«Его молодое лицо нельзя было назвать особенно красивым, и только выражением своим оно подкупало всякого, кто брал на себя труд вглядеться в него более внимательно. Выражение это, свидетельствовавшее о простосердечии, безусловной правдивости, твердости характера и искренности чувств, было поистине замечательно. Сначала даже могло показаться, что за простодушной внешностью скрывается затаенная хитрость, однако при ближайшем знакомстве это подозрение тотчас же рассеивалось.»

Во-вторых, он чужд предрассудков о превосходстве белых над цветными (на дворе 18 век, замечу. До Алоизыча ещё далеко):

«– Признайся, Зверобой, что каждый минг больше чем наполовину дьявол, – с азартом кричал Непоседа, – хотя тебе во что бы то ни стало хочется доказать, что племя делаваров сплошь состоит чуть ли не из одних ангелов! А я считаю, что этого нельзя сказать даже о беглых людях. И белые не без греха, а уж индейцы и подавно. Стало быть, твоим доводам – грош цена. А по-нашему вот как: есть три цвета на земле – белый, черный, красный. Самый лучший цвет белый, и поэтому белый человек выше всех; затем идет черный цвет, и черному человеку можно позволить жить по соседству с белыми людьми, это вполне терпимо и даже бывает полезно; но красный цвет хуже всех, а это Доказывает, что индеец – человек только наполовину.

– Бог создал всех одинаковыми, Непоседа.

– Одинаковыми! Значит, по-твоему, негр похож на белого, а я похож на индейца?

– Ты слишком горячишься и не слушаешь меня, Бог создал всех нас белыми, черными и красными, без сомнения имея в виду какую-то мудрую цель. Но чувства у всех людей схожи, хотя я и не отрицаю, что у каждой расы есть свои особенности. Белый человек цивилизован, а краснокожий приспособлен к тому, чтобы жить в пустыне. Так, например, белый считает преступлением снимать скальп с мертвеца, а для индейца – это подвиг.

И опять же: белый не считает для себя возможным нападать из засады на женщин и детей во время войны, а краснокожий это спокойно делает. Допускаю, что это жестоко; но то, что для них законно, с нашей стороны было бы гнусностью.

– Все зависит от того, с каким врагом мы имеем дело. Оскальпировать дикаря или даже содрать с него всю кожу – для меня то же самое, что отрезать уши у волка, чтобы получить премию, или же снять шкуру с медведя. И, стало быть, ты ошибаешься, защищая краснокожих, потому что даже в Колонии начальство выдает награду за эту работу. Там платят одинаково и за волчьи уши, и за кожу с человечьими волосами.

– И это очень скверно, Непоседа. Даже индейцы говорят, что это позор для белых. Я не стану спорить: действительно, некоторые индейские племена, например минги, по самой природе своей испорчены и порочны. Но таковы и некоторые белые, например, канадские французы. Во время законной войны, вроде той, которую мы начали недавно, долг повелевает нам воздерживаться от всякого сострадания к живому врагу. Но снимать скальпы – это совсем другое дело.»

Замечу, что торговлю скальпами организовали именно власти колонистов, привлекая к этому бизнесу как индейцев, так и белых. Именно по этой причине Непоседа и Том Хаттер попали в плен к индейцам (отправились в рейд за скальпами), а старик впоследствии лишился своего скальпа и жизни. Зверобой же проявил доблесть в бою, но она подкреплялась не жаждой наживы, а силой характера.

В-третьих, наш герой честен и благороден с прекрасным полом. Увы, эти качества не принесли ему счастья в личной жизни. В «Зверобое» он не ответил взаимностью на чувства Джудит Хаттер:

«– Если речь идет о дружбе, Джудит, я готов для вас на все, готов принести вам в жертву даже мою собственную жизнь. Да, я готов рисковать ради вас, так же как ради Уа-та-Уа, а больше этого я не могу обещать ни одной женщине. Но не думаю, чтобы я любил вас или какую-нибудь другую женщину…

Тут девушка остановилась, как будто слова, которые она хотела произнести, грозили задушить ее. Потом, собрав всю свою решимость, то краснея, то бледнея при каждом вздохе, она продолжала:

– Скажите мне, Зверобой: то, что говорил Гарри Марч, повлияло как-нибудь на ваши чувства?

Правда всегда была путеводной звездой Зверобоя, он не мог скрывать ее, если даже благоразумие повелевало ему хранить молчание. Джудит прочитала ответ на его лице, и с сердцем, растерзанным сознанием, что она сама во всем виновата, девушка еще раз тяжело вздохнула на прощание и исчезла в лесу.»

Да, рассказы Гарри Непоседы о ветрености Джудит всё же сыграли свою роль, и молодой охотник не решился связывать свою жизнь с «журавлём в небе».

А в «Следопыте» уступает Мейбл Джасперу, узнав, что товарищ пламенно влюблён в эту девушку:

«Перво-наперво, в рассуждении того, кто вас больше любит, тут, по-моему, наши шансы равны: хоть Джаспер и уверяет, что его чувство сильнее, с этим я не могу согласиться, потому что считаю невозможным, а иначе я бы честно и откровенно признал его преимущество. Так что в этом смысле оба мы перед вами, Мэйбл, на равных правах. А ежели взять все вместе, Мэйбл, — возраст, наружность, образование и привычки, — совесть мне подсказывает, что я вам не пара, проще сказать — я вас не стою! И я бы, ни минуты не думая, отказался от всех надежд, кабы что-то не тянуло меня за сердце, с чем я просто не в силах совладать!

— А теперь Джаспер, — продолжал Следопыт, не сдаваясь на уверения молодой девушки и не позволяя отвлечь себя от своей мысли. — Он другое дело. Что до того, чтобы кормить жену и любить ее, тут наши шансы равны, я знаю его как степенного, заботливого парня и работягу. К тому же он с образованием, знает по-французски, много читает и даже те самые книги, какие, я догадываюсь, нравятся и вам, — он вас всегда поймет, чего я, к сожалению, не могу сказать про себя. А кроме того, парень так речисто выражает свои мысли, что я нипочем с ним не сравнюсь.»

В итоге Следопыт остался один…

Наконец, Натаниэль проявил недюжинное мужество перед лицом мучительной смерти, когда попал в плен к индейцам:

«– Я попал к вам в руки, гурон, – ответил наконец пленник, – и, полагаю, вы сделаете со мной то, что найдете нужным. Не стану хвастать, что буду твердо переносить мучения, – я никогда не испытывал этого, а ручаться за себя заранее не может ни один человек. Но я постараюсь не осрамить воспитавшего меня племени. Однако должен теперь же заявить, что, поскольку у меня белая кровь и белые чувства, я могу не выдержать и забыться.

Надеюсь, вы не возложите за это вину на делаваров или их союзников и друзей – могикан. Всем нам более или менее свойственна слабость, и я боюсь, что белый не устоит перед жестокими телесными мухами, в то время как краснокожий может петь песни и хвастать своими подвигами даже в зубах у своих врагов.»

И «веселье» не заставило себя ждать:

«Когда все собрались вокруг пленника, воцарилось внушительное молчание, особенно грозное своим глубоким спокойствием. Зверобой заметил, что женщины и мальчики мастерят из смолистых сосновых корней длинные щепки: он хорошо знал, что сначала их воткнут в его тело, а потом подожгут. Два или три молодых человека держали в руках лыковые веревки, чтобы стянуть ему руки и ноги.

Как только вожди решили начать, несколько самых смелых и проворных молодых ирокезов выступили вперед с томагавками в руках. Они собирались метать это опасное оружие, целя в дерево по возможности ближе к голове жертвы, однако стараясь не задеть ее.

Приосанясь и несколько раз молодцевато размахнувшись, Ворон наконец метнул томагавк. Оружие, завертевшись, просвистело в воздухе, срезало щепку с дерева, к которому был привязан пленник, в нескольких дюймах от его щеки и вонзилось в большой дуб, росший в нескольких ярдах позади. Это был, конечно, плохой удар, о чем возвестил смех, к великому стыду молодого человека. С другой стороны, общий, хотя и подавленный, ропот восхищения пронесся по толпе при виде твердости, с какой пленник выдержал этот удар. Он мог шевелить только головой, ее нарочно не привязали к дереву, чтобы мучители могли забавляться и торжествовать, глядя, как жертва корчится и пытается избежать удара. Зверобой обманул все подобные ожидания, стоя неподвижно, как дерево, к которому было привязано его тело. Он даже не прибегнул к весьма естественному и обычному в таких случаях средству – не зажмурил глаза; никогда ни один, даже самый старый и испытанный краснокожий воин не отказывался с большим презрением от этой поблажки собственной слабости.»

Что можно сказать в итоге? Да, «вымораживают» длиннющие витиеватые монологи и диалоги, которые должны раскрыть характеры персонажей, объёмные описания природы, авторские отступления, но это стиль 19 века, что поделаешь…. За этой витиеватостью скрывается описание беспощадной партизанской войны на фронтире, где враг скрывается в лесу и может напасть в любой момент. Герои Фенимора Купера жили и умирали в краю, где «закон – тайга, медведь – прокурор». Если «смахнуть пыль» с исторического антуража, то перед нами люди, очень близкие по духу Редрику Шухарту, настоящие steel balls men.