Елизавета Петровна
Гинекологическое отделение городской больницы – это особое место. Место, где каждый день люди теряют своих детей. Место, где самые злые медсестры и, кажется, самые измотанные врачи.
Место горя, слез и надежды…
В третьей палате одиннадцать коек. Контингент – сборная солянка: девчонки на сохранении, женщины, записавшиеся на аборт (они не ночуют, приходят утром, идут на процедуру, спят и отправляются домой), взрослые женщины за пятьдесят с климактерическими проблемами: полипы, миомы…
Елизавету Петровну тоже направили сюда.
Елизавете Петровне восемьдесят один год. Каждому, кто готов слушать, она расскажет историю своей жизни: сын утонул в двадцать лет, дочка спилась, муж умер от инсульта, есть любимый внучатый племянник, которому бабушка завещала квартиру. Кроме племянника имеется еще кошка Муся, и Елизавета Петровна очень переживает, как-то она там без нее.
Люди слушают эту историю раз, другой, но на третий отворачиваются, делают вид, что смотрят телевизор.
Тут у каждого своя беда, а всех не нажалеешься.
У Елизаветы Петровны плохо с памятью. Молодой доктор заходит в палату, сообщает ей результаты анализов и схему лечения.
Елизавета Петровна ложится спать в тихий час, а проснувшись, ничего не помнит.
Когда ей звонит племянница Настя, спрашивает, что да как, Елизавета Петровна не может ответить.
Девчонки на сохранении пересказывают ей то, что сказал доктор.
- Представляешь, Настя, - бодро сообщает Елизавета Петровна в трубку, - пока я спала, заходил врач и рассказал девочкам, как будет меня лечить…
Елизавета Петровна с удовольствием рассказывает про сына Насти, Костю.
- Хороший мальчик, я его на коленках качала. Двадцать лет всего. В том году машину ему купили.
Настю Елизавета Петровна не так любит.
- И зачем она мне сок этот яблочный принесла, - ворчит она. – Сладкий, ну невозможно. Да, раньше я пила его, а сейчас… не хочу.
Однажды Настя, женщина предпенсионного возраста, навещает старушку. Они разговаривают в фойе у отделения.
Елизавета Петровна возвращается со встречи в слезах.
- Она мне говорит: «Бабка, а может, у тебя рак?» И зачем ходит только… Не хочу.
Молодой доктор, один из немногих, еще не выгоревших на этой работе, как-то производя одну болезненную процедуру, называет Елизавету Петровну «кисонькой». Та светится весь день.
- Какой хороший мальчик этот врач, такой внимательный, такой ласковый. Ну умница.
Молодой доктор хочет отправить Елизавету Петровну на консультацию в онкодиспансер. Та не понимает, что это такое, и не расстраивается. Через десять минут после разговора, забывает.
Поняв, видимо, что даже довезти до другого учреждения бабушку будет сложно, доктор договаривается о приезде онколога в горбольницу.
Елизавета Петровна удивляется:
- А ко мне еще врач приедет… надо же…
Она стирает трусы в туалете, а потом сушит их в палате на батарее. Храпит во сне и надоедает окружающим однообразной болтовней.
Ее жалеют, над ней подсмеиваются. Молодые девчонки, как правило, переносят Елизавету Петровну легче. У них еще много жизненных сил, много юмора. Усталые женщины под пятьдесят раздражаются больше.
- У меня как-то сестра лежала в кардиологии, - рассказывает одна, - так там такую бабушку выставили с кроватью в коридор. Ее родня два раза в год в больницу отправляла. Невыносимо же.
Однажды молодой доктор сообщает Елизавете Петровне, что через два дня он ее выписывает.
- Как же так, - растерянно говорит она. – А я уже портков набрала…
Елизавета Петровна собирает вещи, удивленно качает головой. Редкие волосы колышутся желтым венчиком. И уходит. К Мусе, к племяннику, к привычному одиночеству. Домой.
Кардиология
Сейчас здесь лежат все практически с одинаковыми диагнозами и лечат их одинаково.
Истории схожи практически у всех.
Их можно назвать счастливчиками.
Резко хватает сердце: жжёт в груди, не хватает воздуха, вызов скорой, реанимация и сразу везут на «коронарку» в сосуды вводят окрашенную жидкость, определяют где сужение, туда ставят стент, обеспечивая тем самым нормальную проходимость крови.
На 10 день как правило выписывают.
Все сразу бросают курить, пить, не знаю как с сексом.
Возраст примерно от 40 и выше.
Больше конечно стариков.
Что касается пожилых,
вблизи они вообще интересные.
Бывает замечаешь, что он прям наблюдает за тобой, тихонько так , чтоб ты не заметил.
Ты своим видом не показываешь, что замечаешь это.
Воткнувшись в телефон, закупорив уши наушниками.
Неожиданно бросив на него взгляд, видишь что он шевелит губами пытаясь тебе что-то сказать.
Он хватает с тумбочки свой телефон.
Делает серьёзное лицо и задаёт мне вопрос
- Сколько лет этому телефону!?
Ответа от тебя вообще не ждёт, начинает рассказывать, что сбоев за 10 -15 лет у него не было, и служит ему верой и правдой эта Нокия , как автомат Калашникова.
Ты киваешь , соглашаясь, опять втыкаешь в ухо наушник.
На что он опять шевелит губами.
Достаёшь наушник.
- Что отец?
- А бой Хабиба на твоём можно посмотреть?!
- Конечно можно, хоть все.
Смотрим вместе под его причмокивание и комментарии, старость надо уважать!
Они действительно как дети.
Плакать или смеяться?
У моей коллеги есть удивительное свойство - писать терапевтические рассказы о себе, которые многие оценивают как юморески. То, что за каждым словом - боль, кажется очевидным, но не всем.
Вот и скажите - есть тут повод улыбнуться или волосы на голове шевелятся?
"Писающий мальчик, или Моя гипертонияВчера бабушка упала. Давление. Ну и так-то с ходунками ходит еле-еле, а тут потянулась в сторону и... Короче, боль в ребрах, аж дышать больно, разбитая голова - прикладываем замороженный фарш и ждем скорую. Параллельно плачу, ору от злобы на мир, записываю бабушку в хоспис на 12-е - я же не справляюсь - звоню Гене - неврологу - подруге Жене - пью корвалол... Да блядский бляд. Человек войну пережил, а тут за два дня до Дня победы... Такие травмы... Скорая честно сказала, что вы же понимаете, женщина, эпидобстановку.. Я понимаю, но если там ребра треснули и пробили легкое? Если у нее щас гематома внутри мозга набухает?!
- Ну женщина... Давление в норме, тошноты нет. Ее все равно не оставят, дома лечиться будете.
- Едем!
И вот бабушка в ахуе и в маске пребывает в БСМП-травму. А там картина маслом в общем коридоре приемника: кем-то избитый полицейский, женщина с опухолью живота размером с собаку, которая вдруг решила вылезти из живота, мужик с выбитым глазом, женщина с порванной ногой и капающей на пол кровью, старенькая бабушка, которая стонет на каталке, писающий в уголке бомж, босой алкаш и какой-то азиат под солью на излете действия вещества. Дитя юга был почти выпнут из кабинета, судя по всему успев там всех изрядно достать своей общительностью. В руках у него была пачка направлений, но это было слишком скучно. Рука была на перевязи, рожа хотела дружбы. А у бабушки даже под маской очень добрая внешность одуванчика. Меня он почему-то не рассмотрел. А зря.
И он подвалил к бабушке, которая тихо-мирно сидела в очереди после всех процедур с воооот такими глазами, потому что всех событий у нее в жизни "кот покакал - кот поел":
- Мать, сколько тебе лет, мать?! У меня дома в Бишкеке бабушке сто лет! Все будет хорошо, мать - и т.д. еще на полминуты, пока я не оддуплилась.
- До хуя ей лет, отойдите, пожалуйста, - говорю я, а "мать" даже рта не успела открыть. Киргиз хватает бабушку за руку, я отталкиваю руку и ловким движением протираю бабушку взятым с собой спиртовым дезинфицирующим средством. Бабушка вообще после вчерашней поездки, наверное, получила такую дозу спирта, сколько за жизнь не выпила.
- Да ты тварь, - прет на меня дитя местности, где "резко континентальный, засушливый характер климата, несколько сглаживаемый от увеличения облачности и осадков за счёт высокогорного рельефа", - и тянется к бабушке поцеловать. Я пшикаю спиртом ему в глаза и мы получаем небольшой локальный конфликт без национальной, но явно с наркотической почвой.
- Убью, - встаю я и мелко дрожу. А вы потом спрашиваете, откуда у меня давление. Мало мне ужаса от бабушкиного падения - слава богу, без переломов, так тут еще и этот. Сука, мало нам онкологии и разбитой головы, давайте нам вирус. И вообще, какого хуя. Со стены на меня укоризненно смотрели два неплохих плаката о гипертонии. Один объяснял, откуда у меня взялась сердечная недостаточность, второй уверял, что пока я не сдохла, все еще поправимо.
Поскольку слово "убью" я произнесла с громкостью на все десять этажей, в рабочий режим пришел помятый полицейский и из кабинета вышел вооот такой большой травматолог, а также подошел охранник, я поняла, что въебать и тем самым успокоиться не удастся. Неделю до этого у меня болела спина - что-то защемило, и я еле ходила, а тут я потаскала бабушку на рентген и узи, и спину отклинило. Я стояла в коридоре приемного покоя в красных штанах, синих резиновых тапочках и с пульверизатором с дезинфицирующим раствором в одной руке и сумкой в другой. Киргиз стоял в непонятно-агрессивной позе, которая не предвещала мне ничего доброго.
Быстрее всех в немой сцене сориентировался травматолог. Указывая на забинтованную руку моего врага, он сказал:
- У него травма тут, будешь ломать, никто не заметит, -и подмигнул.
- Я свидетель, - он первый начал, - сказал полицейский. Подмигнуть он не мог, потому что глаз был подбит.
- Мужчина, пройдемте, - сказал охранник.
- Ему на анализы, - сказал травматолог.
- Идите вы на хуй, - сказал внук столетней бабушки из Бишкека и пошел на выход.
Дома была стабильность. Дома к нашему возвращению покакал кот.
Как вы думаете, что утром из всей поездки вспомнила бабушка? Правильно, персонажа из заголовка. Вот и стоило мне так нервничать?"
Старики не нужны государству
Душераздирающую историю о многочасовой госпитализации отца в Севрыбу прислала наша подписчица.
Мой папа заболел. В анамнезе – перенесенный в возрасте 2-х лет полиомиелит, парез левой ноги, сахарный диабет 2 типа и инсульт, произошедший чуть больше года назад.
После последнего восстановился настолько, что передвигался по квартире с ходунками, сам кушал, смотрел телевизор, пытался заново освоить компьютер, мог минимально обслуживать себя. Но 29 января 2020 года что-то случилось. Папа вдруг ослаб, руки и ноги перестали слушаться его, пришлось вернуться к использованию памперсов.
Я попыталась связаться с участковым неврологом, чтобы выяснить, не вызвано ли ухудшение состояния моего 69-летнего отца с отменой лекарственного препарата, который он принимал. Это оказалось непросто. Специалисты на вызовы к лежачим пациентам не ходят и консультаций озабоченным родственникам по телефону не дают. Чтобы получить ответ на вопрос, нужно было либо вызвать на дом фельдшера, который передаст вопрос специалисту, либо во время приема пробиться к врачу лично. Я сделала и то, и другое. Сделала вызов и отправилась в поликлинику.
Пока я была там, на дом к папе пришла фельдшер и выписала направление на госпитализацию. Основание – повышенное артериальное давление и подозрение на повторный инсульт. Конечно, мы тут же вызвали скорую. Это произошло в 11-16 30 января.
Оператор колл-центра предупредила, что вызовов много и нам придется подождать. Мы ждали. Хотя не сказать, что долго. Медики по приезду измерили давление и температуру, уровень кислорода и сахара в крови, сделали ЭКГ. Решили госпитализировать. Сахар 10,8 (он только что кушал, поэтому сахар повышен) Температура 38,2. Давление в норме.
Вызываем МЧС. Сами транспортировать отца с третьего этажа в машину скорой помощи ни мы, ни бригада не в силах. Через 20 минут мы уже едем.
В городскую больницу прибываем примерно в 13-00. Папа, заботливо завернутый в голубое покрывало с медвежатами, тепло одетый по поводу 23-градусного мороза, несколько ошарашен. Машины скорой помощи только со стороны выглядят удобными и надежными. На деле даже мне, здоровому человеку, ехать внутри крайне некомфортно. Представляю, что чувствует при транспортировке немолодой, плохо себя чувствующий лежачий пациент.
В городской за нас берутся одновременно невролог, хирург и терапевт. Быстро исключают все самое страшное. И предлагают отправится в инфекционную больницу, поскольку температура держится и отца лихорадит. Из неприятного: перемещение по больнице неходячего пациента – дело сопровождающих. Я старательно толкала каталку с отцом (периодически ко мне присоединялась санитарка), послушно раздевала и одевала его в каждом кабинете. А в рентген-кабинете держала папу в положении «на боку», прикрытая защитным фартуком. И меня не спросили, нет ли противопоказаний для этого, например, беременности.
Для нас вызывали очередную скорую. Ждем. Напомню, мой отец диабетик. Кормить таких пациентов необходимо регулярно, чтобы сахар в крови не скакнул вверх. С собой захватили только хлебцы, ими и кормим. Мама тоже сорвалась с работы, но ей нужно вернуться до конца рабочего дня. Скорой нет уже часа полтора.
Иду в регистратуру, чтобы напомнить о нас. Мне отвечают: «Мы-то вызвали, но вы звоните сами, это обычно ускоряет дело!». Звоню. Время 16-32. Мне объясняют, что перевозка пациента из одной больницы в другую – плановая. Ждите, приедут. Прошу поторопиться ссылаясь на то, что человек немолод, что его нужно покормить, да и от лежания на неудобной каталке без подушки папа стал чувствовать себя хуже. Температура держится, его лихорадит. На отца надели маску. Мы находимся в боксированной палате приемного покоя.
В 16-57 звоню на «горячую линию» Фонда ОМС. Меня трижды переключают с одного оператора на другого. И вот что странно – чем удаленнее от меня оператор, тем он вежливее. Специалист из Мурманска повышает голос, сообщая, что 2 часа – это норма для данного случая и машину для нас взять негде.
Пока мы общаемся, приезжает бригада. Снова 2 девушки. Кто-то из работников «Скорой помощи» сказал мне, что в Мурманске нет мужских бригад. И таскать больных приходится женщинам.
Приехали в инфекционную больницу примерно в 17-20. Уже нечищенный от снега пандус натолкнул на мысль, что маломобильным пациентам здесь не очень рады. Отца перекладывают на кушетку. Я переживаю, боясь, что мы его не поднимем. Каталок и лифта в больнице нет.
Врач осматривает папу. Ничего не находит. При мне заглядывает ему в горло, подсвечивая себе своим мобильным телефоном и не надев перчатки. Это в инфекционке-то! Температура 37,4, озноб, слабость. Врач предполагает, что это почки. Говорит, что анализ мочи не очень хороший. Отправляет в нефрологию больницы «Севрыба». Вызывают следующую бригаду для перевозки. Наученная предыдущим опытом, минут через 10 набираю «103». Время 18-32. В это же время приезжает бригада. Отпускаю маму на работу.
Переложить папу на каталку непросто – она выше сантиметров на 30, вес отца 82 килограмма. В бригаде 2 девушки. Помог водитель. Около 19-00 прибываем в «Севрыбу».
Каталку с папой ставят у стены в коридоре, я иду оформляться. Специально подхожу к дежурному доктору, прошу осмотреть отца как можно скорее. Кажется, меня услышали.
Вспоминаю нашу прошлую госпитализацию в июне: переезд из городской в «Севрыбу», 7-часовое ожидание, споры с врачами. Предполагаю, что и сегодня быстро и просто не будет. Время пересменки. Перед нами 2 пациента. Жду. Кормлю папу хлебцами. Созваниваюсь с родственниками. Судорожно соображаю, как буду транспортировать отца домой, если нам откажут. Стоимость «социального такси», в котором от социального только название – от 2500 рублей. Другой альтернативы нет. Или я о ней не знаю.
После 20-30 ко мне выходит доктор, только что заступивший на смену. Радостно сообщает, что у папы банальное ОРВИ и мы едем домой лечиться. Я возмущена – как можно поставить диагноз пациенту, которого никто в данном лечебном учреждении не осматривал! Да что там осматривал, температуру никто не померил! Выяснилось, что диагноз поставлен на основании предыдущих осмотров. И в заключении из инфекционки черным по белому доктором приемного покоя написано, что у отца «красное горло». В подтверждении своих слов врач достает из кармана резиновую перчатку, наматывает ее на палец, просит пациента открыть рот, придерживает нижнюю челюсть пальцем и радостно сообщает, что горло действительно красное и это ОРВИ. А значит - домой. «А то он мне тут всех пациентов перезаражает!».
С диагнозом я не согласна. А слабость откуда? И почему горло стало красным только сейчас, а все предыдущие осмотры этого не показали? Возможно потому, что мы уже трижды таскали по морозу ослабленного человека, который с июня месяца не покидал стен своей квартиры! И что странно – врач инфекционной больницы четко проговорила, что все хорошо, а написала обратное! Я прошу о госпитализации. Я не знаю, что мне делать и чего ждать. Я прошу разобраться!
Доктор немолод. И, как мне показалось, очень держится за свое место. Мне его жалко. А ему моего отца – нет. Он подвластен системе. Лежачий человек 69 лет от роду с непонятным диагнозом больнице не нужен!
Я плачу. Мне страшно и я устала. Но я молода и относительно здорова. А мой отец, лежащий на каталке в коридоре больницы и укрытый голубым покрывалом с медвежатами – нет. Я знаю, что если я привезу его домой, то максимум, чего добьюсь – прихода фельдшера и очередных отписок. Я знаю, о чем говорю. Ему таким образом инвалидность оформляют уже второй год. Приходят, делают анализы, забирают выписки из стационаров, теряют их и снова приходят. И консультаций по телефону не дают.
Доктор пригласил для консультации еще одного врача, на сей раз женщину. Изучив бумаги (а опять не пациента), она повторила свой вердикт: причин для госпитализации нет. Давление в норме, температуры нет. Вот тут-то и выяснилось, что никто нам ничего не мерил – ни давление, ни температуру. К нам вообще не подходили. Только через стойку регистрации забрали документы для оформления.
Принесли градусник. 37,7. Опять ушли совещаться. Через 10 минут сообщили, что отца кладут в терапию для дообследования. Я снова плачу.
В палате на 12 этаже 5 человек, папа 6-ой. Это странно при диагнозе ОРВИ и опасности «всех перезаражать». Бойкая санитарка помогает мне провести все гигиенические процедуры, приносит воду. Кормлю папу. Раскладываю вещи так, чтобы он мог дотянуться. Хотя понимаю, что зря, он и руки поднять не может, но вдруг!
Больницу покидаю в 22-17. В свежеотремонтированном холле встречаю девушек со «Скорой», которые транспортировали нас из городской в инфекционку. Они удивлены. Не знаю, чему именно, но вопрос «Вас госпитализировали?» прозвучал с искренним недоумением.
Я еду в полупустом троллейбусе по красиво освещенному главному проспекту города. Я плачу. В троллейбусе слезы хотя бы не замерзают на щеках. Мама плачет в трубку на другом конце города. У нас общая причина для слез. Мой папа заболел.
Вся эта история произошла с нами 30 января. На следующий день мама пришла проведать отца. Он все так же слаб. На тумбочке рядом с кроватью стоит склянка с таблетками с надписью «УТРО». Почему не проследили, выпил ли пациент лекарство? «А он что, сам не может?»
Я не хочу никого обвинять. Я не жалуюсь. Я хочу получить ответы на несколько вопросов.
Первый – существуют ли нормы времени при оформлении в больницу после вызова «Скорой помощи»? Где эти нормы прописаны и кто контролирует их действие? Куда экстренно обращаться, если нормы не выполняются без объективных причин?
Второй – существует ли бесплатная или более доступная альтернатива «социальной перевозке маломобильных граждан»? Как доставить лежачего пациента из стационара домой, не потратив на это львиную долю пенсии? Ведь чаще всего клиенты «социального такси» - именно пенсионеры. Стоит эта услуга, напомню, от 2500 рублей. Зависит от веса пациента, этажности и расстояния от больницы до дома.
Ну и третий – возможно ли все осмотры маломобильных пациентов проводить в одном месте, не подвергая нездоровых людей дополнительному стрессу и нагрузке?
P.S. не мое, в группе в контакте девушка выложила этот пост, хочу сказать, что у меня папа так же перенесший инсульт лежал дома ходить не мог, скорую вызывали часто, с каждым разом ехали все дольше и дольше, потом я узнала что адреса записывают ,так сказать делают пометку. Умер в этой больнице.
Как пропадают люди
Заехали в выходные в пиццерию. Присели за столик. Рядом стоит пожилой мужчина. Одет в рубашку, спортивные штаны, на ногах - кожаные тапки. С ним разговаривает официант, спрашивает, вы откуда к нам пришли, почему так легко одеты? На улице под вечер было градусов -16. Мужчина официанту ответить ничего не смог. То сядет, то встанет, крутит в руках старый кнопочный телефон с зарядным. Официант все пытается выяснить, откуда он пришел. В итоге, взял его телефон, нашел какой-то номер, позвонил. Через пол часа, вбегает в пиццерию женщина, под пуховиком у которой одет медицинский халат. Подходит к мужичку, протягивает ему куртку и говорит, пойдемте. Он поднимает глаза и спрашивает, а вы кто? В ответ она говорит, что его медсестра. Одела его и повела в больницу. Как оказалось, дедок вышел в холл больницы, потом на улицу и побрел куда глаза глядят. Вот именно так, наверное, пропадают люди.
Поиграем в бизнесменов?
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
В больнице
Был сегодня в больнице, туда привезли на социальном такси пожилых людей на колясках (прям совсем старых). Когда завозили их в больницу одна старушка которая пришла в больницу на своих двоих выдала:
" Им уже умирать пора, а они катаются".