Вечная глупость и вечная тайна. Глава восьмая⁠⁠

Глава восьмая. Пьянство и труд на износ.


В воскресенье, когда в квартире был наведен почти идеальный порядок, наготовлено много еды, я пригласил в гости Игорька и мы с ним до полуночи пили пиво так, будто я и не воздерживался от алкоголя целый год. Еще совсем недавно я с ужасом думал о том, что Вера может уехать и не вернуться, не хотел её отпускать в Прейли, подозревая, что она найдет там себе другого мужчину. А в тот вечер я тайно радовался тому, что её нет, что она уехала, и понимал, что у меня хватит моральных сил пережить её уход от меня. Без неё было так тихо, так спокойно, не надо было пить водку, от которой тошнило и болела голова после отрезвления. Куда приятнее было опьянение от пива или вина.

В понедельник вечером она вернулась и привезла с собой две сумки набитые постельным бельем с надписями «Минздрав» и какой-то казенной посудой. Оказалось, что её мама, работая в больнице медсестрой, как и большинство советских граждан носила с работы все, что могла оторвать от пола. Вот такое приданное я получил. С удовлетворением я отметил, что это подтверждает то, что Вера намерена выйти за меня замуж. Значит, у меня все получилось! Конечно, отношения наши далеки от совершенства, но в этом я винил только себя, свою неопытность и уверял себя и всех окружающих в том, что со временем я сделаю из Веры отличную жену, которая будет меня любить и благодарить за перевоспитание.

Пока она ела котлеты с картошкой, что я приготовил, я акцентировал её внимание на порядке в квартире, отмечал, что все вещи лежат на своих местах, что возле дивана не стоит ведро с уриной, что под диваном нет немытой посуды с недоеденной пищей, а на диване нет нестиранной одежды. Указал я ей и на раковину, которая была начищена и в ней не было ни грязной посуды, ни всякого мусора. Когда у нее рот немного освободился от еды, она сказала мне что сковородку мыть не надо, чтобы потратить меньше маргарина. Я терпеливо объяснял ей, что на одном и том же жиру жарить вредно для здоровья, что маргарин это - вообще отрава. Она назвала меня расточительной скотиной, которая будет подоконники от голода грызть, когда настанет черный день. Спор наш продолжался долго, и закончился дракой, которая началась после того, как она метнула в меня немытую тарелку. А драка наша кончилась весьма грубым, садистическим сексом.

Двоюродная сестра моей гражданской жены, Света, которая жила совсем неподалеку, начала часто заходить к нам, иногда даже глубокой ночью, иногда со своим мужем Мишей, который даже не скрывал того, что ворует все, что попадает в поле зрения, а потом колется героином. Как-то раз ночью, они перебудили всех наших соседей, когда ломились к нам в три часа ночи. Сначала Миша попросил у меня денег. Я ему отказал. Тогда он попросил выпить, я сказал, что нет у меня выпивки и тогда он попросил отдать ему флакон с одеколоном, который стоял на полке над раковиной у входа в квартиру. Одеколон был дорогой, потому я послал Мишу к черту. Света вылезла из-за спины мужа, упрекнула меня в бессердечной жадности, и потребовала хотя бы сигарет, если мне жалко всего остального, напомнив мне о том, что у неё грудной ребенок и от стресса может пропасть молоко. Я очень даже вежливо попросил их больше не приходить и запер дверь, но их визиты продолжались, но уже реже и в то время, когда я был на работе.

Чем ближе были праздники, тем больше было заказов, тем дольше я задерживался на работе до полуночи и ездил домой на такси, так как общественный транспорт уже не ходил. Я перестал готовить себе обеды на работу и начал питаться в столовой на работе, а вечером, перед ночной работой ходил в бистро недалеко от работы. К чему экономить на собственном желудке, если я, работая по ночам, зарабатываю неплохие деньги? Перед самыми праздниками мне пришлось проработать двое суток подряд без сна. Все заказы были выполнены в срок, директору и его заместителям не в чем было меня упрекнуть. Я даже добился от них похвалы, и коллеги мои стали относиться ко мне как-то более уважительно, хотя я знал цену их уважительному отношению. Как бы они ко мне доброжелательны ни были, я всегда помнил, что у них для меня всегда наготове лежит камень за пазухой. И со временем их особенности перестали меня возмущать, я привык к их стилю поведения и стал воспринимать его, как нечто нормальное. Правда, доносы я писать не начал и не испытывал желания как-то нагадить им в ответ на их выпады.

Два месяца Игорек тянул со стиральной машиной. Деньги он у меня за неё взял, уверял, что мажет бак стеклотканью, но она все равно продолжает протекать, просил подождать, потерпеть, рассказывал о преимуществах стирки вручную. Я говорил, что мне некогда стирать руками, а Веру заставить стирать я не в состоянии.

- Так врежь ей хорошенько! – поучал он меня.
- Ты думаешь я не пробовал? Да бил я её много раз, и это не помогает.

- Ты? Не верю! Ты слишком мягок и нерешителен для этого, ты её распустил! У меня бы она и готовила, и убирала бы, и посуду мыла и ноги мне после работы тоже мыла. А ты слабохарактерный, не можешь эту наглую дурочку с периферии на место поставить, объяснить ей, кто она, а кто ты. Скажи ей, чтобы убиралась. Ты можешь найти себе другую, которая и на работу устроится, и по дому, если не все будет делать, так хотя бы половину и не будет гадить, как эта.

В один прекрасный вечер, когда я опять зашел к Игорьку за машиной и он опять обещал с ней окончательно разобраться на следующей неделе, я не выдержал, и сказал, что забираю текущую машину себе и буду сам её промазывать стеклотканью. С грохотом мы покатили машину «Аурика» по улице Екабпилс, а потом Даугавпилс. Около моего дома на нас пристально смотрела толпа пьяных субъектов маргинального вида. Их лица выражали скорее удивление и замешательство, нежели агрессию. Когда мы занесли чудо советской техники в мою квартиру, и налили в неё воды, под ней появилась лужа. Игорек начал, как женщина визгливо причитать. Вера, рыча, проклинала меня за то, что я купил неисправную машину и Игорька за то, что он какую-то рухлядь продает. Я поставил две табуретки, водрузил на них машину, и с переносной лампой полез под неё, смотреть, где именно она течет. Оказалось, что течет центробежный насос.

- Не может быть! – всплеснул руками Игорек. – Я же поставил новый насос, купил на рынке! Он не может течь, он целый.

- Черт! – ругался я. – Да он же толком не скручен! Болты не затянуты, только наживили их. А бак ты зря стеклотканью мазал, он в полном порядке, совсем не ржавый.

- Придурки пасадские! – орала стоявшая рядом Вера. – Мой папа давно бы её наладил, взял бы молоток с гвоздями и наладил!

- Отойди и помолчи! – завопил Игорек. – Голову тебе гвоздями надо починить!

Изрядно промокнув, попыхтя под машиной, я затянул гайки на насосе. Вода капать перестала. Игорек распространялся о моей гениальности, Вера потребовала от меня купить выпить, дабы обмыть покупку. Я с этим согласился, отправился в магазин, попросив их загрузить белье в машину и включить её. Грязного белья накопилась огромная куча в кухне, и она неприятно пованивала. Когда я вернулся с пакетом полным бутылок пива, они наносили из душа в машину горячей воды тазиком и ведром, накрошили туда мыла и запустили это чудо советского машиностроения. Было уже поздно, около полуночи, машина громко гудела, да и мы шумели, напившись пива. Соседи почему-то не стали просить нас вести себя потише. Много раз я громко включал песню Гребенщикова про старика Козлодоева, а Игорек еще громче спрашивал меня, на кого я намекаю.

- Мокры мои брюки! – завопил он, когда во время мытья рук в раковине из-за слишком сильного напора изрядно облил свои штаны. – Я не позволю насмехаться! Да я в советской армии служил! Включишь ты другую композицию или нет?

А на следующих выходных мы отправились к давнему другу Игорька Шурику, за телевизором «Березка». Я до этого пару раз был у него в гостях, еще на той квартире, за которую он около года не платил и потому её у него отняли, но его сестра в последний момент взяла кредит, уплатила долги, продала эту двухкомнатную квартиру в районе Засулаукс, вернула кредит, а на оставшиеся деньги купила ему однокомнатную в Зиепниеклансе. Однако, не успел он обжиться на новом месте, как снова вошел в запой, в котором пропил диван, а потом и заложил квартиру в банке с плохой репутацией, под сумасшедшие проценты. Собственно, на деньги с этого кредита он и купил видеодвойку, которой заменил старенький ламповый телевизор. Этот друг Игорька мне как-то инстинктивно не нравился, но я не знал почему. Эту неприязнь я скрывал, стеснялся её, обвинял себя в несправедливом отношении к человеку, который не сделал мне ничего плохого.

В Зиепниекалнс мы поехали, уже подвыпив в баре на Московском Форштадте, на троллейбусе. В комнате Шурика из мебели была только секция, шкаф и детский матрасик, на котором он лежал и смотрел новый телевизор. На первый вопрос о работе, он высокомерно заявил, что работа, которая мешает пить водку ему не нужна. Игорек принес из кухни табуретку и сел на неё, а мы с Верой, уселись на пол подле матрасика хозяина. Я первым делом отсчитал деньги за телевизор, на них мне было велено пойти купить вина и водки. Вера пошла вместе со мной. Проходя мимо торговавшей цветами женщины, я зачем-то купил розу и подарил её своей невесте. Она поначалу обрадовалась, несла её, словно факел. Когда вернулись с выпивкой обратно два друга спорили на счет колбасы за лат килограмм.

- Там чистое мясо! – яростно утверждал Шурик. – Меня не обманешь, я по вкусу чувствую.

- Какое мясо? – спокойно возражал Игорек. – Ребрышки с костями стоят лат семьдесят на базаре. И ты хочешь сказать, что изготовители колбасы за лат работают себе в убыток, покупают мясо, выкидывают кости, шкуру, хрящи, перемалывают эту вырезку, добавляют молоко, яйца, пищевые добавки, красители, специи и продают почти в два раза дешевле? Это ты хочешь сказать?

- Свиная туша стоит дешевле, чем лат семьдесят. Оптом все дешевле…

- Так надо снять помещение, нанять людей, оплатить электричество. Это столько денег, что в лат за кило не уложиться. В лучшем случае в этой колбасе мяса только два процента, и то это какие-то хвосты и уши…

- Ладно, пусть лучше Эжен расскажет, как он увел невесту у Покемона прямо из стойла. Он в последний раз, когда у меня был, на тебя жаловался, сказал, что все свои порнографические журналы даже от ярости сжег во дворе…

От водки я опьянел, как-то очень быстро и внезапно. Очнувшись, я обнаружил, что лежу на полу рядом с тазиком полным рвотных масс, а Вера сидит рядом с Шуриком на матрасике. Игорек потащил меня в кухню и принялся там поить чаем, напоминая о том, что нам еще телевизор везти. Я сказал, что еще только суббота, впереди еще воскресенье, и вообще телевизор мы всегда доставить успеем. В кухню вошла Вера и приказала мне взять телевизор и немедленно ехать домой, пока не стемнело. Я грозно ответил ей, что деньги плачу за все я, и потому я буду решать, когда ехать домой. В итоге она хлестала меня той желтой розой, до тех пор, пока та не превратилась в прутик, на котором и шипов-то даже не осталось. После она ушла и пошла домой пешком, через самый длинный Островной мост. С её плоскостопием на высоких каблуках это было, наверное, трудно, но я не побежал за ней, не вернул её, ибо не хотел показаться своим друзьям слабохарактерным.

Пили мы еще долго, потом вызвали такси, погрузили туда злополучный телевизор, который мне был не нужен и доставили его в пункт назначения. Вера лежала в одежде под одеялом и с немым укором глядела на меня. Я опять проявил характер, и пошел пить дальше. В воскресенье вечером, когда Игорек отправился, как обычно, неделю лежать на диване и «медитировать», то есть отходить от алкоголя, я встретил какого-то пацана лет тринадцати, который попросил у меня чего-то поесть и погреться. Я пригласил его домой, напоил его чаем, накормил, а когда я пошел в туалет, он вытащил у меня из куртки кошелек и убежал. Денег там было не так уж много, основные сбережения лежали в шкафу, но мне стало очень стыдно. И тут Вера принялась давить на мое чувство вины. У меня было тяжкое похмелье и совсем не было сил, потому я беспомощно лежал и слушал её обвинительные речи. Радовало меня в тот момент только одно – был воскресный вечер, несколько часов сна, а потом неделя на работе, заказов было много и предстояло ночевать на рабочем месте. Можно будет заработать денег, восполнить потраченные за последнее время сбережения, можно будет забыть за этой нехитрой работой последние неприятные моменты своей жизни. Медленно и неумолимо надвигался новогодний праздник.