Творец (часть 8)⁠⁠

По возвращении, неотрывно наблюдая за Адамом, Соня все больше убеждалась, что он гораздо больше похож на неё саму, нежели на свой прототип – Женю. От Жени в нем были разве что внешность, от неё же – всё остальное, и это её более, чем устраивало.

Он был столь же немногословен, как она. Так же любил уединение и тишину. Любил те же блюда, что и она (никакой ливерной колбасы и майонеза!), и так же, как она, чутко улавливал личные границы. Ей не пришлось учить его, как в своё время Женю, что нельзя заходить в мастерскую, когда она там. Работает она или просто ест мороженое в своем любимом кресле – не важно! Без приглашения туда хода нет! Он сам это как-то осознал в тот самый миг, как увидел заветную дверь. Того же правила придерживалась и она, хотя и позволяла себе, на правах хозяйки, иногда подсматривать за своим Творением.

Границы стирались только в постели. Соня, готовящаяся к своей «первой брачной ночи», страшно нервничала, но была и воодушевлена, представляя, как будет «учить» этого необъезженного жеребца всем необходимым для неё приемам. Тем, которыми всегда пренебрегал Женя, считая их не имеющими значения закидонами. И каково же было её ликование, когда он мгновенно и безошибочно, словно телепатически подключившись к её женскому естеству, уловил и претворил в жизнь каждое ее малейшее желание…

Он был неопытен, но ей ни разу не пришло в голову сравнить его с чистым листом бумаги. Это не был младенец в теле мужчины, это была уже состоявшаяся личность, имеющая собственную точку зрения, пристрастия и убеждения.

Не имел Адам разве что памяти, ибо помнить ему было в сущности нечего. Когда они вернулись, и она пропустила его вперёд, как кошку, в дом, он застыл, оглядываясь, и в глазах его промелькнуло отчетливое разочарование.

Соня смутилась, ожидая совсем иной реакции на свой великолепный домик, и робко взяла его под руку.

- Что? Что не так?

- Это и есть дом?

- Тебе не нравится? – спросила она и тут же порывисто продолжила, - Если хочешь, мы здесь все изменим! Перекрасим стены, купим другую мебель… Но... Нам все равно скоро придется уехать отсюда. По причинам, которые… словом, я тебе потом все объясню. Когда мы немного отдохнём.

- Мне все равно, где жить, мышка, - ласково ответил он, притягивая её к себе, - для меня дом там, где ты. Но… я помню другой наш дом. И тебя в нём... совсем другую. Настоящую!

- Какой? Что там было? – Соня с интересом глядела снизу вверх на Адама. Может, он помнит что-то из прошлой жизни? Если, конечно, допустить, что все мы живём не единожды…

- Трудно объяснить…Помню... совсем мало света…

- А-а-а! – Соня с облегчением рассмеялась и энергично потянула Адама за собой вверх по лестнице, - Ты о нашей мастерской! Сейчас я тебе её покажу!

- Оно? – спросила она, торжествующе распахнув перед ним дверь на сумрачный чердак.

Он прошелся среди завешенных мольбертов, взглянул на Соню и замялся. Хотел что-то сказать, но передумал и просто кивнул. Озадаченной девушке показалось, что он кивнул просто так, чтобы не тянуть и дальше из души какие-то неясные воспоминания… не имеющие ни к дому, ни к мастерской, ни к ней никакого отношения…

…

Женя сидел в засаде в роще напротив Сониного дома. За шиворот с деревьев без конца капало ледяными осенними каплями, но он уже настолько измучился и замерз, что почти ничего не ощущал.

Почти месяц он – бичара бичарой – провел в скитаниях по подвалам и канализационным коллекторам, ночевках в брошенных гаражах на окраине,  а в тёплую погоду – так и под открытым небом, завернувшись во все тряпки, которые только мог найти на помойках. Такое неожиданное и внезапное положение загнанного зверя  озлобило его до крайности, хотя он, в общем-то, всегда считал себя незлобивым и быстро отходчивым малым. Но теперь, трясясь в воняющих тёпленьким дерьмом колодцах среди таких же пропащих горемык, он ночи напролёт скрежетал зубами, представляя, что сделает с тем типом, который сотворил все это с ним и его семьёй.

Кто этот неведомый злодей?! Зачем ему это?! Куда он дел детей?! Живы ли они?!! И ещё… он наконец-то поверил, что их с злодеем поразительное внешнее сходство – отнюдь не выдумки и домыслы подслеповатых обывателей, которые видят именно то, что ожидают увидеть.

Визит к Нине на прошлой неделе его немного успокоил. Он чувствовал, что она хочет ему верить, и это несколько смягчало сотрясающую его яростную дрожь, которую со стороны можно было бы принять за запущенную болезнь Паркинсона. А потом он выменял на свой улов пустых бутылок у одного из постояльцев коллектора пять минут драгоценного интернета. Выручки с бутылок ему хватило бы на две булки хлеба, пачку майонеза, несколько упаковок лапши и маленькую палочку ливерной колбасы, которую обожал с детства. Но он отдал добычу без сожаления, потому что всё равно навряд ли осмелился бы пойти в пункт приема стеклотары, а потом в супермаркет…

А из интернета он узнал, что пропала и Юлька! Юлька всегда была дурой, прости Господи! Ей было сказано сидеть в школе и ждать, но она попёрлась прямиком в лапы того урода. Какой-то дед в подворотне видел, как мужик заталкивал её в красную машину, но толком его не разглядел. Единственное, что точно разглядел, что никакого смокинга на том парне не было. Джинсы, толстовка, бейсболка и вроде бы мотоциклетная куртка. А следом появились и кадры с камер видеонаблюдения, где на оживленной улице «папаша» якобы энергично отчитывает за опоздание дочь, а потом на пинковозе тащит её в те самые подворотни. Он до боли в глазах вглядывался в размытые нечеткие кадры. Так ли этот тип похож на него или доблестной полиции просто удобнее считать, что это он?

Но кадры были такие плохие, что он не мог разглядеть лицо и сосредоточился на одежде. И да, нынешний прикид извращенца бесил его куда больше, чем пресловутый смокинг, ибо это, действительно, был его повседневный стиль. Он обожал просторные, светлые джинсы, худи и толстовки и души не чаял в своей старой мотоциклетной куртке, которая весила килограмм десять и была куплена ещё в студенчестве в неприметном  секонд-хэнде по до смешного низкой цене.

Понятно, что гнус, как говорится, поймал струю. Понял, что по дикой, фатальной случайности похож на какого-то лоха, которого теперь и подозревают, и решил соответствовать…

Но всё же тот самый изначальный смокинг не давал ему покоя. Почему именно смокинг, а не, скажем, костюм врача, пожарника или Деда Мороза?

Нина подозревала в кознях Софью, и он не мог не признать, что Соня – единственная, у кого был хоть какой-то мотив, но…  Верилось в это с трудом.

Больше года прошло с момента их расставания, и Соня ни единого раза не напомнила о себе. Ни звонка, ни сообщения, ни якобы случайного столкновения в магазине, которые говорили бы, что она всё еще ищет с ним встреч и на что-то надеется…

Если начистоту, он вообще был уверен, что Соня забыла о его существовании в тот же миг, как он закрыл за собой дверь. Слишком уж она всегда была отстранённая, слишком непонятная, неземная, чуждая простым человеческим страстям. Последние годы рядом с ней превратились в пытку одиночеством. Она без конца пропадала в своей мастерской – или с клиентами, или одна - а он бродил в оглушающей тишине их слишком большого для двоих дома и чувствовал себя брошенным на произвол судьбы котом.

Она даже не попыталась его остановить, когда он уходил. А теперь, оказывается, она завела любовника. Он бы ничуть не удивился, если бы узнал, что это произошло на следующий же день после его последней «рыбалки». Может, так оно и было. Приехала в свой драгоценный «Ченто», стрельнула прищуренным глазом по сторонам и выбрала себе нового питомца.

Но если даже она затаила зло и решила отомстить, то… как она это провернула? Всё, что было в её распоряжении – пресловутый смокинг! Женя прикрыл усталые глаза, в который раз почувствовав, что хватается за чёртов смокинг, как за соломинку. Впрочем, других версий у него всё равно не было, и, если бы не эта соломинка, он давно бы уже или нырнул в городскую реку с камнем не шее, или сдался бы полиции. Он хмыкнул. Если бы он сдался ей хоть пару дней назад, то имел бы железное алиби в случае с Юлей, и сейчас не мёрз бы в холодной, сумрачной роще, а был дома. С Ниной. И вместе они бы решали, что делать дальше.

Впрочем, вполне вероятно, что полиция его всё равно не выпустила бы. Приписали бы ему некоего гипотетического сообщника и оставили гнить в СИЗО…

Какое-то раздражающее дребезжание вывело его из напряжённой мрачной задумчивости. Мимо, по тропинке шагала хорошо одетая дама со шпицем на поводке. Визгливый лай собаки и подозрительный, брезгливый взгляд хозяйки в который раз напомнили Жене, в какой непростой ситуации он оказался. Выберется ли?

Он стиснул зубы. Это неважно. Главное – спасти детей! Он бы караулил Лизку – последнюю оставшуюся – день и ночь, если бы это было возможно. Но единственный путь не попасться полиции – не отсвечивать в их районе вообще.

Ухоженные улочки пригородного поселка, наконец, опустели, зажглись симпатичные фонари. Женя видел, как окна Сониной спальни вспыхнули, а мансардные, наоборот, потемнели.

Он подобрался и, натянув капюшон, двинулся к её забору. Тут и там раздавался встревоженный собачий лай. Почти каждая семья считала своим долгом посадить во дворе пса. Все, кроме Сони, которая за всё время, что они прожили вместе, не пожелала завести даже хомячка. Сейчас это оказалось кстати, и он, оглядевшись, забрался на кирпичный забор и мягко спрыгнул во дворик.

Обойдя дом, он с облегчением выдохнул. Раздвижная железная лестница по-прежнему валялась там, где он её оставил больше года назад. Он тогда обрезал ветки деревьев, которые при ветре царапали стекло в спальне, чем страшно раздражали Соню. А Соня за этот год, как и ожидалось, ни разу про неё не вспомнила.

Заржавела?

Он аккуратно приставил её к стене и, сняв блокировку, потянул вверх первый сегмент… Шло туго, но бесшумно, и вскоре он уже, внутренне сжимаясь от стыда и страха, заглядывал в окно своей бывшей спальни.

Сквозь бликующую приглушенным светом ночников муть тонких занавесок он разглядел две бутылки вина на прикроватной тумбочке, какую-то нелепую закуску, вроде сырных рулетиков, которые так обожала Соня, а сам он всегда считал чепухой. На полу у кровати стояли два бокала. А на кровати…

Он отвернул голову, но глаза при этом не двинулись с места, жадно и стыдливо обозревая увиденное.

Первое, что пришло Жене в голову – это было красиво, как в кино! Вспомнился старый фильм про Елену в ящике. Что-то болезненно чувственное, мягкое, плавное, тягучее.

Женя почувствовал невольный укол ревности. Значит, любовник, действительно, есть… и по тому, как Соня выгибалась и закидывала за голову руки, он понял, что этот любовник свое дело знает, ведь ему, Жене, редко удавалось довести ее до апогея.

Перед глазами вдруг всплыла заплаканная Нина, и он одёрнул себя. Он здесь вовсе не затем, чтобы подсматривать за бывшей. Но толком разглядеть её мужика он никак не мог -  голова его целиком скрывалась меж Сониных бёдер. Но он смог разглядеть татуировку на его широкой, смуглой спине. Взлетающий грифон!

Какой-то совершеннейший бред...

Несколько лет назад Соня увидела такую татуировку у одного из своих клиентов и настолько впечатлилась, что попыталась заставить Женю сделать такую же. Битва длилась не один напряжённый месяц, но он так и не сдался.

Что, если…

Он чуть пригнулся, когда они переменили положение, и Сонино лицо показалось над плечом мужика.

Что, если она закрутила роман с тем самым клиентом? Что ж… тогда «соломинка» не сработала. Он знал того мужика, и он ничем, ну ничем не был на него похож…

Не желая выпускать из рук «соломинку», он предположил, что, может быть, Соня всё же нашла мужика, похожего на него, и уже потом добилась появления татуировки, как заключительного штриха…? Но это выглядело слишком самонадеянно, а самонадеянным Женя никогда не был…

Чувствуя себя сатиром, подглядывающим за обнажёнными нимфами, Женя ни с чем спустился вниз, взялся было за лестницу, но решил, пусть остаётся, как есть. Если Соня за целый год ни разу не зашла за дом, то, ненароком зайдя, вполне может решить, что лестница тут так и простояла всё это время.

Бесшумно двигаясь по закованному в бетон двору он вдруг остановился. Сонин красный Опель не был заведен в гараж, а стоял рядом. Он подошел к нему и по-звериному принюхался, словно, действительно, рассчитывал что-то учуять.

Да, тот извращенец был на красной машине, но какова вероятность, что на Сониной? Все та же пресловутая соломинка… Свет уличных фонарей едва доставал до неё, но это было даже на руку, потому что именно в таком свете выделялись малейшие изъяны на её поверхности – разводы, следы старого подкрашивания случайных царапин, засаленные отпечатки рук…

Он застыл, глядя на правый задний бок, где отчетливо проступали смазанные очертания пальцев. Словно…

Он приблизился и приложил к отпечатку собственную пятерню. Нет, это явно не рука взрослого человека. Ребенка? Отчаянно цепляющегося за дверь, пока его заталкивают  на заднее сидение?… Неужели Нинина интуиция в кое веке сработала?!

Он поспешно отдёрнул руку и сдавленно выругался. Что теперь делать? Если даже он анонимно позвонит в полицию, что она обнаружит?! Его отпечатки поверх детских!

«Дурак, дурак!», - в отчаянье шептал он одними губами. Что теперь делать?!

Ответ был очевиден – справляться самому … Он натянул на кисть рукав толстовки и, как следует, протёр то место, которого касался. Сознавая, что уничтожает важную улику. Возможно, единственную.

«Неужели дети в доме?» - он задрал голову и прошёлся взглядом по тёмным окнам, - «Но где? Подвала в доме нет…»

Несколькими днями позже

- Боже Всемогущий…! – женщина умолкла, не в силах произнести больше ни слова и уставилась на Адама, распахнувшего перед ней дверь.

Соня, с намыленной головой, суматошно запахивая халат, выбежала в прихожую, но опоздала. Адик в последнее время, как с цепи сорвался, и если прежде любое её слово было для него непреложным законом, то теперь он всё чаще занимался самоуправством. Открывать дверь кому бы то ни было, ему было строго запрещено. Особенно в последнее время, когда порог по очереди оббивали то Женя, то полиция, разыскивающая Женю, и ей не  раз лишь чудом удавалось предотвратить катастрофу.

- Ида! – воскликнула она с фальшивым, напряженным радушием, - Проходи, пожалуйста!

Ида замешкалась на пороге, оглянулась, словно намереваясь сбежать, но все же вошла, пристраивая старомодный зонт с длинной ручкой у обувной полки.

Соня стиснула зубы, перебирая в уме немногочисленные варианты, как выкрутиться из этой ситуации. Может, старуха ничего не поняла? Может, решила, что это сам Женя? Может, её потрёпанная временем творческая натура вообще не следила за последними городскими сводками, и она попросту удивлена? Тогда можно навешать ей лапши на уши про счастливое возвращение блудного мужа, и…

Но Соня понимала, что всё это ерунда. Даже если Ида до сих пор не знает о пропавших детях, то кто может гарантировать, что не узнает в ближайшие дни или часы? Что она тогда сделает? Стоит ли надеяться на женскую дружбу и солидарность? Глупый вопрос. Ида её покрывать точно не станет…

Эти мысли с гомоном и криком вспорхнули, покружили и уселись обратно, словно стая вспугнутых выстрелом птиц. По тому, с каким ужасом и трепетом старуха разглядывала Адама, Соня видела, что все-то она прекрасно поняла…

- Мы можем… поговорить наедине? – спросила Ида деревянным, чопорным тоном.

Соня покосилась на Адика, который принес полотенце и заботливо накинул ей на мокрые волосы. В последние дни она боялась его о чем-либо просить, ибо понятия не имела, послушается ли её или сделает по-своему.

- Милый, - неуверенно произнесла она, - Это Ида, моя подруга. Ты не против, если мы немного посплетничаем?

Адам в шутливом испуге вскинул перед собой руки, словно отгораживаясь от «сплетен».

- Гостиная в вашем распоряжении, девочки, - он подмигнул Соне, - Я пока приготовлю обед.

Ида не двигалась с места, пока он не удалился в направлении кухни. Потом неохотно надела предложенные тапки, прошаркала в гостиную и села на краешек дивана.

- Может, что-нибудь выпьешь? У меня есть вермут… – Соня нервозно пристроилась напротив.

- Теперь ясно, почему ты так упорно отказывалась прийти в гости или позвать к себе, чтобы похвастаться своим творением. Хвастать особо нечем, - старуха сурово поджала губы, - Ты хоть понимаешь, что натворила?!

Соня, не зная, что ответить, просто молчала.

- Почему сразу не позвонила им, как поняла, что он не в порядке?! - Ида изо всех сил всматривалась в бесстрастное Сонино лицо, - Не может того быть, чтобы знала и…

- Ида, послушай! Я…, - Соня умолкла, - Я понятия не имела, что так произойдет, поверь. Только хотела себе своего Женю вернуть.

- Не прикидывайся дурой! Я не об этом спрашиваю!

- Мы скоро уедем! Я уже выбрала место. Это малюсенькая деревенька в Сибири. Денег от продажи дома, сбережений и гонораров за мои последние работы нам хватит надолго, а потом я… найду какую-нибудь работу... Надо только, чтобы…

- Чтобы что?!

- Чтобы он закончил.

- Закончил?!

- Со свиносемейкой, понимаешь? – Соня опустилась коленями на тёплый мрамор пола и подползла к подруге, -  Осталось совсем немного. Ты просто… помолчи… Не думай, я его не науськивала, даже не упоминала… Он как-то сам!

- Не науськивала, но и не остановила!

Губы у Сони задрожали, задёргались. Ида всё поняла, и по спине её побежал холодок. Уже совсем другим тоном она спросила:

- Ты не смогла, так?

Соня кивнула.

- Сначала мне даже нравилось. Казалось, что это… Божий промысел… Расплата за предательство. Но потом…

…

Первый раз она хватилась Адика после памятного свидания с Женей в «Ченто», и то, только потому, что начала его караулить. Они почти неделю после возвращения провели в постели, прерываясь только на душ и еду. А потом Соне пришлось возобновить работу.

Она оборудовала в гаражной кладовке для Адика собственную небольшую мастерскую, куда отправляла его, когда приходили клиенты, и, пропадая часами за работой, порой начисто забывала, что в доме снова есть мужчина.

Иной раз, устало закрывая дверь за последним посетителем, она невольно вздрагивала от постороннего шума. Это Адик перебирался из кладовки на кухню, нагруженный ноутбуком, альбомом и акварельными красками. Он сам попросил её приобрести эти смешные ученические принадлежности, отказавшись от профессиональных. И Соня первое время неизменно испытывала чувство виноватой тоски, готовая увидеть хорошо знакомую гримасу брошенного хозяйкой пса, которой так любил в схожих обстоятельствах щеголять Женя.

- Есть хочешь? – вместо этого спрашивал Адик, расплываясь в радушной улыбке, - Я страшно проголодался! Иди в душ, а я пока сделаю яичный салат и хлопья с молоком.

Никаких обиженно поджатых губ, никаких собранных на лбу недовольных морщинок. И Соня за это готова была ради него на любое безумство! Она подходила, прижималась губами к его тёплой, обнажённой спине, зарывалась руками в его распущенные по плечам густые волосы и верила, что Рай земной действительно существует. Только он не в Иране, на раскопках Месопотамии, а здесь, у неё на кухне.

А потом, как гром среди ясного неба, появляется Женя, рассказывает дикие небылицы про СИЗО… Конечно, она по понятным причинам сразу заподозрила Адама. За работой она теряла счёт времени, которого ему теоретически вполне хватало бы, чтобы уйти из дома, «пошалить» и вернуться обратно. Кроме того, через пару дней после этого он надолго закрылся в ванной комнате и вышел с коротким ёжиком, аккуратно срезав свою богатую шевелюру, от чего стал как две капли воды похож на свой прототип. Но она не представляла, как он мог бы провернуть свои «шалости» не имея даже пары трусов! И в сомнениях она пребывала вплоть до того дня, когда на страничке Свиноматери прочла про смокинг… Единственная мужская одежда, которая оставалась в её доме.

Тогда она и стала замечать, что рацион Адама существенно изменился. Он все чаще тянул руку к ветчине, а не к сыру, а на бёдрах его почти постоянно стало болтаться банное полотенце…

Она все поняла, но ей и в голову не пришло остановить его. Ей казалось высшим проявлением справедливости всё то, что происходит, и как именно это происходит. Она только боялась, что его схватят, вычислят, посадят. А заодно и её, как сообщницу. Но Адам явно был осторожен и по-звериному умён. Тогда она и помогла ему, чем смогла. Заказала одежду, которую любил Женя, хоть сама и терпеть не могла эти безразмерные тряпки, словно купленные «на вырост», и отдала ключи от машины.

Её только немного удивляло, что то и дело она обнаруживала на его одежде собачью шерсть. Она не допускала и мысли, что в Фонде его успели обработать и он тратил время на помощь какому-нибудь собачьему приюту. Скорее... Она морщила нос, нехотя вспоминая тот... конфуз, что с ней приключился год назад, когда Женя ушёл, и ждала, что со дня на день история повторится. Придут какие-то заплаканные сопляки и их родители, будут трясти листовками с фотографиями пропавших шавок... Но ни одно животное в округе не пропало, и она плюнула на эту загадку.

А потом впервые нагрянула полиция. Ордера на обыск у них не было, но Соня, боясь навлечь на себя лишние подозрения, не решалась остановить их, когда они будто невзначай шныряли по дому и даже заглядывали в шкафы и кладовки. И только молилась, чтобы они не потребовали отпереть дверь в мастерскую, куда она в панике успела затолкать Адама.

- Мы, действительно, встречались с Евгением. Кажется, когда пропал первый мальчик, - спокойно докладывала она, бродя за следователем по комнатам, - Его тогда выпустили из СИЗО, и он хотел занять денег до зарплаты, чтобы снять комнату. С тех пор я его не видела и не слышала.

- Шеф, тут кое-что интересненькое! – послышался голос сверху, и у Сони от напряжения заныли зубы.

- Вы не против? – спросил следователь, когда вниз сошел молоденький опер, держа за петельку чехол со смокингом.

Соня пожала плечами.

- Чей он?

- Моего парня. Я, знаете ли, художница. Приходится часто посещать мероприятия, где без смокинга не обойтись…

- И где он?

- Кто?

- Ваш парень.

- В командировке. На конкурсе ледяных скульптур.

- Тоже художник?

- Да.

- И когда следующее ваше… мероприятие?

- Не знаю…

- То есть, в ближайшие пару-тройку дней этот смокинг вам не понадобится?

- Нет, - Соня уже поняла, к чему он клонит.

- И вы не будете возражать, если мы ненадолго заберём его?

Она снова пожала плечами и проводила взглядом опера, уносящего чехол.

Казалось, следователь был настолько доволен её сговорчивостью и смокингом, что решил на сей раз быть не слишком нахрапистым, и вскоре она в изнеможении заперлась на все замки и привалилась взмокшей спиной к двери.

Это был другой смокинг. Тот, первый, она спалила в камине, как только поняла, что именно в нём Адик совершает свои вылазки, и как раз на такой случай заказала по Интернету немного простой недорогой одежды и новый смокинг. Чисто на всякий случай… Всё, что следователи найдут – это, быть может, несколько выпавших Адамовых волос и его же отпечатки пальцев.

Когда нервическая дрожь немного отпустила, она поднялась наверх и отперла мастерскую. Она ничуть не удивилась бы, если бы обнаружила Адика, беззаботно коротающего время заточения за работой, но в последнее время он, казалось, совершенно потерял интерес к искусству, занятый … другим. Тем, к чему  его душа лежала гораздо больше.  

Но мастерская оказалась совершенно пустой. Разве что сырой осенний ветерок, пробивающийся в неплотно прикрытое окно, слегка трепал простыни, которыми были укрыты незаконченные скульптуры.

Нутро ее вдруг противно сжалось и заныло от осознания, что, скорее всего, они так и останутся незаконченными. Надо срочно всё бросать и уезжать. Заигралась в «мстителей». То, что поначалу воспринималось, как чудо-чудесное, как невероятный, данный ей свыше за страдания бонус к исполнению главного желания – возвращению Жени – теперь обернулось угрозой.

Ей припомнились все те бесконечные, наполненные до неприличия яркими снами, ночи, где она, ворочаясь в мокрой от пота постели, по очереди методично расправлялась со свиносемейкой, препарировала и Свиномать и подсвинков, как вивисектор… Никем не замеченная, не узнанная, неуязвимая…

Каким удачным ей по началу казалось, что подозрения пали на её главного обидчика - Женю… Сейчас же она оказалась в собственной ловушке… Только бежать!

- Адам…, - позвала она, пытаясь определить, под какой из простыней он притаился, - Можешь выходить…

Тишина… Только шуршание её одежды и стук сердца.

Догадавшись, она подошла к двери, которую Женя давным-давно соорудил над узким пределом – небольшой нишей в стене, куда она порой прятала от чужих глаз незаконченные работы. Сейчас там скрывался ее автопортрет, скульптура, над которой она начала работать задолго до Жениного бегства. Поначалу это была ничем не примечательная работа - Комбинезон, палитра в руке, спутанные, испачканные краской кудри… И только после ухода Жени она стала обрастать… деталями, которые она хотела бы скрыть от посторонних глаз. И вот теперь…

- Адам…, - повторила она дрогнувшим голосом и поднесла к двери руку…

…

- Эй, ты уснула? Что  - «потом»?

Соня моргнула, прогоняя воспоминания, и подняла глаза на Иду.

- Ничего, - она встала с колен, - Потом я поняла, что совершила ошибку…

- Еще раз спрашиваю: почему ты сразу не сообщила в Фонд?! Почему позволила зайти так далеко?!

- Они… они бы забрали его, - Соня отвернулась, не в силах выносить старухин пытливый взгляд, - Ты бы позволила им забрать своего Иля, если бы…

- Да Иль даже таракана не мог прихлопнуть! – старуха возмущенно всплеснула рукой, - Все вырученные за работы деньги жертвовал на благотворительность! Столько жизней спас!...

- Значит, тебе повезло…

- И неужели ты думаешь, что заметь я хоть что-то, то стала бы рисковать, как бы дорог он мне ни был?! Рисковать жизнями, судьбами!

Она задохнулась, потёрла выцветшую кофточку над впалой грудью и продолжила уже тише, спокойнее:

- Такие, как у тебя, поломки встречаются. Редко, но бывают. Я только удивлена, как они не вычислили их сразу на своих хитрых машинах. Впрочем, если он перенял не только твои… обиды и мстительные порывы, но и твою выдержку, то…, - Ида заморгала, - Вина и на мне лежит. Ведь я дала рекомендации…

Соня вскинула на подругу глаза.

- Ты говоришь, уже были случаи… И что… с ними делали?

- Это известно только им. Быть может, пуля в затылок, может, инъекция. Знавала я одну женщину, чье Творение забрали. Мы с Илем уже жемчужную свадьбу справили, когда ее Фонд заприметил. Очень была талантливая художница. И её Творение тоже было прекрасно. Она несколькими годами ранее дочку-подростка схоронила, вот и сотворила себе по образу и подобию.

- Это же… запрещено.

- Для неё сделали исключение, ибо прототип был мёртв и не представлял собой публичную личность. Мне потом уже рассказывали, через десятые руки. Что-то им там в девчонке показалось подозрительным, и они не отдали её матери, увели. Говорят, и отклонения то были незначительными, но тогда Фонд всё ещё строго следовал заветам Основателя и никому не делал никаких поблажек. Самое страшное, что Раушания уже получила с дочкой несколько свиданий, готовилась выйти в мир, а потом... повторно дитя лишилась, и стала бесплодна уже как физически, так и душевно, ибо дыхания хватит, если хватит, лишь на одно творение… Что с тобой?

- Что?

- Ты так странно смотришь…

- И что с ней стало потом? С этой… женщиной?

- Да Бог её знает. Кажется, разошлась с мужем и так и осталась в Фонде, сопровождала других Творцов на их крестном пути… Я о ней больше ничего и не слышала…

Женщины помолчали. Ида покосилась в сторону кухни, откуда доносились густые, пряные ароматы жарящегося мяса и лука, и приглушенное пение.

- Давно он мясо ест?

- Почти с самого начала. 

- Где дети? Они живы?

- Не знаю, - Соня пожала плечами.

- Подумай… Он следует твоим заветам! Ты бы оставила их в живых?

Соня замялась с ответом. Да, она оставила бы их в живых на достаточно долгое время, чтобы они сто раз пожалели, что покусились на чужое. Чтобы они вдоволь насмотрелись на страдания друг друга… Все вместе, в одной связке… А потом привести Свиномать и натыкать её носом… Но не могла она так ответить своей подруге, а потому глухо произнесла:

- Живы. Скорее всего. Но где они, честно не знаю. Ты меня… выдашь?

- Выдам. Если ты немедленно, сию же секунду сама не сообщишь в Фонд.

- Хотя бы дай нам немного времени! Чтобы уехать…

- С ума спятила! – Ида поднялась и зашагала в прихожую, - Тут ни секунды медлить нельзя!

Соня в растерянности последовала за ней.

- Все-таки верная поговорка про благие намерения…, - взволнованно бормотала старуха, с трудом натягивая полусапожки, - Но кто ж может что-то знать наверняка, кроме Всевышнего? Ничего, дай Бог, еще не поздно и можно всё поправить…

Она распрямилась и вдруг увидела перед собой широкую, покрытую густым курчавым волосом грудь.

- Даже чаю не попьёте? – спросил Адам, мягко беря её за уцелевшую руку и дёргая на себя.

Ида слабо вскрикнула и ткнулась носом в пахнущие дезодорантом и чуть вспотевшим мужским телом кудряшки, почувствовала, как тёплые ручищи, почти лаская, ухватили её шею, и услышала, словно из далекого далека, Сонины жалобные причитания:

«Адик, пожалуйста!… Только не делай ей больно!… »

Творец (часть 9)