Бертолуччи и я
Он был первым из итальянских корифеев, чья карьера началась и прошла на моих глазах.
Не кем-то, кто уже был великим до меня, а тем, кто стал при мне.
Он в 1967 году вместе с Дарио Ардженто и Серджо Леоне сочинял сценарий фильма «Однажды на Диком Западе» – фильма, который я увижу только через 20 лет, и полюблю неистово и навсегда.
Он в 1970-м снял картину «Конформист», на которую я, первокурсница, летом 1971-го проникла в кинотеатр «Ленинград», где шли показы фильмов Московского фестиваля, употребив всю свою еще детскую хитрость: я с независимым видом прошла впереди взрослой пары с билетами, так, словно я с ними, и у них потом требовали третий билет – а я уже спряталась, и сидела, не дыша, в зале, и смотрела, как исповедуется передо мной Трентиньян, и как его то корежит от собственной исповеди, а то вдруг он внезапно преисполняется наглого самодовольства от этого «раздевания». И я понимала, каково могущество художника, умеющего рассказ о чьем-то ничтожестве превратить в оглушительной мощи и величия зрелище про то, как велик мир и как мал и ничтожен в этом мире человек.
Я тогда впервые поняла, как интеллигенты могли стать фашистами: Бертолуччи безжалостно поведал о блеске и обаянии фашизма, о его подавляющей мощи, и еще об его умении пролезть внутрь человека через крохотные лазейки, оставленные самим человеком…
На «Последнее танго в Париже» в 1973-м в Ленинградский Дом Кино мы, правдами-неправдами, протырились уже вместе с Павловым.
Мы были третьекурсники, молодые влюбленные супруги, считающие себя взрослыми, и как завороженные смотрели фильм про людей, создавших для себя персональный то ли рай, то ли ад на двоих. И они были наги и безымянны, они были жестоки и нежны друг к другу, они лгали и насиловали, не считаясь с криком и плачем партнера, а потом вжимались телом в тело, согревая друг друга… Это было мощно и страшно настолько, насколько вообще может быть мощной и страшной война – неважно, ведут ее страны с пушками и армиями, или просто голые мужчина и женщина…
И это было прекрасно, как только может быть прекрасно соитие, в котором неважно, кто ты есть, чем ты занимаешься и как тебя зовут, важно только то, что вы – это «он» и «она». И в этой их анонимности, как выяснилось, и была главная радость этого войнообразного соития, этого битвообразного секса.
А потом он захотел переделать войну в мир, захотел вернуть себе своё «я» - и это его погубило.
Мы были оглушены, и, не скрою, настроены экспериментировать… А в промежутках между экспериментами мы снова и снова вспоминали, как он сидел в углу, голый, в позе эмбриона, и как она царапала и грызла пол от унижения…
«Двадцатый век» в начале января 1977-го мы, юные кинематографисты, смотрели в Доме кино уже на законных основаниях: у нас были приглашения. Я была глубоко беременна – на сносях. Мы с умным видом и ироническими усмешками разговаривали о том, как был у нас в прокате порезан «Конформист», и, конечно, о том, как порежут еще не виденный нами «Двадцатый век» (мы уже знали, что он приобретен для советского проката: итальянские кинематографисты были фаворитами Госкино и их фильмы – даже самые неоднозначные – Госкино исправно закупало, но, разумеется, резало нещадно).
Мощная сага, полная крови и пота, гнева и ярости, варварства, обманутых надежд и экстремальных порывов, затянула и вела за собой. Мы сидели в совершенном потрясении от похорон Джузеппе Верди, от мрачного величия народного горя, от скопища на экране молодых титанов – Роберт де Ниро и Доналд Сазерлэнд, Жерар Депардье и Доминик Санда были тогда для нас молодыми актерами, молодыми львами, а Бёрт Ланкастер рядом с ними – гуру и небожитель.
И тут Сазерлэнд изнасиловал и убил ребенка.
Мальчика, в ботиночках и гольфиках, раскрутив его за ноги и ударив об угол… Я со стоном схватилась за живот, и ринулась было из зала – но где там выйти, – когда сидят в проходах и стоят по стенкам?
Весь остаток фильма я прорыдала – мне уже было ни до чего… Павлов, насмерть перепуганный, держал меня за руку, боясь, что я сейчас начну рожать. Но я не начала – я уже тогда была толстокожая.
И только пару лет спустя, когда в институте Театра, Музыки и Кино заказали из Госфильмофонда эту картину в хорошем контратипе, мы смогли посмотреть ее уже нормально и в нормальном состоянии, и вновь были захвачены этим мрачным эпосом, этой мощной древнеримской сагой, этим, идущим три с лишним часа революционным гимном, в котором выживает и побеждает новое, сильнейшее, но гибнущего старого было смертельно, до разрыва аорты, жаль…
«Последний император» оставил нас обоих равнодушными. А Бертолуччи был как бы уже «свой», не небожитель, подобно Феллини и Висконти, а наш современник, «простой великий режиссер», и про него хватало и духу, и смелости говорить и писать: «усталость мастера»…
А 3 года спустя, когда я на Берлинском фестивале увидела «Маленького Будду» – у меня случился разрыв шаблона. Мои глаза видели старомодную, традиционную, скучноватую «бабушачью» картину, а в душе вставал образ невероятной ценности и цельности, и то, как великое предначертание меняло судьбу обычного ребенка, заставляло задумываться о том, а что это вообще такое – великое предначертание, которым я так грезила в детстве и юности, и настолько ли это хорошо для человека – великое предначертание?
«Ускользающая красота» застала меня в миг ускользания моей молодости… Я ощущала это тогда невероятно остро – я превращалась из той, кого всё еще окликают на улице «девушка», в кого-то иного, и не знала, что с этим ощущением делать.
Фильм в моей жизни случился вовремя. Еще пару лет назад я бы скривилась и сказала, что эта вся живопись и эти все перламутры – для старикашек, что кино – неразбери-пойми про что. И что у Бертолуччи остыла кровь.
Но сейчас я таяла в дымке вместе с Тосканой, смотрела с нежностью и любовью – как смотрел старый художник с лицом некогда непобедимого Жана Марэ, побежденного возрастом. Я уже не могла самоидентифицироваться с расплывчатой юной Лив Тайлер, состоявшей тогда из одних огромных вишневых губ, но я всё еще могла её понять – я совсем недавно была такой, как она…
И все эти нечаянности, все эти не слишком острые вожделения не слишком брутальных мужчин, вся эта затаённая ускользающая печаль неизбежных расставаний всего и вся, оставили во мне долгий тёплый след…
Но печаль была еще и в том, что я больше уже не узнавала в этих фильмах своего мятежного Бернардо Бертолуччи, своего жестокого и безоглядного Бернардо Бертолуччи.
Мне его подменили.
Это был не он, кто-то другой. И мне моего Бернардо Бертолуччи ужасно не хватало, словно меня бросили, словно мне изменили.
Я уже понимала, что «Мечтатели» не станут возвращением былого. Так и вышло.
Это был фильм нежный, одновременно и порочный, и чистый, тонкий и мудрый… Мудрый и терпеливый, как любящий отец.
А я не чувствовала себя годящейся ему в дочери, я хотела в нем по-прежнему видеть мужчину, воина. Я не хотела шалаша в квартире, а хотела его на поле брани и ристалищ. Я хотела прежней звонкой поступи Командора. Но я была бессильна…
...Когда родители на цыпочках вышли из комнаты, в которой застали трио своих голых спящих детей, я снова испытала когнитивный диссонанс: мне ужасно были милы эти родители, но среди них третьим – добрым и мудрым – был Бертолуччи. Они словно похитили его у меня и оставили себе…
Я только сейчас, когда его не стало, ощутила, что он, в сущности, был близким мне человеком, которого я обожала и боялась, на которого сердилась и обижалась, которого ревновала, и которого со мной больше нет.
Я вчера начала писать про него текст – совсем не этот, совсем другой, практически, некролог.
Начала и сколько-то уже написала.
Компьютер моргнул, и текст исчез.
Маэстро, я думаю, намекнул, чтоб я просто помолчала. Пока во мне не созреет то, что я в самом деле должна была написать.
И оно созрело.
Ирина Павлова
27.11.2018
История цензуры фильма «Последнее танго в Париже» 1972 года!
«Последнее танго в Париже» классический эротический фильм режиссёра Бернардо Бертолуччи, вышедший на экраны в 1972 году. Главные роли исполняют Марлон Брандо и Мария Шнайдер. Две номинации на премию «Оскар»: за режиссуру Бертолуччи и актёрскую работу Брандо (седьмая и последняя в карьере Брандо номинация на «Оскар» за лучшую мужскую роль). Картина заняла 48 место в списке 100 лучших американских мелодрам по версии AFI(Американский институт киноискусства).
Фильм сочетает в себе элементы эротической и философской мелодрамы. Американский прозаик Роберт Элли написал роман с одноименным названием, взяв за основу сценарий фильма.
Сюжет:
Действие происходит в Париже конца шестидесятых. Сорокапятилетний американец потрясен недавней смертью жены, он считает себя виновным и находится в состоянии глубокой депрессии. Отчаянно цепляясь за жизнь, он знакомится с юной парижанкой, странной и эксцентричной девушкой, намного его моложе. Их связь переходит в страсть, доходящую почти до умопомрачения, страсть, пределы которой даже трудно представить...
История цензуры:
Получив класс «X» (за эротику, демонстрацию обнаженных тел и грубые выражения), фильм «Последнее танго в Париже» стал своеобразным прорывом, прежде всего благодаря изображению жестокой свободной страсти, которую еще никогда так ясно не демонстрировали ни в одном художественном фильме.
В отличие от нечетких сцен совокупления, демонстрируемых в большинстве других картин, крайняя эротическая откровенность этого фильма заставляла многих зрителей почувствовать себя неловко.
По словам Роджера Эберта, многие кинокритики считали фильм «Последнее танго в Париже» «знаменем так и не случившейся революции».
Он замечает, что кинокритик Полин Кэл сказала вслух то, о чем думали многие: «Прорыв в кино наконец-то произошел. Бертолуччи и Брандо изменили лицо искусства».
Она предсказала, что дата премьеры этого фильма, 14 октября 1972 г., станет «вехой в истории кинематографа, сравнимой с тем вечером 1913 г., когда давали „Весну священную“ Стравинского, возвестившую приход современной музыки».
Предсказание не сбылось, потому что «Последнее танго в Париже» не привело к возникновению нового направления в кинематографе. Напротив, пишет Эберт, «картина отпугнула подражателей; вместо того чтобы стать первым из многих фильмов, честно изображающих сексуальность, он стал почти последним. Голливуд быстро развернулся на 180° и стал снимать кино о подростках, новых технологиях, супергероях и спецэффектах».
С 1972 по 1987 г. этот фильм был запрещен в Италии, где в 1972 г. федеральные власти обвинили в непристойности Марлона Брандо, Марию Шнайдер, Бернардо Бертолуччи, Альберто
Гримальди и компанию United Artists. Хотя на следующий год они были оправданы, фильм оставался запрещенным до 1987 г.
Итальянские власти лишили Бертолуччи права голоса, заставив его чувствовать себя изгоем.«Я ощущал себя человеком второго сорта».
В Португалии фильм находился под запретом с 1973 по 1974 г., а в Великобритании картине присвоили класс «X», который не менялся вплоть до 2000 г., когда ей присудили класс «18» (для зрителей старше 18 лет).
В Соединенных Штатах рейтинг фильма был пересмотрен в 1997 г., и ему присудили вновь созданный «NC-17» (зрители до 17 лет на сеанс не допускаются ни при каких обстоятельствах). Класс «X» не давал фильму «Последнее танго в Париже» попасть в традиционные кинотеатры и позволял демонстрировать его только в специальных домах кино, если только отдельные штаты и города не определяли, что он не является непристойным, и не соглашались выдать разрешение на демонстрацию. Большинство местных кинотеатров не желало рисковать, демонстрируя фильм класса «X», поэтому возникло всего несколько судебных разбирательств.
В Монтгомери, штат Алабама, управляющий местным кинотеатром заключил соглашение с компанией-дистрибьютором United Artists на демонстрацию картины без предварительной оценки комиссии по цензуре. Знавший о предстоящем показе шеф полиции Монтгомери предупредил управляющего кинотеатра, что демонстрация фильма без получения судебного решения о том, что он не является непристойным, будет нарушением закона и основанием для обвинения управляющего. Управляющий кинотеатром связался с компанией United Artists, и дистрибьютор подал иск против Монтгомери в федеральный окружной суд с просьбой признать этот закон неконституционным и снять запрет. Суд пошел на уступки и в деле «Компания United Artists против Райта (1974)» определил, что закон штата Алабама является неконституционным, так как не может возложить на правительство штата обязанность доказывать, что фильм является непристойным, а также этот закон не предоставляет определенных временных рамок, в которые должно укладываться рассмотрение судом подобных дел.
В 1973 г. полиция в городе Шривпорт, штат Луизиана, арестовала менеджера кинотеатра, демонстрировавшего этот фильм, и во время второго сеанса конфисковала кинопленку. Освобожденный на поруки менеджер достал вторую копию фильма и показал его на следующий день. Его снова арестовали, а вторую копию фильма тоже конфисковали. Адвокаты компании, контролирующей кинотеатр, направили в суд просьбу о временном постановлении о запрете, чтобы предотвратить дальнейшие аресты менеджера и конфискацию пленки, «пока не будет вынесено окончательное судебное решение относительно непристойности фильма». Просьбу удовлетворили. Когда дело было передано в суд, окружной судья определил, что картина «Последнее танго в Париже» является непристойной, и запретил дистрибьютору и менеджеру кинотеатра демонстрировать ее. Верховный суд штата в деле «Сеть кинотеатров Gulf штата Луизиана против Ричардсона (1974)» пересмотрел решение нижестоящего суда и объявил неконституционными законы штата, используемые для того, чтобы препятствовать демонстрации фильма, если в них фигурирует предварительный запрет.
В 1987 г. окружная библиотека Майами-Дэйд включила фильм «Последнее танго в Париже» в список последних жертв цензуры. Вскоре сами эти списки сделались объектом цензуры. Преподобный Рик Паттерсон, глава Иисусова братства, религиозной организации в штате Флорида, насчитывающей 900 членов, призвал комиссию округа запретить эти фильмы и запланировать создание общественных стандартов «для подобных картин».
Несмотря на то что фильмы приобретались частными обществами, эта организация выступала против «траты общественных фондов на их показ», однако уполномоченный Харви Рувин не согласился с этим и заявил: «Важно отстаивать Первую поправку».
Советую посмотреть фильм "КОНФОРМИСТ" (1970)
Синопсис: Законопослушным человеком хочет быть каждый, но если государство, в котором ты живешь, является преступным, то поневоле оборачивается преступлением и твое послушание. Такова цена конформизма, которую вынужден заплатить доктор Марчелло Клеричи, получающий от фашистских властей приказ отправиться во Францию с тем, чтобы организовать и осуществить ликвидацию итальянского профессора-антифашиста.
Выполняя задание, Марчелло понимает поразительное сходство государственного насилия с сексуальным, жертвой которого он пал в детстве.
От себя: смелый, мощный фильм итальянского режиссёра Бернардо Бертолуччи. Итальянский кинематограф 70-х отличался невероятной смелостью повествования и выбора тем. Тем, кто не видел - рекомендую.