Тьма. Глава 11⁠⁠

Тьма. Глава 10

Глава 11.

Магазин погрузился в тяжёлую тишину, нарушаемую лишь хриплым дыханием Яны. Каждый её вздох резал Володю не хуже острого ножа. Он сидел у её импровизированной лежанки, сжимая в руках потёртую фотографию Алёшки. На снимке сын смеялся, обнимая огромного плюшевого медведя - подарок на свой пятый день рождения.

- Мы найдём его, - прошептал Володя, больше для себя, нежели для жены, хотя сам в это совсем не верил.

Верила только Яна. Хотя это, скорее, было страшной, болезненной одержимостью, сжигающей изнутри.

Она молчала. Её тонкие пальцы сжимали край одеяла, будто пытаясь удержать что-то незримое. Она больше не плакала. Слёзы давно высохли вместе с надеждой, оставив после себя лишь холодную пустоту. Взгляд её был устремлён куда-то внутрь себя. Туда, где, как ей казалось, ещё теплилась её незримая связь с любимым сыном.

Ночь выдалась особенно душной. Всё вокруг замерло, словно затаив дыхание. Даже гул генератора казался приглушённым, подавленным этой всепоглощающей тишиной. Каждый вдох Яны, был хриплым предсмертным стоном, отдававшимся эхом в натянутых нервах Володи.

Он сидел на корточках, бессильно сжимая пузырёк с обезболивающим. Жалкая пародия на лекарство против кошмара.

Культя женщины, туго перетянутая грязными бинтами, пульсировала. Не кровью, а чёрными, живыми прожилками. Володя заметил, как тёмные узоры ползли вверх по бедру, будто растение паразит оплетало свою жертву ядовитыми корнями. Они вились под кожей, пульсируя в такт её слабеющему сердцу.

- Не нужно, - выдохнула Яна слабым, едва слышимым голосом, когда Володя потянулся к бинтам. - Не прикасайся ко мне.

- Это ещё почему? - Володя хотел показаться удивлённым, но вышло у него это не убедительно.

Он и сам прекрасно понимал почему, только боялся признаться в этом даже самому себе и знание это лежало в желудке холодным камнем.

Она медленно повернула к нему голову. В тусклом лампы свете её глаза казались огромными, бездонными.

- Тьма внутри меня, - слова Яны были тихими, но невероятно тяжёлыми. - Я её чувствую. Чувствую, как она ест... жрёт меня изнутри... Каждый вдох - это она. Каждый удар сердца - её толчок. Она заполняет пустоту во мне, делая её ещё страшнее.

- Что я могу для тебя сделать? - шёпотом спросил Володя, боясь, как бы не услышала Маша, смотревшая пустыми глазами в непроглядную чернь за окном.

- Убей меня, - Яна впилась пальцами в запястье мужа, с трудом приподняла голову и уже молящим тоном повторила, - прошу, прекрати это. Просто убей меня. Это невыносимо. - В её голосе не было истерики. Только ледяная, исчерпывающая ясность и отчаяние. - Я не хочу умереть вот так! Не хочу чувствовать, как она пожирает мои мысли! Не хочу стать... этим.

- Я... - он растерялся, даже не представляя себе, как на это реагировать, - я не могу, ты что?!

- Ты спросил, что ты можешь сделать для меня? - теперь голос Яны звучал настойчивее, - так вот, это единственное, что мне поможет. Я не хочу больше слышать эти голоса в голове, чувствовать, как моя плоть растворяется во мне, не хочу больше мучиться. Прошу, помоги мне!

- Голоса? - Володя насторожился, краем глаза отметив, как Маша, сидевшая у окна и уставившаяся в черноту, резко обернулась. Она явно услышала последнюю просьбу матери и, с потерянным видом, уставилась на родителей. - Что за голоса? Что они тебе говорят?

Вдруг глаза Яны стали чёрными, как мрак за окном, её рот неестественно растянулся и оттуда вырвался целый хор голосов, давящий на уши, раздирая душу.

- Помоги... Выпусти нас! Я больше так не могу! Больно! Мама?! Это конец?! Останови это!

Голоса были мужскими, женскими, детскими, стариковскими. Они звучали с разной громкостью, с разной интонацией - от тихого стенания до пронзительного визга бьющегося в агонии. Но все несли одно: невыносимую боль, панический ужас и мольбу о прекращении всего этого.

Этот хор обрушился на Володю, на Машу, на Виктора, застывшего у прилавка, на Мишу, жавшегося в углу, на Валю, которая перестала причитать и смотрела на Яну с открытым ртом. Звук давил на перепонки, лез в мозг, скрёб по нервам.

Маша вскрикнула и зажала уши. Володя инстинктивно отпрянул, ощущая ледяную волну страха, прокатившуюся по спине.

Так же внезапно, как и началось, это прекратилось. Голоса оборвались. Глаза Яны снова стали зелёными, но теперь в них читались только бесконечная усталость и глубокая, всеобъемлющая печаль. Она посмотрела на Володю теми же глазами, в которые он влюбился много лет назад на студенческой вечеринке. Взглядом, который обещал целую жизнь. Только теперь он обещал лишь горький конец.

- Откуда? - прошептала она, задумчиво. - Что это такое, Володь?

Он не мог ответить. Казалось, все слова были выжжены из него тем адским хором.

- А ведь хороший вопрос, - влез в разговор Виктор, рукавом вытирая со лба липкий пот. Он выглядел постаревшим лет на десять за эти дни. - Мы же об этом вообще не думали. Так, пара вопросов было, не более. Мы всё время бегали, прятались, выживали... о сыне твоём думали, о жене моей... о еде, о свете. А спросить - что нас убывает? - он махнул рукой в сторону зарешечённого окна, за которым клубился непроглядный мрак. - Может, это оружие? Какая-то новая химическая гадость, вызывающая массовые галлюцинации? Сирена же не просто так выла. Может, если подальше убраться от эпицентра?..

- Маловероятно, - нахмурился Володя, цепляясь за логику, как утопающий за соломинку. Он встал, начал шагами мерить крошечное пространство перед прилавком. - Тени. Эти... силуэты. Их же все видят? Так? Маша видела, я видел, ты, Миша... Валя? - он обвёл взглядом кивающие бледные лица. - Галлюцинации от отравляющих веществ у всех разные. А тут - одинаковый кошмар. И голоса... - он кивнул в сторону Яны, - она слышала не себя. Она слышала их. Тех, кого, скорее всего, забрала тьма. Как будто они там. В ней. В этой черноте. Они живые? Мёртвые? Не знаю. Но они там заперты.

Мысль была чудовищной. Она висела в воздухе. Тяжёлая и неопровержимая. Маша сдавленно всхлипнула. Виктор побледнел ещё больше. Мысль о том, что его благоверная жена на просто исчезла, а застряла там, в этом вечном крике...

В этот момент из подсобки донёсся оглушительный звон стекла, а следом, спотыкаясь, выкатился Толя. Лицо его было цвета мокрого пепла, глаза выпучены, полные чистого животного страха. В трясущейся руке он сжимал пустую бутылку из-под водки.

- Ты чего это? - спросила Валя, нахмурив брови.

- Т... т... там зеркало...

Голос его дрожал, глаза были круглыми от страха, однако бутылку водки в руке он держал крепко, не смотря на то, что та была пуста.

- Зеркало разбил, паскуда? - посуровела женщина и встала с насиженного места.

Стало ясно, что сейчас этого сухого мужичка завяжут в узел, или сломают ему пару костей.

- Подожди, не горячись, - как можно мягче попросил Володя, - дай ему прийти в себя. Уверен, у него была на то причина и он нам её расскажет.

- Там, - Толя сглотнул, неуверенно продолжил, - в зеркале я... не я... В общем, отражение, оно моё, но не моё.

- Понятно, - Валя глубоко вздохнула, злобно посмотрев на алкоголика, - до белочки добухался, прощелыга. Сейчас лечить будем.

- Да погоди ты! - резко оборвал её Виктор, встав между ней и дрожащим Толей. Его глаза были прикованы к лицу алкоголика. Тот страх был слишком настоящим, слишком хорошо знакомым всем им. - Отметелить ты его всегда успеешь. До утра он точно ни куда отсюда не денется. Пусть сначала нормально расскажет, что случилось, вдруг это важная информация. Говори, Толя. Что случилось?

- Ладно, - буркнула женщина, но было видно, что пыл её ни сколечко не угас, - пускай вещает. И не дай Бог там что-то невразумительное, твоя синяя морда разобьётся точно так же, как  моё зеркало.

Толя сглотнул. Его взгляд метнулся по углам, словно боялся, что из тени вынырнет что-то невидимое для других. Он пошатнулся, опёрся о прилавок, оставив жирный отпечаток потной ладони. Толя сам был не уверен в том, что видел. Может быть, правда горячка? Но и за окном творится чёрт знает, что. Это же все видят. Так почему не может быть чертовщины с зеркалами? Просто, кроме него, в них давно ни кто не смотрел. Очень может быть, что и остальные бы увидели там нечто.

- Ну, - устав от долгой паузы, Виктор слегка подтолкнул его, от чего тот зашатался, как неваляшка, - рассказывай. А то если будешь молчать, Валя тебя точно на куски порвёт, а так есть шанс, что цел останешься.

- П-проснулся... - начал он, запинаясь. Испуганно осмотрелся, понимая, что он тоже пропустил что-то страшное, но рассказ начал. - П-просыпаюсь я, значит, и в зеркало на себя смотрю... Помятый весь, голова гудит, что сил нет, во рту - пустыня. Вижу - у лежанки бутылочка стоит моя, опохмельная. Хвать её, да в три глотка. Обернулся к зеркалу... глянул. - Он замолчал, снова сглотнув с трудом. - А оно... оно не глядит. Стоит, как статуя. Я - с бутылкой. Оно - без. И... ухмыляется. Зловеще так.

- Горячка, - буркнула Валя, закатывая рукава.

- И я так сначала подумал! - воскликнул Толя. - Решил, что бзик какой-то. Отосплюсь и всё нормально будет. Повернулся к нему спиной, лёг... а жуть то не уходит. Оглянулся через плечо... - голос его сорвался на визгливый шёпот. - А оно... оно петлю связало! Из провода, что на полу валялся! Петлю! И... голову свою в неё продевает! Стоит и улыбается! Мне! Я как вскочу! Бутылку - бац в стекло! Всё вдребезги! - Он тяжело задышал, вытирая пот со лба воротом рубашки. - А потом... гляжу за спину, на то место... а петля-то... настоящая. Висит. На стеллаже привязана. Точь-в-точь, как во сне. Точнее, в зеркале... Оно... оно хотело убить меня? Я не знаю... - он замолк, заметно сотрясаясь от мелкой дрожи.

Мёртвая тишина снова воцарилась в магазине. Даже дыхание Яны замерло на мгновение. Валя перевела взгляд с Толи на дверь подсобки, её лицо потеряло цвет. Виктор с Володей переглянулись, читая в глазах друг друга новый виток животного ужаса.

- Ну, смотри, киряльщик несчастный, - Валя звонко шлёпнула себя по бокам, направляясь к подсобке, - если брешешь, я тебе эту бутылку в горло запихну по самое донышко.

Грузная женщина, молча, изучала представшую картину. Повсюду осколки зеркала, которое она сама сюда принесла, когда раскошелилась на новое для дома. Пустая деревянная рама покосилась и открыла небольшую дыру в стене.

- Может быть, он сам петлю связал, - задумчиво сказал, стоявший рядом, Виктор, - повеситься хотел, да духу не хватило.

- Ну, не знаю, - Валя пожала своими покатыми плечами, - может быть. Вот только слишком аккуратный узел получился, а у него руки трясутся так, что можно яйца взбивать. Да, и зачем же зеркало тогда бить? Мог же просто сходить за добавкой, потом спать лечь. К чему такую ахинею придумывать?

- Я так понимаю, горячка у него уже была. Как знать, что там могло привидеться.

Володя достал походный нож  и ходил по небольшому помещению кругами, не в состоянии решиться на то, о чём так упорно просит его Яна.

- Пап, - тихо всхлипывая говорила Маша, сидящая у изголовья матери, не желая с ней прощаться, - ты же не станешь?.. Она поправится, вот увидишь.

Он не отвечал. Знал, что убить жену не сможет, как знал и то, что она не поправится. Его сводило с ума то, что она страдает, а у него не хватает решимости облегчить её участь. И что потом скажет дочь? Скорее всего ничего. Она просто его возненавидит.

К облегчению Володи муки Яны длились не так уж и долго. Она застонала. Её тело выгнулось в судороге. Чёрные прожилки на культе пульсировали ярче, быстрее. По телу пробежала волна мурашек. Володя бросился к ней.

- Милая, держись!

Но она уже не слышала. Её глаза снова потемнели, но на этот раз безмолвно. Из её открытого рта вырывался теперь не крик, а шипящий долгий выдох, как воздух из проколотой шины. Тело резко дёрнулось и обмякло. Дыхание остановилось, взгляд остекленел, уставившись в потолок, где неуместно весело плясала тень от фонаря.

Вдруг по магазину пронёсся оглушительный визг. Такой же, как и при смерти жены Виктора. Да, да, именно при смерти, теперь у них не оставалось в этом сомнений. Но всё стихло в то же мгновение.

- Мама! - завопила Маша, кинувшись к ней.

Володя схватил дочь за плечи, грубым рывком прижав к себе. Маша тихо пискнула, зарыдав с новой силой и уткнулась лицом в грудь отца. Он знал. Он видел, что жизнь ушла. Осталась только оболочка. И в ту же секунду эта оболочка начала меняться.

Кожа на лице и руках Яны резко потемнела, приобретая нездоровый маслянистый блеск. Она начала вздуваться, как тушка под солнцем, затем сдуваться. Чёрные прожилки взбухли, стали выпуклыми и... живыми. Они двигались под кожей, сливаясь, формируя нечто чужеродное. Кожа лопнула в нескольких местах, но кровь не хлынула. Оттуда сочилась густая, чёрная, как нефть, жижа. Она стекала по телу шипя и пузырясь на свету. Смрад усилился в сто крат. Сладковатая гниль смешалась с едкой химической вонью. Бинты на культе почернели и растворились, обнажив чёрную, пульсирующую массу, вместо раны. Тело Яны словно перестало быть человеческим. Оно стало сосудом, из которого изливалась сама тьма.

Володя не двигался. Он смотрел, как плоть его жены, женщины, которую он любил больше жизни, растворяется, превращаясь в этот мерзкий, живой мрак. Ярость, горе, боль и скорбь - всё смешалось в нём в единый клубок, который рвался наружу. Он не плакал. Он ненавидел. Ненавидел тьму. Ненавидел тени. Ненавидел этот сломанный мир. Ночи, которые раньше были наполнены теплом и любовью, превратились в отчаянную, полную боли и страха, борьбу за выживание, в которой он проигрывал.

Чёрная жижа покрыла тело полностью. Оно потеряло форму, осело, растекаясь по полу липкой пульсирующей лужей. Она бурлила, как кипящая смола, издавая тихое, противное бульканье. Потом лужа начала испаряться. Не паром, а чёрным вязким дымом, который тянулся вверх, к щелям в потолке, к вентиляции, растворяясь в воздух. Через минуту на полу, где лежала Яна, не осталось ничего. Ни кусочка плоти, ни капли жидкости, ни клочка ткани. Лишь обручальное кольцо на грязной плитке, будто с укором, смотрело на Володю.

- Господи Иисусе... - прошептала Валя, осеняя себя широким крестом. - Ни тела, ни костей. Ничего. Как в печку.

Тишина, наступившая после этого, была громче любого крика. Маша безутешно рыдала  на плече у Миши. Виктор сидел, прижавшись спиной к стеллажу с алкоголем, с пустым отсутствующим лицом. Толя бормотал что-то невнятное, уставившись в никуда.

Володя стоял над обручальным кольцом. Его кулаки были сжаты. Внутри, точно, что-то надломилось. Или сломалось совсем? Пустота в душе стала в разы больше. В глазах, наконец, высохших, горел холодный страх. Страх не за себя. За неё. Он посмотрел на Машу - его любимая дочь, его последнее дитя, его кровь и плоть, его всё на этой проклятой земле. Она рыдала в объятьях Миши, маленькая и беззащитная, как птенец, выброшенный в бурю из гнезда. Этот образ вонзился в сознание остриём ножа. Алёшка... Яна... Теперь - Маша? Нет. Нет! Я больше никого не отдам этой твари!

- Собираемся, - сказал он тихо, но так, что его все услышали. Голос был низким, хриплым, но не дрожал. Он сглотнул ком, перекрывший горло и продолжил, - сейчас собираем воду, консервы, всё, что можно унести. Фонари, батарейки - в первую очередь. Выезжаем с рассветом.

- Куда? - глухо спросил Виктор. Его собственный взгляд метнулся к Мише, который всё ещё прижимал к себе девушку. - Всюду одно и то же, Володь. Везде ад.

- Прочь отсюда! - вырвалось у него. Он махнул рукой, охватывая жестом всех, - прочь из города! Где... где может быть безопаснее! Где у Маши... у всех нас есть шанс! Сидеть здесь и ждать, когда эта мерзость доберётся до нас? Нет! Выезжаем, как только отступит тьма! Как и хотели изначально!

Ни кто не спорил. Даже Валя, обычно словоохотливая, молча закивала. Её глаза метались от обручального кольца на полу к бушующей темноте за окном. Толя, забыв про пустую бутылку, засеменил к рюкзакам.

- Слышал, сынок? - Виктор кивнул Володе, затем посмотрел на Мишу, который только крепче обнял Машу. - Уезжаем.

Сборы продолжились до рассвета. Рюкзаки с водой и тушёнкой, мешки с крупами, все фонари и батарейки, что нашлись - всё летело во вместительную машину Володи. Все шестеро они без труда расположились в просторном салоне, лишь немного стесняя друг друга. Решение посадить Валю спереди было чертовски правильным. Да и миниатюрный Толя предложил ехать в багажнике среди мешков и канистры с бензином, чтобы ни кому не доставлять неудобств своим перегаром.

Двери захлопнулись с глухим стуком, двигатель заурчал. Звук гулко разнёсся по мёртвому городу. Володя тронулся, ведя машину по безлюдным улицам, уходя в промышленную зону на окраине.

Окна были приоткрыты. Все смотрели куда-то в пустоту. Страх витал в салоне. Маша прижалась к двери, плечи её всё ещё вздрагивали. Виктор положил руку Мише на плечо. Володя сжимал руль. Его взгляд прикован к дороге, к горизонту, за которым должен быть выход, свобода, спасение для них всех.

Промзона встретила их царством ржавого металла и разбитыми окнами заброшенных цехов. Дорога здесь была шире, пустыннее. Сумерки медленно сгущались, окрашивая небо в грязно-багровые тона. Володя давил на газ, стрелка спидометра ползла вверх. Он должен был успеть. Вырваться из этой ловушки. Увезти Машу прочь из этого ада.

Впереди показался покосившийся шлагбаум заброшенного железнодорожного переезда и стирающийся знак «Городская черта». за ним - прямая, как стрела, дорога, уходящая вдаль, в наступающую серую мглу, неспешно покрывающую бескрайние поля. Надежда, слабая, как пламя свечи на ветру, теплилась в груди.

- Надеюсь, пронесёт, - пробормотал Виктор, нервно щёлкая зажигалкой.

Володя не ответил. Он прибавил газу, направляя машину прямо под поднятый шлагбаум. Сердце бешено колотилось. Ещё немного. Ещё пару километров. И мы вне... Он мысленно видел Машу в безопасности, на каком-нибудь пляже под палящим солнцем, среди высоких зелёных пальм.

Машина вырвалась на открытую дорогу, миновав последние полуразрушенные склады, мимо ржавого каркаса недостроенного цеха... И вдруг Валя вскрикнула, впившись пальцем в лобовое стекло.

- Володя, Стой! Дорога! Смотри!!!

То, что открылось их взглядам впереди, не укладывалось в голове, выворачивая душу наизнанку от ледяного ужаса.

Володя ударил по тормозам, что есть силы. Машину резко бросило влево, шины завизжали, оставляя чёрные полосы. Они остановились в каких-то десяти метрах от рокового края, в облаке собственной пыли и запахе горелой резины. В салоне повисла тяжёлая тишина, нарушаемая только бешеным стуком сердец и прерывистым дыханием. Все смотрели вперёд, на чёрную пропасть, поглотившую мир, не в силах оторвать взгляда.

Дорога не просто заканчивалась. Она обрывалась. Резко, неестественно, как будто гигантским ножом срезали полотно асфальта вместе с обочиной, полями, линией горизонта. Вместе со всем, что должно быть дальше. Начиналась эта пустота всего в нескольких метрах от края. Исчезала в абсолютную, непроглядную черноту.

Пустота. Чёрная, глубокая, бездонная. Она не имела деталей, не отражала света фар. Тьма просто поглощала его, как чёрная дыра, не оставляя ни бликов, ни намёка на глубину. Край обрыва был идеально ровным, неестественно гладким, будто отполированным до зеркального блеска. Ни щебня, ни торчащей арматуры, ни клочка вывернутой земли. Ничего. По самому краю этой бездны клубился, стелился лёгкий, бледно-серый туман, словно подчёркивая жуткую сюрреалистичную границу между тем, что осталось от мира, и абсолютным небытием.

- Ч-что?.. - начала Маша, но голос её сорвался на жалобный писк.

Она инстинктивно вжалась в сидение, закрывая лицо руками, потом снова выглянула из-за пальцев, отказываясь верить своим глазам.

- Край... - прошептал Виктор. Его лицо выражало абсолютное непонимание с нарастающим отчаянием. Он сжал руку Миши, сидевшего рядом, не отводя взгляда от безумной картины. - Он просто... кончился. Весь мир... исчез.

Володя молча, на автомате, выключил двигатель. Звук затихающего мотора прозвучал похоронным маршем. Он открыл дверь и вышел, неловко передвигая ватные ноги поближе к обрыву. Холодный липкий ветерок ударил ему в лицо, неся с собой запах пыли и чего-то пустого, безжизненного. Владимир медленно, как во сне, сделал несколько шагов вперёд.

Виктор вышел следом, держа наготове самый мощный фонарь. Он щёлкнул включателем. Яркий, ослепительный лучу упёрся в черноту и растворился. Не осветил даже метра вперёд. Бездна не принимала свет. Она просто была. Бесконечная. Немая. Пугая своей абсолютной, безжалостной пустотой.

Володя нашёл у края дороги кусок асфальта, швырнул его в черноту. Ни звука падения, ни всплеска. Камень исчез бесследно, бесшумно, будто его никогда и не было. Мужчина зажмурился, услышав за спиной робкий всхлип Маши. Его последняя надежда рухнула вместе с дорогой в эту мрачную беззвёздную пустоту.

Он обернулся к машине, окинув взглядом искажённые от ужаса лица. Толя вылез из багажника, его рот был открыт в немом крике. Виктор стоял рядом, безуспешно пытаясь пробить фонарём чёрную стену небытия, чем только подчёркивал их абсолютную, жалкую беспомощность.

В городе - смерть. Впереди - бездна. Им некуда было бежать. Теперь город - их мир. Их тюрьма. Их могила.