Замороженный муравей⁠⁠

Однажды кому-то из нас пришло в голову раскурочить зажигалку. Простенькую такую зажигалку, цена которой всего три рубля. Такие совсем не жалко, порой их использовали точно так, как и называли – одноразово. Покупали сразу несколько, срывали защитную железку и «открывали газ на максимум». А дальше – твори что хочешь. Прикуривай гигантским пламенем, рискуя сжечь брови и ресницы, кидай в стену, чтобы услышать слабенький хлопок… или замораживай. Ебашь мощным залпом газа, который до боли сковывал морозом ладони и полностью обездвиживал насекомых.

Особенно забавно было замораживать муравьёв. Всего один хриплый пшик, и маленький островок поверхности прокрывается мини-зимой. Можно потом поджечь и наблюдать, как муравей надувается и, тихонечко щёлкнув, превращается в угольки. Но мы же не живодёры, да? Лучше просто оставить его в покое. Всего минутка, и муравей снова начинает потихоньку шевелить усиками, медленно передвигаться… короче говоря – приходить в себя.

А ты просто достаёшь очередную никотиновую палочку из слегка помятой пачки «Жорика» и, ещё разок выебнувшись, закуриваешь. Почерневшая от огромного пламени сигарета – как признак мужества, ага. А муравей уже убежал, смешался с толпой, вернулся к обязанностям и обыденности. И вот ты сидишь, делаешь глубокую и такую как бы философскую затяжку, смотришь на траву и начинаешь размышлять.

Вот этот застывший муравей – как он там теперь? Остался ли прежним, или его крошечный мозг, оттаяв, полностью сбросил все настройки? Какую часть его жизни я украл? Берёшь телефон, заходишь в браузер, вводишь «сколько живёт муравей». А, лет пять. Много. Я украл всего минуту, он и не заметит. Наверное.

А Серёга – гений. Всегда таким был. С самого детства, с самого начала. Чё там, математика? Домашка? Ернуда – там дел-то на пять минут всего. А ты такой смотришь на него и вспоминаешь, как мамка не выпускает из комнаты, пока не сделаешь задания. А ты ведь нихуя не сделаешь…

Чё там, экзамен скоро? Готовиться надо? Да ну нахуй, по-быстрому напишешь мне свои задания, я всё сделаю. Только хватит уже страдать хернёй, пытаться что-то там выучить, пошли лучше бухать. И ты такой невольно улыбаешься – как же хорошо, что Серёга в моём классе учится… И всё, больше ничего не надо. Пошли бухать, а если что не так, Серёга разберётся.

Серёга гений. Это именно он, пьяный, увидев первые новости о странной фотографии с какого-то самолёта, как-то с подозрением осмотрелся и спросил:

— Я те чё, блять, муравей?

Как работала его фантазия, какие расчёты происходили в его голове – только ему и известно. К кому он там обращался, а?..

А фотка действительно была похожа на такой островок. Неидеальный круг, забрызганный замораживающим газом и покрывший всё чем-то белым. Наверное, снегом. А люди – это муравьи, безнадёжно замёрзшие под огромной ладонью какого-то могущественного приколиста. Хорошо, что не живодёра, ага…

В общем, ничего удивительного бы не произошло, если бы на самом деле у нас в городке ничего подобного не было. Белое пятно на фотографии покрывало всю его территорию и выходило недалеко за пределы, захватив по парочке огромных полей со всех его сторон. А мы этого не видели. Ну вот не было ничего подобного – никакого снега, льда, тополиного пуха… ничего, абсолютно ничего.

А Серёга-то гений. Как не прислушаться к его словам? Как не задуматься и не потратить пару ночей на обдумывание.

— Ну вот смотри, - говоришь ты сам себе, шёпотом, чтобы никого не разбудить, - реально ведь возможно, что нас заморозили, поэтому мы ничего не помним. Ну вот остановили в нашем городе жизнь на пару минут, ну может же быть, да? Ну просто в теории.

— Ну да, - отвечает воображаемый собеседник.

— Так, и что получается? Часы должны были остановиться, да? А почему? Они же не органические, чего им этот мороз? Что там ещё? Какие должны быть улики и доказательства?

— Почитай в интернете, - говорит собеседник.

— Спрошу у Серёги, - отмахиваешься ты.

А самому стыдно. Ты ведь дебил, как минимум, по сравнению с ним. И в данном случае это не оскорбление, а диагноз.

А тут ещё внезапно холодает. В разгар лета, как снег на голову – плюс шесть. И днём, и ночью. Да как так-то? Нет, мне-то плевать, мне такое даже нравится, но вот странно же, да? «Аномальное похолодание застало врасплох жителей Мценска – маленького тихого в Орловской области» - вещал ведущий на каком-то из скучных каналов.

И всё? А это, простите, нормально? Ну чтобы вот так – только один город. Сколько себя помню, у нас даже с Москвой погода всегда приблизительно совпадала. А тут – один маленький городок на несколько десятков тысяч человек. Нет, ну серьёзно, в Орле плюс двадцать семь, а у нас, в тридцати километрах, плюс шесть. Вы бы не охуели от такого расклада? Вот и я охуел.

А Серёге было как будто похуй. Для себя-то он явно всё понял, всё рассчитал, всё изучил. А нам, дэбилам, не надо забивать этим свое беззаботные головы. Живите, говорил он, спокойно, не парьтесь. За вас всё сделают, если надо будет. Серёге точно было похуй, и он видел в этих аномалиях только простор для творчества.

«Этим летом без шапки ходить опасно,

Отморозишь мозг и сойдёшь с ума.

У июля будто поддельный паспорт,

За которым скрывает свой лик зима.»

Как обычно, он натрынькивал что-то на своей старинной гитаре и пел. Вообще, мы все вместе, всей толпой собирались вот-вот создать свою группу, нужно только научиться играть на чём-нибудь. Я, конечно, хотел быть вокалистом. А кто не хотел, если всё, что мы умели – это орать во всё горло любимые песенки? Наверное, у каждого из нас было представление об идеальной группе. Ну вот, например: Серёга – точно гитарист, ему и учиться не надо. Тексты пиздатые пишет ещё. Петруха – барабанщик. Фурыч – на басухе ебашить будет. А я, как уже можно догадаться, вокалист. И ещё Олька. Потому что у нас с ней влюбляшки.

Нет, Серёга тоже любил это дело, любил посрывать голос, но иногда смотрел на нас именно так, как и надо – как на дебилов. «Ёбаный ты нахуй, и мне вот с этим работать?» - по-любому именно такие мысли были в его голове. Ну а как иначе? Один он старался что-то делать, придумал уже не один десяток песен, а мы… а мы «ща, попозже, сдадим экзамены»... «ща, подожди, на даче поработаем недельку»… «ну бля, а где учиться-то в нашей деревне?»

— Где-где, я-то как-то научился сам, - отвечал Серёга, глядя на нас взглядом мудрейшего старца.

И никто из нас даже не думал ему возразить. Только опустить взгляд, застыдить себя по самые гланды и очередной раз себе пообещать, что вот уже, скоро. Скоро.

Серега реально был гением. И, возможно, именно поэтому умер раньше всех.

Это ебучее утро хуй когда выйдет из моей памяти. Наверное, даже после смерти. С самого начала всё было не так. Мы шли, весело размахивая пакетами с идеальным набором для бухла (с утра пораньше, чтобы к вечеру точно протрезветь), по знакомой до самого маленького камешка тропинке. Мне даже казалось, что она существует только благодаря нам – ведь мы топчем её каждую весну, лето и осень, несколько раз в день. Кому ещё надо забираться в такие заросли?

И именно в этот день на тропинке валялась собака. В травку стекал уже подсохший ручеёк крови, а животное примерно раз в 10 секунд делало резкий глубокий вдох, а потом медленный и незаметный выдох. Голову её украшала небольшая трещинка, лишь немного пробивающая сквозь шерсть. Думаю, если бы не шерсть, то пришлось бы моей Ольке смотреть на обнажённый живой мозг. Нам-то что, мы пацаны, справимся. А вот Олька бы охуела, наверное.

А ещё у собаки был вырвал кусок с левого бока, который, в отличии от черепа, предстал перед нами во всей красе, сверкая влажными костями и мерзко растягивающимся от дыхания мясом.

В целом, ничего такого. В нашей глуши встретить сбитую собаку на дороге – обычное дело. Нахер оно кому надо – убирать. И так сгниёт. Поэтому я только покосился на Ольку – не испугалась ли она, но из её рта вырвалось лишь громкое «фу бляяяяяять, Костииииик». И она тут уже спрятала своё лицо где-то в моей груди.

— Фурыч, убирай, - гоготнул Петруха. – А то мы перепрыгнем, а тебе придётся прям по ней пиздовать.

Не, я, конечно понимаю, что это всё шуточки, но Фурыч-то реально был огромным. Когда смотришь на него в толпе людей – ну точно фура среди легковушек. Вот и повелось у нас вечно его подъёбывть – «А что, когда перестанешь асфальт портить? Почему налог не платишь?»

Фурыч не обижался, вот ни разу. Он всегда говорил – если ты жирный, то зачем отрицать, что ты жирный? Вот есть индекс массы тела, и если там ожирение, то ты жирный. Всё просто. А ещё он никогда не оправдывал свой вес проблемами со здоровьем. Так и говорил – жру, а что, нельзя?

Зато он просто обожал доказывать, что даже несмотря на свою толстоту, он ещё ого-го. И в футбольчик погонять, пусть и в воротах, и через забор полезть, и на пластиковый стульчик сесть. Вот и в этот раз.

— Чегооо? – пусть и весело, но возмутился он. – Это я-то не прыгну? Да хули тут прыгать?

Ну и пожалуйста. Это было бы смешно, если бы его огромная жопа, выходящая за пределы тропинки, упала бы на голую землю. Но нет. Поскользнувшись на каких-то ещё не засохших жидких выделениях, Фурыч уебался так, что больше бедный пёсик точно больше не должен был мучиться. Не должен был, да.

Но как только Фурыч в ужасе подскочил, словно сбросив полцентнера, и начал пытаться осматривать свой зад, собака, как ни в чём не бывало, поднялась на ноги, заскулила и бросилась вперёд по тропинке.

— Нихуя… - после небольшого шока и паузы заговорил Петруха. – Фурыч, да у тебя жопа целебная.

— Да иди ты нахуй, - Фурыч сорвал веточку с листьями и активно оттирал всё лишнее со штанов.

— Не, я серьёзно, - наиграно заинтересованно продолжил Петруха. – Может, попробуешь посрать на что-нибудь дохлое? Вдруг сработает? Ну прикинь, сколько денег поднять сможешь!

— Ага, - Фурыч, как всегда, не обращал внимания на шуточки.

— Будет, чем налог платить, а то совсем охуел! – добил нас Петруха, и тяжёлое молчание прервал искренний смех.

Смеялись все, кроме Серёги. Он, в общем-то, довольно серьёзный парень, как минимум пока трезвый. Но хотя бы улыбнуться, оценить шутку, усмехнуться – это он всегда. А тут – смотрел вслед убегающей собачке и явно о чём-то переживал.

— Ты чего, Серёг? – спросил я, когда мы наконец продолжили путь.

— Ты же понимаешь, что такого не должно быть? – указал он взглядом вперёд.

— Ну как бы да, странновато, - нелепо усмехнулся я.

— Нет, в теории, это можно объяснить, - начал он рассуждать. – Но должно совпасть множество факторов. Хотя бы дыхание должно быть не таким, не предсмертным, что ли. И ладно бы только это. Это хуйня. Ты ведь внимательно смотрел? Фурыч ей голову ещё больше сплющил. Там мозгу пизда должна быть.

— Так может, она как эта, курица без головы?

— Не, - уверенно покачал он головой, - она побежала чётко по тропинке, сворачивая где надо.

— Ну так это… теории есть? – смущённо спросил я.

— О такой хуйне в книгах пока не пишут, - вымученно улыбнулся Серёга. – Откуда ж мне знать, что тут у нас творится.

Это была его последняя улыбка. Как и тысячу раз до этого, мы расположились на огромной каменной плите, неизвестно для чего лежавший на этом месте ещё тогда, когда мы не родились. Довольно интересная картина – заросли высокой травы постепенно сменялись какими-то слишком красивыми кустарниками, цветущими в тыщу раз лучше, чем на городских ухоженных территориях, а затем и деревьями всех сортов. Тут и обычные тополя, и каштаны, и клёны, и даже яблони с грушами. И ещё хрен знает сколько видов деревьев. Серёга-то по-любому знал все названия, но не я, увы.

И вот, окружённая со всех сторон этой красотой, лежала на земле огромная плита. Метров тридцать в диаметре, наверное. Её грязно-серая поверхность, возвышающаяся над почвой где-то на 70 сантиметров, была покрыта неровностями, торчащими вкраплениями других камней, какими-то железками и подковами… в общем, фиг знает что. Откуда она здесь, зачем, когда – никто не знал, да и всем было плевать. И мне тоже.

В детстве мы ещё с трудом запрыгивали на неё, но с таким удовольствием использовали для всяких игр, что даже и не думали начинать где-то в другом месте. Нам, пиздюкам, видимо, было куда приятнее падать на шершавую каменную поверхность и страдать от ушибов, порезов и прочих радостей, чем спокойно и относительно безопасно играть на траве…

А теперь мы просто на ней сидели, разложив вокруг бутылочки дешёвого пива, сухарики, пачки сигарет и те самые трёхрублёвые зажигалочки. Они в любом случае удобнее копеечных спичек, ведь им не страшен никакой ветер. Если что, всегда ведь можно слегка их модифицировать и увеличить пламя до максимально устойчивого размера.

Серёга мог сыграть на гитаре любую песню, какую только услышит. Для нас такая способность была дикостью – ну серьёзно, это ж сколько нужно учиться? В то утро он играл одну из хорошо известных нам песен, но на ходу переделывал текст, поэтому мы не позволяли себе влезать со своим позорным вокалом.

«Мир такой большой, мир такой чужой…

Слипаются глаза,

А воздух прочь из лёгких.

Поздно жать на тормоза,

Ведь их и нет у мёртвых…»

Я всё крепче обнимал Ольку, проникаясь пением Серёги. Этот засранец мог бы покорить мир, если бы захотел. Причём в любой области – музыка, наука, кино, бизнес… Но ему было плевать. На всё, а не только на странную фоточку. Он чётко знал, как прожить свою жизнь, и в ближайшие годны он хотел развлекаться, а не проёбывать молодость.

Я безмерно ему доверял, считал даже не лучшим другом, а просто одним из самых близких людей. Одним из самых-самых, вообще и во всём. Но где-то глубоко подсознательно я боялся, что он однажды уведёт у меня Ольку – ему ведь стоит только захотеть. А Ольку сложно не захотеть. Девочка эта выглядела так, будто сутками зависает в спортзале, поддерживая себя в форме какой-то супер-пупер модели. Её фигуре завидовали вообще все. Просто многие стеснялся об этом говорить.

Но я, так уж вышло, влюбился в первую очередь в её лицо. В эту сказочную улыбку, обнажающую слегка кривые верхние зубы, которые будто на спор выросли немного разными. Один какой-то треугольный, другой в два раза меньше остальных, третий залезает на соседа… В этот крошечный носик, огромные карие глаза и высокий лоб, которые, собравшись вместе, превращали Олькино личико в какое-то умилительно-мультяшное, которое хотелось тискать, тискать и ещё раз тискать. А потом прижаться свой щекой к её щёчке и никогда не терять это чувство.

Ну, не буду врать, моя внешность тоже далеко не самая плохая. В нашей маленькой компании - вообще, наверное, лучше всех. Ростом и шириной плеч не обделён, весом, гармонично распределённом по всему телу, тоже. Я, знаете, такой крепыш, пока не попытаюсь напрячь мышцы. Их там, в общем-то, не так много. Но общее впечатление, при встрече со мной, вполне могло создать иллюзию накачанного спортсмена. Лицо… ну тут я уже не возьмусь оценивать. Но, наверное, вполне нормальное.

А что остальные? Фурыч – Фурыч, Петруха – такой «деревенский пацанёнок», маленький, шустрый, вечно грязный и растрёпанный… а Серёга был до ужаса, до болезненности тощим. Петруха постоянно шутил, что он вместо обычной еды, питается знаниями. Но он брал не внешностью, а гениальностью. Поэтому я и боялся его. Немножко. Совсем чуть-чуть.

«Слипаются глаза,

И я уже бессилен.

И поздно жать на тормоза –

Я на пути к своей могиле...»

Второй припев подошёл к концу. «Серёг, ты чего там?» - почти вслух думал я, но до конца песни не планировал вмешиваться.

— Ладно, в пизду, пойду поссу, - буркнул он и небрежно швырнул гитару на плиту.

Я только успел оторвать одну руку от Ольки, чтобы вопросительно протянуть её в сторону Серёги и спросить уже, не ебанулся ли он часом. Но я не решился. Серёга почти бегом удалился в заросли.

Пиздец. Мои последние мысли о нём были именно такими. Не ебанулся ли он? Не «что случилось, дружище? Расскажи мне всё, я помогу чем смогу». Нет. «Ты ебанулся?» И всё. Вот он – подростковый похуизм, блять.

Ну, поссать – так поссать, чего теперь. Настало время хриплого звука из динамика телефона и нашего шикарного вокала. Сдерживаться никто не планировал – весь наш позор никому не мешал и вообще был скрыт от людей расстоянием и непроходимыми зарослями, полностью сжирающими все звуки.

И как-то незаметно прошёл час. Пива выпито достаточно, настроение – шикарное, а Серёги нет.

— Ну где ты там? – кричал в телефон Петруха, очередной раз не дождавшись ответа.

— В аську не заходит? – спросил я, не желая отрывать руки от Ольки, чтобы взять телефон.

— Нет! – агрессивно ответил Петруха. – Вообще охуел, не предупредил даже!

Забавный человечек. Весёлый, но срывается по мелочам. Как бесконечно стебать Фурыча – это пожалуйста, но стоит только пошутить про его рост, так сразу злость и обида.

— Да ладно, мало ли, что там у него, - скромно встал я на защиту Серёги.

— Пацаны, а вы слыхали, о чём он пел? – Фурыч, кажется, тоже обратил внимание на его странное поведение.

— Угу, - кивнул я, уперевшись подбородком в волосы Ольки.

— Пошли поищем, - уверенно встал он и направился точно туда, куда и уходил Серёга.

— А что толку? – спросил я, не сомневаясь в бессмысленности этого дела. – Когда сможет, сам позвонит или придёт.

— А вдруг что случилось? – ответил Фурыч и скрылся за деревьями.

— Весь кайф обломал! – нарисовал на лице отвращение Петруха, но направился за Фурычем.

— Ну пойдём? – тихонько спросил я у Ольки.

— У-у, - отрицательно покачала она головой.

— Да пошлииии, согреемся хоть.

Мы, конечно, знали о похолодании, но как-то неуютно было летом ходить в куртках и шапках. А уж тёплая обувь посреди лета – это вообще дикость какая-то. Ну вот не принято это. В детстве же как было – кто раньше всех весной без шапки выйдет, тот самый крутой. Вот и до сих пор осталось в нас что-то такое, детское. Поэтому даже пиво не справлялось с ролью обогревателя.

Я встал с плиты, а Олька повисла на мне, показывая своё искренне нежелание. Я бы и рад остаться, но если с Серёгой и правда что-то случилось, то как так? Как это я не поучаствую в поисках и помощи?

Спустя несколько шагов Олька всё-таки спрыгнула на землю. Её мультяшное лицо исказилось от разочарования, раздражения и какой-то вселенской грусти.

— Ну ты чего? – наклонился я к ней и заглянул в глаза.

— Ничего, - отвела она взгляд.

Обиделась, что ли? Да с чего хоть? Я, к своему стыду, пару раз вёл себя в десятки раз хуже, и даже тогда она так не реагировала. А сейчас-то что?

А потом случился пиздец. Мы как раз догнали Фурыча и Петруху. Они лениво шли по слабо растущей в тени деревьев траве, отталкивая от лица тонкие и хлёсткие ветки молодой поросли. И вдруг Олька завизжала. Громко, противно, страшно… и Петруха, вместе с ней, заорал мощным толстяковским басом. Я всегда думал, что в фильмах всё как-то неправильно. Ну, то есть, почему все так одинаково орут, увидев что-то страшное? Просто «а-а-а-а». Не «ебать блять пиздец нахуй», а вот так.

А тут – вот будто в фильм и попал. Два почти одинаковых по своему «стилю» крика. Я сначала подумал – они что, подъебать меня решили? Это что за выходки такие? А потом и сам направил взгляд в нужное место.

Серёга лежал на земле, поджав ноги к груди. Руки застыли в странной позе – будто передние лапки у богомола. Язык вывалился изо рта, а на лбу светилась огромная красная полоса, окружённая распухшей кошей. Рядом с его головой величественно торчал из земли огромный камень.

И в этот момент я и сам стал участником фильма ужасов. Мышцы шеи самопроизвольно напряглись, голова сама по себе повернулась в сторону, а оставшийся в лёгких воздух будто выдавили резким ударом в грудь. Нет, я не закричал, но шумно и хрипло выдохнул, задёргавшись как в каком-то припадке.

— Эт… это что, он упа… упал? – вечно смелый и решительный Петруха начал заикаться, а голос его стал каким-то неузнаваемым.

Олька вцепилась в мою руку ногтями. Наверное, эта резкая боль как-то вывела меня из шокового состояния, по телу дружной толпой пробежали мурашки, точно сверху вниз, а дыхательные мышцы вспомнили, как правильно выполнять свою работу. Я болезненно сглотнул в пересохшее горло – как будто час гулял по жаре без воды.

И знаете… в моё наглухо ебанутое сознание пришла дебильнейшая мысль. Я посмотрел на друзей, на Ольку и подумал – а чего это никто не блюёт? В фильмах ведь обязательно хоть кто-то сгибается пополам и начинает фонтанировать на землю.

— Он живой ведь? – с надеждой посмотрел на нас Фурыч.

— Проверить надо, - ответил я, и мой голос ракетным гулом пронзил голову. Я даже зажмурился.

— Да ка… какой проверить? – истерил Петруха. – Скорую, ско… рую надо! Звоните, блять, быс… быстрее!

Фурыч, видимо, быстрее всех полностью пришёл в себя. Он и позвонил, и объяснил, куда приехать, и пообещал встретить, и встретил. А мы остались рядом с Серёгой, будто боясь сделать малейший шаг в сторону. Я только потом, когда скорая уже приехала, заметил, что ноги какие-то каменные. Что отойти в сторону, чтобы освободить место, почему-то очень тяжело. Видимо, я и правда врастал ногами в землю от ужаса. А Олька будто вообще потеряла способность ходить, и когда я наконец сдвинулся с места, её ноги просто волочились по земле. Вся сила перешла в руки, которыми она отчаянно держалась за меня.

И только когда Серёга скрылся из виду, нормальное состояние вернулось и ко мне, и ко всем остальным. Олькино лицо заиграло мультяшной мимикой, она как испуганный котёнок разглядывала заросли, стараясь разглядеть, что там происходит. Петруха уже нормальным голосом обсуждал что-то с Фурычем, а я опять принимал в своей голове ебанутые мысли.

Я чётко представлял, как Серёга, подобно той раздавленной собаке, вдруг делает резкий вдох, открывает сонные глаза, удивлённо озирается по сторонам и, как ни в чём ни бывало, идёт к нам. Обратно, на плиту.

— А если нас обвинят? – вполголоса хрипел Петруха, надув от напряжения вены на шее. – Что это будто мы его ёбнули? А? Что делать тогда?

— Да успокойся, разберутся, - хлопнул его плечу Фурыч.

И он оказался прав – разобрались. Выслушали наши нервные рассказы, полюбовались искренне испуганным и честным лицом Ольки, покопались на месте происшествия и отстали от нас. По каким-то сломанным веточкам, следам на коре и царапинам на руках и ногах Серёги выяснили, что он залез на дерево. А дальше, случайно или специально, свалился вниз, приземлившись головой на камень. Говорили, что нет ни одного признака того, что Серёга сорвался и пытался схватиться за что-нибудь. Говорили, что должны были остаться характерные ссадины или следы на одежде.

А ещё слишком подозрительным было падение на камень. На довольно редкое явление в этом лесочке. То есть, получается, Серёга выбрал именно это место, нужное дерево, залез и спрыгнул. Специально головой на камень. Не просто так он пел о смерти, совсем не просто так.

На похоронах было подозрительно мало людей. Мать и отец – и те будто торопились поскорее уйти. Будто это было не прощание с сыном, а отвлекающая от дел ненужная ерунда. Мы с друзьями тоже постояли рядом, похлопали скорее удивлёнными, чем грустными глазками, и ушли. Мир ебанулся, подумал я тогда. Уж если даже Серёга, то все остальные – точно. Даже вон погода. Не меняется ведь.

Серёга раз тридцать говорил мне, что нужно искать красоту в окружении. Даже если тонкую дорожку посреди сугробов засрали животные, даже если содержимое мусорных контейнеров снова разнесло ветром по всей улице, даже если очередная дохлая собака вызывает своей вонью рвотные рефлексы… Всё охуенно, говорил он, пока ты сам жив и здоров. Из любой ситуации можно выйти, любую проблему решить. Эх, Серёга. Всем бы такие мозги, как у тебя.

А мир продолжал сходить с ума. Прогноз погоды упорно твердил, что завтра у нас будет жарко, но каждый новый день начинался с обеспокоенных голосов ведущих, говорящих о том, что почему-то у нас по-прежнему почти мороз. Растения остановили своё развитие, и если в масштабах страны несколько погибших полей никто не заметит, то местным огородникам придётся несладко. Я же прекрасно знаю, как огороды и дачи кормят многих жителей этой глуши. Температура опустилась до рекордных +0.2 ночью. Город остывал и сводил с ума людей, застрявших здесь. С каждым днём я слышал всё больше слов о том, что надо отсюда валить. Безработица, скука, а теперь ещё и это.

— Да не ссы, разберутся, - словно повторяли прохожие слова Серёги.

Может, кто-то и разбирался. Может, где-нибудь на метеостанции или просто подальше от свидетелей сидит толпа учёных и активно изучает погоду. И уже вот скоро запустят в небо какую-нибудь ракету, которая вспыхнет ярким фейерверком, знаменующим победу над холодом.

А мы с друзьями стали носить шапки, как и все вокруг. Выебнуться причёской и розовой чёлкой – это, конечно, надо, но не когда от холода уже болят уши… Куртки, ботинки, кто-то даже заматывался в шарф, спасаясь от ледяного ветра. Начались июльские – июльские, блять, заморозки. Помидоры моментально скосило даже в парниках, и я сам с трудом сдерживал слёзы, когда в очередной раз слышал жалобные рассказы местных бабулек.

Людей будто переклинило от смены климата. Какие-то постоянные аварии со смертельным исходом на пустых дорогах, нелепые несчастные случаи… Всеобщее настроение падало ниже уровня засыхающей реки. Кстати, а речка-то была тёплой. Забавно. Течение приносило комфортную воду, ведь всего несколько километров, и вот она – жара.

Как-то до безысходности противно было слышать сообщения из Орла о том, что вот наконец-то прошёл дождь, слегка сбил невыносимую жару… А у нас, блять, был снег. В июле. Пусть и продержался он недолго – дневная температура ещё кое-как держалась выше нуля – но какого хрена, а? Кажется, засуха даже спасала нас. Хотя бы от сугробов посреди лета. А середине месяца термометр стал показывать по-настоящему зимние морозы.

А Петруха перестал шутить. Подстелив какие-то тряпки под жопу, ведь плита теперь слишком холодная, мы как запущенные алкаши цедили всякое пиво, ягуары и прочие блейзеры и подпевали теперь только грустным песенкам. Депрессивным, безнадёжным, и теперь даже пугающим.

— Хооооолодно, - зевнула как-то раз Олька, но не прижалась ко мне, как это происходило обычно.

— Иди, согрею, - улыбнулся я и распахнул куртку, приглашая её в уютный «домик».

Но она лишь грустно отвернулась, сделала ещё глоток и поморщилась. Потому что пиво, блять, покрывалось корочкой льда.

— Я, наверное, пойду, - как-то совсем обреченно сказала она.

— Ну это, - я даже растерялся, - давай провожу, что ли.

— Как хочешь, - выдохнула она и поплелась по тропинке.

Я просто не знал, что делать. Приобнять её, как обычно? Взять за руку? На руки? Я просто никогда не видел её в таком подавленном состоянии. Её крошечные ладошки, теперь закутанные в смешные огромные варежки, безвольно бились о бока свисающей до колен куртки. Если бы впереди был обрыв, если бы мы сейчас шли не по старой тропинке, а по крыше, она бы без сомнений полетела вниз и даже не заметила бы этого.

Так продолжалось до самого дома. В полном молчании и моём непонимании. Я несколько раз протягивал руку, чтобы хоть как-то прикоснуться к Ольке, но не мог на это решиться. Будто мы просто какие-то знакомые, друзья или хрен знает кто ещё. Как будто она совсем не моя Олька, не моя милашка-мультяшка…

— Фурыч, ты похудел, что ли? – бодро и весело спросил я, когда вернулся обратно. Надо было хоть чем-то разбавить этот депрессивный сумрак.

— Аппетита нет, - серьёзно ответил он, не отрываясь от телефона.

Пугающую тишину пытались спасти звуки сообщений. «О-оу», «о-оу»… Мне до боли в зубах захотелось взять гитару и начать играть что-нибудь хоть немного весёлое. Что-то вроде «Он не придёт»… Но куда мне. Даже близко ничего не получится. Поэтому я тоже достал телефон и уставился в экран скучающими глазами. Серёга оффлайн. Тьфу, блять! Когда я уже перестану ждать его появления?

— Давайте, за глобальное потепление, - мрачно произнёс Петруха и протянул стаканчик, наполненный до краёв.

— За потепление, - снова не стал отводить взгляд от телефона Фурыч.

Выпив всё залпом, мы дружно поморщились. И от вкуса дешёвого пойла, и от холода.

Я не хотел никуда отсюда уходить. Возвращаться к цивилизации, а точнее – к вымирающему её кусочку. Там всё совсем хуёво. Люди уже неприкрыто говорят о самоубийствах, а потом спокойно делают это. Кто-то по-классике, кто-то не колет инсулин и обжирается сладостями, кто-то не останавливает машину перед давно пробитой оградой моста. Я просто боюсь вернуться и узнать, что кто-то из моих близких тоже не стал сворачивать со встречки. На остальных максимально похуй. Пусть хоть толпами с моста прыгают – какое мне дело? После смерти Серёги-то… А с другой стороны… Серёга же был гением. Он ведь что-то понял, правда?

Наверное, впервые в жизни родители даже не выглянули из комнаты, когда я пришёл домой. А как же их любимое с недавних пор «напился опять?» Где же эти закатанные глаза и лёгкая ругань, но не со зла, а потому что так надо, так принято.

— Это я, - на всякий случай, громко сообщил.

— Молодец, - грубо ответил папа.

Ну серьёзно, вы-то чего? Что с вами случилось? Блять, да эта фотка с самолёта может быть просто ебучей подделкой! Единственное, что странно, так это мороз! Но всегда ведь можно уехать! Продать дачу, купить квартирку в Орле. Там ведь так охуенно с их +34 в тени. И всё, и забыть нахер эту деревню, всё равно она скоро вымрет к хуям. Ну вот помогают нам неведомые силы, говорят: «уезжайте отсюда скорее, нечего здесь ловить».

Но нет, мы будем с трагическим видом лежать на диване и пялиться в телевизор. Надо же, какой ужас, на даче урожай сдох. Картошечки не будет в этом году, морковочки всякой. Ну не случилось никакого конца света, пожрём в этом году покупные, можем себе позволить.

А вот попробуй скажи всё это вслух. Посмотрят как на врага народа, затрясут своими грустными лицами, будто сдерживая себя от преступления. А потом махнут рукой и продолжат смотреть в экран. Я почти уверен, что они даже не наблюдают за происходящим и не слушают. Просто направляют взгляд в нужную сторону, не более. Хоть A-One бы включили, если уж так.

Я уже не удивлялся, когда под окнами появлялся очередной труп. Не оборачивался на грохот автомобилей, отмахивался от рассказов об очередном самоубийце. Я только пытался хоть как-то повлиять на родителей и вытащить их из всего этого, во всех смыслах. К сожалению, безуспешно.

ПРОДОЛЖЕНИЕ И КОНЦОВКА В КОММЕНТАРИЯХ