Верден. Мясорубка дьявола XII
Верден. Мясорубка дьявола VIII
Для ЛЛ. В э ч п д пг у в вм спс.
Жандармов в армии ненавидят все. Даже фронтовые офицеры все как один, сторонятся этих караульных псов. Но они стараются и за страх и на совесть – малейший косяк в службе, и марш на передовую. А уж если там узнают о его розыскном прошлом, то ставлю тысячу франков против одного – не пережить ему первого же боя, благо в глубине окопов такие проблемы решаются очень быстро. Никто не будет разбираться, почему погиб в бою какой-то солдат. Здесь война. А на войне убивают. И причем всегда. Это закон.
Но у подавляющего большинства рядовых настроение боевое и злобное — бошей ненавидят почти все. Особенно те, у кого остались родственники в оккупированных районах. И вообще: за каким чертом они к нам пришли? Своей земля не хватает? Мы что, звали сюда этих скотов? В прошлую войну они отняли у нас Эльзас с Лотарингией, а если мы проиграем сейчас, то вообще все заберут! А вот хрен им! Это наша земля и ничего кроме могил они здесь не получат! Так что на отсутствие боевого духа в действующих частях жаловаться не приходится. Но ведь кроме настроя драться, необходимо еще и умение драться.
И впрямь, наша тактика боя сильно изменилась. Все таки война чему-то учит людей. Правда, она не дешево берет за науку, но результат есть. Это в четырнадцатом году ходили на пулеметы во весь рост, стремясь свести бой к штыковой атаке. Правда и в пятнадцатом было почти все тоже самое. Весь принцип наступления тогда сводился к бесконечной атаке не считаясь с потерями. Теперь эти дурные времена прошли, слава Богу. Если немцы заняли нашу линию, контратаку следует начинать немедленно, пока эти сволочи не установили пулеметы. Успели установить — все сиди в земле тихо, пока наша артиллерия не уничтожит их огнем. Но если этих смертоносных стволов нет, шансы на успех велики.
Некоторые старшие командиры используют огневой вал. Пушечный огонь постоянно ведется впереди нас и не дает гадам выглянуть из окопов. Попробуйте-ка высунуться наружу при шквальном обстреле! Сразу башку снесет напрочь! Но к сожалению, повсеместного развития такой метод пока не получил. Во-первых, он требует неслыханного взаимодействия корректировщиков, артиллеристов и пехотинцев. Кроме того все небо затянуто дымом от снарядных разрывов, так что о какой корректировке может идти речь! Даже с аэроплана ни черта невозможно разглядеть. Во-вторых, расстояние между нами и бошами должно быть приличным, иначе нас искрошит осколками от собственных снарядов.
Если до бошей не далеко, а на Морт-Омме это именно тот случай, действуют по иному. Вперед надо бросаться небольшими группами, под прикрытием только своих стрелков. Пока они прикрывают нас огнем, и в первую очередь пулеметным, бошам тоже очень трудно вести прицельную стрельбу. Воронки от пушечного огня — отличное укрытие и здесь они повсюду. Добежал и залег. Так перемещается вся группа. Затем бежит вторая линия, а мы не даем бошам безнаказанно высунуть голову, паля во все, что видим. Здесь хорошее подспорье наши «Шоши», жаль только точность их никуда не годная. Отличная штука и гранаты — главное самому успеть залечь от их осколков. Именно так подразделение идет на сближение врагом, вторые прикрывают первых, а затем первые, в свою очередь, помогают вторым. Если группы работают дружно и слаженно — метод действенный.
Если наступаем не по верху, а по уцелевшим ходам сообщения, то есть в земле, все еще лучше. Но так редко бывает. Ходы почти всегда рушатся под ураганным огнем крупного калибра или сразу занимаются пулеметными расчетами противника. А уж попасть под свинцовый шквал в тесном ходу, я бы и врагу не пожелал. Здесь даже один пулемет уложит всех. Даже одна пуля выпущенная с такого расстояния, легко пробьет насквозь семь-восемь человек, если они стоят друг за другом.
Но поумнели не только мы. Боши освоили эту тактику ничуть не хуже нашего брата. Они действуют также и наверное даже более эффективно. Их штурмовики — отчаянные парни, именно они всегда впереди атакующих, а вот у нас нет таких специально обученных отрядов. А уж как гранаты швыряют, сволочи — просто высший класс! Поражаешся, как славно работает их разведка. Французская оборона им хорошо известна. Схемы наших позиций, которых мы находим у раненых и пленных бошей, составлены с предельной точностью. Черт возьми, да нам самим бы такие!
Правда у нас другое преимущество. Наши части не держат в огне до последнего человека, стараются менять на свежие по мере возможности. У немцев иная история, их бросают вперед до полного истощения, если верить нашей пропаганде. Лично я, правда сомневаюсь в этом. У любого человека силы имеют свой предел. Несколько дней беспрестанного боя — и человек гарантированно должен спятить.
Вот так и режем друг дружку. На любую атаку сразу следует контратака. Они прут на нас, мы прем на них. Самые пустяковые рубежи переходят из рук в руки по три-четыре раза за сутки. В итоге мертвых на ничейной полосе столько, что и не сосчитать. И наших и бошей. Убирать мертвецов никто не думает, ни одна из сторон не дает другой ни малейшей передышки. Но мертвые-то Бог с ними, они не доставляют никаких хлопот. А вот раненые — это куда хуже. И после каждой атаки, или контратаки, число их только увеличивается. В горячке боя вытащить никого нельзя, а огонь ведется беспрестанно. И уж чего-чего, а их дикие вопли и мольбы о помощи сводят с ума. Они называют нас по именам и умоляют вытащить их...
Но иной раз нервы сдают у всех. И у бошей и у нас. Иногда вопли бывают такими, что все сходят с ума. И здесь огонь с обеих сторон прекращается как по команде. Свои без прикрытия выбираются наверх, утаскивая несчастного к себе. Две-три минуты, у солдат проходит ужас, мозги снова заполняет злоба и дурная ярость. Бешеная пальба начинается снова. Но так редко бывает. Почти все раненые гибнут. Либо от потери крови, либо под перекрестным огнем. Наверно, не случайно после возвращения с передовой, первые несколько часов люди не то, что не разговаривают, но даже и не смотрят друг на друга. Оно и понятно: всем надо хоть немного придти в себя...
Командование всячески пытается поднять боевой дух отведенных на переформирование частей. Газеты пестрят сообщениями о единстве французской нации, сплотившейся в священном бою под Верденом. Репортеры постоянно снуют в тылу как крысы, выискивая геройские сенсации. В новых, дорогих и чистых костюмах, с блокнотами в руках. На передовую они, ясное дело, не суются. Там ведь и убить может! Правду говорят, самый большой патриотизм – всегда в тылу. С официальных газетных листов описание боев выглядит сплошной романтикой: стройными рядами храбрые солдаты бегут в штыковую атаку, лихо бьют тупоголовых немцев, а умирая, тихо падают на родную землю, шепча простые и священные слова – за тебя, Франция… Нет, казните меня, но такое может написать только полный идиот.
Когда читаешь этот бред, чувствуешь - рука сама к револьверу тянется. По этому к писакам на фронте все относятся с нескрываемым презрением. Один из этих щелкоперов, на свою беду добрался до моей роты. Я сначала разозлился, но смекнув, быстро успокоился. Думаю, ладно голубчик. Будет тебе репортаж. Тебя сюда никто не звал, ты сам напросился. Век не забудешь. Предвидя потеху, отправил его во взвод Гийома. После гарантий избавления души от мук чистилища, полученных при помощи обещанных мной сотни франков, он быстро успокоился и снова стал таким, как и прежде. Мой взводный и впрямь не подвел, проявив себя во всей красе.
Он выстроил свой взвод по стойке «смирно» и почтительно представил столичному гостю каждого солдата, объявляя своих подчиненных гордостью и красой всей французской армии. Ну ведь грех не выпить за таких молодцов! Вот репортер по навязчивой просьбе Гийома и делал за здоровье каждого по паре глотков коньяку. Естественно, через какой-то час бумагомаратель был пьян как свинья. Затем бесчувственного писаку аккуратно переодели в трофейную немецкую форму, нахлобучили на голову каску, вчетвером вынесли из расположения роты и положили на дорогу, не забыв сунуть в руки винтовку. Разумеется, позаботившись о немедленном появлении военных жандармов. Пробуждение было тяжким. Двое суток парижского корреспондента терзала контрразведка, а когда все разъяснилось, над историей хохотал весь полк. Оскорбленный репортер кинулся ко мне, требуя наказания виновных. Слушать эту тыловую крысу я не стал, приказав солдатам немедленно вышвырнуть его из расположения роты. Репортер ухитрился пожаловаться самому командиру полка. Но тот, смеясь от души, попросту послал его к черту. Выходка моего взводного обрастала слухами и очень скоро его слава в полку возросла до небес. Посмотреть на Гийома приходили даже из других подразделений.
Очень скоро верховное командование поняло истинные причины пренебрежения солдат к официальной прессе и сделало правильные выводы. Каждый полк получил право печатать свою небольшую газету. Маленькую по размеру, на одном листе, ничтожным тиражом, но писали ее охотники из самих солдат. В роли журналиста мог выступить абсолютно любой, у кого неплохо подвешен язык. Конечно, цензура запрещала критиковать действия генералитета и каким-либо образом комментировать ситуацию на фронте. Писали там о реальных подвигах и настоящих героях, рассказывали различные смешные истории из повседневной окопной жизни. Но главное – простым, доступным каждому рядовому языком, в листке говорили чистую правду. Вот такая пресса очень быстро стала пользоваться бешеной популярностью в солдатских рядах. Эти листки берегли, передавали из рук в руки, читали вслух товарищам, и никогда не использовали для растопки или по другому назначению. Именно благодаря такой газете Гийом получил славу и полковое признание после случая с официальным парижским журналистом. На мое немалое удивление, военная цензура с удовольствием пропустила эту историю в печать. Хотя ничего страшного в этом нет – вранье и фальшивая патетика на страницах официальной прессы до тошноты надоела всем. Даже цензорам. Особенно здесь, на переднем крае.
Уходящие в огонь полки повадился лично провожать наш главнокомандующий, генерал Жоффр. Святой истинный крест, не вру! Стоит как памятник вместе с адъютантами своего штаба у обочины и отдает честь проходящим мимо него рядам. Естественно, что до передовой далеко и его святая особа застрахована от свинца, газа и осколков. А рядовым приходится добрые полчаса топать строевым шагом, и это в полном снаряжении! Интересно, он и впрямь думает, что если увидишь живого генерала, то и подыхать будет легче? У рядовых эта практика не вызывает ничего кроме злобы, вызванной излишней тратой драгоценных сил. Младшие офицеры тоже недовольны – лучше бы он раньше своей башкой думал, как не дать немцам скопить такую мощь под Верденом. Да его придворной свите, увешанной аксельбантами и орденами, словно на парад, совсем не помешает поразмяться с винтовкой в траншее. А фронт невдалеке беспрестанно грохочет, раскатисто ухает, захлебывается круглосуточным огнем. Постоянные обстрелы ежесекундно напоминают, что не минует нас чаша сия. Правду говорят, ожидание боя гораздо хуже самого боя. Но вот приходит и наш черед. Мы получаем приказ выступать.
В бою смены нет.
Есть только поддержка.
По прибытии мою роту сразу же бросили в самое пекло. Не успели парни выпрыгнуть из машин — сразу становятся в строй. У встречающего нас офицера рука в перевязке. Видать только что из дела, повязка вся кровью сочится.
Подбежав ко мне с ходу стал объяснять, водя карандашом по карте: траншеи первой линии обороны уже превращены в прах и пепел. Благодаря штурмовым отрядам, немцам отчасти удалось сломить защитников второй линии обороны и сейчас в окопах очень жарко. Все свежие части немедленно направляются для ликвидации прорыва. Враг тоже усиливает помощь своим штурмовым подразделениям. Показав, где находится выделенный для нас сектор, офицер быстро заштриховывает известные ему ходы сообщения от второй линии к следующей и умоляет поспешить.
- Такие вот дела, - добавил он и слегка обнадежил, закуривая сигарету: - Очень скоро артиллерия прикроет вас огнем и перепашет все пространство перед сектором обороны. Но пока не можем, честное слово не можем, координат нет! Начнем бить можем своих накрыть! - Какое-то время он молчит, видимо собираясь духом и затем продолжает: - Теперь главное. По верху наступать вам нельзя, лейтенант. Боши пулеметным огнем пробивают всю окрестность, долбят так, что и мышь не проскочит, не то что человек, в капусту искрошат всех.
От такой новости мне сразу стало не по себе. - Здорово, - это все что я нахожу прошептать в ответ.
- Ходы сообщения по ходу еще в наших руках. Так что не медлите. - Офицер нервно, глубоко затягивается и продолжает, смотря на меня в упор: - Сейчас нужно любой ценой удержать траншеи и не пустить бошей дальше. Имейте в виду, вам нельзя отступать, за вами почти нет подготовленного к обороне рубежа! Мы будем помогать вам всем, чем сможем. А потому семь, максимум десять минут на подготовку и немедля вперед! Удачи Вам, лейтенант!
- Все понятно, спасибо. Вам тоже счастливо оставаться! - Но по его прощальному взгляду я вижу, что в нашу удачу он верит не сильно.
- Повзводно, становись! – командую я.
Взводные громко дублируют приказ и рота быстро разворачивается в боевой порядок.
– Командиры взводов, ко мне!
Вместе с подбежавшими взводными обсуждаем дислокацию. Задача ясна всем. Надо оттеснить бошей от занятых ими ходов сообщения и обрушить их ручными гранатами. Затем уничтожить тех, кто прорвался в траншеи, занять и держать оборону. Склонившись над картой решаем, чей взвод и с какого хода заходит в траншеи. Других предложений нет? Взводные согласно кивают головами, все правильно, все понятно. Да и других вариантов просто не существует.
- Слышь, командир, - тихо спрашивает меня Гийом. - А боши не успели еще подступы к ходам занять? Ты это точно знаешь? Если, не дай Бог, сумели туда пулеметы подтащить, тогда нам всем хана!
- Это так, - спокойно подтверждает Жером. Чертов парижский сноб даже сейчас невозмутим.
Лефуле тоже согласно кивает головой, сверля меня мрачным взглядом.
- Да не знаю я ни черта, - вспыхиваю я, - откуда мне знать! Говорят, что пока нет! А может уже и успели, пока мы тут рассусоливаем! Но поверху бежать точно нельзя, там пространство пулеметным огнем простреливается! Вот там точно всех угрохают! Так что выбора все равно нет, понимаете?
- Ох, и достанется нам сегодня по ходу! - вздыхает Гийом. Затем яростно вздыхает и отчаянно машет рукой: - Ну ладно, ничего не поделаешь! Одно утешает: не помирать мне два раза, а один когда-то точно придется!
- Многих не досчитаемся, - не добро гудит Лефуле.
- Все хорош бубнить! - обрываю я своих взводных стратегов. - У нас приказ, понятно, приказ! И мы обязаны выполнять его любой ценой! Понятно? Ну, что, все готовы?
Все трое в ответ кивают головой, но у двоих взгляды не веселые. Одному Гийому нипочем. Как всегда скалит зубы.
- Готовы, готовы, командир, а когда мы сдохнуть не были готовы, а? - на его лице то-ли кривая усмешка, то-ли дурная ирония.
- Тогда по местам!
- Ребята! – кричу я, шагая вдоль солдатских линий. – В окопах наши и сейчас им не сладко! Мы должны любой ценой отсечь бошей от ходов сообщения ведущих от первой линии! Слышите меня, любой ценой, повторяю любой! Мы должны это сделать, понимаете должны! Если удастся, тогда и их перебьем, и сами целы останемся! Если нет, они смогут присылать пополнения и тогда нам всем крышка! – перевожу дух, вытирая со лба пот ладонью, и снова продолжаю. – Как зайдем в траншею все сразу расходимся в стороны, что бы дать войти остальным! Главное – пробиться к началу ходов! Гранатометчики идут во второй волне! Как только мы расчистим дорогу к ходам, постарайтесь забросать их гранатами от души! Пулеметные расчеты – вы последние! Залейте траншеи сообщения свинцом! Взвод Гийома начинает!
– Славно, - отвечает Гийом, ловко вращая в руке саперную лопатку, – попотеем малость! – Он с ироничной улыбкой оглядывает своих, восклицая со смехом – что, позеленели подлецы, струсили, а?
Да нет, не струсили его подлецы. Просто они готовятся умирать. Кто-то сосредоточенно глядит в небо, другие с умилением смотрят на фотографии домашних, бережно держа их в свободной от винтовки руке. Некоторые что-то бормочут себе под нос, низко опустив голову. Практически все крестятся, переложив винтовки в левую руку. И каждый в глубине души искренне надеется, что сегодня убьют не его. Это извечная солдатская вера. Не могут убить его сегодня, не правильно это, так не бывает! Кого угодно угрохают, но только не его!
Тем временем я продолжаю надрывать глотку. - Лефуле, ты замыкаешь по традиции! Жером, я как всегда иду с твоими молодцами! - Непроизвольно делаю паузу, часто дыша. – Ну все, - чуть тише говорю я переведя дух, - желаю всем сегодня уцелеть! - Останавливаюсь на середине линии, делаю несколько глубоких вздохов, восстанавливая дыхание и всячески оттягивая роковую минуту...
Наконец верещу дурным и страшным голосом: ПРИМКНУТЬ ШТЫКИ!!!
- Примкнуть штыки! – истошно вопят командиры взводов и стальной перезвон ветром проносится по рядам в ответ. Резким движением достаю свои револьверы, проверяю барабан в каждом. Все в порядке. Сухим щелчком защелкиваю их, убирая один в кобуру. Нащупываю другой рукой на месте ли нож. Полковой кюре вместе со своим помощником торопливо обходит наши ряды, невнятно бормоча молитву под нос и быстро кропя солдат святой водой. Я в последний раз оглядываю ряды своих и взмахнув рукой, подаю роковую команду: ВПЕРЕД!!!
Колонны бегут ускоренным маршем. Подобно гигантским змеям они заползают в ходы сообщения, изо всех сил торопясь на выручку своим. Я покрикиваю на солдат только с единственной целью: изо всех сил взъярить себя и их. Страх дикий, патологический, звериный, аж руки трясутся. В башке только одно: вот только забежим в ход, а там и уставилось на нас почти в упор тевтонское пулеметное рыло... И все... Конец сразу...
Подбегаем. Дикая злоба душит! Да пусть пропадает все пропадом! Сдохну — так сдохну! И вдруг аж ноги подкосились от радости! Ход чист! Чист, понимаете, чист! Нет там пулеметчиков бошей! Неееет!!! Вот оно счастье! Ух, ну и везет нам сегодня! Слава тебе Господи, точно ты прямо на нас сейчас смотришь!
А в передней линии окопов страшная круговерть. Мы не сумели задержать врага на подступах и теперь в глубине траншей идет лютый и жестокий бой. Судя по всему, мы появляемся вовремя – синих шинелей совсем мало. Стрелять из винтовок в такой каше, где перемешаны и немцы и французы, совершенно невозможно. В дело вступают штыки, приклады, ножи, пистолеты и саперные лопатки.
Но вот в схватку ввязываются ребята Гийома, сомкнувшись с бошами грудь в грудь. Издали вижу как он обрушивает яростный удар лопатки на немецкую каску, затем вскидывает вторую руку и стреляет в кого-то из револьвера практически в упор. Собираю три расчета вооруженных «Шошами». Приказываю занять позиции и беспрестанно долбить выше верхней кромки траншеи: ни один бош не должен прыгнуть в нее живым. Очень скоро пулеметы забились беглым огнем. С оставшимися солдатами вбегаю в траншею.
Первое, что бросается в глаза, это огромный бош, навалившийся винтовкой на грудь какого-то солдата в синей шинели. Бош душит его, наш бедолага уже хрипит. Тут же, на неизвестном, но мгновенно сработавшем рефлексе, прыгаю ему на спину, всаживая немцу нож в шею коротким, хлестким ударом. Откидываю враз обмякшее тело рукояткой револьвера в другой руке.
– Вдоль траншеи! Вдоль траншеи! Быстрее же! – кричу изо всех сил, поторапливая забегающих своих. Лишь теперь прижимаюсь спиной к бревенчатой стене окопной линии и оглядываюсь. Черт, что тут творится! Серые отчаянно дерутся с синими. И справа и слева мелькают штыки, приклады, ножи… Черт, серьезная душиловка идет. Почти ничего нельзя разобрать: все утонуло в яростных криках, стонах, дьявольских воплях, стальном звоне и грохоте выстрелов. Кто-то дико воет по-звериному, получив штыком в живот. Не думаю, не соображаю, просто тупо стреляю во все серые шинели, которые попадают в мое поле зрения. А с такого расстояния и младенец не промахнется. Мысль одна – в моем револьвере семь патронов и нужно считать каждый выстрел. И крутить головой во все стороны, а то угостят штыком в бок или благословят по башке лопаткой. Однако стараюсь постоянно держаться спиной к стене траншеи: на затылке-то глаз нет, а когда спина закрыта, так и голове спокойней. Под ноги тоже надо поглядывать. Зацепишься за раненого или мертвого, и все. Упасть в такой схватке – почти верная гибель. И вообще, в ближнем бою все решает не физическая сила, а ловкость и удача.
Сейчас ни в одном из нас нет ничего человеческого. Боши – не люди, не звери, не гады, не крысы. Они вообще никто! Мы должны убить их всех! Зарезать, застрелить, заколоть, зарубить, загрысть! Иначе они перебьют нас. Ни один из нас не думает о том, что в сущности, боши такие же существа как мы. Просто они говорят на другом языке. Что их также ждут дома, и у них, так же как и у нас, есть семьи. Может быть, у них и есть семьи. Может быть, их и ждут. Но только сейчас не время думать о такой ерунде! Потому что сегодня, только те кто в синем - свои! Они сейчас и отец, и мать и сестра с племянницей! И плевать кто они такие в действительности! В эту минуту, они самые родные и лучшие люди на свете! Синие не убьют ТЕБЯ! А вот серые, это верная смерть! Так что кончай их без жалости!
Кровавая схватка в полном разгаре. Прямо передо мной с протяжным воем падает солдат в синей шинели, получивший удар штыком в спину. Чуть вдалеке, страшно рубится саперной лопаткой один из наших. Вижу, как резким колющим ударом он вгоняет лопатку прямо в горло одному из бошей. И так повсюду. Бьют друг друга прикладами… Сцепившись в жутких объятиях, режут друг друга ножами… Кругом перекошенные от ярости лица… Стрельба из пистолетов… Кровь… Вой… Вопли и проклятия… После седьмого выстрела, в моем мозгу молнией мелькнула мысль – черт, теперь барабан пустой! Быстро бросаю оружие на землю и тут выхватываю второй револьвер. Теперь это все что у меня есть, не считая ножа.
Но бой продолжается. Солдаты Гийома медленно, но верно прорываются к ходу сообщения. - Бей их! Бей их! – его яростные вопли вперемешку с руганью слышны даже в таком аду. И вот, наконец-то! Оглушительные разрывы наших ручных гранат оповещают дерущихся: мы добрались до первого хода. Пару минут спустя такие же разрывы раздаются на другом краю. Слава Богу, теперь маятник фортуны точно качнулся в нашу сторону. Вижу - слева в траншею вливается новые отряды в родных сердцу синих шинелях, зажимая немцев в кучу все плотнее и плотнее. Значит, на помощь подоспели ребята Лефуле. Вот и он сам. С оглушительным «хек», как заправский мясник на скотобойне, он страшным ударом приклада превращает в кровавую кашу лицо попавшегося на его пути боша. Тот тут же рухнул навзничь. Значит, готов. Сдох прежде чем свалился. Никогда убитые насмерть не оседают на землю медленно. Они сразу падают, как подкошенные.
- Наши! Это наши! Наши идут! – с дикой радостью кричу я. Этот клич подхватывают все солдаты и мы с удвоенными силами бросаемся на врага. Мой разгоряченный мозг топит волна звериного удовлетворения – не уйти сегодня этим псам целым! Пулеметный огонь не дает противнику перебросить к месту схватки пополнение. Затем раздались долгожданные артиллерийские залпы столь долгожданных, родных, французских пушек. Наши орудия принялись обрабатывать свои сектора. Все, перебросить атакующим помощь теперь будет сильно затруднительно. Очень хорошо. И тут что-то горячее сильно бьет меня в левое плечо со стороны спины. Боль не чувствуется, но в рукаве сразу стало как-то противно мокро и липко. Испугаться тоже не успел: ноги слабеют, бессознательно приседаю, заваливаясь на правый бок. Цепляясь ногами за лежащего на земле, падаю. По холодной окаменелости тела понял - свалился на мертвого. И он убит давно. Широкий окоп и дерущиеся в нем люди плавно поплыли перед глазами. Сначала медленно, затем все быстрее, быстрее, быстрее... Последняя мысль черным туманом быстро заполняет мозг: сегодня… попали… в меня… От груди в голову неумолимо плывет тошнотворная волна и выбивает сознание…
Очнулся от нестерпимой боли в левом плече. Застонал, до крови закусив губу. Кажется, что кто-то схватил меня калеными клещами. Глаза в пелене, будь-то затянуты пленкой, вижу очень плохо, но тут же становится легче. Легче потому, что склонившаяся ко мне шинель - синяя. Значит, я, слава Богу, у своих. Снова повезло, одно слово! Разлепив губы, пытаюсь спросить, кто ты? Не получается. Но узнаю этот спокойный, ровный голос. Это Жером, собственной персоной. Говорит, что мы выбили чертовых бошей. Командование сразу на себя принял толстяк Гийом. - Тебя, командир, задело, - продолжает Жером, - но пуля прошла навылет, что уже само по себе очень хорошо. Давай сделаем перевязку, и надо эвакуироваться в тыл.
Черт, значит меня все таки зацепило сегодня. Вот дьявол! Не повезло. Понимаю, что лежу на грязных досках, очевидно в одном из чудом уцелевших блиндажей. Острая боль помогает окончательно прийти в себя. Мой ответ категоричен. Я никуда не пойду, пока нас не сменят. С вами пришел, с вами и уйду. Так что давай, перевязывай быстрее, или сделай еще что нибудь, но только поставь меня на ноги. Он опять за свое: мол, грязи в рану нахватал, если не хочешь дальше махать одной рукой нужно быстрее отправляться в госпиталь.
- Вот дьявол, - говорю ему кусая от боли губы и постанывая, - ну так обработай рану здесь! Чему-то ведь тебя учили! Других чистил, а меня что, не сможешь?
Жером вопросительно смотрит на меня - ты точно решил чиститься здесь командир, ты уверен?
- Уверен, уверен, еще бы не уверен, тысячу раз уверен, давай, начинай, да не тяни ты ради всех святых!
Он предупреждает - будет больно, но придется потерпеть, если обе руки нужны. А то я будь-то сам не знаю! Что ж, будем терпеть, обе руки мне и впрямь лишними не будут. Все лучше, чем одна. Жером быстро и ловко ножом отрезает мне рукав шинели, стаскивая его с меня. Распарывает китель, открывая рану. Рядом с ним, еще два солдата, его помощники по медицинской части. Один из них раскладывает рядом со мной перевязочный материал.
- Ты вот, что, лейтенант, - говорит мне взводный, - ты не смотри на это. Хочешь, не хочешь, а твою дырку надо прочистить и залепить. Нож попробую продезинфицировать прокалив на огне и прополоскав коньяком, хотя имей в виду, этого совершенно недостаточно, я тебя предупредил. Морфия нету, он нужен тяжелым раненым, так что сунь в рот кусок дерева, все полегче будет, - обрадовал он меня доброй вестью и протянул мне кусок от какой-то палки.
- Валяй, - хриплю я, понимая, что сейчас начнется. Сжимаю зубами деревяшку, отворачивая взгляд в другую сторону. Смотреть на эту процедуру мне абсолютно не хочется. Собираюсь духом, трижды глубоко вздохнут. Киваю головой, начинай, я готов. И тут же словно раскаленный дротик глубоко вонзился в плечо. Взвыл, дернулся, но куда там: двое его подручных крепко держат меня.
- Сейчас, сейчас, терпи, да, больно, я знаю что больно, - голос Жерома звучит откуда-то сверху. Боль адская, полыхающая, рвущая на куски, исходящая из нутра животным стоном. Но Жерому все нипочем. Как средневековый палач он бесстрастно ковыряется в моем плече, бормоча под нос слова утешения. – Терпи.. Еще… Еще чуть-чуть… Вот… Совсем немного осталось, - слышу его голос, - ну, кажется все… Сейчас зальем твою дыру, спирта нет, вот у Гийома коньяком разжился.
В открытую рану льется огненное зелье, обжигая меня с пят до макушки. Дергаюсь, визжу, но понимаю – так надо. Если не обеззаразить ранение от земли – верная гангрена. Господи, как же больно, я даже не предполагал, что это так больно! Наконец, пытка окончена. Мои мучители тампонируют следы своих рук и ловко делают перевязку. Помогают сесть. Жером протягивает мне фляжку.
– Глотни, а то ты бледен как покойник. Счастливчик ты лейтенант, кость не задета. Сам стоять можешь?
Могу, но меня здорово мутит и слегка пошатывает. Извиняюсь, что так дико орал, но поймите ребята, молча терпеть было совсем невозможно. Простите еще раз. Все согласно кивают головами: мол, это нормально, все так и должно быть. Делаю приличный глоток коньяку. Нет, определенно внутрь он куда приятнее, чем в кровавую рану. Благодарю всех. При помощи одного из солдат выбираюсь из блиндажа. Мне кто-то протягивает уже зажженную сигарету и я с огромным удовольствием глубоко затягиваюсь горьким, сизым дымом.
Огляделся. Линия окопов имеет не веселый вид. Почти все блиндажи разбиты в прах. Обломки развороченных, обгоревших бревен торчат из земли в разные стороны. Черная, обожженная земля. Да, боши мин на позицию явно не пожалели. Всюду навалены трупы. И наши, и немецкие. Тела лежат вперемешку. Некоторые мертвецы крепко сцепили друг друга в последних, смертельных объятиях. Еще пару часов назад, они люто, по-звериному резались друг с другом. Теперь смерть помирила их навечно в этой грязной, залитой кровью траншее. Стонут раненые. Товарищи суетятся возле них, делая перевязки и пытаясь помочь.
Навстречу, перешагивая через мертвых и живых, весело спешит Гийом. Его лицо перемотано грязно-кровавой тряпкой. Мол, штыком распорол один из этих ублюдков, поясняет он, морщась от боли и сплевывая. Докладывает, как всегда пересыпая свои слова бранью.
Продолжение следует... Источник https://kastelno.livejournal.com/24320.html
Верден. Мясорубка дьявола XI
Верден. Мясорубка дьявола VIII
Для ЛЛ. В э ч м н п ст и вч спс.
Остановка тевтонского наступления была вызвана не только истощением людских и материальных ресурсов Германии. На то были и иные причины. С самого начала Верденской операции генерал Жоффр бомбардировал всех союзников Франции просьбами о немедленной помощи. На конференции командования союзников в Шантильи состоявшейся 12 марта 1916 года, он умолял английское командование начать наступление на реке Сомме раньше запланированного срока – это вынудило бы немцев остановиться под Верденом и дать французским войскам столь долгожданную необходимую передышку. Чопорные англичане ответили вежливым, но твердым и решительным отказом. Британские войска еще не готовы к проведению серьезной наступательной операции. Мы выступим только в запланированный срок, летом 1916 года, как и обещали. Не обессудьте. Раньше не можем, и все тут.
Тогда генерал Жоффр обратился к России. Санкт-Петербург согласился исполнить просьбу истекающего кровью союзника. 18 марта 1916 года русские войска перешли в наступление на Восточном фронте, в районе озера Нарочь. Эта абсолютно неподготовленная операция закончилась провалом и дорого обошлась нашим войскам. Однако Париж мог торжествовать: 22 марта 1916 года немецкое наступление под Верденом прекратилось. Проклиная все на свете, генерал Фалькенгайн вынужден был обратить свое внимание на Восток и перебросить туда четыре полноценные дивизии, сняв их с Верденского направления. Французская армия вновь получила так необходимое ей время. Генерал Жоффр правильно использовал оперативную паузу, сложившуюся под Верденом в конце марта 1916 года. Ему наконец-то окончательно удалось договорится с английским командованием о переброске четырех корпусов Десятой армии из района Арраса под Верден. Британцы согласились заменить уходящие французские полки своими солдатами (редкий случай для англичан). Прибытие свежих частей резко усилило боеспособность линий французской обороны. Разумеется, переброска столь мощных сил не могла быть не замечена германской военной разведкой. Штабу Эриха фон Фалькенгайна стало достоверно известно: на защиту позиций этого укрепленного района прибыли новые, полноценные дивизии, еще не побывавшие в огненном кошмаре Вердена. Притом французы провели эту перегруппировку, не ослабляя всего Западного фронта в целом. Но немецкое командование это ничуть не смутило.
Отбросив русские войска и стабилизировав Восточный фронт, Берлин снова обращает свой взгляд на Верден. Кайзер Вильгельм II упрямо повторяет: в 1870 году судьба Франции решилась в Париже. На этот раз, все должно произойти в Вердене. «Наступление на Верден длится уже пять недель. Оно стоило очень дорого и дало незначительные результаты. Французы после короткого замешательства оправились, подтянулись и продолжают подтягивать новые подкрепления. Но Верден должен быть взят во имя престижа — главной цели войны. Взять Верден надо осадой», - вот ответ Эриха фон Фалькенгайна генералу Гальвицу, командующему немецкими войсками на левом берегу Мааса и умолявшего прекратить атаки на этом участке фронта. В немецком Генеральном штабе царит растерянность: продолжать наступление на Верден бессмысленно, его защищают лучшие части армии противника, если нам и удастся его захватить, то лишь ценой безумных потерь. Но стоит ли престиж такого количества наших жертв? Ведь людские резервы Германии отнюдь не бесконечны, они уже здорово пострадали в боях четырнадцатого и пятнадцатого годов. Не лучше ли перейти к глубоко эшелонированной обороне?
Однако генерал Эрих фон Фалькенгайн неумолим. По данным разведки англичане планируют крупное летнее наступление в районе реки Сомма. До лета они не смогут выступить по причине природных условий и мы должны использовать это время наилучшим образом. Изматывая врага беспрестанными боями в районе Вердена, мы постараемся оттянуть туда те французские части, которые готовятся к летнему наступлению союзников. А обескровленный противник стоит не много. К лету 1916 года Франция должна насмерть истечь кровью здесь, в Вердене, и навсегда выйти из войны. Генерал Фалькенгайн предлагает сконцентрировать все усилия в районе левого берега реки Маас против высот 304,0 и Морт-Омм Верденского участка фронта. Прорыв этих рубежей вскроет французскую оборону и распахнет ворота Вердена. После тщательного анализа ситуации Генеральный штаб Германской империи согласился с мнением своего шефа.
Для выполнения этой задачи была создана специальная оперативная группа под командованием генерала Гальвица, подчиняющаяся напрямую начальнику германского Генерального штаба. В состав группы входили следующие силы: Шестой резервный корпус (командующий генерал фон Гослер), состоявший из четырех пехотных дивизий и одной бригады; и Двадцать второй резервный корпус (командующий генерал фон Фалькенгайн, старший брат главного идеолога Верденской операции), имевший в своем составе три пехотные дивизии (данные части участвовали в боях на левом берегу Мааса с самого начала наступления и понесли огромные потери. Для их восполнения немцы были вынуждены перебросить свежие подразделения из Двенадцатого резервного корпуса). Оперативная группа Гальвица была усилена внушительным артиллерийским парков в числе восьмидесяти пяти батарей тяжелой артиллерии, под командованием генерала фон Меккель.
Германия вновь сконцентрировала силы для нового удара. Снова бесконечные железнодорожные составы с боеприпасами, орудиями, людьми, нескончаемыми реками потекли к немецким позициям. Французы должны быть сломлены! Должны! Верден будет взят любой ценой, чего бы это не стоило! Новый виток противостояния не заставил себя долго ждать. В последних числах марта 1916 года Германия вновь перешла в наступление под Верденом.
Наученный горьким опытом генерал Гальвиц использует новую тактику. После неудачных попыток прорвать французскую оборону относительно широкими фланговыми ударами, теперь немцы пытаются предпринять серию локальных атак на левом берегу Мааса. Для захвата каждого укрепленного пункта, теперь выделялись мощные, численно превосходящие французов подразделения, усиленные тяжелым вооружением и поддерживаемые огнем крупнокалиберных орудий. Немцы старались полностью окружить каждый отдельный рубеж, уничтожив его защитников плотным артиллерийским огнем, с последующим захватом укрепления пехотными цепями. Мощь артиллерийского огня была поистине ужасающей - в данный период Верденского противостояния, германские войска ежедневно расходовали от девяти до одиннадцати железнодорожных составов боеприпасов! Затем следовала концентрация пехотных подразделений и овладение новым укрепленным пунктом. Такая тактика действительно стала приносить плоды.
30 марта пало укрепление Ксермамениль. Медленно, но верно, германские части буквально пробивали французскую оборону. На следующий день, 1 апреля 1916 года, французское командование вынуждено отдать приказ об отводе своих частей на новые рубежи обороны, в виду серьезной опасности их окружения противником. Несколько суток, до 5 апреля включительно, беспрестанно велся страшный огонь по линии Окур – Вассенкур – Палявис. На каждое из этих небольших укреплений обрушилось больше десяти тысяч снарядов! Все защитные сооружения были начисто уничтожены чудовищным шквалом огня. Там уже не было ни окопов, ни ходов сообщения. Там просто не осталось ничего. Только страшно перепаханная и обожженная огнем земля. Один из переживших этот обстрел, в последствии вспоминал: «Это был такой сосредоточенный обстрел тяжелыми снарядами, подобного которому у нас еще не было за всю компанию. Земля под нами содрогалась, поднималась и качалась, снаряды всех калибров обрушивались на наш угол. Траншеи больше не существовало, она была засыпана доверху. Люди прятались в воронки от снарядов, где их вскоре при каждом взрыве засыпало сверху грязью. Дышать не было возможности. Солдаты, ослепленные или раненые, ползали с криками, падали в воронки и умирали, обрызгивая других своей кровью. Это был настоящий ад!».
Но даже не смотря на такой кошмарный огонь, французские части стояли насмерть. И дух солдат Франции горел. Об отступлении не думал никто. Войска оказались готовы до последней капли крови отстаивать свои позиции. Шестьдесят девятый полк защищавший Палявис, погиб на своем рубеже практически полностью, но не отступил ни на шаг (в живых остался только один израненный солдат, чудом сумевший доползти до своих). От защитников Окура остались в живых только один майор, капрал и трое рядовых. Из числа участников обороны пункта Вассенкур уцелели только лейтенант, да маленькая горстка солдат. Один из героев сражения за Окур майор Ванье (получивший три ранения, он был принят немцами за мертвого, но нашедший в себе силы добраться до своих), гордо говорил: «Каково бы не было число немцев, мы будем держаться до последнего, и не пройдет ни один из них, пока мы живы».
Слова майора Ванье были чистой правдой. Немецкий молот страшно и размерено бил в наковальню французской обороны. Однако истекающая кровью Франция, еще находила в себе силы держать кошмарные удары немецких войск. Об отступлении, или тем более сдаче, не говорил никто.
Мужчины войну оплачивают своей кровью.
Женщины — своими сыновьями.
Этот кошмар начался сутки назад. Отдохнувшую и полностью укомплектованную роту снова перебросили на дьявольское место – высоту Морт-Омм. Теперь я точно знаю, что преисподняя имеет свое название. Она именуются не словом ад, ее настоящее имя Верден. А Морт-Омм это ее предместье. Мы догадывались об этом направляясь туда, но точно еще не знали...
Вот уже в который раз за эту войну, больше половины солдат в моей роте снова новички, лет под тридцать, а то и под тридцать пять. До прибытия на передовую они пробыли в учебном подразделении всего лишь три месяца. Чему можно научить за столь короткий срок? Ходить строевым шагом, отдавать честь начальству, колоть штыком мешок с опилками, заряжать винтовку, да несколько раз бросить тренировочную гранату. Но что бы выжить на фронте этого совершенно недостаточно. Поэтому при формировании взводов, уже по традиции, как всегда, стараюсь распределить новобранцев поровну с опытными вояками. Используя любое затишье, они всячески стараются научить их великой истине окопного бытия: умению выжить. Выжить на этой чертовой войне. Выжить, убивая при этом других.
Это совсем не простая наука. Тут много чего надо уметь. Как содержать оружие в безотказном состоянии, брать правильный прицел при стрельбе, мгновенно находить укрытие от артиллерийского огня, быстро надевать защитную маску, определять по свисту снаряда калибр орудия, куда лучше колоть штыком и как правильно рубить лопаткой, да ох еще сколько знаний требует от солдата война! А сражение - это строгий экзаменатор, у него нет возможности попросить для себя повторную передачу. Провалил, и все – могила с деревянным крестом будет твоей оценкой. Да и это если крупно повезет, ибо в большинстве случаев никакого креста не будет. Так и останешься лежать гнить словно бродячая собака. Но помимо знаний необходимо и везение. Бывают ситуации, когда от человека ничего не зависит. Абсолютно ничего. Разорвется снаряд вроде бы как и далеко, а глядь – осколок точно кому-то артерию перебил. А другого, раз - накрыло точным попаданием, кажется на куски должно разорвать парня, ан нет. Только землей присыпало, да контузило слегка. Повезло, одно слово. Те, кто выдержали такой экзамен, и на знание, и на везение, собраны преимущественно из остатков других подразделений. Да дополнены теми, кто вернулся из госпиталей. Короче сейчас, на всю роту знакомых лиц наберется всего лишь полтора-два десятка. Остальные или в земле или в госпиталях. От осколков, от пуль, от штыков, от газа и огня.
Да вот, извольте, яркий пример везения. Не иначе как в последний выход нас знатно накрыло минометным огнем. Приказ был четким и ясным: любой ценой добраться до наших траншей. Помощь в окопах просто необходима. Боши, видимо засекли периодичность подхода новых подразделений и подтащив минометы, устроили нам сущую преисподнюю. Отойти назад невозможно, это гарантированный расстрел для меня, как для командира, да и рядовым тоже не поздоровится, в лучшем случае пожизненная каторга. Ни о каком беглом марше не могло быть и речи, иначе бы попросту разорвало всех. Сначала добирались короткими перебежками между разрывов. Чуть заслышим новый свист – тут же все ныряют в воронки, прячась от разлетающихся осколков. Наконец, огонь стал просто нестерпимым, не то что передвигаться, а нос от земли поднять невозможно. Кругом гул, грохот, свист. Целых деревьев давно нет, а вот их обломки, равно как и остатки бревен с разбитых блиндажей, летают по воздуху как спички. Пытаться подать какую-то команду просто бессмысленно, сам своего голоса не слышишь, а уж другие тем паче. А обстрел все сильнее и сильнее. Земля дрожит с каждым разрывом, при близких попаданиях сразу всего засыпает с головой, рот, уши и нос давно плотно забиты землей. В промежутках между взрывами слышен только писк в оглохших ушах, да прорывающиеся сквозь него дикие крики. Значит, еще кому-то не повезло. Помочь все равно сейчас нет никакой возможности, ты все сильнее прижимаешься ко дну воронки, стараясь змеиными движениями залезть еще глубже в землю. Мысли в голове только одни: эта мина легла рядом, слава Богу не моя, дай Господи и следующей туда же… Новый воротящий душу свист – и снова повторяешь про себя, как заклинание: не моя, не моя, не моя… Ну что тут от тебя зависит?
Ослабела немецкая пальба, ожили наши орудия, наконец-то можно поднять головы и осмотреться. Да добрая четверть часа пройдет, прежде чем первые солдаты начинают приходить в себя. Глядь, а половина взвода Жерома – в клочья, да и в остальных взводах тоже не слабые потери. Кого на куски разнесло, одного даже на ближайшее чудом уцелевшее дерево зашвырнуло. Точнее сказать, не его, а то что он него осталось. Другому разнесло голову отброшенной балкой из блиндажного перекрытия. Многих искалечило. Несколько контуженых. Трясутся, не понимая ничего, что происходит во круг. Словом, жуть с мутью, а всего то простой обстрел!
Но делать нечего. Двоих оставили для оказания первейшей помощи, вестового в тыл с сообщением, а сами вперед, на позиции. Бежали резво: во-первых, новый обстрел может начаться когда угодно, а во-вторых, дикие крики раненых подхлестывают лучше всякой плети. В итоге, добрая четверть роты выбыла из строя даже не дождавшись прямого соприкосновения с противником. Как тут объяснить? Прятались от мин все вместе, однако кто-то погиб, кто-то искалечен, а на ком-то ни царапины. По какому принципу мины выбирают своих жертв? Судьба, случай, везение, Божья воля или Божье попущение? Увы, точный ответ не знает никто.
О Боге следует вообще сказать особо. На передней линии солдат становится очень религиозным. Постоянное присутствие смерти вызывает у человека непреодолимую, ни с чем не сравнимую потребность искать защиты и покровительства у высших сил. Уж где-где, а на фронте все безбожие вылетает из человека в момент. Это дома он по пьяному делу храбро издевался да потешался над стареньким сельским кюре! Это дома он нагло похвалялся, дескать я, и только я, хозяин своей судьбы! А тут передовая быстро, а самое главное, доходчиво объясняет: ты здесь не плохой и не хороший, не добрый и не злой, не умный и не глупый, не сильный и не слабый. Ты здесь ВООБЩЕ НИКТО! Ты здесь - НИЧТО! Здесь на все промысел Божий, да дело Божьего случая, запомни это раз и навсегда дурачок смешной! И молись крепче Богу, ты, хозяин своей судьбы, может тогда и на своих двоих до дома доскачешь!
Так что с началом войны католическая вера Франции может смело праздновать свое новое рождение. Число заблудших овец, которые с искренним раскаянием вернулись в лоно матери-церкви, увеличивается с каждым артиллерийским обстрелом, с каждым выходом на передний край. Очень многие атеисты быстро успели поменять свои религиозные убеждения. Полковые кюре просто засыпали от изнеможения, слушая изливавших им душу грешников. Высшее командование вынуждено было в срочном порядке максимально увеличить штат святых отцов.
Но самый истово верующий человек сведи моих солдат это конечно же Ивер Лере. Да, да, тот самый. Снайпер из взвода Жерома. Он молится всегда, когда не стреляет. И утром, и в обед и вечером. Завсегдатай и любимец полкового кюре. Исповедоваться готов по семь раз на дню. Причащается с таким искренним трепетом и благоговением, что и святые раннего христианства могли бы позавидовать. Вообще довольно странно: человек, убивающий больше всех, оказывается самым религиозным. Готов поручиться, что за эту войну он один настрелял бошей на целое кладбище. Причем, немалых размеров. Но убийство немцев сам Лере грехом не считает. Ему приказали — он и делает, какой с него спрос. А приказали бы стрелять англичан или итальянцев — уверен, что с таким же рвением валил бы и их. К тому же кюре как-то объяснил ему, что немцы вообще не нашей веры и Римской церкви не признают, веруют в какого-то еретика Лютера, давно проклятого святым Римом, так что бить их дело угодное Богу. После такого открытия Лере был потрясен. Выходит, эти гады еще и безбожники! Мыслимо ли такое святотатство: не принимать учения святой католической церкви! Да разве они люди? Дикое зверье теперь вызывает у него больше уважения! Последствия разговора Лере с нашим священником не замедлили сказаться в следующем же бою: он взялся за дело с удвоенным рвением и стрелял бошей просто по страшному. Такие вот дела. При этом он почти всегда молчит, вообще не пьет и никогда не сквернословит. Даже не курит. А уж если и открывает рот, то что ни слово — то крест. На мой прямой прямой вопрос о причине такой веры он долго молчал. А затем собрался духом, и перекрестясь ответил, что очень хочет попасть в рай. Я прямо обалдел от такого расклада, если честно. Уж где-где, а в раю-то снайперу самое место. Как выразился ставший свидетелем этой сцены Гийом, просто Лере сам понимает, что в ад при таком послужном списке, его точно не пустят. Вдруг он там еще самому дьяволу башку прострелит?
Однажды, за два дня до выступления на позиции, к полковому кюре на исповедь выстроилась такая очередь, что я аж присвистнул. Получить отпущение грехов изъявила желание вся моя рота, вся до последнего человека! К моему немалому удивлению на исповедь отправился даже Гийом. Факт появления в исповедальне других взводных для меня естественен и очевиден. Жером, он хоть и парижанин, но только корчит из себя вольнодумца, однако в глубине души точно верит в Бога. Лефуле, ну тут ничего другого и ожидать нельзя. Как и все крестьяне, он очень набожен. За любое богохульство у себя во взводе враз челюсть любому вышибет. Но Гийом! Марселец, вечный ругатель, гуляка, пьяница и весельчак! Да под самым кошмарным обстрелом он даже никогда не крестился! И тут – на исповедь! Такое чудо вижу в первый раз. Причем, за всю эту проклятую войну. Шокирован не только я один, удивленно переглядывается все солдаты. Никто и никогда не считал его даже отдаленным подобием верующего человека. Без проблем могу представить его рассказывающим как, и при каких обстоятельствах он пьянствовал и веселился с продажными девками. Или какие обстоятельства вынудили его лечь спать одному и трезвым. Если такое хоть пару раз было в его жизни. Но вообразить этого извечного похабника склонившимся перед кюре, и просительно бормочущего тихим голосом: прости меня святой отец, ибо грешен я… Нет, это определенно выше моего воображения Не иначе нас и впрямь ждет что то очень серьезное.
Гийом закрылся в исповедальне надолго. Ожидающие очереди солдаты строят предположения на предмет того, что там сейчас происходит. Кто-то всерьез утверждает, что кюре вот-вот выпадет оттуда мертвецки пьяным, а мой веселый взводный выйдет, довольно скалясь и распевая похабную песенку. Некоторые заключают пари на такой исход событий, или на нечто подобное. Честно говоря, абсолютно не исключаю этого варианта. Но, слава Богу, все обошлось. Облегчив душу, наш неунывающий доселе весельчак вышел с чрезвычайно озабоченным выражением лица. Подойдя ко мне, вполголоса объясняет: - видишь ли, командир, только сейчас задумался. Я ведь с первого дня в этом дерьме, с четырнадцатого года. И ведь даже ни разу оцарапан не был. А это очень плохой знак. Точно, тебе говорю, либо хлопнут скоро, либо страшно искалечит. Вот я и на всякий случай, это… ну… и… сходил, - объясняет он причины своих духовных исканий, жестом показывая на исповедальню.
– Командир, все также тихо говорит он, – я могу тебя просить тебя об одном одолжении… - Гийом запинается, его лицо делается торжественным и сосредоточенным, а потом почти шепотом добавляет - как друга…
Моему удивлению нет предела. Да что с ним сегодня такое? Что за дурацкий вопрос? Он что, совсем спятил? Конечно, какой тут разговор может быть, сделаю все что смогу!
– Если… это… в общем… если боши меня грохнут, - тут он осекается и молчит. Затем собирается духом и также полушопотом продолжает. - Ну, ты это … пожертвуй пожалуйста пятьдесят… нет… нет, лучше целых сто франков на мессы за упокой моей души, ладно? – Гийом вопросительно смотрит на меня.
Я стою совершенно обалдевший. Чего, чего, но такого не ожидал. Видать, даже у него нервы сдали. Беру себя в руки, крепко сжимаю ему плечо и тихим, но твердым голосом обещаю выполнить просьбу. Гийом горячо благодарит, и развернувшись, уходит к своим. На моей памяти это первый случай, когда за весь разговор он ни разу не выругался.
После коллективно-массового покаяния рота возвращается к обычным земным делам. А их как всегда, хоть отбавляй. Во всей линии фронта вокруг Вердена идут жуткие бои. Немцы, не считаясь с потерями, беспрестанно атакуют наши позиции. Но теперь командованию известны направления их главных ударов и оборона уже давно глубоко эшелонирована. В этот раз на переформирование нам дали десять дней. Все время мы рыли новые линии обороны или копали огромные братские могилы для своих убитых. Их много. Их очень много. С тыла конвейером едет транспорт набитый свежесколоченными гробами. Похоронная команда без устали, сменяя друг друга, раскладывает в них тела. Полковые кюре просто физически не имеют возможности молиться за каждого погибшего по отдельности. Так что на тот свет провожают большими пачками. Положили гробов на целое поле, пробормочет святой отец молитву себе под нос, окропит землю святой водой, перекрестит всё на четыре стороны, и готово. Все уже в царствие небесном, если верить ему.
Огромные поля в окрестностях Вердена усеяны могильными крестами. Убеждаешься, что человек привыкает почти ко всему. В детстве я до ужаса боялся покойников. Теперь даже не обращаешь внимания на такие пустяки, ибо знаешь точно – они больше никогда не встанут. Многим из них и встать то будет не на что в день Страшного Суда. Куски разорванных артиллерийским огнем людей, кучей сваливают в один гроб. Так что под одной деревянной крышей запросто могут оказаться останки десяти-пятнадцати человек. Это если набивать гроб под завязку доверху. Объяснение весьма простое: мертвым уже один черт, а если деревянный ящик предоставлять на каждый кусок обожженного человеческого мяса, то во Франции скоро не останется ни одного дерева.
В этот раз гробы и впрямь заканчиваются скоро. Поэтому теперь процедура похорон упрощается. Всех укладывают в братские могилы, один к одному, просто засыпая тела землей вперемешку с негашеной известью. Ты защищал эту землю, значит, честно выслужил себе право улечься в ней в полный рост. Картина, конечно, не для слабонервных. Новичков страшно рвет от такого зрелища. Бледные от ужаса, тлетворного запаха разлагающейся плоти и постоянной рвоты, они трясущимися руками они разбивают кирками подмерзшую землю, готовя последнее пристанище своим товарищам. А ведь многие из них еще вчера были живы. Но все мы люди. И каждый, кто в этот момент остервенело взмахивает тяжелой киркой, думает – а если и для меня завтра вот так копать будут? Могут. Запросто могут. С этим делом здесь проблем нет. При таких работах порции пинарда разумеется увеличивают, но с расшатанной солдатской психикой не справляется даже алкоголь.
Зато у солдат похоронной команды, по-моему, вообще нет нервов. Они деловито раскладывают трупы в ряд, пересыпают мертвецов негашеной известью, а затем укладывают на них следующую партию. При этом, даже не вынимая сигарет изо рта. Процесс сопровождается беспрестанными шутками и прибаутками в адрес покойников. Мол, вот, лежи друг, сейчас мы к тебе соседей подселим, что б не скучно тебе одному было, ну и все в таком же духе. Странно, как еще песни не поют. К ребятам из похоронной роты относятся со страхом и патологическим ужасом. Многие истово крестятся, увидев их. Все знают – шанс попасть в их цепкие руки здесь есть у каждого. И притом, шанс не маленький.
В этом сражении наши отцы-командиры действуют по принципу постоянной подачи свежей крови. Подразделение находится на передовой от четырех до пяти суток, после чего тех кто остался отводят в тыл, а их сменяют свежие части. В тылу дается десять – двенадцать суток так называемого отдыха, представляющего собой беспрестанное рытье земли. Или траншей, или могил. А как правило, и того и другого в порядке очередности. В перерывах между земляными работами солдаты устанавливают ряды колючей проволоки, разгружают боеприпасы, тянут линии связи. Но есть и масса плюсов. Здесь нет риска смерти в любую минуту, не так громко слышна канонада, сюда не доползет газ, можно каждый день мыться и бриться, плюс – все едят до отвала. Конечно, тут запросто можно нарваться на какую-нибудь тыловую крысу, требующую отдания себе чести по всем строгим правилам военного устава, с переходом на строевой шаг за три метра от начальства. Один из моих, молоденький Этьен Леблан, угодил за это под арест на трое суток. Стал оправдываться дурак, мол не заметил господина капитана, вместо того, что бы тупо есть этого осла глазами. Су-лейтенант Гийом, обеспокоенный за судьбу земляка, быстро нашел нужные концы в караульной роте, и парень весь срок вполне прилично питался.
Хотя это пустое, хорошо еще, что так дело кончилось. Но слава Богу - большинство фронтовых офицеров вменяемые люди, не обращающие внимания на такие пустяки. Разумеется, дисциплина нужна, никто не спорит, однако на переднем крае ритуальные правила субординации всегда действуют вполсилы. Пуля - она ведь не разбирает, кто перед ней. Солдат – так солдат, офицер – так офицер. Ей один черт кого убивать. К чинам свинец, отрава и осколки совершенно равнодушны. Одним словом, в тылу совсем не самое плохое житье для солдата. Отдохнувшие таким образом части, снова направляются под огонь Вердена.
Многие пытаются попасть в лазарет любым путем. И здесь солдатская выдумка поистине не иссякаема. Кто-то жрет всякую гадость, некоторые даже стреляют в ногу или руку, мотивируя рану ошибкой при чистке оружия. Один даже схватился ладонью за раскаленный ствол пулемета. Говорят, будто некоторые доктора прямо разбогатели на выдаче липовых направлений в далекий тыловой госпиталь. Что ж, верна пословица: кому война, а кому мать родная. Но полевая жандармерия тоже не даром свой хлеб ест. Каждый случай тщательно изучается: не обманул ли кто заботливую Родину-Францию? Не хочет ли подлец таким бесчестным способом избежать геройской смерти в траншеях? При малейшем подозрении на симуляцию или самострел, хитреца гарантировано ждет военный трибунал. В очень удачном случае дело закончится пожизненной каторгой. Но только если повезет. Дезертиров вообще расстреливают на месте, без суда. Ходят слухи, что однажды целая рота самовольно оставила позицию, так там быстро расстреляли каждого десятого.
Довелось и это мне видеть, слава Богу только один раз. Вот начале войны расстрелы были постоянными, мы отступали, а командование винило в поражениях солдат. Видимо, это они бараны бестолковые, составили такие хорошие военные планы. А генералы, естественно, тут совсем не причем. Но в четырнадцатом году Бог берег меня от такого зрелища, сам был ранен да в госпитале валялся. А вот в пятнадцатом, не помню уж в каком месяце, при мне расстреляли одного из нашего батальона. Как следовало из приговора трибунала, дурачок сам высунул ночью из окопа руку с зажженной сигаретой. Зная, что на этом участке работает немецкий снайпер. Разумеется, тут же получил пулю в ладонь. Уж не знаю, так ли это было, или по другому... Если так, то парень просто дурак. Классический случай самострела. Подобные случаи жандармы просекают в один момент, чему-то ведь их все таки учат. Заслуживал ли он расстрела? Не знаю. Можно было и каторгой наказать. Просто мужик не хотел умирать. Так ведь этого никто не хочет, и жандармы тоже. Потому и сидят в тылу, на дух не приближаясь к передовой. И генералы не хотят смерти, и всякая тыловая сволочь ее не хочет.
Не повезло самострельщику. Парня привязали к столбу, завязали глаза. Он даже о пощаде не просил, просто трясся так что столб дрожал, да плакал. Слезы из под повязки в три ручья бежали. Да что толку, все напрасно было. Прочитали приговор, забили барабаны, раздалась команда. Специальный взвод дал зал из винтовок... Вот и все. Разошлись молча. Не знаю, многие ли сочувствовали ему, но к его палачам добрых чувств никто не испытывал, это уж точно.
Продолжение следует...
Верден. Мясорубка дьявола X
Верден. Мясорубка дьявола VIII
Для ЛЛ. В э ч бд к к рл и а спс.
Атака отбита. Выставив наблюдательные посты, возвращаемся в траншеи. Все возбуждены до крайности. Приказываю осмотреться и провести перекличку. Потери не малые: при атаке и предшествующем ей обстреле, убито двенадцать человек, семеро ранено, из них трое тяжело. Их нужно срочно осмотреть и хотя бы перевязать. Этим уже занимается Жером с двумя подручными. Посылаю на вторую линию вестового с докладом, просьбой эвакуировать раненых и наладить проводную связь. Дальше необходимо снова укреплять блиндажи и траншеи. Причем немедленно. Закуриваю с третьей попытки и только сейчас смотрю на часы – около семи вечера. Мы пробыли на передовой чуть меньше четырех часов.
Во взводе папаши Лефуле событие. При обстреле один из новобранцев растерялся и не успел заскочить в блиндаж. От огня спрятался в вырытой в стене траншеи нише для раненых. Это правильно, это нормально. Сообразил, молодец. Но вражеский снаряд угодил в стену окопа, начисто засыпав его укрытие. Хватились только после переклички. Стали искать. Даже если в клочья разорвет, то что-то должно остаться. Хоть обгорелый кусок шинели, но останется. А тут ничего. Вдруг, глядь - нога торчит из земли. Быстро отрыли и представьте себе: живой! Разумеется контуженый, но жив! То, что он не задохнулся под землей, это настоящее чудо! Вот уж действительно: повезло, так повезло. Не иначе ангел хранитель стоял с парнем во время боя. И не просто стоял, а крепко держал его за руку. Даже самые видавшие виды бойцы признают, что не еще встречали ничего подобного.
Раненых успевают вынести. И в самое вовремя. Боши снова начали обстрел. Сейчас бьют мины, видимо снаряды все таки у них кончились. Мины конечно же не самая лучшая вещь, но наши блиндажи надежно защищают от них. Пробить приличный слой земли и уничтожить укрытие, сложная задача для этих плюх. Очнулись и наши артиллеристы. Теперь на вражескую позицию тоже обрушился шквал огня. Это очень хорошая новость – неприятельская пальба быстро затихает. Пользуясь передышкой, взводные отдают приказ: свободным от работ - взяться за пайки! Но половину порций необходимо оставить. Здесь никогда не знаешь, когда снова начнется огненная круговерть. Может под утро, а может и через пять минут. Если сейчас съесть все, не известно когда доберешься до еды в следующий раз. Особо нужно беречь воду. Она на вес золота. Под огнем ходить за ней с ведрами невозможно. Опытные солдаты охотно принимаются за еду, новобранцы от возбуждения пока не чувствуют голода. Сейчас их переполняет гордость. Как же, они впервые побывали в настоящем бою, пережили артиллерийский обстрел, они стреляли в наступающих бошей, вражеская атака отбита и при их участии тоже! Им спокойно объясняют: вы сами не понимаете как вы вымотались, очень скоро усталость напрочь срубит вас, еще неизвестно сколько здесь сидеть, так что жрите пока боши дают возможность! Жрите, хоть через силу, но жрите, черт вас всех побери!
Под разрывы наших пушек выставляем усиленные караулы и отправляемся отдыхать. Если это можно назвать отдыхом. В первую очередь необходимо привести в порядок оружие, чем немедленно начинают заниматься все под строгим контролем взводных. Я здорово озадачен. Поведение бошей мне совершенно не нравится. Уж чего-чего, а упрямства этим тевтонским псам не занимать. Не такие они люди, что бы оставить нас в покое после двухчасового обстрела и одной атаки. Уверен, настоящий сюрприз ждет либо ночью, или на рассвете. Вызываю командиров взводов. Все до одного согласны со мной полностью. Неожиданно в голову приходит мысль: а что бы мы делали на их месте? Жером высказывается первый. Если под утро ветер будет в нашу сторону, я бы пустил газ одновременно с артиллерийским обстрелом. В случае везения, многих угробить можно. А затем бросил бы в атаку пехотные цепи. Мысль очень дельная. Гийом вносит встречное предложение. Отправить в тыл вестового с просьбой обстрелять позиции неприятеля за полчаса до рассвета. Грамотный заградительный огонь может здорово помешать газовой атаке, а примерные координаты мы сейчас сами определим. На том и решили. Объявляю общий подъем в половине шестого, прошу дополнительно осмотреть защитные масти. В случае вражеского обстрела их следует немедленно надеть не дожидаясь сигнала о начале газовой атаки. Все соглашаются.
Установка координат для запрошенного нами огня занимает не более получаса. При помощи биноклей рассчитываем необходимые точки, наносим их на схему и готово. Конечно, такой расчет груб и примитивен, но все лучше чем ничего. Пишу рапорт об артиллерийской поддержке на рассвете, прикладываю схему и отправляю в тыл. Вестовой вернулся через полтора часа. Ответ неутешительный: командование батальона услышало мою просьбу и передаст ее вышестоящему начальству. Все ясно. Значит, утренний огонь маловероятен. Пока мое донесение рассмотрят, в лучшем случае сутки пройдут. Так что остается надеяться только на себя.
Вызванная суматохой последних дней усталость быстро берет свое. Только страшным усилием воли заставляю себя вычистить свои револьверы. У меня их два. В ближнем бою это хорошее и удобное оружие, предохранителя нет, револьвер всегда готов к стрельбе. А стрелять за время проведенное на фронте, я научился довольно прилично. Движения автоматические, не думаю ни о чем, огрубевшие, грязные пальцы сами делают всю работу. Наконец оружие в порядке. Больше ничего не помню. Заснул даже прежде чем лег, напрочь провалившись в глубокий вязкий омут окопного сна…
Пробуждение оказалось тяжким. От страшного взрыва меня сбросило с нар на землю. Блиндаж стонал от близких разрывов всеми бревнами. Черт, готов даже поручится что земля в траншее ходила волнами. О том, что бы высунуть нос наружу не могло быть и речи. Через пару минут понял – боши сумели подтащить на огневые орудия тяжелого калибра. Значит, теперь нам достанется по полной. Позиции просто утонули в лавине вражеского огня. Сейчас их корректировщики работают блестяще. Даже по разрывам снарядов понимаю: прицел взят довольно точно. К защитной маске удается добраться с третьей попытки. До этого меня дважды швырнуло на землю. Боль от ушибов не чувствуется, она придет позже. Из-за сплошной завесы пыли ничего не вижу, но механическими движениями натягиваю на голову маску. Лежа в расшатывающемся под ударами блиндаже молю Бога, что бы все их нацепили. С одной стороны успокаиваю себя: такое приказ был отдан мной вчера вечером. С другой – при такой пальбе многие со страху и имени своего не вспомнят, не то что додумаются маски надеть. А обстрел не утихает. Постепенно звук разрывов меняется. Понятно, огонь переносится на площади рядом с траншеей. Хотят добить остатки колючки, а воронки от разрывов это неплохие окопы для атакующих стрелков. Сквозь дверные щели заползает легкий туман. Господи помилуй, газ!
Из блиндажа выскакиваю пулей. Но линия окопов уже на половину заполнена светлой дымкой. Но это не туман. Это смесь хлора с фосгеном. Страшная штука, хуже и придумать ничего нельзя. Неожиданно сверху раздается тупой звон. Кто-то из наших уцелевших наблюдателей вылез из укрытия, добрался до подвешенной снарядной гильзы и изо всех сил начал лупить по ней штыком. Звучит сигнал газовой атаки. Там и здесь раздаются выстрелы. Дополнительное предупреждение и команда на выход. Я тоже стреляю вверх из револьвера. Но вот вражеский обстрел прекращается. Сейчас они попрут. И притом попрут сильно. Меня душит злоба. Если бы наши подкинули огоньку как мы и просили, скорее всего дело обошлось бы без газовых объятий. А сейчас сиди в этом облаке ядовитого дерьма.
Теперь нам пришлось очень тяжко. Под прикрытием газа вражеские гранатометчики и огнеметные расчеты сумели подойти очень быстро и залечь в воронках оставленных немецкими снарядами. Струи пламени сожгли с добрый десяток моих, всех, кто не успел спрятаться. Объятые огнем, они дико вереща катались по брустверу, падали вглубь траншеи, задыхались от скопившегося там газа, рвали себе глотки от страшного удушья. В наши позиции угодило немало гранат. Часть сумели сбросить в глубь окопов, остальные разорвалась на позициях, калеча тех, кто был рядом. Если бы не своевременно вытащенные пулеметы вряд ли бы от моей роты остался хоть один человек. Теперь пулеметный огонь ведется беспрерывно, ни один из этих скотов не должен и приподнятся безнаказанно! Свинцовые струи сумели охладить пыл атакующих, не давали шевельнутся затаившимся в воронках огнеметчикам. Очень скоро в себя пришли все. На бошей обрушился гранатный дождь, так близко они сумели подобраться. За спиной стали бить наши орудия. Ну наконец то!
Услышав разрывы своих орудий, ощутил жестокую радость – все, теперь эти псы в западне. Отойти назад они не смогут, все здесь останутся. К тому же газовое облако над позицией рассеял сильный ветер, а снятые маски сразу же сказались на точности стрельбы. Боши пытаются отступить, но падают под нашими выстрелами. Пулеметная очередь угодила прямо в огнеметный баллон. Его хозяин даже не вспыхнул, он просто взорвался, взметнувшись в небо огромным огненным столпом. По линии пронесся радостный гул – огнеметчиков все ненавидят лютой ненавистью, поделом ему. Под нашим огнем оставшиеся в живых пытаются уползти назад как крысы. Короткими перебежками отбегают к своим позициям, прячутся в воронках. Но не тут то было. Наш огонь только увеличивается с каждой минутой. Боши бегут, и мы взялись за винтовки с удвоенной силой. Почти любой кто поднимал из своего укрытия голову, тут же получал пулю. Свинцовый ливень пулеметов смертельной косой собирает свою жатву. Только очень и очень немногим из бошей удалось вернутся к своим.
В окопах жуть. В страшно изогнувшихся позах лежат те, кто задохнулся газом. Разорванные гранатами. Сгоревшие живьем. Погибшие при обстреле. Сгинувшие от пуль и осколков. Глаза одних плотно закрыты, у других остекленевший взгляд. Хлебнувших отравы видно сразу – глаза вылезли из орбит на посиневших лицах. У тех, кто свел близкое знакомство с огнеметом, невидно глаз. Там вообще ничего не видно, так страшно они обгорели. Стонут раненые. Первую помощь они вновь получают под руководством Жерома. Как никак, но он почти успел окончить медицинский до войны. Отдав приказ о проведении переклички, я сажусь на пустой ящик из под ручных гранат. Сняв с головы каску, жадно закуриваю. В мозгу пульсирует только одна мысль: почему нас раньше не поддержали огнем? Что, сотни снарядов пожалели? Ведь в этом случае боши не смогли бы выпустить свой долбанный газ. А наших полегло бы меньше на добрую треть. Сигарета догорев, обжигает пальцы, помогая отвлечься.
Встаю. Иду по траншее. Встретившийся мне Гийом спрашивает взглядом: ты как? Отвечаю так же беззвучно. - Я? Я - нормально. А вот остальные… Неожиданно вспоминаю: - а как Этьен, мальчишка твой? Жив?
Гийом поплыл в улыбке. - Пацан мой крепкий парень. Хоть и трясся от страха, но стрелял, молодец, одно слово, знатный вояка будет!
Я киваю головой, да, это очень хорошо что он уцелел. Результаты переклички сжимают сердце. В строю семьдесят четыре человека. Меньше суток назад нас было сто шестьдесят... В тыл отправляется вестовой. Нужно сообщить о потерях и вынести раненых. Если противник даст время, хорошо бы отнести и убитых. И еще: пусть обязательно пришлют помощь. Если возможно, то побыстрее. Следующей атаки на таком рубеже нам уже не выдержать…
Если человек не прикончит войну,
то война когда-нибудь прикончит человека.
6 марта 1916 года немецкие войска по приказу генерала Эриха фон Фалькенгайна расширяют фронт наступления, начиная атаки на левом берегу реки Маас. В огонь брошены свежие части Шестого и Двадцать второго резервных корпусов германской армии. Командующий Пятой армией кронпринц Вильгельм, предлагал это сделать еще в самом начале Верденской операции, что тогда не нашло поддержки у начальника германского Генерального штаба. Но теперь генерал Фалькенгайн изменил свое мнение. Германские войска получат новую задачу: любой ценой овладеть господствующими над местностью высотами Морт-Омм и 304,0. В случае успеха это позволит перехватить часть коммуникаций Верденского укрепленного района, исключить воздействие французской артиллерии на флаги наступающих немецких подразделений и выйти на оперативный простор.
Однако сейчас время было уже безнадежно упущено. Германский удар на данном направлении возможно мог бы привести к определенному успеху в самом начале февральского наступления, но теперь он уже был попросту бессмысленным. Командующий Пятой армией кронпринц Вильгельм записал в своем дневнике: «После победоносного начала нашего большого наступления мы подошли к истощающей и дорого стоящей резне в частных, очень упорных боях. Мы утешались только сомнительным преимуществом, что страдаем меньше, чем противник».
И впрямь, утешение было более чем сомнительное. Атакующие безвозвратно утратили фактор внезапности: французские войска теперь оказались готовы к глубоко эшелонированной обороне. Генерал Петен с самого начала вражеского наступления постоянно ожидал удара по левобережным позициям и принял соответствующие меры. Что на левом берегу? - с этого вопроса, обращенного к дежурному офицеру, начинался каждый новый день генерала Петена. Сейчас командующий обороной Вердена мог поздравить себя с успехом. Его проницательность оказалась точной: французский штаб своевременно сумел правильно определить направление новой атаки противника и заблаговременно перебросил на опасный участок свежие подразделения Седьмого корпуса.
Утвержденная генералом Петеном главная позиция сопротивления на левом берегу реки Маас проходила через Авокур, высоту 304, высоту Морт-Ом, Кюмьер и соединялась в Шарни с главной позицией сопротивления правого берега. Левобережье Мааса было поделено на две зоны ответственности: от Авокура по Бетинкура (оборона возложена на Двадать девятую и Двадцать шествую пехотную дивизии и Пятьдесят первую бригаду, под общим командованием генерала Альби); и от Бетинкура до побережья реки Маас (Шестьдесят седьмая пехотная дивизия и Тридцать восьмая бригада, под командованием генерала Эмме).
Таким образом, к началу вражеского наступления командующий левобережным сектором французской обороны генерал Базелер, имел в своем распоряжении три полностью укомплектованные дивизии и одну бригаду на передовой. Кроме того, одну пехотная бригада находилась в оперативном резерве.
Бои на левобережье Мааса начавшиеся 6 марта, носили ужасающий характер. Немецкому наступлению, по традиции, предшествовала яростная артиллерийская подготовка. По воспоминаниям генерала Колэна, французские позиции на этих высотах после обстреле приобрели «…вид шумовки, отверстия которой заходят одно за другое. На обратном окате Морт-Ом и на высоте Уа проволочные заграждения во многих местах искромсаны». Но характер применения артиллерии теперь в корне изменился. Раньше немцы концентрировали огонь непосредственно на живой силе противника, что позволяло французским семидесяти пяти миллиметровым орудиям уйти из-под огня. Эти отличные скорострельные орудия вступали в действие с началом пехотного наступления, и буквально выкашивали атакующих германцев как траву. Кровавые потери вынудили германских генералов изменить тактику. Теперь главной целью огненного удара немцев, стало именно уничтожение французских артиллерийских батарей, координаты которых доставлялись при помощи воздушной и полевой разведки. Результат оправдал ожидания. В ходе мартовских боев под Верденом, целые артиллерийские дивизионы французских войск оказались уничтоженными под целенаправленным огнем германских орудий. Огневая поддержка оборонявшихся частей резко ослабела.
Атакующие медленно, но верно начали прогрызание линий обороны. 6 марта захвачены пункты Форж и высота Уа. Шестьдесят седьмая дивизия французских войск защищавшая эти рубежи оказалась полностью уничтоженной. Следующий день вновь отдается Богу войны: германская артиллерия усердно обрабатывала французские позиции беспрестанным огнем. К концу 8 марта немцам удается вытеснить противника из лесов Комбро и Кюмьера.
Но продвижение вперед обходилось наступающим очень и очень дорого. На любую атаку следовала немедленная контратака. Опорные пункты, возле которых кипел беспрестанный бой, переходили из рук в руки множество раз в течение суток. Противоборствующие стороны попросту перемалывали друг друга. Германское наступление проводилось с неслыханным, просто фантастическим упорством. Немцы шли вперед, не считаясь с потерями, в полном смысле этого выражения. Но и французские солдаты сражались исходя из принципа – ни шагу назад! И это были не пустые слова. Только за 11 марта 1916 года в боях за высоту Морт-Омм погибли один командир бригады и три командира полков! Если такие потери за один день понес старший командный состав, можно представить себе, сколько там полегло рядовых солдат и младших офицеров!
На правом берегу Мааса Германия также бросила в огонь довольно крупные силы. В атаку пошли три полноценных армейских корпуса (Третий армейский, Пятый резервный, Десятый резервный). Цель наступающих овладеть укреплениями хорошо защищенного форта Во. Здесь сражение началось ранним утром 8 марта 1916 года. Солдатам Двадцатого корпуса, защищающим правый берег Мааса, пришлось очень тяжело. В лучших традициях германской военной школы, атаке, как всегда, предшествовала мощная артиллерийская подготовка. Снова на головы обороняющихся обрушился стальной шквал. Квадрат за квадратом, методично и целенаправленно германские пушки расстреливают зарывшихся в землю французов. Снаряды, мины, газ… Снаряды, мины, газ… И этот ад продолжался целыми часами без передышки. От прямых попаданий блиндажи разлетались в клочья, взрывная волна бросала искромсанные человеческие останки на чудом уцелевшие деревья, тяжелейшие контузии сводили людей с ума, задыхаясь в парах ядовитых газов обезумевшие солдаты разрывали себе горло… Кажется, что после многочасового беспрестанного обстрела во вражеской обороне не могло быть ничего живого.
Но огневая мощь давно уже не всемогуща. Профессионально поставленная линия окопов, траншей и укрепленных блиндажей сохраняла жизни большей части укрывшихся в них солдат. Сразу после прекращение артиллерийского обстрела изо всех уцелевших окопов высовывались французские каски. Линия обороны ощетинивалась штыками, устанавливались пулеметы. Атакующих германцев встречал пулеметный и винтовочный огонь, гранаты и штыки. Не бездействовала и французская артиллерия, стальной косой опустошая наступающие части. Смерть безраздельно царила в предместьях Вердена, там для нее наступило настоящее раздолье. Захлебнувшись собственной кровью, немцы отходили назад, зализывали раны, пополняли ряды и снова лезли вперед с упорством, достойным голливудского Терминатора. Но если тому мифическому персонажу пули и осколки были не страшны, то о шедших в атаку немецких солдатах, этого сказать нельзя. Высота Морт-Омм и участок Гардомон - главные направления ударов германских войск в марте 1916 года, густо завалены телами кайзеровских солдат. Новые волны атакующих шли по трупам своих товарищей в самом прямом смысле этого слова. Пулеметный огонь скашивал их как коса траву, разрывы снарядов и гранат проделывали огромные бреши в немецких цепях, а они все шли, шли, и шли…
Не раз и не два, прорвав страшный заградительный огонь немцы достигали линий вражеских траншей, сходясь с французами в жаркой рукопашной схватке. Здесь в ход пускалось все – штыки и пистолеты, винтовки и саперные лопатки, ножи и дубинки. Это были уже не люди, а оголтелые звери: те что в синих шинелях хотели смерти тех, на ком форма серого цвета. И наоборот. Линия обороны быстро наполнялась телами зарубленных, заколотых, застреленных… Над всем этим кровавым безумием висело облако самой грязной ругани, которая только есть в немецком и французском языках. Но к обороняющимся приходили на помощь свежие силы. Потомки Нибелунгов снова отброшены. Все потери напрасны…
Однако через несколько часов все повторялось с самого начала. Уступить не хотят ни те, не другие. С обеих сторон к передовой направлялись новые, свежие части. На фронт прибывали молодые, живые и здоровые ребята, а назад везли только убитых, раненых и искалеченных. Останками тысяч трупов в обрывках синих и серых шинелей, завалены позиции между линиями траншей сражающихся армий. Не было возможности их даже похоронить. Еще очень долгое время после окончания Первой мировой войны на полях Вердена в огромных количествах находили человеческие кости… Тылы противоборствующих сторон усеяны могильными крестами, и эти огромные поля смерти постоянно расширялись. Лазареты переполнены, одуревшие от постоянной крови и нечеловеческой усталости хирурги, падали с ног. Операционные бригады работали по шестнадцать, а порой и по семнадцать часов в сутки. Но от этого раненых не становилось меньше. «Кровавая баня, резня, бойня — я просто не могу найти подходящего слова, что бы выразить свои чувства. Ад не может быть столь ужасен», так вспоминал мартовские бои под Верденом один из уцелевших французских солдат.
Словно гигантский насос Верден засасывал в недра своей дьявольской пасти все новых и новых живых людей. Страшная мясорубка беспрестанно, равнодушно, неутомимо и неумолимо, перемалывала в своем огненном зеве французскую и немецкую молодежь. Она превращала их в кровавое месиво вперемешку со сталью, свинцом, осколками, огнем, газом, шрапнелью… Этот жуткий адский винт не знал никакой усталости, он вращался постоянно. Час за часом, день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем…
Серьезные изменения произошли и во французской оборонительной тактике. Главным остовом всей линии защиты стала система фортов и отдельных укрепленных пунктов. Генерал Петен извлек уроки из быстрого захвата немцами форта Дуомон и пришел, не желал повторения такого впредь и пришел к правильным выводам. Каждый укрепленный пункт, и в первую очередь, хорошо защищенные форты, получили своего собственного командира и специальный гарнизон, снабженный продовольствием и боеприпасами на десять-пятнадцать дней. Огромное значение стало придаваться организации бесперебойной работы линий связи, надежно связывавшей отдельные рубежи Верденской обороны с командованием. Это позволяло выдержать длительные атаки противника, даже находясь в условиях полного окружения. В случае падения какого-либо рубежа, следовала немедленная контратака, быстро возвращавшая позицию в руки французских солдат.
Именно в ходе мартовских боев Верденской операции, французские военачальники стали с успехом применять метод, который в последствии назовут наступательной артиллерийской контрподготовкой. Проведению любой атаки предшествует обязательное скопление войск в местах сосредоточения. Если разведка сумеет засечь предварительную концентрацию войск и передаст координаты артиллеристам правильные координаты – атакующие понесут большие потери еще до начала боя. Подходящие подкрепления также можно основательно накрыть огнем, если знать время и место их продвижения. Встречной орудийной стрельбой можно подорвать и вражескую артподготовку, или уж во всяком случае серьезно ей воспрепятствовать. Внедрение указанных мер в жизнь, позволило нанести немецким войскам ощутимые потери и несколько снизить разрушительные последствия орудийного огня германских батарей.
К 14 марта германские войска овладели укреплениями высоты 265, расположенной северо-западнее Морт-Омма. Попытки французских войск выбить их оттуда решительной контратакой успеха не имели. У французов уже банально не было сил. Их войска на данном участке понесли огромные потери и срочно нуждались в немедленном переформировании.
Лишь к 22 марта 1916 года масштабное наступление на фланги Вердена несколько захлебнулось. Итоги были ужасающими по своей ничтожности: на левом берегу Мааса германским войскам удалось захватить только подступы к высоте Морт-Омм. Попытка немецкой армии обойти высоту с востока, не увенчалась успехом. Благодаря блестящим действиям разведки французы разгадали место вражеского удара, а своевременно подтянутая артиллерия за несколько часов полностью уничтожила плотные ряды наступающих немцев. Но до затишья еще было очень далеко. Постоянно продолжался артиллерийский обстрел, локальные атаки и следовавшие за ними контратаки продолжались по всем левобережью. Некоторым тактическим успехом германцев на левом фланге наступления можно назвать захват опорных пунктов Авокура и Маланкура. Здесь отличились солдаты Второй баварской дивизии, сумевшие сломить сопротивление французских частей. Однако успех наступающих был недолгим: к 29 марта французы решительной атакой выбили немцев с занимаемых ими позиций и вернули себе пункт Авокур.
Тщетными оказались все усилия Германской империи и на правом берегу Мааса. Все попытки немецких войск овладеть фортом Во потерпели полный крах. Здесь накал сражений отличался особенной ожесточенностью даже по Верденской шкале измерений. Деревня с одноименным названием, а точнее то, что от нее осталась, расположенная вблизи форта, переходила из рук в руки четырнадцать раз! Немцам удалось закрепится лишь на подступах к форту, при этом германское командование даже сделало официальное коммюнике о захвате укрепления: «Форт Во, а также многочисленные соседние неприятельские укрепления после сильной артиллерийской подготовки захвачены блестящим наступлением Шестого и Девятого познанских полков под руководством командира Девятой резервной дивизии генерала от инфантерии фон Гурецкого-Корниц».
Но радость Берлина оказалась преждевременной. Яростная и решительная контратака французских подразделений отбросила немецкие войска на исходные рубежи. «Все взоры страны обращены на вас. Вы будете теми, о ком станут говорить: они преградили немцам путь к Вердену», писал генерал Жоффр в своем приказе, обращенном к войскам
Отражение тевтонского наступления стоило Франции много крови. Седьмой корпус французской армии на оборонявший левый берег реки Маас и остатки Двадцатого корпуса защищавшие правый берег, практически перестали существовать. Генерал Петен вынужден был заменить их солдатами Тринадцатого и Двадцать первого корпусов. Свыше девяносто тысяч человек только убитыми потеряла Франция меньше чем за месяц беспрестанных боев. Только убитыми, без учета раненых, искалеченных, попавших в плен и пропавших без вести. Германские потери оказались не намного меньше. На занятом немцами ничтожно маленьком участке земли на левом берегу Мааса, и впрямь уже не хватало места даже для того, что бы зарыть своих погибших здесь солдат. К этому моменту безвозвратные потери кайзеровской армии превысили восемьдесят тысяч солдат и офицеров! Так ужасна была кровавая плата за стратегические ошибки генералов Эриха фон Фалькенгайна и Жозефа Жоффра.
На этой стадии Верденского противостояния французам удалось завоевать относительное господство в воздухе. Грамотно поставленные действия аэропланов наведения артиллерийского огня давали хорошие результаты. Большая часть германских тяжелых гаубиц оказалась уничтоженной огнем французских дальнобойных орудий. Кроме того, необходимо отметить и Его Величество господин случай, пришедший на выручку изнемогающей в боях французской армии. Из-за нарушения правил техники безопасности Французской республике невероятно повезло. На крупном германской складе артиллерийских снарядов близ пункта Спинкурт произошел страшный взрыв. В итоге, было уничтожено не много ни мало, а четыреста пятьдесят тысяч снарядов крупного калибра, что немедленно сказалось на мощи пушечного огня немецкой армии. Один из французских генералов впоследствии написал в своих мемуарах, что именно эти факторы спасли Верден.
Политическое руководство Французской Республики вновь требовало перехода в полноценное контрнаступление. По мнению Парижа, необходимо было как можно быстрее вернуть себе все позиции, утраченные с начала немецкой атаки. Иначе нельзя: оппозиция последними словами крыла правительство и военное командование за ужасающие потери под Верденом. Газеты практически открыто ставили под сомнение полководческие способности главнокомандующего генерала Жоффра. И заткнуть им рот можно было только победой, и причем немедленной. Однако сидя в Париже, плохо видно, что делается в Вердене. Анри Петен пришел в ужас от замыслов политиков. Он настойчиво и последовательно доказывал Президенту Франции Р. Пуанкарье: в сложившейся ситуации контрнаступление будет сущим безумием, наши потери огромны, атаки не дадут ничего кроме крови, ибо противник далеко не исчерпал свой наступательный потенциал. Отраженное наступление Германии на Верден не последнее. Это еще далеко не конец. Да, у нас есть оперативные резервы, но я не могу и не хочу сжечь их в топке сумасшедших контратак. Наша стратегия сейчас одна – только оборона. Оборона, оборона и еще раз оборона. Когда немцы окончательно выдохнутся, а это будет скоро, вот тогда мы решительными ударами кусками вернем себе все, что теряли по крупицам. Отстаивая свою оборонительную доктрину, Петен упрашивал, умолял, угрожал отставкой и топал ногами. На великое счастье Франции, политики послушались советов толкового генерала. Ибо в конечном итоге предложенная им стратегия принесла стране победу в Верденской битве.
Продолжение следует...
Ноябрьская революция в Германии. Часть 3
Автор: Владимир Герасименко.
Читайте ранее:
Ноябрьская революция в Германии. Часть 1
Ноябрьская революция в Германии. Часть 2
Берлин к концу декабря 1918 года был просто наводнён различными “революционными” вооруженными отрядами. Левые отряды республиканской солдатской самообороны, сформированные из бойцов армейских частей дислоцированных в городе, и Народная Морская Дивизия, сформированная из кильских матросов, были формально основной опорой революционного правительства. Фактически же данные вооруженные формирования всё больше подпадали под влияние НСДПГ, и если солдаты еще сохраняли верность правительству, то матросы, считавшие себя истинными защитниками революции, относились к «Эберту и Ко» с недоверием. И так недовольные пробуксовкой революции солдаты и матросы столкнулись с тем, что правительство не может и не хочет выплачивать им в полной мере довольствие (так как эти отряды не проходили по военному ведомству, то и финансирование их шло через одно место).
Хождение по краю пропасти
Попытки разрешить проблему не привели ни к чему, и 23 декабря конфликт перерос в вооруженное столкновение между оставшимися верными правительству солдатами и революционными матросами, которое солдаты проиграли. Уже 24 числа матросы контролировали весь центр столицы, единственное, что останавливало их от захвата власти — отсутствие среди них лидера, готового пойти на это.
Это моряки, и они предпочитают вообще не плавать
Грёнер с согласия Эберта отдал приказ генералу Лекуи войти со своими частями в город и провести зачистку, но, как и месяцем ранее, эффект оказался противоположный. На сторону матросов встали красногвардейцы-спартаковцы из рабочих и служащих, а также часть бойцов из республиканской солдатской обороны. Но, что еще опаснее, на стороне “восставших” выступили силы берлинской полиции, подчиняющиеся полицай-президенту из прусского кабинета Гофмана. Тем самым Прусский кабинет, по сути, сам принимал сторону восставших. В завязавшихся боях солдаты Лекуи в такой ситуации довольно быстро потеряли боевой дух и были выведены из города, пока разложение их окончательно не дезорганизовало. Это было поражение правительства, слабость которого теперь стала очевидна всем, а Эберт вынужден был пойти на уступки матросам. Попытка вооруженного подавления беспорядков стала последней каплей для независимых, обвинивших правительство в потакании военным и контрреволюции. НСДПГ вышла из коалиции, теперь все места в правительстве были за СДПГ.
Матросы были не только решительны, но и неплохо вооружены
Видя всё происходящее как прямой путь к большевистской революции, генералитет всё больше приходил к убеждению, что армия должна занять более активную позицию. По опыту введения в Берлин фронтовых частей, Грёнер понимал, что удержать от разложения проведших на фронте несколько лет фронтовиков не удастся — армейские части были слишком разнородны и быстро поддавались пропаганде. Кроме того, Грёнер был убежден, что в обновленной армии требуется сохранить прусский дух, в том числе выраженный в аполитичности, что резко расходилось с требованиями момента. Поэтому генерал-квартирмейстер одобрил, естественно неофициально, создание добровольных ополчений из наиболее консервативно настроенных ветеранов — Фрайкор (Freikorps). Идеологически заряженных на противостояние большевизму бойцов будет чрезвычайно сложно распропагандировать, правда, и обуздать спущенного с поводка бешеного пса будет непросто. Но на этот риск военные были готовы пойти.
Фрайкоровцы смотрят на тебя, как на коммуниста
В декабре части фрайкоров стали возникать по всей стране, чему способствовала продолжающаяся демобилизация, высвобождавшая большое количество офицеров и солдат с опытом службы. Фрайкоры создавались либо на базе распускаемых воинских частей, либо “ушедшими в отпуск” офицерами по месту их жительства. Так как большая часть военных складов находилась под контролем у солдатских советов, военные закрывали глаза на переход вооружения от демобилизуемых армейских частей мимо складов прямо в руки фрайкоровцев. Столь элегантное решение позволяло армии формально снять с себя ответственность за дальнейшие события, но в то же время получить рычаг влияния на ситуацию. Большую поддержку в организации добровольцев сыграл уже знакомый нам Густав Носке, назначенный после рождественских боёв ответственным за военную и морскую сферы в правительстве (проще говоря, министром обороны). Носке, сам организовавший в Киле в бытность бургомистром свой фрайкор, вероятно, имел связи с военными, так как, заняв министерское кресло, полностью поддержал идею — фрайкоры должны были стать противовесом левым самооборонам и опорой правительства на то время, пока не удастся окончательно задавить революционные настроения. Таким образом, уже к концу декабря сформировалось мощное контрреволюционное по своей сути вооруженное движение, поддерживающее революционное правительство. Иронично, не правда ли?
Как к этим фрайкоровцам попала бронетехника и огнемёты, конечно же, военные не знали
Для общественной же жизни Берлина итогом рождественских боёв стала ещё большая поляризация общества. Действиями правительства были недовольны все: правые — непоследовательностью в проведении жесткой линии, левые — слишком жесткой реакцией и привлечением к подавлению протестов армии. Что еще хуже, рабочие Берлина видели в действиях армии нарастающую контрреволюцию и в массе своей всё больше левели. СДПГ пыталось через свою газету “Форвартс” объяснить, что они всё ещё на революционной позиции, но слова и действия правительства в данном случае расходились. Единственное, в чем повезло Эберту с рождественскими боями, что за протестом Морской Дивизии не стояло людей, готовых взять власть в стране в свои руки — ни движение “Спартак”, ни НСДПГ не были готовы к такому сценарию. Но никто не давал гарантии, что при повторении подобных событий на вопрос “может ли кто-то назвать партию, которая бы рискнула взять в свои руки власть и принять на себя ответственность за всё происходящее?”, никто не произнесёт заветных: “Есть такая партия!”. И вы уже, вероятно, догадались, кто это будет?
Спартак? Спартак!
В конце декабря 1919 года нерешительность и отсутствие единой позиции по советской форме власти привели к окончательному отделению движения “Спартак” от НСДПГ. 29 декабря в Берлине открылся установочный съезд Коммунистической партии Германии, в которую вошли спартакисты, часть революционных старост, а также “Интернациональные коммунисты Германии”, представлявшие революционные круги Гамбурга и Бремена. Последние вошли в состав КПГ только благодаря деятельности представителя большевиков Радека (пламенного революционера, специалиста по Германии и героя мрачного по смыслу анекдота советских времён), который убедил “интернациональных коммунистов”, ориентированных скорее на Москву, чем на Берлин, в необходимости создания единого коммунистического-марксистского фронта внутри Германии. Большая часть делегатов съезда были квалифицированными рабочими и т.н. трудовой интеллигенцией, т.е. были уважаемыми в рабочей среде людьми, с неплохим образованием и заработками. Тем может показаться удивительнее, что именно они требовали от лидеров новообразованной партии — Розы Люксембург и Карла Либкнехта — немедленного начала вооруженной борьбы за власть, с целью как можно более скорого установления советской власти. Делегаты съезда были очарованы возможными перспективами преобразований и в отличии от СДПГ не боялись гражданской войны, уверенные в классовой солидарности угнетённых и быстрой победе над контрреволюционными элементами. Тем более, что опасения нарастания со временем контрреволюции у них были не беспочвенны.
Карл Либкнехт выступает перед толпой рабочих
Лидеры КПГ, сомневавшиеся в необходимости немедленного восстания и осознававшие, что позиции партии во многих регионах слабы, пытались дать отпор радикалам. Но чем дольше длились дебаты, тем больше иллюзии о скоротечной победе и строительстве коммунистической утопии захватывали их умы. Роза Люксембург сумела продавить съезд на принятие резолюции с формулировкой, что власть КПГ возьмёт, только получив ясное проявление воли рабочего класса всей Германии, но слова эти значили мало, так как для многих делегатов такая воля была уже самоочевидна — они же её и представляли. И Либкнехт, и Люксембург хотели участия в выборах в парламент, но, руководствуясь, о ужас, демократическими принципами, приняли желания большинства делегатов бойкотировать выборы и взять курс на восстание. Единственным, кто пытался отговорить их, был Радек, выражавший в данном случае не только свою убежденность в преждевременности выступления, но и позицию Ленина. При всей схожести с ситуацией 1917 года, положение КПГ скорее соответствовало таковому у большевиков в июне месяце, когда партия уже имела достаточно высокую поддержку в Петрограде, но практически не имела ячеек в регионах. При этом ситуация усугублялась тем, что СДПГ хоть и потеряла свою привлекательность для многих революционно настроенных граждан, но её влияние всё еще было сильно, она имела поддержку армии и региональных правительств. Последний пункт тоже добавлял проблем, так как если большевикам было достаточно свергнуть одно центральное правительство, то КПГ необходимо было установить контроль над всеми местными правительствами. Для этого требовалось иметь сильную базу поддержки в регионах, но её партия, появившаяся всего 2 дня назад, попросту не имела — разрозненные коммунистические ячейки нередко не имели постоянной связи не только друг с другом, но даже с Берлином, полагаясь на собственное чутьё и удачу. Довольно иронично, что большевик Радек видел все эти проблемы, а члены КПГ нет.
Тем временем в Берлине обстановка накалялась. 3 января вслед за представителями НСДПГ в правительстве Республики свои посты добровольно оставил прусский кабинет Гофмана. Все, кроме полицай-президента Эйхгорна. СДПГ, уже имевшая зуб на него за участие в рождественских боях на стороне восставших, потребовала немедленного ухода, а когда тот отказался, на следующий день просто принудительно отправила в отставку. Такой поступок был воспринят столичными левыми массами, как еще один признак контрреволюции, и на 5 января НСДПГ, революционные старосты и КПГ назначили демонстрацию. Но демонстрация почти сразу пошла не по плану: пока лидеры совещались в здании полицай-президиума (sic!), толпа на улицах начала захватывать здания, принадлежащие СДПГ и правительству. Для лидеров протеста такой настрой толпы стал неожиданностью, ещё больший шок был, когда командир Народной Морской дивизии заявил, что она и весь берлинский гарнизон полностью переходят на сторону революции против предателей её дела Эберта и Шейдемана. Лидеры протестного движения в очередной раз оказались не готовы к началу вооруженной борьбы, но под давлением членов своей партии Либкнехт и Люксембург призвали к продолжению восстания, хотя Радек и пытался их отговорить от этого. Получалась презабавная ситуация, что лидеры восстания стали таковыми поневоле, просто так получилось.
Спартаковцы на марше
В течение трех дней власть в Берлине была практически целиком в руках восставших, но первоначальное воодушевление вскоре сменилось тревогой: большая часть берлинского гарнизона, вопреки распространяемым слухам, осталась верна властям, других массовых выступлений по стране в поддержку новой революции было немного, а вот власти начали консолидировать вокруг себя силы, способные дать отпор восставшим. Эберт, опасаясь, что еще одно отступление перед восставшими может окончательно пошатнуть веру в способности СДПГ к управлению страной, принял тяжелое решение подавлять восстание силой. 7 января Носке со словами “Извольте! Кто-то же должен быть кровавым псом” принял (не без радостного воодушевления) на себя командование операцией по зачистке столицы (третьей зачистке за два месяца). Под его руководством оказались верные полки берлинского гарнизона, республиканская солдатская оборона (те части, что не примкнули к восставшим) и части фрайкора. Правительственные части состояли из солдат с фронтовым опытом и были гораздо лучше вооружены, их поддерживала артиллерия, бронеавтомобили и даже танки. Хуже того, когда моряки поняли, что против восставших идут силы, с которыми им не справиться, они быстренько сделали вид, что не при делах и перекрасились в нейтралов. Итог восстания был предсказуем.
Спартаковцы держат оборону на двусторонней баррикаде
11 января начался штурм города, при этом Носке отдал устный приказ не щадить никого — расстреливать на месте любого человека с оружием или при подозрении на наличие оного. Закономерным итогом стали сотни погибших, не только восставших, но и мирных жителей, оказавшихся слишком близко к зоне боевых действий. После установления контроля над городом фрайкоровцы начали самосуды над коммунистами и сочувствующими: 15 января Карл Либкнехт и Роза Люксембург были вытащены из своих квартир и убиты офицерами. Всего же в вакханалии самосудов погибло около 2000 человек. Позже в газетах будут распространяться новости, что восставших коммунистов и их лидеров убивали сами берлинцы. Мятеж был подавлен, но сказав А, сказать Б и запретить КПГ Эберт не решился, опасаясь радикализации борьбы, тем более, что, хотя успехи именно КПГ были невелики, сама страна бурлила и трещала по швам.
Уличные бои
Артиллерией по столице? Почему бы и да?!
И тут англичанка гадит
Солдаты берлинского гарнизона, предавшие Республику, сдались
За пределами Берлина единственным успехом восставших стало провозглашение Советской республики в Бремене. После подавления восстания в Берлине, Носке решил на примере Бремена показать, что будет с любым восставшим против правительства. Итог, правда, оказался скорее комичным — штурм крупного промышленного центра с населением в несколько сотен тысяч человек обошёлся в 24 солдата правительственным силам и в 28 солдат и 29 гражданских восставшим. Всего силам правительства оказывали сопротивление не более полутысячи человек…
Выборы, выборы…
Восстание спартаковцев стало несомненно ярким, но не главным событием января в политической жизни Германии. Одной из причин, побудивших спартаковцев немедленно попытаться взять власть в свои руки, были намеченные на 19 января 1919 года выборы в парламент. У СДПГ были большие надежды на эти выборы: оседлав революцию, социал-демократы намеривались добиться на выборах подавляющего числа голосов, став не просто легитимной, но поистине народной властью. Ещё в ноябре-декабре для обеспечения честных выборов была проведена избирательная реформа. Во-первых, были перенарезаны избирательные округа, устранив диспропорцию в представительстве городских и сельских районов. Во-вторых, было введено всеобщее избирательное право для всех граждан старше 20 лет, тем самым Германия стала второй страной Европы, где женщины были допущены к выборам (первая была Россия, хых). Обе эти меры должны были по замыслу соцдемов увеличить поддержку СДПГ среди рабочего класса и женщин. Но вышло совсем не как ожидалось, и виной тому были успехи СДПГ в демобилизации армии.
Рейх ещё единый и неделимый, но скоро это исправят
В декабре 1918 года начался процесс поэтапного вывода в тыл и демобилизации солдат. Революционное правительство, здраво рассудив, что толпы безработных с военным опытом им не нужны, решилось на чрезвычайную меру: все фирмы страны были обязаны принять работников на их старые должности. Таким образом удалось почти в одночасье трудоустроить большую часть (из 8 миллионов армии на ноябрь 1918 года) демобилизовавшихся. Но сделано это было ценой сокращения рабочих мест, занятых женщинами. Несложно догадаться, что в довольно тяжёлых условиях послевоенной Германии женщины, оставшиеся без работы, особой любви к соцдемам не испытывали. Свинью подложил и уже упоминавшийся ранее бывший глава Прусского кабинета Адольф Гофман. Своей кипучей антиклерикальной деятельностью он умудрился настроить верующих против себя и против социал-демократов, причём всех: и католиков, и лютеран, так как верующим тонкости различий между СДПГ и НСДПГ были по барабану. А так как среди женщин доля верующих была выше, то можно смело утверждать, что от введения всеобщего избирательного права СДПГ больше всех и потеряло, не сумев завоевать симпатий новых избирателей.
Итоги выборов для СДПГ были не то, чтобы хороши. С одной стороны, по сравнению с 1912 годом партия улучшила свой результат на 3% и получила 37,9% мест в парламенте. А если учесть ещё и отделившуюся НСДПГ с её 7,6%, то рост был уже в 10% избирателей. Но это было вовсе не то, чего ожидали соцдемы: никакой убедительной победы. Даже объединившись, партии не смогли бы сформировать коалицию большинства, а значит и надежды на легитимацию курса на социализм через выборы рухнули. Теперь для удержания власти в стране требовалось создать коалицию большинства с не-левыми силами. На ум сразу просилась уже бывшая эффективной коалиция СДПГ-НСДПГ-Партия Центра (католики), но из-за резкого антиклерикального крена НСДПГ никакие варианты блокирования с «верунами» даже не рассматривались. Более того, НСДПГ в принципе была не готова блокироваться с любой не-левой силой, а других, кроме СДПГ, левых партий больше и не было. И тогда, дабы не допустить ввержение страны в политический кризис, СДПГ вынуждена была сделать ещё один маленький шажок назад и создать коалицию вместе с Партией Центра и Немецкой демократической партией (ДДП). Так на глазах у изумлённых немцев рождалась Веймарская коалиция.
Название своё этот «невозможный союз» получил по городу Веймар, где было принято решение организовать заседания Учредительного конституционного собрания. Место было выбрано совершенно неслучайно: во-первых, это практически географический центр Германии, что символично; во-вторых, Берлин после событий конца 1918 года не без оснований считался слишком опасным и нестабильным городом, поэтому требовалось удалить законодателей на время из столицы. Формирование коалиции в таком формате было полным поражением СДПГ: партия теперь была первой среди равных и вынуждена считаться с мнением других коллег по коалиции. Все прежние идеи о том, что, получив народный мандат, можно будет начать писать подлинно социалистическую конституцию, пришлось отложить на потом.
Уже в начале февраля, пока в Веймаре только-только собирались делегаты, в Берлине был избран временный президент Рейха — им стал глава СДПГ Эберт. После чего рейхспрезидент отдал пост рейхсканцлера своему коллеге по партии Шейдеману. Формально две ключевые позиции в иерархии республики были у соцдемов, но по факту они были вынуждены постоянно искать компромисс с коллегами по коалиции. Тем более, что ситуация в стране снова начала выходить из-под контроля. Начиналось всё довольно безобидно. После победы революции и достижения соглашения между правительством и промышленниками, в стране начался постепенный процесс роста зарплат для повышения благосостояния рабочих. Делалось это с одной единственной целью: выбить экономическую основу из-под протестных настроений. Благое, на первый взгляд, дело привело к вполне ожидаемому экономистами процессу: рост зарплат спровоцировал рост инфляции. Так как большая часть экономики представляла из себя производственный сектор, то подобная ситуация оказалась вполне приемлемой для работодателей: можно до бесконечности повышать оплату труда, повышая при этом стоимость продукции, тем самым, отыгрывая потери. Главным условием такой схемы была стабильная печать правительством денег, с чем оно пока справлялось.
Но рабочий класс Германии такой подлянки не понял. Формально зарплаты растут, а по факту купить на них всё также можно немногое. Подобное положение вещей уже в феврале 1919 настолько разозлило рабочих, что по стране прокатились массовые стачки. Пионерами в этом процессе были шахтёры, которые не без оснований считали свой труд самым тяжёлым и при этом самым недооценённым. Главным требованием протестующих была советизация экономики: передача управления предприятиями советам рабочих. Идея эта, хотя и была, по сути, одним из пунктов программы СДПГ во время прихода к власти, на данный момент была нереализуема из-за позиции участников коалиции. К началу марта к выступлениям присоединились почти все работники угольной и химической промышленности, а в стране была объявлена всеобщая стачка.
Находясь перед перспективой коллапса экономики из-за забастовки, правительство приняло решение идти на переговоры. Для улучшения переговорных позиций и раскола стачечного движения (среди участников которого было много членов самой СДПГ) были активно применены меры физического принуждения, в виде фрайкоров, и экономического: рабочим, согласным на прекращение забастовки и сохранение старых условий труда, обещали различные бонусы и надбавки в будущем. В итоге в начале марта удалось вернуть большую часть рабочих на заводы. Но к этому моменту сильно осложнилась ситуация в Берлине. Там всеобщая забастовка довольно быстро перешла в антиправительственные митинги, которые, опасаясь повторения январских событий, снова жестоко подавили. В ходе внесудебных расправ, устроенных военным министром Носке, погибло не меньше 1000 человек, многие из которых вообще не принимали участия в вооружённом противостоянии с фрайкорами.
Фрайкоровец у тел расстрелянных берлинцев
Не успели закончиться бои в Берлине, как полыхнуло в Баварии. Там в результате довольно запутанной череды событий, рассматривать которую в рамках данной статьи не имеет никакого смысла, была образована «Баварская советская республика», сразу же объявившая о своём нежелании сотрудничать с предателями революции Шейдеманом и Эбертом. Баварская республика не обладала ни внутренней стабильностью (меньше чем через месяц её существования из-за кризиса власти там произошёл коммунистический переворот), ни экономической состоятельностью (советская власть попросту не смогла наладить функционирование экономики в условиях экономической блокады со стороны остальной Германии). Более того, её руководство даже не имело массовой поддержки, оказавшись у руля скорее из-за кризиса и апатии среди всех не-левых сил. Итогом же существования Баварской республики стала кровавая, во многом опять же показательно жестокая, зачистка фрайкорами Мюнхена. Всего в ходе подавления было убито 600 человек, при этом половина из них были гражданскими. После подавления восстания Бавария станет оплотом антикоммунизма и антисемитизма (многие из лидеров советской республики были евреями). И именно в эти дни в Мюнхене начнёт восхождение по политической лестнице молодой ветеран-ефрейтор со смешными усиками.
Знаменитое фото расстрела фрайкоровцами в Мюнхене коммуниста
При этом подавление Баварской республики не означало умиротворения в Германии. Стачечное движение всё ещё было в силе, фрайкоры носились по стране, где угрозой, а где и прямым насилием, загоняя рабочих на заводы. К маю ситуацию удалось относительно стабилизировать, но в этот момент взорвалась одна из мин под основанием Республики…
Автор: Владимир Герасименко (@Woolfen).
Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_333410
А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.
Яндекс-Юmoney (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137.
При переводе делайте пометку "С Пикабу от ...", чтобы мы понимали, на что перевод. Спасибо!
Подробный список пришедших нам донатов вот тут.
Подпишись, чтобы не пропустить следующую часть!
Верден. Мясорубка дьявола IX
Верден. Мясорубка дьявола VIII
Для лл. В э ч в б хр н н у вс спс
Отголоски канонады слышны даже здесь, хотя до фронта километров семнадцать - двадцать. Палят беспрестанно, потом вдруг недолгая тишина и снова – бух… бух… бух… Уж если залпы слышно в тылу, то просто жутко представить что же твориться на передовой. Такого продолжительного обстрела даже бывалые фронтовики не слышали. На лица новичков вообще страшно смотреть, сплошь серые, точнее даже не серые, а какие-то бледно-пепельные. Это при том, что среди новеньких в полку все больше взрослых мужиков, лет под тридцать пять, а то и под сорок. Черт, неужто вся молодежь в стране кончилась? Самым юным из пополнения оказался семнадцатилетний мальчишка Этьен Леблан. Совсем пацан. Худющий, бледный как смерть, со стриженный башкой и оттопыренными ушами. Увидев его в синей шинели, все чуть со смеху не померли. Родом откуда-то из-под Марселя. Доброволец. На сборном пункте наврал будто ему восемнадцать, ну а эти ленивые паразиты с восторгом приняли жаждущего военных подвигов паренька. Вот псы! Своих-то щенков поди попрятали, выписав им грыжу липовую, а этого дурачка схватили на «ура». Гийом, искренне обрадовавшись земляку, сразу же забрал его в свой взвод. Говорит, что будет приглядывать за ним, как за родным братом.
Тема всех солдатских разговоров одна – бои под Верденом. Слухи о внезапном наступлении бошей облетели все части с быстротой молнии. Немцы прорвали оборону, линия фортов занята противником, поговаривают, что даже взят форт Дуомон. Некоторые отказываются в это верить. Но очевидно одно - нас крепко теснят на правом берегу реки Маас. Потери страшные, чудовищные, просто невообразимые. Треплются, будто передовой рубеж обороны подчистую сметен огнем. А от защитников первой линии и четверти не осталось. Офицеры тоже перешептываются в своем кругу. Возмущение всеобщее – это как же пруссаки сумели по-тихому сосредоточить столько войск? А наши что, ослепли и оглохли? Где была разведка? О чем вообще думало командование? Генерала Жоффра и солдаты, и офицеры кроют последними словами, правда шепотом – с военной жандармерией никто не хочет связываться.
Коню понятно, что прохлаждаться нам не дадут, сегодня же перебросят в окопы. Заблаговременно отдаю роте команду приготовится к выступлению. В общем, такой же приказ с благословения командира батальона отдали и все другие ротные командиры. Сейчас расположение полка напоминает разворошенный муравейник. Распределяют продовольствие и боеприпасы, солдаты осматривают оружие, проверяют обмундирование, взад-вперед ездят телеги нагруженные до самого верха, на исповедь к полковым кюре выстраиваются очереди. Давно заметил – как только выдвигаться на передовую, так все сразу вспоминают о Боге. А до этого момента что, грехов ни у кого не было? Хотя, что тут говорить, сам ничуть не лучше. Пожалуй, и самому не грех исповедоваться. Для офицеров положено отдельное место и специальный свой кюре. Господи, армия и впрямь неисправимый дурдом. Перед Богом то все равны. Интересно, а для генералов тоже есть особый священник? Хотя нет, сидя в штабе в исповедниках точно нет никакой необходимости.
Но облегчить душу покаянием не получилось. Прибегает посыльный: всем ротным командирам собраться в штабе полка через сорок минут. Ясно, значит, скоро выступаем. Вызываю Гийома – остаешься за меня. Позаботься, что бы люди пообедали и получили второй паек. Его взять с собой. Не исключено, что в огонь нас бросят сразу с марша. Пока доберемся до линии обороны, пройдет время, а свинец лучше ловить на пустой желудок. Если интендант будет возмущаться, скажешь, я приказал. И проверь, что бы в ранцах не было ничего лишнего, не известно повезут нас на транспорте или пёхом погонят, еще вымотаемся раньше времени. Особое внимание на легкие пулеметы. Эти «Шоши» («Шош» - марка французского ручного пулемета, отличавшегося крайней ненадежностью) чертовски капризная штука, по этому пусть пересмотрят их еще раз. Если хоть один из них в деле заклинит из-за небрежности, лично пристрелю виновных. Теперь боеприпасы. Главное - пулеметные ленты и гранаты, это наипервейшее дело. Их чем больше, тем лучше. Да, и еще: если кто внезапно заболеет, ты немедля это дело пресекай, а то до передовой доберется всего десяток. Но не вздумай увечить! Все ясно? Ну все, давай, вперед.
Командир полка сух и краток. Поясняет состояние дел. Немцы действительно нанесли страшный удар по Верденскому выступу двадцать первого февраля. Наступлению предшествовала мощная артподготовка. Дислоцированные там наши части практически перестали существовать. Форт Дуомон и вправду занят бошами. Генеральный штаб в спешном порядке подтягивает под Верден свежие части со всей линии фронта. Командование обороной Верденского выступа поручено самому генералу Пэтену. Наш полк входит в состав специальной войсковой группы, подчиненной генералу Базелеру. Приказ: сменить защитников высоты Морт-Омм и держать оборону не считаясь с потерями. Все переглядываются: хорошее название носит высота (фр. le mort homme – мертвец, досл. мертвый человек).
А командир продолжает: первый рубеж уже занят врагом. Мы единственная линия защиты высоты, за нами больше пока никого нет. Практически, мы и есть эта высота. Противника необходимо сдержать любой ценой, слышите меня, любой ценой! В случае прорыва наших позиций весь фланг выступа окажется под угрозой. Оставление позиций без приказа командования – трибунал и расстрел! Ротные командиры получают право расстреливать дезертиров и паникеров на месте, не дожидаясь военного суда. Полк должен выступить через полтора часа. К позициям выдвигаемся на грузовых автомобилях, последние два километра идем своим ходом. Если обстрел высоты не прекратится к нашему подходу, меняем ее защитников прямо под огнем. Нас будет прикрывать артиллерия.
После столь красноречивой прелюдии, перешли к сугубо практическим вещам. Определяем зону ответственности для каждого подразделения, уточняем точки соприкосновения с соседями, решаем вопросы взаимодействия, порядок доставки боеприпасов, эвакуации раненых и прочее. Полковник осчастливил нас еще парой добрых вестей. Противник в массовом порядке применяет совершенно новые виды вооружения: огнеметы и химические снаряды. О них нам сейчас подробно расскажет специально обученный офицер.
Вперед выходит толстый, немолодой мужик в очках и майорских погонах. Он просит всех приготовить записные книжки и отнестись к его словам с предельным вниманием. Ибо то, что мы сейчас узнаем, может спасти наши жизни и жизни наших солдат. Все приготовились записывать.
- Итак, сначала огнеметы, - начинает он. - Сами боши называют этот аппарат «Кляйф», что означает сокращенное немецкое словосочетание «Kleine Flammenwerfer» - малый огневыбрасыватель. Он представляет собой баллон, наполненный горючей смесью, выброс которой производится при помощи сжатого азота через направляемую на противника трубу. Горючая смесь состоит из солярки с добавлением сырой нефти. Ее зажигание производится при помощи специальной газовой горелки на выходе огнеметной трубы. Радиус действия этих зажигалок не превышает двадцать пять - тридцать метров. На таком расстоянии огнемет действительно является очень страшным и чрезвычайно эффективным оружием. В случае попадания огнеметной смеси в человека летальный исход, к сожалению, гарантирован. Единственное, чем можно помочь объятому огнем товарищу – это немедленно застрелить его, да, да, господа, я ни чуть не иронизирую. От смерти вы в любом случае его не спасете, даже и не пытайтесь, а так хоть от мучений избавите.
Однако продолжим. Увеличение дистанции применения огнемета делает его бесполезным, поскольку огненная струя попросту сгорает в полете. Но огромное психологическое воздействие на войска, сохраняется в любом случае. Огнеметный расчет состоит из двух человек. Один несет за спиной баллон с горючей смесью, а второй направляет трубу на цель. Методы борьбы с огнеметчиками сводятся к следующему: по ним немедленно открывается огонь из всех видов стрелкового оружия. Задача состоит в том, что бы не подпустить их к свом позициям ближе, чем на тридцать метров. Надеюсь, все понятно?
- Все — отвечаем мы усердно скрипя карандашами.
А мужик продолжает излагать нам свои невеселые новости. - Теперь перейдем к химическим снарядам, - говорит он совершенно не меняя интонации. Черт, такое впечатление будь-то он вещает с университетской кафедры юным студиозам. - Как вам всем известно, господа, возможность проведения газовой атаки при помощи газобаллонного пуска, сильно зависит от погодных условий. И в первую очередь, от направления ветра. Увы, но применение химических снарядов возможно практически при любой погоде. Специальный артиллерийский снаряд наполнен химическим составом, превращающимся в газ в момент разрыва. Он представляет собой смесь двух удушливых и очень опасных газов: хлора и производного от него газа - фосгена. Отличительные признаки применения такого оружия следующие. Во-первых, разрыв снаряда сопровождается не громким взрывом, а глухим хлопком. Второе, фосген имеет запах прелого сена. Как и хлор, он тяжелее воздуха, но в отличие от него фосген, к сожалению, бесцветен. Однако в сочетании с хлором, отравляющая смесь имеет вид белого тумана. Ну а с отличительными признаки хлора, думаю, вы уже знакомы все.
Эффективное применение этого вида оружия возможно лишь при очень высокой плотности огня по небольшому участку. Осколочное действие химических снарядов невелико. Имеющиеся у нас защитные маски являются достаточным средством защиты от обстрела этим типов снарядов. Но помните: фосген держится в окопах гораздо дольше хлора. Он намного более токсичен, так что защитные маски можно снимать только через два с половиной – три часа после окончания газовой атаки, но никак не раньше. Кроме того, признаки незначительного поражения фосгеном запросто могут проявиться через несколько часов после отравления. К их числу относятся сильный кашель, головокружение, тошнота, нарушение ритма дыхания и пульса, сладко-приторный вкус во рту. В этих случаях, пострадавший нуждается в немедленной госпитализации. Хотя шансы спастись у него будут невелики, если по правде. Даже незначительное отравление в большинстве случаев влечет за собой прогрессирующий отек легких и смерть. Были случаи, когда летальный сход наступал через десять — двенадцать дней после отравления. Фосген превращает человеческие легкие в сущий ад. Исследования проведенные нами в тылу показали, что легкое человека умершего от отравления фосгеном весит более двух с половиной килограмм, когда как масса нормального, здорового легкого не превышает семисот грамм. Это все, что я хотел вам сказать господа. Настоятельно прошу всех довести полученные вами сведения до всех взводных командиров и рядовых солдат, это все очень важно. Если у кого-то есть вопросы, то сейчас самое время их задать.
Вопросов нет. Куда уж понятнее. Хотя все можно было бы сказать проще и куда как короче - огнеметчиков близко к себе не подпускать, после газовой атаки масок не снимать как можно дольше. Иначе быстрый и лютый конец. Вот и все.
Но вот слово вновь берет командир полка, продолжая радовать нас добрыми вестями. Теперь речь идет о новой тактике бошей. Со всего фронта следуют донесения: боши создали специальные штурмовые группы, в изобилии снабдив их ручными гранатами. Овладев линией окопов, штурмовики втихаря пробираются по ходам сообщения к следующему рубежу. Затем, улучив момент, внезапно врываются в траншеи, забрасывая гранатами все, что только движется. За метателями гранат следуют стрелки, окончательно зачищая окоп ливнем свинца. Задача таких операций проста: связать боем защитников линии в глубине окопов, дав возможность своим пехотинцам спокойно добежать до них. Такая вражеская тактика уже успела принести плоды – несколько участков обороны потеряны нашими войсками благодаря действиям неприятельских штурмовиков. Так что ходы сообщения следует взять под особый контроль.
Вижу, что настроение у всех подавленное. На вопрос о том, когда нас сменят, командир честно ответил – не знаю. Заменят, когда подтянут свежие резервы и развернут за нами дополнительную линию обороны. И никак не раньше. Впрочем, обещает регулярные пополнения. Вопросы есть? Наш командир батальона мнется с ноги на ногу, и наконец задает вопрос, давно витавший во всех головах: как же все получилось со столь мощным фортом Дуомон? Почему противник его так быстро занял? Как боши смогли по-тихому сосредоточить мощную войсковую группировку прямо у нас под носом? Полковник молчит, сверля вопрошавшего глазами как буром. Все понимают: вопрос неприятный, и его личной вины в сложившемся положении нет. Наконец он бранится и требует задавать вопросы лишь по существу. В ответ гробовое молчание. Раз так, тогда все, все свободны! Выполняйте!
Покинув штаб, бежим к своим ротам. Собрав взводных командиров, я обнадеживаю их полученной от начальства информацией. В общем-то, ничего другого они от меня и не ждали. Полномочия на расстрел без суда, в случае отступления без приказа, насторожили всех. Значит, ситуация действительно очень серьезная. Гийом по привычке ёрничает: значит, командир, ты теперь можешь любого из нас спокойно укокошить! Утверждает, что право на безнаказанное убийство предоставляется только поистине великим людям, дескать, я один из них и есть. Велю ему заткнуться, у меня нет сейчас настроения слушать байки. Подумав, добавляю: вот придем на позиции и можешь сам стрелять бошей по черному, сколько душе угодно, тебе за это точно ничего не будет, обещаю. Слушает стервец, и снова за свое – мол, то бошей, этим никого не удивишь, а вот своих-то поди куда интереснее…
Обращаю внимание на огнеметные расчеты противника. Нужно обязательно сказать всем: если увидят кого-то с канистрой за спиной и со шлангом в руках – пусть палят по нему не жалея патронов. Иначе попробуют дьявольского огня еще при жизни. Рассказываю о химических снарядах и применении врагом штурмовых групп. Это серьезные ребята, так что глаз не спускать с ходов сообщения от первой линии – оттуда всегда нужно ждать гостей. Кажется все. Пусть каждый доведет полученные сведения до своего подразделения. Взводные понятливо кивают, мол, не переживай командир, все сделаем как надо. Я и не переживаю. Знаю, они ребята опытные, не подведут. Вообще, даже рядовой бывалый вояка запросто может с успехом заменить любого новичка из числа младших офицеров. Ну что, всё понятно? Тогда все по местам!
Взвод за взводом солдаты грузятся в автомобили и медленно, машина за машиной покидают расположение полка. Дорога забита транспортом. Машины едут гуськом, длинной беспрестанной вереницей. Люди, боеприпасы… Люди, боеприпасы… Люди, боеприпасы… Навстречу нам столь же нескончаемой колонной движутся повозки с ранеными. Их много. Их очень много. Грязные, в рваных шинелях, все с перепачканными кровью повязками. Иногда стоны доносятся до нас, хотя в основной массе их, слава Богу, заглушает шум движения. Против воли, в голову лезут невеселые мысли - а вдруг завтра и меня повезут вот так? Если убьют сразу, это не страшно, хлоп – и все, большой привет. Ничего не почувствуешь и, будьте любезны, смотрите что на том свете делается. Страшно, если искалечит. Нет ничего хуже чем в молодом возрасте оказаться парализованным, безногим, слепым или безруким. Кому ты потом такой красавчик будешь нужен? Однажды в госпитале я видел мужика с вырванной снарядным осколком нижней челюстью. Вот уж сущий кошмар, от одного воспоминания всего трясти начинает. Страшнее и представить ничего нельзя. На свое несчастье он умудрился выжить. Санитары глаз с него не спускали, поскольку он неоднократно пытался наложить на себя руки. А они не давали. Потом болтали, что при выходе из госпиталя он все таки застрелился. Не знаю кто как, а лично я его прекрасно понимаю. Но в такой войне от меня ничего не зависит, все только вопрос везения. Стоп, хватит. Думать об этом сейчас – последнее дело, нужно занять голову другими мыслями.
Прикидываю – при такой скорости движения нам ехать не меньше двух часов. Я сел в машину вместе со взводом Гийома. Он как всегда, в своей стихии. Беспрестанно рассказывает свои грязные истории о пьяных подвигах и продажных девках. Его похождения даже новички уже знают наизусть. Прислушиваясь к рассказам, иной раз ловлю себя на мысли, а есть ли в Марселе бабы трахающиеся не за деньги? Если верить Гийому, то нет. С его слов все тамошнее население только пьет без просыху и гуляет так, что самому Амуру тошно. Правда, до сих пор не могу понять на какие шиши такое веселье. Обычно, все слушают Гийома со смехом и почтительными сальными замечаниями. Почтительными, потому что он взводный и своих держит в ежовых рукавицах. Сальными – ну так таков предмет повествования. Но сегодня все молчат. Беспрестанно курят, крепко, до боли сжимают винтовки и молчат. Очень многие, особенно новички, держат в другой руке небольшое распятие или образок. Кто-то вполголоса читает молитву, закрыв глаза. Чем ближе подъезжаем к линии фронта, тем больше становится число молящихся. Разрывы снарядов слышаться все ближе и ближе, обстрел не утихает, не иначе нас дожидается. С неба на нас падает мокрый, противный снег. Мы едем на высоту Морт-Омм. Мы едем к мертвецу. Сегодня. Седьмого марта тысяча девятьсот шестнадцатого года.
Война превращает в зверей тех,
кто был рожден людьми.
Не иначе как Господь пожалел нас – перед самым прибытием немецкий огонь стих. Высаживаемся из машин и я тут же подаю команду к построению. Каждый из солдат получает по несколько пустых мешков, сложенных в скатку. На позициях набьем их землей и используем в качестве дополнительной защиты от пуль и осколков. Здесь, на месте высадки, во всю идет подготовка нового рубежа обороны: роют, разбивают кирками подмороженную землю, оборудуют огневые точки, тянут ряды колючей проволоки. Встречающий нас офицер объясняет направление и советует поторопиться, ибо вражеский обстрел может начаться в любую минуту. Обещает, что через час начнут палить и наши пушки.
- Ускоренный марш! – командую я, и мое воинство устремляется вперед. До позиций около двух километров и довольно скоро некоторые начинают выдыхаться. Солдатский рюкзак тяжелая штука, но без него никак нельзя. Взводные сторожевыми псами бегут по бокам колонны, и покрикивая на отстающих не дают ей слишком растянуться. Земля кругом вся изрыта воронками, видно, что немцы и впрямь не пожалели снарядов. Ни одного целого дерева. Только немногочисленные обгорелые черные стволы, торчащие в небо словно гигантские сгоревшие спички. Спускаемся с высоты и добирается до ходов сообщения, выдвигаясь в окопы переднего края. В запыхавшиеся глотки резко бьет тяжелый запах траншейного подземелья: смрад от грязных человеческих тел, мочи, пороховой гари. Остро ощущается сладковато-приторная вонь разлагавшейся плоти, видимо убитых давно не выносят.
Сменяемое моей ротой подразделение выглядит как настоящие выходцы из могилы. В засохшей грязи с головы до пят, от черноты пороховой копоти почти невозможно разглядеть очертание лиц. Очень много раненых, в грязных, пропитанных кровью повязках.
- Где командир? Кто старший? – кричу я. Навстречу спешит какой-то грязный бородатый черт, с перевязанным плечом и дико выпученными глазами. Козырнув, хрипло докладывает, мол ротный убит еще вчера и командование принял на себя он, су-лейтенант Жанвье. Вместе с ним по забираюсь на полуразрушенный бруствер. Он быстро объясняет мне обстановку. Позиция здорово раскурочена минометным обстрелом, два пулемета выбыли из строя, рядов колючей проволоки перед окопами уже почти нет, опять же спасибо минам. Линии связи тоже разбиты огнем. Торопливо показывает мне наиболее слабые места в нашей обороне, просто изнемогая от желания уйти отсюда. Спрашиваю о потерях. Ответ впечатляет: из ста шестидесяти человек в строю чуть больше сорока. Бошей сколько уложили - Бог его знает, но пространство перед нашей линией довольно густо завалено их телами. Некоторые из них повисли на остатках колючей проволоки совсем близко от траншей. Отдаю ему честь и желаю благополучно добраться до второй линии. Ряды окопов уже заполнили мои солдаты.
Оглядевшись, вызываю командиров своих взводов. Вместе определяем, где установить пулеметы, сделать ложные огневые точки и выставить посты наблюдения. Решаем, какие части траншей необходимо срочно углубить. К каждому ходу сообщения от передовых окопов надо поставить по три человека с гранатами. Приказ четкий: малейшее подозрительное движение – забрасывайте гранатами все что видите. Или слышите. Объявляю дислокацию.
- Гийом, ты твердый парень, бери правый фланг. На твоем участке больше всего ходов сообщения, ради всего святого, не спускай с них глаз! - Он спокойно кивает, мол, все понятно нет повода для беспокойства.
- Лефуле, забирай своих и марш на левое крыло! Помни, перед твоей позицией почти нет колючки! - В ответ звучит уставное «слушаюсь» с козырянием огромной крестьянской ладонью, размером с винтовочный приклад.
- Взвод Жерома и я будем в центре! Все, вперед, по местам!
В окопах движение. Взводы занимают позиции. Вдруг позади раздался грохот – заговорила артиллерия прикрытия. Почти все солдаты интуитивно присели, умирать никому не охота.
- За работу бездельники! – кричу я, - это палят свои! Да быстрее же, дьявол вас забери! - И впрямь сейчас на счету каждая минута. Долбим промерзлую землю, засыпаем ее в мешки и укладываем на наиболее поврежденные места. Снова долбим, опять засыпаем, вновь укладываем. И так без конца. Другие пытаются привести в порядок разбитые блиндажи и укрытия. Снег перестал идти и скоро над позициями появился аэроплан с черными крестами на крыльях. Принесла гада нелегкая! Это разведывательный аэроплан. Сам то он безобиден, а вот последствия его полета мы скоро почувствуем на своей шкуре. Этот летающий дьявол сейчас наведет на наши позиции артиллерийский огонь. Несколько человек стреляют в него, но безрезультатно. У меня сейчас одна просьба к Всевышнему, - время, время, совсем немного времени! Увы, на этот раз небеса менее благосклонны к нам. Разрывающий душу снарядный свист возвещает: боши снова начали обстрел. Боже, скорее убрать пулеметы и все в укрытия!
Блиндаж вздрогнул каждым своим бревном от первого разрыва. От грохота заложило уши, изо всех щелей взметнулась пыль. Сколько набилось сюда народу не знаю, но кашляют все. На линию наших окопов обрушился шквал огня. Беспрестанные разрывы, спереди, сзади, справа, слева, один за одним. И так без конца. В ушах звенит, как будто кто-то бьет у тебя в голове в огромный колокол. Пол под ногами просто ходит ходуном, от близких попаданий людей швыряет то на стены, то друг на друга. Страх не страх, а что- то хлеще того. Сердце стучит как паровозные колеса на полном ходу, все убыстряя свой бешеный ход с каждой минутой. Свиста летящих снарядов давно не слышишь, потерял им счет, равно как и потерял счет времени. Неясно даже сколько времени прошло с начала обстрела – то ли пятнадцать минут, то ли полтора часа. Потом успокаиваешься. Этот огонь не зависит от тебя. Сейчас вообще ничего от тебя не зависит. Нельзя повлиять на корректировку вражеских артиллеристов. Во всяком случае, я точно не могу сбить им прицел.
Вдруг один снаряд угодил точно в линию рядом с нами. Тут же всех сбило с ног, побросало друг на друга как былинки. Пыль такая, что в шаге ничего нельзя увидеть. Люди то ли кашляют, то ли кричат, то ли еще чего. Ловлю себя на мысли – все таки блиндаж отличная штука! Всего-то вырыт глубоко в земле да выложен бревнами. А сколько от него пользы! Вокруг снова, взрыв за взрывом. Чертовы боши неутомимо обрабатывают наши позиции, густо удобряют шрапнелью, щедро засыпают железом. И все для того, что бы перебить нас. Сидящих в этих траншеях, как крысы. Но никто еще не сумел на войне уничтожить окопных крыс, значит, может и мы уцелеем. Господи, неужели их снаряды никогда не закончатся? И вдруг так резко и внезапно – тишина…. Противный, комариный писк в ушах и тишина… Сообразить не могу секунд тридцать, что такое? Отхаркиваюсь и отплевываюсь от пыли… Наконец – дошло!
- Наверх! – хрипом кричу я, - немедля все наверх! Живее!
Линия нашей обороны представляет собой страшное зрелище. Развороченные стенки окопов. Перед позицией повсюду воронки, будто здесь плясал сказочных размеров сумасшедший динозавр. Точно, один снаряд угодил четко в дальний блиндаж. Не повезло. Разбросанные как спички обломки толстых бревен торчат, будто иглы на взбесившемся дикобразе. Что внутри – лучше не думать, да и сейчас не до этого. Мертвых не воскресишь, а вот живым сейчас жарко придется.
- Осмотреться! - верещу дурным голосом, - пулеметы наверх! Все по местам!
Выбираются. Глаза у каждого – монеты вставить можно. Но наблюдатели уже на постах, прильнули к биноклям.
- Идут! – слышно по всему фронту. - Идут, идут! Боши, боши!
- Жером, - хватаю пробегающего мимо взводного. - Сколько пулеметов уцелело? Два? Давай на фланги их, по одному на каждый! Самых лучших метателей гранат в центр, живо!
Жером резким криком подзывает к себе трех солдат и исчезает вместе сними. Выхватываю револьвер, бегу по линии бруствера и кричу изо всех сил: - Передать по цепи! Приготовиться! Винтовки и гранаты к бою! Примкнуть штыки! Огонь только по моей команде!
- К бою! К бою! - ветром переносится по траншеям. Позиция тут же ощетинилась стальной лентой винтовочных штыков. Черная, грязная брань слышится вдалеке на правом краю. Это Гийом велит своим не высовываться. Слава Тебе Господи, значит уцелел мой ругатель. Сзади нас, в траншее несколько человек волокут пулемет на правый фланг, подгоняемые суровыми окриками Жерома. Метрах в двухстах видно серо-грязные шинели атакующих. Бегут резвым шагом, подзадоривая себя яростными воплями. Их темп не велик. Все исперщено воронками, по такой местности невозможно невозможно быстро разбежаться. В бинокль видно их перекошенные гримасами лица. Ну что ж, давайте, мы здесь. Скоро явственно и дня невооруженного глаза четко выступают силуэты стрелков и огнеметных пар. Некоторые стреляют на бегу, но это пустое, так, не больше что-бы пугануть нас да подбодрить себя. Нужно подпустить их метров на шестьдесят для верности.
- Лежим жд-е-е-е-м! – растягивая в крике рот, подаю команду, - лежим жд-е-е-е-м! Жд-е-е-м!
Лежащего рядом со мной солдата бьет дрожь. Новобранец, лет тридцати. Все лицо покрыто крупными каплями пота, винтовка мелко дрожит в руках. Я хлопаю его по плечу и улыбаюсь: не бойся, нормально все будет. Он тихим голосом благодарит меня, пытаясь изобразить на лице подобие улыбки. Я снова смотрю в оптику на ряды приближающихся к нам бошей. Вот, вот сейчас они окажутся на линии прицельного огня… Дьявол, да что же время ни черта не идет! Ну… ну…давайте же! Наконец-то! Набираю в грудь побольше воздуха и ору во всю глотку: - Pour la France! (фр. – за Францию!).
Над окопами грохот наших винтовок. Пальба ведется бегло, вся линия забилась частым, почти безостановочным огнем. Но от бешеной ярости и дури сперва даже не слышу выстрелов своих. Новобранцы, дураки, стреляют не целясь, один патрон за другим. Рассадив обойму, заряжают трясущимися от волнения и страха руками. Патроны выскальзывают, падают, они достают новые, опять же в спешке. И если удается зарядить, вновь часто и быстро палят.
Опытные вояки стреляют размерено, хорошо прицелившись, не торопясь. У этих ни один патрон впустую не пропадает. Боши часто падают, кто медленно, нелепо взмахнув руками, кто мгновенно, будто сноп под серпом жнеца. Слева слышны четкие, хлесткие как щелчек плети, выстрелы из чужой винтовки. Это Лере заняв удобную позицию бьет из своего «Маузера». Его пули попадают точно в голову, с одинаковым временным интервалом. Сухой звук перезарядки - прицел - выстрел! И немец чуть подпрыгнув, валится на землю. Снова перезарядка - прицел - выстрел! Еще один готов. Наконец на флангах застучали наши пулеметы. Все расчеты толковые ребята, бьют короткими, хлесткими очередями, не тратя ленты в холостую, четко установив прицел на уровне живота. Принимайте гостинчик, нечисть проклятая! Ага, не нравится, бесовское отродье?
И тут вражеские огнеметчики делают несколько залпов. Пламя конечно же не долетает до нас, они еще слишком далеко, но зрелище несущейся на тебя огненной струи приводит в ужас многих. Да какое там, многих. Думаю, всех без исключения, в том числе и меня. Кто-то из новичков не выдержал, слишком высунулся из-за укрытия. Видимо решил поточнее прицелится и тут же рухнул назад, получив пулю: значит, боши начали стрелять прицельно. Теперь их цепи захлебываются беглым огнем, но стрелять на бегу им явно не с руки.
От вида огнеметных струй пулеметы замолкли на мгновение, но затем расчеты пришли в себя и наши орудия смерти застучали вновь. Теперь в атакующих градом летят гранаты.
Несколько наших швыряют их без перерыва, одну за одной, веером, в разные стороны. Другие достают эти смертоносные заряды из укладки и так же безостановочно, подают метателям. Осколки страшным стальным ливнем выкашивают бошей. Их раненые валяются на подмерзшей земле, громко и страшно вереща от боли. Дикая, адская какофония. Крики, брань на двух языках вперемешку, падающие под дождем свинца боши, гранатные взрывы, частый винтовочный огонь и венчающие всю эту сцену четкое пулеметное та-та-та-та-та…
Продолжение следует...
Ноябрьская революция в Германии. Часть 2
Автор: Владимир Герасименко.
Читайте ранее: Ноябрьская революция в Германии. Часть 1
Чем ближе подступала осень, тем сложнее становилась внутриполитическая ситуация в Германии. Все лето и весь сентябрь 1918 года между СДПГ, Партией Центра и Прогрессивной народной партией шли переговоры о необходимости создания ответственного правительства. Все эти партии видели назревающую в обществе революцию и считали необходимым купировать её, заключив мир и проведя ряд социальных реформ. Вот только у военного командования Рейха были свои взгляды на то, как стоит завершить войну, и попытка их реализации зажжёт пламя революции!
Надежды и разочарования
СДПГ, вставшая окончательно на путь парламентаризма, требовала отставки правительства Гёртлинга, представлявшего Партию Центра, как условие своего участия в коалиции. Партия Центра требовала от Эберта и Шейдемана гарантий, что Социал-демократы будут действовать в рамках парламентаризма, а не попытаются всех прокинуть в стиле большевиков. Долгие переговоры закончились 30 сентября, когда Гёртлинг подал в отставку, убедил Кайзера принять её и сформировать правительство с участием социалистов. Подобный исход ещё месяц назад казался немыслимым, но Людендорф убедил Вильгельма, что правительство, сформированное парламентариями, поможет смягчить американцев. Таким образом, выполнялось одно из условий для начала мирных переговоров, а вся ответственность за их итоги ложилась на партии социалистов и католиков — идеальный расклад, особенно для военных.
Просто посмотрите на роскошные усы принца Макса Баденского
Новое правительство было поручено сформировать принцу Максу Баденскому — компромиссному кандидату, так как другие, в том числе и Эберт с Шейдеманом, отказались, но Шейдеман вошел в правительство как один из статс-секретарей. Уже 3 октября новое правительство под сильным давлением Ставки направило США официальную ноту с просьбой о мирных переговорах. У немцев ещё оставались надежды, что можно будет убедить союзников в необходимости сотрудничества ради разгрома большевизма. Ответ, пришедший 23 октября, стал шоком для политической верхушки Рейха: США требовали немедленного отречения Кайзера и безоговорочной капитуляции. Никакого почётного мира не было и в помине. Военные ответили на это требование единственным возможным образом — продолжением борьбы. Вот только положение на фронте было уже безнадёжным.
Австро-Венгрия отступала по всем фронтам, сотрясаемая мятежами в армии, революционными выступлениями горожан и националистическими бунтами на окраинах. 12 октября её правительство начало тайные переговоры с Антантой о сепаратном мире. На фоне неизбежного поражения и при поддержке Англии и Франции, в Австро-Венгрии начались парады суверенитетов. 14 октября началось новое наступление Антанты на всем западном фронте. Немецкие войска, не дожидаясь разгрома, отступали к последним оборонительным рубежам перед Рейхом, оставляя за собой выжженную землю. Армия была на пределе, всё чаще среди солдат раздавались призывы к миру и обвинения власти во втягивании в бессмысленную войну. Если фронтовые части ещё удавалось удерживать в порядке, то в тылу разложение шло полным ходом. Такая безысходность порождала среди военного руководства отчаянность обречённого на смерть.
Последнее наступление Антанты
Именно в эти дни отчаяния и безысходности родился план, который мог если и не спасти, то улучшить положение на переговорах для Рейха — тевтонский last stand. Необходимо было нанести англо-французским войскам такие потери, чтобы их народы сами затребовали мира. Или хотя бы попытаться. Армия, хоть и была потрепана, но всё ещё сражалась на чужой земле, а значит требовалось просто обороняться на подготовленных рубежах и наносить врагу больший урон, чем он мог ожидать. Битва на земле должна была дать флоту время собраться и нанести удар. Именно вторая компонента плана была ключевой: удар всеми силами флота по врагу — погибнуть самим, но нанести такой ущерб королевскому флоту, чтобы англичане рвали на себе волосы (сегодня считается, что Флот Открытого Моря действовал при подготовке последнего наступления на свой страх и риск, никого не ставя в известность, но в то же время известно, что с планом в общих чертах были знакомы в Генштабе). Рейх был обречен, и размен сотен тысяч солдат и моряков на мизерный шанс облегчить условия капитуляции казался обоснованным.
Макс Баденский, считавший продолжение борьбы бессмысленным, призвал Кайзера сместить руководство Генерального штаба, или он уйдет в отставку, а тогда революция неизбежна. 26 октября Людендорф покинул свой пост, но запущенный механизм было уже не остановить. 28 октября Рейхстаг принимает изменение в Конституцию о назначении кабинета министров парламентом и Макс Баденский вынуждает Кайзера подписать его. В ответ на это 29 октября по совету Гинденбурга Кайзер выезжает в ставку в бельгийский Спа, где 30 октября после переговоров с военными визирует план общего наступления флота. Правительство осталось в неведении относительно этой операции. Сама же ситуация в Берлине вызвала раскол среди военных, часть которых считала, что всё происходящее есть ни что иное, как захват власти большевиками, пользующимися благодушием принца Макса. Благодаря поддержке Людендорфа сторонники жёсткой линии продвигали идею сплочения вокруг Кайзера ради похода на Берлин. Более умеренные во главе с новым Генерал-квартирмейстером Вильгельмом Грёнером считали необходимым сохранить прежде всего мир внутри Германии, не допустив при этом подъема большевизма. Формально Грёнер получил гарантии неприемлемости для соцдемов пути большевиков на заседании 5 ноября лично от Шейдемана, но было уже слишком поздно.
Краса и гордость Германии. Именно на смерть этих малышей руководство Рейха хотело обменять облегчение бремени поражения
Пламенный революционный привет от матросов
После Ютланда надводный флот большую часть времени куковал в порту (операция “Альбион” с прорывом в Рижский залив и экстерминатусом русского Балтийского флота была яркой, но недолгой и в целом неудачной вспышкой его активности). Поэтому вскоре у флотских, чуть более образованных, чем пехтура, ибо с сложными механизмами обращаться надо мозги иметь, стали проявляться всё те же проблемы, что и у Балтийского флота РИ: апатия, безделие, неприятие войны и нежелание сражаться. Моряки с восторгом и воодушевлением встретили обе революции в России, тем более, что в обеих чуть ли не ведущую роль играли матросы. С не меньшим восторгом зашла морякам и агитация “диванных социалистов”: СДПГ, опасаясь бана со стороны государства, всячески тормозило работу агитаторов в армии и флоте, выкидывая их из партии на мороз. Выделение более левых в НСДПГ привело к активизации агитационной работы со стороны идейных, которым формального разрешения на это не давали, равно как и не запрещали — главное не за партию, а за идеи агитировать. Более мягкие порядки с дисциплиной — моряк хоть и на корабле живет, но в городе бывает регулярно, а значит и приобщиться к всяким идеям может вполне спокойно — привели к тому, что уже в начале-середине 1918 года офицеры прочувствовали каково было их русским визави год назад, и приходилось уговаривать моряков просто выйти в море (почти не касалось подводников, так как те были по уши в работе и им было вообще не до политики). Причём резкое покраснение и радикализация моряков из-за позиции «я не я, и лошадь не моя» оказалась скрыта от глаз лидеров СДПГ и НСДПГ. Адмиралы тоже предпочитали не замечать проблему из-за того, что любое её решение могло привести к бунту.
Даже без утвержденного приказа в 20-х числах октября Hochseeflotte запустил лихорадочную подготовку к операции. План предполагал собрать все возможные корабли в кулак и не позже второй половины октября двинуть его в Вальгаллу. Хотя приказ был доведен только до старшего офицерского состава, а среди младших офицеров и матросов распространяли информацию, что это просто будут учения, все быстро смекнули, к чему всё идет. Первые выступления матросов против операции начались 29 октября среди экипажей линкоров “Тюрингия” и “Гельголанд” во время их стоянки в Вильгельмсхафене. Порядка тысячи(!) матросов были арестованы за попытку мятежа и доставлены на главную базу флота в Киле, но это лишь подстегнуло брожения матросской массы. 3 ноября была расстреляна военным патрулем демонстрация в поддержку арестованных.
Мирная демонстрация моряков и рабочих Киля 3 или 4 ноября
В ответ на это 4 ноября по призыву подпольной организации матросов (опять же, о её существовании социал-демократы тоже не знали) происходит уже полноценный мятеж: арестованных освобождают, в Киле идут бои матросов с немногочисленными верными правительству войсками, к концу дня матросы берут город и устраивают митинг. Набор лозунгов у восставших был простой и понятный: “Даешь мир!”, “Долой Царя Кайзера!” и “Всю власть советам!”. Воодушевленные успехами матросы стали разъезжаться по городам и весям, распространяя славную весть о пришествии революции, и останавливать их никто не желал.
РЕВОЛЮЦИЯ!!!
Перед лицом уже начавшейся революции правительство Макса Баденского для того, чтобы удержать ситуацию под контролем, послало в Киль члена СДПГ Носке, занимавшегося в парламенте военной сферой и относившегося к правому крылу партии (никакой революции и гражданки, парламентаризм, демократия, капитализм, но с социалистическими законами). Прибыв в революционный город и оценив обстановку, Носке для канализации протеста и установления относительного порядка возглавил формирование Совета матросских депутатов, параллельно избравшись на пост бургомистра. Не разделяя восторгов от революции, Носке сумел навести порядок в городе и ослабить роль Совета в решении вопросов, превратив его в свисток для спуска пара. Вот только остановить расползание революции Носке уже не мог.
Один из ежедневных митингов матросов в Киле
К 7-му числу берлинское правительство не контролировало весь север Германии, где революционные матросы, и примкнувшие к ним солдаты, и горожане свергали законные органы власти и стихийно формировали Советы солдатских и рабочих депутатов. Революционная волна прокатилась и по территориям, куда не добрались матросы, так в ночь на 8 ноября революционные массы во главе с местными деятелями СДПГ и НСДПГ свергли монархию в Баварии и Саксонии. В течении следующей пары дней в Германии не останется земель с монархической формой правления. Лидеры СДПГ, не желавшие революции, но чувствовавшие, что если не возглавить процесс сейчас, то их поезд уйдет, поддержали революцию и выдвинули 7 ноября (иронично, не правда ли?) правительству ультиматум, главным содержанием которого были отречение Кайзера и передача власти социал-демократам. 8-го ноября партия через свою официальную газету “Форвартс” объявило о своих требованиях к главе правительства. В тот же день, узнав о готовящейся забастовке рабочих заводов, недовольных попыткой усиления мер безопасности и арестом лидера революционных старост СДПГ превентивно призвало к всеобщей стачке. Шейдеман и Эберт теперь окончательно порывали с правительством и стремились возглавить революцию для её же обуздания. Условия для этого складывались наиболее благоприятно, так как все значимые лидеры НСДПГ, которой незадолго до этого Прусское министерство внутренних дел запретило сходки и пропаганду, были за пределами Берлина и из-за паралича транспортной системы не могли быстро вернуться в город.
Стачка в Берлине
Еще большей удачей стало то, что СДПГ удалось распропагандировать Берлинский гарнизон, и 9 ноября он перешел на сторону революции. На фоне этих событий и всеобщей стачки Шейдеман заявил о выходе из правительства, а на заседании СДПГ Эберт объявил о взятии курса на захват власти, но мирным путем (по сути шантажом, вынудив её передать). Делегацией СДПГ принц Макс был поставлен перед фактом, что либо он убеждает Кайзера выполнить ультиматум и тогда СДПГ формирует правительство, либо страна скатывается в гражданскую войну и тогда “живые позавидуют мертвым”. В результате довольно коротких переговоров была достигнута формула передачи власти: Эберт “с нежеланием” принимал пост Рейхсканцлера, СДПГ при возможном участии НСДПГ и буржуазных партий, при условии главенства СДПГ, формирует правительство, Кайзер отрекается, а в Германии устанавливается Республика. Эберт гарантировал военному министерству Пруссии его функционирование для бесперебойной поддержки войск на фронте, пока не будет достигнут прогресс в заключении перемирия. После формальной передачи власти Шейдеман самовольно(!) с балкона Рейхстага провозгласил Германскую республику. Кайзеровская Германия прекратила своё существование. Но Германская Империя всё ещё жила.
Филипп Шейдеман провозглашает Германскую республику
Дивный новый мир со старыми проблемами
Начавшаяся революция положила конец иллюзиям военного командования о последней славной битве — в условиях революции в тылу армия и флот были обречены. Последовавшие за первыми сообщениями из Киля совещания Кайзера и военных были неутешительны: Рейх не мог вести борьбу с внешним и внутренним врагами одновременно, и даже, если бросить силы на подавление революции, Германия будет ослаблена еще больше. Ни Грёнер, ни Людендорф не видели иной перспективы, кроме как послать парламентёров к Антанте — война закончилась, Рейх проиграл. 8 ноября в Компьенском лесу делегация немецких офицеров испытывала величайшее унижение в своей жизни, подписывая акт о перемирии (капитуляции) Рейха. Пока военные обтекали и пытались понять, что делать дальше, ставший 9 ноября Рейхсканцлером Эберт уже на следующий день собрал в цирке (о, ирония) Буш заседание берлинских советов, где провозгласил формирование нового правительства — Совета народных уполномоченных.
Они «воткнули нож в спину Рейху»
Основную цель правительства Эберт и СДПГ формулировали как скорейшее проведение демократических выборов. Новое правительство сразу же стало целью критики революционных старост и членов движения “Спартак”, требовавших передачи власти Советам, так как в случае демократических выборов неминуемо власть окажется под влиянием буржуазии, владеющей капиталами. Эберт понимал, что удовлетворение этого требования не только приблизит гражданку, но и вынудит страны Антанты, как огня боящихся роста большевизма в Европе, начать интервенцию. 13 ноября он сделал обращение к лидерам Англии и Франции с просьбой громогласно объявить о возможности такого исхода. В то же время военные считали, что угроза большевистского восстания сможет убедить Антанту пойти на уступки, а там — чем черт не шутит — может быть, и на крестовый поход против красного медведя согласятся (28 лет спустя немецкие генералы будут цепляться за эти же химеры). Проблема заключалась лишь в том, что союзники ни на какие компромиссы идти не собирались: очарованные быстрым разгромом немцев в летне-осенней кампании, они считали возможным справиться самим с любой угрозой на континенте.
Первой же проблемой, с которой столкнулся Эберт, стало отсутствие в составе партий коалиции политиков с каким-либо опытом практического управления, так как до административных должностей ранее их не допускали. В итоге в Совете народных уполномоченных было всего два статс-секретаря от социал-демократов — по экономике и продовольствию. Остальные должности достались профессионалам, выдвинутым ещё предыдущим правительством. Более того, таких “буржуазных” специалистов привлекут и для написания законов — Эберт таким образом стремился заручиться поддержкой буржуазии, надеясь, что в новых условиях социал-демократы смогут провести необходимые преобразования, пользуясь конституционным большинством. Вот только сама коалиция, ввиду разности взглядов на будущее, решая неотложные вопросы функционирования государства сейчас, всё больше погружалась в склоки по поводу вопросов устройства будущего.
Так, выдвинутый 16 ноября проект закона о создании республиканского ополчения, которое должно было зиждиться на выборном принципе начальства и стать верным стражем революции и правительства в пику консервативным военным, был с особым цинизмом прокачен. СДПГ и НСДПГ опасались, что одна из партий будет иметь большее влияние на ополчение и сможет использовать его для укрепления собственной власти. Поэтому, приняв проект, его реализацию возложили на... барабанная дробь... прусское военное министерство, которое в свою очередь подключило Генштаб, который ни под каким соусом не желал возникновения альтернативных воинских структур и спустил закон в унитаз. Ещё интереснее вышло с армией, так как 11 ноября Эберт по просьбе Грёнера выпустил приказ, где признавалась власть офицеров, а Советам солдатских депутатов приказывалось поддерживать их во всем. Таким образом, соцдемы формально сохраняли порядок в армии на время демобилизации, фактически же заручались поддержкой военных в случае противостояния с НСДПГ или движением “Спартак”. Естественно, такой поступок не мог не вызвать негодование у независимых и спартакистов, так как противоречил духу революции.
Ещё одной проблемой, напрямую связанной с армией, был вопрос демобилизации — миллионы вернувшихся с фронта солдат необходимо было обеспечить работой. Правительство попыталось привлечь к решению проблемы своего некогда классового врага — предпринимателей. На переговорах профсоюзов и представителей бизнеса был выработан договор, по которому обе стороны становились партнерами в решении проблем: предприниматели обещали социальные изменения, профсоюзы не выступали против своих работодателей. Казалось бы, победа революции, но не всё так просто. Предприниматели, хоть и взяли на себя ряд обязательств, но в тексте договора были прописаны довольно занимательные условия: так 8-часовой рабочий день обязались ввести только в случае принятия такого стандарта всем цивилизованным миром. Ну вы поняли, когда его намеревались ввести — нескоро. При этом профсоюзы по договору признавали общность своих интересов с интересами бизнеса — всё, что вредит бизнесу, вредит и профсоюзам. Внезапно профсоюзы из проводников социализма становились чуть ли не апологетами капитализма. И это при том, что на словах СДПГ придерживалась принципа социализации экономики, если не всей, то хотя бы её части.
Берлин, декабрь 1918 года. Председатель Совета народных представителей Фридрих Эберт приветствует возвращающихся солдат, проходящих через Бранденбургские ворота
Под социализацией понималось осуществление управления заводами на демократических началах, исключая из структуры владения его собственников или ставя их в равные условия с работниками. Созданная комиссия по экономическим преобразованиям должна была проработать социализацию наиболее готовых к этому отраслей, но попала в ту же ситуацию, что и министерская работа — к работе были привлечены в массе своей “буржуазные” специалисты, так как среди социал-демократов не было достаточного количества опытных экономистов (это при том, что костяк верхушки партии составляла интеллигенция, а не рабочие). Кроме того, комиссии противостоял и статс-секретарь по экономике, даже не скрывавший своего отношения к идее. Я думаю, что этих примеров достаточно, чтобы показать степень контроля Эбертом ситуации в его же кабинете министров.
Но, что хуже, Эберт имел очень слабое влияние на региональные правительства, руководя государством ровно в том объёме, в котором это не противоречило интересам регионов. Пока новые революционные правительства состояли из социал-демократов, общая партийная иерархия позволяла держать ситуацию под контролем, но как только рычаги власти уходили от СДПГ, ситуация тут же начинала выходить из-под контроля. И, что самое ужасное, именно это случилось в Пруссии. Созданный на коалиционной основе прусский кабинет министров очень быстро был подчинен воле деятельного политика и искусного оратора Адольфа Гофмана из НСДПГ. Ярый антиклерикал, он в конце ноября 1918 года издал указы об изъятии школьного образования из рук церкви и запрете преподавания религии. Кроме того, Гофман не скрывал своей конечной цели — полное отделение церкви от государства и выдворение церкви из политики. Такой антиклерикализм был встречен довольно нейтрально в рабочей среде, но вот среди офицерства и юнкерства начался мощный подъем консервативного движения. В течение недели эти настроения переросли в заговор, который ставил целью свержение Народных уполномоченных и Берлинского совета и вручение диктаторских полномочий Эберту — заговорщики видели в нём своего союзника в борьбе с большевизмом.
Солдаты Рабоче-солдатского совета со своей бронетехникой во дворе Берлинского городского дворца
6 декабря солдаты резервного полка “Кайзер Франц”, матросы Народной Морской дивизии, введенные в заблуждение своим командиром Маттернихом, а также вооруженные студенты из самообороны (стихийно возникших во время революции отрядов по защите имущества соответствующих заведений) прошли маршем к Рейхсканцелярии. Здесь, у здания, с балкона которого всего месяц назад было объявлено о создании республики, они устроили митинг, на котором обрушились с критикой на правительство за нерешительность, после чего провозгласили Эберта президентом. Эберт, считавший демократию единственным путем Германии, попытался утихомирить собравшихся, но это ему не удалось. Возбужденная толпа вечером попыталась взять штурмом здание, где заседал Берлинский Совет, но охранявшим его спартаковцам удалось отбить атаку. Эберт, боявшийся, что эти столкновения могут послужить запалом гражданской войны, связался с Грёнером и настоял на переброске в столицу частей с фронта для нейтрализации путчистов. В обмен на это Грёнер добился полного и безоговорочного признания власти офицеров в армии, кроме того, получив и негласный мандат на подавление спартакистов, как незаконных вооруженных формирований. Ввод войск позволил прекратить бои в городе, но провести “зачистку” солдаты были уже неспособны — офицерам с трудом удавалось удержать бойцов от разложения и дезертирства в полном соблазнами городе. Правительство и армия взяли паузу, одни в надежде, что проведение съезда советов и последующие выборы сами охладят ситуацию, другие — занятые подготовкой к демобилизации.
Главной интригой перед началом съезда было партийное представительство, и здесь умеренная линия Эберта оказалась выигрышной — не меньше 300 делегатов из 514 были из СДПГ. Таким образом, Эберт получил возможность провести через съезд и идею парламентских выборов, и как можно более раннюю их дату, дающую СДПГ преимущество. И хотя по итогам съезда 400 голосами было принято решение о выборах 19 января, сами дебаты были непростыми. НСДПГ, а также представители левого крыла социал-демократии и революционные старосты настаивали на советской системе, утверждая, что демократия не позволит реализовать социальные реформы из-за сопротивления консервативной части общества. Это предложение было отклонено съездом 344 голосами и привело к окончательному разрыву между революционными старостами и СДПГ.
Съезд советов
В понимании революционных старост система Советов в обществе с подавляющим числом рабочих была наиболее демократичной, так как обеспечивала власть большинства, лишая при этом рычагов влияния денежных мешков. При этом, в их понимании советы должны были стать коллегиальными органами исполнительной, законодательной и судебной власти — общие проблемы и устремления пролетариата должны были придать устойчивости этой системе. Члены НСДПГ понимали советскую систему менее радикально и оставляли в ней разделение властей, но именно идеей революционных старост и тем, что в России её реализация привела к гражданской войне (большевики, как ни странно, были близки к позиции НСДПГ, а не революционных старост, сохранили и разделение властей и еще сверху партийного контроля отсыпали, идея же революционных старост либо привела бы к анархии, либо к диктатуре), Эберт смог запугать умеренных социал-демократов и подтолкнул к нужному ему результату. Но, сосредоточившись на вопросах внутренней политики, СДПГ упустило принятие съездом пунктов по военной повестке, полностью перечеркивавших все договоренности Эберта и Грёнера, и экономической, требовавшей полного обобществления всех отраслей экономики. Это могло бы быть критично, если бы не главное соображение — получив на выборах мандат народа, СДПГ сможет отменить или скорректировать все эти решения.
Эберт, встав на позицию “сначала демократия, потом всё остальное”, ради реализации этого самого демократического принципа управления готов был пожертвовать рядом социальных реформ, имея в виду реализовать их позже, когда общество будет готово. С точки зрения независимых и других революционных сил — это было предательством революции. Усугубили раскол выборы в Центральный совет республики — политический орган, который должен был выполнять функции парламента до выборов. НСДПГ и СДПГ не сошлись в объеме полномочий органа: социал-демократы хотели только согласовывать с ним ключевые законы, независимые же хотели права рассмотрения и ветирования любого закона. Итогом препирательств стало формирование совета исключительно из членов СДПГ. Коалиция, созданная для удержания порядка в государстве, уже через месяц держалась на честном слове, а окончательно разрушил её светлый праздник Рождества Христова.
Продолжение Ноябрьская революция в Германии. Часть 3
Автор: Владимир Герасименко (@Woolfen).
Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_331503
А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.
Яндекс-Юmoney (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137.
При переводе делайте пометку "С Пикабу от ...", чтобы мы понимали, на что перевод. Спасибо!
Подробный список пришедших нам донатов вот тут.
Подпишись, чтобы не пропустить следующую часть!
Ноябрьская революция в Германии. Часть 1
Автор: Владимир Герасименко.
Примечание @Cat.Cat: осторожно, длиннопост.
Ноябрьская революция 1918 года в Германии всегда находилась в тени революции русской. Она и случилась позже, и не отличалась теми кровавыми реками, что захлестнули Россию с началом гражданской войны. И тем не менее, Германия почти год балансировала на грани повторения российского сценария. Но как ей удалось удержаться над краем пропасти? И какой ценой?
В первой части мы начнём, конечно же, с причин. 1918 год, август, Амьен, у немцев что-то идёт не по плану.
Кайзеррейх на пути к поражению
8 августа 1918 года в 4 часа 15 минут под Амьеном закончилось последнее наступление германской армии. Грохот артиллерийских орудий стал траурным маршем, а последующее наступление союзников, вошедшее в историю как 100-дневное, стало саваном для устремлений Германии завершить войну на почётных условиях. Ещё за несколько дней до этого генерал-квартирмейстер (заместитель начальника) Генерального Штаба Эрих Людендорф планировал наступление под Аррасом для обхода с севера укреплённых позиций французов, ещё казалось, что Весеннее наступление, вдохнувшее новые силы в уставшие от войны войска, продолжится. Немцы, как и в 1914 году, стояли на Марне, ещё пара усилий и шпили собора Парижской Богоматери будут в окулярах артиллеристов, а там уже и до мира недалеко. Избавившийся от оков восточного фронта Второй Рейх, немного поправивший своё неудовлетворительное положение разграблением территорий бывшей Российской Империи, тем не менее, уже был не тот.
Весеннее наступление
Вся кампания 1918 года строилась из двух предпосылок: 1) высвобождение 50 дивизий с востока позволяет осуществить крупную наступательную операцию на западе на широком фронте; 2) операция должна ставить перед собой только решительные цели — вывод из войны Франции, так как вступление в войну США окончательно сместит баланс сил в сторону Антанты, а плачевное состояние экономики и армии не позволит больше проводить крупных наступлений. Первоначальные успехи Весеннего наступления и уверенность в том, что положение союзников не менее тяжелое, чем у Центральных держав, вскружили верховному командованию голову. Немногочисленные сомневающиеся в адекватности оценок Людендорфа, в числе которых был генерал-лейтенант Вильгельм Грёнер, занимавший в тот момент пост начальника военного ведомства в военном министерстве Пруссии, не смогли убедить ни немецкий Генштаб, ни политическое руководство в бессмысленности и авантюрности идеи.
Если бы замысел всей кампании, менявшийся прямо на ходу, выгорел, то Германия могла бы в 1918 году заключить так необходимый ей мир без потерь, а если повезет, то и с приобретениями. С точки зрения политиков и штабистов, игра стоила свеч. Если только забыть о цене ошибки, а в данном случае она была колоссальной: растрата всех резервов и растягивание фронта. И действительно, пошедшие в наступление войска растянули фронт, на удержание которого уходило всё больше сил. Весь замысел был основан на нанесении решительного поражения до прибытия в Европу американских войск. В июле первые ДжиАй ступили на землю Франции, но Людендорф продолжал сохранять благодушное настроение — всё, или почти всё, идёт по плану. Вот только это было уже давно не так.
ДжиАй во Франции спасают свободный мир в первый раз
Когда 8 августа под Амьеном для купирования прорыва в полосе 2-й Армии были брошены 3 резервные дивизии, ещё не было очевидно, что что-то пошло не так. Когда два дня спустя с трудом удалось наскрести еще 6 дивизий из резерва, чтобы к вечеру знать, что они тоже разбиты, уже было очевидно поражение. Казавшиеся до этого не исчерпанными, людские резервы внезапно закончились (до изобретения остарбайтеров и массовой мобилизации с заводов в армию немцы дойдут только через 25 лет) и Людендорф мог лишь посочувствовать оказавшимся под ударом войскам “подкреплений больше нет, но вы держитесь”.
Они были резервами, а стали пленными — неутешительный итог битвы за Амьен
Занимаемая с 1917 года немцами фортификационная линия Гинденбурга, позволившая спрямить фронт во Франции и высвободить резервы, была оставлена на центральном участке при начале Весеннего наступления. Теперь же, когда под ударами сил Антанты фронт рухнул и войска стали отступать под постоянными ударами, линия Гинденбурга оказалась в уязвимом положении, так как подразделения не успевали на ней закрепиться перед атакой противника. Уже 12 августа положение на фронте стало настолько критичным, что Людендорф лично уведомил правительство и Кайзера, что сопротивление более невозможно и требуется скорейшее заключение перемирия. А уже 16 августа Кайзер, всё ещё сохранявший веру в возможность победы, под давлением как военных, так и политиков, осведомлённых как о недовольстве войной внутри Германии, так и о плачевном положении дел на фронте и внутри у Австро-Венгрии, Болгарии и Турции, вынужден был смириться и дал принципиальное согласие на переговоры.
Линия Гинденбурга была крепким орешком, но удержать её было уже невозможно
Задача, вставшая перед немецкими дипломатами, поражала своей сложностью. Франция, как самая пострадавшая от войны, в условиях уже очевидной скорой победы, встала на исключительно непримиримую позицию — безоговорочная капитуляция с последующим максимально жёстким наказанием для Германии, после которого она не смогла бы снова вести войны. Великобритания хоть и пострадала меньше, но с Францией солидаризировалась в части наказания Германии — исключение её из списка экономических конкурентов при сильном ослаблении Франции было исключительно полезно для поиздержавшейся на войне Империи. Единственным договороспособным членом союза, имевшим возможность надавить на других и не пострадавшим так сильно от войны, были США, и именно их на предмет возможного мира и стали зондировать немецкие дипломаты.
США не просто так вступали в эту войну. Доктрина Монро, позволившая укрепить своё доминирующее положение в обеих Америках и развить первоклассную промышленность и мощную экономику, все больше сдерживала Соединенные Штаты. Разразившаяся в Европе война была воспринята населением как великое злодеяние, а промышленниками и финансистами — как великая возможность заработать. Чем дольше длилась война, тем очевиднее становилось, что товары и финансы США вытесняют из колоний французские и британские, а сами страны-лидеры Антанты всё крепче садятся на иглу американского одобрения американских дотаций. В этих условиях перед руководством США и, в первую очередь, перед самим президентом Вильсоном замаячил мираж нового мирового порядка, где США будут доминировать в мировой экономике и тем самым и в политике, не давая планете скатиться в новую бойню. Для завоевания экономического пространства требовалось лишь отменить все протекционистские тарифы — благодаря мощи экономики США американские производители могли не бояться конкуренции. А для недопущения новой мировой войны Вильсон мечтал создать наднациональный совет — Лигу Наций, куда войдут представители всех стран мира, где первым среди равных будет конечно же представитель США; на котором станут решать проблемы мироустройства. Идиллическая мечта, осуществить которую можно только заручившись поддержкой Англии и Франции, интересовавшихся только одним — новыми войсками на фронте.
Образец американской пропаганды времён войны
Два года правительство США при помощи пропаганды и репрессий (ограничительных мер, вплоть до уголовного преследования) боролось с всепроникающим пацифизмом, охватывавшем американское общество (подробнее об этом советую почитать “Нерасказанная история США” Питера Кузника). В 1917 году удовлетворённый Вильсон мог наблюдать как “самая миролюбивая нация в мире” перековалась в ультра-милитаристов с мессианской идеей освобождения других народов. Фраза Джефферсона “Дерево свободы нужно поливать время от времени кровью патриотов и тиранов, это для него естественное удобрение”, где кровь патриотов принадлежала американцам, а вот тираны расположились в Европе, как нельзя лучше описывает мироощущение среднестатистического американца в 1917 году. Они могли положить конец войне, и они это сделают.
Вступая в войну, Вильсон выпустил меморандум из 14 пунктов, которые обозначали параметры будущего мироустройства, на основании принятия которых они будут рассматривать предложения о мире. Тем самым намеренно подчеркивался гуманитарный аспект вступления в войну: США по 14 пунктам не получало никакой прямой выгоды, воюя только ради скорейшего окончания затянувшейся бойни. 14 пунктов ограничивались вопросами границ, восстановления суверенитетов оккупированных стран, гарантии прав национального самоопределения в Европе и учет этого факта в колониях(!), сокращения вооружения, свободного судоходства, свободной торговли (Британия уже в тот момент подозревала, что это ей еще аукнется, но войска были нужнее) и организация Лиги Наций. Ничего особо неприемлемого для Второго Рейха в этих требованиях не было, но пункты шли вместе с дополнительными условиями:
1) отказ от переговоров с правительствами, замешанными в развязывании войны;
2) отказ от переговоров, пока войсками руководят военные преступники (Людендорф и прочие руководители генштаба).
И вот эти условия немцы принять никак не могли.
Кратко о положении на фронте во второй половине 1918 года (хотя тут и не 1918 и вообще альтернативная история, но ситуация похожая)
Ситуация на фронте тем временем становилась всё хуже, и к концу сентября немцы отступили практически до самой границы. Ни один снаряд ещё не упал на землю Рейха, но это был только вопрос времени. В середине сентября силы Антанты прорвали фронт в Болгарии и заставили её через две недели капитулировать. Теперь между Турцией и Австро-Венгрией был вбит клин, и у каждой из стран появился второй фронт. Австро-Венгрия после провала общего наступления в направлении Венеции в июне (где, к слову, морскую часть операции провалил будущий адмирал без флота Миклаш Хорти), перешла к обороне. Но, начиная в октябре, получила несколько ударов под дых в районе Витторио-Венето. Тяжёлое положение на фронте вызвало бунты в войсках, особенно среди славянских частей, что привело к деморализации и скорому беспорядочному отступлению. Беспорядки начали разгораться и внутри страны, опять же особенно сильно среди славянского населения. Турция, теперь отделённая от своих союзников на континенте, пыталась унять вспыхнувшие беспорядки внутри страны и удержать от обвала протяжённый и рыхлый фронт. Обе страны начали тайные переговоры о мире уже в начале октября. Ситуацию на фронте немцы ещё не характеризовали как катастрофическую, но все понимали, что это уже не конец начала и не начало конца, а затянувшийся конец.
100 дней союзников
Положение внутри Германии тоже не вызывало оптимизма. Если в 1914 году патриотизм и милитаристский угар охватили всё общество, то три года спустя поддержка войны в тылу была ничтожной. После брюквенной зимы 1916 года, когда тыл балансировал на грани голода, 1918 год был даже относительно благоприятным в плане обеспеченности продуктами питания за счет разграбления Украины. Но милитаризированная экономика, поддержка которой за неимением возможности кредитоваться за границей базировалась на военных займах у населения, уже не справлялась не только с запросами тыла, а и фронта. К 1918 году война сожрала почти все накопления немецких бюргеров, из-за инфляции цены выросли примерно в два раза, зарплаты же оставались почти такими же, как и до войны. Если в начале года были обещания скорой победы и последующего благоденствия, а политики намеревались восполнить потери в войне именно за счет репараций с побеждённых, ещё как-то утихомиривали недовольство, то к середине года среди немногочисленных немецких крестьян (фермеров) и рабочих антивоенные настроения стали расти с пугающей скоростью из-за стремительного обнищания. Средний и высший класс тоже устали от войны, так как она несла убытки и разорение бизнесу, если только ты не сидишь на военных закупках. Единственные, кто всё ещё поддерживал боевой настрой были офицеры, но и среди этой прослойки общества всё больше зрело ощущение безысходности и тлена. Вместе с поддержкой войны резко падала и популярность правительства и монархии.
И здесь мы вынуждены будем остановиться и разобраться во внутреннем устройстве Казеррейха, так как без понимания этого вопроса дальнейшее описание событий будет несколько запутанным.
Удивительный внутренний мир Германской империи
Германская империя, она же Deutsches Reich, она же Второй Рейх, Кайзеровская Германия, Кайзеррейх, из-за особенностей её возникновения на карте Европы была федеративной конституционной монархией. В 1871 году, когда Империя возникла из старого Северо-Германского союза, все германские земли, вошедшие в состав нового государства, сохраняли свои законы, формы политического устройства, финансовую и судебную системы. На протяжении следующих лет проводилась постепенная унификация налоговой и судебной системы, и если с налогами вопрос решился относительно быстро и безболезненно, то судебная и правоохранительная системы оставались различными до самого безвременного конца государства. Президентом союза с титулом Германского Императора был король Пруссии, что отмечало роль королевства, как центра объединения немецких земель. Император по Конституции имел контроль над деятельностью кабинета министров, в том числе назначая его главу — Канцлера. Кроме того, Император решал вопросы войны и мира, оглашал законы (права вето он не имел) и был главнокомандующим. Также Император мог издавать распоряжения, которые скреплялись визой канцлера.
2-й Рейх
Главой исполнительной власти был Канцлер — единственный имперский министр, все остальные члены кабинета назначались им же и были его заместителями в чине статс-секретаря. Так как канцлер был единственным министром, то отчитываться за деятельность правительства перед Рейхстагом, Бундесратом или Императором мог только он. В компетенцию имперского руководства входили оборона страны и внешняя политика, торгово-таможенное и гражданское законодательство, монетарная система и т.д. Причём Канцлер, как и Император, совмещал свой пост с постом главы правительства Пруссии.
Парламент Германской Империи был двухпалатным: нижняя палата — Рейхстаг, верхняя — Бундесрат. Бундесрат, или Союзный совет, состоял из представителей земель, назначаемых их правительствами, и осуществлял согласование законодательных инициатив. Из 50 членов совета 17 были представителями Пруссии, чем обеспечивалось её доминирование в принятии решений. Так как политическая система Пруссии была более абсолютистской, то Император хоть и не имел права вето, но мог через прусских представителей в Бундесрате отклонить любой законопроект.
Рейхстаг избирался на 5 лет и занимался законодательной деятельностью и утверждением имперского бюджета. В Империи было «всеобщее» избирательное право, самое прогрессивное в Европе на тот момент: право голоса имели все мужчины старше 25 лет. Избирательные округа были нарезаны так, чтобы обеспечить равенство голосов между городом и селом. Если в 1871 году данное решение было нормальным, так как городское и сельское население было примерно равным, то за время последующей индустриализации пропорции изменились и городское население стало составлять около 80%. Такое положение вызывало диспропорцию в избирательных возможностях и ограничивало электоральные возможности левых партий, наиболее популярных среди городского пролетариата, из-за чего нарезку округов даже не пытались менять. Либеральная для 19 века политическая система позволяла присутствовать в Рейхстаге партиям всех политических спектров.
На крайне правом фланге находилась Консервативная партия. Она опиралась в основном на юнкеров (богатые землевладельцы Поэльбья), аристократию, зажиточных крестьян, протестантское духовенство. Наиболее сильны позиции партии были в Пруссии. Консерваторы выступали за сильную монархическую власть в конституционном государстве (но не против парламентаризма), традиционные ценности, за захват колоний, высокие таможенные пошлины и усиление армии. Если сказать, что позиция партии отвечала формуле “Вера, Самодержавие, Народность”, то не сильно ошибетесь.
Национально-либеральная партия представляла интересы промышленников, торговцев и интеллигенции. Либералы выступали за умеренные политические свободы, светскую школу, свободу торговли, промышленности, затем за протекционистские пошлины, ограниченные социальные законы в пользу рабочих, расширение прав рейхстага, вплоть до установления парламентской ответственности министров, за увеличение расходов на армию, флот и колониальную политику.
Католическая Партия Центра, внезапно, отстаивала интересы католического населения Рейха. Партия выступала за сохранение роли религии, церковную школу, сохранение федеративных основ империи, самоуправление, справедливые и умеренные налоги, социальное законодательство в пользу рабочих, за увеличение прав рейхстага. В отличие от Консервативной партии имела действительно широкую поддержку населения и крупную фракцию в Рейхстаге.
На левом же фланге располагался главный участник грядущей драмы — Социал-демократическая партия Германии (СДПГ). Она опиралась на многочисленный в индустриально развитой Германии класс рабочих. Партия представляла собой союз умеренных и радикальных марксистских течений, имевших своей программой в различных сочетаниях такие элементы: более социальное рабочее законодательство, мирная внешняя политика, упразднение существующего капиталистического строя, обобществление земли и средств производства, доведение классовой борьбы рабочих с буржуазией до уничтожения классового господства капиталистов и до отмены классов вообще, установление социалистического строя посредством диктатуры пролетариата, уничтожение семьи, собственности, религии, неба, Аллаха. Партия находилась в жёсткой оппозиции правительству и имперскому строю в целом, на что власти отвечали преследованиями социалистов. До 1890 года действовал введённый Бисмарком закон против социалистов, признававший их социально-опасными элементами и разрешавший их преследование. На первых же после отмены закона выборах партия получает оглушительный успех, набрав 19,7% голосов. Наибольшего успеха партия достигла в 1912 году, получив 38,4% голосов. Проблемой СДПГ было то, что из-за её марксистской позиции блокироваться с социалистами никто не хотел, а потому при наличии самой большой фракции в Рейхстаге никакого влияния на политику социал-демократы самостоятельно осуществить не могли.
Всю эту благодушную картину изменила война…
Кайзер Вильгельм принёс новое блюдо депутатам Рейхстага — мировую войну
Миг, который изменил всё
4 августа 1914 года СДПГ после долгих дебатов внутри партии поддержала выделение правительству военных займов. СДПГ, как и большая часть социал-демократов Европы, соглашаясь с правительствами в поддержке войны, заняла по определению Ленина позицию, которая “ граничит с прямой изменой делу социализма”. Немецкие социалисты считали, что в случае, если партия не согласится на временное сотрудничество с властями, то это приведет к признанию социалистов врагами и оттолкнет недостаточно классово солидарный немецкий пролетариат. Партия не отказывалась от конечной цели — пролетарской революции и хорошо осознавала захватнический характер войны, поддерживая при этом мантру правительства, что Рейх ведёт оборонительную войну, но считала необходимым сохранить внутри страны мир. Более того, СДПГ всё четче выступало с позиции, что немецких социал-демократов интересует только будущее немецкого пролетариата, а остальной мир может сгореть в огне.
Выпуск партийной газеты СДПГ «Vorwarts» («Вперёд») с объявлением о поддержке правительства в войне
Особняком от политической системы стояла армия. Созданная вокруг прусского офицерского корпуса, она восприняла полностью его традиции, главными из которых были поддержка Кайзера и аполитичность. Естественно, никто не заставлял офицера отказываться от своих политических убеждений, но на службе политике нет места. Тот факт, что офицерство в большей степени формировалось из аристократии и бюргеров высокого достатка, определял правый уклон среди высшего командного состава. Более того, СДПГ с её антигосударственной программой вызывала у немецкого офицерства резко негативное отношение, даже поддержка войны не смягчила позицию. Среди же младших офицеров и унтеров ситуация была иной, и левые взгляды имели место, усиливаясь по мере заполнения офицерами военного призыва из студентов и унтеров.
Рыхлая структура СДПГ с множеством внутренних течений привела в ходе войны к формальному разделению на СДПГ большинства (далее СДПГ), поддержавших захватническую войну, СДПГ меньшинства, преобразовавшуюся в 1917 году в Независимую Социал-демократическую партию Германии (НСДПГ), не поддержавших войну, и радикальное марксистское крыло — движение “Спартак”. Члены будущей НСДПГ считали войну самой что ни есть захватнической, критиковали СДПГ за отступление от своих убеждений и продажу себя капиталистам и империалистам, наживающимся на войне. Вокруг этой партии объединилось левое крыло СДПГ (левое крыло левой партии...), низовые профсоюзные организации и часть интеллигенции. При этом из-за разнородности убеждений партийцев НСДПГ ни в 1917, ни в 1918 не смогла определиться окончательно по своему отношению как к Империи, так и к парламентаризму и советизации. При этом от НСДПГ почти сразу отмежевалось движение “Спартак” — ультралевое крыло СДПГ (левое крыло левого крыла левой партии?!), возглавляемое Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом. Движение выступало на большевистских (далее под большевиками понимается РСДРП(б) Ленина) позициях: война должна либо быть прекращена, либо перерасти в мировую революцию, правительство Германии реакционно и должно быть свергнуто, и так далее по довоенной программе СДПГ. Лидеры движения преследовались полицией, а когда в 1917 они вместе с НСДПГ покинули ряды СДПГ, все социал-демократы вздохнули с облегчением.
Сама же СДПГ в течении войны всё больше уходила от своей первоначальной программы, становясь на позиции компромисса с капиталистами, ради обеспечения функционирования государства. Партия пыталась найти золотую середину между правами рабочих и требованиями военной промышленности. Умеренные политики СДПГ, большей частью из интеллигенции, а не из рабочей среды, не хотели терять респектабельности и не шли на поводу у всё более радикализировавшегося пролетариата. А переход на позиции соблюдения партией интересов только немецкого рабочего класса позволил привлечь к себе ещё и умеренных националистов, что вызывало, опять же, критику слева.
Февральская революция 1917 года в России всколыхнула внутреннюю ситуацию внутри Рейха. Уже в марте-апреле прошли первые стачки и забастовки рабочих фабрик с требованиями мира, разогнанные правительством. На фабриках из наиболее политически активных рабочих стали выделяться так называемые революционные старосты — лидеры стачечного движения, не имевшие никаких профсоюзных связей. Революционные старосты появились из-за ощущения предательства профсоюзами рабочих: профсоюзы, которые по закону “О вспомогательной службе отечеству” 1916 года встраивались в военную экономику, теперь должны были обеспечить выпуск заводом продукции, иначе прекращали своё существование. В июле 1917, видя, что ситуация выходит из под контроля, СДПГ, Партия Центра и Прогрессивная народная партия выступили с призывом к миру “без насильственных уступок территорий, экономического и политического принуждения” (ничего не напоминает?).
Антивоенный митинг в Берлине конец 1917-начало 1918 года
События в России как в феврале, так и в октябре 1917 были встречены всеми социалистами Германии с одобрением. Но начавшаяся в 1918 году Гражданская война переломила настроения лидеров СДПГ — Фридриха Эберта и Филиппа Шейдемана, считавших установку диктатуры пролетариата излишней и даже вредной, ведущей к гражданской войне. По их мнению, гражданская война в столь индустриально развитой стране, как Германия, может привести немецкое общество только к краху. Убедившись, что революция несомненно приведет к гражданке, они стали продвигать идею ненасильственного захвата власти путем создания парламентской коалиции большинства и формирования ею ответственного правительства. Позиция лидеров СДПГ, несмотря на всю её благородность, не находила отклика у рабочих, которые считали, что те идут на уступки капиталистам, и всё чаще обращали свои взгляды к НСДПГ. Рабочих мало интересовало «а что там в России», так как эта страна для них была дремучим лесом, и в таких условиях позиция СДПГ по «мягкому» приходу к власти выглядела слабостью. СДПГ большинства теперь всё больше отдалялось от позиции большинства пролетариев. НСДПГ, хоть ей и не нравился расклад событий в России, считала, что в Германии гражданскую войну можно будет избежать и реализовать диктатуру большинства из-за превалирующей доли рабочих над всеми другими классами общества. Движение “Спартак” же в гражданке не видело никаких проблем, так как только через неё была возможна установка диктатуры пролетариата и бесклассового общества.
Агитационный плакат одной немецкой партии. Они ещё не знали, что через 1,5 года будет всё то же самое
В 1918 году в германском обществе желание скорейшего мира, все больше вызывало недовольство прусским милитаризмом и его олицетворением Кайзером Вильгельмом II. Монархия и до войны не пользовавшаяся огромной популярностью, теперь на фоне очевидно проигранной войны теряла последние остатки поддержки и худшее было только впереди…
Продолжение: Ноябрьская революция в Германии. Часть 2
Автор: Владимир Герасименко (@Woolfen).
Оригинал: https://vk.com/wall-162479647_328694
А ещё вы можете поддержать нас рублём, за что мы будем вам благодарны.
Яндекс-Юmoney (410016237363870) или Сбер: 4274 3200 5285 2137.
При переводе делайте пометку "С Пикабу от ...", чтобы мы понимали, на что перевод. Спасибо!
Подробный список пришедших нам донатов вот тут.
Подпишись, чтобы не пропустить следующую часть!