Творец (часть 7)⁠⁠

Два месяца назад

Парвиз открыл дверь, и они оказались в большом, совершенно белом зале, разделенном надвое стеклянной панелью. За стеклом в абсолютной белой пустоте единственным ярким пятном выделялся пестрый мольберт, который, казалось, парил в пустоте.

Перед мольбертом, спиной к ним стоял мужчина. Он рисовал. Больничная пижама с завязками на спине. Тёмные волосы собраны в тяжелый узел, слегка оттягивающий назад затылок.

Соня, тут же позабыв все подозрения и страхи, стремительно шагнула внутрь и коснулась пальцами стела.

- Он нас не слышит и не видит, - ответил Парвиз на её вопросительный взгляд.

- Это он! Он... рисует.

- Да. Всё время одно и то же. Поначалу было трудно что-то разобрать, так как больше всего его рисунки напоминали потуги испорченной нейросети, но сейчас… Взгляните!

Соня глядела на холст. Там, среди мешанины желтого и серого, напоминающего бурю в пустыне, стояла, несомненно, она сама. С развевающимися на ветру кудрями, напряженным лицом и приоткрытым ртом. Казалось, она вот-вот что-то скажет, для того и разомкнула губы.

Пусть рисунок был корявым, небрежным, лишенным симметрии и гармонии, но в нём сразу чувствовалась рука мастера, будто опытный художник, забавы ради, решил порисовать с завязанными глазами.

- Где он меня видел?

- В том-то и дело, что он вас не видел! Если начистоту, он начал рисовать, когда ещё не видел ничего, кроме этих белых стен. И самого начала рисовал только вас.

- Тогда как…?

Парвиз пожал плечами.

- На эти вопросы мы, наверное, никогда не найдём ответы. Господь поделился с Адамом частицей своего духа, а здесь мы делимся с нашими Творениями – своими. Подавляющее большинство Творений, по понятным причинам, имеют те или иные способности к творчеству. Кто-то больше, кто-то меньше, но вместе с дыханием вы передали ему часть своего таланта и, вероятно, ваш образ.

- То есть… По сути он – это я?

- О, нет! Ни в коем случае не воспринимайте его, как зеркало. Он совершенно самостоятельная личность.

Она снова посмотрела на картину, ибо рассматривать собственное Творение она пока не осмеливалась, испытывая почти болезненное смущение. Примерно те же чувства одолевали ее, когда на том самом «Арбате» она показала самому первому клиенту свою самую первую работу.

Портрет ей не нравился. Он нёс какую-то тревогу, уныние, а ещё её нервировало, что на портрете она смотрит прямо «в объектив» и хмурит брови. А ведь от этого она отучила себя ещё в средней школе!

«Глаза, как у бешеной собаки», - вспомнила она мамины слова, и портрет красноречиво подтверждал их.

Она мельком глянула на Парвиза, но, казалось, он ничего такого не замечает. Тогда она, наконец, присмотрелась к своему Творению. Даже со спины она сразу его признала и уверилась, что это не подлог и не мистификация. Именно его она несколько недель кропотливо создавала из глины. Она даже видела неровную прядь по нижней линии волос, которую хотела исправить, но отвлеклась и забыла… А меж редкими завязками на смуглой спине проглядывали детали татуировки - взлетающего гриффона. Не свежие, уже давно зажившие... Все это внушало трепет, восторг, но при этом стеснение и стыд.

- Я правильно понимаю, что проверку он прошёл? – спросила она, чтобы не молчать.

- Почти.

- Расскажите…

- Ну... Несколько часов он находился под общим наркозом. В это время у него взяли все необходимые анализы, сделали ЭЭГ, УЗИ и рентген всех органов. Физически он совершенно здоров. Единственное, что удалось обнаружить – небольшой загиб желчного пузыря. Но миллионы людей прекрасно живут с этой небольшой патологией и даже о ней не подозревают.

- Это от меня, - Соня истерично хихикнула, - Это, знаете ли... наследственность...

Парвиз кивнул.

- Когда он пробудился, начались тесты. Информация ему подавалась дозированно, а результаты кропотливо изучались. Сначала оценивалась реакция на элементарные вещи – цвета, звуки, запахи. Затем пошли простые образы – деревья, пейзажи, животные, люди. И только под конец сложные – речь, музыка, кино… Тестирование продлилось несколько дольше, чем обычно, потому что прошел небольшой сбой в программах и... как бы это сказать, данные вашего Создания и еще одного, случайно перепутались. Пришлось вручную вычленять их и восстанавливать...

- И?

- Как я уже сказал, он очень похож на вас. Расшатать его не получилось. Реакция ровная практически на все раздражители. Пульс участился лишь однажды, когда ему были показаны снимки полуразрушенного бункера времен Второй Мировой. Нам показалось, что он узнал это место и что, может быть, это духовная память, перешедшая от вас. У вас не было никакого травмирующего события, связанного с заброшенными домами или…?

Соня покачала головой.

- А как он реагирует на… людей?

- Так же ровно, как на всё остальное. Абсолютно стабильный индивид.

- Он… умеет разговаривать?

- Да, конечно. Поймите, это вовсе не младенец во взрослом теле. Это готовая индивидуальность. Конечно, у него полное отсутствие жизненного опыта и кругозора, но основная база передана вами и уже сформирована.

- Можно к нему… войти? – спросила Соня, немного поколебавшись.

- Давайте обговорим это сразу, - Парвиз почесал переносицу, - У нас бывали случаи, когда после некоторого общения Творец отказывался от своего Творения и оставлял его на попечение Фонда. Это не возбраняется, но крайне травмирует Создание. Поэтому, если у вас есть сомнения, то лучше вовсе исключить контакт. Лучше – для него. Понимаете?

Соня кивнула.

- Войдете?

Соня снова кивнула и пошарила взглядом в поисках какой-нибудь двери. Парвиз сунул свой пропуск в совершенно неприметную щель под стеклом, и оно бесшумно ушло в сторону.

Мужчина у мольберта оглянулся на звук и тут же застыл с приоткрытым ртом. Из глаз Сони, совершенно не считаясь с её железной выдержкой, тут же брызнули слёзы.

Это был Женя! Лет на десять моложе, гораздо крепче, свежее и здоровее, но без сомнения он! Его оливковая кожа, темные, влажные глаза, волевая линия колючего подбородка. Если еще состричь шевелюру, то хоть на конкурс двойников!

Она приблизилась к нему и замерла в нерешительности, не зная, что делать или говорить. Она обернулась на Парвиза в поисках подсказки, но тот сам утирал глаза.

- Это самый трогательный момент, - пробормотал он, - Каждый раз, как в первый раз…

Соня несмело протянула руку к губам творения и коснулась их кончиками пальцев, как слепая. Испачканы краской! Он так же, как она, облизывал кисти, чтобы сделать кончик тоньше. Мужчина отчаянно хмурился и быстро моргал, вглядываясь в её лицо. Губы его подёргивались, то и дело приоткрывая красивые, ровные зубы. Зубы, которые не были делом Сониных рук.

- Софья? – неуверенно спросил он, - Мышка?

Соня тут же разрыдалась и, не удержавшись, повисла на нём, крепко обхватив шею руками. От него уже не исходил тот противный мускусный запах. Пахло просто теплой кожей, чистыми волосами, немного – мылом.

«Мышка»… Это серое прозвище, которым порой ласково называл её Женя, она ненавидела так же люто, как прозвища, которые ей давали в детстве. Мать называла её «бестолочью», бабка - «бесовкой», брат – «говницей», одноклассники – «психушкой». Но сейчас «мышка» не вызвала обычную бурю негодования. Наоборот - наполнила ее негой, ощущением дома и уюта.

Уткнувшись носом в его теплую, родную шею Соня хрипло произнесла:

- Это я! Я! Привет…

Парвиз позади откашлялся и тихонько подсказал:

- Думаю, самое время дать ему имя…

- С фантазией у меня всегда были проблемы, - Соня счастливо хохотнула сквозь слезы, - Так что пускай будет … Адам!

Сейчас

«Юльк! Ты цела! Эй!»

Заслышав знакомый голос, Юля попыталась приоткрыть глаза и не смогла. Все тело было каким-то невесомым, словно в воде. Боли она не испытывала, но что-то ей подсказывало, что стоит только по-настоящему проснуться, отреагировать на зов, как боль появится. А если она откроет глаза, её голова тут же лопнет, как перезрелый помидор.

«Юльк! Это я! Слышь?»

Почувствовав, что её опасения оказались верны и вместе с сознанием голова наполняется болью, Юля снова поспешно отключилась.

Чуть раньше

Лиза накануне слегла с гриппом, и мама, отведя утром Юлю до школы, поспешила обратно домой, чтобы ухаживать за старшей. Учительница, как оказалось, тоже заболела, и класс распустили. Юля некоторое время болталась в холле, с завистью глядя в окно на остальных учеников, которые беззаботно расходились гулять или по домам. Она позвонила маме, но та была занята тем, что обтирала температурящую Лизу и строго наказала Юле сидеть в школе, пока она не освободится.

Один урок она кое-как отсидела, играя на телефоне, но потом старенькая батарейка села, и стало совсем скучно. А мама все не шла.

Тогда она прижалась носом к оконному стеклу и долго вглядывалась в окружающий осенний пейзаж, пытаясь засечь на оживлённой, людной улице дядю Женю… ну, или кого-то похожего на него. Мама сказала им с Лизой, что это вовсе не дядя Женя. Что дядя Женя хороший, и его просто кто-то пытается проставить.

Улица манила пёстрым листопадом. Отчаянно хотелось пройтись вместе со всеми по сказочной аллее, хрустя душистыми, пряными листьями и наслаждаясь небывалым для октября теплом и солнцем. Надо же было Лизке заболеть именно теперь!

Она вышла из школы и огляделась, готовая, в случае чего, немедленно юркнуть обратно, но не заметила ничего хоть сколько-нибудь подозрительного.

До дома десять минут неспешной ходьбы по бурлящим жизнью солнечным улицам. И как мама удивится, когда увидит её на пороге! Удивится и обрадуется, ведь не придется снова оставлять Лизу и куда-то бежать…

А Юля пришла бы и помогла. Например, заварила бы для сестры чай с лимоном или намочила бы тряпочку на лоб…

Честно говоря, все, что угодно, хоть мытье полов! Лишь бы не засадили опять за ненавистные уроки!..

Юля сначала несмело, но постепенно всё более уверенно двинулась по разноцветной, облетающей аллее. Поначалу она затравленно озиралась, но вскоре заметила, как на неё реагируют прохожие, и пошла уже с более уверенным и независимым видом. Ничего не может с ней случиться на этой праздничной, сияющей улице! А через десять минут она уже будет дома!

Когда аллея повернула влево, Юля резко затормозила и испуганно сжалась. Перед ней стоял дядя Женя.

- Ты почему на звонки не отвечаешь? – громко и строго спросил он, - Там мать с ума сходит!

У Юли зашлось сердце. Она прекрасно сознавала, что это тот самый момент, когда надо закричать, побежать, привлечь к себе внимание. Ведь столько народу вокруг, и кто-нибудь обязательно придет на помощь, спросит, в чём дело, и она будет спасена. Именно так она себе все это и представляла, когда доводилось задуматься, что она будет делать в этом случае. Проще простого - заорать во все горло в лицо злодею, как Кевин из фильма… Так она в своих фантазиях и делала, и пока растерянный маньяк приходил в себя, она удирала.

Но сейчас она почему-то не могла не только закричать, но даже пошевелиться. Тело сковала какая-то сонная немота, улица словно померкла, отдалилась, а прохожие и машины, снующие мимо, превратились в бесплотных призраков. Единственными реальными в этом потустороннем мире остались они с дядей Женей.

- Ну, чего стоишь? Пошли быстро домой! – он властно протянул руку, и она, не веря сама себе, послушно взялась за неё. Она всматривалась в лица прохожих, надеясь хотя бы взглядом воззвать о помощи. Но никто не обращал на неё внимания. Мир словно раскололся на две части. В одной была она, в другой – все остальные. Сердце гулко ухало в груди, в глазах вскипали слёзы. Она прекрасно видела, что они не идут к дому, а, наоборот, всё дальше от него удаляются. Оживленные улицы сменились переулками, подворотнями, а потом перед ней неожиданно распахнулось кожаное нутро автомобиля.

- Садись и не вздумай дрыгаться, - ровным тоном произнес дядя Женя и настороженно огляделся. Юля, скинув, наконец, оцепенение тоже осмотрелась. Какой-то запущенный двор с развешенным на веревках бельём. И ни души!

- Можно… я пойду домой? – дрожащим голосом прошептала она, - Мама…

- Твоей Свиноматери сейчас не до тебя, поверь. Полезай в машину.

Юля подняла на него полные слёз глаза. Это не был дядя Женя. Просто выглядел так же, а голос не его. И нет маленького шрамика под губой, который он получил летом на рыбалке, когда Васька неудачно закинул свою удочку, и зацепился крючком за Женин подбородок. Ранка тогда долго гнила, и он почти месяц ходил с пластырем на лице. И глаза – не его. И уши… Все вроде бы то же самое, но чуточку другое… Осознание этого должно было порадовать, но, вместо этого лишило последней надежды. Слезы покатились по щекам.

«Дяде Жене» надоело её уговаривать, он подхватил ее подмышку и стал запихивать на заднее сидение.  

Девочка взвизгнула, попыталась вырваться, но больно ударилась обо что-то головой и обмякла. И сквозь морок, прежде чем захлопнулась дверца, она успела заметить, как к машине спешит какой-то встревоженный дед с пекинесом на поводке.

…

«Юлька, мать твою! Быстро просыпайся, а то я тебе по жопе наваляю!»

Девочка заскулила, приоткрыла глаза, и, в какой-то неправильной перспективе увидев брата, заскулила громче.

- Слава яйцам! - воскликнул Сява, - Я уж решил, что ты кони двинула! Пошевели руками-ногами.

Юля повиновалась. Все шевелилось, но как-то неправильно, словно под водой, а голова просто раскалывалась. Кое-как она села и уставилась на брата. Глаза были красные, воспаленные, а ресницы и челка слиплись от крови.

- Сявынька…, - пролепетала она и тут же надрывно заревела.

- Потом выть будешь! Слушай сюда. Тут Мишка с Ритой. Рита совсем плоха. Мне никак до неё не добраться, поэтому живо посмотри, как она.

- Хочу к ма-а-аме-е-е, - громче прежнего заголосила Юля, держась за голову. Её плач тут же подхватил Мишкин голос, и она невольно умолкла, разыскивая взглядом младшего брата.

Они находились в каком-то мрачном подвале. По центру стоял маленький стол и детский деревянный стульчик с нарисованной вишенкой на спинке. На столе – керосиновая лампа, раскрытый альбом для рисования, краски, кисточки и стакан-непроливайка с Крокодилом Геной на боку.

Свет настольной лампы выхватывал из тьмы только стол и стул, а всё остальное таилось во полумраке. Юля с трудом разглядела у стены несколько грубо выполненных из тонкой арматуры клеток, по размеру годных разве что для собак. Сява, едва помещаясь, скрючился в одной из них. Он сидел на корточках, почти касаясь задницей пола, а руками вцепившись в прутья. Во второй клетке из-под кучки какого-то тряпья выглядывала вихрастая рыжая Мишкина голова и раззявленный в плаче рот. Третья клетка, на первый взгляд, была пуста.

Юля попыталась встать на ноги, но они под ней тут же подломились, и она с изумленным видом поглядела на старшего брата, готовая снова зареветь.

- На четырех костях ползи, дура! – прошипел тот и пояснил, - На четвереньках. Как киса!

Юля кивнула и подползла к пустой клетке. Просунула между прутьев дрожащую руку и нащупала Ритин лоб. Он полыхал!

- Горячая! – испуганно пролепетала она.

- Вон там, в коробке, бутылки с водой. Принеси мне, я открою… Ну, чё выпучилась?

Юля поползла было в нужном направлении, но вдруг остановилась, вглядываясь в самый дальний и самый тёмный угол, куда едва доставало бледное, какое-то болотное свечение лампы.

Там было что-то вроде ниши в стене. Очень глубокое и тёмное углубление. А в нём…!

- Не смотри туда! – в голосе Сявы слышалось усталое бессилие, - Там нет ничего! Сейчас главное – вода для Ритки! Не. Смотри.

Но было уже поздно. Юля зашлась воплем и шарахнулась прочь, забилась под столик, зажмурилась и завыла. Она слышала, как ей в унисон воет перепуганный Миша, как хрипло, в полусне, захныкала Маргаритка, и как Сява терпеливо и настойчиво увещевает её успокоиться и сделать порученное дело. Дескать, ты уже большая овца, ничего там нет страшного и бояться нечего. Просто… «культура».

Юля знала, что такое «культура». Это не обсасывать куриные косточки, каждый день надевать чистые плавки и по любому поводу говорить «спасибо». Но какое отношение культура может иметь к чудовищу в тёмной нише? Самому-пресамому настоящему! И самому чудовищному из чудовищных!

Она визжала и визжала, а потом что-то щёлкнуло у нее в голове и она, тяжело дыша и широко распахнув опустевшие глаза, распласталась на холодном полу.

Месяц назад

- Вот документы для Адама, - Парвиз положил на стол толстенькую папку.

Соня, в этот момент заканчивающая последнюю в Фонде трапезу, промокнула салфеткой губы и заглянула в неё. Свидетельство о рождении, паспорт, загранпаспорт, аттестат о среднем общем образовании…

Соня хмыкнула, достав вкладыш.

- Тройка по географии? Какая прелесть… И он действительно сможет пользоваться этими… бумажками?

- Конечно! Все документы действительны. Выданы на имя Адама Александровича Ра́ева 1995 года рождения. Адам Ра́ев, конечно, звучит почти юмористически, но такова воля… Творца.

Он с улыбкой поглядел на Соню, которая копалась в документах и не заметила его иронии. Там были СНИЛС, страховой полис, военный билет, водительские права и даже трудовая книжка!

Она ошалело заглянула в неё и увидела одну единственную запись – подсобный рабочий БФ «Творец». Дата приема – почти пять лет назад, дата увольнения – сегодняшняя.

- Подсобный рабочий?

- Что могли…, - Парвиз пожал плечами, - С таким статусом из этих стен выходят все… Парень смышлёный, так что при небольшой поддержке с вашей стороны, он освоит любую профессию. А может… будет творить, как и вы…

Соня отмахнулась. Карьера Адама интересовала её в последнюю очередь.

- Наблюдайте за ним. Если что-то – хоть что-то! - вас насторожит, тут же свяжитесь с нами. Не пытайтесь самостоятельно его изолировать или нейтрализовать. Старайтесь вообще сделать это в тайне и ждите подмогу… Все необходимые контакты я вам дал.

- Что может меня насторожить?

- Все изложено в памятке, - он порылся среди документов и достал небольшую, отпечатанную мелким шрифтом брошюрку. Таким мелким, что без лупы и не прочитать. Она бы не удивилась, если бы эта бумажка была озаглавлена «Руководство по эксплуатации», но заголовок – спасибо за малые радости -  отсутствовал вовсе.

Она повертела бумажку в руках и скептически глянула на Парвиза. Тот вздохнул:

- Ну, хорошо… Самое основное. Первый звоночек – изменения пищевого поведения. Здесь им дают только растительную пищу и молочные продукты. Многолетние исследования показывают, что другое им и не требуется.

- Почему, интересно?

- Есть предположение… впрочем, оно основано разве что на ветхозаветных текстах…

- Ясно. Адам и Ева были травоядными, – Соня скривилась.

Парвиз спокойно посмотрел ей в глаза, и девушка стушевалась. Она по-прежнему вела себя так, словно оказалась в логове пережравших библии фанатиков. И это не смотря на то, что самая нелепая и неправдоподобная легенда о том, что Господь, дескать, слепил Адама из «того, что было», прежде говорящая ей лишь об ущербности человеческого воображения, оказалась… правдой. Что ещё из тех бредней – правда? Она мысленно завязала узелок, что надо бы на досуге почитать эту чушь, но чувствовала, что вряд ли в ближайшее время у неё появится на это и время, и желание.

- А ещё? – спросила она.

- Во-вторых, это желание прикрыть наготу.

- Это произойдет, если…? То есть… когда? – Соня умолкла, с удивлением отметив, что заливается стыдливым румянцем.

- О, нет… Это произойдет только в случае грехопадения…

- Разве…?

- Секс не является грехопадением. Грехопадением является нарушение Божьих законов.

- То есть, вы хотите сказать, что если грехопадения не произойдет, он будет разгуливать с голой задницей? Нет уж! Ему придется прикрыть наготу, независимо от того, нарушил он что-то или нет.

Парвиз рассмеялся.

- Речь не идет о том, чтобы вовсе не одеваться, а о том, что в какой-то момент он может почувствовать дискомфорт, стеснение от собственной наготы, а одевание будет продиктовано не внешней необходимостью или правилами приличия, а внутренней, бессознательной потребностью.

Парвиз умолк, наблюдая за Софьей, видел, что брови её непроизвольно подёргиваются, словно она отчаянно старается их не нахмурить в раздумье. Он улыбнулся.

- Если однажды среди ночи он начнет искать трусы, чтобы сходить в туалет…

- А... поняла…

- Это два основных признака, говорящие, что что-то не в порядке. Остальные подробно описаны тут. Но в каждом отдельном случае всё индивидуально, поэтому только вы можете увидеть какие-то… сбои… А теперь мне только остается пожелать вам доброго пути…

Через час Соня, снова налегке, но на сей раз в компании, поднялась по трапу самолета. Торжественное и тёплое прощание с Фондом омрачило разве что явление Раушании. Та стояла в сторонке, внимательно наблюдая за тем, как немногочисленный персонал бункера жмёт руки Соне и Адаму. И взгляд её был недобр. Соня заторопилась. Ей вдруг пришло в голову, что эта мерзкая баба может прямо сейчас все испортить. В последний момент выступить с заявлением, что после выявленных сбоев в финальном тестировании Совет директоров решил перестраховаться и ликвидировать сомнительное Творение.

Ей представилось, как в ту же секунду появляются те самые вооруженные охранники из «пыточной», тыкают её Адама электрошокерами, а потом уволакивают в неизвестном направлении, пока ее, Соню, беспардонно вышвыривают за дверь.

Но вместо этого Раушания с не вполне понятным Соне злорадством кивнула и скрылась. Путь был свободен.

- Мы едем домой, - мягко произнесла она Адаму, когда самолетная дверь опустилась, отсекая от них ангар, - Самое время для шампанского!

Адам поцеловал её руку и разлил по сияющим фужерам пенистый, сладкий напиток. Молча выпили. Соня с трепетом и каким-то давно забытым, подростковым смущением разглядывала своего нового мужчину. Он выглядел удивительно нелепо в белом хлопковом костюме с юбочкой, как у арабов, к тому же до неприличия ему малом, и она решила, что сразу по возвращении домой, выбросит его.

Он отхлебнул из своего фужера и поморщился. Соня звонко рассмеялась.

- Я тоже не люблю шампанское, но оно так забавно пьянит, - произнесла она, - Дома мы будем пить вино. Много вина! И ходить голыми! И есть всё, что захотим!

- Дом…, - с мечтательной задумчивостью повторил Адам. Голос его был совсем другим, чем у Жени – более низким и с хрипотцой  – но Соню это совершенно не волновало, - Я помню наш дом… И тебя в нём помню. Ты была совсем другой... И, если начистоту, я сейчас с трудом тебя узнаю...

- Правда? И в чем же отличия? – девушка с интересом глядела на Адама, ожидая продолжения, но он отвернулся и с отстраненной задумчивостью уставился в чёрный иллюминатор на свое расплывчатое отражение. Соня, каким-то непостижимым прежде чутьём, уловила, что он не настроен к разговорам и, не желая ему докучать, подлила себе еще немного шампанского, откинулась на спинку белого кожаного сидения и прикрыла глаза в неземном, ангельском покое.

На задворках сознания промелькнул призрак Раушании, и Соне неожиданно пришло в голову, что «сбой» был делом её рук. Что это именно её заботами Адик сейчас сидит напротив. Но мотивы этого ей были совершенно не понятны, ведь очевидно, что её неприязнь к Раушании взаимна. Что она активно препятствовала включению Сониной кандидатуры в «программу»...  Впрочем, быть может, Соня тут и не при чём, и та помогала другому скульптору. Каким образом? Ну, например, разбавляла его безнадёжные результаты отличными показателями Адама.

Почувствовав движение машины, Соня выбросила Раушанию из головы. Плевать! Главное – они выбрались.

Месяц благословенного заточения подошел к концу. Совсем скоро им придётся окунуться в мышиную возню городишки, где на каждом шагу кому-то что-то от тебя непременно нужно. Но внутри её ничего не зазвенело и не взбунтовалось. Что-то подсказывало ей, что с грозовым вихрем, наконец, покончено, и навеки настанет штиль. Да, совсем скоро надо будет заняться продажей дома и переездом, ибо жить в жить в одном городе с Женей глупо. На каждом шагу можно столкнуться с ним или его свиносемейкой. Но пока её это не волновало. Всё, чего хотелось – добраться до дома, закрыться на все замки и выдернуть пробку из бутылки «Шардоне»…

Творец (часть 8)