Российский космонавт Геннадий Падалка – рекордсмен мира по суммарной продолжительности полетов в космос, его "стаж" - 878 суток в составе пяти различных экипажей. В интервью корреспонденту РИА Новости Анне Раткогло он рассказал о том, что изменилось в отечественной и мировой космонавтике за последние годы, нужен ли на орбите робот Федор, почему нельзя осваивать космос в одиночку и с кем лучше в этом сотрудничать, о роли Илона Маска, о различиях станций "Мир" и МКС. Он также сообщил, сколько человек в России хотят быть космонавтами и как можно стать космическим туристом.
— Геннадий, мы сейчас находимся в Китае, и я не могу не спросить, что вы думаете об их успехах в космосе? В последнее время часто говорят, что они будут впереди планеты всей, какую оценку как профессионал вы можете им дать?
— Китайцы — молодцы. В январе 2019 года первыми в истории человечества высадились на обратной стороне Луны. Зонд, в составе которого находился посадочный аппарат и луноход, совершил посадку в заранее выбранном районе. Это важная миссия с точки зрения науки и отработки посадки на поверхность небесного тела. Но вот что касается пилотируемых программ, то с нами и нашими партнерами по МКС Китай не работает. Из азиатских стран на МКС тесно сотрудничают японцы, и они не раз выручали всех партнеров. Особенно в 2015 году, когда две подряд аварии грузовых кораблей, нашего "Прогресса" и американского Dragon, резко сократили ресурсы станции. Японское космическое агентство тогда отправило свой грузовой корабль HTV с пятью тоннами грузов. В этом основное преимущество партнерства.
Отсутствие Китая в международных пилотируемых программах, на мой взгляд, большая потеря для международного сотрудничества в космосе. Возможная причина — технологии. Китай в начале пути своих пилотируемых программ. Надеемся, что будут нашими партнерами, либо в рамках того содружества стран, которые сейчас работает на МКС, либо со странами БРИКС, о чем говорят наши лидеры. Может быть, в строительстве совместной орбитальной станции, лунного или марсианского проекта.
— К вопросу о сотрудничестве, как вы думаете, нужна ли после 2024 года МКС или другая международная орбитальная станция?
— Наши партнеры идут вперед. Их ближайшие планы — строить окололунную станцию, высадка на Луну и марсианский проект. Мне кажется, что мы исчерпали необходимость пребывания на земной орбите. Многому научились и приобрели колоссальный опыт. В 60-е годы прошлого века, на заре космической эры мы не понимали, с чем столкнемся и какое влияние окажут невесомость и радиация на человека в длительном полете. Сейчас мы умеем создавать космическую технику, которая надежно работает в экстремальных условиях космоса, научились противостоять вредным факторам космического полета, длительно жить и работать в космосе. Надо лететь дальше, а не накручивать витки вокруг Земли. Ближний космос может быть востребован, например, коммерческими компаниями по созданию и совершенствованию новых технологий и промышленного производства.
— Некоторые говорят о том, что лучше не тратить время на Луну, а сразу лететь к Марсу, как вы к этому относитесь?
— У ведущих космических держав цель одна – Луна. Почему это важно? Отработка технологий для дальнего космоса, в том числе и защита экипажа от радиации. Сейчас это наиболее актуально. Строительство окололунной базы, как перевалочной, и лунной опять же для отработки технологий, например, по добыче воды и ракетного топлива из лунного грунта. В марсианском реголите тоже есть вода, а марсианская атмосфера на 90% состоит из углекислого газа, а это значит, воду и ракетное топливо, при соответствующих технологиях, можно добывать там. Поэтому в плане сначала Луна, потом Марс.
— России выгоднее работать с другими странами или самостоятельно развиваться?
— Самостоятельно — тупиковый путь. Каждый год работы в одиночку выльется в десятилетия отставания. Нужно сотрудничать, обмениваться технологиями, дополнять друг друга техническими решениями, а не создавать то, что уже есть у партнеров. Заниматься освоением космического пространства в одиночку затратно финансово и невыгодно с точки зрения технологической.
— Но, скажем, тот же Китай пока держится обособленно.
— Ну вот они так и летают. Их пилотируемые программы от случая к случаю.
— Они говорят, что готовы сотрудничать и даже свою орбитальную станцию, когда она будет построена, откроют для других стран.
— Без проблем. Еще раз повторю, исследование космического пространства в одиночку выливается в десятилетия отставания. Пожалуйста, пусть строят свою орбитальную станцию, а сегодняшние партнеры по МКС к тому времени займутся освоением Марса.
— А России куда дальше двигаться в освоении космоса?
— У нас есть идеи и мечты, к сожалению, до реализации пока дело не доходит. Нам необходим новый пилотируемый корабль для лунного и марсианского проектов, нужна сверхтяжелая ракета-носитель. У наших партнеров по МКС цели более четкие и многое уже реализовано. Готов пилотируемый корабль "Орион" для дальнего космоса, и они завершают испытания двух кораблей (Starliner и CrewDragon) для полетов на МКС. Есть у них и сверхтяжелая ракета SLS. Они готовы к реализации проекта Artemis по созданию окололунной станции, высадки на Луну в 2024-2025 году и дальнейшим полетам к Марсу. Аналогичные проекты есть у Илона Маска. Место России только среди передовых космических держав, пусть даже на второстепенных ролях.
— Наша страна в прошлом была ведущей космической державой, и сейчас трудно мириться с тем, что нам приходится догонять других и быть на второстепенных ролях, что лично вы думаете по этому поводу?
— За последние два десятилетия отрасль действительно сильно сдала. Причин несколько. Во-первых, технологическое отставание: российский сегмент МКС построен по технологиям 1980-х годов. Перспективные, на наш взгляд, модули МЛМ и НЭМ все еще на земле, хотя должны были быть в составе нашего сегмента еще в 2008–2009 годах. Хорошо сделанный и надежный, но давно устаревший корабль "Союз" проходит бесконечные модернизации.
Во-вторых, неэффективное и нецелевое использование бюджетных и коммерческих средств в отрасли, в СМИ регулярно появляется об этом информация.
В-третьих, нехватка квалифицированных специалистов. Произошел существенный перекос в сторону управленцев, юристов, экономистов, финансистов. Топ-менеджмент в зарубежных космических агентствах и компаниях, как правило, профессионалы с отличным инженерно-техническим образованием, представители научных сообществ, специалисты в области прикладной физики. Кстати, это то, что было и в наших космических бюро и коллективах в 1960–1970-е годы при наших выдающихся конструкторах Королеве, Глушко, Челомее.
— Когда этот кризис начался?
— Период стагнации начался у нас еще в нулевых. Запустив на МКС два базовых модуля, вокруг которых партнеры смогли начать сборку своих сегментов, мы почему-то остановились в своем развитии. В кораблестроении идет бесконечная модернизация старого "Союза". Мы до сих пор летаем на том, что досталось нам в наследство от Советского Союза. Не создали ничего нового, сейчас я говорю только о пилотируемой космонавтике.
— Недавно в Роскосмосе заявили, что в следующем году планируют осуществить полет к МКС за два часа, это не достижение?
— Главное – добраться до станции удачно и безопасно, а всех этих рекордов по скорости не понимаю. Я летал по двухсуточной схеме. Меня она полностью устраивала, потому что есть время на адаптацию к невесомости. Летал и по четырехвитковой схеме за шесть часов, тоже неплохо, поскольку корабль — средство доставки экипажа к станции и в нем не очень комфортно, так нет горячей пищи, прохладно, очень влажно, шумно и хочется побыстрее на станцию. Сокращение времени полета к станции я бы не назвал каким-то рекордом или достижением, в этом нет никаких преимуществ, в этом нет ничего особенного – ни позитивного, ни негативного. Более того, спешка может привести к каким-то непредвиденным ситуациям и отказам.
— В этом году активное обсуждение вызвал полет на МКС робота "Федора", на ваш взгляд, это важное достижение для российской космонавтики и робототехники?
— Робототехника — неотъемлемая и важная часть космонавтики для автоматических космических аппаратов и в помощь человеку. Лично у меня робот "Федор" восхищения не вызвал. С его прототипом я начинал работать еще в 2011 году. Мы проводили экспертизу антропоморфного робота как помощника космонавту при выходе в открытый космос. Отзыв отрицательный. Все равно протащили. Кому-то выгодно.
— То есть антропоморфные роботы нам в космосе сейчас не особо нужны?
— Это не тот путь, по которому наша космическая индустрия должна развивать робототехнику, во всяком случае, сейчас. Нам следует брать за пример опыт наших партнеров по МКС. Нам нужны шагающие по поверхности станции роботы-манипуляторы, которые могут работать под управлением оператора и автоматически. Антропоморфные роботы могут быть отдельным направлением в будущем. Не вижу перспективы этой "кукле-игрушке" на российском сегменте сейчас и на начальном этапе лунной и марсианской программ. Какова цель доставки "Федора" на МКС? Что ценного получено по результатам полета? Если ничего, то можно было бы отправить на "Союзе" аналогичную "куклу" на порядок дешевле и более продвинутую, купив в обычном японском либо южнокорейском магазине детской игрушки.
— Насколько я знаю, "Федора" позиционируют как робота-аватара, который будет делать работы в открытом космосе вместо космонавтов, есть ли в нем смысл?
— Возможно, в будущем.
— А сейчас?
— Что нам нужно сейчас? Например, у канадских партнеров есть манипулятор SSRMS, шагающий по поверхности станции с семью степенями свободы, и SPDM с двумя "руками", каждая из которых имеет тоже по семь степеней свободы. Они создали манипулятор, который обошел разработки всех остальных партнеров. Спектр возможностей у него огромен: сборка сегмента партнеров, стыковки и расстыковки грузовых кораблей, перенос модулей станции весом в несколько десятков тонн, ремонт и обслуживание систем, помощь астронавтам при ВКД (внекорабельная деятельность, выход в открытый космос – прим. ред.). Преуспели в робототехнике на МКС и японцы с европейцами.
— А что имеется в арсенале российского сегмента?
— На нашем сегменте снаружи из робототехники ничего. Даже на станции "Мир" были два небольших и полностью автоматических манипулятора, с помощью которых мы могли перестыковывать 20-тонные модули с осевого узла на боковые и обратно, в случае необходимости. На российском сегменте МКС за 20 лет мы не создали и не испытали ни одного элемента робототехники. Вся наша "робототехника" — две стрелы с ручным управлением из прошлого века. С помощью трех рукояток на каждой из них и команд "майна/вира" космонавты и занимаются переносом грузов небольшой массы. Совершено безвозмездно могу проконсультировать специалистов Роскосмоса, что нужно и в каком направлении следует развивать отечественную робототехнику, без которой к лунной и марсианской программам можно и не приступать.
— Вы летали и на "Мир", и на МКС, большая ли разница между ними?
— Огромная. "Мир" — отечественная станция, а МКС— международная. Хотя и на "Мире" было реализовано много международных проектов. Для наших партнеров МКС — прорыв в области технических решений, технологий, архитектуры построения модулей, совершенствования систем жизнеобеспечения и создания замкнутого контура по воде. В первом приближении аналога земного гидрологического цикла. Приводил я пример и с робототехникой. Российский сегмент МКС, к сожалению, не претерпел таких изменений. Наш сегмент в основном построен по технологиям 1980-х годов.
На МКС мы отстаем от партнеров и по уровню космического комфорта. Даже на "Мире" у нас условия были гораздо комфортнее.
— Как такое возможно, учитывая, что МКС современнее?
— Дам вам хорошее сравнение — типовая однокомнатная квартира. Так вот, вся МКС это примерно 12 однокомнатных квартир, из них только три российских. У партнеров же несколько научных модулей, отдельно — спальный, отдельно — модуль для санитарно-гигиенических процедур, спорта и туалета, отдельно — складские помещения и модуль для приема пищи. На российском сегменте МКС экипаж вынужден и жить, и работать в служебном модуле "Звезда". Спальные места, прием пищи, туалет, спортзал, проведение большинства научных экспериментов в одном.
На "Мире" таких модулей было шесть, причем четыре из них только научные. Были у нас передовые технологические наработки и в системах жизнеобеспечения, создания замкнутого контура по воде. На МКС мы не вышли даже на этот уровень, растеряв эти наработки, а ведь именно такие технологии нужны для лунной и марсианской базы. Отправить экипаж в надежде, что продолжим снабжать ресурсами, не разумно. Грузовой корабль может взорваться на старте, может быть нештатная ситуация по трассе перелета либо при посадке. Так что российская космонавтика, увы, сделала шаг назад. Даже по сравнению со станцией "Мир".
— Когда "Мир" затопили, что вы почувствовали?
— Конечно, жаль было. Наш космический дом. Станция могла бы еще полетать, но в силу разных причин полет завершился. Во-первых, в начале нулевых началось строительство МКС и нам стало тяжело финансировать одновременно две программы. Во-вторых, на "Мире" была серьезная авария. Грузовой корабль "Прогресс" таранил станцию. Причина банальна – 100-процентный человеческий фактор. Мы тогда потеряли целый модуль, а с ним и очень много европейского оборудования. Ряд европейских стран отказались летать на "Мир". Нет полетов с партнерами, значит, нет и финансирования. В-третьих, выработка ресурса отдельных систем. Но это не основная причина. Какие-то да, были выработаны. Но, с другой стороны, летает же сейчас российский сегмент МКС, построенный по тем же технологиям. Летает более 20 лет, а "Мир" пролетал всего 15 — с 1986 по 2001 год.
— Согласны ли вы с тем, что по российской космической отрасли сильно ударили 90-е годы прошлого века?
— Я разрушу этот миф. В советское время было принято сравнивать нашу жизнь с 1913-м годом. Сейчас у нас другая тенденция: сравнивать сегодняшнюю нашу жизнь с 90-ми. На самом деле 90-е годы были успешными для российской космонавтики. Мы развивались и даже достроили станцию "Мир". Это 125 тонн веса и 400 кубических метров объема. До развала СССР она была готова только наполовину. Всего за 10 лет, с 1986 года по 1996, благодаря в том числе и международному партнерству, мы собрали ее полностью. Что сейчас? В 1998 году мы запустили первый модуль российского сегмента МКС. С тех пор прошло более 20 лет, а наш сегмент собран наполовину, при том что его вес порядка 55 тонн, а объем 200 кубических метров. Только половина станции "Мир". Для российской космонавтики и Роскосмоса 1990-е годы были весьма успешными, а нулевые и последующие — нет.
— Вы упомянули Илона Маска, как вы относитесь к его проектам, ведь многие не верят в его технологии и называют его идеи пустыми мечтами?
— Многие представляют, что его возвращаемые первые ступени ракет размером с карандаши. Что такое первая ступень ракеты Falcon? Это ступень высотой с десятиэтажный дом и диаметром около четырех метров. В его проекте Starship возвращаемая многоразовая ступень будет диаметром девять метров и высотой с 20-этажный дом. Это не пустые фантазии, а отработанные технологии. Он мечтает и ставит цели, которые не всегда достижимы, но к ним человечество должно стремиться.
Помимо прочего, он создает многим конкуренцию. Даже внутри его компании, к примеру, проектом Starship занимаются две команды – одна в Техасе, другая во Флориде. За основу проекта Starship будут взяты наиболее продвинутые корабль и тяжелая ракета-носитель. Это как раз то, что было у нас в Советском Союзе, когда было несколько команд, была конкуренция, здоровая или нет, но она была.
Маск — мечтатель-романтик, он не только сам влюблен в космос, но и заражает своей любовью всех окружающих. У него очень молодая команда. Я помню, в 2012 году мы встречали первый Dragon на борту МКС. В прямом эфире показывали его Центр управления полетами. Команда молодых специалистов 25-40 лет с фантастическими идеями и проектами. Мне это напоминает времена Сергея Павловича Королева, под его началом тогда работала именно команда таких инженеров, которые не боялись творить, рисковать и брать на себя ответственность.
— К вопросу о конкуренции, считаете ли вы, что объединение космической отрасли под управление одной корпорации не лучший шаг?
— Я так не считаю, а вижу. У нас успешных госкорпораций единицы, Роскосмос в их число не входит. Госкорпорациями осваиваются огромные потоки бюджетных средств. Результат на выходе небольшой. С одной стороны, есть общий контроль за расходованием бюджетных средств, для нас это большая проблема. Президент и председатель правительства не раз об этом говорили. Но, с другой стороны, тем самым убивается конкуренция. Партнеры умело сочетают работу национального космического ведомства NASA и частных компаний Boeing, Lockheed Martin, SpaceX. Кстати, и Airbus работает над созданием космических аппаратов, делает служебный модуль для корабля "Орион" и ряд модулей для окололунной станции.
Поэтому самые надежные и востребованные гражданские самолеты у компаний Boeing и Airbus. Вот вам и прямая связь передовых космических технологий с последующим их внедрением в другие отрасли.
— Не скучаете ли вы по космосу?
— Нет, не скучаю. В космосе ведь не только романтика. Там много нудной, тяжелой и монотонной работы. Мы ведь туда прилетаем и не сидим у иллюминатора с фотоаппаратом, видеокамерой и любуемся красотами Земли. Разгрузка грузовых кораблей, загрузка мусора, подготовка рационов питания и одежды, ремонтно-восстановительные работы, уборка станции. Много интересных научных экспериментов, но мы не всегда ими занимаемся.
— Мне лично кажется, что космонавты сегодня не самые знаменитые люди в России, все помнят в основном героев прошлого. Это говорит о том, что космонавтика сегодня непопулярна?
— Думаю, мы очень привязаны к прошлому. Даже когда мы отмечаем День космонавтики, славим не сегодняшние достижения, а то, что было в прошлом. Причина — отсутствие значимых космических событий и проблемы в отрасли сегодня. Отсюда и мало желающих при наборе в отряд космонавтов. В последнем открытом наборе у нас было всего 400 кандидатов. Три человека на миллион россиян. К примеру, в США 18000 кандидатов или 57 на миллион жителей. Сравнение для космической державы, гражданин которой позвал человечество в космос, не в нашу пользу.
— Это число желающих?
— Да, желающих. Значит, профессия недостаточно популярна. Я и мои коллеги много встречаемся с молодежью, пытаемся популяризировать, но желающих мало.
— Может их отпугивают трудности подготовки или страх, что они не полетят в космос?
— Не думаю. По моему наблюдению, в космонавтику всегда приходили две категории людей. Первая — по призванию. Их видно сразу. Как правило, они оказываются в космической отрасли еще задолго до отбора в отряд космонавтов. Вторая — романтики. Может, кто-то из них никогда всерьез об этом и не думал. Так, мечтал в детстве. Но тут вдруг объявляется набор. И он принимает решение попробовать.
Потом, в процессе подготовки и полетов, эти две группы делятся уже на три. Есть люди, которые быстро понимают, что ошиблись. Слетав максимум пару раз, они получают определенную выгоду, скажем зарабатывают пенсию, и спокойно уходят. Например, на руководящие должности. Таких в ЦПК много. Есть другие, которые считают, что статус, полученный ими в космонавтике, можно и нужно реализовать в какой-то другой области. Скажем, в политике или общественной деятельности. Это нормально. Им тоже не о чем жалеть.
И есть небольшой процент фанатиков, которые из полета в полет, из экспедиции в экспедицию. Их примерно четверть. В любом случае раньше желающих было больше. В наше время сменились нравственные ценности и жизненные приоритеты. Престижно и прибыльно быть госслужащим, чиновником, силовиком, а не инженером в космической отрасли или космонавтом.
— Переносите ли вы дружбу с партнерами по МКС на Землю, ведь, судя по видеозаписям со станции, коллектив там очень сплоченный?
— Как правило, никогда. После полета начинается подготовка к следующей миссии, и каждый из нас назначается в новый экипаж. Нужно выстраивать отношения, находить контакт и точки соприкосновения с другими людьми, поэтому не могу сказать, что после полетов мы всегда дружим. Бывает так, что мы больше и не пересекаемся. Чаще всего встречаемся на совместных международных конференциях, симпозиумах, форумах, связанных с космическими исследованиями.
— Что брали с собой на МКС?
— Практически ничего. Со мной был только мой талисман — снеговик, который мне давала младшая дочь. Еще эмблемы и конверты с логотипом экипажа. Все остальное — видео, фото, музыка, литература, пресса — забрасывается через спутниковый ретранслятор по связи на персональный компьютер каждому члену экипажа, в зависимости от его предпочтений. Занимается этим группа психологической поддержки.
— Какие перспективы в освоении космоса ждут нас в ближайшем будущем?
— Ближайшие 10-20 лет будут эпохальными десятилетиями. Как 1960-1970-е годы: первый полет, первый выход в открытый космос, первая лунная программа. Сейчас начнется такой бум с Луной и Марсом, что только успевай наблюдать. Спустя 60 лет человечество ждет очередной прорыв в космических технологиях и исследованиях. Главное для России – успеть запрыгнуть хотя бы в последний вагон и дальше двигаться с нашими сегодняшними партнерами.
Гарант сотрудничества — взаимозависимость и взаимозаменяемость, как сейчас на МКС. У нас многие говорят, что мы разделимся и продолжим летать самостоятельно. Уровень кооперации и техническая взаимозависимость таковы, что если расстыковать сегменты, то ни мы ни партнеры летать не смогут без технического дооснащения комплексов и огромных финансовых затрат. Россия — нужный, уважаемый и надежный партнер на МКС. Чтобы оставаться и далее таковой, создать нужно немало: сверхтяжелый носитель, пилотируемый корабль, космодром, передовые технологии и технические решения, от которых зависели бы наши партнеры.
— Есть ли у России сейчас что-то, кроме кораблей "Союз", чем мы сегодня можем похвалиться?
— "Союзом" мы похвалиться не можем. Это достижение поколения первопроходцев космоса. Наше поколение ничего подобного не создало. В остальном у нас идеи и мечты. Мы в режиме ожидания какого-то чуда, но чудес не будет.
— Вы сейчас являетесь туристическим амбассадором, могли бы вы рассказать о космическом туризме?
— Мы единственная страна, которая занималась и продолжает заниматься космическим туризмом, хотя сейчас полеты с туристами приостановлены. Мы используем наши "Союзы" для доставки профессиональных астронавтов. Выполняем наши партнерские обязательства и зарабатываем на этом хорошие деньги. Безвозмездно мы никого не возим. Нам сейчас это выгодно. Начнут партнеры использовать свои корабли для доставки астронавтов, и мы потеряем существенную долю дохода для покрытия расходов на пилотируемую космонавтику. С 2011 года Роскосмос на извозе заработал больше, чем потребовалось Маску для создания нового пилотируемого корабля Crew Dragon.
— Сколько такой полет стоит и как записаться в туристы?
— Все зависит от того, кто летит и от какой страны. Как правило, это приватная информация. Место на корабле "Союз" для профессиональных астронавтов наших партнеров оценивается в сумму порядка 80 миллионов долларов. Цену билета для космического туриста не знаю. С 2009 года туристы не летают, и как подать заявку, тоже не скажу. Ранее заключался контракт напрямую с Роскосмосом либо через компанию космического туризма Space Adventures, которая предоставляет доступ частным лицам в космическое пространство.
— Нужно ли проходить медицинскую проверку и подготовку?
— Медкомиссия — одно из основных требований для полета. Далее туристы, или как их называют "участники космического полета", проходят подготовку. Очень короткую, максимум до полугода. Космический турист это как пассажир такси, поэтому требуется минимум подготовки. Самое главное, это не быть обузой для основного экипажа, знать и соблюдать меры безопасности, самостоятельно питаться и пользоваться туалетом. Некоторые летали более профессионально — с пользой для себя и их бизнеса. Со мной летал Чарльз Симони свой второй полет. У него была хорошо разработанная им самим научная программа. Но большинство летит за романтикой и полагая, что за удовольствием.
— И что туристы на станции увидят? Сколько длится полет?
— У каждого своя программа полета, включая и небольшую научную программу. Обычно 7-10 дней полета. Только на время пересменки экипажей. Прилетел, вкусил невесомости, романтики, космической пищи, полюбовался красотами и на Землю.
Источник
