Грохот орудий. Мерзкий, устрашающий, смешивающий воздух с землёй, а землю с кровью. Уже четвёртый день он постоянно сопровождает меня. Лежу и пытаюсь уснуть, но не судьба. Новый взрыв – и я уже по уши в земле. Матерюсь, на чем свет стоит, и принимаюсь рыть. Сейчас мной овладевает лишь одно желание – не чувствовать почву своим телом. Я копаю. Копаю голыми руками, срывая ногти до мяса, отплевываясь от чернозёма, попадающего в рот. Вокруг меня вакханалия из криков и скрежета металла, от которого сводит зубы. Наконец, вырываюсь из капкана и оглядываюсь вокруг. Блиндаж наполовину завален, но над раскопкой выхода уже работают несколько бойцов. Ещё двое помогают выбраться бедняге, ноги которого передавило балкой, которая удерживала крышу блиндажа. Подбегаю к ним и вижу, что ситуация – дерьмо. Кричу солдатам, чтобы оставили раненого и пошли раскапывать выход, но они будто не слышат меня. Если я оставлю их с раненым – то мы все закончим тут своё существование. Решение в таких ситуациях принимать безусловно тяжело, но от него никуда не деться. Беру за плечи обоих, и толкаю их к выходу. Они безумным взглядом смотрят на меня, а я на них. Это длится меньше секунды, и вот, мы уже у выхода, и в полном безмолвии, которое прерывает лишь вопли придавленного солдата, копаем. Рядом с нами рвется ещё один снаряд – и выход снова заблокирован. Камерады, находясь в изнеможении, роют, и я вместе с ними. Наши усилия не бесполезны, и спустя несколько минут, которые казались вечностью, мы оказываемся на свободе.
С трудом выползаю в окоп и тут же подхватываю винтовку у лежащего рядом бездыханного парня с частично отвалившейся нижней челюстью, которая висит на окровавленных лохмотьях. Правда, кровь уже давно стала настом на его лице. Мороз в –40 творит страшные вещи с любыми жидкостями, и кровь – не исключение. Дрожащими пальцами в рваных перчатках я вставляю в винтовку пять патронов. Каждый из них может забрать одну жизнь. Одну жизнь тех, кто забирает наши жизни.
- Эй, оберефрейтор! Вебер, сукин ты сын, живой! – ко мне, пригибая голову под свистящими над окопом пулями, подбежал лейтенант Ланге.
- Так точно, господин лейтенант! С трудом вылез из блиндажа… У нас большие потери.
- Это мне и без тебя понятно было. Слушай меня, сейчас не до разговоров, бегом на правый фланг и принимай командование тем, что осталось от отделения Мердера! Ему снесло башку гранатой пару минут назад, и я безумно рад тому, что достойная замена так быстро нашлась. Сейчас Иваны пытаются прорваться по всему периметру, и ответственность за оборону правого фланга ты берешь на себя. Подкрепления нет, и не будет! – он хлопнул мне по плечу и побежал дальше, а я отправился к своему новому отделению…
- Добрый вечер, дамы! И сколько вас? – отдышавшись от марафона под бесконечным русским огнем, я, испуская изо рта пар, обратился к с виду пустому и темному окопу, из глубины которого вскоре выполз зашуганный парнишка чуть ниже меня ростом, с бегающими маленькими глазками.
- Четверо убиты, ещё трое ранены, но в состоянии вести бой, и три человека, включая меня, полностью боеспособны, герр оберефрейтор. А вы, как понимаю, наш новый командир?
- Верно говоришь. – я кивнул. Оберефрейтор Иоахим Вебер. А сейчас проведи меня к отделению, быстрее!
- Слушаюсь. – промямлил он. Я сплюнул на землю, и пробежал за ним, попутно застегивая шинель на все пуговицы и поднимая ворот. Холодно. Адски холодно. Мы находимся в аду льда и огня…
- Отделение, стройтесь! – скомандовал я. – Раненые и контуженные, шаг вперед! – как и говорил тот парниша, раненых было трое. Первый – ничего серьезного, поцарапало голову осколком, второй без пальца на левой руке, а третий, еле стоявший на ногах, с набухшем от крови бинтом на плече.
- Ладно, возвращайтесь в строй. Что по вооружению и боеприпасам? – обратился я к знакомому мне бойцу.
- На каждого по винтовке и примерно 50-60 патронов, кроме того, есть один МП и три магазина к нему, 8 гранат и даже МГ-34, примерно… - солдат прервался, чтобы взглянуть на схрон с оружием, - примерно 250 патронов, герр оберефрейтор.
- Отлично! – я искренне обрадовался. Я думал, что дела здесь обстоят хуже. – Бойцы, слушайте меня. Пулеметчик жив?
- Никак нет, убит ещё позавчера. – отозвался один из солдат.
- Ладно… Как тебя зовут?
- Мартин, господин оберефрейтор.
- Так, Мартин, хватай пулемёт, пару гранат, бери себе раненного в плечо, как второго номера, и бегом на позицию. – я прервался, чтобы достать свою флягу со спиртом. – На вот, дашь раненному, а то он совсем плох…
- Яволь! – парень вскочил, взвалил на плечо пулемет, подхватил своего второго номера, и вышел в мороз.
- Остальные – распределите оружие и боеприпасы, а так же гранаты, и встаньте по периметру! Ни один Иван не должен пройти здесь! Парень, твоё имя? – кивнули вы на зашуганного мальчишку, который встретил вас первым.
- Альфред.
- Хватай МП-40, Альфред, и возьми гранаты для меня! Держись рядом. Лейтенант сказал, что подкрепления не будет, поэтому если меня убьют – я оставлю вас под его командование! – вы показали на Альфреда. Всем всё ясно? - в ответ последовало вялое «Так точно!». - И дамы, не лезьте! Каждый из вас здесь ценен!
- Кровь за кровь! – прохрипел Альфред.
- Марш! – отозвался я, перехватил винтовку поудобнее и вместе с остальными ребятами покинул блиндаж. Выбравшись из него, я посмотрел на часы – на циферблате, который светился тусклым зеленым светом, время показывало без пятнадцати четыре утра. Ровно шесть минут я потратил на знакомство и дальнейшие указания. Много. Нам очень повезло, что русские пока что не принимали здесь попыток прорыва.
- Альфред, проверь, как там наш пулеметный расчет, и доложись мне.
- Есть! Одна нога здесь, другая там!
- Знаешь, в Сталинграде лучше так не говорить! – засмеялся я впервые за вечер. Вскоре Альфред вернулся и доложил, что пулемёт готов, а второй номер, после моего спирта, как он сам сказал, «будто во второй раз родился». Такие новости не могли не радовать. Но было слишком тихо. Тишина и лютый мороз – лично для меня это не совместимые вещи. Будь проклята эта земля, эта погода, эта зима, да в конце концов, этот фюрер со своими генералами, и со своим чёртовым Сталинградом! Ладно. Отвлекаться не стоит. Прислонившись к окопу, я впивался глазами в крайние домики в деревне, которая стояла за полкилометра от наших позиций, но не видел абсолютно ничего. Ясное дело, что эта деревня принадлежала красным. Вскоре тишина сменилась на ставший привычным вой снарядов.
- Всем быть наготове! Иван попрёт с минуты на минуту!!! – заорал я что есть силы в темноту окопов. Вскоре со стороны деревни начали появляться первые фигурки, а после до моих ушей донесся жуткий гул. Это красные начали наступление, поднимая криком «Ура!» свои войска. Когда этот крик подхватывал каждый человек по ту сторону фронта, получался действительно внушающий ужас звук.
- Не стрелять! Подпустите их ближе, не тратьте зря патроны! Особенно относится к пулемётчику! – отдав этот приказ, я дослал патрон, прижался к окопу и посмотрел на Альфреда. Его лицо сейчас не выражало абсолютно ничего – он лишь сидел, скрипел зубами, и бессмысленным взором смотрел на неминуемо приближающихся Иванов. Над вашими головами снова засвистели пули. Пора.
- Отделение, открыть огонь!!! – вокруг меня тут же загрохотал целый оркестр, дирижер которому – Бог. Взяв на прицел бегущего большевика, я не задумываясь нажал на спуск – пуля тут же достигла своей цели. Передернув затвор, я перевел винтовку на другую цель, и вот – Иван уже лежит на земле, сжав ППШ в безжизненных руках. Несмотря на усилия моего отделения, большевики были всё ближе. Их больше, чем нас. У них – число, у нас – качество единицы. Не всегда можно выиграть числом, но и не всегда качеством. Вот, одному из русских удалось заткнуть нашего пулеметчика, но мои ребята не собирались сдаваться живьем – краем глаза я заметил, как второй номер приготовил гранату и взорвал себя вместе с Иванами, успевшими залезть в окоп. Мои пальцы примерзли к спусковому крючку, а глаза и уши искали русских, и раз за разом я вгонял в них смертельную порцию свинца.
Рядом со мной закричал и обмер Альфред – МП вывалился из его рук, и остался висеть на ремне, перекинутом через шею. Практически в тот же момент в моем окопе оказался русский, с дикими, горящими от ярости глазами. Я заставил его глаза потушится, пустив в его сторону очередь из машиненпистоля, который успел сорвать с трупа Альфреда. Почувствовав присутствие сзади, я схватил саперную лопатку, резко присел и развернулся на полоборота, размозжив неудачливому Ивану подбородок. Достав из-за пояса гранату, я онемевшими пальцами открутил крышку снизу, подготовил её, и кинул чуть дальше своего окопа. Спустя секунду на мою позицию прилетело то, что раньше было человеком. Отбрасываю пустой машиненпистоль, достаю с плеча винтовку и тут же беру на мушку очередного русского солдата. Я даже успел рассмотреть его лицо – обычный мужчина, лет сорока, смотрел на меня через прицел своей винтовки. Поздно. Я чувствую жгучую, всепоглощающую боль в сердце. В глазах темнеет, а палец остается на спуске. Это моё последнее движение в этой игре – я навечно закрываю глаза, а свинцовая месть достигает своей цели. Сорок градусов ниже нуля, но горячо пылают орудия в аду Льда и Огня…