Мизантроп: Москва Часть 2 Глава 5 (Начало)⁠⁠

Доброго времени суток. С небольшой задержкой (а может и большой), но всё-таки продолжаем историю.

Начало тут Мизантроп: Москва

Начало 2 тут Мизантроп: Москва Часть вторая

Глава 5.

Из тьмы без снов и ощущений Влад всплывал неохотно, как полуразложившийся труп. Несколько раз его подбрасывало на поверхность сознания, и он даже начинал ощущать боль в боках и спине, но потом он снова погружался в освежающий ледяной мрак. В конечном счёте он оказался в своём измордованном теле, крайне раздосадованный этим фактом и чуть слышно поскуливающий от новых очагов пылающей боли. Вокруг была темень и холод, но они отличались от леденящего мрака безвременья, в котором он обретался до того. Он различил слабенький огонёк подыхающей керосинки в соседнем помещении, едва заметный прерывистый тёплый ветерок у его левого плеча и чахоточно бледное мерцание облезлого никеля какого-то медицинского агрегата над ним. Влад сделал усилие над собой и повернул голову влево, найдя ожидаемый источник тёплого воздуха. Света спала в полушаге от него, скорчившись на какой-то идиотской табуретке не то придуманной мазохистом и для мазохистов, не то просто перекрученной нелёгкой жизнью. Хадрин тяжело перевёл дыхание и зашипел от боли – бока заныли не остро, но дружно. Учитель осторожно вернулся к исходной позиции и обратил взор в безысходность.

Говорят, будто бы память милосердна к человеку и выкидывает из себя самые страшные и жуткие мгновения его жизни. Так оно было или иначе, то Владу было неведомо, но, видимо, у его памяти были с ним кое-какие счёты, ибо он помнил весь бой в мельчайших деталях, не исключая и такой глупой и страшной смерти Макара. Что он мог сказать той, что произвела этого мальчишку на свет, растила, воспитывала, учила, а теперь спала, съёжившись на дурацкой табуретке, пригодной лишь для приготовления табуретовки? Физик малодушно помыслил, как бы ему вернуться в тот липкий холодный чёрный омут, казавшийся сейчас мирным и уютным. Отвращение к себе подступило волной тошноты и Хадрин, хрипя, спустил правую ногу с койки… .

Светлана проснулась как когда-то на войне, быстро и почти незаметно, хватаясь за рукоять винтовки. Её разбудило что-то, просто так она бы не очнулась от первого за трое суток сна. Она прислушалась. Невнятный шум, потом хриплый шёпот, снова шум. Винтовка вскинулась и привычно легла в руках, упираясь в плечо. В проходе послышались шаги и ствол заплясал в задрожавших руках – эти шаги она узнала бы в любой толпе.

- Твою ж ногу за ногу, Влад, тебе нельзя ходить! – просипела она, с трудом поднимаясь с табурета.

- Не приучен блевать под себя. – чуть слышно ответил физик, держась за стенку и инстинктивно отводя взгляд. Потом он поймал себя на разглядывании своих ожогов на ноге и что-то в нём снова взбунтовалось против его же трусости, и Влад медленно поднял мутные измученные глаза и очень тихо и честно выдавил из себя:

- Я не справился там.

Это было простое и честное признание, без попыток оправдаться, без избыточной жалости к себе и тому подобной психологической защиты. Типичный манёвр имени Хадрина – внезапная атака в лоб, обезоруживающая своей неожиданностью и невероятной глупостью. Света сделала неуверенный шаг и неожиданно для себя оказалась висящей на нём, обессиленная, разбитая горем, тихо рыдая в ставшее ей родным плечо. Эта ночь так и прошла для них – сидя на древней панцирной койке, держась друг за друга и тихонько оплакивая их скорбь. Лишь под утро, когда солнце обагрило стены рассветными лучами, Влад позволил себе поддаться накатившей дурноте и лёг – эти стены в оттенках алого вызывали в нём самые жуткие воспоминания, и он мог лишь благодарить мироздание, за то, что это зрелище было далеко от арьергарда с женщинами, которых прикрывала Света; так что она не могла видеть ярко-красных клочьев, только что бывших живым подростком. На этой мысли Влад впал в неглубокий горячечный сон, а Светлана снова уселась на табурет и стала менять компрессы на его лбу и поправляла повязки на треснувших рёбрах снова и снова наблюдая Влада окровавленным, втоптанным в бетон, снова испещрённым ожогами. И снова, снова встающим из грязи с бешенным взглядом, пинком отшвыривающий жуткую химеру и после расчётливо пристреливающим её с обескураживающим безразличием.

Отоспался он только к обеду и имел долгую беседу с местным доктором и потёртым, побледневшим и непривычно кристально трезвым Егором. Физик обеспокоился – трезвость Егора означала, что кто-то на грани смерти, а может и уже шагнул за неё. Впрочем, беседа всё больше крутилась возле персоны Влада, которой пророчили обязательную болезненную смерть, ежели она, персона, не прекратит пытаться совершать сложные суицидальные поступки или продолжит шататься по лагерю с треснувшими рёбрами. Хадрин выслушал их со спокойным безразличием и, когда Егор остановился, чтобы перевести дух, а местный эскулап отошёл налить себе стакан воды; столь же медленно и равнодушно повернулся на кровати, спустил с неё обе ноги и неспешно, как поднимающаяся волна, стал воздвигаться в стоячее положение, сопровождая этот процесс жуткими потрескиваниями, не то суставов, не то швов. Егор от неожиданности забыл в какую сторону дышать и сипло закашлялся, врач, входящий с треснувшим стаканом воды ойкнул и закончил двадцатипятилетние мучения предмета посуды в своей руке об кафельную плитку.

Под этот аккомпанемент Влад прошёл по палате, подобрал пару бесформенных штанов и какую-то окаменелого вида рубаху, заботливо приготовленные Светой, и стал одеваться, двигаясь почти ровно и лишь прилагая некоторые усилия, когда натягивающиеся швы начинали ему мешать. Медики были уверены, что эти действия сопровождаются адской болью и так оно и было. Но Хадрину было сейчас не до какой-то физической боли, к ней он привык давно, как к нытью Щас-сделая и стойкому перегару, которым вечно разило от Егора. Сейчас его глодала боль утраты и жгучая ненависть к собственной бестолковости и тщедушности, а валяться в койке в такой милейшей компании ему не хотелось совершенно. Учитель одёрнул рубашку, чуть скривив губы от воя в рёбрах, и, хрипло прошелестев «Понял вас», покинул палату мерным шагом, привычно подволакивая раненую ногу, хотя боль в ней его не занимала. Светлана встречала его по выходу из бывшего бара «16 тонн» глядя на него сухими, но абсолютно красными глазами. Влад обнял её, не говоря ни слова, огляделся, прищурив правый глаз, и осторожно повлёк её в сторону, где когда-то располагался один из центральных ресторанов города, а точнее центральных фаст-фудов. Оттуда доносился лёгкий аромат хлеба и каши. Мысль о еде была противна, но он точно знал, что его подруге необходимо горячее питьё и еда, не так и много он теперь мог сделать для неё. Возле перекрёстка расположился небольшой табор, оказавшийся родными уже Данииловыми бродягами. Смерив палатки мрачным взглядом, учитель прикинул, что в той передряге, а может в какой-то после того, они потеряли человек шесть или семь. Для группы в тридцать человек это была громадная потеря – люди у палаток сидели потерянные, мрачные и, как ему показалось, бросали на него злобные взгляды. Кроме прочих потерь, в глаза бросилось отсутствие живого трупа производства Ульяновского автозавода, так что Влад во многом разделял злобу к нему в этих взглядах. Дальше им придётся идти пешком.

На входе в бывший «Мак» они столкнулись с Даниилом, и Влад осторожно пропихнул Светлану внутрь, оставшись перед шефом с понурой головой и мерзкой горечью во рту. Оправдываться ему не хотелось, да и не чем ему было оправдываться за свои промахи, так что он просто ждал, когда Даниил заговорит.

- Мне очень жаль. – прогудел здоровяк, кладя руку на плечо физика и поспешно поднимая её, когда у того подогнулись ноги. — Это страшная потеря.

Влад неуверенно кивнул, и огромная рука увлекла его внутрь зала, где за тремя уцелевшими столами сидело несколько испачканных в земле людей.

- Тебе нужно помочь Свете, ей сейчас очень больно. Да и тебе, наверное, тоже. Мы будем некоторое время жить тут, зализывать раны. Может удастся выбить транспорт, взамен нашей колымаги. Её пришлось отдать в уплату медикаментов для нас и местных бедолаг. – продолжил Даниил и Влад начал дышать чуть громче. Значит машину погубил всё-таки не он. Люди, вероятно, смотрели на него с сожалением, которое он в свою очередь принял за злобу. Видимо лицо его просветлело, и легионер склонился к его уху и буркнул:

- Ты сделал не просто всё что мог, ты сделал несколько больше, чем было в твоих силах.

В руку Влада ткнулась массивная полированная деревянная рукоять и он осторожно повесил на свой пояс старинного вида обрез с небольшим охотничьим патронташем в комплекте.