Мизантроп: Москва Часть 2 Глава 5 (продолжение)⁠⁠

Доброго всем дня! Странные у нас предновогодние истории о ёлочке. Да и ёлочки у нас тоже... Странненькие.

Начало ищем тут Мизантроп: Москва

Начало второй части тут Мизантроп: Москва Часть вторая

Следующие несколько месяцев злая звезда Хадрина провела в отпуске и даровала ему возможность зализывать раны как душевные, так и вполне физические. Нога понемногу отвоевала некоторые из старых плацдармов, и Влад перемещался теперь своеобразной, шаркающей походкой, которую Егор обозвал «Пилатовой». Их группа объединилась с оставшимися местными жителями — их легионер струхнул при виде ударной группы федералов и просто «удалился в сторону заходящего солнца». К несчастью для военных, в это самое время на них, внезапно, как снег на голову обрушился усталый, помятый и потому весьма озлобленный отряд с осатаневшим от трёхдневного недосыпа и общих передряг Даниилом во главе. Битва была скоротечна и зажатые с двух сторон федералы отступили обратно, к Белорусскому вокзалу. После недолгих разбирательств надел с выжившими был передан во владение Даниилу, а прошлый его владелец, помыкавшись неделю по подвалам и свалкам, был пойман и показательно наказан. То немногое, что в нём осталось живого после этих истязаний было отправлено на штрафные работы на лужнецком пограничьи. Нельзя, однако, было сказать, что Даниил был в восторге от свалившегося на него повышения. Помимо своей поредевшей израненной группы он стал гордым «обладателем» полусотни измождённых забитых оборванцев, для которых Даниилово правление было равносильно пришествию Спасителя на Землю. Хотя земли были весьма неплохи, и даже хорошо возделаны, оборонная сторона вопроса никуда не годилась. Марат при содействии Влада и остальных пытался коммунистическими темпами построить из имеющихся обломков и хлама какие-то укрепления, а из смешанной толпы оборванцев — людей способных стоять на часах. Очевидно, что и то и другое дело не давалось легко. Постепенно лагерь обретал более-менее цивилизованный вид. Бывшие жители Перова поля так и не смогли обосноваться тогда на месте серьёзно — то и дело Легион направлял им предостережения о готовности к внезапному переезду — пограничные наделы на востоке жили так почти всегда. Однако, 1905 года был одним из старейших пограничных феодов и успел обрасти постоянными полями и некоторой инфраструктурой, так что здесь многие наконец могли осесть и обзавестись не просто крышей над головой, но настоящим домом. Так Владу и Светлане досталась довольно обустроенная квартира на втором этаже в небольшом четырёхэтажном здании, по иронии судьбы оказавшееся отделом финансового контроля министерства образования и Влад отпустил не один литр яда, прохаживаясь по весьма нескромным интерьерам этого скромного учреждения и вспоминая как часто их школе отказывали в финансировании то того, то другого. За недели обживания новых хором, они успели заметно обрасти тем скарбом, который отличает бивуак от жилья. Мелкие безделушки, скрадывавшие тусклую однообразность бывших офисных стен, находились в окрестных домах и в подсобках непопулярных у мародеров детских магазинов. Многие самодельные вещички, вроде стёганых покрывал или перешитой одежды они получили от благодарных местных, которым Влад помогал с ремонтом той или иной пожилой техники. А за чудеса, сотворённые со старинным генератором он стал обладателем такой ценности как целое окно, укрепленное тремя слоями скотча. За это время он успел посмотреть на то, как остальные обставляют свои дома и поражался изворотливости человеческой натуры. Кто-то приспосабливал запчасти от общественного транспорта в быту и сидел на автобусных креслах и брился в обломке громадной тарелки заднего вида от некогда модного электробуса. Отдельные граждане исхитрились изготавливать одежду из обшивки диванов списанных поездов метро, другие умудрились клепать примитивные теплицы из поликарбонатных прозрачных вставок в автобусах и витринах, кто-то плёл замысловатые фигурки из тонкой медной лапши в которую теперь превратились компьютерные сети и которые были слишком тонки и ломки для переплавки или другого использования. Люди старались скрасить свой быт как могли. Картины, набросанные углём, помятые жизнью детские и собачьи игрушки, из старой бесполезной теперь электроники делали весьма оригинальные лампадки или украшения. Влад самолично видел умельца, который приспособил кинескоп старого лампового телевизора под весьма функциональную и удобную лампу. В вопросах же построения печек техническая мысль доходила до сложнейших многоходовых монстров, работающих на дереве, угле или мазутном осадке. Такие комбайны имели ещё и специальные участки из меди или алюминия, которые нагревались при открытии отдельной вьюшки и позволяли готовить на них еду, не опасаясь возгорания. С наступлением зимы походы к Беговой стали регулярными — большая часть дров была сожжена раньше или сожрана вездесущими нямкерами. Там, на железной дороге оставались бочки с полуокаменелым мазутом, который не мог пригодиться технике, но вполне сносно тлел. Если раньше местные жители вынуждены были с риском для жизни таскать вожделенную чёрную жижу в ведёрках рискуя нарваться на спрятавшихся под снегом нямкеров или шальную химеру, то теперь усилиями Даниила они совершали небольшую прогулку к центральной площади «деревушки» где стояли на приколе три железнодорожные цистерны с топливом. Техническое чудо Влада позволило запитать этой субстанцией древний дизельгенератор (на вопрос Даниила «Как!?» Хадрин устало вытер руки прямо о снег, оставил на нём жирный чёрный мазок, и выразительно пожал плечами). Таким образом к середине зимы дома обогревались и даже время от времени получали дефицитное электричество для освещения или работы мелких выживших приборов — тот же Влад смог насладиться прелестями работающего паяльника. Зима стояла обычная для нынешних времён. Влад иногда припоминал шумиху в СМИ двадцатилетней давности касательно опасностей глобального потепления и его заскорузлую обветренную физиономию пересекала кривая, как старый шрам, ухмылочка. В Москве теперь тёплой считалась зима, в которую температура не достигла -30. Сейчас же бледная, как смертный саван, шкала термометра, выцветшая за годы службы в нечеловеческих условиях, демонстрировала около -32 и это считалось некоторой оттепелью, поскольку на улице вполне можно было встретить и 40, и даже 45 ниже нуля. Ощутив желание перекусить и вспомнив, что он корпит над этой схемой контроля для генератора уже больше пяти часов, Хадрин решительно встал и прошаркал к старенькому покорёженному временем и влагой гардеробчику из клееной древесной стружки и критически оценил его содержимое. Выбор туалетов был обширен: старые вылезшие и перенабитые кустарным способом пуховики, больше всего напоминавшие оперяющихся пингвинов; какие-то облезлые полушубки и искрошившиеся до тканевой основы кожанки из шкур вольно пасшихся дермантинов, два больших балахона сработанных из пяти драных ватных одеял и отдаленно напоминавших поношенные среднеазиатские халаты; Светина шубка, добытая Владом из недр одной непростой квартиры и пережившая многие жизненные невзгоды в своём металлическом шкафу, до последнего державшем статус герметичного; Владова хвалёная «Аляска», выменянная на блок предохранителей для ГАЗ-66, каковой Хадрин спаял сам, и оказавшаяся слишком жиденькой для современных зим. К счастью, сам физик довольно спокойно относился к пониженным температурам и потому забрал куртейку себе, прогуливаясь в ней к ужасу окружающих порой и в -30 (обычно человек начинал постукивать в ней зубами ещё в -20). Кроме того, в набитом гардеробе обретались две чудовищных по внешнему виду и слою мазутной грязи телогрейки, спёртые им на железной дороге, в подсобке и, судя по всему, рассчитанные на наступление Абсолютного нуля — при температурах выше -40 Влад начинал в ней вариться заживо. Закончив свои модные изыскания в шкафу и напялив на себя обильно торчащий синтепоном пуховик, он прикрылся сверху драным полушубком и в таком экзотическом виде, дополненном огромными мешковатыми ватными штанами и неким подобием валенок, которые представляли из себя ламинат из обычного вкладыша в резиновый сапог, старого валенка обильно сдобренного дырками и тряпками, набитыми в эти самые дырки, и, наконец, не менее ископаемый чем валенки кирзовый сапог. Улица встретила его неласково - резкий ветер резанул по высунувшемуся носу и поднял пушистое облачко серебрящегося снежка, пытаясь сбить хромающего к столовой с узенькой тропинки, проложенной в метровых сугробах. Однако, злобный ветерок не преуспел, и Влад уверенно заковылял по тропинке раскачиваясь как флагшток в тропический шторм. Огромные свои ноги, обутые в итоге в кирзу аж 47 размера он уверенно ставил на тропку, отшатывался немного в сторону переносил вторую ногу вперёд и шагал дальше. Выйдя таким аллюром на Пресненский вал, он вышел на более широкую тропу, раскатанную людьми с волокушами и санями. Рядом, отдельным рельсовым путём виднелась замысловатая тройная лыжня для снегоходов. Имелись в виду разумеется не старорежимные аппараты на полугусеничном ходу, которые было не найти в городе, а если б и были найдены потребовали бы себе драгоценного во всех смыслах топлива. Местные снегоходы были результатом коллегиального человеческого гения, объединившего примерно дюжину умельцев из самых разных концов города. Эти люди по большей части не знали друг друга и единственное, что могло их объединять - участие в создании и модернизации снегоходного велосипеда. Влад правда подозревал, что в данном случае они изобретали велосипед, как в прямом, так и в переносном смысле, но тем не менее все модели, которые он встречал, а было их не менее десяти, оказывались исключительно самодельными и различались между собой весьма сильно. Когда же физик получил распоряжение обеспечить и их, довольно немаленькое поселение (почти в сотню человек на начало зимы), он постарался собрать в кулак весь опыт общения с другими моделями и породил, не без помощи остального селения, четыре аппарата на необычных счетверённых лыжах, пристроенных к малым ободам от колеса, на простых пружинных рессорах. Такая конструкция давала больше свободы снегоходу и тот мог весьма уверенно переваливаться через не слишком серьёзные препятствия и неровности, а также не тонуть в рыхлых ловушках крупных канав. Последние оказывались заметены более мелким и сыпучим снегом и становились волшебной мечтой для стаек нямкеров, всё ещё терроризирующих город, не взирая на мороз и снежные заносы. Справедливости ради, стоило отметить, что Рой чувствовал себя зимой неважно: химеры становились задумчивее и размереннее в передвижении, завязая в перемётах даже на всех восьми тонких лапах; нямкеры вынуждены были кататься под снегом, грустные, промёрзшие и с большим трудом передвигающие ноги, а амёбы так и вовсе не решались покинуть уютную тёплую толкучку Москвы-реки. На мелких водоёмах они могли и замёрзнуть напрочь, в холодный год, что, правда, не приносило им никакого видимого ущерба к весне. Что до снегохода, то, будучи по сути сильно переработанным велосипедом, в движение он приводился обычными педалями и цепной передачей, укрытой от льда и снега хитрым кожухом. В качестве ведущего колеса выступал полый лёгкий вал, болезненно похожий на гребное колесо какого-то древнего парохода из Сент-Луиса. Вместо лопаток на вал были навинчены пластиковые грунтозацепы, запрессованные из переплавленного вездесущего пластика. За сезон снегоход должен снашивать примерно два комплекта таких зацепов, зато на них не налипал снег и сам агрегат оставался лёгким. За стандартной велосипедной рамой крепился грузовой кузов, типа пикап, в котором были вмонтированы две стабилизирующие сегментные лыжи и, собственно, вал. Машину нельзя было назвать скоростной, но тем не менее, на ровной дороге она держала ход чуть быстрее пешехода и удерживала его таким на пересечённой местности, где пешеход начинал вязнуть по колени, пояс, а иногда и по плечи с ушами. С визгливым скрежетом каменеющей цепи в кожухе, Влада обогнала третья такая машина, с прицепом для перевозки древесины, и, деловито фыркая снежными охапками, укатила в сторону восточной заставы, где в бывшем пабе квартировался Даниил. Влад продолжил борьбу со стихией, пропустил на громадном перекрёстке мифический ископаемый ЗИЛ-133 армейской раскраски. Этот динозавр достался Даниилу на замену УАЗику и открыл новые высоты мук и страданий для Хадрина - машина не славилась высокой надёжностью и во времена своей мирной молодости. Проводив бурчащий, как живот толстяка, грузовик взглядом Подозревающей Совы, физик поковылял дальше, раскланиваясь с немногочисленными встречными и то и дела запинаясь о минутные разговоры о погоде, урезанных хлебных пайках и включениях электричества. Последние разговоры раздражили местного "энергетика" отдельно, поскольку зона ответственности "Влаислав Юрича" оканчивалась на стадии техобслуживания генератора. Запуск его проводился чаще всего без его догляда и по распоряжению Даниила. Расспрашивать шефа решались редко - человек он был занятой и, в последнее время, он казалось подхватил Владову сварливость, что сам Влад списывал на тяжёлую и не полностью подготовленную зиму и, как следствие, перегруженность "пана-шефа" проблемами и задачами. Сам эталон сварливости, последнее время старался не добавлять проблем своему начальству и был на удивление покладистым и мягким "командным" игроком. Он знал, что в столовой поговаривали, будто бы Хадрин заметно сдал после трагедии у "Гаваны" и всё такое прочее, но предпочитал слыть размякшим, чем вздорным, когда на улице сопля замерзала в полёте, не успев достигнуть сугроба. Простейшие законы самосохранения, как он полагал. В столовой физик шумно фыркнул, стряхнув с себя полушубок и оставшись в пуховике, и долго и вдумчиво стал распаковывать лицо и шею из груды тряпок, которые пришлось считать шарфом. Наконец, он проковылял к прилавку, раскланиваясь направо и налево, получил у Тамары из рук плошку похлёбки, совмещавшей в себе суп с какой-то крупой, кашу из этой же крупы на чайной ложке дефицитного рапсового масла (одно из богатств поселения 1905 года, растущее на их полях весной летом и осенью) и рагу из редьки, репы и говяжьей тушёнки (в следовых, как принято было говорить, количествах), деловито набуровил себе кружку кипятка, приправил её двумя понюшками мелиссы и мяты и проходя мимо прилавка в обратном направлении получил положенную ему лепёшку из "сэкономленных пиломатериалов". Точного состава местного хлеба никто, кроме пекарей не знал и знать не стремился - меньше знаешь, реже блюешь. Влад достал свою надёжную, проверенную, безотказную, как швейцарский нож ложку и приступил было к спокойному обеду, совмещая приятное с приятным - подглядывая одним глазом в свеженайденную карманную книжицу с детективом Артура Чейза, когда к его столу подсел Ща-Сделай с вежливо-заискивающей улыбочкой и следами совсем недавней грусти на челе.

- Нет. - начал разговор Влад, немного отвлекшийся от амплуа "командного игрока" при виде горячей пищи и интересного чтива. Ща-Сделай, как раз набравший воздух, для какой-то длинной тирады, захлопнул, от неожиданности рот, забыв выдохнуть и на мгновение спародировал рыбу-ежа, смешно раздув щёки и выкатив глаза. Прокашлявшись и вернув себе первоначальное масляное выражение лица, он предпринял вторую попытку:

- Ну, Власлав Юрич, ну не губите. Пан шеф велит идти на пруд, везти лёд. Никого не дал больше, а там же и снегоход здоровенный и пилить до утра... .

- Ты полагаешь, - осведомился у него Хадрин, оглушительно хрустнув суставом на калечной ноге, - что я могу тебя подменить на снегоходе или же, что я смогу пилить лёд стоя на одном копыте?

- Ни-ни, ну что вы сразу, Влаислав Юрьич, - залебезил Ща-Сделай. - Как можно? Я ж и довезу, и выпилю. Там бы помочь блок на сани затолкать, да на обратном пути его придерживать, чтоб не ускакал. Дорожка ж сами знаете... . Влад задумчиво и шумно прихлебнул из кружки. Переться к прудам, откуда амёбы уходили осенью и которые успевали наполниться при затяжных дождях, не улыбалось. С другого конца, тягать в одиночку ледовый блок из полыньи до саней - удовольствие не для всех. Да и проветриться бы не помешало, а то не ровен час прикипеть к стулу и верстаку.

- Ладно, с утреца захватишь мою пайку и подгребай к нам. - благодушно махнул рукой Хадрин просветлевшему душой Ща-Сделаю и продолжил свои занятия, время от времени, невпопад кивая на обильные и словоохотливые благодарности долговязого собеседника.