Вечная глупость и вечная тайна. Глава тридцать седьмая. (Часть третья)⁠⁠

И тут случилось очередное совпадение, которое мне сильно помогло. За обедом Томас, как это часто бывало, хвастался. Он говорил, что он запросто может найти в Англии все, и новую высокооплачиваемую работу, и дешевое жилье, и даже нашел человека, который всего за тридцать фунтов объяснил ему, как получить пособие по малой зарплате. И тут я сказал, что на счет дешевого съемного жилья он вряд ли владеет информацией. Он достаточно эмоционально заявил, что я просто умственно отсталый, если долго работал в Литве и так и не узнал, как по-литовски будет комната. Я напрягся и все-таки вспомнил это слово, но не понимал, к чему он клонит. Раздраженно он напомнил мне о том, что я каждый день жду его у литовского магазина, где полная доска объявлений о сдаче комнат и квартир.

Правда тот счастливый день и был омрачен тем, что этот Томас и Алан велели мне вытащить сначала из цеха, а потом за проходную огромный черный мешок бракованных кексов. Есть их было можно, просто тесто было неровно залито в формочки. Я, конечно, начал отпираться, сказал, что не люблю сладкое, и эти кексы мне не нужны. И тут Томас сказал, что просто не повезет меня с работы, если я не вынесу им эти кексы. Алан так же мне угрожал тем, что будет жаловаться на меня в агентство и ему поверят больше, чем мне, потому что он там уже давно зарегистрирован. Я сомневался в том, что они на такое решаться, но решил не конфликтовать и понес мешок из пекарни через весь цех к рампе, бросил его за контейнер с мусором. Переодевшись, выйдя на улицу, я забрал этот злополучный мешок из-за контейнера, пронес его через проходную и кинул в багажник машины Томаса. Они были довольны тем, что у меня все получилось, но уже в Норидже взяли из этого мешка по паре кексов и бросили мешок у дверей литовского магазина.

Сначала я решил донести кексы до ближайшего мусорного контейнера, а потом подумал притащить его домой к Александре, поесть там любят, и все какие-то непривередливые. В общем, я все-таки дотащил этот мешок до дома, взял пару тазиков и выпотрошил в них кексы из мятых формочек. Я подумал, что зря это сделал, что мной вероятно будут недовольны и я получу нагоняй за то, что принес в дом какую-то гадость. Но нет! Когда я к одиннадцати часам вылез из кладовки, тазы были пусты, мятые кексы все были поедены.

Я взял блокнот с ручкой и пошел на работу пораньше, чтобы переписать все объявления, в которых было заветное слово. Нужных мне объявлений было не так уж и много, но они были, и я по одному из них тут же позвонил и договорился о встрече вечером. Мне не терпелось собрать свои вещи в велосипедные сумки, уйти из квартиры Александры и больше никогда её не видеть. После работы, на ночь глядя, я поперся в район железнодорожного вокзала, долго искал нужную улицу, а потом пришлось перезванивать хозяину квартиры, чтобы узнать у него, как войти. Хозяин добродушно матерился, не зная, как мне объяснить, что вход в квартиру на заднем дворе. Квартира оказалась просторной студией с тремя койками, кухонным столом электрической плитой, туалетом и душем. Инвалид колясочник предлагал мне за пятьдесят фунтов в неделю не комнату, а только одну из трех коек. Причем интернет надо было подключать самому. Я сказал, что подумаю над его предложением и позвоню в конце недели.

Койко-место в просторной студии было лучше, чем дальше жить с Александрой, которая к тому времени уже начала устраивать мне истерики по поводу того, что я совершенно ничего не делаю со своими морщинами на лбу, не хочу купить себе белые кеды со стразами, которые ей нравятся и не отращиваю себе длинные волосы. Когда я уже подходил к дому, вдруг пришло сообщение от Любы о том, что её любимая подруга Александра знает про меня все, потому что надо нажимать кнопку «выход» после того, как пользуешься чужим компьютером. Я не сразу понял в чем дело, но, когда уже подошел к двери в квартиру, все сложилось у меня в голове. Александра заходила в мой аккаунт в социальной сети и читала мои личные переписки, это объясняет её раздражительность в последнее время и то, что она подолгу сидит, запершись в своей комнате.

В переписке со многими людьми я в деталях описал её с беспощадной откровенностью, да и не только её, Любу тоже, я написал о том, что она творит со своим сыном. Так же о том, что как-то раз она пригласила меня в ночной клуб, напилась там, а когда я проводил её до дома, она попыталась уложить меня в свою кровать, и мне пришлось, отпихнув её очень быстро ретироваться из её квартиры, а она кричала мне вслед на весь дом, что догонит и убьет меня. Вероятно, Александра просто долго не знала, что ей делать. С одной стороны она уличила меня в неблагодарности по отношению к ней, а с другой как-то неудобно было признаваться в том, что она читает чужие письма. Но вот, она прочитала о том, что у меня наметились успехи в поиске съемного жилья, и она начала действовать решительно. Дав прочитать мои письма еще и Любе, она рассчитывала на меня как-то воздействовать вместе с ней.

В те дни чувствовал я себя совсем плохо, то и дело поднималась температура, тошнило, и жутко болели уши. С ушами у меня давно были проблемы, слишком много серы выделялось и надо было их регулярно промывать, а если я с этим затягивал, то они начинали болеть. В общем мне было так плохо, что возможный скандал меня как-то не очень напугал. В крайнем случае я был готов к тому, чтобы собрать вещи и уйти ночевать в укромном уголке парка, который я давно приглядел. В конце концов скандалы некогда были для меня обыденной повседневностью. Я вошел в квартиру, и как ни в чем ни бывало прошел на кухню. Там сидела Александра и предложила мне поесть супу. Я сказал, что болею и потому аппетит у меня отсутствует. Про чтение моей переписки, она сообщила мне спокойно, сказала, что напечатала там мне свой ответ на все те гадости, что я про неё там написал свой невесте. Сказала, что бог мне судья, что он не оставит мою черную неблагодарность без наказания.

За окнами послышались крики Андрея, он обзывал меня дурными словами и требовал, чтобы я к нему вышел, чтобы разобраться. Я улыбнулся, покачал головой и пошел было наружу. Эта моя реакция напугала Александру, она попросила меня сесть обратно и побежала наружу сама. Не знаю, что она там говорила своему сыну, но он через пять минут зашел в кухню улыбаясь, вежливо со мной поздоровался и принялся ужинать. Александра попыталась начать разговор на отвлеченные темы, её сын тоже, но я сказал, что есть действительно не хочу, и пойду спать в кладовку. Злости у меня никакой не было, не было и страха, я был спокоен, хотя и находиться рядом с ними было противно, хотелось отряхнуть их от себя, как какую-то грязь.

Перед тем, как лечь спать, я зашел в свою социальную сеть и увидел, что от моего имени Александра переписывалась с моей подругой, имени которой я не знал, фотографии которой не видел, я даже не знал, сколько ей лет, но Александра почему-то решила, что у меня с ней роман. Она писала ей, чтобы она мне не верила, что я депрессивный нытик, что все то, что я там о ней написал неправда. В общем она предупреждала мою виртуальную подругу о том, что жить со мной не сахар. Писала Александра латинскими буквами, и с кошмарными грамматическими ошибками, напечатала она достаточно много, ей очень хотелось расстроить мой брак. Моя подруга пыталась её успокоить, как-то меня оправдать и это только еще больше раззадоривало Александру. Я написал всем своим друзьям о том, что произошло, даже рассказал об этом в одной группе и всем было очень интересно, чем все это в итоге кончится.

Утром я пораньше ушел из дому, чтобы перед работой зайти в поликлинику, но удалось только записаться на следующий день. Пару часов я просто шлялся по городу, перекусил магазинными бутербродами на скамейке в парке. По дороге на работу я рассказал своим коллегам о том, что со мной произошло. Алан только отпустил пару шуток ниже пояса и посмеялся. Каспар сказал, что я напрасно жил с сумасшедшей женщиной. А вот Томас посоветовал мне побыстрее найти новое жилье, собрать свои вещи и уйти, ничего не заплатив ей за последнюю неделю, дескать пусть знает, как по чужим аккаунтам лазить. Когда я возвращался с работы мне позвонила Люба и пригласила к себе домой, чтобы поговорить о моем недостойном поведении, но я отказался, сказал, что не о чем нам больше с ней говорить. Я предложил ей деньги за помощь в оформлении пособия по малой зарплате, она отказалась и начала орать на меня по телефону, обвинять в том, что я обидел даже не её, а её сына, и я просто отключился.

Есть мне не хотелось, потому я сразу прошел в кладовку, и лег спать, был четверг, на следующий день на работу выходить не надо было. Я мог спокойно сходить к врачу, а потом заняться поиском съемного жилья. Утром я все-таки вышел на кухню, чтобы что-то съесть. Там сидели Александра и её дочка, которая смотрела на меня с каким-то уважением и украдкой улыбалась. Узнав о том, что мне не здоровиться, она начала объяснять мне, как сходить в поликлинику, даже предложила меня проводить. Я сказал, что дойду и самостоятельно, что рано еще меня хоронить. Александра сказала, что у неё день рождения и мне ничего другого не оставалось, как пожелать ей счастья в личной жизни, хоть и выглядело это каким-то издевательством с моей стороны.

К своему доктору индусу я не попал, меня принял другой доктор, выписал мне антибиотики и порекомендовал мне промыть уши самостоятельно шприцом или клизмой, сразу после того, как воспаление пройдет. Выйдя из поликлиники, я тут же позвонил по одному из объявлений и договорился о встрече на квартире через час. Пришлось заскочить домой, чтобы посмотреть в интернете, где эта улица находится. Локация жилья мне очень понравилась, дом был в двух шагах от улицы, которая переходила в шоссе на Фекенхам, рядом был немецкий супермаркет Лидл и американский гипермаркет «Асда», самый крупный в городе. До туда я добежал, как будто мне вовсе и не было плохо.

Хозяин квартиры, предприимчивый литовец, предлагал мне маленькую спальню с мебелью за пятьдесят фунтов в неделю. Надо было внести еще сотню за две недели вперед. На счет интернета можно было договориться с мужиком из соседней комнаты. Я поспешил заплатить сто пятьдесят фунтов, и попросил у Гинтараса расписку в получении денег. Он посмеялся над моей недоверчивостью, но расписку все же написал, причем на английском, так как русские буквы уже забыл. И вот у меня был ключ от входной двери в квартиру. В комнате моей замка не было, но я не очень переживал из-за этого. Так же быстро, как туда прибежал, я побежал обратно к Александре за своими вещами.

У неё дома готовился праздник, она была уже наряжена и накрашена. Я сказал, что мне нужно поговорить с ней наедине и мы зашли в её комнату. Говорил я с ней, конечно, об оплате за проживание, сказал, что с её стороны не очень-то и честно было брать с меня семьдесят фунтов в неделю за проживание в кладовке и еду, которую есть не очень-то и хотелось. Она сказала, что не брала с меня столько денег, да и я мог отказаться от еды и спать на диване в гостиной и в качестве милости разрешила не платить мне за последнюю неделю. Я предъявил ей её расписки в получении от меня денег, дал ей семьдесят фунтов и потребовал за это расписку. Деньги она без споров взяла и расписку написала, правда в последней расписке не было обозначено за что конкретно я заплатил. В других расписках она писала, сколько стоили продукты, из которых она готовила еду, сколько было уплачено за электричество и газ и так далее.

После произведенного расчета, я сообщил ей, что немедленно собираю вещи и ухожу и выразил пожелание больше никогда с ней не видеться. Она сидела тихо и выглядела как-то подавлено. Я был готов к тому, что с ней придется скандалить и был очень доволен тем, что все обошлось мирно. Вещи я собрал быстро, правда к сумкам прибавился еще один пакет с одеждой. Пока я собирал вещи рядом стоял очень расстроенный Ричард и спрашивал, можно ли ему будет прийти ко мне в гости, когда мы увидимся в следующий раз, зачем я ухожу. И эти детские вопросы были для меня хуже всяких воплей и проклятий. Я собрался с духом и сказал, что вряд ли мы с ним еще раз увидимся, что в жизни часто случаются такие вещи, после которых люди больше не могут общаться. А он задавал все новые и новые вопросы, так что мне пришлось сказать ему, что я очень спешу, похлопать его по плечу и просто выбежать из квартиры. Виктор вышел вслед за мной, пожал мне руку, спросил, почем я снял комнату и где, потом сказал, что тоже собирается съехать от тещи, что с ней жить не так уж и хорошо.

Пока я пер свои вещи на новое место жительства, ужасно захотелось есть, уши перестали болеть, да и жара больше не чувствовалось. Не разобрав вещи, я сбегал в магазин за едой, прикупил пару дешевых кастрюль и сковородку. На кухне я познакомился с Повиласом или просто Повкой, у которого был интернет, и тут же дал ему денег и получил код от вай-фая. Познакомился я и с другим соседом Юстасом и его гражданской женой. Повка стрельнул у меня немного табака, а Юстас одолжил пятерку. Вскоре кухню начали заполнять Повкины друзья, и пришлось мне взять тарелку со своей едой и уйти есть в свою комнату. Окошко в комнате было маленьким, около него стоял небольшой письменный стол с табуреткой, был небольшой шкаф и кровать полуторка. Половина потолка была скошена, так как комната была на втором этаже небольшого двухэтажного домика с двухскатной крышей. Пол был застелен ковролином, дверь в комнату была очень хлипкой, фанерной, чисто символической.

Войдя в свой аккаунт в социальной сети, я заметил, что Александра его продолжала посещать и печатать от моего имени всякие гадости про меня в личных переписках. Ситуация показалась мне совсем нелепой, я даже растерялся и не знал, что мне с этим делать, рассказал об этом в группе и мне порекомендовали срочно сменить пароль. Тогда я задумался о том, понимала ли вообще эта Александра, что входит в мой аккаунт и читает мою закрытую переписку. Опять мне позвонила Люба и снова начала объяснять мне, что такое благодарность, убеждать меня в том, что она нормально обращается со своим сыном, что его поведение совершенно адекватное. Я сказал, что не могу разговаривать и отключился. И тут же пошли одно за другим голосовые сообщения от Александры, которые я удалял не прослушав, были и текстовые, но я их тоже не читал. Вероятно, она приняла на своем дне рождения и захотела со мной подискутировать, но было уже поздно.

Тем же вечером я забрался в горячую ванну, которую на квартире у Александры принять было проблематично. У неё вода была еле теплой, она экономила газ на нагреве воды. Правда и на новом месте ванна была совмещена с туалетом, потому особенно долго в ванне мне понежиться не удалось, гости соседа выпили много пива и захотели в туалет. На первом этаже в гостиной жил мужик, к которому приехала жена с маленьким ребенком. Он был какой-то неконтактный, а его жена и вовсе меня боялась. После ванны я взял свой рюкзак, который купил, чтобы возить в нем бутерброды на работу и ходить в магазин, и пошел в «Асду» за пивом. Не смотря на болезнь, я решил устроить себе праздник по поводу счастливого избавления от Александры и Любы. Пива там был очень большой выбор, как продукты там были со всего мира. Там можно было даже купить готовые пельмени, норвежский сыр, черный хлеб, соленые огурцы, гречку, докторскую колбасу. И цены были очень низкие, особенно, если брать сразу много.

Однако в тот вечер, попивая медовое слабое пиво, я не знал, что, уйдя из одного ужасного общества, я угодил в другое, тоже не слишком приятное общество. В квартире было как-то прохладно, мне даже пришлось одеть теплые вещи из Норвегии. Оказалось, что Гинтарас предупредил моих соседей о том, что не будет им покупать кредит на газ, если они будут тратить его больше установленной нормы. По этой причине они включали газовое отопление очень редко, а в своих комнатах поставили электрические обогреватели. Но электричество он тогда еще не додумался поставить счетчик с карточкой предоплаты. Когда я пошел во дворик выкинуть пустые банки, я увидел, что контейнеры, предназначенные для раздельного сбора мусора переполнены смешанным мусором, разумеется, мусорщики не забирали их из-за этого. И вообще весь двор был завален всяким хламом – покореженной мебелью, и неработающей бытовой техникой. Как человек сознательный, я собрал свой мусор в пакет и понес его в урну в ближайшем парке.

Помимо того, что Алан и Томас постоянно заставляли меня выносить с фабрики продукты в рюкзаке, они еще и решили указать мне, как я должен выглядеть. Им очень не нравились мои высокие ботинки от Доктора Мартина, узкие джинсы, подтяжки, клетчатые рубашки. Им не нравилось, что я ношу усы и бакенбарды, брею голову и не душусь одеколоном. Они мало знали о британских субкультурах и фанатели российскими сериалами про бандитов и ментов. Им хотелось, чтобы я стал таким, как они, одел их форму и разделил их увлечения. Сначала их требования вызвали у меня приступ подавленного гнева. Я немного подумал о том, чтобы купить велосипед и на нем добираться до работы, но дешевый я брать не хотел, а тратить все сбережения на велосипед боялся, к тому же проезжать по сто километров в день даже для меня было как-то слишком. Да и ехать вечером по темной извилистой дороге в дождь и ветер как-то не очень хотелось.

Немного подумав, я решил исполнить их требования, и быть одним из них, до того момента, когда получу контракт, а потом снять жилье уже в Фекенхаме, и тогда уже послать их к чертям. Я нашел себе кроссовки со стальной пластиной на носках, стоили они совсем не дорого. В супермаркете я купил самые дешевые широкие джинсы, майку и дурацкую байку. Усы и бакенбарды я сбрил без сожалений, ведь без них мне уже не надо было носить на работе сетчатый намордник. А вот одеколон я выбрал себе дорогой и надушился им так, что в машине на следующий день дышать было нечем, но двое моих коллег ничего не могли мне сказать. Вскоре я начал посещать одну маргинальную парикмахерскую, в которой работали неопрятные женщины. Однако стригли они не так уж и плохо, а главное всего за пять фунтов.

Выносить продуктов с фабрики меня заставляли все больше и больше, один раз мне пришлось нести в своем рюкзаке целых двадцать килограмм джема. Чего я только ни выносил – молочный порошок, яичный порошок, муку, сахар, масло сливочное и масло растительное, мороженый картофель, яблоки, ревень. Фабрика, на которой мы работали была основана известной веганкой Линдой Маккартни, женой того самого Пола Маккартни. На этой фабрике выпускали различные вегетарианские готовые блюда, по большей части замороженные. Все эти блюда стоили один фунт. Там были котлеты для бургеров из сои, Киевские котлеты, лазанья с фаршем из сои, яичного порошка, молока, масла. Делали даже куриное филе, выглядящее, как самое настоящее мясо, но из той же сои и прочих компонентов, которые можно употреблять вегетарианцам.

Я иногда спрашивал своих коллег, зачем им столько продуктов, ведь съесть все то, что я выносил каждый рабочий день было просто не реально. Они с гордостью говорили о том, что у них есть соседи по квартирам, друзья, знакомые, которые тоже много чего выносят с работы и с ними можно поменяться или даже продать по дешевке. Я только один раз взял фальшивое куриное филе, на изготовлении которого проработал один день, попробовал его дома, мне не понравилось, и я его просто отдал соседям, которые его обильно полили майонезом, горчицей и съели. Один раз за вынесением продуктов я попался, причем начальнику цеха, он только заулыбался, ничего не сказал и ушел. Мне стало ужасно стыдно и воспоминание об этом достаточно долго меня мучили.

Наступила зима, которая в Восточной Англии практически ничем не отличалась от осени или весны, разве что чаще случалась дождливая погода. Я ждал легендарных английских туманов, но их не было, потом прочитал в интернете о том, что туманы исчезли после того, как топить начали не углем, а газом, который нашли в Северном море. Пару раз была какая-то мелкая морось вместо дождя, а так ничего особенного в погоде не было, особенно сильного ветра в тех местах не было в отличии от Дублина. В свободное время, которого у меня было много, я часто бродил по городу и его окрестностям пешком, иногда выпивал кружку пива или эля в пабах. Впрочем, чувствовал я себя в тех заведениях не очень уютно, а напитки в них стоили от трех до пяти фунтов за кружку. Я нашел прекрасную табачную лавку, где табак продавали на развес. Чай я тоже брал на развес в специальном магазине, потому что в супермаркетах продавали только чай в пакетиках, который мне очень не нравился.

В то время я очень много печатал в социальной сети, где часто возникали дискуссии межу россиянами, живущими в России и русскоязычными людьми, живущими в остальном мире. Причиной споров в основном было то, что россияне обвиняли русскоязычных в том, что они предали родину и разъехались по свету в то время, пока родина бедствует. Иногда доходило до полнейшего абсурда, к примеру, немку, которая родилась и выросла в Казахстане и со временем переехавшую в Германию, один мужчина призывал или явиться в Россию и поднимать сельское хозяйство или платить за пользование русским языком. Каких только мнений там не было, к чему там только ни призывали. Была там группа, в которой строчили огромные по объемам посты русские язычники, поклоняющиеся Перуну и прочим древним славянским богам. Были сталинисты и поклонники Гитлера, анархисты, сатанисты, были там и группы неформалов, но в них мало кто писал.

Мне, выросшему на книгах Ремарка, было очень неприятно и страшно читать россиян, которые писали о том, что русский язык самый лучший и красивый в мире, что русский народ самый великий, а все, кто не русские – это просто варвары. Все это мне сильно напоминало Германию в тридцатые годы, те же идеи превосходства одной нации над другими. Но что больше всего поражало, так это нецензурная брань и оскорбления в адрес всех несогласных, не какие-то аргументы, рассуждения, дискуссии, а просто попытки травли всех несогласных с политикой партии. К моему приходу в ту социальную сеть русскоязычных эмигрантов там становилось все меньше и меньше и большинство из них уже не публиковали свои фотографии, скрывали за смешными никами свои настоящие имена и фамилии. Некоторых уже тогда начали блокировать, но они снова появлялись, делая новые аккаунты.

Я помню, как несколько человек, публично и в личной переписке откровенно уговаривали меня приехать в Россию и жить в деревне, правда, никакой поддержки они не обещали, даже напротив, призывали накопить денег на чужбине и привезти их на этническую родину, чтобы начать свое дело в глубинке и не только себя занять, но и обеспечить работой других, создать новые рабочие места. В то же время находились и серьезные люди, которые мне более или менее правдиво рассказывали о настоящем положении дел в российской глубинке и прямо писали о том, что нечего мне там делать. Не смотря на жуткий негатив, который часто возникал в процессе полемики, мне нравилось дискутировать, даже после работы, ночью. Как-то раз мне сообщили, что мой оппонент умер от инфаркта, пока со мной спорил. Я тогда не понял, куда он внезапно исчез в самом разгаре жарких дебатов. Это общение мне казалось гораздо занимательнее общения вживую.

Мне тогда порой казалось, что я могу переубедить хотя бы нескольких человек, что те, кто был со мной заодно тоже кого-то переубедят и в конечном итоге ничего страшного не случится, что не будет никакого культа личности и тоталитаризма с диктатурой. Конечно, я понимал, что те ужасные вещи пишут просто пользователи социальной сети, далеко не самой популярной, что вряд ли пишут они под своими настоящими именами и публикуют в профилях свои данные. Но мне было страшно, что все эти фантазии сумасшедших радикалов могут овладеть массами, ведь в истории такое не раз случалось. Над национал-социалистической рабочей партией Германии сначала в основном смеялись, но через какой-то десяток лет эта партия захватила парламентское большинство, а потом и вовсе стала единственной партией в стране. О большевиках мало кто слышал, они были непопулярны в народе, да и среди интеллигенции. Ленин за несколько дней до февральской революции говорил о том, что даже следующее поколение россиян не доживут до революции. Но вот, после февральской революции эти большевики устраивают контрреволюционный переворот, устанавливают кошмарную диктатуру, начинают кровопролитную гражданскую войну, и никто не может им противостоять.

Я смотрел на тоталитаризм, как на некую опасную эпидемию, в результате которой у большей части общества начинается психическое расстройство, и они перестают думать, начинают только выполнять приказы сверху. И конечно мне было дико читать тех людей, которые писали о своей тоске по сильной руке сильного лидера, который предлагает простые и быстрые решения очень сложных вопросов. И я мог очень долго спорить с людьми, которые утверждали, что на Кубе и в Северной Корее живется намного лучше, чем в Англии, к примеру. Тогда я еще был наивен и не знал, что такое профессиональные тролли, для которых споры со мной были источником дохода.

Значительную часть моей тогдашней жизни занимало общение с соседями по квартире. С Юстасом было иногда интересно поговорить, его родители были школьными учителями, и он был неплохо образован. Однако я видел, как он бестолково живет. Он был должен не только мне, но и всем знакомым и был не в состоянии расплатиться за свою комнату. Его молодая жена не говорила ни на русском, ни на английском, никогда в жизни не работала, и не особенно хотела начать свою трудовую деятельность. Комната, которую снимал Юстас, стоила сто десть фунтов в неделю, она была раза в три больше, чем моя, там было много разной мебели, и огромная двуспальная кровать. Он ездил работать на фабрику морепродуктов один на своей машине, без попутчиков и нерегулярно, иногда его вызывали только два раза в неделю и то меньше, чем на восемь часов. За обязательную страховку машины надо было не так уж и мало платить, да и топлива на сто километров в день тоже уходило не мало. В общем, он тратил намного больше, чем зарабатывал и не знал, как выбраться из долговой дыры, в которую попал.

Повка делал ремонты со своими земляками и был самозанятым лицом, однако он злоупотреблял той свободой, которую ему давал этот статус и часто запивал достаточно надолго. Часто он сидел без денег и просил у меня чего-то поесть, покурить, а то и денег взаймы. К нему постоянно приходили друзья, один из них был из Латвии, ужасно хамоватый парень из деревни, вечно поддатый, он сразу заявил мне, что ненавидит латышей, дружит только с англичанами или литовцами. Как-то раз он попросил, чтобы я дал ему поесть, на том основании, что мы земляки, которые должны помогать друг другу. Другой его друг все учил меня говорить по-литовски, особенно, когда был сильно пьян. Он рассказывал о своих соседях по квартире итальянцах, с раздражением, ему все в них не нравилось, но переезжать он от них не хотел, потому что за комнату они с него брали очень мало.

Еще одним моим соседом, по какому-то дурацкому совпадению стал давний друг Александры, украинец, который мне сразу после моего приезда в Англию предложил вместе поехать собирать цветы в Голландию не надолго, конечно, работа там была сезонной. Я был не против отъезда из дома Александры, но в последний момент у него что-то сорвалось. Он часто заходил к ней в гости после этого, и они вели длинные задушевные разговоры. И тут именно друг Александры въехал в освободившуюся комнату на первом этаже. Об Александре он не упоминал, не знаю, рассказала ли она ему о моей черной неблагодарности.

Вскоре к нему приехали жена и дочка, которой было года четыре. Его дочка часто проказничала, а он её ругал и порол, говорила она только на украинском, и мне было как-то забавно вспоминать язык своего деда, который русский за свою долгую жизнь в Латвии так и не освоил. Украинец этот был очень предприимчивый, он набирал полную машину пассажиров и на выходных мотался в Голландию, чтобы накупить там побольше дешевого табака. Через границу разрешалось провезти определенное количество на человека, вот он и возил с собой попутчиков. Как-то он и мне предложил поехать с ним, но я так и не понял, зачем мне это надо – целый день просидеть в машине, чтобы он купил побольше табака и продал его в два раза дороже.

В Англии у меня было самое ужасное празднование моего дня рождения. Каспар как-то выведал у меня, дату моего рождения, и целый месяц с нетерпением ждал, пока этот день настанет. И когда этот ужасный день настал, он потребовал, чтобы я взял бутылку после работы, причем литровую. Я предлагал пойти в китайский ресторан на выходных, а не давиться в машине ромом из супермаркета, но бывший директор был непреклонен, сказал, что у него нет времени на выходных для того, чтобы шляться по ресторанам. Его почему-то поддержали Алан и Томас. Хотя одного из них дома ждала строгая невеста, а другой был за рулем. Правда с нами в тот вечер поехал еще один парень, который обычно работал в первую смену, но на выпивку он особенно не налегал. Из закуски мы взяли небольшую упаковку сыра, колбасы пепперони, бутыль с колой и шоколадку. Напились мы до того, как доехали до Нориджа основательно.

Я был в полностью невменяемом состоянии, но Каспар решил продолжить и мы пошли в супермаркет за коньяком. И нам его не продали, не смотря, на то, что мой коллега даже демонстрировал кассирам, как он может ровно ходить по линии. Нас даже выгнали из магазина, но Каспар не хотел сдаваться и позвонил своей жене, которая была на седьмом месяце беременности, чтобы она пришла и купила нам коньяку. И мы потом еще долго пили этот коньяк на улице, и я запомнил, что качества он был ужасного. По пути домой я потерялся, организм начал выплескивать алкоголь наружу. И в этот момент подъехала полицейская машина, из которой вышли две женщины в форме. Я понял, что влип в большие неприятности.