Каждое лето мы приезжали к бабушке в деревню. Это обычная татарская деревня, где все друг друга знают, где все со всеми здороваются и где бабушки, вечерами сидящие на лавочках у ворот, обязательно спросят чья ты дочь и к кому приехала, когда проходишь мимо них. Так же, как и в каждой деревне, у нас был заброшенный дом, про который детвора сочиняла всякие страшилки. Бабушки кошмарили своих непослушных внуков тем, что если те не будут слушаться, то отведут их к этому дому и оставят там. Даже самые смелые сорванцы не решались идти воровать яблоки с огорода этого дома. Говорили, что яблоки там проклятые, и поев их, обречешь на себя немыслимые несчастья. «Кирьян йорты»(дом Кирьяна) -называли его мы. Поколение постарше обязательно добавляла «Явыз Кирьян йорты» (дом грозного/кровожадного Кирьяна), или «аксак Кирьян йорты»(дом хромого Кирьяна).И вообще, имя собственное - Кирьян использовалось местными жителями, что бы описать что-то мерзкое, непотребное, или для усиления отрицательного качества какого-либо неприятного события.
Став постарше, мы попросили бабушку рассказать историю этого дома. Оказалось, что изначально в этом доме жила очень работящая, дружная семья. Но с приходом Советской власти, семью «раскулачили» и всех сослали в Сибирь. Надо сказать, что благодаря своему трудолюбию, эта семья и там выжила и неплохо устроилась. Но в родную деревню они так и не вернулись. Лишь один раз перед своей смертью приехал один из сыновей того семейства Искандер ага. Остановился он у нас, так как наш прадед был самым близким другом его отца. Слух о его приезде, как молния разлетелась по всей деревне. Повидаться с ним пришли все, кто помнил их семью. Он ходил по улицам деревни, подолгу останавливался на памятных для себя местах. До сих пор помню, как он зарыдал, обняв старую иву возле речки. Там прошло его детство вместе с братьями и сестрами. А до дома он так и не дошел. Ноги были совсем больные, да и мы побоялись, что сердце старое не выдержит.
В раскулаченный дом Искандер ага заселилась семья того самого Кирьяна. Тогда он еще не был хромым. Но слыл скверным характером и жестоким нравом. Вся деревня догадывалась, что это он пишет подлые доносы на неугодных ему односельчан, которых потом или раскулачивали и ссылали на каторгу или обвиняли в шпионаже и сажали в тюрьму. Когда началась война, в деревне из мужчин остались только старики да калеки. Что б не попасть на фронт, Кирьян специально сломал себе ногу и остался хромым на всю жизнь. По хромой походке его узнавали издалека и старались на глаза ему не попадаться. Из-за отсутствия других нормальных кандидатур, Кирьяна назначили председателем деревни. И тут весь его жестокий и извращенный нрав проявился во всей красе. Жители села как могли прятали от него запасы еды. Если же не успевали, то Кирьян без жалости и сострадания забирал последнее, под предлогом «на фронт». Бабушка со слезами на глазах рассказывала, как он ставил надзирателем на полях своих румяных и упитанных сыновей и те издевались над голодными и ободранными детьми которые работали на колхоз. Если замечали, что кто-то прячет под одежду гнилую картошку, избивали до крови. Кирьян за горсть зерна принуждал приглянувшихся ему девушек и женщин к близости. Некоторые не выдержав позора и унижений, накладывали на себя руки. Но одну женщину, которая нравилась ему смолоду, он добиться ни как не смог. Звали ее Мерьям. Когда после очередного рейда Кирьян забрал у нее последний кусок хлеба, малолетний сын Мерьям умер от голода прямо у нее на руках. Тогда Мерьям принесла мертвое тельце своего ребенка к дому Кирьяна и ее проклятья на этот дом были слышны по всей деревне. На столько пронзительно и зловеще звучал ее голос. С того дня ее ни кто больше не видел.
После исчезновения Мерьям, Кирьян не долго бесчинствовал. Когда в деревню начали возвращаться отслужившие на фронте мужчины, влияние и власть у Кирьяна начала пропадать. К тому же на него напала странная болезнь: он перестал чувствовать запахи и вкус еды. Весь рот его покрылся язвами и поглощение еды сопровождалось адскими болями. Дожил Кирьян почти до 60 лет, 20 из которых он гнил, можно сказать, живьем. Язвы пошли по всему пищеводу. Когда по деревне пошел слух о том, что Кирьян лежит при смерти, к дому потянулись жители села.
Не знаю как у других, но в наших краях так принято, что когда кто-то лежит при смерти, близкие и неравнодушные люди приходят в дом к больному, и читают молитвы, что б душа страдальца отошла к Богу без мучений. Но те, кто приходил к Кирьяну, сначала перечисляли имена тех, кто пострадал от его руки и этот список заканчивали именем Мерьям и именем ее ребенка, и лишь только после этого начинали читать молитвы. Бабушка помнит, что смрад в комнате которой он лежал, стоял невыносимый. Ни кто там на долго задержаться не мог. Не могли жители села и простить его деяний. Сыновья пережили его не на долго. Умерли так и не женившись, не оставив после себя ни кого.
Сейчас от этого дома остались три столба торчащие вкривь и вкось. А пригорок на месте этого дома так и продолжают называть проклятым. Лично для меня эти прогнившие столбы служат знамением того, что расплата за деяния неминуема. Может ни сразу, но ответить за свои поступки придется. По этому, когда я оказываюсь беспомощной перед несправедливостью, я проглатываю обиду и иду дальше, не тратя драгоценное время своей жизни на месть или уныние. Я знаю, что обидчики будут наказаны, и им обязательно кто-нибудь, когда-нибудь напомнит мое скромное имя…