Вместе? Часть четвертая. (Очень длинный роман)⁠⁠

Мне не хотелось продолжать этот разговор, не хотелось говорить о том, что я написал, чем я был недоволен, потому я почувствовал облегчение, когда маг вернулся в комнату, чтобы дальше блистать своей начитанностью в кругу благородных девиц. Тоня все же спросила, действительно ли я что-то пишу. Катя ответила вместо меня, начала расхваливать мои рассказы. Когда я её провожал, я отдал ей флоппи с несколькими короткими рассказами.
-Все-таки я не понимаю, - заговорила Катя. – Какое тебе дело, что думают читатели о том, что ты пишешь. Главное, чтоб это опубликовали и заплатили тебе деньги.
-Мне кажется, что писатель, который начал работать в определенном амплуа уже не может из него выйти. Издатели и читатели просто не могут воспринять его иначе, и он работает до конца жизни, ориентируясь на их спрос. Я уже не хочу писать сказки для домохозяек, как Коэльо, да и хватает уже таких, как он.
Чтоб прекратить неприятный мне разговор о литературе я ушел за праздничный стол и начал есть фрукты, от которых появились рези в животе. Матвеевна мирно рассказывала благородным девицам о том, как она занималась греблей, а потом работала тренером. И тут маг предложил ей поучаствовать в необычном мероприятии.
-Мулька в том, что на одном сайте заранее печатается место сбора и объясняется, что надо делать, как правило, это какое-нибудь неадекватное действие. И представьте, незнакомые люди собираются в универмаге и стоят у эскалатора, который движется вниз. Подходит охранник и спрашивает, чего они там стоят, а они в один голос отвечают, что ждут, пока эскалатор начнет двигаться в обратную сторону. Все это снимается скрытыми видеокамерами, а потом демонстрируется в интернете, а возможно и по телевидению.
-В прямом эфире? – деловито осведомилась Матвеевна.
-Матвеевна, - устало обратилась к ней Маша. – Зачем тебе прямой эфир?
-Да я просто буду не просто ждать, а выступлю перед камерой, может какой-то спонсор разглядит мой талант и пристроит на телевидение. А если эфир не прямой, то вырежут же все.
-Нет, - смеясь, разочаровал Матвеевну маг. – Эфир, конечно, не прямой, и надо делать только то, что оговорено в объявлении, ни какой отсебятины. На этот раз мы будем пересекать вокзальную площадь лунной походкой, то есть двигаться медленно, как космонавты на Луне.
-Медленно! – поморщилась Матвеевна. – Если бы быстро, то  можно, но медленно – это не для меня.
-А что бы ты показала телекамере в прямом эфире? – поинтересовался я.
-Чернецов! – строго сказала мне Маша. – Не провоцируй её! Ей и так трудно тихо себя вести.
-Да ничего тут такого нет провокационного…
-Матвеевна хватит! Дальше расскажешь в другом месте.
Все девицы отправились с журналистом в соседнюю комнату растапливать камин и коптить сардельки на огне. Мы остались у стола втроем. Матвеевна начала потчевать Машу и меня тем, что осталось на столе, она просто пихала нам в рот, что попадало под руку.
-Ты бы лучше Машу спать уложила, у неё уже глаза слипаются.
На мое предложение Матвеевна отреагировала с энтузиазмом и принялась энергично расстилать диван. Все произошло молниеносно. Раздался треск, скрежет и диван превратился в два отдельных тюфяка и груду досок. Именно в этот момент вошла Тоня и прикрыла открывшийся рот узкой ладонью увенчанной множеством серебряных колец. Я не дал ей выругаться, спросив, где лежит ящик с инструментами. Сколько же трагизма было в её блестящих черных глазах! Когда она спрашивала, действительно ли я смогу сделать все, как было. В ящике нашлась отвертка и шурупы. Мне нужно было только сказать Матвеевне, куда именно их вкручивать, горя желанием исправить свою оплошность она крутила отвертку со скоростью электродрели. Старые шурупы проржавели до основания, и новые пришлось вкручивать немного поодаль от заводских отверстий. В результате диван немного деформировался, но стал прочнее и надежнее.
-Как же это произошло? – раздумывал я вслух, положив на место ящик с инструментами. – Одним движением десять шурупов.
-Может, вы хотите попробовать еще раз, чтобы понять, как это произошло!
-Нет, - не унималась Матвеевна. – Сейчас-то мы его можем разложить!
Диван все-таки раскрылся, но из-за деформации после ремонта материя на одной из боковин порвалась.
-Вот теперь я точно хочу спать! – сказала Маша. – Давайте его скорее сложим, покроем пледом и пойдем домой, пока нас отсюда не выставили в принудительном порядке.
Я все же приспособил кусок оторвавшейся материи пол лакированный поручень. Остальные гости начали собираться вместе с нами. В толкотне прихожей Катя приобняла меня и назвала мачо, требуя прощального поцелуя. И вместо того, чтобы поцеловать её в куда-то, в губную помаду, я начал вяло возражать по поводу мачо, говорить, что не люблю латинскую культуру, что мне ближе германская.
-Нет, - воодушевленно заговорила Катя, упершись в меня большой и мягкой грудью. – Ты самый настоящий герой любовник, сказочный принц на белом велосипеде.
-Всадник без головы, - прервал её я, сухо попрощался и вышел.
-Эй, - окликнула меня Тоня с порога. – Ты заходи, как-нибудь. Выпьем, про свет поговорим, и рассказы свои приноси.
-Рассказы мои – дрянь, а пить я только чай могу…
Пока я пробирался домой, проводив Матвеевну до трамвая, я вспоминал очертания худой  девушки с большими блестящими глазами в квадрате света на фоне полумрака грязного подъезда. Она напомнила мне иллюстрацию из книги «Гранатовый браслет». С досадой я не обнаружил в себе желания растратить казенные деньги и сделать подарок этой женщине. Дело было не в том, что у меня не было доступа к казенным деньгам. Я боялся того, что это окажется ложью с моей стороны. В голове были грубые и циничные мысли, тоска по очарованию. Вспомнилась Катя с её пьяными комплиментами, винное пятно на обоях. До боли захотелось, чтоб хоть что-то шевельнулось внутри, но там не было ничего, кроме несуразных фантазий.
На следующий день я вернулся с работы пораньше, чтобы выспаться, но стоило мне прилечь, как зазвонил телефон, и Катя сообщила мне, что она в ужасном состоянии и ждет меня. Это сообщение порадовало меня. Я кому-то нужен, кому-то могу помочь. Так же я был обрадован тем, что смогу побеседовать не о скидках в супермаркетах, о которых весь день трещали коллеги на работе. Об искусстве я тогда знал не так уж и много и не знал, что Катя в академии художеств училась только полгода, после чего была отчислена за непосещение занятий.
Поговорить о искусстве мне было не суждено в тот вечер. Она рассказала мне о еще одном своем возлюбленном. Она просила меня, как писателя написать красивую новеллу о парне, который приехал в большой город из голодного и далекого захолустья, чтобы учиться, но у него совсем не было денег на жизнь, а так же проблемы с эрекцией крохотного пениса. Импотенция у него началась после того, как его девушка погибла в автокатастрофе. Он копал могилы, подметал улицы, разносил почту, жил в антисанитарных условиях общежития и думал наложить на себя руки, но тут ему повстречалась Катя, и спасла его. Она помогла ему найти работу, вылечила от импотенции, убедила продолжить учебу, которую он забросил под тяжестью депрессии. Они каждые выходные гостили у его родителей в маленьком городке, обжирались сладостями и шашлыками, пили пиво и готовились пожениться.
-А где он учился? – спросил я, надеясь на то, что он учился в академии художеств и разговор перейдет в интересующую меня тему.
-Нет, он учился на юриста, а работал в службе контроля правоохранительных органов. Я тогда работала там уборщицей и один молодой и симпатичный парень, какой-то начальник постоянно придирался ко мне, говорил, что я плохо убираю, а в один вечер начал показывать мне, как следует убирать. Он вымыл половину моего участка, а потом буквально изнасиловал меня. Если бы ты знал, какой он был холодный и бесчувственный. У меня было такое чувство, что во мне вибратор, а не член живого мужчины. После этого он регулярно помогал мне, но секс со мной делал не всегда. Если бы он не был таким молодым и симпатичным, то мне бы было противно. Потом он помог Андрею устроиться, даже поручился за него. Я была так счастлива тогда, чувствовала себя жрицей любви, создавшей секс гиганта, но из него вышел какой-то монстр. Он что-то натворил на работе, в этом была замешана одна очень состоятельная женщина. Она его специально подставила, чтоб его уволили. Вместе с ним уволили меня и того парня. Мне очень тяжело это вспоминать…
Она всхлипнула, достала листок бумаги и начала что-то быстро писать. Я почувствовал себя неловко. Нервные женщины напоминали мне о бывшей жене, которая любила выпить и подраться. Катя в тот вечер допивала уже третью кружку пива. Она, словно почувствовала мое желание уйти, начала объяснять, что она нервнобольная, но не буйная и в драку лезть не будет, а сейчас выполнит упражнения, которые ей прописал психолог и полностью успокоится.
-Так вот, - продолжила она повествование своей невероятной истории. – Я слышала, что эта женщина в детстве убежала из дома и жила в лесу питась змеями, потом кого-то убила и сидела в тюрьме, а сейчас она владеет какой-то охранной фирмой и у неё очень много денег и целый гарем любовников, которые якобы работают в её фирме. Она подарила Андрею шикарную спортивную машину желтого цвета, и он предал меня, стал её любовником, бросил учебу, не навещает своих родителей. Только ты не пиши, что его любимая девушка, то есть я была такая толстая. Это одна псевдо целительница, к которой я обращалась, сделала меня такой…
-Все это интересно, но я не могу так вот взять и написать по, этому невероятному, сюжету, даже рассказ. Вернее могу, но герои будут выдуманными, неживыми. Чтобы написать полноценное произведение, нужны подробности, разные мелкие подробности. К примеру, чтоб написать хоть что-то о его работе, мне нужно хотя бы побывать в этом здании, узнать, что он конкретно делал на работе, как его подставила эта женщина. Если же я начну выдумывать, то я напишу ерунду, которую никому не интересно будет читать. Я думаю, что лучше тебе самой написать об этом. Никто лучше тебя не напишет о твоих чувствах.
-Может ты и прав, но я сейчас ничем не могу заниматься, у меня полный психологический коллапс. Магазин, в котором я торговала эзотерическими товарами, закрылся, а в рекламном журнале уже три месяца не платят деньги. Еще я присматривала за детьми у одних евангелистов, но они куда-то уезжают со дня на день. Ради Андрея я работала на трех работах, за это он подарил мне вот этот телефон.
Она показала мне самый дешевый мобильник, который тогда продавался в магазинах по акции. Последнее обстоятельство свидетельствовало о том, что подлый Андрей воспитывал жрицу любви, исцелившую его, раз делал ей поощрительные подарки. Образ женщины поедающей змей был явно придуман Катей или Андреем, искавшим уважительную причину, чтоб сбежать от своей спасительницы. Я осудил поведение молодого человека бежавшего от Кати, которая не дерется и даже работает, в отличии от моей бывшей жены. Может, богатую женщину выдумала Катя, чтоб унизить беглеца. Почему-то женщинам не нравится, когда мужчина уходит от них не к женщине, а в одиночество. Бывшая жена кричала, что не уйдет, пока я не найду себе новую жену. Скорее всего, ей хотелось выставить меня предателем, а не доведенным до хронического отвращения к женщинам импотентом.
-Ты видела эту женщину? – осторожно спросил я.
-Нет, но он мне много о ней рассказывал. Это просто исчадие ада.
Франклин сказал ей, что он голубой, чтоб она от него отвязалась. Этот придумал какую-то женщину. Макс навеки попрощался со своей рукой перед тем, как протянуть её ей. Почему все бегут от неё, хотя она не сделала им ничего плохого? Я усмотрел в этом нечто, противоестественное. Мужчины убегают от женщины, а не наоборот. Я бы на их месте не бегал и не боялся. Но тогда я еще и не предполагал, что не убегу на своем месте.
-Не парься по этому поводу, - решил я утешить несчастную женщину. – Что бы ни случилось, всё к лучшему! Стоит ли переживать о каких-то, трусах, которые чуть что, прячутся в кусты и не могут выложить всё на чистоту и сразу?
-Но они все такие милые! Мне так хочется к ним прижаться, закутаться в них, как в теплых плюшевых мишек и почувствовать себя в полной безопасности…
Каждый вечер, в течении недели я встречался с Катей. Мы шлялись по кафе, сходили в театр. В один из вечеров зашли в гости к Тоне, которая рассказала о своей жизни в коммуне неформалов. Они жили в старой избе, стоявшей на отшибе деревни, разводили кур и кроликов. Никто не хотел работать, и все упрекали друг друга в лени. Целыми днями спорили о том, чья очередь готовить еду, качать воду, кормить животных и убирать. Кто-то лепил из глины статуэтки и пытался продать их провинциалам, у которых не было денег, кто-то ходил в ближайший районный городишко и промышлял, музицируя на улице. В холодный сезон изба частенько стояла нетопленной, а её обитатели голодали. Бывали, однако, и радостные моменты, когда приезжал какой-то старый хипарь, получивший большое наследство. Алкоголь лился рекой, клубился дым от марихуаны и дорогих сигарет и коммунары бросались друг в друга сникерсами. В аудиотеке и библиотеке появлялся новый материал, возникали ссоры на почве музыкальных пристрастий…
Послушав о коммуне, я был воодушевлен этой идеей. Мне захотелось купить дом в какой-нибудь глуши и созвать туда всех страдающих от одиночества и скуки. Катя начала корректировать мою затею, предложила вместо покупки дома на селе снимать квартиру и для начала вдвоем.
-Ты просто не представляешь, что это будет. Когда я путешествовала автостопом, я побывала в нескольких таких коммунах. Там постоянно устраивались пьяные оргии, они по нескольку раз за неделю менялись партнерами. Ни одной постоянной пары.  Это всё уже не для меня. Я вышла из того возраста и хочу нормальную семью, как у всех.
-Но никто же никого там не насиловал, - возразил я. – Они же менялись по собственному желанию. Просто нужен лидер, не тиран, а настоящий лидер, который организовывал бы все работы. Люди все же ленивые, жадные, завистливые. Лидеру придется наказывать их за проступки и непослушание и это будет то же самое общество, только в миниатюре. Лучше жить в одиночку, кочевать на велосипеде и промышлять уличными выступлениями, рисовать пейзажи и продавать их, работать на сезонных работах…
Мы стояли возле подъезда её дома. В смолисто-черном куполе неба виднелись светящиеся дыры звезд. В свете фонарей, поблескивали влажные стволы высоких лип. Ветер гнал низко над землей ошметки облаков. Я разговаривал о коммуне, задрав голову, созерцая небо, казавшееся мне в тот вечер картонной декорацией. Уже две недели я не видел Солнца и серые, больные тучи давили на мой мозг даже во сне. Кругом серый цвет – дома из серых кирпичей и бетона, серое небо и хмурые лица прохожих. Были еще грязно-коричневые цвета - дорожная грязь, гнилая листва и трава несколько раз побывавшая под снегом, который таял, а потом опять выпадал. Белизна добра и чернота зла смешались, и получилась серость реальности. Даже, яркое, красное пальто, прохожей, казалось оттенком серого. Я попытался словесно описать Кате плоды своего восприятия. Она рассеянно слушала и вдруг омерзительно заверещала допустимые в приличном обществе ругательства. Так и не разобравшись, в чем же меня обвиняют, я заковылял в сторону дома. Под высокими подошвами сапог звучно чавкала каша из песка и палой листвы. Подняв глаза к небу, по которому неслись уже не ошметки серых облаков, а тучи внушительных размеров, я решил, что на следующий день я опять не увижу Солнце и синеву ясного неба. Одна из туч на открывшемся горизонте напомнила мне лежачую свинью. Я подумал о том, что над облаками всегда будет и небо, и Солнце и не важно то, что я его не увижу завтра, важно то, что оно никуда не исчезает из-за того, что я его не вижу. Эта мысль показалась мне великолепной, и я захотел вернуться и высказать его Кате. Её вопли меня совсем не взволновали. Я подумал, что ей надоела моя мрачная болтовня, которую она выслушивала из вежливости, но тут дамба вежливости, сдерживавшая поток негодования, дала трещину и кушайте искренность на здоровье. Я тоже старался быть вежливым и потому всегда отзывался на её призывы пойти погулять, хотя мне и не хотелось тратить время на болтовню, куда лучше было бы складывать песни из набора нецензурных слов. Далеко я уйти не успел. Зазвонил телефон и в трубке послышались плаксивые извинения пышной девицы и мольбы вернуться.
-Прости меня, - хныкала она, неловко переминаясь с ноги на ногу. – У меня иногда бывает, я психически неуравновешенный человек, как и все творческие натуры.
-Да ладно, хватит. Я не обиделся. Если человек  ругается, то он ругается в первую очередь на себя. Ты, наверное, в туалет хочешь, но из вежливости и застенчивости слушаешь мои тягомотные изречения про коммуны и погоду…
-Почему в туалет?
-Потому, что  пританцовываешь…
-Да какой же ты тупой!
Прорычав это, она притиснула меня к мокрой кирпичной стене. Руки её притянули мое лицо к её узким, коротким губам, пухлым округлостям щек, крохотному бугорку носа и очкам. Мои руки машинально схватили её за мягкие бока, чтобы отпихнуть, но я вовремя спохватился, и изобразил руками страстные объятия. Отпихнуть её и смыться показалось мне гадким поступком. Так поступало большинство, а я никогда не хотел быть таким, как все. Впервые я целовался на улице и при этом разглядывал деревья и звездное небо, которое вдруг освободилось от туч. Бывшая жена считала поцелуи телячьими нежностями, потому за два года мы целовались только два раза – во время первого полового акта и на церемонии бракосочетания. Мама как-то сказала мне, что, если считаешь звезды или ворон во время поцелуя, то это уже не любовь, а омерзительная порнография. Ничего мерзкого я не почувствовал. Думал, что же мне делать дальше, а она уже шарила рукой в районе моей ширинки и одной своей ногой обвила две мои. При этом в моей голове мелькнула мысль, что сейчас под тяжестью её веса сломается высокий каблук под её опорной ногой и упаду я в грязную лужу, и завалиться она на меня. Даже в мыслях своих, я не хотел быть капризным трусом. Наконец она отпустила меня, и я спешно выдал ей неуклюжий комплимент. Она ответила тем же. Оба мы соблюдали правила приличий и обменивались кусками лести.

-Я хочу тебя прямо сейчас! – наконец, она сказала прямо, чего хочет. И я был разочарован. Все оказалось так злободневно!
Где все же делать с ней секс? Она так же, как я, жила не одна с мамой, сестрой и бабушкой, спали все в одной комнате, в другой была мастерская её мамы, которая шила шапочки, кисеты, браслеты. Мои же родители и сестра после негативного опыта общения с моей бывшей женой вряд ли бы. Если не дома, то где? В подъезде? С этой? Мне стало жаль себя, и после этого я на себя разозлился. Надо бы честно признаться ей, что я не хочу ни в подъезде, ни в гостиничном номере, ни в темном лесу. Если бы я хотел, то такого вопроса у меня просто не возникло.
-Поехали к Юльке, она возле судостроительного завода живет. Это с ней я травку курила. Она одна живет в двухкомнатной квартире, и поймет нас…
-Так это же два часа ходьбы, а мне завтра на работу…
-Так мы на автобусе.  А с работы ты можешь отпроситься?
-Уже три часа ночи! Автобусы и электрички не ходят, а другого транспорта в район верфи не ходит, если только пешком. И кому я буду ночью звонить, чтобы отпроситься с работы? Директору на мобильный телефон? У меня есть подвал, там все классно, но я там давно не был и не помню где ключи.
-Ну, придумай же что-нибудь! Ты же мужчина!
-Если только в гостиницу и завтра, то есть уже сегодня, но вечером. У меня денег с собой мало.
-Пока любимый! – выпалила она, и меня передернуло от такого обращения. Тысячи фрагментов из сериалов уместились в слово «любимый», хотя дело даже не в слове, дело в интонации, с которой оно было произнесено.
На работу я опоздал и, узнав, что заказов нет, сказал, что очень плохо себя чувствую, уехал домой, вздремнул пару часов, вытянувшись на раскладушке, а потом начал читать Ницше о взаимодействии вожака и стада. Вспомнился оживленный спор в бане. Двое мужиков орали друг на друга, хлеща себя вениками. Один утверждал, что люди, которых он называл стадом, баранов выбирают себе волка - вожака, другой утверждал, что напротив человек – пастух выбирает себе стадо баранов. Спор кончился взаимными оскорблениями спорщиков и вежливым требованием солидного мужика заткнуться, и париться молча. Я решил, что в сущности оба спорщика правы, как всегда. Пути бесхозного стада и энергичного человека сходятся под воздействием несчетного количества обстоятельств. А вообще ни стадо, ни вожак не выбирают друг друга, все мы щепки, увлекаемые водоворотом жизни, и ничего мы не можем выбирать, наш выбор обусловлен нашим прежним опытом и теми обстоятельствами, которые от нас не зависят. Мои размышления прервал телефонный звонок. Матвеевна приглашала повеселиться в одном ночном клубе. Ведущий, читавший нам лекции, пропускал нас бесплатно. Я сказал, что подумаю и перезвоню позже, не решившись прямо отказаться, ленясь выдумывать уважительные причины для неявки. Но стоило мне откинуть телефон в сторону, как он зазвонил опять. Звонила Катя и предлагала то же самое. Ей я уже заявил, что мне не по нутру та музыка, что звучит в ночных клубах, а от публики меня просто воротит.
-Да нет, ты не понял! Матвеевна договорилась обо всем. Антон будет крутить ту музыку, что мы захотим. И ты же его с рождения знаешь, ваши родители дружили. Неужели он будет крутить то, что тебе не нравиться.
-Он там работает и его служебный долг крутить то, что нравиться народу, а то, что нравиться народу, не нравиться мне.
-Но ты обещал мне встретиться! Давай сходим туда, если тебе не понравиться, то уйдем.
-Да я просто не пройду фейс-контроль…

Злой на самого себя я пристегнул велосипед к фонарному столбу, снял мокрые гетры и плащ, запихал их в свой кожаный ранец и позвонил Кате. Она вышла в сопровождении Матвеевны и Дианы. Они поволокли они меня в подвал. Антона я решил не отвлекать от интересной работы и только кивнул ему. В баре не оказалось чая, потому пришлось взять сок. Разговаривать было невозможно. Русская поп-музыка мяукала и скулила слишком громко. Матвеевна толкалась среди извивающихся девиц в коротких юбках и облегающих джинсах, среди зализанных до блеска мальчиков в белых рубашках, майках, наглаженных брюках, джинсах порванных в нужных местах. Мне было тошно, я постоянно набивал трубку и сидел в облаке застоявшегося дыма. Пару раз порывался уйти, но Катя следовала за мной, держа меня за руку, постоянно лезла целоваться, и мне стало ясно, что без скандала отсюда не вылезти, а скандалить почему-то не хотелось. Охранники и так не сводили с меня своих бездумных глаз. Смирение пришло не сразу, но все же пришло. Тело обмякло, расползлось по кожаному дивану. Шилов угостил Катю пивом, которое сильно ударило ей по мозгам. Она бесцеремонно выволакивала меня танцевать, извивалась, тряся своими излишками вокруг меня стоящего столбом и думающего, когда же всё это закончится, как я здесь оказался и как не попасть в такую ситуацию еще раз. Я вился Макс в белом свитере, выглядевший напуганными. Катя повела его в туалет, чтобы там поговорить, а я решил смыться. Подождав немного, я начал проталкиваться к выходу сквозь ненавистную мне толпу. У самого выхода на меня навалилась рыдающая Катя. Навалилась так, что я повалился на стол и кофе, с него пролилось на белые штаны бритоголового человека с массивной, выпяченной нижней челюстью.
-Извини! – прорычал я ему в ухо. – У девушки горе. Она перебрала и потеряла равновесие.
-Пошел ты! – взревел бритый, но не поднялся, чтобы мне накостылять.
Катя тянула меня к столику, но я решительно поволок её к выходу. Охранник, мимо которого мы прошли, отпустил вялое ругательство в мой адрес, и пригрозил набить морду, если я еще раз появлюсь в этом заведении. В это время Антон что-то бодро говорил в микрофон о том, что в этом клубе всегда хорошая погода, не то, что на улице. На улице действительно погода была плохая. Дождь лил, как в летнюю грозу. Шилов садился в такси с какой-то девицей. Катю надо было крепко держать, чтоб она не падала.
-Я хотела объясниться с ним, но меня вырвало. Я так плохо себя чувствую! Прости меня! Я такая порочная!
Накинув на неё свой плащ, я вывел её на улицу. Вслед за нами подгоняемая охранником вышла Матвеевна и пригласила в гости. Я отказался, а Катя сказала, что не может явиться домой кошмарно пьяная и просила проводить её и Матвеевну до трамвайной остановки. Спустив пар, Матвеевна настроилась на философский лад, я ввязался с ней в диспут. Я говорил о несовершенстве бога, которого создали несовершенные же люди. Матвеевна доказывала отсутствие бога.
-Но, если его придумали, значит, он все-таки есть, пусть и в воображении, но он есть.
-Да как же есть, когда он существует в воображении и это значит, что его нет, что он нематериален.
-А кто тебе говорил, что он материален? Любой поп согласиться с тобой в том, что он нематериален. Мысль тоже нематериальна, но она все-таки есть, а бывает, что её и нет.
-Ты меня сбиваешь, блин! Есть большая разница в том, что произошло в чьем-то воображении и тем, что действительно произошло в прошлом. Попы говорят, что дева Мария забеременела от бога, не лишившись девственности, хотя и жила с каким-то плотником. А потом родила сына, который являлся сыном бога, которого он убил руками людей, чтобы искупить людские грехи. Принес в жертву сына самому себе! Очень мило!
-Мне плохо, - проскулила Катя.

Я купил в круглосуточном магазине бутылку минеральной воды, а заодно прихватил чая, пельменей и прочих продуктов. Хотелось остаток ночи беседовать с Матвеевной о боге, а не ехать домой под проливным дождем. Мы зашли в подворотню, где я заставил Катю выпить залпом пол литра воды и вставить два пальца в горло. Матвеевна заботливо подбадривала её, обещала, что станет легче. Запершись с велосипедом в дежурный трамвай, мы добрались до заречья, где жила Матвеевна. Все мы промокли насквозь. Матвеевна развесила нашу одежду на батареях. Кате она дала халат, я же сидел на кухне и ел пельмени в одних трусах.
-Зачем тебе одежда? – с невинным видом спросила Матвеевна. – Ты и так неплохо выглядишь.
Я не стал настаивать на том, чтобы мне выдали одежду, на кухне было тепло и не очень-то хотелось одеваться в чужое. После чая и пельменей меня начало клонить в сон, а Катя засыпала сидя.
-Вы в проходной комнате на диване ложитесь, я там постелила уже, а я в детскую пойду. А то сплю я шумно и очень чутко…
Взять и отказаться спать с Катей на одном диване, значило публично оскорбить её и унизить себя в глазах Матвеевны. Где же это видано, чтобы мужчина бежал от интимной близости с женщиной, которая его хочет? В тот момент я не хотел двух вещей – заниматься сексом с Катей и позорно бежать от неё, напялив мокрую одежду, крутить педали под дождем. Матвеевна напомнив, что сливной бачек в туалете не работает, зато в ванной стоит ведро, заперлась в детской. Катя легла на диван, а я курил трубку и пил чай на кухне.
-Допрыгался! – думал я. – Когда идешь, четко не зная, куда и зачем, не зная чего конкретно хочешь, всегда попадаешь в такие ситуации, в которых приходится делать то, чего не совсем хочешь. Она ведь совершенно меня не возбуждает! А если ничего не получится и она устроит истерику? Черт! Но лезть в мокрую одежду тоже не очень, а другого выхода нет. Чего я нервничаю, будто руку на отсечение даю. Хуже, чем с бывшей женой все равно не будет.
Подмывшись, я долго стоял перед дверью туалета, смотрел на плакат эротического содержания и жалел, что случай сталкивает меня с женщинами, которые мне совсем не нравятся. Все, что я чувствовал в тот момент – это то, что у меня совсем ничего не получится. Я уже заранее представлял её обиду. Возможно, она устроит громкую истерику, возможно, будет злиться молча. Как я ни старался, я не мог увидеть в ней хоть что-то, что пробудило бы во мне, если не любовь, то хотя бы естественный инстинкт размножения. Чувство вины побудило меня наклонить голову, и приказать своему органу встать именем испанской революции.
Время тянулось мучительно медленно, когда я делал эти несколько шагов от туалета до дивана. Вспомнилась книга Коэльо, и я разозлился на этого писателя домохозяек. Почему все его героини симпатичные девицы, а не вот такой купидон в женском обличии. Нет, никогда я не любил читать сказки со счастливым концом и тем более их сочинять, и потому никогда домохозяйки не полюбят меня, не будут изданы мои книги, и не разбогатею, как этот Коэльо. Да и зачем мне большие деньги? Ведь я вряд ли буду заниматься благотворительностью, скорее всего я просто застрелюсь, как Джек Лондон или утоплюсь, как его герой Мартин Иден.  Она лежала на спине. Лицо её было освещено крайне невыгодно, а прикрытое одеялом тело выглядело, как заснеженный горный хребет. Хоть на лыжах катайся с этой горы.
-Не могла свет хотя бы выключить! – зло подумал я. – Будто боится, что я в потемках споткнусь, и убьюсь. Её не интересуют мои проблемы, да они ей, наверное, и непонятны. Ей не обязательно возбуждаться, чтоб участвовать в половом акте!
Глаза её были закрыты, а веки дрожали. Я выключил свет и влез под одеяло, которое было единственным на диване и достаточно узким. Чтоб не мерзнуть мне пришлось прижаться к мягкому телу вплотную. Я лежал на спине и ждал неизвестно чего. Чужая рука взяла меня в темноте за затылок и притянула мою голову к своей. В мои пересохшие губы уперлись чьи-то чужие влажные. Я ощутил во рту вкус чужой слюны. Я посмотрел на себя со стороны, и почувствовал неловкость.
-Высокомерная и жадная свинья! – выругал я себя, не издав ни звука. – Несчастная девушка ждет хотя бы секса, а он еще нос воротит! Трудно ему дать такую мелочь! К нему со всей душой, а он ломается, как принцесса на горошине.