то захотелось, чтобы они попали под дождь. Где-нибудь в поле, у старого сарая. Чтобы ее возбужденные соски показались на мокрой блузке, а по лицу стекали капли бесстыдной стихии. Чтобы они мерзли и прижимались друг к друг, чувствуя нарастающее возбуждении. Под дрожью тел и в крепких объятьях ненастья. Под вечной россыпью амфетаминового неба, сплетающего молодые тела в блаженстве любви. Мимо старых зданий и изблеванной штукатурки, мимо темных арок и разбитых фонарей. Отелей и дворов, офисов и шлагбаумов. В белоснежных листах и счетах за свет. Под ударами ветра по ветхой кровле. Сливая в унитаз презерватив, наполненный желтоватой спермой оргазма, успевшего поселить в душе тоску по скорому расставанию.
Раньше он уже видел этих людей, но не мог представить, что его знакомые обзаведутся теми же шевронами. Будут бегать от жен, мечтать о том, что их кто-нибудь поймет, и заранее изобретать истории на ужин. Чтобы оставить эмоции и переживания, опустившись на дно повседневной рутины. Помыв голову, открыв холодильник, вытащив молоко и заварив кофе. Лишь для того, чтобы скоротать вечер.
Он знал, что их дни будут лететь как календарные листы, мысли исчезнут из головы. Останется лишь включить телевизор и получить порцию удовольствия - быть в курсе событий. Вытереть задницу страницами книги и забыть выключить свет. Наплевать на молодежь, упарывающуюся в подворотнях. Списать на них могилы стариков и ждать своей участи, уповая на вечную жизнь. Ничего не делать и ждать следующего века. Оставить сложные экономические вопросы другим. Не искать новых путей, не прогнозировать курсы валют. В мечтах о счастливой жизни, оставленный где-то позади. В обертках лапши быстрого приготовления и смятых банках из-под пива. Ностальгируя по свободе под очередным косяком. В глазах друзей, исчезнувших за порогом родительского дома. Он боялся их участи, он открещивался от их падения. Захлопнув за собой дверь, с верой в ее глаза, оставшиеся с ним навечно.
Той ночью никто так и не смог раскрыть их обман. Они решились на него по обоюдному согласию. Одели на себя белые халаты психологов и подготовились к поиску первородного греха. Прошлись по детским травмам, закрыли пару палат с умалишенными. Затем направились к водителям, устроившим забастовку. С час пытались вести переговоры, но, обессилев, улеглись на кровать. Они знали, что вирус поразил их мозг без шанса излечиться до утра. Он отбивался от ее рук, она - сопротивлялась поцелуям. Дикие собаки неземных волн облизывали их тела, падающие с небесных океанов на яркие кометы. Под открытым небом космоса, вращающегося вокруг земли. Радужными созвездиями слов и стихотворений. Метеоритами и грозовыми раскатами в бездонной пропасти мироздания. Опустившимися листьями старых деревьев, стволами, умирающими от жажды. Безликими истуканами, не желавшими поднимать свой взгляд на их безрассудное совокупление, призывающее жить и переступать через горизонты безмятежной лжи. Он смотрел в ее глаза и, как всегда, видел в них самообман. Она умела отдаваться без ума, отдаваться как в последний раз. Боясь спугнуть чувства, заставляющие забыть про стыд и боль.
Ее тело сопротивлялось ему. Твердые стенки не приносили удовлетворения и он пытался удержать возбуждение с помощью фантазий. Она была его ребенком, бездомным парнем и школьной подругой. Он ловил ее тепло и дрожь рук. Туманные взгляды и вздохи наслаждения, среди шума листвы и завывания диких зверей. Она не хотела мучений в поисках чистого сердца, которое примет ее такой, какая она есть. Загубленной повседневностью и вероломной свободой. Она решилась на этот шаг в надежде оставить все в прошлом. В маленьких городах, в селах и мегаполисах. В очередной раз пытающаяся кончить с едва знакомым парнем, одевшим против ее воли тонкий презерватив.
Скидывающая из окна многоэтажки вещи бывшего. Умирающая в гаражах и скучающая на скамейках дворов. С кружевным бюстгальтером на зеленой траве под палящим солнцем. Ребенок любвеобильного произвола, ищущая собственный лик в отражениях улиц. Смотрящая в черные грозовые тучи, не боящаяся молний и ярких электрических вспышек на проводах. Отчаянная и готовая на смерть ради того, чтобы понять свое предназначение в этом до боли сумасшедшем мире.
В ту ночь ей двигало нечто, что было неведомо ему. Заставляло идти вперед и искать точки опоры, утерянные за офисным столом. Искать, но не находить прощения. Пытаться забыть про обиды и рвать когтями землю, изнывающую от обезличения. Ее, не признающую секс в качестве измены.