После Рима. Переплавленный колосс⁠⁠

Кости империи

Спустя почти семьсот лет после начала христианской эры, или post Christum natum, как говорили в Средние века, неизвестных монах составил сборник пророчеств, которых позже приписали Беде Достопочтенному – возможно, величайшему автору английского Средневековья. Одно из этих предсказаний получило широкую известность и активно цитируется до сих пор: Quamdiu stabit Colyseus, stabit et Roma. Quando cadet Colyseus cadet et Roma; quando cadet Roma, cadet et mundus. «Пока стоит Колизей, Рим будет существовать. Когда Колизей падет, падет и Рим. А если Рим падет, падет и мир».

Еще в конце XVIII века Эдвард Гиббон в своем знаменитом сочинении о конце Римской империи фактически приписал эти сроки англосаксонским паломникам, которые отправились в Рим до 735 года, когда умер Беда; на самом деле кажется маловероятным, что почтенный аббат когда-либо действительно пересекал Ла-Манш. Сегодня мы также знаем, что эти слова могли относиться к колоссу Нерона, который когда-то стоял недалеко от амфитеатра Флавиев, и который, по одной из версий, дал начало популярному термину «Колизей». Во времена упадка Рима, когда агонизирующая империя остро нуждалась в деньгах, огромную бронзовую статую переплавили на монеты, в то время как амфитеатр оставался свидетелем былого величия города. Таким образом, в Средние века он стал самым впечатляющим, а также самым символическим памятником римской цивилизации.

Пророчество Беды о значении Рима для мирских судеб и о его главном памятнике широко распространилось по Англии, еще не захваченной норманнами. На самом деле, в течение некоторого времени после того, как папа Григорий Великий (590-614) проводил интенсивную проповедническую кампанию на далеких английских островах, местные жители страны чувствовали сильную преданность святому Петру и охотно отправлялись в Рим, чтобы помолиться на его могиле в Ватикане, бросив вызов трудным дорогам и тысячам опасностей, неизменно сопровождающих долгое путешествие.

Черты Рима по-прежнему проступали в облике Британии. В конце концов, даже родной город Беды, Ярроу, возник на месте римского castrum I века, от которого сохранились фрагменты оригинальных каменных построек. Большой вал, построенный Адрианом, по-прежнему пересекал остров поперек, разделяя то, что прежде было римской Британией и Каледонию, страну варваров-пиктов. Но Британия была лишь одной из многих провинций Рима, причем далеко не первостепенной. Напротив, римляне считали ее краем света.

Путешествуя по дорогам Европы, торговцы или монахи могли встретить захватывающие дух римские сооружения. Величественные акведуки теперь стояли без дела, амфитеатры пустовали, полуразрушенные здания с белеющими мраморными колоннами были сродни костяным останкам того, что некогда было величайшей империей в истории человечества. Человеку Средневековья все эти сооружения казались невероятно красивыми и масштабными. Во времена Беды не только бедняки, но и многие знатные семьи Европы жили в узких башнях, сложенных из грубо обработанного камня, или в скромных замках, возведенных из дерева на земляной насыпи.

Все, что осталось от римлян, воспринималось как следы гигантов – грандиозные, величественные и неповторимые. В сознании средневекового человека все лучшее неизменно ассоциировалось с Римом. Начиная с тех самых дорог, по которым передвигались путешественники в Темные века, и заканчивая уцелевшими предметами искусства.

Естественно, что каждая средневековая империя считала себя ничем иным, кроме как естественной (а также единственной законной) наследницей римского мира. Когда Константин выбрал греческий город Византий на берегу Босфора в качестве свой столицы в Восточной империи, город превратился во «второй Рим», а титул людей, которых мы ошибочно называем византийскими императорами, звучал как «государь римлян» (basilèus tòn Romàion).

Традиционно Средневековье принято отсчитывать с падения Западной Римской империи, то есть с момента свержения последнего императора Ромула Августа (его официальная интитуляция, а искаженное прозвище «Августул», то есть «Августенок» ему дали недоброжелатели) варварским военачальником (предположительно – из племени скиров) Одоакром, который провозгласил себя королем Италии. Но «Одоакр» было лишь прозвищем узурпатора, командовавшего имперскими войсками, сформированными из представителей варварских народов. На самом деле он носил латинский преномен (личное имя) Флавий, и когда, несмотря на переворот, решил чеканить собственные золотые монеты, то поместил на них свой профиль, но – с именем императора Зенона. Это было сделано по той причине, что Одоакр формально получил от восточного императора полномочия управлять Западом (императора которого он и сверг) в качестве носителя титула magister militum (верховный военачальник).

То есть, фактически, сам Зенон постфактум узаконил совершенный переворот. Но с точки зрения самого Зенона он лишь восстанавливал историческую справедливость. Дело в том, что и сам Ромул Августул был узурпатором. Вернее, узурпатором был его отец Флавий Орест, прежде бывший magister militum на Западе. Орест сверг и изгнал западного императора Юлия Непота и возвел на престол своего юного сына Ромула. Правивший на Востоке Зенон эту политическую рокировку (как и императорские полномочия Августула) не признал и отправил того самого Одоакра подавить мятеж. Таким образом, события, которые учебники истории привычно преподносят нам как захват власти в Западной империи и изгнание последнего законного императора, фактически представляют собой карательную экспедицию, инициированную константинопольским двором. То, что в итоге все пошло не так, как было запланировано – уже другой вопрос.

Однако обозначать конец Римской империи 476 годом, когда Одоакр изгнал Августула – очень большая условность, это просто удобная граница для ученых, в то время как объективная реальность, в которой жили люди, была намного сложнее. Римское право, как и деньги, продолжало функционировать в обществе. Люди продолжали использовать в обиходе атрибуты римской культуры, одеваться по римской моде. Постепенно под воздействием нараставшего присутствия варварских племен в Европе римские обычаи начали смешиваться с традициями германских племен, создавая гибридные формы права и искусства, в которых мы можем различить оба культурных компонента. VI век, первый настоящий век Средневековья, одновременно с этим был временем, когда император Юстиниан составил свой знаменитый кодекс, в котором была аккумулирована вся римская юридическая традиция. А Кассиодор, один из величайших интеллектуалов Средневековья, основал аббатство Виварий, чтобы сохранить самые ценные произведения греческой и латинской цивилизации.

Несмотря на все изменения в культуре и экономике, римские корни по-прежнему сохраняли свое присутствие в европейской повседневности, а сама империя продолжала оставаться мифическим горизонтом, на который равнялись все политики, мечтавшие о величии и славе. Так, германский император из швабской династии Гогенштауфенов, Фридрих II, в 1234 году приказал построить архитектурный комплекс Porta di Capua, который был бы последним форпостом его владений недалеко от границ папского государства. За образец архитектурного стиля он взял триумфальные арки античности, а в центре комплекса возвышалась статуя самого императора, облаченного в тогу античных Цезарей. Рядом с монументом Фридриха стояли еще две статуи – античные боги Аполлон и Диана, олицетворявшие главные виды деятельности императорского двора – охоту и интеллектуальные занятия.

Даже римские папы с определенного времени начали требовать для себя имперские символы власти и знаки отличия, а их личные войска должны были приветствовать их криками и эпитетами, заимствованными из времен Римской империи. Они называли это imitatio imperii, и не видели в подобном заигрывании с языческими корнями ничего кощунственного. Например, папа Бонифаций VIII, самый теократический папа Средневековья, принимая в 1298 году имперских делегатов, присланных Альбертом Габсбургским, назвал свою тиару «диадемой Константина» и провозгласил «Я Цезарь, я император». А несколькими месяцами ранее, согласно словам летописцев, он появлялся на публике, облаченный в пурпур и опоясанный мечом, явно подражая римским государям. Даже церковь не собиралась отказываться от своих исторических корней, тянущихся в самое сердце имперского Рима, и в официальных документах времен раннего Средневековья именовала себя не иначе как Respublica christianorum, то есть «Христианская республика».

Душа империи

В своем великом труде «Божественная комедия», в той ее части, что была посвящена раю, Данте Алигьери немало внимание уделял образу империи. У него она сначала перешла с Запада на Восток (то есть – в Византию), а затем вернулась в Европу как Священная Римская империя германцев. И уже в этом статусе она должна была исполнить свое предназначение и направлять народы к земному счастью. Проще говоря, отчасти «Божественная комедия» была политическим сочинением.

Более того, сам Бог на миниатюрах раннего Средневековья изображен в виде императора, сидящего на троне и держащего в правой руке земной шар, увенчанный крестом как символ мира. А император, в свою очередь, был представлен как подобие Бога с нимбом над головой, подчеркивающим его отличие от простых смертных. Император был земным наместником Бога и его воплощением среди людей: Константин, первый христианский император, носил титул isapòstolos, то есть буквально «равный апостолам».

Император Людовик Благочестивый с нимбом

Что касается еще одного имперского символа, орла, то он еще в эллинистическую эпоху олицетворял Зевса и, следовательно, высшую божественную силу, потому что, расправив крылья, орел мог достигать высот, недоступных для любой другой птицы. И совершенно неспроста Данте назвал орла «птицей Бога».

Кстати, слово diòs («бог») является формой родительного падежа имени Zeus (Зевс). Пример: Παῦε λέγων, μὰ τὸν Δία/Paûe légōn, mà tòn Día/Stop talking, by Zeus/Замолчи, Бога (Зевса) ради. И diòs и Zeus происходят от прото-греческого dzéus, а оно, в свою очередь, от прото-индоевропейского dyḗws. От которого также происходит и латинское Iovis. Теперь поняли, почему римского Зевса зовут Юпитером?

При этом Данте хотел выразить основную концепцию, согласно которой, в отличие от других возможных форм правления (демократии, олигархии, монархии) империя обладает особым достоинством, потому что она имеет божественное происхождение и является вечной. Более того, средневековый человек подчас был жестоким и безжалостным (гуманизм еще не придумали), он мог не избегать всех смертных грехов, однако это не мешало ему чувствовать себя глубоко верующим. Он видел себя органичной, естественной частью этой огромной системы, а значит, и в нем было Божье начало.

Таким образом, нам сегодня может показаться, что Средние века были мозаикой из нескольких очень разных эпох, разделенных глубокими кризисами, иногда даже катастрофами: разграбление Рима, вторжения варваров, развитие муниципалитетов, зарождение национальных государств. А вот люди прошлого объяснили бы это простым словосочетанием - translatio imperii. Говоря буквально – передача верховной власти. Потому что, в конце концов, для них империя в первую очередь представляла собой идею и небесный мандат, и уже затем – конкретные города, регионы, людей. Именно поэтому империя была вечной.

Так, например, король Франции Филипп IV Красивый (1268-1314), который упорно боролся то с англичанами, то с папой, то с собственными феодалами за автономию своей монархической власти и за превращение Франции в национальное государство, независимое от любой другой власти, также апеллировал к имперскому прошлому. Он пытался (правда, без особого успеха) продемонстрировать, что по отцовской линии является прямым потомком Карла Великого. Давно погибшая империя продолжала жить в сознании людей Средневековья. Это было почти через тысячу лет после Рима.

Продолжение следует...

Автор: Александр Свистунов

Оригинальная публикация

Еще больше интересного - в telegram-канале автора! Подпишись!

Паблик в ВК