Жду новый пост

Серия «Вместе? Роман.»

Я был взбешен её тупым оптимизмом. Я чувствовал, что она врет, и потому мне хотелось вывести её на чистую воду, доказать ей, что она такая же, как большинство женщин и мужики, которых она обвиняла в отсутствии серьезных намерений и трусости здесь не при чем. Однако я так же понимал, что бесполезно сейчас сидеть и что-либо доказывать ей словесно.
-Ладно! – уверенно начал я, осушив бутылку безалкогольного пива и почувствовав прилив энергии и решимости. – Вот я – человек с серьезными намерениями. Давай жить вместе! Завтра снимем квартиру с частичными удобствами. Будем жить скромно и счастливо, в ожидании любви и детей. Только учти, что жить придется на мою зарплату. Ну, вот ты и молчишь!
-Ты шутишь?
-Нет, не шучу, я готов попробовать стать счастливым  еще раз.
-Но ты же женат и у тебя есть дети…
-Фактически я разведен. Так называемую, жену я видел в последний раз год назад, и возобновление каких либо отношений с ней невозможно. На счет алиментов не волнуйся, будем скидываться поровну.
-Но я не могу так сразу, я ведь тебя совсем не знаю…
-Хорошо! Можно встречаться, сколько хочешь, чтоб лучше узнать меня, хотя мне не нравятся такие отношения. Флирт, цветы, свидания, подарки, танцы. Это игра, в которой партнеры рекламируют себя друг другу, скрывая себя настоящих, а потом, когда дело доходит до быта, разбегаются. Потому мне кажется, что начинать надо с быта, чтобы не тратить время напрасно. У нас у всех нет времени, мы в любой момент можем покинуть этот мир в принудительном порядке, но живем так, будто смерти вообще не существует.
Она, иногда, умела выслушать с умным видом и польстить человеку, умела не только выслушать, но и поддержать беседу, хотя и говорила часто невпопад, в отличии от большинства девиц, которые молчали и тупо ждали, чтоб я их развлекал. В сравнении с моей бывшей женой у неё была масса положительных качеств. Она не материлась, не дралась, пока еще не напилась и не требовала от меня невозможного каждую минуту. Общение с Катей не тяготило меня в тот вечер, хотя я был к ней равнодушен, все в ней претило моим вкусам. Фактически я сделал ей предложение вступить со мной в гражданский брак, но я был полностью уверен в том, что она откажется и даже не потому, что не собирается жить со мной. Я знал, что женщины считают своим долгом немного поломаться ради приличия. Мне было все равно с кем, где и насколько жить. Мне не хватало трудностей, и я был готов на любые перемены, даже в худшую сторону, только, чтоб не было так, как сейчас. Тогда были еще свежи воспоминания о бывшей жене. Я знал, что хуже, чем с ней быть не может, потому мне нечего бояться, ведь худшее уже позади.
Матвеевна и все остальные прибыли с опозданием на полтора часа. Прибыл даже преподаватель, нескромно присвоивший себе псевдоним Кириллов, хотя его голос и был чем-то похож на голос известного телеведущего. Видимо он хватил лишку, если начал со мной консультироваться по поводу воспитания своего пятнадцатилетнего сына.
-Вот ты мне скажи, как представитель молодого поколения, что с вами делать? Я не диктатор, я против репрессий! Я только хочу подстелить ему соломки, чтоб он не повторял моих ошибок…
-Дети, - польщенный таким вниманием к моей персоне начал я. – Они такие же люди, как и все и потому им не очень-то нравиться, когда им что-то начинают навязывать. Человеку просто необходимо ошибаться, чтоб накапливать свой жизненный опыт. Все люди разные и ситуации тоже, в этом мире все постоянно движется и меняется и потому опыт одного человека годится для другого.
-Но током любого ударит, если пальцы в розетку сунуть!
-Кого-то может убить, а другой отделается легким испугом, а третий из этого цирковой номер сделает или попадет в книгу рекордов. Вам же не понравиться, если я сейчас начну убеждать вас не пить этот коньяк потому, что в этом заведении его готовят из чая и дешевого спирта, потому, что алкоголь вообще вреден для здоровья и в завершении возьму и вылью ваш напиток в унитаз.
-Но ты же не мой отец!
-Положим, он сейчас бы здесь оказался и так поступил. Возможно, вы бы это и стерпели, руководствуясь рамками приличий, но вам бы это было неприятно.
-Согласен, но мне не пятнадцать лет!
-А что особенного случается с человеком, когда ему исполняется восемнадцать лет? Почему совершеннолетие наступает именно в этом возрасте? Некоторые в этом возрасте заканчивают минимальную программу обучения и могут идти работать и соответственно жить самостоятельно. А если минимум обучения сократить на пару лет, то совершеннолетними становились бы раньше. В каменном веке совершеннолетие наступало вообще в восемь лет. Чем больше у людей достаток, тем дольше дети остаются несовершеннолетними. В скором времени совершеннолетие будет наступать только в тридцать лет. То есть половину жизни человек проживает бесправным узником, домашним животным. Когда, наконец, наступает время для взрослой жизни, он уже не может отвыкнуть от своих детских привычек. Всю ответственность за свои поступки возлагают на родителей, на начальство, на жену, на кого угодно, только не на себя. Они обвиняют в своих неудачах окружающих, объявляют себя жертвами и жизнь их проходит в постоянном нытье и поиске виноватых и рецептов правильной жизни. Животные же наоборот стараются как можно быстрее научить потомство жить самостоятельно.
-Я тоже хочу помочь своему сыну быстрее пристроиться в жизни, но он мешает мне это сделать. Он совсем забросил учебу и сидит, уткнувшись в компьютер.
-Когда я бросил училище на третьем курсе, и увлекся чтением книг о революции, моя мама потребовала у меня денег за жилье и питание, и мир вдруг стремительно изменился в моих глазах. Ненавистные эксплуататоры стали для меня спасителями, а пролетарии, которых я считал самым прогрессивным классом, вдруг предстали передо мной такими безответными скотами, которые не то что революцию не могут сделать, а даже попросить у эксплуататора выплатить им их же заработанные гроши. Прозрение, правда, наступило не сразу, и я не хотел признавать своих ошибок, потому, что родители долго спорили со мной, убеждали меня в моей глупости. Я стал рабочим, не потому, что я этого хотел, а чтоб доказать родителям свою самостоятельность. В итоге, я занимаю чужое место, а кто-то занимает мое, и мы оба мучаемся.
-Так что же мне ему вообще ничего не советовать?
-Ничто люди не дают так охотно, как советы. Это сказал Ларошфуко. А почему? А потому, что если человек кому-то что-то советует, то он утверждает, что умнее него, а это в какой-то мере оскорбление. Другое дело, когда человек сам понял, что не знает, что ему делать. Добровольно обратился к нему за советом, и сам же решает следовать ему этому совету или нет, и не сваливает на советчика ответственность за свои действия. В таком случае ничего оскорбительного в получении совета нет.
-Все вроде бы просто, но слишком сложно для радио. Нельзя! Никогда нельзя показывать слушателю, что ты умнее него. Лучше даже наоборот показаться им дураком. Пусть они думают, что умнее известного человека…
Матвеевна оживленно говорила о рисовании. Катя заявила, что училась в академии художеств и истинное свое предназначение видит в создании живописных шедевров.
-Матвеевна! – театрально переигрывая, восклицала она. – Я тебя умоляю! Нет! Художник просто берет лист.
-И делает с ним то, что хочет.
При этом Матвеевна с серьезным видом жестами изображала, как можно из ватмана сделать туалетную бумагу, порвав его на полоски и старательно размяв. Но Катя не поняла, она оживленно и высокопарно рассказывала о том, как она творит, небрежно используя эзотерические термины такие, как сгустки энергии, внутренние сущности, коллективное бессознательное, светящиеся существа…
-Ничего не понимаю! – пресекла сумбурный словесный поток Матвеевна. – Что конкретно делает художник с листом? Хватается за живот и бежит в туалет.
-Зачем за живот хвататься, чтобы бежать в туалет? И причем здесь туалет?
-Матвеевна, - вступился за непонимающую намеков Катю Валерка Шилов. – Завязывай, это уже пошло и неостроумно. Так можно договориться и до того, что настоящий художник и экскрементами рисовать может.
-А все из-за того, что этот банальный момент жизни считается табуированным, как и секс, потому он и вызывает у Матвеевны такой нездоровый интерес. Запретный плод всегда сладок, даже, если это фекалии.
-Хватит вам про говно распинаться! – оборвала меня Маша.
Я долго провожал Матвеевну и Катю до трамвая. Маша шла вместе с нами и выглядела веселой. Андрюха, сидевший рядом со мной на курсах, нравившийся ей пришел в тот день с какой-то девушкой. По этой причине мне захотелось проводить Машу от трамвайной остановки до дома, но она решительно отказалась. Матвеевна и Катя разъехались в разные стороны, а я рванул на велосипеде через сугробы городского парка, напрямик в свой район окруженный неряшливо выстроенными заводами. Выбравшись на прямую дорогу, я увидел трамвай и начал с ним соревноваться. Рельсы шли прямо, остановок было мало, и они были пустынны, а в салоне сидел только один пассажир. Потому трамвай мчал, не останавливаясь, и мне было очень тяжело не уступать ему. Силуэт единственного пассажира помахал мне рукой и прилип к стеклу лицом. В пассажире я признал Катю. Я не понимал, почему она так радовалась тому, что я не отстаю от трамвая. Наконец я тормознул на перекрестке. Трамвайные рельсы сворачивали, а мне надо было ехать прямо. В голове мелькнуло, что последствия поворота в сторону трамвайных рельсов, а не дома непредсказуемы. Но тогда я сильно нуждался в любых переменах, они нужны мне были, как воздух. И я свернул в сторону уходящего трамвая. Раздумывая, я сильно отстал от него и даже раскаялся в том, что опять ввязываюсь в историю, успокаивал себя предположениями, что она давно вышла и пошла домой, а я её не заметил и проехал мимо. Но она стояла на обочине дороги, по колено в грязном снегу и сияла от восторга, глядя на меня. Я сильно запыхался и не мог ничего сказать.
Тот вечер и та ночь нарушили привычный уклад моей жизни. Проводив Катю до подъезда, я болтал с ней часа три, покуривая трубку, хлебая из банки безалкогольное пиво. Ей я купил крепкое пиво по её заявке. Я понимаю, что в такие моменты не стоит говорить о кремации, похоронах, кладбищах, памятниках и о том, что я не хотел бы умереть в кругу близких и любящих меня людей и не очень-то приятно при жизни осознавать, что своей смертью я создам массу проблем своим близким. Лучше продать свое тело медицинскому институту, чтоб в нем ковырялись студенты.  Я, совсем не для этого, провожал её, но разговор сам собой затек в это русло. Наверное, впервые в жизни я на свидании говорил, о чем придется, не хотел казаться лучше, чем я есть, не делал себе рекламы, а просто расслабился, впервые я не заставлял себя тянуть женщину в постель, а просто болтал. Обычно после свиданий я возвращался домой недовольный собой и той, с которой убивал время и долго не мог заснуть. В то утро я уснул очень быстро.

Глава третья. Отношения.
Разбужен я был телефонным звонком. Катя приглашала меня на свой день рождения, который она собиралась праздновать в середине недели на квартире своей подруги. Она долго объясняла мне, как найти эту квартиру. Ей было трудно это сделать потому, что она не знала точного адреса, но помнила, где это находится, визуально. В результате, она предложила встретиться, у входа в церковь. В тот вечер валил мокрый снег вперемежку с дождем. Я задержался на работе, чтоб быть пунктуальным, мне пришлось ехать очень быстро по глубоким грязным лужам сугробам, которые дворники перекидывали с тротуаров на проезжую часть. Два раза меня окатили водой попутные грузовики потому, подъехав к церковным дверям, я достал из рюкзака туалетную бумагу и вытер свои кожаные штаны и куртку. Стайка празднично наряженных девиц пряталась от непогоды в дверях храма, но внутрь они не заходили, вызывая этим немое возмущение прихожан, идущих на вечернюю службу. В одной из них я узнал молодую домохозяйку Ксению, которая кивала в мою сторону и что-то приглушено говорила подругам. Я понял, что весь вечер буду сидеть за одним столом с ней, и собрался, было, уехать, но тут подбежала Матвеевна, предложила потереть мне спину там, где я не мог дотянуться, подошла еще Маша, а потом и Катя в лаковых туфлях, вечернем платье, мокрых колготах. Бесформенная куртка, неряшливо накинутая на плечи, упала в грязь, когда она обнималась с Матвеевной. Глаза и губы её были накрашены так небрежно, что она была похожа на циркового клоуна, с волосами так же творилось совсем не ладное. Она тут же похвасталась, что сделала завивку за счет фирмы, из которой вчера уволилась.
Квартира была битком набита одноклассницами Кати. Одна из них, с первого взгляда возненавидевшая меня привела своего друга, который называл себя магом. Окруженный девицами он пересказывал свои сновидения. Другой был журналистом, представился, подал руку и сказал, что я хорошо выгляжу. Когда все уселись на диваны, между которыми стоял низенький столик уставленный салатами и бутылками в основном с винами и ликерами, Катя представила меня и Матвеевну. Ксения сказала, что нас двоих она просто не выносит, а Катя просто дура, раз поет нам дифирамбы.
-Какой он добрый! – шипела она, болезненно кривя губы. – Ты его совсем не знаешь! Он бросил жену с маленьким ребенком. Ты говоришь, что он талантливый, но я не вижу, в чем этот талант заключается. Может в том, что он оделся, как пятнадцатилетний подросток? Вы бы слышали, что он говорил! А Матвеевна вообще сумасшедшая. Я уверена, она сегодня что-нибудь натворит. Полюбуетесь на неё!
Матвеевне эти речи не показались смешными, как мне, она изготовилась действительно что-то натворить и уйти, но я шепнул ей, чтоб она дала возможность мне ответить.
-Да! – весело воскликнул я. – Ужасны мы и бестолковы, похабники и скандалисты. Но почему же ты молчишь о нашем главном грехе! Мне даже обидно как-то стало. Говори, не стесняйся. Народу будет интересно.
-Не знаю я, что вы там еще натворили.
-Знаешь, и это тебя мучает. Ты бы молчала о наших странностях и слабостях, если бы мы не обделили тебя своим равнодушием, и признали твой авторитет. Наш грех в том, что мы непослушные, но мы обещаем сегодня исправиться и выполнять твои приказы.
-Нет, ну вы поняли! Вы послушайте, что он несет!
-Не собираюсь я её слушаться! – категорично сказала Матвеевна. – Тоже мне, атаманша нашлась! Мужем своим дома пусть командует!
-Матвеевна! – прохныкал я. – Один только вечер. Неужели трудно сделать человеку приятно! Мы же наверняка больше с ней никогда не увидимся.
-Я сейчас уйду, если они не прекратят!
-Пожалуйста! Мы молчим, слушаем и повинуемся.
-Театрал хренов, - зло заметила подруга мага.
Публика сидела смирно. Хихикал только журналист со своей бритой головой и конфуцианской бородкой похожий на веселого Будду. Одна из девиц предложила мне произнести первый тост, но я сказал, что не хочу, чтоб Ксения уходила и потому передаю ей это право. Та ответила, что у неё на весь вечер испорчено настроение, и она не может произнести тост. Пока решали вопрос с тостом, виновница торжества вышла в коридор, чтоб кому-то позвонить. Матвеевна выпила без тоста и налила себе еще, заметив, что в этой компании можно умереть от жажды пока кто-то пожелает имениннице всего наилучшего.
-Ты сегодня точно что-то натворишь, - заметила Маша.
-Обещаю тебе, что не натворю.
Мне таки пришлось произнести длиннющий грузинский тост, вычитанный из ветхого сборника анекдотов. До пьющих смысл дошел не сразу, но смеялись долго, некоторые даже забыли выпить. Второй тост я уже изобрел сам и выпил стакан виноградного сока, продемонстрировав, как пьют вино в Грузии, если нет рога. Матвеевна выпила стакан ликера так, как пили водку офицеры царской армии, поставив стакан на внешнюю сторону ладони и не касаясь его другой рукой. Я выпил еще стакан сока, не касаясь стакана ртом, влил в себя его содержимое, как вливали в себя ром английские моряки. Матвеевна продолжила представление, выпив Машин стакан с вином, не касаясь его руками. Она бы показала еще несколько способов помещать содержимое стакана в желудок, но тут вошла Катя и начала мямлить извинения в том, что совершенно не уделяет гостям внимания потому, что у неё сразу две несчастных любви.
-А мы тебе тут счастья пожелали, - сказала Матвеевна, поднявшись с места, и, протянув к Кате руки, чтобы обнять. – Так, что будет у тебя не две несчастных, а сразу десять счастливых люб… Черт! Как это сказать? Кто у нас тут лингвист?
Катя порывисто взмахнула рукой, чтобы обнять Матвеевну, но забыла, что в руке этой у неё находится стакан с красным вином, которое расположилось на розовых обоях неряшливым пятном. Большие черные глаза на маленьком лице хозяйки квартиры стали еще больше, когда Матвеевне не удалось вытереть это пятно пятью разными способами.
-Надо просто повесить туда какой-нибудь плакат, - авторитетно посоветовал маг.
-Так близко к полу плакат будет плохо смотреться. Лучше передвинуть мебель.
-Мебель двигать тяжело, - резонно заметил волшебник журналисту. – У меня дома есть очень длинное перуанское панно. Оно тут смотрелось бы.  Только оно мне самому нужно.
Тоня грубо выразилась, послушав эту демагогию, она сказала, что это квартира её свекрови, которая повернута на чистоте и очень долго искала эти обои, которые теперь вряд ли где-то можно достать. Я сообщил ей адрес магазина, в котором я видел нечто похожее. Она немного успокоилась, и пошла на кухню за горячими блюдами. Гремела какая-то музыка, несколько разговоров прыгали с одной темы на другую. Пьяная Катя увлекла меня на кухню, начала просить, чтоб я сейчас сгонял на велосипеде в старый город и на каком-то перекрестке встретил какого-то парня, и привез сюда на багажнике или перекладине рамы. Она не знала его номера телефона, а о встрече договорилась три года назад. Я начал убеждать её в том, что не один псих не сядет на багажник велосипеда незнакомого и странно одетого человека, не поедет неизвестно куда в такую погоду, к тому же я не смогу узнать его в толпе прохожих по её путаным описаниям. Тогда она начала рисовать его шарж ручкой на бумажном листе.
-Отвяжись от человека! – сказала Тоня, недобро поглядев на свою пьяную подругу. – Приглашаешь человека на праздник, а потом просишь ехать неизвестно куда, и везти неизвестно кого и зачем. Он не придет. Ему делать больше нечего! У него сейчас трое детей, насколько я знаю…
Катя ушла таки на свидание, назначенное три года назад, чтоб спросить у бывшего возлюбленного, насколько он счастлив с другой.  Я закурил трубку.  Тоня спросила меня, всегда ли я курю трубку или только сегодня решил выделиться из однообразной массы курильщиков. Я сказал, что уже давно отвык от сигарет, а трубку начал курить, когда работал крановщиком. Дело в том, что дым из трубки не раздражает глаза.

После этого я ушел в комнату, посмотреть, не натворила ли там чего Матвеевна. Она мирно беседовала о рецептах приготовления пирогов. Мне стало скучно, я отчаянно выпил стакан сока и пошел в туалет. Надавив на кнопку, чтобы включить свет, я испугано отдернул руку. В кнопке что-то заискрило, и во всей квартире погас свет. Раздался визг, но пока я облегчился при свете зажигалки, все успокоилось. Честно признавшись Тоне, в том, что я неудачно включил свет в туалете, я спросил у неё, где находятся предохранители. Матвеевна мигом нашла свечи и осветила праздничный стол. Публике понравилось пировать при свечах и никто особо не расстроился, кроме Тони. Переживая стресс, она хватила стакан водки и пошла искать предохранители и звонить «своему». Предохранители были автоматические, но от включения их квартира не осветилась электрическим светом. Я сделал вывод, что перегорел общий предохранитель от квартиры и даже нашел его в подъезде. Правда он был очень высоко, и чтоб до него добраться, мне пришлось влезть на седло своего велосипеда и повиснуть на водосточной трубе. Предохранитель был старый,  пришлось искать тонкожильный провод, чтоб вставить его в предохранитель, к тому же гнездо, в которое он был вкручен, было все изломано. Чтоб свет не гас, пришлось уплотнять гнездо деревянными щепками. Я долго провисел на трубе, пока не дал народу свет. Под конец журналист даже пришел подстраховать меня, чтоб я не упал, а заодно развлекал меня историями, связанными с электричеством.
-Какая жалость! – ядовито заметила подруга мага. – Вы испачкали свой театральный костюм! Примите мои соболезнования.
Я стоял на кухне перед раковиной и мокрой губкой удалял пыль со своей одежды. А вернувшаяся со свидания Катя, сокрушалась, что её бывший возлюбленный не явился.
-А вы не в полиции работаете?
-Ах, нет, вы ошиблись! Не очень-то вы проницательный.
-Но ведете себя так же бесцеремонно, как стражи порядка.
-А вы, наверное, преступник рецидивист.
Тут в нашу перепалку вмешался сам начинающий маг, спросив меня, не читал ли я Пелевина – его кумира. Сказал так же, что был очень удивлен тем, что я подарил Кате книгу Флоринды Доннер. Мол, мой внешний вид не соответствует тому, что я подарил Кате. Я не стал поминать про дареного коня, которому не принято смотреть в зубы, а перечислил книги его кумира, которые я прочел.
-Я хотел бы узнать ваше мнение на счет того, где же мы настоящие, во сне или наяву?
-Да у него три класса образования и то на двойки учился! – запротестовала его подруга. - Он же ни одной книги не прочел!
-А почему вы не допускаете сосуществование двух реальностей.
-Но если реальностей две, то это уже не реальность.
-А что же? Вы хотите сказать, что виртуальная реальность не реальна.
-Вот именно! Она искусственная, значит, она не является реальностью. Она существует только благодаря физической реальности.
-Итак, вопрос состоит в том, какая из реальностей первична. То есть вы хотите у меня спросить, что же было раньше слово или сущность, а выражаясь еще более простым языком, появилась раньше курица или яйцо.
-Что он несет? – подруга мага щурилась, соображая об чем речь. – Ты ему про реальность, а он тебе про курицу с яйцами. Пошли, разве не видно, что он тупой примитив!
-Почему примитив? – мягко возразил эзотерик, не желая идти обратно за стол. – Вот именно, что появилось раньше, сновидец или его сновидение?
-На этот счет существует множество разных ответов, и они все правильные, равно как и не правильные, ибо понятия правильности и неправильности сугубо условны…
Я просто коротал время, наваливая в кучу, связывая между собой приходящие на ум интеллектуальные выкрутасы. Я бы вряд ли начал этот бестолковый разговор, если бы злая девица не вынудила меня своим высокомерием. Я просто поддался на её провокацию, хотя гораздо умнее было согласиться с тем, что я примитив с тремя классами образования и послушать, о чем говорят окружающие.
-Материя представляет собой сгусток энергии, движение микрочастиц которого настолько интенсивно, что он обрел твердую форму и условился существованием во времени и пространстве. Это одно из множества рассуждений доказывающих первичность сновидения. То есть материя – затвердевший сон в рамках времени и пространства. Но с недавних пор меня перестали интересовать ответы на подобные праздные вопросы. Девушка права, я – примитив, которого интересует не сам факт первичности материи или сновидения, а то, как это можно использовать в социальном плане, то есть, как срубить бабок, воспользовавшись этим фактом.
-Можно читать лекции или писать книги, как Пелевин.
-Книги я пишу, но они мне не нравятся.
-Но может, понравятся кому-то другому. Как тебе нравятся книги Пелевина?
-Причина его популярности в том, что он предложил народу, который жаждет халявы, недорогой билет в нирвану. У Кастанеды все сложно и недоступно рядовому потребителю. Найти мага в пустыне, потом полжизни учиться черт знает чему. Гораздо проще нюхнуть клея, чтоб оказаться в параллельном мире или кинуть ЛСД на кишку, если беспокоит вопрос престижа. Никаких усилий прилагать не надо, заглотил таблетку, и тебе стало понятно устройство вселенной. Наркоман получается не слабаком, убегающим в другой мир, а отважным исследователем. Его герои не больше, чем продукт поверхностного взгляда на толпу прохожих, потому у них отсутствует характер, чувства, воображение. Одним словом, это просто скучный, интеллектуальный пердеж, мастурбация…
-Ну вот, наконец-то! Это ты хотел от него услышать! У него же в лексиконе нецензурных слов не хватает…
-Подожди, - оборвал подругу маг. – Так ты читал Кастанеду и что-то там понял?
-Всего, - мрачно ответил я. – В основном я запоминал и чувствовал. Понимание наступает постепенно, в процессе жизни, когда вдруг начинаешь применять на практике то, о чем читал.
-Употребление психотропных растений?
-Не стоит понимать буквально то, что написано в начале книги, не дочитав её до конца. Если почитать дольше, то становиться ясно, что все эти ритуалы и галлюциногены служили только ширмой, приманкой для…
-Вот именно, для чего?
-Для долгого и тяжкого пути познания. Дело в том, что Кастанеда не придумал свои книги в отличии от Пелевина, некоего Анхеля де Куатье, Паоло Кэльо и многих других эзотерических писателей, которые только излагают свое понимание Кастанеды, а их книги только жалкая подделка.
-А с чего ты взял, что Кастанеда действительно учился у какого-то мага и прыгал с обрыва, почему ты этому веришь?
-Об этом бесполезно болтать у кухни, - категорически отрезал я. – Скажу только, что книги Кастанеды не откроют ничего тем, кто лезет в них из праздного любопытства, чтобы услышать сладенькую сказочку о прогулке в другой мир на шару. Чтобы хоть что-то понять в этом нужно хотя бы зайти в полный тупик и думать о самоубийстве всерьез. Не резать вены из-за несчастной любви напоказ, а сидеть, и тщетно искать хоть одну уважительную причину для того, чтобы еще ненадолго остаться в этом мире…
-Так ты отрицаешь сочинительство, как таковое?
-Я изо всех сил стараюсь ничего не утверждать и ничего не отрицать. Просто мне жаль тратить время на чьи-то безжизненные и бесплодные фантазии по той простой причине, что я сам достаточно насочинял подобной фантастики и очень ей недоволен.
-Вы посмотрите на него! Он писатель! Можно у вас взять автограф, на вашей изданной книге, разумеется?
-Я только один раз отправил свой рассказ на один сайт в интернете и, прочитав отзывы на него, почувствовал сильное разочарование. К тому же книжный рынок уже давно завален подобной ахинеей, все ниши уже давно заняты. Я этому даже рад. У меня есть стимул создать что-то другое…

После занятий я не спешил возвращаться домой. Была пятница, а по пятницам Матвеевна тянула, кого попало, в, какое попало, кафе. В тот вечер я сидел в караоке баре сидящим с бутылкой безалкогольного пива между Катей и Матвеевной, которая под столом наливала разведенный малиновым сиропом медицинский спирт в пластиковую баночку из-под фотопленки и заставляла всех, кроме меня угощаться украдкой. Я в ту пору не употреблял алкоголь совсем. Франклин вежливо отказывался от книги Ричарда Баха, которую ему предлагала Катя.
-У автора этой книги было очень много женщин, - утверждала она. – Книга, конечно, не об этом, она о необычной чайке.
-Я не могу взять у тебя эту книгу потому, что потом наверняка забуду её тебе отдать, а то и вовсе потеряю. Я очень рассеянный и безответственный человек.
Напротив меня сидела Маша, как всегда опустив голову на стол в полусне. Она работала на трех работах, каждый год ездила в Москву поступать в театральное училище. Впрочем, в театре она уже играла дерево в каком-то детском спектакле. Рядом с ней Шилов пытавшийся её развлекать, рядом с ним его напарник по работе Ваня Перец, когда-то игравший в какой-то московской гламурной группе на ритм гитаре.
-Я ничего не имею против тебя! – эмоционально прививал он мне свой музыкальный вкус. – Но твой Летов просто маргинал. То, что он и его группа делает это не музыка, это просто шум перфоратора и прочих инструментов, а в поэзии ни рифмы, ни смысла, ни вкуса, это просто набор слов. Про Кинчева, Гребня, Григоряна я и говорить не хочу. Два последних альбома Кино я еще могу понять.
-Но ты же сам мне нахваливал НОЛЬ, а это говно-рок!
-Это регги, если хочешь знать! Музыка у них высший класс и если бы они не матерились, то могли бы стать так же популярны, как Пугачева.
-Жизнь не терпит сослагательного наклонения! Им не нужна Пугачева.
-Пугачева нужна всем! Я мечтаю стоять у неё за спиной и под фанеру делать вид, что играю на гитаре. Ты просто не представляешь, что значит жить при большой звезде! А с твоим вкусом ты никогда никуда не вылезешь и не напишешь ни одного хита.
-Я и не думаю об этом пока и не беру гитару в руки.
-Русские освободили Эстонию от фашистов! – доказывал Франклину Молотов.
-А потом захватили её сами! – возражал Франклин.
-Никто вас не захватывал, а наоборот построили у вас заводы железные и автодороги, города после войны восстановили, а вы… Неблагодарные!
-Андрей! – прервал его я. – Ты хочешь, чтоб Франклин лично тебя поблагодарил за построенные в Эстонии мосты, дороги и прочее?
-Нет, но он же говорит, что Эстония была оккупирована!
-Френк, - обратился я к Франклину. – А ты, наверное, хочешь, чтоб Андрей сейчас компенсировал тебе оккупацию Эстонии, в которой ты, кстати не живешь и через пару лет свалишь на Запад?
-Но историческая справедливость…
-Историческая справедливость на стороне той державы, у которой ракет больше в арсенале.
-Да! – воскликнул Андрей. – Если бы не Ельцын…
-Ни каких «Если бы»! – возразил я. – Обстоятельства сложились так, что не могло случиться иначе. И наша проблема, что мы всю жизнь ведем пустые разговоры о политике, которые могут кончиться только хамством и дракой, людей, которым нечего делить между собой. А все изменения в обществе происходят в зависимости от экономической ситуации. А политика с патриотизмом, фашизмом, коммунизмом, партиями, парламентами, всенародными выборами – скучное и бездарное шоу для лохов.
-Но! – возопил Ваня. – Если ты не займешься политикой, то она займется тобой!
-Так или иначе, политики живут на деньги промышленников и отстаивают именно их интересы.
-А кто будет защищать наши интересы? – возмутилась Матвеевна.
-Никто, кроме нас самих потому, что у нас нет денег, чтоб платить всяким Журавлевым.
-Но, если скинуться всей страной… - сказал Молотов.
-Не бывает слова «если»! Рабочему платят ровно столько, чтоб он удовлетворил свои злободневные потребности, то есть, чтоб он был в состоянии отработать следующий день. Зачем промышленнику давать рабочим деньги для того, чтоб они с ним же и боролись? Он лучше пожертвует их на борьбу с другим промышленником, а когда станет монополистом, будет кормить государство, чтоб оно оберегало его от рабочих и не только с помощью полиции и армии, но и церкви, телевидения прессы. Любая революция обломается, если начнется чемпионат по футболу. Телевидение – тот самый одурманивающий газ, который хотел применять Гитлер, чтоб зомбировать всех не арийцев.
-А как же революция семнадцатого года? – возразил Ваня.
-Да ты и сам знаешь, что телевидения тогда не было, церковь утратила свое влияние, из-за войны рабочим стали так мало давать, что они не могли дотянуть до следующего рабочего дня. Тем паче сухой закон. Но главное, что промышленникам и мелким буржуа надоели ленивые аристократы и потому они дали добро на февральскую революцию, после которой к согласию между собой не пришли и не сумели создать свою власть. В результате к власти пришли воинствующие разночинцы, а попросту рабовладельцы, заставившие террором работать бесплатно, за сто грамм хлеба в день и все потому, что у них была мощная идеологическая база, машина пропаганды. У белых не было никакой пропаганды, никакой великой мечты, даже единого руководства…
-Я не могу согласиться с твоей точкой зрения, - улыбаясь, сказал Молотов. – При советской власти промышленность принадлежала народу и потому рабочие могли отстаивать свои права…
-Вот! – указал я на него. – Пожалуйста! Результат большевистской пропаганды! Он произносит слова, заученные в детстве, хотя прекрасно знает, что заводы принадлежали не народу, а партийцам.  Эти геронтократы жили так же роскошно, как любые другие буржуа, а рабочие ютились в бараках, а потом в «хрущевках», и даже не заикались о своих правах только и делали, что бегали по магазинам и стояли в очередях. Ну, ты сам подумай, Андрей, как ты, лично ты, можешь управлять заводом, да ты свихнешься на третий день на этой должности, не говоря уже об алкоголиках. Любой из нас не справиться и с бригадой, не говоря уже о заводе или всей промышленности страны.
-Я могу справиться! – вскочил Ваня и начал мне рассказывать, что раньше он бы на стройке бригадиром, а теперь само занятое лицо.
-Это хорошо, что ты можешь организовать свой труд и можешь обеспечить себя работой, но это твой предел. Сто человек ты уже работой не обеспечишь и не только работой, но и материалом, орудиями труда…
-А зачем мне такая головная боль?
-Подожди! – не унимался Андрей. – Я говорил о том, что промышленность принадлежала государству, то есть народу, хотя народ ей и не управлял.
-Я полностью с тобой согласен, только в денежном эквиваленте это никак не выражалось.
-Нет, - хлопнув еще одну баночку спирта, запротестовал Андрей. - Так не честно! Спорил, спорил, а потом взял и согласился!
-Лучше о сексе поговорим? – предложил Валера Шилов. – А то вон, Маша сейчас захрапит от ваших дебатов. Это все надо записать и выдать в прямой эфир под видом политинформации. Ты, Жека, мог бы большие деньги зарабатывать. Тебе только надо с Журавлевым общий язык найти, а не тут рассуждать. Ты интереснее, чем этот зануда, о политике говоришь, а он там брюзжит, сопли жует, ничего не слышно и непонятно.
-В том-то и дело, что я не могу говорить о том, что меня не интересует, то есть о политике. Несколько лет назад, я мог часами агитировать за революцию, но теперь я понял, что это такое и она меня не интересует.
-А что же интересует? – взволнованно спросила Катя, будто от того что меня интересует, зависел размер её месячного оклада продавщицы индийских сувениров.
-Искусство! – смеясь, ответил я. – Там больше свободы и одиночество…
-Искусство, - возвысил голос Иван. – Должно служить интересам правящего класса, иначе ты просто будешь всю жизнь развозить посылки на своем велосипеде до глубокой старости и умрешь в нищете! Матвеевна, хватит! Давай лучше возьмем коньяка официально, я угощу желающих.
-А это что выливать, что ли?
-Матвеевна, уже пора петь, а не пить!
На предложение спеть она охотно согласилась. Песню Высоцкого о привередливых конях она начала шепотом, расхаживая по заведению, потряхивая распущенными волосами, путая шнур от микрофона, задев стол, за которым сидели молодые люди в спортивных костюмах, возмущенные её поведением. Шепот перешел в визг внезапно. Один из спортсменов взревел от неожиданности.
-…Что ж за кони мне попались! Не мешай петь, идиот! Девушка! Громче, пожалуйста! У вас техника плохо работает! Громче, говорю!
Андрей обхватил лысину узловатыми ладонями. Ладони сползли на лицо и между пальцев показались полные ужаса глаза. Дрожащим голосом он озвучил свои предположения о том, что нас сейчас с позором выкинут из заведения. Потом его дрожащий, перепуганный, приглушенный, но все же левитановский голос начал молить Матвеевну петь, и не безобразничать. Франклин, Катя, Иван и многие другие, воспользовавшись суматохой, смылись. Черные тучи развеяло ветром. Ливень так и не оросил сухую почву. Закончив петь, Матвеевна о чем-то поговорила со спортивными костюмами, а потом пила свой спирт с ними, с настойчивостью и неумолимостью бульдозера, вытолкала Молотова петь песню, про зайцев, косящих траву. Голос его дрожал, глаза испугано вращались, на лбу блестела испарина.
-И почему ты не женат? – неожиданно спросила Матвеевна, оставив спортивные костюмы в покое. – Вот парням по восемнадцать и они уже женаты и готовятся стать отцами.
-Когда я был одет в спортивный костюм, я тоже был женат и был отцом. Пахал круглыми сутками, потом напивался. Это не так давно было. Полтора года назад.
-Как это «был отцом»? А теперь?
-Теперь я только человек выплачивающий алименты, совершенно чужой женщине.
-И неужели ты не хочешь начать все с начала, с чистого листа?
-Нет, мне никто не нравиться из тех, кого я вижу. И я разочаровался не только в конкретной женщине после двух лет совместного проживания, но и в понятии брака, любви, романтики.
-Это ж насколько больно она тебя ужалила! Но не все же такие, как она.
-Рядом с хорошей девушкой я становлюсь плохим, потому, что мне становиться скучно.
-Но ты же не был рядом с хорошей девушкой.
-Правильно! Я тут же сматывался или выставлял себя в таком свете, что сматывалась она. Со школьного возраста мне не нравились девчонки. Все они казались мне ябедами и подлизами, которые слушаются взрослых, которых я, вообще, держал за круглых дураков, и играют в тупые игры. Потом мне приходилось самого себя гнать пинками на свидания. Увидев девушку, идущую мне на встречу, я всегда восклицал про себя: «Неужели это мне!». Потом за два часа разговоров ни о чем я убеждался в том, что мне мучительно находиться рядом с ней и начинал поглядывать на часы и придумывать себе какое-то срочное дело, о котором я совсем забыл. А они пили за мой счет и рассказывали мне, как надо жить. В них не было ничего уродливого, но выражение их лиц… Я уже не вспоминаю того, о чем они говорили. Мне было приятнее пить с коллегами. Они, по крайней мере, могли хоть что-то рассказать, а не требовали, чтоб их развлекали…
У Матвеевны была одна страсть. Она очень любила фотографировать. Делала она это неожиданно, стараясь застать человека врасплох, резко выхватывала фотоаппарат из кармана, не особо целясь. Не всегда ей удавалось поймать в кадр то, что нужно, но даже в самых неудачных её снимках присутствовала её бешеная натура. Иногда же она тщательно режиссировала свой снимок, кого-то просила задрать ногу, кого-то приобнять фонарный столб. В тот вечер она долго фотографировала меня курящего трубку. На некоторых снимках было больше дыма, чем моего лица, на некоторых была только моя куртка и  руки, но смотреть на эти фотографии было приятно. Было еще много занятий и несколько подобных вечеров в разных забегаловках.

Глава вторая. Знакомство.
В завершении обучения дикторскому мастерству, мы все получили свои десять минут в прямом эфире. Я сильно волновался и потому бодро отбарабанил заранее подготовленный, проверенный преподавателем и утвержденный программным директором текст. Франклин засмущался и впал в стопор, зато Матвеевна растянула свои десять минут эфира на полчаса, таки рассказав слушателям про Македонского. После того, как все побывали в эфире, нас попросили уйти из аудитории, в которой мы запланировали устроить вечеринку. Пришлось перетащить заготовленную выпивку и закуску в очень тесный бар. Матвеевна нашла розетку и начала кипятить в захваченном из дому электрочайнике воду для чая. Маше она выдала доску и кухонный нож, чтоб та нарезала хлеб и колбасу для бутербродов. Девушка за стойкой поначалу собиралась прервать этот неслыханный произвол, но Матвеевна объяснила ей, что мы только что были в прямом эфире радио, которое звучало в баре, Иван положил на стойку немного денег и сказал, что арендует столик на час, кто-то. Франклин с горя заказал десять кружек пива сразу. Девушка за стойкой была счастлива видеть дикторов, и позволить им сидеть в баре со своим чайником, закуской и бутылью медицинского спирта.
-Нас всех имели в виду! – голосила Матвеевна. – Заплатили деньги и гуляйте!
-Я считаю, - возразил Иван. – Я считаю, что неплохо провел время за эти деньги. Это лучше, чем просто сидеть в баре.
-Надо готовить версию своей передачи и искать спонсора, - пытаясь выглядеть оптимистично, заговорил Франклин. – Нам же все ясно объяснили. Я найду себе спонсора и стану, как Кульнев, даже популярнее его.
-Где ты его будешь искать? – возопил Иван. – Надо подлизаться к Журавлеву.
-Нет смысла, у него работают в основном инвалиды, а серьезные люди забегают только на час. Те, кто сидят за микрофоном на этой станции, получают за час меньше, чем дворники.
-Путь к славе и известности труден! Надо с чего-то начинать…
Я довез Франклина на багажнике своего велосипеда до трамвайной остановки по обледенелым тротуарам. И помчался домой, стараясь обогнать попутный трамвай, который пропускал большинство остановок. Утром я почувствовал, что заболел и позвонил диспетчеру.
-Ты у врача уже был? – спросила она.
-Зачем мне врач? Больничный мне не нужен, вы его все равно оплачивать не будете, а как лечиться от гриппа я и сам знаю. Ты только не забудь завтра кого-то послать на газовую заправку утром. Слышишь?
-Да, я помню!
-Лучше запиши, а то там штраф по договору конкретный даже за пять минут опоздания.
-Я все это знаю. Не волнуйся, болей на здоровье. Когда на работе будешь?
-К понедельнику, я думаю, поправлюсь.
В понедельник оператор заправки спросил меня, почему я не приехал в четверг и пятницу и протянул мне три папки с документами. Это тянуло на штраф в размере месячной зарплаты. Каких-либо доказательств того, что я предупреждал диспетчера, у меня не было. Наш разговор я не записал на диктофон, и это делало меня полностью виновным в этом происшествии. Доказывать свою правоту я не стал, а поехал разруливать ситуацию сам. Купив на последние деньги коробку дорогих конфет, я заперся в офис газовой компании и долго объяснял молодой секретарше, в чем дело, она долго не могла понять чего я хочу, пила чай, ела конфеты, думала, что я за ней ухаживаю.
-Никакой проблемы нет. Пишите путевки за четверг и пятницу. Вы же привезли сейчас это все? Ну, вот и хорошо. Я все подпишу, как будто, так и было. Ни кому я не сообщала. Эти документы все равно только в конце этой недели бухгалтеру будут нужны. Спасибо вам за конфеты, было очень вкусно, зря не попробовали.
Приехав в офис, я сразу же потребовал обещанные тормозные колодки, но диспетчер, возложившая свои большие ноги в шерстяных носках на стол, раздраженно сказала, что прогульщикам колодки не нужны.
-Я звонил тебе и говорил, что болею.
-Где больничный лист?
-Я здесь работаю по какому-то полузаконному договору, в котором не указана, ни зарплата, ни график работы!
-Надо было позвонить и предупредить, а ты этого не сделал и с газовой заправки документы два дня наверное не забирал, потому зарплаты за прошлый месяц ты не получишь, сам виноват.
-А вот тут, ты ошибаешься! Вот путевки и никаких претензий они ко мне не имеют. Зато я имею большие претензии к этой фирме, и потому хочу сейчас же написать заявление об увольнении и получить расчет.
Заявление я написал, но расчет не получил и еще долго не мог его получить. Вернувшись домой, я продолжил болеть и болел до пятницы, а в пятницу отправился получать сертификат в торжественной обстановке ресторана. Из блюд, стоявших на столе, я облюбовал квашеную капусту, соленые огурцы, вареную картошку, селедку. Все это я запивал холодным квасом, который наливали в мой фужер официанты в красных косоворотках и начищенных сапогах по колено. Владелец радио, доктор педагогических наук, владелец сети валютных контор, политический деятель Юрий Журавлев, был настолько ужасен в тот вечер, что после пятнадцати минут проведенных с ним за одним столом народ ломанулся в курилку и отказывался оттуда выходить. Некурящие  так же глотали дым, только чтоб не слышать «остроумных» историй доктора педагогических наук и его политической пропаганды. Преподаватель не мог ретироваться в курилку по долгу службы. Но иногда он забегал туда и просил, чтобы хоть пять человек посменно сидели за столом.
-Вы смотрели фильм «Индиана Джонс - Три»? – обратился к народу Иван явившийся на торжество в смокинге. – Дыхание Господа!  Помните?
-К чему это ты? – спросил Шилов готовый рассмеяться. – Пошли в магазин, возьмем бутылку и будем тут её распивать, а то этот всю выпивку рядом с собой поставил, не стянуть.
-Чего тянуть! – возмутилась Матвеевна, пришедшая в бархатном  вечернем платье с большим вырезом на груди. – Это всё наше! Это же он на наши деньги нас же и угощает и даже посидеть не дает нормально со своей болтовней.
-Это наш начальник! – снова завопил Иван. – Я призываю всех вернуться за стол и слушать его речь, как дыхание господа!
Он говорил это все на полном серьезе и потому его призыв вызвал волну хохота. Неадекватная реакция народа разозлила его, и он затопал ногами, вызвав вторую волну смеха. Махнув рукой, как расстроенный ребенок он, выкатив грудь, бодро зашагал к столу. Я последовал за ним, чтобы посмотреть, как он будет чутко слушать дыхание своего Господа. Сел он на противоположном конце длинного стола, и перекрикивая музыку начал чудовищно грубо льстить своему потенциальному начальнику, чтоб добиться всенародной славы.
-Стол, - начал он. – Стол шикарный! Водочка отменная, доложу я вам. Должен вам признаться, что у вас наблюдается положительно аристократический вкус. И вообще, во всем, что вы делаете, чувствуется рука мастера, сразу видно, что вы всё доводите до конца и делаете с полной самоотдачей…
Юрий Журавлев, хотя и совершенно не чувствовал настроения аудитории, но услышав этот положительный отзыв о себе понял, что над ним просто издевается, потому умолк, не зная, что делать в сложившейся ситуации. Словно в ответ на его молчание к столу явилось несколько человек.
-Всем! – продолжал Иван, размахивая вилкой, на которую наколол оливку. – Всем людям, достигшим вашего статуса в обществе, простые смертные, вроде нас, должны воздавать дань уважения. Так что вы там говорили о политике? Я пью за ваш успех!
Журавлев послушно выпил за свой успех, пока рядом сидевший преподаватель, прикрывая рот рукой, извинился, и распираемый смехом, быстро зашагал в курилку, где осведомился у Матвеевны, не налили ли в курилке Ване лишнего.
-Да нет, он серьезно решил себе место на радио заполучить.
Иван был таким же, как и Журавлев в том, что если начинал говорить, то не мог остановиться или хотя бы сбросить темп. Ванин словесный поток оказался мощнее журавлевского, и вскоре начисто забил его. Спешно, раздав картонки сертификатов Журавлев, ушел. Иван придвинул к себе несколько блюд и начал свинским образом утрамбовывать в желудок все подряд.
-Не мог же я при мэтре наброситься на еду вот так вот, надо же соблюдать приличия, в конце-то концов…
Музыку сделали громче и начались танцы. Мужчин за столом не хватало, а я и Иван сидели за столом.
-Евгений, подсуетись, подсуетись! Меня надо заменить! Я еще не доел.
-Я не чувствую этой музыки, как дыхание господа и потому не в состоянии под неё танцевать. И вообще не люблю я танцы. Сразу музыкальные занятия в детском саду вспоминаю.
-Вперед! Родина зовет, какие там чувства и воспоминания. Ну, я вправду не могу! Я готовился к этому вечеру, не ел с утра…
Сначала я попал в руки Матвеевны, потом прошел по рукам еще нескольких женщин, недовольный своей мягкотелостью, в муках ожидая, когда же закончится этот театр абсурда. Я разглядывал лепнину на потолке и портрет Петра Первого, топчась по паркету, держась за чью-то талию. Чьи-то руки держали меня за шею, чья-то голова лежала на моем плече и эти руки, талия и голова принадлежали Кате. Её шевелюра напоминавшая взрыв или змей на голове Горгоны сплелась с моей бородой и пахла искусственным запахом шампуня. Шампунь пах все же лучше, чем приторно сладкие духи других женщин и я был благодарен ей за это. Тем более, что она предложила мне пойти покурить.
-Ты куда пошел! – крикнула Матвеевна.
-Дамы хотят покурить со мной, а их желание для меня закон.
-Почему ты не любишь танцевать? – спросила Катя, выпуская клуб дыма, который не втягивала в легкие. – Ты очень неплохо двигаешься, тебе надо только немного подучиться и ты был бы настоящим мачо.
-Можно меня переодеть, побрить, постричь, научить танцевать, но это не главное, главное это желание быть мачо, а его у меня нет. Даже напротив, мне нравится злить людей.
Она криво улыбнулась и на одной из её пухлых щек образовалась ямочка. Бал был окончен. Ресторан закрывался. Веселящихся попросили убраться. Матвеевна спешно организовала обмен телефонными номерами, их записывали на обратных сторонах сертификатов. Молодая агрессивная домохозяйка агитировала всех продолжить банкет в рок клубе «Саксофон» - небольшой подвальчик битком набитый неформалами всех мастей, с доморощенными группами на сцене, а то и просто подростками, которые пытались исполнять популярные металлические композиции. Все это выглядело, как неумелая и неостроумная пародия на то, что добилось успеха. Домохозяйка высокопарно сообщила, что будет выступать её группа и это сообщение окончательно убедило меня отправиться домой. Валерка долго и сильно давил мою ладонь.
-Поклянись! – мямлил он. – Поклянись, что, если высоко поднимешься, то поможешь мне, а я помогу тебе, если у меня будет своя радиостанция или что-то в этом роде. Клянешься?
-Клянусь своей жопой! Я помогу тебе, чем смогу, но вряд ли я что-то смогу. Я не слушаю дыхание начальника, как дыхание Господа. Да и Господа-то я посылаю куда подальше…
-Нет, я верю в то, что ты поднимешься.
-Зато Ксения верит в обратное, а она специалист по стилю и тусовкам. Чтобы подняться, нужна тусовка. Иди, слушай её группу, она, наверное, называется «Собчак»
-Не все Ксении Собчачки, а эта просто домохозяйка хренова, пока муж работает и с детьми возится, она тут к Франклину пристает…
Не смотря на то, что зарплата в курьерской фирме была очень низкая, мне удалось накопить немного денег. На выходных мне позвонил бригадир, работавший в фирме изготавливающей жалюзи, в которой я ранее отработал три года. Когда я ушел, на мое место взяли алкоголика, который запил и не являлся на работу месяц. Бригадир предложил поработать недельку, разгрести невыполненные заказы. Неделю я работал там по двенадцать часов в день и неплохо заработал, но потом выяснилось, что алкоголик, не выполнявший заказы в срок, сильно подмочил репутацию фирмы, и многие постоянные клиенты начали заказывать жалюзи у конкурентов. Зарплата там была сдельная, работал я неофициально, и потому, выполнив заказы за пару часов, я  сидел, и болтал в курилке или ехал домой. Те деньги, что я зарабатывал на велосипеде, давались мне очень легко, без каких либо усилий, и потому мне было очень скучно. Работать было так же неинтересно, как и общаться с коллегами, главным образом с бригадиром – деревенским парнем, говорившим с белорусским акцентом, имевшим внешнее сходство с Александром Григорьевичем Лукашенко, не хватало только лысины на макушке. Книг интересных не попадалось, и я читал Пелевина и Харуки Мураками, от которых меня поташнивало. Все чаще я думал о смысле жизни и самоубийстве, впадая в глухую депрессию. Тетради с моими стихами, повестями и романами летели в мусор. Я был очень не доволен тем, что я написал ранее. То, что я писал после прочтения Кастанеды и Теуна Мареза, было похоже на выступление подростков в подвале, пытающихся исполнять композиции своих кумиров.
Мог ли я не позвонить Матвеевне и послать короткие сообщения остальным, чьи номера были написаны на сертификате, который я не знал куда приспособить? В то время я был так глуп, что ничего другого мне в голову не пришло. В коротких сообщениях я объявлял слет радиоведущих в захудалом кафе. В пять вечера я сидел и читал книгу, скупо отхлебывая чай из микроскопической кофейной чашки. В заведении было пустынно и холодно. После пятнадцати минут ожидания мне захотелось продолжить читать книгу дома, но мне так же и не хотелось обманывать людей, которые могут где-то задерживаться. И тут рядом с моей чашкой кто-то поставил кружку пива. Я поднял глаза и увидел Катю.
-Уже половина шестого. Я думаю, что никто больше не придет и это будет не слет радиоведущих, а банальное свидание.
Сказав это, она сняла бесформенную болоньевую куртку, уселась напротив и молча уставилась на меня сквозь очки. Возникшая тишина заставила меня неловко заерзать на месте, начать перебирать в своей памяти темы для разговоров. Я не хотел никаких свиданий, тем более с девушкой, которая была на два года меня старше и весила вдвое больше, хотя и была на голову ниже меня. Тем не менее, я начал нехотя рассказывать содержание книги Пелевина. Через минут десять она начала рассказывать, как накурилась травы со своей подругой и после этого они перешли реку по льду, замочив ноги у берега.
-И это все из-за Макса! – воскликнула она, театрально всплеснув руками. – Он больше не отвечает на мои звонки потому, что я высказала ему все откровенно, как есть. Может я была слишком резка, но я имею на это право, ведь мне уже двадцать шесть лет и у меня еще не было серьезных отношений. Только баловство, секс, пока родители не вернулись с работы, а потом по домам. Мне это надоело! Я хочу найти свою вторую половинку и создать семью. А этот Макс просто мальчик. Живет с мамой, работает в конструкторском бюро и практически ничего не зарабатывает. А как он развлекается! Пьет Агдам с одноклассником в Собачьем парке. А с виду он такой большой, добрый, уютный, так и хочется закутаться в него, как в своего плюшевого мишку. Я два месяца намекала ему, что конструировать игрушечные самолетики – не занятие для настоящего мужчины. Я могу понять и простить ему то, что у него нет талантов, ну тогда он мог бы идти, как этот Андрей Молотов работать на автопогрузчике и зарабатывать деньги, чтобы кормить семью или, как Валерка Шилов с Ваней работать на стройке, я слышала, что там хорошо платят. А он в игрушки играет! Я два месяца терпеливо ждала, что он сделает мне предложение, а потом сделала его сама, так он сидел, как перепуганный зайчик и не мог ни слова из себя выдавить. Ну, я, конечно, поняла, что уж слишком на него надавила. Сказала, что он может успокоиться и не бояться, попросила, чтоб он мне дал руку, а он перед тем, как мне её дать посмотрел на неё так, будто прощался с ней навсегда, будто я у него её отберу. И в итоге ничего.
Все это было изложено настолько энергично и театрально, что показалось мне забавным, хотя и искренним. И мне тоже захотелось рассказать о своем опыте семейной жизни.
-Я пришел к девушке с серьезными намерениями. Снял квартиру, купил мебель и прочую дребедень, зарабатывал неплохие деньги, а она лежала на диване и ленилась сходить в туалет, ведро ставила в комнате, а ночью не давала мне спать, требуя секса до утра, напивалась, дралась, портила вещи. Два года я все это терпел, пытался её перевоспитать, а потом понял, что перевоспитываю не я её, а она меня и еще немного и я совсем сопьюсь и убью её в пьяном угаре, когда она опять будет лезть ко мне. Зато теперь я никого не хочу перевоспитывать. За два года жизни я разочаровался не только в одной, конкретной женщине, но в идее брака, как таковой. Я уверен в том, что ты тоже разочаровалась бы…
-Но почему? – пропищала она. – Если бы нашелся человек с серьезными намерениями, вроде тебя, то я была бы самой счастливой на свете!
-Вопрос упирается в деньги. Если у мужчины их много, то он тратит на их добычу слишком много времени и сил, а если он работает сторожем или курьером, то у него нет денег, чтобы содержать семью.
-Ерунда! – она выпятила свои узкие губы и выкатила глаза. – Мне не нужен богатый, мне нужен просто человек с серьезными намерениями. Пусть мы будем жить бедно, но мы будем счастливы. Я тоже буду работать. Дело вовсе не в деньгах.
-И где бы ты жила с Максом, к примеру, если он живет в одной комнате с мамой?
-Мы могли бы снимать квартиру.
-Я знаю, сколько стоит снимать квартиру, как трудно её найти.
-Я бы нашла и сняла её сама, главное желание.
-Согласен. Желание – главное, но даже самая ветхая дыра на Московском форштадте стоит столько, сколько ты получаешь за месяц работы продавщицей.
-Правильно! А на его зарплату мы могли бы питаться. Я умею готовить очень вкусные и дешевые блюда. Я наизусть знаю кулинарную энциклопедию…

Узкая полоска красной зари на горизонте возвестила городу о начале нового буднего дня. Январский день был пасмурным и сыпал на большой город крупных белых мух мокрого снега. Касаясь ржавой крыши и асфальта, кристаллы снега превращались в коричневую грязь. Неуклюжие голые тополя за окном танцевали с южным промозглым ветром надоевший им танец. Темно фиолетовая поверхность реки была похожа на старую стиральную доску. По улице изъеденной колдобинами грохотали грязные и ржавые грузовики с железным мусором. Я положил болящую от внезапного пробуждения голову на кухонный стол, на котором, источая пар, стояла миска с пшенной кашей. В узком коридоре прихожей стоял, изнасилованный ездой по улицам, посыпанным солью велосипед. Цепь вытянулась и прыгала по шестерням, тормозные колодки были изношены по самую металлическую основу и с визгом портили обод. В сервисе мне верили и могли поменять все в кредит, но я не хотел тратить свои сбережения, пока не выплатили зарплату. Старенький телефон плаксиво известил меня о желании диспетчера побеседовать со мной.
-Давай на Гоголя, быстро! Ты где вообще находишься?
-Я еще позавчера тебе сообщил, что у меня велосипед умер и нет денег его оживить.-Сегодня вечером будет зарплата. И можешь взять в офисе бесплатные колодки. От окраины до офиса в центре на полумертвом велосипеде пришлось добираться около часа. Снежинки, больно хлестали по лицу погоняемые встречным ветром. Некоторые авто недовольно гудели, объезжая меня, но я уже давно перестал обращать внимание на эти гудки. Выезжать на обледенелый  тротуар, кишащий злыми пешеходами, было так же опасно, как ехать посередине дороги. Диспетчер – девица двадцати лет  одетая в стиле хиппи, сидящая в кресле, задрав ноги, с издевкой сообщила мне, что колодки кончились, пока самый быстрый курьер доперся до офиса.
-Ты на Гоголя был?
-Я еле доехал! У меня тормозов нет! И ты прекрасно знаешь, как можно разогнаться, если цепь растянута.
-Я еще вчера вечером этот заказ приняла! Он уже два часа назад должен быть доставлен! Я слышала, что тебе в сервисе в кредит отпускают…
-Уже нет. Я им уже конкретно должен еще за позапрошлый месяц.
-А если я им сейчас позвоню и попрошу их?
-Лучше дай мне денег в счет зарплаты.
-Ты что тупой? Я тебе сказала, что вечером!
Разговор продолжался около часа, пока не явилась директриса, и не выдала мне комплект колодок и деньги на прочие необходимые запчасти. Я поехал не в свой  велосервис, а в новый. Там, в связи с началом деятельности обещали скидки. Вместо скидок, я получил от механика, выговор за то, что затащил в его мастерскую грязный велосипед. Низкорослый мальчуган, строго велел мне ехать в автомойку и обеспечить работой его друзей. Я ничего не имею против предприимчивости, но у меня не поворачивался язык, попросить окатить мой велосипед горячей водой со щелочью. Однако, мойщики и не задавали мне никаких вопросов, а рьяно взялись за дело. Вернувшись в мастерскую чумазого, но чистоплотного предпринимателя, я получил от него выговор за то, что велосипед вымыли плохо. Однако, когда я решительно взялся за своего покалеченного друга, чтобы уйти, мастер сделал мне одолжение, сказал, что займется им на следующей неделе. Увидев, что эта уступка меня не останавливает, он сказал, что все будет готово через час. Я согласился на пятнадцать минут. Это время было потрачено зря, ибо мастер не заменил мне зубчатки спереди и сзади, даже не поменял цепь. Он укоротил старую и требовал за это пятерку. Я угрюмо молчал, прикидывая, как бы убежать из магазина, ничего не уплатив. Соображал я настолько медленно, что он скинул цену до одной монеты, которой мне тоже было невыносимо жаль. В родном сервисе, меня обслужили на редкость быстро, и я решил, что если и отважусь посетить другую мастерскую, то только, если мне обещают там самые высокие цены.
Вернувшись в офис, я получил длинный список адресов.
-С чего начать? – спросил я, пробегая список глазами.
-У тебя есть своя голова! Сам и решай, куда сначала ехать.
-Я поеду по списку, хотя я сомневаюсь, что он составлен правильно.
В списке были постоянные клиенты, повадки которых я уже давно изучил. В государственной конторе сидела старая секретарша, которой было нечего делать, и потому она везде искала повода, чтобы придраться к кому-либо, и поскандалить. Если курьер опаздывал на две минуты, она звонила прямо директрисе и рычала угрозы минимум час. Засунуть эту склочницу в конец списка было крайне не умно. Зато в начале списка значилось рекламное агентство, в котором посылку подготавливали только через час после вызова курьера. Девушка явно собиралась меня подставить потому, что она меня с какого-то момента невзлюбила. Я не понял за что, один раз даже просил прощения, сам не зная за что, но она сказала, что ничего против меня не имеет, что я ей даже нравлюсь, чего я совершенно не заметил. Рейсы были, как на подбор невыгодные. Чтоб заработать себе на обед в убогой тошниловке, мне пришлось проехать двадцать км, и потратить на это два с половиной часа. В то время, как мои товарищи заработали втрое больше проехав по десять км за час.
Как я и предполагал, в полдень директриса вызвала меня в офис и начала отчитывать вместе с диспетчером. Я предъявил директрисе список и изложил свое мнение на этот счет, а так же добавил, что подобные эксцессы у меня не случаются в дни, когда дежурит другой диспетчер. Спокойным тоном я так же напомнил, что если фирма мной недовольна, то я могу, не сходя с места, подать заявление об увольнении. Фирма держалась на том, что спортсмены совмещали тренировку и работу и не особо бились за деньги. Большинство из них жило за счет родителей и училось. Мне же надо было платить алименты, надо было платить за вечерние курсы, за питание в отчем доме и вносить свою долю за квартиру, а так же ремонтировать велосипед. К тому же, я курил свою трубку, и мне каждую неделю надо было покупать табак. Зимой остались только фанаты, студенты решили поберечь себя и свои велосипеды. Вообще-то зимой обещали платить вдвое больше или чинить велосипеды за счет фирмы, но ни того, ни другого обещания выполнено не было. Клиентов же становилось все больше, и они требовали качественной работы.
Беременная директриса, взявшая квартиру в кредит, с ненавистью посмотрела на меня, когда я упомянул об увольнении. Ей наверняка донесли, что я не раз говорил с коллегами о забастовке, которая могла вообще разорить фирму. Она была недовольна моим внешним видом. Тогда я носил косуху, кожаные штаны и высокие сапоги на шнуровке, узкая бородка и гладко выбритые боковые поверхности моей головы не внушали доверия некоторым клиентам. От стоимости заказа курьер имел только тридцать пять процентов, остальное шло в бюджет фирмы. В сущности, директриса почти ничего не вкладывала в дело. Она только платила за аренду офиса с двумя компами, подключенными к интернету, мизерную зарплату двум диспетчерам и бухгалтеру оплачивала счет офисного мобильника и стационарного телефона, а так же заказывала в типографии бланки путевок. У курьеров не было ни униформы, ни раций, зато они сами оплачивали свои мобильные телефоны и ремонт своих велосипедов.
-Иди! Работай! – прошипела она. – И завтра же, чтоб работал в нормальной одежде, без бороды и с нормальной прической.
-На другую одежду у меня нет денег и удобней этой в такую погоду я ничего придумать не могу, а борода и прическа мне совершенно не мешают работать.
-Шапку хотя бы не снимай, когда к клиентам заходишь!
От противоугонной цепи, которой я пристегивал свой велосипед, по тридцать раз за день, руки становились грязными. Гетры из непромокаемого материала мокли изнутри. Я каждый час вытирал их туалетной бумагой, с наружной стороны на них налипала и отваливалась кусками дорожная грязь. Секретарши, отдававшие и принимавшие посылки, постоянно спрашивали, не холодно ли мне. Я отвечал, что жарко и не врал, спина была мокрой от пота, но стоило присесть на скамейку, чтоб отдохнуть, как становилось холодно. Пообедать нормально удавалось редко, я еле успевал заскочить в магазин и купить пакет мюсли и бутылку минералки. Овсяные хлопья и сушеные фрукты я постоянно жевал на ходу, запивая их холодной минералкой. Был уже вечер, а в ранце за спиной было десять не доставленных посылок. Диспетчер звонила и просила заехать в цветочный магазин на другом конце города и срочно доставить букет на далекую окраину.
-Я предупреждал, что в среду только до семи! Это же в другом конце города, какое там по пути! Мне в центре нужно четыре пакета скинуть и два в старом городе.
-Ты что, на телевидении еще не был?
-Нет, у меня еще десять не доставленных, а ты мне еще эти цветочки суешь у черта на куличках!
-Я думаю, ты за час успеешь. У тебя еще час и пятнадцать минут есть. Давай! Работай! Хватит болтать!
Водитель маршрутного такси два раза столкнул меня на тротуар в толпу народа. Неизвестно каким чудом, я доставил все десять посылок, добрался до цветочного магазина за сорок минут, взял длиннющий букет в зубы и поехал на окраину. Жилые дома кончились, вдоль улицы замелькали бетонные и кирпичные корпуса заводов и жестяные ангары, заборы с колючей проволокой, а потом исчезли фонари вместе с заводами, только поля и леса. Я выехал за черту города и понял, что совсем выдохся и голодный, как узник Бухенвальда. На заправке я купил шоколадку, и пока её жевал, еще раз изучил местность по самой крупной карте, на которой был изображен каждый дом и указан его номер. Я позвонил диспетчеру, но номер был занят и потому я взвыл от ярости, напугав оператора заправки. Я поехал назад, стараясь проверять номер каждого строения.
-Такого адреса просто не существует, - стараясь быть вежливым, сказал я, дозвонившись до диспетчера.
-Так я же тебе и не говорила туда ехать!
-Ты не только сказала, но и послала мне смс, которое я сохранил, и все наши разговоры я записываю…
-Ладно, лохонулась я, извини.
-Охотно извиню, только ты мне скажи, что с этими цветами делать.
-Отвези обратно в магазин.
-Он уже закрыт. Давай я их тебе подарю, а заодно и путевки сдам.
-Я уже домой собираюсь, пораньше сегодня хотела освободиться.
-Нет уж, ты меня подожди пятнадцать минут! А то кто мне путевку с ложным вызовом подпишет? К тому же твое рабочее время еще не кончилось.
Как правильный курьер, я сдавал путевки в конце каждого рабочего дня. Другие же могли целую неделю не появляться в офисе, а в конце недели вывалить целый ворох неправильно или не полностью заполненных путевок. Я работал медленно из-за того, что путевки заполнял аккуратно и до конца, но все равно получал выговоры за то, что медленно работаю. Один курьер во время аврала вообще не возился с путевками, зато потом в конце дня сдал целую кипу без подписей получателей и заказчиков, написанных по памяти. Диспетчер была довольна, что он всюду успел, но из-за небрежного отношения к документам тот день он отработал совершенно бесплатно.
Цветы я ей подал с поклоном, чмокнув губами, изображая поцелуй. Она сидела уже одетая в темном помещении. Пачку путевок она небрежно кинула в коробку, не подписав той, за последний заказ. Я вытащил измятый листок из коробки и подал ей вместе со своей авторучкой, которую я привязал к запястью, чтоб не забывать. Она мученически закатила глаза и одела очки, чтоб прочитать.
-Почему двойная оплата?
-Потому, что я проехал больше десяти км. Я за границу города выехал!
-А кто тебя просил туда переться?
-Ты! Ты даже не просила, а приказала. И за что ты меня так любишь? Подписывай, мне ехать надо, я уже опоздал по твоей милости.
-Давай завтра разберемся.
-Завтра не твоя смена, к тому же суббота.
Она подписала и я забрал свою копию путевки, которой, кстати, после получения зарплаты долго и безуспешно потрясал перед бухгалтером, которая не получила копии той путевки и многих других. На самом деле я не опаздывал. Курсы начинались с полвосьмого, но я перестраховался, сказав, диспетчеру, что они начинаются с семи. С дымящейся трубкой в зубах я медленно поехал по городскому парку, думая о том, где бы помыть руки с горячей водой. До привокзального туалета я уже не успевал, другие платные общественные туалеты были уже закрыты. Последний раз в тот день я пристегнул велосипед к фонарному столбу и вошел в подъезд солидного дома, в котором располагалась одна из нескольких ФМ радиостанций моего города. В аудитории я занял место за последней партой, пряча чумазые руки в рукава. Постепенно помещение заполнилось людьми разных полов и возрастов. Некоторые из них подавали мне руку, некоторые только небрежно кивали, а одна девица и вовсе сделала вид, что не заметила меня. С опозданием вошел преподаватель и начал саркастически объяснять нам, о чем надлежит говорить радиоведущему в перерывах между популярными хитами. Некоторые пытались конспектировать услышанное. Некоторые готовили текст своего выступления на тот вечер. После лекции все повалили на улицу покурить, а некурящие постоять рядом и поболтать. Я же еще и успел взять у преподавателя ключ от туалета, в котором можно было помыть руки. Струя горячей воды скользнула по огрубевшим ладоням, которые так и не отогрелись за час лекции. Грязь нехотя отставала от шершавой кожи, а я с отвращением смотрел на  недавно положенный кафель на стене туалета. Меня раздражал не сам кафель, а стыки между плитками замазанные светло-желтой субстанцией. Дело в том, что летом я работал со своими друзьями, которые жили квартирными ремонтами. Один из них криво положил плитку и дал мне указание замазать стыки так, чтоб его огрехи не были видны. Поролоновая губка крошилась, и в белой замазке оставались красные комочки. Я понимал всю тщету этого труда достойного обезьяны, но так же понимал и тщету полемики с горе плиточником. После трех дней работы с людьми, которых я до того считал своими друзьями я понял, что ни денег, ни удовольствия я от работы не получу и потому решил уйти, но три балбеса разных возрастов заголосили о моем обещании, о порядочности и дружбе. В итоге я три месяца проработал бесплатно и выслушал множество упреков в лености, тупости и недобросовестности.
Расстроенный неприятными воспоминаниями о своей наивности, упрямстве, о слове, которое я все-таки сдержал ценой собственного унижения, я вернулся в аудиторию, не покурив, и начал перечитывать текст своего выступления. После лекций, каждый желающий ученик мог взойти на кафедру и десять минут говорить в микрофон, подключенный к колонкам, стоявшим рядом. Когда говоришь в микрофон, слышишь свой голос как-то иначе, неуклюжие вздохи между фраз, не к месту возникающие паузы. Моя картавость, к которой я уже давно привык и не замечал её, резала слух и заслоняла собой смысл сказанного, во всяком случае, так мне казалось. После трех тренировок перед тридцатью однокурсниками я сделал один важный вывод – лучше говорить с ошибками и ляпами, чем правильно и безупречно читать по бумажке. Я заметил, как теряю внимание слушателей, когда озвучиваю хорошо продуманный и интересный печатный текст. Однако, предварительно не подготовившись, можно наговорить ерунды, и внимательные слушатели будут разочарованы после выступления. Потому я решил просто заучить хорошо продуманный текст. Я не зазубривал текст, как стихотворение, на это у меня просто не хватило бы терпения и времени, я старался запечатлеть в своей памяти бессловесную суть каждого предложения, превращая его в группу образов, ассоциативный ряд…
Первым я никогда не выступал, даже когда в аудитории повисала неловкая тишина, а все замирали каменными глыбами после дежурного предложения преподавателя. Я молчал, бездействовал, хотя и был основательно подготовлен к выступлению. Мой сосед по парте маляр Андрюха, приехавший в город с далекой и глухой периферии, предположил, что я не люблю работать с хорошо разогретой публикой. Может быть он и прав, а может он просто недооценил моего высокомерия, может я предполагал, что после меня публике никого не интересно будет слушать. И у меня были основания для таких нелепых предположений.
Помимо меня в группе было только четыре человека способных вывести народные массы из равновесия. В первую очередь это была Матвеевна. Располневшая энергичная женщина, вышедшая из среднего возраста. Хотя она и пыталась быть нормальной женщиной и спокойно рассказывать людям про Александра Македонского заунывным голосом книжного червя, её выступления постоянно перерастали в скандал. Выскакивала из глубин её внутренней сущности какая-то незапланированная реплика, вызывающая у слушателей то смех, то негодование. За одной нечаянной репликой следовала другая, начинались бурные дебаты… Был еще эстонец Франклин. Немного хиппи, немного банковский клерк с полосками черных бровей под выкрашенной в соломенный цвет гривой, чем-то отдаленно напоминающий Кобейна. Это был не его герой, а Нирвана не его музыка. Он не был тем разгильдяем, которого старался изобразить. Порой казалось, что он не способен связать в смысловую цепочку десять слов, но говорил с таким напором, уверенностью, легкостью, что любой набор слов слушали очень внимательно. Один раз он двадцать минут рассказывал нам про уток, обитающих в городском канале, про их удельный вес в мировом законе равновесия, про отношение их размаха крыльев, к размаху их клюва, а так же возможности использования этих уток в качестве музыкального инструмента.
Был еще среди нас Андрей Молотов – сорокалетний мужик с аккуратной лысиной и усиками обладавший голосом Левитана, которым он возвещал слушателям о завтрашней плохой погоде, как о продвижении вражеских войск в глубь страны.  Потом он умиленно повествовал об ирландце, который развелся с женой и женился на пивной кружке, в которую влюбился.  Его громоподобный голос смягчался и становился трогательно ласковым, вызывая бурю негодования у слушающих его женщин и довольные ухмылки мужчин.
Валера Шилов был штукатуром с красноватым лицом округлой формы, подрабатывающий тем, что проводил дискотеки на периферии. Он знал, какая музыка нужна народу и смирился с ней, знал что нужно ляпнуть, чтобы подбодрить пляшущих пьяных подростков, не разозлив их, но когда дело доходило до длительного выступления или интервью он, сам не зная, как это получается, устраивал бардак. То он рассказывал про шимпанзе, который занялся карате, и сделал вывод, что обезьяны тоже люди, то сообщал слушателям о том, что в США выпустили экспериментальную модель женщины робота, искушенной в сексе куда больше, чем большинство современных женщин. Отвечая на вопросы, последовавшие по этому поводу, ему не удалось удержаться в рамках приличий…
Остальных однокурсников я просто не замечал. Они слились у меня в глазах в единую народную массу домохозяек, студентов, рабочих, нудно зудящих о ценах на бензин и солярку, о визитах президентов, недавно принятых правительством законах с постными, серьезными лицами, с дежурными улыбками на них. Они желали слушателям доброго вечера и говорили, что на мокрый снег не надо обращать внимания. Они не будили своих слушателей, даже когда рассказывали анекдоты из еженедельников, когда рассказывали смешные случаи из своих жизней и потому вполне годились для работы на радио, которое служит ненавязчивым фоном для трудящихся людей – таксистов, бухгалтеров, строителей, поваров…
-Радио не должно удивлять и эпатировать! – вещали разные преподаватели. – Зачем человека отвлекать от работы? Ни в коем случае нельзя транслировать музыку, которую невозможно слушать только краем уха. Если что и должно кричать, то это реклама, ибо для рекламы и делаются все радиопередачи, транслируется музыка, сообщаются новости. Наша задача – любым способом заставить слушателя выслушать рекламу. Так что же такое радио?
-Эрзац, - машинально выкрикнул я. - Заменяющий человеку живое общение!
-Нет! – воскликнул известный радиоведущий. – Это инструмент для получения денег, как и всё в обществе товарно-денежных отношений.
-И эти курсы тоже? – агрессивно спросила Матвеевна, зачем-то приподнявшись со стула.
-Ну… - смутившись, протянул преподаватель. – Вопрос в том, что человеку предлагают взамен на его деньги. Это определяет этичность способа получения денег. Карманный вор к примеру вообще ничего не предлагает тем, на деньги которых существует.
За наши деньги, нас научили правильно сидеть и дышать при разговоре, дали возможность поговорить в микрофон перед толпой себе подобных. И предложили множество лекций разной степени интересности. Еще обещали десять минут прямого эфира и сертификат радиоведущего. Я в отличии от большинства пришедших знал, что вряд ли когда-нибудь буду работать на этом радио и на радио вообще. Мне и без остроумных лекций было ясно, что радиоведущему никогда не позволят втолкнуть в эфир нечто, что взбудоражит слушателя, что хоть немного изменит его жизнь. Никакой инициативы, никакого выбора. Радио-ведущий не выбирает даже музыку, которую крутит, этим занимается программный директор. Долдонить поздравления с днями рождения не интереснее, чем вытачивать одинаковые шайбы на токарном станке, тем паче, что у радиодиктора зарплата не больше, чем у токаря среднего пошиба. Что же касается чистоты и престижа, то грязь меня не пугала, а рабов престижа я всегда презирал. Так зачем же я все-таки ходил на курсы и платил деньги? Затем же, зачем люди включают радио, чтоб уйти от одиночества, чтоб не остаться наедине с самим собой, чтоб не стало слишком явным недовольство самим собой, своим досугом, своей работой, бытом, своими мыслями. Радиослушатели не отдают четверть своего заработка ради того, чтоб убежать от самих себя, но это только свидетельствует о том, что они не так, как я недовольны собой. Конечно, я хотел еще новых впечатлений и, чтоб они были настоящими, а не эрзацем, а настоящие впечатления невозможно получить на халяву, употребляя описания чужих ощущений. Для настоящих ощущений нужно создать что-то свое, нужно шевелиться, думать искать.
Тот день был примечателен тем, что передо мной выступила девица двадцати пяти лет.  Я выделил её из народной толпы, обратив на неё внимание. Она сидела на первой парте, неопрятно полная, одетая в расклешенные джинсы облезлые сапоги на высоком каблуке, пыльный трикотажный свитер. Она выступала всегда с места, стоя спиной и гигантским задом к слушателям. Обычно писклявым голосом она говорила о цветочках, которые могут повысить настроение женщины даже вот в такой непогожий день. Я же смотрел в окно, дремал с открытыми глазами во время её чтений по мятой тетрадной бумажке.
-И зачем такую ужасную фигуру обтягивать тесными заляпанными джинсами и свитером с затяжками? – грустно подумал я, упершись взглядом в её ленивый и потому большой зад. – Зачем мучать свои ноги конической формы, карячась на таких высоких каблуках, которые неспособны сделать её привлекательнее? Даже наоборот она на таких тонких шпильках выглядит более нелепо, чем выглядела бы в кедах.
Голова сама собой повернулась в сторону окна, в котором присыпанные желтым от света фонарей снегом стояли липы, скорбно растопырив пальцы своих ветвей. Нервно сновали жуки автомобилей. Клубилось туманом низкое небо. Мрачные и едкие мысли поплыли по ручьям моего головного мозга, захотелось впасть в зимнюю спячку до тех пор, пока не уйдут снега и можно будет отправиться в странствие верхом на велосипеде…
Андрюхин смешок вывел меня из забытья. Писклявый голосок вещал об унитазах, в которых играет музыка. Выпуклая красная щека девицы подернулась румянцем смущения. Запинаясь, она продолжила свой доклад о музыкальных унитазах и ароматической туалетной бумагой. Меня вовсе не интересовали унитазы с музыкой, но смущение, с которым о них рассказывалось, меня тронуло. Оно было искренним и живым.
Матвеевне в тот раз удалось сдержанно рассказать о Высоцком. Франклин завернул о вреде курения, Молотов о баснословных ценах в новом универмаге. Было скучно.
-Представьте себе такую картину, - начал я, присев на край стула у микрофона. – Лунная ночь. Влюбленная пара. Безлюдная улица маргинального района. Появляется грабитель, и начинает вырывать у девушки сумочку. Парень спокойно стоит и наблюдает за происходящим. Алкоголик с сумкой убегает и заходит в ближайший бар. Парень начинает бить свою возлюбленную и говорит, что убьет совсем, если она сейчас же не зайдет в тот бар и не отберет у грабителя свою сумку…
-Да ты просто маньяк! – завопила молодая агрессивная домохозяйка тусующаяся по выходным в рок-клубе. – У него мозги совсем, сегодня, завернулись!
-Без оскорблений! – вежливо одернул её преподаватель, улыбаясь. – Вы же знаете правила. Ведущий еще не просил никого звонить в студию, и не ответил на ваш звонок…
-Я тоже думаю, что он - псих!
-Его надо сейчас же изолировать от общества!
-Да, дайте же человеку закончить сою мысль!
Волнения женщин и недоумение мужчин еще долго не могли улечься. Всем не терпелось высказать свое мнение. Мне было приятно ощущать волны агрессии, вызванные моим спокойным, даже тихим повествованием.
-Итак, - наконец продолжил я. – Девица понимает, что другого пути у неё нет, и идет в бар, где грабитель начал пропивать содержимое её кошелька. Парень, какой бы он ни был, все же влюблен в неё и потому решает одолжить ей свой кастет. Девица красавица снимает сои туфли на высоком каблуке и скрывается за дверью бара, откуда вскоре выходит со своей сумкой и её содержимым и возвращает парню окровавленный кастет. Молодой человек говорит, что, скорее всего, он ей больше не нужен, ведь она и сама теперь может о себе позаботиться. Женщина же отвечает ему, что мужчины нужны ей не только в качестве охранников, но так же и для секса и общения. Я думаю, что слышавшим меня есть, что сказать по этому поводу. Жду ваших звонков. Не стесняйтесь ваших мыслей, какими бы они ни были. Вам все равно никуда от них не деться!
-А это с вами давно случилось? – спросила пышногрудая и курносая студентка.
-Что?
-Ну, этот случай. И вы всегда с собой кастет носите.
-То, что я рассказал вымысел. Кастет я с собой никогда не носил, но пережил несколько ограблений, будучи в нетрезвом состоянии и гордом одиночестве.
-Я чего-то не понимаю, - спокойно заговорила Матвеевна. - Что ты хотел всем этим сказать?
-А вот и толковый вопрос! В этой истории рассматривается право женщин на самостоятельную жизнь и зачем им нужны мужчины. Ведь есть женщины, которые смотрят на своих мужей исключительно, как на приспособление для зарабатывания денег. Другим нужен партнер для секса, охранник, красивое домашнее животное, чтоб подруги завидовали.
-А как же иначе! – вырвалось у молодой домохозяйки с первой парты. – Вы мужики тоже хотите, чтоб ваши жены были проститутками в постели, поварихами на кухне и так далее.
-Не знаю, как другим, а мне не нужна проститутка в постели. И есть я себе сам предпочитаю готовить, размножаться бесплатно я не собираюсь, людей и так слишком много…
-Ну и сиди один! Ни кому ты не нужен!
-Я нужен сам себе и мне этого вполне достаточно. А некоторые видят не людей, а только те услуги, которые они им могут оказать. Не печально, не скучно ли это!
-Но мужчины должны помогать женщинам!
-А справедливо ли это?
-А это уж не тебе решать! – возопила женщина средних лет.
-Я хочу вернуться к ситуации – прохныкала Катя, рассказывавшая об унитазах с музыкой. Теперь я имел удовольствие созерцать её лицо украшенное очками. Это лицо напомнило мордашки щекастых советских пупсиков. Крохотный бугорок носа, маленькая прорезь рта, который она попыталась увеличить с помощью губной помады, и попыталась неудачно. Глаза, увеличенные очками, с приклеенными ресницами моргали как-то механически и смотрели доверчиво и неосознанно. Было что-то трогательное и беззащитное в этом взгляде.
-Я думаю, - продолжала она. - Что мужчина с женщиной должны были как-то сообща бороться с грабителем. И на кухне, на кухне тоже вместе суп варить. Можно же найти компромисс.  Ведь, я правильно говорю?
-Нет! – возразил Шилов, добродушно улыбаясь. - Женщинам платят меньше и работа у них не такая тяжелая, потому они могут еще по дому похлопотать. А мужикам платят больше, но они с работы приходят уже никакие. Я за разделение труда!
-Хватит! – прекратил дебаты преподаватель. – Было очень интересно. Я просто заслушался, но надо дать и другим потренироваться. Хотя, должен сказать, что такое на радио недопустимо. Журавлев с ума сойдет, если такое в эфире будет каждый день твориться.
-Но скандал это тоже хорошая реклама для рекламы.
-Да, но это так же и риск и пока еще ни одно радио не хочет рисковать своей репутацией. Очень немногие люди питаются эксклюзивной пищей, большинство питается гамбургерами. Да, они не очень вкусные, вредные, но они всегда и везде одинаковые, предсказуемые, дешевые. А эксклюзивное блюдо незнакомо, непредсказуемо, оно дорого стоит и может не понравиться, потому большинство предпочитает не рисковать. Есть даже миллионеры питающиеся гамбургерами, хотя это и непрестижно. Слушателю не нужны разговоры о непонятных ему высоких материях. Ему нужен человек говорящий о близком его сердцу, несущий заряд позитива, утешающий его…