Была у меня подруга детства Ленка. Была, потому что умерла. Буквально от любви.

Жили в одном подъезде, она на втором, я на четвёртом. На два года меня старше. Пока мелкие были, сочиняли почту из верёвочек, скрепок и бумажек между окнами. Подросли, уже сетку кинули. У нас обеих компы были ещё когда вообще мало у кого были. Парня одного придурошного друг у друга уводили. Она брала сиськами, я наглостью.

Потом она в Питер переехала, а я замуж вышла. Но мы все равно общались по аське регулярно. Она вроде как музыкой увлеклась, стильной такой на фотках в контаче была. Училась, собиралась линию одежды шить. Жила с каким то чуваком, которого боготворила. А он ее то звал, то гнал. Она со мной всякими диетами делилась, как видный эксперт. Бесконечно худела и старалась быть супер красоткой. Для него.

Встретились как то, когда я уже в Питер переехала. Я её не узнала. Очень плохо она выглядела. То есть ультрамодно, но супер нездорово. И общение как то не заладилось, она на все вопросы махала рукой и говорила: ой, да неважно. Вроде как с бойфрендом у нее тогда что то не ладилось, вроде расстались. Я тогда ещё подумала, что сторчаться до такого вида она вряд ли могла, но в голове явно не все дома.

А через пару месяцев пишет она мне в аську. Только не она, а мама ее. Ленка умерла.

Тяжело переживала разрыв, не могла ни спать, ни есть, анорексия. Подруга к ней пришла с ночёвкой, а утром проснулась с трупом.

Вскрытие показало, что у неё совсем не было никакого жира, включая тот, что должен какбы внутренние органы поддерживать (не знаю, как это называется) и сердце просто остановилось.

Ей тогда 25 где то было.
Чот вспомнилось

"Но он исчез, и никто не знал,
Куда теперь мчит его байк.
Один бродяга нам сказал,
Что он отправился в рай."

Иногда хочется представить себе это именно так.

Меня жизненный путь несколько раз пересекал с одним очень светлым человеком, с очень яркой личностью, который возможно даже пытался стать мне хорошим другом, просто я этого не понял... Мы учились в параллельных классах, но особо не пересекались и уж точно не общались. Потом, уже спустя годы, я узнал его как гитариста и лидера собственной группы. Ещё позже мы стали коллегами по работе, вот здесь уже появилось какое-то общение, оказалось у нас много общих интересов, да и компании, которые нас окружали, оказались отчасти общими. Потом мы не раз вместе где-то тусовались, что-то пили, играли на гитарах, веселились. Он вообще был очень яркой личностью, с очень яркой насыщенной жизнью, но при этом достаточно простым и открытым человеком. Потом он уехал в другой, крупный, город и наши пути разошлись.
Следующая новость, которую я о нём узнал, была новость о его гибели.
Гром среди ясного неба! Погиб как жил, без страха и тени сомнения. Шагнул через пропасть и оступился. Ему было едва за 30. Проводить его в последний путь приехали все его друзья. Вереница машин наглухо забила пробками два перекрёстка, в городе где пробок не бывает, а потом и на кладбище народу было не протиснуться. Я устал здороваться и перекидываться дежурными фразами с пришедшими, с удивлением вновь и вновь видя знакомые лица, многие не могли держать слёз, с трудом сдерживал их и я.

"Песен ещё не написанных сколько?"

"Камнем лежать или гореть звездой? Звездой!"

"И навсегда на век прощайтесь, когда уходите на миг"

Никогда не знаешь, когда прощаешься с человеком в последний раз.

В самом конце августа 1979 года я узнал, что, оказывается, учительница моего первого класса вышла замуж за молодого лейтенанта и, как водится, уехала с ним в военную часть куда-то в таёжные дали, а наш осиротевший класс, на который не нашлось свободного преподавателя во всей школе №372, чтобы принять на воспитание, решили просто-напросто расформировать. Всего из 33 детей в школе оставили только 7 девочек, а всех мальчишек (26 голов) перевели в соседнюю школу №362, где и распределили по двум классам.

Я помню, будто это было вчера, как моя прабабушка Паня, блокадница и ветеран войны и труда, отвела меня 1 сентября на утреннюю линейку, мы с пацанами со своего класса кучковались чуть сзади от нашего нового 2А, потом нас завели в класс, кратко представили остальным ученикам, и мы испуганно заняли свободные за партами места. Я робко подошёл к третьей парте у окна и почти прошептал:

- Можно?

А сидевший за ней у прохода белобрысый мальчишка неожиданно улыбнулся, открыто и светло, встал и сказал:

- Конечно. Садись к окну. Меня Илья зовут.

Так у меня появился друг. Мой лучший друг. До самого окончания школы в 1986-м году, на всех предметах, мы всегда сидели с ним рядом. Я вспоминаю своё детство, оно было заполнено полным нежеланием учиться в школе, хоккеем и лыжами зимой, футболом и лазанием по деревьям и крышам домов летом, пусканием корабликов по ручьям весной, бесконечными посиделками в читальном зале библиотеки осенью. И везде рядом был Илюшка. Мы росли, взрослели, изредка ссорились, но никогда не дрались. Он – золотой медалист, лидер и будущий комсорг, я – двоечник и хулиган. Его родители хорошо знали растивших меня бабушку и прабабушку, я очень много времени проводил в гостях дома у своего друга, благо жили мы через один дом. Мобильных телефонов тогда не было даже в фантастических книжках, коими мы зачитывались наперегонки (это у нас вообще был отдельный вид такого соревнования – кто больше прочтёт книг, при том, что ходили мы в одни и те же библиотеки и читали одни и те же книги, самозабвенно потом обсуждая их), но это не мешало нам договариваться накануне и встречаться всегда в назначенное время и именно там, где и положено. Утром, идя в школу, я знал, что у тропы, уводящей по диагонали между домов напрямик к школе, меня уже ждёт Илья. Только благодаря родителям Ильи, интеллигентным, изящным, деликатным ленинградцам в бородатом поколении (отец ребёнком пережил Блокаду), я в детстве имел возможность посещать театры и музеи, мать Ильи всегда приобретала два билета или абонемента, чтобы её сын и его друг вместе соприкасались с высоким.

После восьмого класса я не смог поступить в техникум авиационного приборостроения, завалив вступительный экзамен, на котором, как выяснилось, встретил еще одного будущего друга, Лёшку Курочкина. И пошел по стопам отца, поступив в сварочно-машиностроительный техникум, о чём никогда не пожалел в дальнейшем. А Илья пошел в девятый класс, потом – поступление в Военмех. Конечно, наши новые знакомства, новые студенческие коллективы не могли не разбавить концентрацию нашего школьного общения. Мы стали реже встречаться, но на нашей дружбе это вообще не отражалось. Я перебираю черно-белые фотографии, их не много, и каждая вызывает во мне шквал воспоминаний, различных историй. Как дрались с толпой хулиганов в белые ночи на Лебяжьей канавке. Провожали Курочкина в армию. Как мы болели за Аргентину с Марадоной в 1986-м, за наших в 1988-м, восхищались Роже Милла в 1990-м… Родители Ильи купили в садоводстве участок в 6 соток в Чаще, отец погрузился в строительство дома, мать – в посадки и цветоводство. И мы частенько на выходные приезжали туда летом, помогая чем могли и проводя время в общении друг с другом…

…Наступил 1991-й год. Зима выдалась холодная, не чета нынешним. Нас всех накрывало безденежье, я уже работал в КБ на Невском заводе, Илья учился на третьем курсе и в свободное время крутился как мог, пытаясь заработать карманные деньги.

Это произошло 28-го января 1991 года. Был вечер, я сидел на кухне, пил чай и отдыхал после очередной тренировки. Зазвонил телефон, старенький дисковый телефон светло-жёлтого цвета. Это был мой друг детства Серёга Марченко, который задал мне всего один вопрос:

- Слушай, а отец у Ильи нормальный?

- ?

- Я сейчас позвонил им, он снял трубку, и на мой вопрос, могу ли я поговорить с Ильей, ответил, что Илья в морге.

Я не поверил. С Илюшей я говорил по телефону накануне, виделся за пару дней до этого. Тут же набираю номер телефона своего друга. Снимает его отец.

- Николай Иваныч, здрасти. А Илюшку можно?

И слышу тихий, как будто потусторонний голос:

- Серёжа, Ильи больше нет. Он в морге.

Короткие гудки… По-моему, у меня остановилось дыхание, в животе стало противно и тепло. Не помню, как судорожно оделся во что придётся, и рванул бегом домой к Илье. А бабушка вслед только всплеснула руками:

- Господи, мальчина, беда-то какая!..

…Дверь в квартиру была открыта, внизу стоял милицейский УАЗик. Я вошел, сразу увидел тётю Лилю с помертвевшими глазами и сидящую, будто окаменевшую бабушку Ильи, Екатерину Васильевну. Николай Иванович увидел меня, и сказал что-то пишущему следователю:

- А вот Серёжа подошёл. Это друг Илюши, я говорил…

Как в тумане, отвечаю на вопросы, подписываю какую-то бумагу, зачем-то иду с милиционерами наверх, на заснеженную крышу. Там следы, много следов. Слышу, как говорят о суициде. Каком суициде? Ильи?! Да если бы вы знали его хотя бы в половину меньше моего, разве можно было такое представить?! Илью, с такой яркой жаждой жизни, счастливому от того, что встретил свою любовь, Алёнку, собиравшемуся через два дня ко мне на день рождения?!

В тот вечер я впервые в жизни напился пьяным до беспамятства. Бабушка сидела рядом со мной, лежащим на тахте, гладила своими шершавыми ладонями мои непослушные волосы, и тихо, приговаривала: «Господи, беда-то какая… Надо же… Илюха… Ты поплачь, мальчина, это не стыдно…». И я плакал…

Я до сих пор уверен, что его убили. Не знаю, как его заманили на крышу его же собственного дома. Не знаю, кто это сделал, какие для этого были мотивы. Тело Ильи лежало внизу, при падении оно ударилось о балкон. Хоронили моего друга с закрытым лицом. На похороны пришла вся группа Военмеха, почти весь наш класс и многие из учителей школы во главе с директором и заучем. Лёшка Курочкин получил увольнительную в связи со смертью друга и прибыл прямо из военной части из Подмосковья. Помню, что в автобус все не смогли попасть, и на кладбище многие добирались своим ходом. С каждым годом помянуть Илью приходило всё меньше народу.

Родители Ильи были рады приходящим. За память об их сыне. Долгие годы общались с родителями Алёнки, Илюшиной невесты. Я не мог смириться и принять тот факт, что утешил Алёну наш с Ильёй общий приятель, она быстро вышла за него замуж, но счастья они так и не нашли, и спустя несколько лет его нашли убитым в собственной квартире. Спустя некоторое время она снова вышла замуж, и постепенно общение между семьями сошло на нет…

Через несколько лет угасла бабушка Ильи, Екатерина Васильевна. Баба Катя, так вкусно готовившая выпечку и баловавшая нас, вечно голодных, потных и довольных собой. После смерти внука она будто затворилась в себе, перестав улыбаться навсегда, и только дрожащими руками крепко обнимала нечасто приходящего меня. Потом мучительно, долго уходила мама, Лилия Валерьяновна. Не вставая последние месяцы, она до конца сохраняла память и светлый разум, наизусть помня, где какой том находится в её обширной библиотеке. Остался только отец, Николай Иванович. Я до сих пор, по несколько раз за год, приезжаю к нему домой. Мы сидим на кухне, выпиваем, разговариваем. Что я могу сделать для тебя, друг мой? Что?! Только пронести дружбу с тобой через всю свою жизнь, помнить тебя, пока бьётся моё сердце, да посвящать редкие вечера твоему старому отцу. Сегодня тридцать лет, как тебя не стало. Мы с Курочкиным заехали за твоим отцом, съездили на твою могилу. За ней уже не так хорошо присматривают, как это делала твоя мама. Теперь она вместе с твоей бабушкой лежит рядом с тобой, Илюша. Ты мне столько снился, друг мой, что иногда, просыпаясь, я не верил, что тебя больше нет. Мне через два дня будет уже пятьдесят два, а тебе так и осталось девятнадцать. Мы с тобой обязательно встретимся, там, просто надо еще подождать. Слышишь, Илья? Подожди ещё, сколько Бог отпустит. Я помню тебя. Я люблю тебя…

Сейчас у меня есть всё, о чем мы мечтали с Ильёй. Семья, дети, квартира, машина, своё дело, и бар с дорогим алкоголем. Нет только, и никогда уже не будет моего лучшего друга. Алёшина Ильи…

P.S. Июнь 1988 года. Выпуск 10А класса 362-й школы, на котором я не мог не присутствовать.