Кричи громче. Часть 2: Судья. (19)⁠⁠

5 Августа

– Хочу поделиться строчками, что я написал вчера вечером после вашего ухода. Готовы? Тшшш… мы же все тут понимаем, у вас по сути нет выбора… Я вспоминал те времена, и чувства охватили с прежней силой. В юности, когда сердце кричало о боли, я не умел выразить их словами, только послушайте… хотя нет, возьмите лист и сами прочитайте, держите…

Я чувствую, что время рассыпается в моих руках,

Как горький прах из сорванных в похмелье роз.

Ничто не остановит вечность на моих часах.

Никто не подберет осколки закаленных сталью слез.

Нет тех, кто смог бы победить

В игре, где жизнь –подобие разбитой вазы.

Оборвалась обязанностей связанная нить.

Нет больше слов, что донесут обрывки молью выеденной фразы.

И я чувствую, как мир… разрушился в моих руках.

Перед глазами болью выжженный из душ

Спирали круг на полусогнутых стенах,

Где мой портрет потерянный мне безразлично чужд…

– Что скажете?

– Вы… очень тонко чувствуете. Правда это творчество сильно отличается от того, что вы продемонстрировали мне в прошлый раз.

– Когда вы говорите, как робот, мне ничего не хочется больше «демонстрировать». Разве можно так сухо говорить об искусстве?

– Извините. Должно быть, эти строки много значат для вас.

– Однако вы верно подметили. Я немного слукавил. Сам не знаю зачем... Я написал их в 10 лет… Что? Не верите?

– По-моему, слишком глубоко для десятилетнего мальчика-подростка.

– Возможно. Но я не вру.

– Хорошо, как скажете.

– О свободе лучше всего споет тот, кто всю жизнь был заперт в клетке.

– К чему это?

– Неважно… Вы должны понимать, что творилось во мне уже тогда.

– Что было дальше после встречи со священником?

…

«Дальше, переполненный чувствами и сомнениями, я побежал домой, чтобы забиться под кровать и больше ничего не слышать. Во мне копошились, будто черви в кишках, страшные желания: жестокость, жажда признания, раздражение, власть и самое ужасное – неуязвимость. Слишком много всего для одной юной души. Казалось, меня обвели вокруг пальца, и не только меня – всех. Чудовищно несправедливо. Образы все еще мелькали в мыслях, смешиваясь и запутывая меня все больше. Ничего не сходилось, и я мучился желанием докопаться до истины.

Я… хотел понять… хотел дотянуться до тайны, которую не мог постичь. Поэтому подскочил с кровати, открыл шкаф, осмотрел аккуратно сложенные вещи Робин. От них пахло тоской и разочарованием.

«ВИНОВЕН», – шептали разноцветные платья.

«УБИЙЦА», – кричали зашнурованные ботиночки.

Я срывал вещи с петель и с яростью кидал их на дно шкафа: платьишки, маечки, шорты, шлепанцы и даже всякие заколки с резинками – все, до чего мог добраться глаз и короткие детские руки. Затем бросился вниз и укутался в вещи, будто замерзший бездомный в обрывках газет. Вдыхал запах, хранивший остатки сестры, кожей впитывал ее прикосновения. Зайди сюда бабушка, она могла бы решить, что внук сошел с ума, и это было недалеко от истины. Я искал утешение в безумии, но не мог окончательно потерять разум. Ах, как было бы спокойно и легко просто уйти в мир фантазий, воображения и жить где-то там, не зная боли и такого жгучего одиночества…

Я закрыл глаза и стал ждать. Покажи мне, Робин, покажи, что с тобой произошло. Мне надо это знать. Я должен понять…

Сначала ничего не происходило, только стук собственного сердца разносился по телу и бил по ушам. Я обнимал вещи и молил об избавлении от мук, да, именно молил, что непременно порадовало бы епископа, но утешение не приходило. Никаких видений, образов, новых чувств. Робин не желала откликаться на мой зов, она лежала мертвой в гробу и не слышала, что ее брат орет изнутри, разрывается на части, мир рассыпается в его руках… И когда я готов был сдаться, уйти в небытие и больше не появляться на свет, мне явился первый образ… затем еще один… они шли один за другим, сливаясь в калейдоскопе чувств и событий, но не желали встать по порядку, и я как шахматист выставлял фигурки в каждую положенную ей клеточку...»

…

– Вероятно, вы уснули.

– Вероятно. Но что с того? Во сне нам открывается гораздо больше, чем есть в реальности.

…

«На первой клетке расположился голос Робин. Я видел, как она напрягается, пытаясь произнести хоть слово, но ни единого звука не вырывается из парализованного горла. Какая-то сила сжимает его, будто невидимая рука, как только сестра открывает рот. Связки не вибрируют, они застыли, отмерли, язык не слушается, валяется во рту, как ненужный хлам, а в мыслях ту же всплывают слова:

«Никому не говори», «ты слишком много болтаешь», «заткнись», «молчи», «хорошие девочки должны делать, что им велят», «будешь много болтать, язык отсохнет», «это наш секрет» …

Робин хочет сказать что-то, изо всех сил пытается, но тело больше не принадлежит ей, не слушает приказов, оно подчиняется кому-то другому, тому, кто похитил ее голос… Силы внутри нее брыкаются, кусаются, рвутся наружу, но не могут ничего сделать.

Она подходит к бабушке, хочет сказать, как ей страшно, одиноко, все вокруг стало таким незнакомым, а люди чужими, открывает рот и… горло больно сжимается, язык прилипает к небу и ничего не происходит. Одна. Совсем одна.

Остальные клеточки встают по порядку одна за другой. Робин просыпается ночью, ее куда-то уносят, затем возвращают… но она не может уследить за этим, потому что тело ей не принадлежит, она – лишь немой наблюдатель. Так проходит время, полное пустоты и неясных образов, и вот сестра просыпается и видит брата, крадущегося во тьме. Какие-то силы помогают ей подняться. Тихо, неспеша, легкими шагами идти следом.

«Давай, пираты ничего не боятся!» – подбадривает голос в голове.

Что-то не так. Почва под ногами такая холодная, словно идешь по мороженному, а воздух, он просто ледяной, сдувает с ног. Она падает, но что-то заставляет идти дальше. Брат. Нужно пойти с ним, как раньше. Там – веселье, смех, друзья. Где-то там скрывается ее голос. Еще чуть-чуть, и можно дотянуться рукой… Опасность! Брат замечает ее, на лице испуг, затем ярость – такое знакомое чувство… Он кричит, за криком обычно следует боль, значит, нужно уходить. Душа медленно покидает тело… Кто-то берет ее за руку, Робин ощущает тепло, словно прикосновение мягкого одеяла. Послушно идет, ложится в кровать. Теперь все будет хорошо. Он рядом. Как ангел-хранитель, о котором рассказывала бабушка: у постели каждого ребенка стоит такой и охраняет ночной сон. Правда последнее время он ее покинул… но снова вернулся. Его голос успокаивает. Глаза сами закрываются…

Она просыпается в темноте. В комнате пусто. Страшно. Одиноко. Надо срочно идти за братом. Ножки шлепаются с кровати на пол, раздается громкий: хлоп! Пол холодный, она вспоминает, что на улице так же. Надевает теплые носочки, босоножки, длинный свитер, который бабушка связала в прошлом году: розовые нити переплетаются с желтыми. Выходит на улицу, там никого. Все уехали, покинули ее… снова. Под ногами следы велосипеда. Может, если идти по ним, она найдет брата и присоединится к игре…

На улице тихо, только стрекот каких-то насекомых, Робин слышит их издалека, как будто они за огромной толстой стеной. Так бывает, ушки закладывает, когда долго не чистишь. А бабушка ей давно их не чистила. И все равно холодно, очень-очень, но нужно идти дальше. Скоро можно будет поиграть, выпить горячий шоколад, если мама Мишель предложит… Вокруг никого нет, свет в окнах не горит. Около дома Мишель много следов, затем они уходят дальше. Но почему? Куда они поехали? Зачем? Нужно спешить, не то пропустишь самое интересное! Робин ускоряет шаг. Ножки почти отваливаются, когда она наконец видит велосипед вдали.

Я все думаю, сколько часов она прошагала до кладбища? Какие силы заставили ее проделать весь этот путь? Ради чего это было? Божий замысел? Пути его неисповедимы? К черту подобное дерьмо.

Робин бежит к велосипеду, вот она у цели, но тут спотыкается и падает брюхом на маленькие камни. Голова задевает педаль, и та начинает быстро вращаться, как волчок. Острая боль во лбу, в животе и ладонях, лицо упирается в холодную землю. Слезы текут ручьем, она замечает их, когда поднимается, стряхивает с лица. Странно, кто это плачет? Она ведь не давала такой команды. Перед глазами пелена, через нее прорезаются какие-то ярко-оранжевые краски, раздается треск ветвей. Ночь, одиночество, страшные звуки, и вот теперь ей становится страшно…

Что-то движется в кустах. Тень резко выпрыгивает из-за деревьев и ползет по земле. Это монстр, о котором говорил братик. Нужно бежать! Но она не может, тело замерло, горло сжалось, страх сковал все мышцы. Душа улетела куда-то ввысь, остался только немой наблюдатель. Тень подползает ближе, она стонет и ругается, затем смотрит на нее. Братик! Она нашла его, значит, все будет хорошо… Какой-то шум за спиной. Нет-нет-нет, не сейчас… Внезапно нечто хватает ее горячими толстыми щупальцами, и вот она уже висит в воздухе. Глаза брата выражают ужас, он истошно кричит, а она, такая маленькая и хрупкая, напугана до смерти и не в силах пошевелиться. Еще мгновение, и ее разворачивает в другую сторону, брата больше не видно, только черная ткань и пыль дороги.

«Вернись, Бобби», – мелькает в голове, но вслух не произносится ни звука, хотя она пытается: открывает рот, шевелит языком, выталкивает его изо рта, но ничего не выходит. Клешни стискивают все сильнее, она быстро летит где-то между небом и землей. Брата не слышно, почему он не догоняет? Она хочет к нему, рвется, тянется ручками, но бесполезно. Внезапно Робин замирает на месте. Перед глазами черная машинка, как у Бобби, но такая огромная… ай! Голова стукается о стекло, нечто кидает ее внутрь, запирает дверь.

– Все будет хорошо, – раздается приторно-мерзкий голос с переднего сидения.

Громкий звук очень пугает ее, раньше она такого не слышала. Машина заводится, резко дергается вперед. Робин чуть ли не падает на пол, но удерживается. Она не понимает, что происходит, куда ее везут, зачем. За окном слышатся чьи-то крики – жаль, она так не может.

«Заткнись, Робин, замолчи».

Машина останавливается. Над Робин склоняется гигантская тень. Ее охватывает ужас – не тот что прежде, а самый настоящий, леденящий, парализующий ужас. Мишель не врала, Бобби не врал. Оно существует. Черная собачья морда с красными глазами смотрит на нее, разинутая пасть готова схватить и разорвать на части. Нужно закричать, сейчас, пожалуйста, пусть получится! Робин делает глубокий вдох…

«Он заберет тебя, если не заткнешься».

… и тут же почти бесшумно выдыхает. Нет, не получается. Черный Шак похитил ее голос.

– Я скоро вернусь, – шипит монстр. – Веди себя тихо.

Существо выходит из машины, но его голова… голова оторвалась от тела и осталась лежать спереди, прямо перед ней. Черная мохнатая морда с открытой пастью и красными глазами, которые смотрят Робин в самую душу. Монстр оставил часть себя, чтобы сторожить ее. Она открывает рот, самое время закричать, но горло пересохло и из него выдавливается только слабый кашель. С дороги доносятся чьи-то крики, голоса, вот бы только они услышали… Но нельзя услышать того, кто молчит.

Прежний мир, хорошо ей знакомый, был так близко, их разделяло лишь темное стекло и… почему бы ему как по волшебству не исчезнуть? Она кладет руку, стучит, ничего не происходит. Никто не смотрит в ее сторону, не видит испуганное детское личико. Никто не придет, не спасет.

– Вот и все. Какая ты послушная девочка, – говорит из неоткуда взявшийся монстр, надевая голову обратно, громко хлопает дверью.

– Я тебя знаю. Тебя зовут Робин, да? – собачья морда продолжает с ней говорить, но слова все больше теряют смысл. – Знаешь, Робин, мне сегодня чертовски везет! Я совсем не ожидал тебя увидеть. Вот так, на дороге. У меня были другие планы, но что ж, коль так подфартило… стало быть, судьба. Ты веришь в судьбу, Робин?

Они едут быстро мимо лесной чащи, на резком повороте Робин отбрасывает в другой конец машины. Монстр беззаботен и весел, он не разделяет ее страха и отчаяния.

– Поверить не могу! Так повезло! Знаешь, что я думаю? Господь на моей стороне. Ведь будь он против, мог бы покарать меня сию же секунду. Но вместо этого он дарит мне тебя, моя принцесса, и позволяет нам спокойно доехать до дома.

Машина останавливается, перед Робин открывается дверь, морда Черного Шака влезает в салон. Робин громко всхлипывает, глаза застилает пелена слез.

– Ну что ты, что ты? Не надо бояться, – успокаивает монстр, и как ни странно это помогает. Она хочет верить ему, – мы просто поиграем, принцесса, а утром поедешь домой. Обещаю. Будет весело!

Кажется, ему и правда весело. Может, все не так плохо? Ба-Ма говорила, что не все чудовища страшные, некоторые только кажутся такими на первый взгляд, а внутри у них доброе сердце. Как в той сказке про красавицу и чудовище.

– Ты очень красивая, принцесса, тебе говорили об этом? – у монстра неприятный голос. – Нам с тобой будет тааак вееесело.

Ее берут на руки, от монстра пахнет чем-то гнилым. Так пахла тушка енота, что Робин однажды нашла у дороги. Трупик был разорван в брюхе, в нем копошились белые червячки, а глаза животного вывалились наружу. Она никому не рассказала об этом, а ночами еще долго видела кошмары, где енот оживает и уносится в лес, рассыпая личинок по пути. Внезапно он оборачивается и сообщает Робин, что его зовут Пипи, затем продолжает бежать с каждым шагом издавая звук: «Пи–пи–пи–пи».

Робин приносят в какое-то мрачное помещение, похожее на пещеру. Здесь сыро и холодно, почти ничего не видно. Ее кладут на жесткий пружинистый матрац.

– Отдохни. Я сейчас вернусь, – разносится эхо по комнате.

«Я хочу домой», – думает Робин, но не может сказать вслух. Ее тянет в свою мягкую кроватку, чтобы укрыться теплым одеялом и заснуть под легкое сопение брата на соседней постели. Робин не понимает, почему ее притащили сюда, в темницу, ведь она вела себя хорошо, делала все, что велели, и не нарушала правила. А что, если она пленница в заколдованном замке? Злое чудовище похитило ее, но добрый принц обязательно явится и убьет чудище, освободит Робин и вернет домой. Сказки всегда так заканчиваются, правда же?

Монстр возвращается, подходит ближе, красные глаза сияют во тьме. Он подносит что-то очень вонючее к ее лицу. Едкий запах ударяет в ноздри, она резко отскакивает, но монстр хватает Робин за голову и притягивает к себе, кусок ткани впивается в лицо.

– Тише, тише. Вот так. Сиди спокойно.

Едкий запах давит со всех сторон, заползает в нос, как паук. Во рту появляется вкус сладкой ваты, смешанной с острым перцем. Она ощущает резкое жжение, желание выплюнуть эту мерзость, но голова вдруг затуманивается, ничего вокруг больше не существует, только отвратительная вонь, застрявшая в горле.

– Хорошая девочка, – звучит голос из другой реальности.

Однако Робин не засыпает, она словно переносится в другой мир, откуда наблюдает за собой со стороны. Несмотря на тьму, видит почти бездыханную плоть на сыром полу и не сразу узнает в ней себя: бледное личико, хрупкие руки и ноги, растопыренные в разные стороны… видит огромного черного монстра, склоняющегося над уже давно не принадлежащим ей телом.

Что-то не так. Она хочет уйти, раствориться, не присутствовать здесь, но не может исчезнуть до конца. Робин знает, происходит что-то ужасное. Ощущает, как ее протыкают острым ножом, чувствует горячую кровь, согревающую озябшую кожу…»

…

– О чем вы говорите?

– Я рассказываю историю. Что, слишком жестко для вас?

– Но вы не можете этого знать. Того, что там происходило на самом деле.

– Я уже объяснял. Некоторые вещи я просто знаю. Чувствую.

– У вас богатое воображение.

– Думайте так, если не способны взглянуть глубже.

– Предлагаете поверить вам на слово?

– Именно.

…

«Она видит рот девочки, он приоткрыт в безмолвном крике, потому что внутри себя Робин буквально вопит от внезапной дикой боли, кажется, будто ее рвут на части, разрезают пополам, и никуда невозможно деться…

Прекратить? Нет, не прекращу. И вы досидите до конца. Мир не знает о том, через что прошла моя сестра, и я хочу, чтобы она наконец была услышана.

Робин слышит спертое дыхание монстра, оно обжигает кожу прямо над ее левым ухом, вдыхает вонючий запах трупной гнили и крови, запах самой смерти. Она не понимает, за что? Почему кто-то убивает ее, почему желает зла? Робин чувствует, что умирает… ей хочется этого. Только бы перестать быть здесь и сейчас.

Когда все заканчивается, боль начинает отступать, приходит облегчение. Она тянется к нему, как к лучику света, искре надежды. По пещере разносится низкий грозный голос с тяжелым выдохом:

– Хочешь молока?

Робин издает слабый стон, единственный звук, на который способна. Она лежит так часами, ожидая смерти и не понимая, почему смерть не приходит.

Робин знает, что такое смерть, она уже сталкивалась с ней раньше, когда мама и папа отправились на небеса. Еще был дохлый енот, и он отлично иллюстрировал само понятие смерти, но ни родителей, ни енота она не видела живыми. Но как-то раз Ба-Ма взяла ее посмотреть на щенков собаки Билли-Боба. Трое щенят с еще не раскрывшимися глазками были абсолютно здоровые и миленькие, их разрешалось тискать и гладить, сколько душе угодно. Но вот один родился больным: голова была вдвое меньше чем у других и как-то странно продавлена внутрь, а вырезы для глаз как будто отсутствовали вовсе. При этом щенок шевелился и скулил. Его нельзя было трогать и играться с ним, дядя Билли сказал, что щенок скоро помрет и нужно дать ему спокойно уйти на тот свет и не беспокоить. Ба-Ма предлагала кинуть бедное дитя в ведро с водой, чтобы не мучилось, но Билли Боб настаивал, что убийство любого живого существа – грех, и не нужно вмешиваться в планы природы. Робин было очень жаль щенка, он постоянно скулил, вероятно, сильно страдал (прям как она), но никак не хотел умирать. Впрочем, может, он и хотел, да только не мог (как и она), потому что не умел вмешиваться в планы природы. Всю ночь она не спала, переживая за животное и думая, как ему можно помочь, а на следующий день дядя Билли показал им труп щенка. Он не шевелился, язык вывалился изо рта, никакого дыхания, никаких мучений. Робин смотрела на него и не понимала, принесла ли смерть радость и избавление или еще больше боли.

Кто-то толкает ее, возвращая в мир страданий и холода. Глаза разлипаются, во рту какая-то горькая слизь, нос не дышит. Теплая вода капает на лицо, затем заливается в рот, язык и щеки расклеиваются и жадно всасывают воду – столько, сколько дают, но этого мало.

– Вот умница, – раздается голос из темноты, – а теперь слушай внимательно, Робин. Посмотри туда, да, правильно. Это ведро для пи-пи, ты понимаешь? Делай туда свои дела, когда захочется. Не надо больше пачкать матрац, в конце концов тебе тут спать. Кушать будешь тоже здесь. К тому столу не ходи. Ты смотришь? Робин, открой глаза.

В слабо освещенной комнате она видит стол с непонятными инструментами, похожий на тот, что был у деда.

– Молодец. И не трогай моих деток, это строго запрещается. Вообще не надо тут ходить лишний раз, можешь упасть и пораниться. Посмотри туда.

Робин послушно смотрит и перед ней открывается вид на бессчетное количество полок с головами мертвых животных. Какой кошмар! Десятки, нет, сотни (до таких цифр она еще не считает) мертвых, застывших в ужасе лиц: собаки, волки, олени, медведи, ящерицы, крокодилы, кошки и многое другое, все они напуганы и все застряли здесь так же, как она. Робин снова охватывает паника, она хочет орать, вырвать из себя крик силой, потому что ей страшно, она боится быть похоронена здесь среди мертвых животных. Последней каплей становится дохлый енот, которого она замечает на верхней полке под потолком. Он вернулся, нашел ее, прямо как в кошмарах.

Робин открывает рот, она орет, истошно вопит, но монстр не пугается, не убегает, и она понимает, что крик этот был внутри, как и остальные, а наружу не вырвалось ни звука.

– Делай, что я говорю, и скоро будешь дома. Я хотел уже сегодня тебя отпустить, но… нам же было так весело! Так ведь? Ты послушная и тихая, не такая, как другие, ты особенная, Робин. И очень мне нравишься.

И все повторяется: вонючая тряпка, душа, воспарившая ввысь, резаная боль во всем теле, жажда смерти, горячая кровь, стекающая по ледяной коже. Она представляет дом, будто лежит в кроватке, а рядом Бобби. Но в этот раз он не спит: мечется в бреду, зовет ее, кричит: «Робин!». Она не может ответить, не может дать понять, что рядом. Он страдает так же, как она, и ей становится чуточку легче, словно часть боли переходит ему, освобождая Робин от этой тяжкой ноши. Брат защищает ее, несмотря на расстояние, разделяющее их. Последний подарок, который он способен сделать.

Образ рассыпается, она снова в холодной пещере с серыми стенами и мертвыми головами. Ее накрывают теплым одеялом, рядом ставят хлеб и молоко. Их запаха Робин не чувствует.

– Мне нужно идти. Отдохни и поешь, – говорит морда Черного Шака и уходит.

Робин не шевелится, каждое движение отдает резкой болью, поэтому она замирает, надеясь таким образом исчезнуть. Вдруг скоро ее отпустят домой, поймут, что это ошибка, ей тут не место, что Робин просто с кем-то перепутали? Она представляет, как будет играть с Бобби и его друзьями, расскажет Мишель, что та не врушка: монстр правда творит ужасные вещи. Они все сядут в большой корабль и уплывут в долгое путешествие, потому что пираты свободные, их никто не может запереть в клетке. Надо помириться с Ба-Ма и взять ее с собой, но только не деда, потому что он плохой. Возможно, он тоже монстр.

Проходят долгие часы, где она пребывает между сном и реальностью. Робин застыла во времени, не испытывая ни голода, ни жажды, даже желание попасть домой постепенно исчезает. Ее часто рвет, рвота застывает на подушке.

«Мамочка. Я хочу к мамочке», – странно, ведь она совсем ее не помнила, хотя часто мечтала об их встрече. – «Хочу к мамочке на небеса».

Вечером возвращается чудовище, то самое, что похитило Робин и так бессердечно вынуждает ее страдать. В какой-то момент она ломается окончательно, понимает, что больше не выдержит. Уже не нужен дом, брат и Ба-Ма, не нужны друзья и прогулки, не нужны пираты, корабли и путешествия.

«Хочу к мамочке на небеса».

– Ты очень хорошая девочка, Робин.

Когда она снова остается одна, то пытается разлепить веки. Вокруг могильная тишина, сквозь полумрак на Робин смотрят пустые глаза мертвых животных. Кажется, они хотят загрызть ее, но не со зла, а чтобы защититься. В темном углу стоит нелепый деревянный стол с инструментами. Она пытается подвигать пальцами рук, прикладывает неимоверные усилия, чтобы заставить тело вновь слушаться. Руки и ноги сопротивляются, отказываются исполнять приказы, но Робин не сдается. У нее получается сжать кулачок, затем другой, и вот она уже цепляется за холодный пол и ползет. Каждое движение отдает резкой болью, разум приказывает остановиться, чтобы не испытывать такие жгучие муки, но она продолжает ползти. Еще и еще, неспеша, будто та самая капля, желающая сточить камень.

Спустя час Робин добирается до стола, садится у стены, к тому времени она уже не испытывает боли, потому что снова не чувствует тела. Приходится ждать, пока силы вернутся. Затем рука нащупывает шнур от какого-то инструмента, тянет вниз. Вилка от шнура резко падает на ногу, но Робин совсем не больно. Она медленно поднимает вилку, Робин уже знает, что нужно делать, некий голос в голове подсказывает, направляет. Она не может его ослушаться – нечто управляет ей. Робин оборачивает провод вокруг шеи, аккуратно затягивает.

«Осторожно, а то провод порвется. Тяни медленно», – говорит таинственный голос. Она не понимает, кто это, но я вижу его силуэт. Кажется, будто это сам Дьявол. И он жаждет убить мою сестру.

Она тянет, сильнее и сильнее. Какой-то прибор на столе подъезжает к краю и застревает в ненадежных деревянных полочках. Силы покидают ее, дыхание затрудняется, перед глазами все темнеет, и мир погружается в эту тьму.

Появляются разные образы папы и мамы, бабушки, а еще Бобби: все за одним большим столом, полно еды, молока, шариков и всем весело. Какое-то время она просто наблюдает за этим, ощущая себя частью их радости, и верит, что так будет всегда, но затем образы постепенно рассеиваются, возвращается боль и трупный запах.

Робин открывает глаза, она снова в пещере: не сбежала, не исчезла – всего лишь заснула.

«Попробуй по-другому», – вынуждает дьявольский голос.

Она вновь копит силы, заставляет руки подчиняться, берет вилку, а сама тянется вверх. Вся нижняя половина тела испытывает острую боль, будто его тычут ножами, но Робин не останавливается. Перекидывает провод вокруг торчащей деревяшки, вспоминает, как бабушка учила завязывать шнурки на ботинках, и тянет, насколько хватает сил. Теперь в шее чувствуется напряжение, провод плотно давит вокруг нее.

«Хочу к мамочке на небеса».

Ее голова виснет, не касаясь пола, шнур затягивается, не давая дышать. Тело делает последние попытки к спасению, оно сопротивляется, дергается, но Робин уже не здесь, она расслаблена и спокойна, терпеливо ждет, когда все закончится. Горло больно жжется, примерно так же было, когда она пыталась заговорить. Но ее голос пропал навсегда, он украден, его уже не вернуть. Робин умирает. В этот раз по-настоящему. Она видит вовсе не маму и папу, она видит дохлого енота, тот убегает в лес и, раскидывая червей из брюха, приговаривает: «Пи-пи», видит мертвого щенка с высунутым языком и вдавленным черепом. Скоро Робин станет частью их черного мира.

Приходит тьма, а за ней пустота: нет мучений, одиночества, страха, нет вопросов «за что?» и «почему?», но также нет мамы и папы, любимого брата, друзей и пиратов – тех людей, что делают мир прекрасным. Больше нет абсолютно ничего…

Все клеточки шахматного поля были заполнены, картина сложилась, и я очнулся в шкафу среди вещей сестры. Я пережил с ней страдания, через которые она прошла, только я проснулся живым, а она нет. От осознания этого я завыл, как дикое животное. Я кричал и кричал, разрываясь от слез, пока бабушка не пришла и не обнаружила меня таким. Черный Шак опять победил, и как верно сказал Тимми: монстр всегда побеждает…»

…

– Это… у меня нет слов. Это ужасно, Робин.

– Теперь вы понимаете. Понимаете, почему я так зол. Моя сестра могла спастись. На любом этапе этой истории. Но каждое событие сыграло свою роль, мы вынудили ее поверить, что она должна молчать.

До чего удобная жертва: тихая, покорная, как будто сама дает согласие на преступление. Не издает ни звука, пока ее тащат к машине, послушно молчит, пока ее оставляют одну, терпеливо сносит все издевательства.

Вы хоть осознаете весь ужас ситуации? Ей достаточно было закричать. Как можно громче. Просто закричать и ничего этого бы не произошло.

– Мы этого не знаем.

– Я знаю. Знаю, что ее бы заметили, услышали, помогли. Но этого не случилось, потому что она молчала. А молчать ее заставили мы. И я в том числе.

Вы помните, я упоминал про странные звуки в церкви, когда прятался там под лестницей?

– Да.

– Я сказал, это было предзнаменование. Потому что стук дождя напоминал стук молоточка судьи. Я не верю в знаки, но в этот поверил. Хоть и слишком поздно...

– Робин, я хочу вернуться к одному моменту в вашей истории… Вы думаете, сестра умерла… так? Это несколько расходится с официальной версией.

– Я был там с ней, неужели вы так и не поняли?

– Ее задушили с помощью провода, предположительно шнура от дрели. Вам легче думать, что она сама контролировала свою смерть?

– По-моему, в этом вопросе неуместно слово «легче». Монстр или Дьявол – какая разница? Ее убили. Я просто рассказал, как оно было на самом деле.

– Но вы не можете этого знать.

– Вы очень упрямая.

– А ваш друг, он слышал всю эту историю? Тимми ведь приходил сюда, не так ли?

– Да, приходил. И да, я рассказал ему. Еще тогда, в детстве.

– И что он обо всем этом думает?

– Он поверил мне. Как и всегда.

– Получается, сама Робин показала вам, что случилось? Зачем?

– Я должен был знать, в тот момент незнание уничтожало меня. К тому же среди всех этих видений… мне кажется, Робин будто бы простила меня. Не могу объяснить, откуда такое ощущение… но я верю в это.

– Давайте будем верить вдвоем.

…