Мой дед
Мой дед, Андрей Андреевич. Прошёл всю войну. Во время войны познакомился с моей бабушкой,которая в своё время добавила себе год,чтобы попасть на фронт.
Мой дед, Андрей Андреевич. Прошёл всю войну. Во время войны познакомился с моей бабушкой,которая в своё время добавила себе год,чтобы попасть на фронт.
26 июня 1945 года в Москве на Красной Площади состоялся парад. Это был непросто парад, это был парад Победы, который венчал нашу великую Победу над фашистской Германией и ее союзниками по грабежу и разбою на европейском континенте.
Мне посчастливилось быть участником этого исторического события. Утро в этот день выдалось неприветливым. Над Москвой повис туман, моросил мелкий летний дождь. На Красной Площади выстроились части и подразделения, прибывшие со всех фронтов во главе с прославленными маршалами и генералами, которые возглавляли свои героические полки.
На дальних подступах к Красной площади размещались механизированные части и артиллерия. Парадом командовал маршал Рокоссовский, а принимал парад маршал Г.К.Жуков. Вот из Спасских ворот Кремля на своем красавце-скакуне выезжает маршал Жуков, а ему навстречу галопом приближается маршал Рокоссовский. По всему строю передает рапорт, раздается раскатистое «Ура!» по всей округе.
На этот парад были приглашены многочисленные зарубежные гости, и мероприятие это имело широкий международный резонанс. По примеру этого парада Союзное командование на Западе решило сделать парад Союзных наций в одной из европейских стран.
Для этого была выбрана столица Норвегии Осло. Разумеется, без участия Советского Союза, внесшего решающий вклад в разгром гитлеровской Германии, это было сделать невозможно.
И вот в Москву было направлено приглашение прислать представительную военную делегацию на этот парад. Правительство Советского Союза назначило делегацию в составе Начальника Штаба и заместителя Главкома ВС маршала авиации Федора Яковлевича Фалалеева и Командующего 14-й Армией, освобождавшей Северную Норвегию, генерал-лейтенанта В.И.Щербакова. Мне было предписано сопровождать эту делегацию от Генерального Штаба и в качестве переводчика.
2 июля 1945 года за мной приехал адъютант маршала Фалалеева капитан Наседкин, и мы прибыли на Центральный аэродром Москвы. Через несколько часов, сделав короткую. транзитную остановку в Стокгольме, где нас приветствовал командующий ВВС Швеции генерал-лейтенант Норденшельд, мы приземлились на аэродроме Форнебю в Осло.
Пилотировали самолет военные летчики — личные пилоты маршала. Аэродром Форнебю был недостаточно велик по нашим масштабам. Самолет остановился на аэродроме так близко от ограничивающей посадочную площадку скалы, что всем нам, пассажирам, стало немножко жутко, когда мы вышли из самолета,и буквально в нескольких метрах от него увидели огромную гранитную скалу.
На аэродроме нас встречал Главком ВВС Норвегии прославленный полярный летчик Риссе Ларсон и другие официальные лица. Оттуда нас привезли в одну из лучших по тому времени гостиниц на улице Иоганнеагатан недалеко от Королевского дворца. Поскольку Норвегия была оккупирована немецкими фашистами с 1940 по 1945 г.г., во всем видны были следы войны и оккупационного режима. Разумеется, особенного комфорта в гостинице и городе ожидать не приходилось. Однако, элементарные удобства, конечно, были.
На второй день нашего пребывания в Осло за нами приехала машина, и мы направились в Королевский дворец. Дворец, его внутреннее убранство, в том числе и королевская гвардия и слуги, производили довольно грустное впечатление. Сам кабинет Короля Хокона был завален огромным количеством каких-то бумаг, книг, разного рода папок с документами, словом, на всем были следы недавнего возвращения Короля из длительной эмиграции в Англии.
Мы поднялись на третий этаж, где Король Хокон встретил нас у самого лифта и провел в свой кабинет. Беседа была достаточно короткой и представляла собой лишь взаимные приветствия. После этого мы направились вниз на площадь перед Королевским дворцом, где уже были выстроены войска, которые должны были проходить парадным строем перед Королем и союзным командованием, прибывшим на этот торжественный церемониал Король должен был выступить с короткой речью.
В той части, где он должен был сказать несколько слово подразделении Красной Армии, он обратился к маршалу Фалалееву с тем, чтобы ознакомить его с текстом. Когда я перевел этот текст, маршал Фалалеев попросил меня обратить внимание Короля Хокона на то, что он неправильно представил наше подразделение, которое должно было проходить в парадном марше.
В тексте Короля было указано, что «сейчас перед вами пройдет батальон героической Красной Армии, армии, которая одержала великую победу и освободила Европу от фашистского ига». Тогда маршал Фалалеев попросил меня перевести текст речи и напомнить Королю, что здесь пройдет маршем не подразделение Красной Армии, а батальон из числа военнопленных, наскоро сформированный из лиц, которые волею судьбы оказались в германском плену и переодетые в английскую форму никак не представляют собой ту Красную Армию, которая одержала великую победу и проходила по Красной площади и как армия-победительница бросала штандарты поверженной армии фашистского рейха.
Король Хокон был несколько смущен и охотно согласился исправить текст своей речи в соответствии с замечанием маршала. Присутствующие восторженно встречали марш нашего подразделения, которое браво прошагало перед нами под звуки знаменитой песни «Катюша».
Вечером в этот же день в Королевском оперном театре было проведено торжественное собрание. Когда мы вошли в зал, в котором находилось около тысячи человек, за столом президиума уже сидели делегации союзных держав: генерал Бредли (США), маршал Харрис (Англия) и генерал Делатрде Тасиньи (Франция). Наша делегация была восторженно встречена.
Весь зал стоя приветствовал нас и скандировал: «Русланд Сталин! Русланд Сталин! Русланд Сталин!». Союзные представители чувствовали себя несколько неуютно. Когда мы заняли свои места за столом, на трибуну поднялась пожилая женщина с огромным букетом, встала перед маршалом Фалалеевым на колени, затем обняла и расцеловала его.
Зал продолжал скандировать: «Русланд Сталин! Русланд Сталин!». Кто-то из делегаций союзников покинул зал. Народы Европы хорошо знали цену нашей победы, они отлично понимал, кто сокрушил фашистскую орду. В этот же вечер маршалу Фалалееву и генералу Щербакову были вручены высшие военные ордена Норвегии — ордена Святого Улофа.
На второй день мы выехали из Осло, чтобы посетить некоторые лагеря, где размещались наши военнопленные. В одном из лагерей при обходе строя, маршал Фалалеев задержался и стал внимательно разглядывать одного из бойцов. Несколько секунд они смотрели друг на друга, затем крепко обнялись, у обоих на глазах были слезы.
Тот боец был изможденный, сильно облысевший, в английской военной форме. А перед ним стоял красивый стройный человек в форме маршала с множеством орденов и медалей. Оказывается, этот боец -бывший начальник штаба того соединения, которым Федор Яковлевич Фалалеев командовал на фронте. Тогда они оба были в звании полковников.
После того, как мы отошли от строя, маршал, обращаясь к нам, сказал: «Вот он сейчас пленный, я знаю как он попал в плен, будучи в безнадежном положении, находясь без сознания. Он до конца был верен присяге. А теперь я хоть и маршал, заместитель главкома ВВС, но ничем не смогу ему помочь. Хотя я доподлинно знаю, что он честно выполнил свой долг солдата Красной Армии». И вновь прослезился, и мы все видели и переживал вместе с ним это его тяжелое состояние.
Однако, никто в то время был не в силах помочь этому бывшему полковнику и многим другим пленным, которые также отважно выполняли свой воинский долг на различных участках советско-германского фронта.
В этот же день вечером Король Хокон устроил торжественный прием в своем дворце. За ужином он обратился к маршалу Фалалееву и спросил, что бы он хотел увезти из Норвегии в качестве подарка от Короля и норвежского народа. Маршал тихо спросил: «как бы дипломатично ответить на этот вопрос?».
Я посоветовал маршалу попросить пару щенят из королевской псарни, так как Король славился своей королевской охотой, а Федор Яковлевич был также охотником. Тогда маршал встал и сказал: «Я хотел бы увезти из Норвегии кусок норвежского гранита, который так ярко символизирует твердость норвежского народа в борьбе с фашизмом, когда бойцы норвежского сопротивления отважно сражались с германским нашествием».
Перед отлетом из Осло, когда мы были уже в самолете, мы видели как по аэродрому катили огромную глыбу норвежского гранита с какими-то надписями на ней и погрузили ее в самолет.
В ноябре 1941 года я был вынужден покинуть страну, т. к. полиция блокировала мою квартиру и осуществляла круглосуточную демонстративную слежку. Советский Посол А.М.Коллонтай, вручив мне дипломатический паспорт и дипкурьерский лист ночью на своей машине доставила меня на аэродром «Бромма», откуда через линию фронта я с дипломатическим багажом, где были все отснятые к тому времени материалы «К», на английском самолете был доставлен в Англию.
10 ноября 1941 года мы прибыли в шотландский город Глазго, откуда караван судов должен был двинуться в путь, На рейде мы увидели множество различных кораблей. Вечером порт, а равно и весь город, были погружены в полную темноту, в связи с тем, что в это время Англия все еще подвергалась интенсивным налетам немецкой авиации.
На судне под названием «Стелла Полярис» - это было флагманское судно в составе каравана, нас очень дружелюбно встретили представители Королевских Воздушных Сил (РАФ) Англии половник Халиэр и майор Гудвин. Устроили нас в каюту с достаточным комфортом, который только возможен в этих практически фронтовых условиях. Теперь начались томительные дни ожидания начала движения каравана, что диктовалось как погодными условиями, так и боевой обстановкой на этот театре военных действий.
Многочисленные подводные лодки фашистской Германии, которые начали действовать в Северном море для того, чтобы блокировать пути союзных кораблей, доставляющих в северные порты СССР различного рода оборудование и вооружение. Кроме того, базы немецких Люфтваффе, которые дислоцировались на севере Норвегии, контролировали проход судов союзных стран в северные порты Советского Союза.
Наконец, 24 ноября караван в несколько десятков судов двинулся в направлении Исландии. В порт Рейкьявик мы прибыли через несколько дней, где к нам должно было присоединиться еще около 20 судов.
Оттуда наш караван двинулся в долгий, чреватый многими опасностями путь до Архангельска, где нас ожидал и шторм Северного, Белого и Баренцева Морей, а также фашистские подводные и надводные корабли, и соединения Люфтваффе, расположенные на нескольких базах Северной Норвегии.
Но разыгравшийся в Баренцевом море жесточайший шторм и глубокая полярная ночь оказались нашими хорошими союзниками , так как они не только затрудняли, но делали невозможным какие-либо военные акции немецко-фашистских боевых кораблей и авиации.
Правда, на всех кораблях нашего каравана были созданы боевые расчеты, которые постоянно, сменяя друг друга, ежесуточно дежурили на палубах своих кораблей. На нашем судне штормом повредило крепления на палубах Харрикейнов, в трюме сорвался с крепления один из танков, что привело в отчаяние английского капитана.
Вскоре караван втянулся в пределы наших территориальных вод, это как-то прибавило всем настроения, хотя военные сводки с фронтов, которые нам постоянно приносил радист-англичанин,не радовали, в самом разгаре была битва под Москвой.
Находящийся на борту американский корреспондент газеты «Геральд Трибюн» Нигли Фарсон, побывавший в России еще до революции, предсказывал, что скоро русский генерал-мороз покажет немца, что такое воевать в России в зимних условиях, и как специально, буквально через день — 5 декабря — началось наступление наших войск под Москвой.
Вот тут уж на корабле наступил настоящий праздник. Английский капитан накрыл праздничный стол, появились виски и джин, и вся команда английских матросов и офицеров ликовала и радовалась вместе с нами успехам Красной Армии. Сводки о боевых действиях английский радист приносил почти каждый час, появилась примитивно сделанная карта нашей Родины, где отмечались города и деревни, отвоеванные у немецких фашистов воинами наших вооруженных сил.
А между тем, наше путешествие продолжалось уже в советских территориальных водах, но, тем не менее, опасность для каравана все еще не миновала, поскольку все еще не исключались атаки со стороны немецкой авиации, равно как и действия подводных лодок и надводных кораблей.
Капитан корабля и вся его команда по-прежнему на высоком профессиональном уровне продолжали нести свою вахту на корабле. Корабельный радист продолжал почти каждый час приносить сводки советско-германского фронта, и особенно радостно встречались новости об успешных операция частей Красной Армии под Москвой. Все это прибавляло оптимизма команде судна и настраивало ее на боевой лад.
Тревоги обычно следовали одна за другой по установленному прежде порядку. Стояла полярная ночь, сильный шторм не прекращался. До Архангельска, конечной цели нашего каравана, оставалось чуть меньше двух суток. Вдруг на корабле объявили тревогу, все выскочили на палубу, кто еще способен был двигаться, не будучи подвержен морской болезни.
Я оказался на палубе, майор Гудвин, ка обычно, рядом со мной. Вдруг он начал меня трясти и говорить: «Видишь, вдали огонек». Да, справа по борту действительно стремительно приближался какой-то светящийся предмет и это был уже не огонек, а целый прожектор. Ну, думаю: «Немецкий Люфтваффе, сейчас бомба — и конец нашему путешествию». Вот он все ближе и ближе, и, казалось, вот уже скоро все смешается в бурных волнах Северного Ледовитого океана.
Самолет уже сосем рядом, но почему же он не ведет огня, молчит и наш палубный зенитный пулемет. Самолет облетает нас с правого борта. Но в кромешной темноте нельзя рассмотреть его опознавательные знаки. Обойдя наш корабль, он появился вновь с другого борта, и включенный на нашем корабле прожектор осветил его, и мы увидели на крыльях Красные Звезды нашего советского самолета.
Каким же громом раздалось в этом бушующем океане многоголосое «Ура!» в русском и английском звучании. Облетев весь караван, самолет удалился, видимо на свою базу, под веселый и громкий крик английских моряков во главе с его отважным и всегда несколько суровым капитаном. Не прошло и нескольких часов, как вдали на горизонте в темноте снова показался мощный прожектор.
Нам навстречу шел надводный корабль. Вновь боевая тревога. Капитан вызвал своего радиста и спросил нет ли радиосвязи с русскими, тот ответил отрицательно. Что же это за корабль? Опять, возможно, встреча с фашистскими морскими охотниками. И, поскольку мы были флагманским кораблем, нам самым первым было суждено или погибнуть или ощутить радость встречи с дружеским судном.
И вот корабли стремительно сблизились, прожекторы осветили друг друга, капитан посмотрел бинокль и вдруг произнес громко на всю палубу: «Айсбрейкер Сталин» - ледокол «Сталин». Я стал пристально всматриваться в темноту и попросил майора Гудвина одолжить бинокль. Капитан любезно предоставил мне свой бинокль, и я четко увидел крупными буквами на носу судна было написано «Ледокол Сталин».
Вот тут нашей радости казалось не было предела, поднялся невообразимый шум. Вся команда англичан (матросов и офицеров), сопровождавших технику, выскочила на палубу. Кто-то запустил ракету, кто-то произвел несколько выстрелов в воздух. С борта ледокола в рупор стали раздаваться голоса. Потом установилась четкая связь, и через несколько минут у нас на корабле уже был молодой советский морской офицер, который в качестве лоцмана должен был проводить нас до Архангельска.
Это было настоящее боевое, солдатское братство, которое успешно продолжалось на суше, море и в воздухе долгих четыре года, и закончилось после полного разгрома фашистской Германии, апофеозом которой была встреча на Эльбе и подписание акта капитуляции в поверженном союзными войсками Берлине. Это был первый караван, который не имел никакого боевого охранения, пришел в Архангельск без существенных потерь.
Здесь нас встретил Герой Советского Союза генерал Мазурук. Английские моряки и офицеры были размещены гостинице, а мы на поезде продолжили наше путешествие до Москвы.
На этом моя миссия в Стокгольме закончилась. 30 декабря 1941 года я прибыл в Москву и привез с собой все полученные мною от «К» документы, которые подверглись потом дополнительной проработке квалифицированными переводчиками в нашем Центральном аппарате.
За эту операцию несколько позднее в 1943 году я был награжден орденом Отечественной войны 1-ой степени. Другие старшие и высшие начальники были награждены более высокими наградами. Я был в то время лишь старшим лейтенантом. Надо отметить, что никто никогда не вспоминал об истории «К», как будто ее никогда и не было. И лишь сравнительно недавно по инициативе т.т. Сироткина Михаила Васильевича и Бочкова Евгения Семеновича, она получила какое-то признание.
А кто был действительным исполнителем этой, в своем роде уникальной операции, до сих пор никто не знал. Всего за время работы с агентом «К» было получено около 6000 документов, представлявших большую ценность для Советского Военного Командования. Эти документы отражали динамику военных действий на советско-германском фронте в первый период Великой Отечественной войны от Баренцева до Черного морей.
При этом, освещались действия всех родов войск: сухопутных, военно-морских сил и военно-воздушного флота, а также в той или иной форме вскрывались планы и намерения военного командования германских вооруженных сил. На всех германских документах обычно стоял гриф: СЕКРЕТНО. ОСОБОЙ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВАЖНОСТИ (Гехайм штатзахе), а на других: СЕКРЕТНО. ОСОБОЙ ВОЕННОЙ ВАЖНОСТИ (Гехайм командозахе) и, кроме того, под этим грифом стояло: «передавать только через офицера». Такова была важность этих документов. В Ставке Верховного Командования Красной Армии велась отдельная карта по данным «К».
В одной из книг, выпущенных в Швеции после войны о деятельности иностранных разведчиков в ходе Второй мировой войны, среди самых опасных разведчиков называется моя фамилия.
И так, наконец, решение было принято. На встречу должен был пойти я. Место встречи было обозначено в письме и оказалось не совсем удачным: в центре города, на одном из самых оживленных перекрестков города и поблизости от нашего Посольства. Придя на место встречи, я как-то интуитивно, быстро опознал автора письма.
Выглядел он очень просто, на нем был довольно поношенный, типичный для шведа серый костюм, без галстука и головного убора. Он был похож скорее на простого рабочего, чем на чиновника. Возраст определялся 25-26 годами, что подтверждало правдивость его письма, где он писал о своей солдатской службе в финскую войну. Едва я произнес несколько приветственных слов по-шведски, как он понял, что я представляю советское Посольство и как-то взволнованно, с чувством внутреннего удовлетворения, стал рассказывать о цели своего письма.
Назвав свою фамилию, он сообщил, что вместе со своим братом во время финской войны, где оказавшись на фронте в составе шведского добровольческого корпуса, они симпатизировали русским и делали все, чтобы не причинить какого-либо вреда советским самолетам, когда вели по ним огонь из зенитных орудий. На мой вопрос, чем он занимается в настоящее время, он сказал, что работает курьером в Генеральном Штабе Швеции, откуда развозит секретные пакеты по различным правительственным инстанциям, а в этих пакетах документы на немецком языке, которые, как он слышал от офицеров штаба, могут представлять большой интерес для русских.
Поскольку первое впечатление от короткой беседы с ним было благоприятным, я проникся к нему определенным доверием и предложил встретиться наследующий день в более укромном месте, где можно было бы провести более длительную беседу, не привлекая внимания посторонних лиц. Я предложил ему приехать на прогулку на велосипеде (этот транспорт непременная принадлежность каждого жителя Скандинавии) в пригородный лесок, где можно спокойно под видом отдыха, после рабочего дня, приятно провести время в летние вечерние часы.
На следующий день я на велосипеде прибыл на условленное место, где он был в точно определенное время. На этой встрече (теперь для удобства будем называть его «К») подробно рассказал мне свою биографию, а также более точно и подробно свое служебное положение, которое оказалось более интересным и привлекательным, чем это казалось после первой встречи.
Дело в том, что он работал курьером (или по-нашему говоря фельдъегерем ДЕШИФРОВАЛЬНОГО отдела шведского генерального штаба). Шведский Генеральный Штаб и контрразведовательные органы ,накануне Второй мировой войны сумели завербовать сотрудника германского Посольства, который являлся начальником шифровального отдела и таким образом они получили доступ ко всей правительственной переписке германского Посольства в Швеции. , в том числе к оперативным сводкам с фронтов и директивам Верховного Командования фронтом.
Все перехваченные документы в этом отделе обрабатывались, группировались и направлялись, как совершенно секретная корреспонденция, в самые высокие правительственные инстанции. Развозил же эти пакеты во все высокие инстанции «К» в одиночестве на своем велосипеде в большом темно-коричневом портфеле. Он сообщил мне, что пакеты опечатаны одной сургучной печатью, что они не прошиваются и не имеют никаких надписей от руки. Все адреса пропечатаны на машинке.
Я поставил перед ним вопрос: не мог бы я ознакомиться с теми пакетами, которые он развозит. Он согласился это сделать. Затем я попросил его к очередной встрече привезти слепок с печати, которая ставится на конвертах.
Никаких вопросов о вознаграждении не ставилось с его стороны. Казалось, что он не искал в этом никаких материальных выгод и совсем не выглядел дельцом, торгующим государственными секретами. О ходе всей этой операции, динамике ее развития, мы подробно информировали Центр, который дал свое согласие на дальнейшую разработку.
Теперь возник не менее сложный вопрос: каким образом следует перлюстрировать эти пакеты, т. е. вскрыть их, сфотографировать содержащиеся в них документы и при этом не оставить никаких следов. Прежде всего, надо было найти помещение, где эту операцию можно было производить, а также приобрести необходимое оборудование и инструмент, изготовить печать и т. д.
На этой же встрече я попросил «К» подобрать в городе небольшое помещение, где бы можно было ознакомиться с его пакетами. При этом я строго предупредил его о том, чтобы он ни при каких обстоятельствах не ставил никого в известность о наших связях, даже родного брата Эдгара. По результатам и этой встречи мною был сделан подробный доклад военному атташе.
Затем в Центр был направлен запрос о высылке нам по телеграфу подробного рецепта, как следует изготовить печать (кроме телеграфа никакой другой связи с Центром не было, поскольку Швеция была блокирована со всех сторон германскими войсками).
Разумеется, если бы была прямая связь с Москвой, все бы было значительно проще. Можно было бы запросить прислать специалиста по этим вопросам, а тут пришлось все делать своими силами.
Через несколько дней «К» условным сигналом сообщил мне, что помещение для работы подобрано и надо выйти на условленное место встречи, как ранее договаривались. На эту встречу он принес мне слепок печати и передал адрес конспиративной квартиры, где уже можно было приступать к практической работе. Квартира располагалась в достаточно респектабельном районе, вблизи не было никаких правительственных учреждений или охраняемых объектов.
Это была небольшая однокомнатная квартирка, которых достаточно много сдается частными домовладельцами. Вход в квартиру был со двора. Окна квартиры выходили на улицу, что обеспечивало хороший обзор. Следует отметить, что на всю эту работу по обработке источника «К» ушло около двух недель, в течение которых было проведено шесть встреч. Обстановка на фронте требовала предельных сроков. Ждать было нельзя.
Однако, надо учитывать, что все эти встречи проводились в условиях активной работы шведской контрразведки и поэтому требовалась большая осторожность и изобретательность, чтобы не раскрыть источника. Кроме того, мы еще точно не знали что же находилось в развозимых им пакетах. А стоит ли рисковать, если там окажутся материалы, не представляющие интереса для нашего Командования?
Между тем, Центр требовал от нас ежедневной информации о группировке германских войск на нашем фронте, а также возможных планах и намерениях германского командования и политике шведских правящих кругов в части их активного сотрудничества с фашистской Германией.
Итак, фотоаппаратура была закуплена, печати изготовлены в нескольких экземплярах. Теперь предстояла практическая работа. Кстати, в этой области я получил достаточно хорошую подготовку, обучаясь в спецшколе ГРУ перед командировкой в США, где потом приобрел достаточную практику по фотографированию документов, что существенно облегчало предстоящую работу с документами «К».
Где-то в первую же неделю июля, в условленное время, я с портфелем аппаратуры прибыл на конспиративную квартиру. Сделав условный стук в дверь, «К» открыл мне. У окна помещался столик. Отодвинув его подальше вглубь комнаты, я принялся за настройку аппаратуры. Необходимо было закрепить аппарат на штативе, расположить его на определенную высоту, по специальной таблице поставить нужную линзу (тогда ведь аппаратура для фотографирования документов была довольно примитивной), затем стал рассматривать привезенные им пакеты, которых было пять или шесть, со следующими адресами: Премьер Министру, канцелярию Короля Густава 5, Начальнику Генерального Штаба, Министру иностранных дел и Главкому сухопутных войск генералу Юнгу. Все пакеты имели гриф: СОВ. СЕКРЕТНО.
Вскрыв первый пакет и сфотографировав все вложенные документы, стал опечатывать его сургучом, который «К» привез с собой. Когда приложил изготовленную мной печать, она развалилась пополам. К счастью, у меня были с собой две запасные печати. Также быстро вскрыл и обработал остальные пакеты.
Пленка вся закончилась, оставался еще один не вскрытый пакет. Я не стал перезаряжать аппарат и решил ограничиться первым, как бы пробным сеансом, к тому же не был полностью уверен как и что получится после проявления и в том, имеет ли весь отснятый материал для нас какую-либо ценность. На месте же фотографирования, разумеется, для прочтения материала совершенно не было времени. После завершения фотографирования, собрав всю аппаратуру, я спокойно покинул квартиру.
Вся операция заняла примерно 12-15 минут. После этого «К» отправился по своему обычному маршруту развозить пакеты по указанным адресам. Поколесив изрядно по городу и убедившись, что слежки никакой нет, я направился в Посольство, где оставил отснятую пленку для проявления и вернулся в свою контору.
Вечером снова заехал в Посольство, где нашел уже проявленную и высушенную пленку. Работа оказалась вполне удачной. Через специальную увеличительную лупу (нечто вроде микроскопа одним глазом), просмотрел отснятый материал. Оказалось, что основные документы являлись сводками германского командования о действиях фашистских войск на нашем фронте, что представляло необыкновенную ценность для нашего военного руководства в особенности на первом этапе войны.
Потому, очевидно, не случайно, что через пару недель, как мы направляли такие сводки в Центр, на базе полученных нами от «К» материалов, из Центра пришло указание: «Впредь такие сводки направлять прямо и непосредственно в СТАВКУ ВЕРХОВНОГО КОМАНДОВАНИЯ КРАСНОЙ АРМИИ».
Так продолжалось примерно в течение всего июля и августа 1941 года, когда я почти ежедневно приезжал на эту конспиративную квартиру фотографировал привозимые агентом «К» документы. Каждый раз привозил по две отснятые пленки, а порой приходилось отснять 100 и более кадров. Разумеется, такие, почти ежедневные встречи на квартире, были достаточно рискованными, что могло привести к серьезным последствиям, однако, интересы фронта требовали от нас смелой и, порой, безрассудно дерзкой работы.
Нельзя сбрасывать со счетов и том элемент, что мы все-таки твердо верили в несокрушимую мощь Красной Армии и думали, что война будет короткой и мы одержим победу над немецким фашизмом без затяжной войны. Однако, впереди была долгая и жестокая борьба.
Тем не менее, уже с первых дней работы с агентом «К» у меня была мысль научить самого «К» работе с фотоаппаратом по фотографированию всех документов им самим. После некоторых усилий удалось, и вполне успешно, перейти на этот метод. После фотографирования документов «К» не проявленные пленки вкладывал в пакетик и вкладывал их затем в «почтовый ящик» («дубок») в специально подобранных для эти целей местах: в пригородных рощах и лесных массивах города Стокгольма.
Изъятие материалов из этих «почтовых ящиков» осуществлял я сам, а иногда это делала моя жена, которая обычно отправлялась на прогулку в лес со своей собакой и там изымала вложенную агентом «К» почту. После этого пленка проявлялась, просушивалась, а вечером, приходя в Посольство, как уже сказано выше, я прочитывал через лупу каждый кадр такой фотопленки и переводил с немецкого на русский язык содержание документов.
Тут же, работая до глубокой ночи, полковник Никитушев со своими помощниками обрабатывал эти материалы, превращая и в сводку германской группировки на нашем фронте. Такая сводка регулярно направлялась в СТАВКУ СОВЕТСКОГО ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО, где отдельно велась специальная карта по данным, полученным от агента «К».
Не могу не отметить, что я хорошо владел английскими шведским языками, а немецкий язык знал весьма посредственно и тем не менее, на меня была возложена эта очень нелегкая работа, так как во всем нашем аппарате не было ни одного офицера, кто бы владел немецким языком. Мне пришлось срочно нанять опытного немецкого преподавателя и каждый день по утрам в течение двух часов стал упорно изучать немецкий язык.
Достаточно быстро мне удалось освоить перевод оперативных сводок германского командования с фронтов и директив высшего немецкого военного руководства своим фронтам. Как сейчас отлично помню, среди других документов, была такая директива, подписанная самим Гитлером, которая адресовалась командующему немецкой группой «НОРД».
В этой директиве в категорической форме указывалось: «… при взятии Ленинграда не должны принимать участие какие-либо подразделения или части финской армии. Ленинград должен быть взят ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ТОЛЬКО НЕМЕЦКИМИ ДИВИЗИЯМИ».
Вспоминается также телеграмма следующего содержания: «… из Англии направляется военная делегация во главе с маршалом авиации Теддером, в составе делегации находится наш агент № 18». Таких телеграмм о германской агентурной сети было несколько с различных театров и всегда агенты обозначались только номерами, никаких кличек и псевдонимов никогда не употреблялось.
Среди документов попадалась переписка наших военных кораблей на Северном Флоте. Эта шифрованная переписка читалась немцами, в связи с чем были дополнительные потери с нашей стороны. Об этом мы незамедлительно информировали Центр, считая, что немцы читают наши шифры. Оказалось, что наши корабли вели переговоры с помощью примитивного морского кода, который немцы легко раскрывали.
Во всяком случае, отсутствие в аппарате Военного Атташе высококвалифицированного немецкого переводчика, лишало нас возможности переводить ряд важных государственных документов высшего руководства Германского рейха.
Совершенно очевидно, что Руководство ГРУ допустило здесь большую оплошность, не направив в состав аппарата Военного Атташе ни одного квалифицированного переводчика немецкого языка, хотя легко понять, что наши основные усилия на этом театре, конечно, были направлены не против Швеции, а против фашистской Германии.
Понятно, что вся получаемая через «К» информация могла быть использована с большей эффективностью при наличии высококвалифицированного переводчика немецкого языка, но, конечно, было бы еще лучше ,если бы существовала прямая связь с Москвой, которая позволяла бы направлять материалы «К» непосредственно в Центр в Москву. К сожалению, Швеция в то время была со всех сторон блокирована германскими войсками.
Итак, почти четыре месяца я осуществлял беспрерывную связь с агентом «К» и регулярно получал от него документальные данные. Наконец, было принято решение перейти на связь через «почтовый ящик» и связь с ним была передана другому работнику аппарата ВАТ. Теперь я занимался лишь обработкой и переводом получаемых от него документов.
Следует отметить, что оплата за все эти услуги «К» была достаточно скромной. Помимо оплаты конспиративной квартиры, мы платили ему 300-400 крон в месяц Он никогда не ставил вопрос о повышении выплачиваемых ему сумм. В этом вопросе он держался чрезвычайно скромно.
Нельзя не вспомнить без содрогания один эпизод, который приводит в трепет даже сейчас, спустя почти пятьдесят лет: во время работы над документами, когда были вскрыты и разложены для фотографирования все материалы и я щелкал один кадр за другим, в дверь раздался беспорядочный стук.
Быстро спрятав под кровать штатив аппаратом,а также все пакеты, в том числе и уже раскрытый пакет, попросил «К» открыть дверь, поскольку ступ не прекращался. Каково же было наше удивление, когда без тени смущения его брат Эдгар выложил на стол принесенные им бутерброды и заявил, что он принес нам позавтракать, поскольку мы, наверное, проголодались.
После того, как его брат нас покинул, я сделал самый резкий выговор «К» по поводу того, что он раскрыл наше сотрудничество своему брату. Ранее я строго предупреждал его, чтобы ни одна душа никогда не узнал о его работе с нами, однако, он нарушил это предупреждение, что впоследствии привело к фатальным и непоправимым последствиям.
(продолжение следует …)
Весной 1940 года фашистская Германия уже оккупировала всю Европу, теперь она уже хозяйничала в Дании, Норвегии и продолжала транзитный маршрут через Швецию в Финляндию, пользуясь профашистским режимом премьера Пера Альбина Ханссона, министра иностранных дел Сандлера и профашистски настроенного главкома генерала Юнга.
К началу 1941 года поток беженцев из Европы, спасаясь от фашистского преследования, захлестнул Швецию, особенно большое число беженцев составляли евреи, которые, спасаясь от фашистского террора, пытались выехать в Соединенные Штаты Америки. А путь в Америку лежал только по маршруту транзитом через Советский Союз. От А.И.Микояна была получена телеграмма о том, чтобы использовать эту ситуацию для получения максимального количества валюты. Но визу в Советский Союз получали только те пассажиры, которые имели документы на конечный пункт своего пребывания.
Лица же, которые не имели такого конечного пункта, советскую визу не получали. Несмотря на это, поток беженцев не уменьшался. «Аэрофлот» и пассажирская пароходная линия Стокгольм-Ленинград работала с предельной нагрузкой. Для оформления документов, пришлось временно увеличить штат работников «Интурист» в Швеции.
Где-то числа 5-го или 6-го июня 1941 г., т. е., примерно за две недели до нападения фашистской Германии на Советский Союз, полномочный представитель СССР в Королевстве Швеция А.М.Коллонтай, направила меня в командировку в Норвегию, где находился местный филиал скандинавской конторы «Интурист». Необходимо было уточнить характер и масштабы перебросок немецких войск и грузов через территорию «нейтральной» Швеции. Кроме того, требовалось провести ряд встреч с нашими людьми в Норвегии и получить данные о дислокации немецких войск в этой стране, а при возможности, выяснить планы и намерения германского командования по использованию этих войск.
Следует заметить, что в это время Верховое командование фашистской Германии предприняло широкую дезинформацию о своем намерении в ближайшее время развернуть крупные десантные операции против британских островов. Хотя мы и располагали достаточными данными о тщательной подготовке фашистской Германии к войне против Советского Союза и об этом, разумеется, информировали Центр, однако, от Центра получали ответ, что данные подобного рода носят провокационный характер, и что наши отношения с Германией остаются по-прежнему нормальными. И как в подтверждение этого, на норвежской границе немцы нам с советским консулом устроили подчеркнуто дружественный прием, не лишенный характера официальной церемонии.
Прибыв с советским консулом Владимиром Мартыновичем Смирновым на шведско-норвежскую границу, мы были торжественно встречены взводом солдат фюрера, во главе которого был гауптман доктор Трайц. Дело в том, что немцы очень любят всякие титулы: барон, князь, доктор, профессор, от дворника, парикмахера и до государственного деятеля, все хотят обладать каким-то титулом. И вот этот бравый солдат фюрера представился нам доктором.
Его взвод принял нас восторженно, как своих друзей и союзников. Хорошо помню, что он заявил примерно следующее: «Мы теперь находимся в дружеских отношениях с Советской Россией. И нам надо бы вместе бороться против наших врагов. Наша армия готовится к широким операциям против английских и американских плутократов, а вы можете двигаться на восток, где для вас имеются неограниченные возможности, поскольку ваша западная граница находится в полной безопасности».
Когда я заметил, что Америка исповедует в своей политике Доктрину «Америка для Америки», доктор Трайц быстро ответил, что мы немцы эту доктрину переименовали так: «Америка для Америки», а весь мир для Германии». И тут же залился раскатистым смехом, а вслед за ним дружно загоготали солдаты фюрера. Здесь же нас угостили немецким эрзац-кофе, а затем всем эскортом проводили до несколько задержавшегося поезда, следовавшего до города Осло. Все немецкие вояки вели себя чрезвычайно корректно и предупредительно и не давали ни малейшего намека на то, что через несколько недель они вероломно нападут на нашу страну. Вот как искусно фашистская Германия проводили широкомасштабную дезинформацию о своих планах и намерениях.
Через неделю после выполнения поставленных заданий, мы вернулись из Осло Стокгольм, к месту нашей постоянной работы. Политическая обстановка в Швеции в это время характеризовалась тем, что король Густав 5, всегда симпатизировавший Гитлеру, предоставил немцам широкие возможности по использованию территории Швеции в своих интересах. Правительство же, во главе с пером Альбином Ханссоном и в особенности Министром иностранных дел Сандлером, открытым пособником фашистов, было полностью на стороне германского фашизма. Во главе вооруженных сил Швеции стоял известный своими симпатиями к немцам генерал Юнг.
Заметный след в настроениях и политических симпатиях к немцам оставила недавно закончившаяся война нашей страны с Финляндией. Используя эту обстановку, немецкое посольство в Швеции развернуло широкую пропагандистскую кампанию о своих военных победах и амбициозных планах на завоевание мирового господства. В Стокгольме во всех кинотеатра демонстрировался немецкий фильм: «Так будет с каждым, кто станет на пути Германского Рейха». В этом фильме показывались сцены чудовищных разрушений от воздушных налетов немецких «Люфтваффе» и жуткие сцены танковых таранов на территории Голландии, Бельгии и Франции. Казалось, ничто не способно остановить эту, обладающую страшной силой, немецкую военную машину. Действительно, впечатление, которое производил этот фильм, было весьма удручающим. Казалось: откуда же взять такую силу, которая могла бы стоять против этой всесокрушающей военной машины?
Вместе с тем, нельзя не отметить, что в Швеции имелись здоровые, прогрессивные силы, понимавшие, что несет с собой фашизм народам мира. Особенно активно действовали молодежные студенческие круги, порой открыто, выражавшие свои симпатии к нашей стране. Однажды фашистские молодчики собрались около советской конторы «Интурист» и стали расклеивать на витрине фашистские листовки.
Когда я вышел из конторы и стал срывать эту фашистскую пропаганду, то толпа озверевших молодчиков довольно изрядно помяла меня в этой свалке. На другой день этот шабаш повторился и была вдребезги разбита витрина конторы «Интурист». Об этом широко сообщала вся правая пресса. Тогда ко мне в контору пришли представители прогрессивной шведской молодежи и заявили, что намерены расколотить витрину германского «райзебюро», которая располагалась в самом центре города. При этом, предложили мне откуда-нибудь наблюдать, как они будут это делать. На утро в шведской прессе я прочитал, что какие-то хулиганствующие молодые люди причинили существенный ущерб немецкому туристическому бюро. С тех пор наскоки фашиствующих юнцов на наши советские организации прекратились.
Справедливости ради, следует отметить, что со стороны буржуазных кругов и крупных деловых представителей также выражались симпатии к нашей стране достаточно откровенно. Так, 22 июня, в день нападения фашистов на нашу страну мне на квартиру позвонил Министр гражданского воздушного флота Карл Флорман и выразил свои симпатии к Советскому Союзу и его народу. Был также звонок от крупного банкира Рингнера, затем последовал звонок от представителя шведской интеллигенции крупного и очень популярного в стране актера Карла Герхарда и от других представителей с выражением самых добрых чувств в адрес русского народа в час столь тяжких испытаний. Несравненно больше таких звонков раздавалось в адрес Посла Советского Союза в Швеции Александры Михайловны Коллонтай, которая пользовалась в этой стране огромным и повсеместным уважением.
Естественно, что с усилением влияния фашистской Германии и открытой поддержки шведским правительством политики немецкого Рейха, агентурная обстановка в стране серьезно осложнилась: ужесточился полицейский режим, произошла реорганизация контрразведывательной службы, ряд ведущих ее сотрудников провели кратковременную стажировку в самой Германии, установились более тесные рамки сотрудничества по всем направлениям внутренней и внешней политики. Однако, по мере усиления реакции, росло и сопротивление этим тенденциям со стороны прогрессивных и антифашистских сил, что создавало для нас, в определенном смысле, благоприятные предпосылки для развертывания нашей работы. Расширялась та база, на которой можно и нужно было активизировать наши оперативные мероприятия.
К нам приходили всякие люди за рекламой, различными информационными материалами. А с началом войны поступали предложения об оказании нам той или иной помощи или содействия. Многие бывшие русские теперь открыто стали на сторону своей Родины. Приходили также сякого рода письма и обращения к Советскому Народу.
Именно в этих условиях в самые первые дни войны, когда на всех улицах и перекрестках можно было видеть такие плакаты, как: «КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ПРОТИВ БОЛЬШЕВИЗМ НАЧАЛСЯ. КРУПНЫЕ ПОБЕДЫ ГЕРМАНСКОЙ АРМИИ НА ВОСТОЧНОМ ФРОНТЕ. ГЕРМАНСКАЯ АРМИЯ НАНОСИТ СОКРУШИТЕЛЬНЫЕ УДАРЫ ПО РУССКОЙ АРМИИ» - в мою контору поступило письмо от одного шведского гражданина, который просил встречи с советским представителем с тем, чтобы сообщить нечто важное для русского Посольства.
Письмо это было доложено нашему военному атташе. Достаточно внимательно и тщательно анализировали это письмо и, наконец, было принято решение: мне поручили выполнять эту деликатную миссию с этим неизвестным нам шведским гражданином. Письмо было написано на шведском языке. Из всего аппарата Военного Атташе только я один хорошо владел английским, а также овладел шведским и немного немецким языком.
Как уже указывалось выше, это письмо нами тщательно изучалось, рассматривался вопрос о том, стоит ли выходить на эту встречу, учитывая возможность какой-либо провокации со стороны полиции, с целью компрометации советского Посольства и нагнетания антисоветской кампании в такое и без того сложное для советской колонии в Швеции время. Все это представлялось нам несколько рискованным и даже опасным мероприятием. С другой стороны, в письме указывалось, что его фамилия Алан Нюблад, по профессии рабочий, участвовал в качестве солдата в составе шведского добровольческого корпуса в финской войне.
Никаких примет, сигналов или паролей не предусматривалось. По своей форме и содержанию письмо казалось простым и искренним не походившим на контрразведку, которая, наверное, ввернуло бы что-нибудь свое профессиональное, по крайней мере, приметы и пароль для опознания на встрече.
(продолжение следует …)
Когда я прибыл в ноябре 1936 года в здание Главного Разведывательного Управления, которое раньше располагалось в Большом Знаменском переулке (теперь улица Грицевецкая), меня принимал генерал Штайнбрюк и комдив Стига, а с ними была переводчица английского языка Нина Давыдовна Ваттман. Генерал Штайнбрюк сказал: «Вы направлены для прохождения дальнейшей службы в Главном Разведывательном Управлении, а это значит, Вы становитесь профессиональным разведчиком, к которому предъявляется главное требование — беспредельная преданность Родине». Он в частности сказал: «Свой Родина надо любить как любите родной мать». Он почему-то говорил на ломаном русском языке (наверное, был выходцем из латышских стрелков).
В свою очередь, Нина Давыдовна сразу попыталась заговорить со мной на английском языке и я довольно смело и шустро вступил с ней в диалог. Через несколько минут она заявила Штайнбрюку и Стиге, что все ОКЕЙ. Меня тут же направили в оперативный отдел к майору Ст****., который после короткой беседы, адресовал меня к полковнику См****, тогда начальнику ЦШПКШ (это была школа, где вновь прибывающие офицеры проходили в течение года специальную подготовку с достаточно большим количеством дисциплин). Меня пригласили сесть в легковую машину и доставили на дачу в Химки (такую дачу мы раньше называли точкой). Эта дача представляла собой двухэтажный дом прекрасно обставленный всем необходимым для комфортабельного проживания и обучения всем премудростям разведывательной работы, в том числе и техническими средствами.
Здесь имелся теннисный корт, бильярдная, небольшой зал для танцев, штат преподавателей по всем предметам специальной подготовки. Особый интерес вызывали преподаватели по агентурной работе, которыми выступали опытные нелегалы, прошедшие, как говорится, огонь и воды практической нелегальной работы, такие как Зв****в, Ул****ий, С****ев, См****в и другие.
Главным предметом, однако, был английский язык, которым мы занимались каждый день. Здесь мы постигали все тонкости разведывательной деятельности и приобретали практические навыки в самых разнообразных областях, которые позднее на зарубежной работе оказывали неоценимую услугу.
В январе 1939 года, полковник Мур***в (работавший тогда в Лос-Анжелесе) добыл ценнейший материал в отделе контрразведки США. Он прислал его в Нью-Йорк тогдашнему резиденту генералу Вартаняну Артаку Арменаковичу, запрос, срочно направить к нему специалиста по фотографированию. Вартанян направил меня срочно из Нью-Йорка самолетом в Лос-Анжелес. Приехав на место я установил, что никаких приспособлений или аппаратуры для фотографирования не имеется. Я срочно закупил все необходимое и на следующую ночь, когда был получен от агента материал, переснял около 400 страниц ценного материла, который был затем переправлен в Центр. Таким образом, разносторонняя подготовка, полученная мной на точке, оказалась крайне полезной и необходимой.
В марте 1939 года я возвратился из США и продолжал короткое время работать в центральном аппарате, в отделении, которым руководил Михаил Абрамович Мильштейн. Он
был моим руководителем в США и хорошо знал мои способности и наклонности. «Послушай, Старостин, говорил он, ты ведь был воспитанником военного оркестра и хорошо играешь на трубе. Давай ка мы тебя направим куда-нибудь в Европу на нелегальную работу, а в качестве легенды будет твоя профессиональная подготовка трубача». Разумеется, я выразил с этим полное согласие.
Но тут произошло нечто неожиданное: работавший в Стокгольме на должности представителя «Интурист» Николай Семенов, не справлялся со своими обязанностями и Генеральный директор ВАО«Интурист» т.Синицын, потребовал его отзыва и замены другим человеком. Тогда руководство ГРУ предложило мне занять должность Генерального директора ВАО «Интурист» в Скандинавии со Штабквартирой в Стокгольме и филиалами «Интурист» в Дании и Норвегии, что давало возможность беспрепятственного и легального посещения этих стран.
Таким образом, я был направлен в качестве резидента стратегической разведки Генерального Штаба Красной Армии в Швецию. Приступив к исполнению этой должности, на меня были возложены также обязанности представителя «Инторгкино СССР», а также представителя «Аэрофлот», что еще больше расширяло возможности для ведения активной разведывательной деятельности. К тому времени я уже имел некоторый практический опыт агентурной работы, побывав в фашистской Германии и Соединенных Штатах Америки.
Довольно свободно владея английским и немного немецким языками, я достаточно быстро освоил и шведский язык, что, разумеется, существенно облегчало выполнение практических задач. Используя благоприятные условия официальной должности, которая была достаточно высокой, хотя мне в то время было всего лишь 24 года, я развернул широкие связи среди различных слоев шведского общества, в том числе и в высших эшелонах власти, что серьезно помогало мне в практической работе.
Например, однажды, направляясь в Норвегию, я по «ошибке» оказался в Боденском укрепрайоне на севере Швеции, на шведско-финской границе. Там меня задержала полиция. Явившись в полицейский участок, я подумал, что все пропало, теперь арестуют и посадят в каталажку. Но тут я решил использовать свои широкие связи среди влиятельных кругов шведского делового мира. Я попросил связать меня с представителем шведской компании, аналогом нашего «Аэрофлот», капитаном Фломаном, но его не оказалось на месте. Тогда я попросил полицейпрезидента позвонить банкиру Рингнеру.
Как только тому сообщили, что они задержали директора Старостина, он сразу же дал команду: «Накормить Старостина обедом, обеспечить машиной и доставить ко мне в офис». Через несколько часов я уже был в конторе банкира Рингнера, а к вечеру благополучно прибыв в Стокгольм, сразу же направился в Посольство для того, чтобы составить доклад и оправить его немедленно в Центр.
Мой доклад о Боденском укрепрайоне заинтересовал руководство ГРУ и мне было предложено найти человека, через которого можно было бы получить подробное описание Боденского укрепрайона. Вскоре через моего старого агента Либермана, мне удалось установить связь с инженером, который участвовал в строительстве этого объекта.
Однако, на мою просьбу предоставить мне его чертежи, он запросил довольно крупную сумму денег, на которую я, разумеется, согласиться не мог и при этом заявил ему, что нельзя платить столь крупную сумму, без предварительного знакомства с материалом. Если бы мне предоставили чертежи на одну ночь для ознакомления с материалом, тогда будет возможно и пойти на столь крупные расходы.
Он охотно пошел на это и передал мне все материалы, которые были мной перефотографированы и немедленно направлены в Центр, который высоко оценил этот материал и дал согласие на выплату довольно высокого гонорара. Однако, после того, как у меня уже была копия этих чертежей в руках, мне было легко вести торговлю со «Строителем». Я ему пояснил, что Москва не проявила никакого особого интереса к тому району ни с точки зрения военной, ни с точки зрения экономической, но, поскольку, вы, руководствуясь в какой-то мере симпатиями к нашей стране и , разумеется, извлечь из этого личную выгоду, мы согласны оплатить Ваши услуги. Таким образом, эти ценные документы были приобретены у «Строителя» за минимальную сумму, кажется, около 2-х тысяч крон.
(продолжение следует …)
Это мой дед. Каким же он был красивым! Ну просто киногерой! О войне почти не рассказывал. Так, пару эпизодов, как они с немцами бельём менялись. Наши немцам - тёплое, а они нашим - шёлковое. Немцы то в нём мёрзли, а нашим - экзотика!
Одна вакансия, два кандидата. Сможете выбрать лучшего? И так пять раз.
Перепечатано с записей С.К.Старостина его внучкой Екатериной.
В каждой семье есть свой герой Великой Отечественной Войны. Герой-летчик, герой-танкист, герой-пехотинец, герой-артиллерист… В нашей семье есть свой герой — боец невидимого фронта, как называют разведчиков — мой дедушка — Старостин Семен Кузьмич. Об их подвигах мало что известно, поэтому их вклад в общую победу недооценен. Я хочу опубликовать некоторые воспоминания моего дедушки, те, которые он успел оставить на бумаге. Это его личные воспоминания, тем и ценны эти сведения о ходе Второй Мировой Войны.
Я, Старостин Семен Кузьмич, родился в деревне Ивашково, Скопинского уезда, Рязанской губернии (по-старому административному делению) 15 апреля 1915 года в бедной крестьянской семье. Нас в семье было пять братьев и одна сестра. Отец умер в 1919 году,
а мать в 1921 от голода и тифа. Это были тяжелые годы для нашей Родины. По всей стране в результате длительной мировой войны и последующей затем революции в стране оказалось миллионы детей-сирот. Детские годы мы росли и воспитывались у деда Андрея Зотовича Щербакова, помогая ему вести небогатое крестьянское хозяйство. Однако, основную заботу о нас взяла советская власть, которой мы в последующем верно и преданно служили. Все пять
братьев стали коммунистами. В лихую годину испытаний с первых дней Великой Отечественной четыре брата оказались в действующей армии, а я работал в аппарате Генерального Штаба. В мае 1945 года Петр был в освобожденном Бухаресте, Иван был в поверженном Берлине, Филипп в осажденном Кенигсберге, младший — Василий, пал смертью храбрых на Карельском перешейке, в должности командира батальона и посмертно награжден орденом КРАСНОГО ЗНАМЕНИ. Таким образом, трое из нас стали кадровыми офицерами, а два были рядовыми солдатами и после войны работали в колхозе на рязанщине.
В декабре 1929 года Лялька (брат) приехал в отпуск, я в это время был в интернате в Скопине и вот неожиданно Петр (старший брат) приезжает за мной и говорит: «Поедешь с Лялькой в Москву поступать в инженерную школу». Быстро, без особых хлопот собрал свой немудреный скарб, который находился в фанерном саквояже и радостный направился на Колчаке (так звали нашу лошадку) в деревню. Там меня ожидал Лялька, который и должен был увести меня в Москву. Как сейчас, вспоминаю странные чувства. Ни радости, ни боязни не было от той предполагаемой поездки в Москву, которую не знал и мало, что слышал о ней; в то время ведь не было ни радио, ни телевидения, ни газет и журналов или кино, из которых теперь получают обильную информацию. Однако, чувство перемены места, какое-то детское любопытство, пробуждало во мне интерес к этому путешествию, смысл и цель его, разумеется, мною не представлялась, хотя к тому времени мне уже было почти 15 лет.
Настал день отъезда. Петр готовил Колчка, на котором мы дожны были завтра отправиться на станцию Кораблино, а Женя — жена Петра (которую мы тогда звали Маманькой), готовила мне самую поношенную и рваненькую одежонку: подшитые валенки, рваную шубенку, залатанные штанишки и такую же рубашонку, совсем не помню, что было на голове. Все это делалось для того, чтобы оставить кое-что для Васи, который был моложе меня на два года и мог носить мои вещи, в которых я был в Скопине в интернате. Будучи фактически ребенком, я все же сознавал все неудобство от появления в том жалком тряпье в Москве в инженерной школе, особенно жалкое впечатление производила моя залатанная «дубленка», сшитая из сырой деревенской овчины. До станции добрались благополучно, долго ждали поезда, с трудом получили билеты — помогло то, что курсант из отпуска должен был явиться в срок и комендант помог Ляльке получить билет вне очереди. Я устроился на самой верхней полке и всю долгую ночь проспал пока не разбудили в Москве на Казанском вокзале, а поезд от Кораблина до Москвы тогда шел 10-12 часов.
Совсем ничего не помню, как добирались до Лефортова, где размещалась инженерная школа, но четко помню, как в тот же день меня привели в длинное с множеством кроватей помещение, это была казарма курсантской роты. Старшина указал мне на хорошо заправленную солдатскую койку с двумя чистыми простынями, суконным одеялом, отменной белизны подушкой и прикроватной тумбочкой в которой, как сейчас помню, был зубной порошок, зубная щетка и кусок туалетного мыла в красивой бумажной обвертке, обо всех этих туалетах в деревне я,понятно, не имел никакого представления и до того времени зубной щеткой не пользовался. Я оставил на кровати свою верхнюю одежду и полученное обмундирование, и меня повели в душевую, где я вымылся и облачился в военную форму, которая по размеру мне не очень подходила, но все же делала меня уже в какой-то мере солдатом, хоть и похожим на маленького Швейка, особенно велика, вернее, длинна, была шинель, которую кто-то из воспитанников быстро снес к близко располагавшемуся портному, где ее укоротили по моему размеру. Все тряпье, что было на мне, было собрано в кучу, завернуто в какую-то мешковину и выброшено во дворе на свалку, по распоряжению старшины Тихонова. Затем меня накормили обедом и, поскольку день зимой довольно короткий, скоро уже приблизился вечер и, разобрав все полученное, стал с любопытством рассматривать тумбочку, в которой разместились предметы туалета, а также перчатки и носовые платки. Очень ярко запомнились эти эпизоды, которые наполняли душу какой-то необычайной радостью, ликованием и счастьем жизни и бытия, хотя все эти немудреные предметы житейского обихода у сегодняшнего 15-летнего юноши не вызвали бы такого восторга и ликования, как это было со мной, прибывшем из глубокой глуши, где не было зубной щетки или туалетного мыла, и даже какого-либо одеяла или простыни, которых в деревне мы не знали, а спали прикрывшись коротайкой или зипуном, либо старым дедовым тулупов, котором под час было столько насекомых, что их приходилось просто стряхивать.
ПРОЩАЙ ИНЖЕНЕРНЫЙ ЗАМОК…Я СТАНОВЛЮСЬ ЛЕЙТЕНАНТОМ
И так, прощай Инженерный Замок, овеянный историческими легендами и знаменитый памятью о славных сынах отчества нашего, получивших здесь свою инженерную подготовку и с таким беспримерным искусством применившим ее при защите нашей Родины. А может-быть прощай не только этот замок, в котором прошли четыре года напряженной учебы, но и город Ленинград, колыбель великой революции и русской культуры. Ведь едва ли кому-нибудь повезет остаться после выпуска в этом училище продолжать свою воинскую службу, к тому же производству в звание лейтенанта подлежат более 300 человек, которым сегодня 6 ноября 1936 года предстоит заслушать приказ Наркома обороны К.Е.Ворошилова о присвоении первого офицерского чина и получить назначения в различные уголки нашей необъятной Родины.
… Утро 6 ноября 1936 года было пасмурным и мрачным, но этот не мешало всем нам быть в особенно радостном и приподнятом настроении. Закончились государственные экзамены, хотя и не так успешно, как хотелось бы. Все четыре года мой портрет висел на доске отличника учебы, при выпуске прочили только отличные оценки и окончание училища с отличием. Но при сдаче экзамена по подрывному делу попалась довольно трудная задача, вернее расчет по взрыву балочного моста через крупную речную преграду. Поначалу задача казалась простой, немного поторопился, запутался в формулах и расчетах и в результате капитан Химчук, преподаватель этого предмета, поставил мне тройку. И пятерки, полученные по всем другим предметам, не могли помочь этому срыву, окончания училища с отличием не получилось. И вот настали долгожданные минуты, 10 часов утра 6 ноября на внутреннем дворе инженерного замка раздается команда капитана Зязина на построение. С парадного крыльца спускается группа командного состава: начальник училища инженер полковник Воробьев М.П., в последствии прославленный маршал и командующий инженерными войсками Советской Армии, начальник штаба Соколов А.И., комбриг Матов Б.М., известный фортификатор из когорты старых военных спецов, молодой тогда еще капитан Цирлин А.Д., ставший в Великую Отечественную войну героем Советского Союза и генерал-полковником Советской Армии, майор Володин, которого все курсанты так любили за его необыкновенное искусство преподавания. Он из сухого предмета сопротивление материалов делал урок художественного рисунка и изящной словесности, сопровождая скучные и однообразные формулы дефинициями из английского языка, которым он отлично владел и старался привить нам вкус к иностранному языку. Словом, здесь был собран весь преподавательский и командный состав училища, который с грустью и вместе с тем с радостью за свой труд собирался проводить нас в войска для прохождения дальнейшей службы в линейных частях, а мы в свою очередь с чувством грусти расставались с людьми, которых мы так полюбили за эти четыре года и кто так много дал нам для будущей нашей военной карьеры. На правом фланге оркестр играет военный марш. Вдруг музыка замолкает, раздается команда «смирно» и для зачтения приказа слово предоставляется начальнику штаба полковнику Соколову. Волнение достигло своего предела, каждый с затаенным дыханием ожидает когда произнесут его фамилию и назовут то заветное место, где предстоит ему страивать свою новую жизнь. В порядке алфавита первым отчетливо помню, как сейчас, был Саша Абрамов, назначается в г.Бобруйск, Воробьев И.Ф. в г.Гомель,….. Семенов Виктор — Даурия, Синицын Саша — Чита, Золкин Саша — ст.Оловянная, Старостин — Генеральный Штаб. Москва. Тишина нарушилась и сквозь строй пронесся какой-то еле слышимый ропот: «В Испанию, в Испанию...» Еще долго продолжалась перекличка городов и, кажется, в такт им слышалось биение сердец тех, чьи фамилии произносились и определялась их дальнейшая военная судьба и карьера. Но вот, последняя фамилия Леонид Челышев, на долю которого выпала ст.Оловянная, находившаяся за 10 тысяч километров на далеком и близком нам Дальнем Востоке в Даурии, в укрепрайоне в то время тяжелом для службы и неспокойном участке, где китайские милитаристы вкупе с японскими самураями постоянно угрожали безопасности наших границ.
Наконец закончилось чтение приказа, раздалась команда «вольно» и разойтись по подразделениям до 18.00, когда должен начаться торжественный вечер в клубе училища в честь второго выпуска советских лейтенантов. Когда я вышел из строя, ко мне подошел начальник училища М.П.Воробьев, особенно тепло поздравивший меня, при этом сказал группе командиров, которые его сопровождали, что фамилия Старостин ему хорошо известна. «Один из них — старший — Старостин Филипп Кузьмич учился у меня в Инженерной Академии, а теперь здесь я встретил двух других его братьев Семена и Василия, у них, можно сказать, теперь служба в саперных войсках стала семейной традицией». Затем он взял меня под руку и отвел в сторону, стал давать отеческие напутствия: «Думаю, что тебе придется ехать в Испанию, очевидно долго в Генеральном Штабе задерживаться не придется. Обстановка в Испании будет по-настоящему боевой, фронтовой, связанной с опасностью, но не следует забывать, что туда направляются самые способные, самые преданные сыны нашей Родины и ты должен этим гордиться. Еще раз хочу пожелать тебе больших успехов и удач в жизни и деятельности на благо нашей великой Родины». Тогда, в 1936 году Республиканская Испания была у всех на устах…
Но у руководства ГРУ были свои особые соображения...
…..Мог ли я думать, стоя на плацу инженерного замка, что ровно через год мне придется шагать по столице фашистской Германии, по улицам Фридрихштрассе, Унтерденлинден в сопровождении дюжих фашистских сыщиков с откормленными физиономиями…..
(Продолжение следует...)