Демоны тоже могут ошибаться. Часть 1⁠⁠

Двадцать лет назад. Михаил.

Когда последние лучи заходящего солнца поглотила темнота, лес как будто замер в тревожном ожидании. Луна, поняв, что не сможет прорваться сквозь густые ветви, лениво освещает только верхушки деревьев, а звенящая тишина с жадностью поглощает любые звуки. Отовсюду доносится шуршание и поскрипывание, где-то вдалеке страшным голосом кричит ночная птица; тьма вступает в свои права. Черная пелена с легкостью скрывает два силуэта, которые торопливо пробираются по лесу в полной темноте.

Впереди идет высокая пожилая женщина, и тащит за руку маленького мальчика лет восьми. Со стороны кажется, что деревья расступаются на ее пути, плотно смыкаясь за спиной, и пряча ее от посторонних глаз. Одной рукой женщина крепко держит ребенка, во второй – несет тяжелую сумку. Иногда она резко замирает, как будто принюхиваясь, а мальчишка в эти мгновения начинает вырываться, отчаянно поскуливая. Его голые ступни упираются в землю и скользят, не находя опоры. Кажется, что из-за каждого дерева на него смотрят чьи-то глаза, ветки хлещут по рукам и лицу, оставляя царапины. Мальчику страшно так, как никогда еще не бывало раньше.

Наконец их путь заканчивается; раздвинув еловые ветви, женщина выходит на большую поляну, в самом центре которой стоит невероятных размеров пень. Лунный свет скользит по стволам деревьев, создавая причудливые тени. Она знает каждую травинку в этом лесу, потому что вот уже больше шестидесяти лет приходит сюда почти каждую ночь. Женщина удовлетворенно выдыхает, и резко дергает ребенка за руку. Тот падает, обдирая коленки, и начинает отползать в центр поляны, надеясь скрыться от мучительницы. Но она неотвратимо настигает его, зловеще улыбаясь, и что-то бормоча себе под нос. Потом резким движением бросает сумку на землю, подхватывает ребенка, и усаживает на пень.

Следующие несколько минут мальчик широко раскрытыми испуганными глазами наблюдает, как женщина расставляет вокруг него тринадцать толстых черных свечей, и, продолжая нашептывать только ей понятные слова, зажигает их по кругу, двигаясь против часовой стрелки. Закончив прямо напротив мальчишки, она несколько минут молча смотрит на него, а после падает на колени и начинает говорить низким утробным голосом: «Владыка, Хозяин, Князь! Душу свою я тебе отдала, тело свое я тебе отдала, силу твою в себя забрала, тело твое…»

С каждой секундой голос становится все громче, слова превращаются в жужжащий рой, а мальчик слышит в своей голове колокольный набат. Голова становится тяжелой, хоровод свечей вокруг него кружится быстрее и быстрее, а изо рта женщины вырываются жуткие первобытные звуки. Мальчишка начинает кричать, погружаясь в хаос происходящего на поляне. Когда уши начинает ломить от крика, глаза ребенка закатываются, и он...просыпается в своей постели.

В доме стоит жуткая, звенящая тишина. Сквозь неплотно задернутые занавески, пробивается лунный свет, заливая скудно обставленную комнату холодным сиянием. Мальчик тяжело дышит, разглядывая свои руки, покрытые ссадинами и порезами, и внезапно замечает грязные следы на полу, ведущие от покосившейся двери к кровати. Сдернув одеяло, он удивленно смотрит на свои ноги, покрытые комьями земли. Страх и ужас пронзают его, а крик застревает в горле. Плотная тень выползает из угла, и, приблизившись к кровати ребенка, окутывает его со всех сторон. Через некоторое время дыхание его успокаивается, желание кричать пропадает; он падает на постель и засыпает. Во сне мальчишка видит темный силуэт и чувствует невероятное тепло, проникающее в каждую клеточку тела. Тихий голос обещает, что у него впредь все будет хорошо.

Двадцать лет назад. Седьмой.

Шла уже четвертая партия в шашки за вечер. Седьмому катастрофически не везло, но он упорно боролся, время от времени поглядывая на часы. Оставалось еще чуть больше сорока минут, шансы отыграться у него есть. Счет был два к одному, не в пользу Седьмого. «Думай, думай, думай!», - твердил он себе.

Позади раздался шорох, скрипнула тяжелая дверь, и пламя камина затрепетало от порыва ветра. Искры рассыпались в разные стороны, но Седьмой даже бровью не повел, сосредоточенно глядя на доску.

— Хозяяяин, хозяяяин! У меня есть новости, срочные, — донеслось откуда-то сзади.

— А ну, кыш! – прикрикнул Седьмой, и Николас мгновенно скрылся, придержав дверь, чтобы она не хлопнула. Хозяин дома поднял глаза на гостя, и лукаво улыбнулся. — А я в дамках! Конец вам, Повелитель!

— Порадуйся немного, с меня не убудет! Но я всегда выигрываю, ты же знаешь. Кстати, хотел спросить, как дела со старухой? Выполнила она то, что ты приказал, или заартачилась?

— Выполнила, Повелитель, куда ж она денется? Вся ее жизнь держится на моих приказах, она уже и не представляет даже, что может быть как-то иначе.

Но от гостя не укрылся ни легкий румянец, ни забегавший взгляд Седьмого. Вальяжно откинувшись в кресле, Повелитель снисходительно кивнул, и позволил Седьмому вновь расставить шашки. Ничья в этой партии не устраивала никого.

В голове у Седьмого в этот момент шла невероятная борьба. Один голос говорил, что нужно рассказать Повелителю все, как есть на самом деле. А другой в это время нашептывал: «Ничего, как-нибудь выкрутимся». И Седьмой трусливо промолчал.

Старинные напольные часы пробили двенадцать раз. Полночь. Гость растянул губы в победной улыбке, забирая с доски последнюю шашку противника, и слегка наклонил голову в шутливом поклоне. «Я же говорил, что выиграю!» — произнес он, пожимая Седьмому руку на прощание. Затем надел теплый плащ и направился к двери. Взявшись за ручку, он вдруг повернулся к хозяину дома, и тихим голосом произнес: «Если бы ты не был моим любимчиком, то снова разводил бы костры внизу, да распределял людей по котлам. Расслабился я за последние столетия, вот вы и распоясались все. Просрал ты старуху, а полезная ведь была, бестия. Но ты сам решил, без меня. Наказание я назначу тебе позже, помучайся пока немного, сам виноват. Но об имени забудь, не получишь ты его».

Седьмой хотел было возразить, но сдержался. Знал, что не прав, понимал, но изменить ничего уже не мог. Он так рассчитывал заработать наконец-то имя, выбирал его трепетно и нежно, надеясь, что Повелитель позволит решить самому. Он почти заслужил, но проклятая старуха все испоганила. Седьмой находился практически на самой верхней ступени иерархии, в первой десятке безымянных. Правда, ушло у него на это почти восемьсот лет тяжелой и верной службы. И вот, когда оставался последний шажок, все рухнуло.

Когда шаги Повелителя стихли, Седьмой, горестно вздохнув, плюхнулся в кресло, и позвал слугу. Николас явился через секунду, как будто подслушивал под дверью, и принялся причитать, ходя из угла в угол.

— Что же теперь будет, что же теперь будет, хозяин? Ваш поступок сгубит нас всех! Ну зачем, зачем вы так?

— Молчать! — прикрикнул Седьмой, и слуга замер на месте, испуганно вытаращив глаза. Хозяин никогда не повышал на него голос, знать, действительно нервничает и переживает. — Не суетись, лучше расскажи, какие новости ты хотел сообщить.

— Старуху так и не нашли! А мальчишка проснулся утром, как ни в чем не бывало, дошел до соседей и рассказал, что бабка пропала. Те позвонили родителям - ну и вуаля - конец истории. Все счастливы, ну, кроме бабки. — Слуга оборвал рассказ так же резко, как и начал его, а после выпучил глаза, и уставился на Седьмого.

— Хорошо, можешь быть свободен. Мне необходима тишина. Никого ко мне не впускай, говори, что занят.

Когда слуга вышел за дверь, Седьмой прикрыл глаза, и вновь оказался мыслями на поляне, где все и началось.

Десять лет назад. Михаил.

Из-за той ночи, когда пропала бабушка, Мишка сильно не изменился. Как будто и не было никогда старушки, к которой он раньше уезжал на все лето. Мальчик вообще о ней не вспоминал. Иногда только, долгими теплыми ночами ему снились лес, поляна и свечи. Но никакого страха Миша в эти моменты не испытывал.

Порой в снах к нему являлся темный силуэт, и о чем-то пытался с ним разговаривать. Лица его Мишка рассмотреть так и не смог, лишь слышал легкий шорох, похожий на шум прибоя. Мальчик никогда не помнил слов, ощущал только присутствие кого-то неведомого, но до боли знакомого.

Михаил повзрослел: вот ему уже восемнадцать, и он стоит на пороге новой, такой интересной, жизни. Вопреки желанию родителей, он поступил в кулинарный техникум, где ему пророчили яркое будущее, разглядев в скромном долговязом юноше талантливого и амбициозного повара.

А через год он встретил Лену. Михаил возвращался домой с конкурса начинающих поваров, забрав первый приз, и увидел девушку своей мечты. «Она будет моей женой,» — решил молодой человек, и смело подошел к Лене.

— Девушка, а вы любите блины? – спросил он, — Вы даже не представляете, какие замечательные блины я готовлю.

— Блины? А кто ж их не любит? — услышал он в ответ, затем увидел блеск в глазах и приветливую улыбку. С того дня они не расставались.

Через две недели Миша и Лена сняли квартиру, а через год поженились. Родители вновь, как и с выбором профессии, были против, но Михаил умел стоять на своем, если сильно хотел. До появления в их семье Сережки, жизнь казалась парню не только веселым, но и невероятно удачным приключением.

Десять лет назад. Седьмой.

С той памятной ночи Седьмой следовал за Мишей везде. Изредка, он отправлял слуг приглядеть за мальчиком, если сам был занят. Шли годы: он видел, как Михаил рос, как из нескладного подростка превращался в сильного и умного юношу. Была только одна проблема, Седьмой не мог разговаривать с Михаилом. Иногда он злился, порой страдал, приказывал себе оставить парня в покое, но, когда успокаивался, все для него возвращалось на круги своя.

Седьмой вмешивался в жизнь Михаила, не спрашивая на то разрешения, и менял ее к лучшему. Он переписывал судьбу, вплетая в историю новые нити, а Михаил просто просыпался утром в такой реальности, какую и мечтал видеть. Любое желание, стоило ему только подумать, исполнялось.

Если бы Седьмого спросили, зачем он все это делает, он не нашел бы ответа. Ну, или не захотел бы его искать. В глубине души, он боялся узнать правду. Но при этом, когда никто не видел, Седьмой улыбался и был счастлив, насколько это было возможно.

Наши дни. Михаил.

Нож был продолжением его руки, как никак, профессиональный повар. Он уверенно скользил по доске, разрубая мясо на мелкие одинаковые кусочки. Дома Михаил не любил готовить, но что делать, сын сам себя не накормит. Из комнаты Сережки не доносилось ни звука. «Уснул что ли, не дождавшись ужина?», — подумал Михаил, и хотел было уже позвать сына, как внезапно нож скользнул по пальцам, и кровь залила не только мясо, но и доску, стол, и даже попала на кухонный фартук. Мужчина застыл, словно парализованный, а из-за спины в этот момент раздалось мерзкое хихиканье. Мышцы мгновенно напряглись, вены на шее взбухли, а волосы по всему телу встали дыбом. «Началось», — обреченно подумал Михаил, и, отложив нож, медленно повернулся.

В кухне не было никого. Кровь капала на пол, выстукивая незамысловатый ритм, а в воздухе пахло железом и, почему-то, костром. Запахи оседали на волосах и одежде, впитывались в каждую клеточку тела, и наполняли мужчину первобытным страхом. Так он и стоял, не обращая внимания на боль в руке и на растущую лужицу крови на полу. Он сам превратился в страх, стал его воплощением. Из гостиной донесся звон разбитого стекла.

Михаил вздрогнул, схватил бумажное полотенце и прижал к пальцам, потом перевел взгляд под ноги, присел и быстро-быстро начал вытирать кровь. Через секунду в кухню вбежал Сережка.

— Папа, папа, вазочка разбилась! Но я ее не трогал, честно.

— Какая вазочка?

— Та, синенькая, что на самом верху стояла.

Михаил спрятал руку за спину, чтобы не пугать Сережку, и вместе с сыном пошел в гостиную. Возле шкафа стоял обеденный стул, а на стекле, высоко от пола, обнаружились отпечатки маленьких ладоней.

— Не трогал говоришь, а стул кто подставил? Невидимка? — Сережа молчал, а Михаил вышел из комнаты, и через несколько секунд вернулся с пылесосом. Включил шнур в розетку, и подтолкнул пылесос ногой к сыну. — Давай, прибери здесь, а мне надо ужин доделать.

Рука нещадно болела. Кровь уже не текла, но прижатое к пальцам полотенце было все в бурых пятнах. Мясо жалко. Мужчина придирчиво оглядел куски, затем схватил дуршлаг, забросил в него мясо и поставил под воду. Ничего, немного промыть, и все в порядке.

Если бы несколько лет назад Михаилу рассказали, что он, экономя деньги, будет мыть забрызганное своей кровью мясо, он рассмеялся бы в ответ. Но так было давно, как будто в другой жизни.

Из гостиной доносилось мерное гудение пылесоса. Михаил включил мультиварку, закинул помытое мясо, и пошел к сыну.

— Ну что, убрал? — Сережа, как заведенный, водил щеткой пылесоса по ковру. — Сынок, давай помогу, а то ты дыру в ковре протрешь.

Михаил только было протянул руку, чтобы забрать трубу пылесоса, как в тот же момент сын вздрогнул и словно очнулся. Застывшим, ничего не выражающим взглядом, он смотрел на отца, затем губы его затряслись в беззвучном смехе, а тело прошила дрожь.

В углу мелькнула тень, и резко стало тихо: пылесос выключился сам, часы перестали тикать, а сын только открывал рот и трясся, не издавая ни единого звука. Михаил схватил ребенка на руки и побежал в ванную. Там он включил горячую воду, чтобы комната наполнилась паром, и стал быстро раздевать ребенка. Сережа смотрел на него широко раскрытыми глазами, и продолжал открывать рот, как будто хотел что-то сказать, но не мог. Через несколько минут, когда ванная комната стала напоминать парную в бане, Михаил открыл кран с холодной водой на полную мощность, и засунул сына под струю. Постоянно переключаясь между теплой и холодной водой, он смог привести ребенка в чувство. Сережа перестал трястись, закрыл глаза и пробормотал: «Все, папа, закончилось, я дома».

Михаил выключил воду, накинул сыну на плечи халат, и упал на колени. Сил не было, он выдохся. Сережа так и стоял на полу ванной в халате на голое тело, пока отец не пришел в себя. Этот ритуал был знаком обоим почти с самого рождения Сережки. На сегодня все неприятности для них закончились.

Наши дни. Седьмой.

Седьмой скорчился в углу. С его высоким ростом и длинными рогами сделать это было практически невозможно. Но он постарался. Как бы ему хотелось прислать сюда слугу, но Повелитель запретил. А ослушаться Седьмой не мог, за это грозило более суровое наказание, чем простое выполнение бесовских обязанностей. Как одному из старших демонов, Седьмому служили многие: бесы, ведьмы, колдуны, и даже некоторые слабые духом люди. Каждый из них отдавал ему всего себя, и готов был выполнить любой приказ.

Вот со старухой только вышла накладка. За без малого пятьсот лет, что Седьмой служил старшим демоном, у него никогда не случалось проколов, да еще и такого масштаба. «Черт меня дернул, что ли?», — усмехнулся Седьмой, мысленно пообещав не поминать Повелителя всуе. А то зная его несдержанный характер, сошлет еще куда подальше, не дожидаясь итога работы. Седьмой даже содрогнулся от этой мысли, не хотелось, ой, как не хотелось покидать насиженное место. Однако, даже страх за свою собственную жизнь, не мог положить конца веренице ошибок. Седьмой не мог ничего с собой поделать, водоворот уносил его все дальше, в пучину бессмысленных действий.

Приказ Повелителя был четкий: Михаил и Сергей. Любыми способами и средствами, но Седьмой должен был привести две души одновременно. Самое главное, что души должны были прийти добровольно. Причем на кону стояла его, Седьмого, шкура. Слова были суровые, но честные. Они гремели в голове демона, не замолкая ни на минуту: «Либо они, либо ты, третьего не дано!»

Седьмой попытался заглушить голос в своей голове, и приступил к работе. Для начала, он толкнул руку Михаила, чтобы тот порезался, затем мерзко захихикал. Пришлось брать уроки у Николаса, чтобы научиться издавать такие отвратительные звуки. Потом он метнулся в гостиную, и приволок мальчишку к шкафу. Подставил стул, сбросил вазочку, затем скорчился в углу и принялся наблюдать.

Все прошло как по маслу. Мужчина и мальчишка двигались по сюжету его истории, как по нотам. Седьмой корчил рожи Сережке, Михаил его все равно не видел, и методично доводил ребенка до истерики. А когда добился кульминации, удовлетворенно вздохнул, и исчез. На сегодня он здесь закончил.

Вернувшись домой, демон посмотрел на себя в большое старое зеркало, и устало улыбнулся. Мерзко было на душе. Что он, бесенок какой-то, чтобы выполнять черную работу? Ответа не было, да и не могло быть. Седьмой сбросил на пол плащ, скинул сапоги и побрел к любимому креслу.

Внутри него боролись два существа, боролись не на жизнь, а на смерть. Один – почему-то жалел людей, которых ему приказано было уничтожить, а другой – себя. Сражение длилось с момента рождения сына Михаила. Седьмой незримо присутствовал рядом с мальчиком всегда, и, несмотря на то, что не хотел этого, а прикипел к нему. Видел его первые шаги и слышал первые слова. Заботился о нем, как умел. И знал, Сережа видит его, и не боится. Но все изменилось в одночасье: Повелитель прислал приказ – забрать обоих. С этого-то момента жизнь Седьмого и пошла кувырком.

Наши дни. Михаил.

Михаил лежал в постели, прикрыв глаза. Спать еще не хотелось, но и шевелиться было невмоготу. Мысли прыгали в голове, как кузнечики. Работа, сын, деньги, время. Как совместить все это, и не потерять себя в хаосе событий? Михаил забыл уже, когда в последний раз читал книжку или смотрел сериал. «Неужели все это действительно происходит со мной? Когда я успел настолько провиниться перед судьбой, что каждый новый день становится только хуже предыдущего?», — каждую ночь спрашивал он себя.

Лена, мать его ребенка и любимая жена, пропала больше пяти лет назад. Тогда Сереже было три года, а Михаил был еще полон сил и надежд на светлое будущее. В тот день, он, как всегда бывало в выходные, забрал сына на прогулку, чтобы жена могла немного отдохнуть. Сын ему не мешал, наоборот, с ним Михаил чувствовал себя невероятно живым и нужным.

Они бродили по улицам, качались на качелях, играли в песочнице, бегали за веселой собакой соседа, и с воплями убегали от нее, к вящему удовольствию всех участников. Затем зашли в пиццерию, и купили на ужин много разных вкусностей. Выходной – значит выходной. Когда уже почти совсем стемнело, отправились домой, довольные и уставшие. Подходя к подъезду, Михаил бросил взгляд на окна их квартиры и заметил, что нигде не горит свет. «Странно, чего это Ленка в темноте сидит?», — подумал он.

Подойдя к двери, парень заметил невероятную звенящую тишину. Казалось, планета остановилась. Сердце защемило от дурного предчувствия. Михаил отогнал его прочь, и повернул ручку двери. Она оказалась не заперта. В прихожей было жутко темно и также, до боли, тихо.

«Лена, ты где? Мы вернулись!» — прокричал он из прихожей. Ответом была все та же давящая тишина. — «Постой здесь», — сказал он сыну, включил свет и пошел искать жену. Заглянул сначала в ванную, затем на кухню, потом, уже не замечая, что бежит, обошел остальные три комнаты. Открыл даже огромный шкаф в спальне. Везде было пусто, вещи жены на месте, а самой ее нигде нет.

В тот момент, Михаил еще не понял, что жизнь его изменилась навсегда. Ничего уже не будет прежним. Он позвонил в полицию, чтобы сообщить о пропаже Лены, но получил в ответ, мол, ждите три дня. Может она погулять пошла с подружками и скоро вернется? А вы, значит, нас, занятых полицейских, будете отвлекать от важных дел. Но Лена не вернулась ни через день, ни через пять лет.

В конце концов, заявление у Михаила, конечно, приняли: опросили всех друзей, родственников, знакомых. Его самого, как первого подозреваемого, проверили от макушки до пяток, но так ничего и не нашли. Несмотря на то, что прошло уже почти пятнадцать лет, всплыла даже история с пропавшей бабушкой. Спасло только то, что маленькому Михаилу в то время было всего восемь, и предположить, что он причастен к исчезновению еще и родной бабушки, может, и предположили, но вслух не произнесли. Кроме него, Лену никто больше не искал, родных у нее не было, а друзья-знакомые за время совместной жизни с Михаилом, исчезли из поля зрения. Поначалу он звонил следователю, ведущему дело Лены, по несколько раз в день. Потом – один раз в день, еще позже – раз в неделю, а через год – вообще перестал звонить. Если ее не нашли сразу же, то сейчас надеяться на что-то было уже бесполезно.

С того злополучного дня, когда жена исчезла, его стал преследовать один и тот же сон. Он пробирается по лесу. Слышит, как шуршит трава, и ветки хлещут по рукам и лицу. Невидимый кто-то постоянно толкает его в спину, заставляя двигаться быстрее и быстрее. Внезапно впереди становится виден свет, слышны голоса и крики. Он разводит руками ветки, и видит силуэт женщины, пень, и какую-то тень на нем, а также пламя свечей вокруг. Он пытается выйти на поляну, но ветки цепляются за одежду и волосы, волокут его обратно в чащу, не пускают вперед.

Когда напряжение становится невыносимым, Михаил начинает кричать… и просыпается весь в поту, в своей собственной кровати. А рядом сидит Сережа и тихонечко, практически неслышно, плачет. Обычно, Михаил хватает сына на руки и долго-долго его укачивает, пока тот не успокаивается. Затем укладывает его рядом на кровати, и до рассвета слушает спокойное дыхание ребенка, боясь закрыть глаза и вновь погрузиться в сон. Иногда Сережка разговаривает во сне. До ушей Михаила доносятся неразборчивые звуки, не то стоны, не то всхлипы. Несколько раз ему казалось, что сын считает до семи. И только в предрассветные часы, когда усталость берет свое, и Михаил проваливается в дрему, ему видится темная высокая фигура. Как бы банально это не звучало, с рогами и горящим взором. Фигура медленно приближается к нему, бормоча какие-то слова, и когда начинает казаться, что вот-вот он сможет расслышать, что же ему говорят, раздается звон будильника.