Вместе? Часть девятнадцатая. (Очень длинный роман)⁠⁠

-Я один раз полезла к сцене, - сказала мне Жека, когда мы ехали в переполненном пьяными панками и скинами транспорте в центр. – Мне кто-то врезал по челюсти, потом жевать было больно. Тебе какая из групп понравилась больше?
-Та, где пел этот длинный скинхед в очках. Остальные вокалисты просто что-то бубнили и мурлыкали в микрофон, их было совсем не слышно. Я бы не назвал это тяжелой музыкой. Исполнители компенсируют отсутствие напора однообразным шумом, а публика весела, не сколько от музыки, сколько от алкоголя и травы. Если бы не было допинга, все бы сидели с кислыми минами, как мы и скучали. Их проблема в том, что они пытаются играть, как некто и не хотят изобрести нечто новое, свое, сугубо субъективное.
Сидящий передо мной панк повернулся ко мне и не слишком дружелюбно на меня посмотрел, а потом вышел. Я в окно видел, как он со знанием дела блевал, воткнув два пальца в рот.
-Надеюсь, что это его стошнило не от моих занудных изречений, а от пива, в которое щедро добавили димедрола. А на счет музыки мне действительно кажется, что тяжесть не в ритме сверхзвуковой скорости, а в артистизме исполнителей. Даже у «Аквариума» некоторые композиции будут тяжелее, чем те, что я здесь услышал. Дать этим музыкантам акустические инструменты и заставь выступать на улице без всяких усилителей и это будет не напор, а просто шум.
-Да, действительно, они все в основном мальчики, у которых даже борода не растет, а они уже возомнили себя летовыми и менсонами. А Летов и на акустической гитаре играет так, что мороз по коже и без пива тянет поскакать. Слышал его альбом «Вершки и корешки»? Он же на акустической гитаре играет.
-У него и тексты песен то, что надо. Но, если бы не такие дилетанты, как эти, то он не был бы гением. На самом деле гениев создает масса дилетантов, с которыми их сравнивают. Честно признаться, лет пятнадцать назад, когда слышал в основном «Смоуки», «Битлз» и прочую землю в иллюминаторе, которую крутили по советскому радио, я наверное обалдел бы от того, что услышал только что и стал бы фанатом этих лёликов. Тогда для меня и Высоцкий был откровением. Да что далеко ходить! Пять лет назад я слушал «Кино» и «Арию» и считал это крутой музыкой. А теперь лишь изредка врубаю несколько композиций из всего советского легального рока. Одно время я вообще слушал только синтезированную классику, пока она меня не достала.
-А я об этой музыке практически не имею понятия. Слышала пару песен Цоя и Бутусова, так себе. На первой моей собственной касете был «Лайбах». Копия была сделана с десятой копии. Потом купила в магазине пинкфлойдовскую стенку. Потом мне достался первй альбом «Експлоитед» и так далее.
-«Пинк Флойд» я слушал с детства и с удовольствием слушаю сейчас, как Вагнера и Баха. К этой музыке я до сих пор не охладел, в отличии от основной массы русского рока. Думаю, что не разочаруюсь со временем и в ГрОбах. Все-таки он не просто антисоветчик, игравший модную тогда музыку, подражая западным аналогам.
-А вот и твой автобус идет! – сказала она, когда мы стояли на остановке в центре. – повезло тебе, а мне еще пол часа ждать. Поеду к своему другу, переночую в его ужасной квартире, до дома я уже не доберусь… Ладно, пока.
-С чего ты взяла, что я уеду и оставлю тебя тут посреди ночи? Я наверное не произвожу впечатления джентльмена, но не такой уж я и хам.
-Не дури, а то пешком придется идти!
-Наверное, я тебе совсем надоел, раз ты меня прогоняешь.
-Да нет, мне с тобой очень интересно, просто я не хочу, чтоб ты из-за меня мучился.
-Для меня часовая прогулка по ночному городу совсем не мучение, а небольшая и приятная разминка затекших от сидения и лежания на работе ног.
-Врешь ты всё! – она улыбалась. – А если мой автобус просто не приедет?
-Тогда пойдем до ужасной квартиры пешком. Я тебя с удовольствием провожу.
-Ну, это уж нет! Не люблю загружать других своими проблемами.
-А ты не допускаешь, что мне просто приятно пройтись по городу вместе с тобой?
-Давай мандарин съедим пополам, сейчас я почищу…
Я почувствовал, что просто обязан что-то сделать, но непонятный страх, будто стеклом отгородил меня от неё. В тот момент, я боялся сделать что-то неправильное, и сильно занервничал. Начал спрашивать себя, что я вообще здесь делаю, да чего она от меня ждет.  Она боязливо поднесла половину очищенного мандарина к моим губам. Я не менее боязливо открыл рот, думая о том, что со стороны, наверное, это выглядит глупо. Время потянулось мучительно медленно. Я ощутил желание поскорее уйти, или заполнить возникшую неловкую паузу. Я порывался что-то сказать, но в голову нахлынули размышления о том, чем все эти отношения могут закончиться. Мысли о будущем совершенно лишили меня чувства реальности. Подъехавший автобус увез Евгению, а я все стоял, созерцая окурки, разбросанные на платформе остановки.  Воображение нарисовало будущее, в котором я нашел приличную работу, адекватную зарплату. Снова съемная квартира, а может, купленная в кредит, в которой я живу вместе с ней. Нет, с ней этого быть не может, она не согласиться, потому что мы, хоть и пытаемся друг друга понять, но не любим друг друга. Во всяком случае, я ничего похожего на это, незнакомое для меня чувство не нашел в себе. Да, она мне нравится, но это не повод, для того, чтобы бежать на встречу к ней каждый день или постоянно звонить ей. Девица, ехавшая рядом с нами в трамвае с концерта, подошла ко мне, попросила сигарету, я рассеяно отдал ей початую пачку. Она взяла две сигареты и вернула мне пачку.
-Большое спасибо! У вас что-то случилось?
-Нет, ничего не случилось. Совсем ничего не случилось, потому грустно.
-Отсутствие новостей – это тоже хорошая новость.
-Полное отсутствие новостей после смерти, - мрачно проронил я и зашагал домой.
На ходу голова заработала активнее. Я внезапно поймал себя на том, что опять планирую начать совместную жизнь, с женщиной, к которой ничего не чувствую, лелея, при этом надежду, на то, что, на этот раз, все получится. По этой причине, я и испугался сделать что-то неправильно. Благодаря этой находке, мне стало очевидно мое желание устроить свою жизнь, согласно общественным стереотипам, не смотря на все свои размышления, аргументацию, протесты, бесчувственность, порождающую ложь. После  этого мне стало совсем неуютно наедине с самим собой, будто налгал человеку, которым мне доверился. С шага я перешел на бег, почувствовав, что замерз. Холод был не снаружи, он исходил от меня.
Чем она мне нравилась? Наверное, тем, что предполагаемое сожительство с ней мне виделось более удобным, чем с бывшей женой, чем с Катей. Когда я подал в газету объявление о желании с кем-то познакомиться, я, будто, пришел в магазин выбрать велосипед выбрать новый велосипед. При этом я смотрю на людей, как на вещи, осведомляюсь о том, насколько они мне могут быть полезны, удобны, во сколько денег они мне будут обходиться. Чувства? Какие чувства могут возникнуть при пользовании вещью? Если с ней нет никаких неприятностей, то её просто не замечаешь, как воздух, не ценишь. Если же она причиняет неудобства, то просто ищешь ей замену, мечтая от неё избавиться. Я спросил себя о том, стал бы я встречаться с Евгенией, если бы не все эти проекты обустройства личной жизни. Вспомнилось, как я себя горячо убеждал в том, что общение с ней совсем не утомительно, в отличии от общения с Катей или Верой. Зачем мне себя убеждать подобными сравнениями, если бы я, действительно, что-то чувствовал? Да, вряд ли я бы начал о чем-то думать, что-то взвешивать, прикидывать, калькулировать.
В тот момент мне показалось, что я инвалид. Что толку в способности ходить, говорить, видеть, обладать, какими-то ценностями, респектабельной работой, здоровым телом, если не можешь ничего почувствовать? Что толку быть заваленным деликатесами, если ты не способен их переваривать? Есть ли смысл в жизни, если нет в ней того, за что готов с ней расстаться без всяких расчетов и раздумий?
Моя последняя встреча с Евгенией произошла в морозный день в конце февраля. Во влажном воздухе двадцатиградусный мороз был просто невыносим, а моя подруга забыла одеть шапку , потому её уши сворачивались в трубочку. И я не предложил её свою. У неё были длинные и густые волосы и теплые рукавицы на руках, она могла долго идти, держась за уши руками. У меня же голова была начисто выбрита по бокам, не было рукавиц. Мы добежали до квартиры её друга, у которого она одолжила шапку.
-Теперь куда пойдем? – весело спросила она. – Теперь я могу ходить по улице хоть двенадцать часов подряд.
-Я бы хотел пойти в Африку, где тепло.
-До Африки мы до понедельника дойти и вернуться обратно не успеем, но можем зайти, в ближайшее кафе. Как тебе такая идея?
-Только на этот раз я тебя угощаю! У меня недавно была зарплата. Я за прошлый месяц умудрился отсидеть на лавочке сто восемьдесят часов. Я делаю вид, что работаю, а они делают вид, что платят мне. Не смотря на торжество демократии, производственные отношения не изменились. Я, наконец-то, понял, что лучше работать крупных предприятиях, чем в карликовых фирмах, где бездействие одного работника очевидно и у начальника есть возможность за всеми уследить. Там и рабочие следят друг за другом. В общем, у меня началась гигантомания. Теперь я знаю, чего хочу! Я хочу устроиться крановщиком на большой завод. Теперь я не буду соглашаться на первую подвернувшуюся работу.
-Это хорошо, что ты начал привередничать в плане рабочего места и специальности. Осталось еще начать привередничать относительно выбора страны, в которой ты живешь. Я уже решила, что территория бывшего социалистического лагеря, меня недостойна. В этом году кончается моя учеба, но засесть за комп в каком-то офисе и имитировать бурную деятельность меня чего-то не тянет.
-Я почему-то еще не перестал надеяться на то, что могу и в родном городе найти человеческое рабочее место под бетонным потолком цеха. Мне кажется, что, если у человека проблемы на родине, то на чужбине их будет еще больше. На родине можно большего добиться, есть хоть ничтожный шанс стать творческим деятелем…
Я вдруг представил, как глупо выгляжу на фоне своих дилетантских рисунков, стихов и рассказов с надеждой на успех. Я вдруг увидел себя пенсионером, отработавшим половину жизни на одном кране, выброшенным на свалку вместе с ним. Но я поспешил отмахнуться от этих видений и заставил себя надеяться на что-то лучше, однако представить, чтобы люди употребляли плоды моих усилий со страниц газет и журналов у меня не получалось. Да и о чем я могу написать, если буду торчать на кране? Можно сменить тысячу рабочих мест, на которых я чувствую себя, как инородное тело, но всегда сталкиваться с одной и той же проблемой. Проблемой того, что инициатива наказуема, что нельзя перевыполнять норму, а надо имитировать и качать права, громче кричать о своей добросовестности и стучать на товарищей. Может быть, там, на Западе, всё обстоит иначе. Я не знаю, хотя и уверен в том, что там платят больше, но выше цены. Меня просто тянуло на Запад, но я боялся, ужасно боялся, что тот, незнакомый мир, своими проявлениями, разрушит мое красочное представление о нем. Родной город мне тогда еще не надоел до такой степени, чтоб бежать из него без оглядки, и я не ленился обосновывать свое нежелание.
Когда мы выпили по большой кружке чая, не из пакетиков, я сказал, что сегодня в концертном зале неподалеку проверяет билеты мой бывший коллега. Он может нас без проблем пропустить бесплатно.
-А кто там сегодня выступает?
-Без понятия. Можно позвонить и узнать. Иногда там выступает Аквариум и Бутусов, но в основном поп всякий, потому я и не очень хочу туда идти, но, если ты хочешь, то можем пойти.
-Можно сходить, не развалимся, если пройдем лишний километр.
Зайдя в просторное фойе, мы сдали верхнюю одежду в гардероб, подошли к дверям, в которых работал Саня.
-Садитесь куда хотите, - радушно пригласил он нас внутрь. - Сегодня зал полупустой, только до начала концерта, посидите в заднем ряду, а потом идите хоть в первый. Сегодня эти куплетисты-бандуристы, как их? Не помню. Один с гитарой, другой с гармошкой. Короче согреетесь хотя бы.
К моему удивлению она смеялась над незатейливыми куплетами, а я сидел с кислой миной и думал. Думал я всякую ерунду. Я привел её слушать эту не приятную мне музыку, и мне почему-то стыдно за себя, будто это я лично стою с гитарой и пою эти частушки, которые меня раздражают. Она кивнула в сторону мужика, который сидел неподалеку, одев очки в толстой роговой оправе, он читал книгу в полумраке.
-Их так часто показывают по ящику, что придя на их концерт, он почувствовал себя дома и машинально взялся читать. Я вообще не понимаю, зачем люди приходят на их концерты, если их крутят по всем каналам круглые сутки.
-А я их в первый раз вижу. Мне нравится, правда. Я просто телевизор совсем не смотрю.
-Я тоже телевизор не смотрю, но мой папа очень любит этих юмористов, настолько, что я их возненавидел потому, что я их не слышу дома только в наушниках, а от них у меня болят уши.
-Через час пойдем, у меня последний автобус, надо успеть…
Подходя к остановке, я развеселился вместе с ней, забыл о своих давешних размышлениях, своем нечестном отношении к ней.  Она захотела дружески похлопать меня по спине, а я неосознанно отскочил в сторону, будто она меня огрела по спине оглоблей. Она растерянно смотрела на меня и говорила, что не хотела меня расстроить или обидеть. Я засмущался, попросил прощения, сказал, что мне почудилось будто это не она, а кто-то другой схватил меня за плечо. Снова неловкое молчание в ожидании опаздывавшего автобуса. Снова мысли о том, что я обманываю себя, и её. У меня нет необоримого желания обнять её, взять за руку, поцеловать, потому, будет гнусно, продолжать делать ей комплименты, встречаться с ней. Потом от неё пришло такое же, как всегда короткое сообщение, о том, что все было прекрасно, и она даже запомнила пару частушек с концерта. Я так же вежливо, ответил ей, что доволен тем, как провел время, изъявил желание встретиться еще раз, хотя тут же разозлился на себя за это. Потом она написала мне сообщение, о том, что уезжает странствовать автостопом по Европе. Я же ответил, что мне очень жаль, что я не могу последовать за ней по причине скудных познаний в латышском, для того, чтобы сдать на гражданство. Она сразу предупредила, что телефон оставляет дома, и не знает, когда вернется, и вернется ли вообще.

Глава последняя. Плоды дилетантства.

На работе задержали зарплату и в лютый мороз меня перевели на стапель, где по состыкованным блокам судна муравьями ползало множество грязных замерзающих человечков. Две недели я стучал зубами от холода внутри задымленного сварочным дымом резервуара и изредка пытался чистить металлические брызги со сварочных швов. Меня бы вряд ли перевели на стапель, если бы я в один из дней, одурев от скуки, не навалился на работу с таким остервенением, что выполнил трехдневную норму. Глядя с палубы на багровый закат я решил первого марта уволиться с этой работы и сказал об этом вслух. Товарищ по несчастью спросил, куда я направлюсь.
-Хрен его знает, - задумчиво ответил я. – Лучше подохнуть с голоду или ходить за супом к кришнаитам, чем мерзнуть тут за дарма. У меня уже второй день температура. Еле встал сегодня, в сейчас подумал, что мой злейший враг – это я сам.
-Не, я сначала новую работу найду, мистер Холмс, а потом уже отсюда срыгну. Когда потеплеет, стройки начнутся. Я март тут еще досижу.
-Конечно, тебе маленькую машинку дали, она весит сто грамм, вот ты и терпишь, а мне эту пятикилограммовую с чашкообразным камнем, да еще и потолок сказали шлифовать, а рядом еще сварщик работает. Так что дышать нечем. Для хохлов и болгар это может и большие деньги, а я с такой зарплатой только в долги залезаю.
-Так ты хотя бы до середины марта доработай, зарплаты дождись и тогда на лыжи вставай.
-Да ну их! Потом за март денег до середины апреля ждать. Первого меня уже здесь не будет. Лучше потратить время на поиски нормального места, чем сидеть в этой дыре и ждать, пока оно само тебя найдет. Не место ищет человека, а наоборот, и с этим ничего не поделаешь.
Жизнь подтвердила справедливость моих слов. Уволившись с судостроительного завода, я за десть дней нашел вполне приличную работу по специальности на комбинате железобетонных конструкций и рьяно взялся за работу. Работал иногда по пятнадцать часов и по выходным. Ездить туда надо было через весь город. На дрогу уходило по два часа в одну сторону, но я чувствовал свою необходимость на том месте, работа была мне интересна потому, что я узнавал много нового и мог проявлять инициативу.
Короткие сообщения от Евгении приходили все реже. Я вежливо ей отвечал, иногда предлагал встретиться, но она отнекивалась, писала, что у неё нет времени. Времени не было и у меня. Хотя, если быть честным, то можно сказать, что и у меня и у неё не было желания, мы не знали, чем заняться вместе и похоже, что были не интересны друг другу. Я рисовал и писал, пытаясь совершенствоваться, злился на себя из-за того, что ничего не получалось
Закрепившись за полгода на новом рабочем месте, я впервые за всё время своего трудового стажа начал болеть не на работе, а дома и получать за это денежную компенсацию. Не то чтобы я подло симулировал, просто использовал появившуюся возможность. Ранее мне и в голову не приходило, не выйти на работу, если заболела спина, расстроился желудок или поднялась температура. Убежденный в том, что кровать – гнездо болезней, я употреблял медикаменты и шел на работу, стиснув зубы. На работе мне было легче перенести болезнь, ибо работа отвлекала меня от страданий. Тогда же я начал использовать свои болезни ради того, чтобы больше времени уделять творчеству. Приобретя диктофон, я, помимо рисования, я делал нечто отдаленно напоминавшее авторские радиопередачи.
Чем больше я рисовал, тем меньше был доволен тем, что получалось, хотя все знакомые говорили, что у меня неплохо получается таким тоном, каким Катина мама хвалила её рисунки. Возникла потребность в том, чтобы кто-то, кто хоть немного разбирается в изобразительном искусстве. Подтвердил мои подозрения в том, что в подобном духе продолжать не стоит. Я даже был готов выслушать какие-то советы.
И тут я вспомнил про подругу Кати Тоню. От неё я что-то слышал о любительских издательствах. Потому я разыскал Катю и предложил ей встретиться. Было уже тепло, сухо и светло, на деревьях зеленели листья. Катя предложила зайти в пивную, я вяло согласился и, зайдя в заведение, сразу уселся за столик в углу. Катя взяла две кружки пива и пластиковую тарелку с гренками из черного хлеба.
-Ну вот, - радостно сказала она. – Наконец-то я тебя угощу…
-К сожалению, тебе не удастся этого сделать. Я, как раньше, не употребляю алкоголь и сейчас болею желудком.
-Но я слышала, что сухарики нужно есть людям, у которых проблемы с желудком.
-Это гренки, а не сухарики.
-Так зачем я тебе понадобилась?
-Почему сразу «понадобилась»?
-Это, конечно, очень мило, если ты вызвал меня просто для того, чтобы спросить, как у меня дела, но я в это не могу поверить.
-Ого! Да ты, я вижу, сильно поумнела без меня! Наверное, куда-то торопишься, и потому общение с тобой стало приемлемым для меня. Так что давай будем соблюдать эти идиотские правила приличий, и узнаем друг у друга, как дела.
-Хорошо. После того, как мы расстались, я попала в психиатрическую больницу, а потом к одному уважаемому целителю, который избавил меня от моих психологических зажимов. Я познакомилась по переписке со своим теперешним мужем, он тогда сидел. Теперь живу у него и мы очень счастливы. Работаю официанткой в одном чудном ресторанчике и помогаю одному очень талантливому художнику-дизайнеру.
-Вот видишь, как все хорошо устроилось. А ты еще не хотела расставаться. Если бы мы с тобой не расстались, всё бы получилось совсем иначе и наверняка не так хорошо. А я сменил много рабочих мест, пока не нашел теперешнюю работу по специальности. Но всё это не так важно. Дело в том, что за это время я нарисовал вот эту кучу идиотизма и теперь не знаю, куда её деть. Скорее всего, это следует выкинуть, но может она кому-то и понадобиться.
-Ты рисуешь! – воскликнула она, перелистывая рисунки. – Это прекрасно!
-Не надо меня хвалить, как дебильного ребенка! Лучше помоги мне найти твою подругу. Она говорила, что есть в нашем городе любительские издательства, которых этот ужас может быть заинтересует. А еще, может, она скажет мне, стоит ли мне этим заниматься далее.
-Хорошо. Я дам ей твой номер телефона, она тебе позвонит. Хотя я с ней почти не общаюсь, у меня теперь семья. Ты зря говоришь, что это ужас. У тебя талант, хотя не хватает жизни.
-Мне нужно, чтобы мне хотя бы указали, что в них не так.
Через неделю я встретился с Тоней. Она сказала, что очень занята, но может уделить мне немного времени, пока будет обедать. Обедала она в дорогом заведении блинами с икрой. Мне казалось, что будет неприличным сидеть в ресторане, ничего не заказав. При этом мне было жаль денег, растраченных на чай. Она попыталась читать, одно стихотворение, потом, быстро перелистнув сразу несколько страниц, начала читать другое, но после нескольких строчек, поставила мне диагноз.
-Видишь ли, мне и большинству тех, кто имеет хоть малейшее понятие о рисовании это просто непонятно и потому не интересно. Это всё равно, что рассказ, написанный на непонятном языке. В рисовании есть определенные понятия, основы, правила, которые ты не соблюдаешь. Художники видят этот мир иначе, чем простые люди. Лучше бы ты рисовал примитивнее, проще условнее, не выписывал множество мелких деталей с такой тщательностью, тогда бы твое дилетантство было не так очевидно. К тому же ты понятия не имеешь о композиции. Ты тупо заполняешь весь лист…
-Но Брейгель…
-Чтобы понять его творчество, нужно хоть немного понять, что такое изобразительное искусство вообще.
-А как же самобытность!
-Самобытность? Чтобы выразить свою точку зрения, нужно хотя бы научиться говорить.
-Может быть, кому-то пригодятся идеи, которые я пытался выразить…
-Идеи? Ты имеешь в виду сюжеты? Видишь ли, для художников главное не что нарисовано, а как нарисовано. Сюжет важен в литературе. Литературность в рисовании, в живописи не очень приветствуется. Хороший художник может увидеть целый мир в яблоке и рисовать его сто часов. Для него куда важнее отношения цветов, изгибы линий, свет и тень, с помощью которых, он изображает рельеф поверхности…
-Это, как Сезанн рисовал овощи, пока они не сгнивали?
-Ну вот, ты даже читал об этом, но так и не понял. Вообще-то, понимать и делать – разные вещи. Если у тебя есть желание продолжать рисовать, то тебе необходимо хотя бы год позаниматься по вечерам у какого-нибудь хорошего мастера. Все это никуда не годится. Про стихи ничего не буду говорить, у меня нет времени их читать, но можешь отправить их в издательство «Снежный ком». Это некоммерческое издание раз в год выпускающее брошюрку в сто страниц со стихами начинающих авторов. Их адреса в интернете я не помню, но ты поищи через поисковик, или купи их выпуск. Сходи, потусуйся с ними, может они и согласятся что-то напечатать. Твоя беда в том, что ты ни с кем не общаешься из богемы. Хотя, тусоваться с этими малолетками возомнившими себя гениальными поэтами довольно скучно, но, во всяком случае, лучше, чем с грузчиками…
-Но и среди грузчиков есть интересные люди! – возмутился я. Была задета моя пролетарская гордость. – Хотя мне в последнее время вообще не хочется ни с кем общаться и одному, как-то лучше. Дело в том, что большинство деятелей искусства далеки от основной массы народа, и потому их творчество понятно только людям из их круга общения.
-Твое творчество понятно только тебе, а пролетарии вообще не хотят никакого искусства, не все, конечно, есть исключения, вроде тебя, но основная масса. Ты сам это прекрасно знаешь.
-Можешь мне порекомендовать какие-нибудь курсы рисования?
-Были какие-то курсы для поступления в академию. Для тебя будет проще взять рекламную газету. Там, наверняка, будет пара, интересующих тебя, предложения. Не расстраивайся по поводу своих рисунков, у тебя есть главное – желание что-то создавать и ты готов учиться. Просто ничего не бывает сразу. Гениями не просыпаются, ими становятся в результате долгого и упорного труда. Читал про Родена?
-Читал. Читал еще «Луна и грош» Моэма.
-На самом деле все было не совсем так, как в этой книге. Гоген достаточно долго учился у хороших мастеров, и долгое время совмещал биржу и свое творчество.
-Я думал, что жизнь интересна, а она оказалась еще более интересной.
Я тут же пошел в магазин и приобрел сборник стихотворений, который выбросил, не дочитав, до конца. Мне стало совершенно ясно, что ни я, ни эти молодые зазнайки не имеют понятия о поэзии. Я был счастлив, что не так много людей увидело мои поползновения, и я могу их выкинуть, а еще лучше оставить лежать в столе, как напоминание о том, что ничего не бывает просто так, всего достигают потом и кровью.
В итоге я всё-таки оказался на курсах рисования и получил представление о том, что такое рисунок. Катя родила ребенка от невысокого угрюмого парня, с которым она часто ругается, стоя на улице…