В последний раз я вернулся в качестве Адриана Боудича в 1969. В 1972, в возрасте семидесяти восьми, я нанял сторожа по имени Джон МакКин – отличного старого парня, на него можно было положиться, ты можешь прочесть про него в городском архиве, если надумаешь – и отправился в своё последнее путешествие, предполагалось, что в Египет. Но на самом деле я туда не поехал, Чарли. Три года спустя, в 1975, я вернулся назад в качестве своего собственного сына, Говарда Боудича, возрастом около сорока лет. Говард предположительно большую часть жизни прожил с матерью, жившей отчуждённо от его отца. Мне всегда нравилась эта деталь. Отчуждение почему-то звучит реальнее, чем развод или смерть. А ещё это чудесное слово, полное вкуса. После того как Адриан Боудич предположительно погиб в Египте, я поселился в фамильном особняке и решил там остаться. Не было никаких сомнений по поводу собственности; я завещал её сам себе. Сочно, а?
Перед тем как я расскажу остальное, я хочу, чтобы ты остановил плёнку и пошёл в сарай. Ты сможешь открыть его: у тебя есть мои ключи. По крайней мере я надеюсь, что ты так поступишь. Внутри нет ничего, что может тебе повредить, доски снова на месте, а на них бетонные блоки. Иисусе, какие же они тяжёлые! Но если хочешь, возьми с собой мой револьвер. А ещё захвати фонарь, он в одном из посудных шкафов на кухне. В сарае есть освещение, но тебе понадобится и фонарь. Ты сам поймёшь. Посмотри, что там. Тот, которого ты слышал первым, почти пропал, может и полностью, но остатки того, которого я пристрелил, ещё там. По крайней мере, большая часть. Когда ты позыришь, как говорят британцы (“shufti” – «посмотреть». Слово пришло в Великобританию из арабского языка, примерно после Второй мировой – примечание переводчика), вернись и послушай остальной. Сделай это прямо сейчас. Поверь мне, Чарли. Я завишу от тебя.
Я нажал стоп и некоторое время просто сидел. Он спятил, должно быть, хотя и никогда не был похож на сумасшедшего. Он был в ясном уме даже в самом конце, когда он позвонил мне и сказал, что у него сердечный приступ. Что-то было в сарае, всё так – или было раньше – это нельзя было отрицать. Я слышал эту штуку, Радар слышала, и мистер Боудич пошёл туда и пристрелил это. Но возраст сто двадцать лет? Вряд ли кто-то проживёт так долго, может быть, один на миллион, но никто не сможет вернуться к возрасту сорока лет и выдавать себя за собственного сына. Такие вещи случаются только в выдуманных историях.
«В волшебных сказках,» сказал я, будучи настолько взволнованным и напуганным, что звук собственного голоса заставил меня подпрыгнуть.
Поверь мне, Чарли. Я завишу от тебя.
Я встал, чувствуя себя почти что вне себя. Не знаю, как точнее описать это состояние. Я поднялся по лестнице, открыл сейф и взял сорок пятый калибр мистера Боудича. Он всё ещё был в кобуре, а кобура всё ещё на украшенном кончо поясе. Я надел его и затянул завязки над коленом. Во время этого внутри себя я чувствовал абсурдность происходящего, как будто маленький мальчик играет в ковбоя. А снаружи я был рад ощущать вес револьвера и знать, что он полностью заряжен.
Фонарик оказался хорошим, с длинноствольной ручкой, вмещавшей в себя шесть батареек размера D. Я щёлкнул выключателем, чтобы убедиться, что он работает, затем вышел из дома и пересёк задний газон в направлении сарая. Скоро придётся снова его подстричь, подумал я. Моё сердце колотилось сильно и часто. Был не особенно тёплый день, но я чувствовал, как пот тёк по моим щекам и шее.
Я достал из кармана связку ключей и выронил её. Я присел на корточки чтобы её поднять и упёрся лбом в дверь сарая. Я подобрал связку и принялся подбирать ключ. У одного из них было круглое колечко с выгравированным на ним словом «Студебекер». Как мне было известно, пара других отпирала переднюю и заднюю дверь дома. Ещё один был маленьким, возможно, от сейфа или банковской депозитной ячейки. А ещё там был ключ для большого серебристого замка Yale на двери сарая. Я вставил его в замок, затем постучал в дверь кулаком.
«Эй!» крикнул я… но это был довольно тихий крик. Последнее чего бы я хотел, это чтобы миссис Ричленд меня услыхала. «Эй, если ты там, отойди! Я вооружен!»
Там никого не было, но я всё ещё стоял с фонариком в руке, парализованный страхом. Чего же я боялся? Неизвестности, что страшнее всего на свете.
«Решайся или проваливай» - я представил себе голос мистера Боудича.
Я заставил себя повернуть ключ. Дужка замка отскочила. Я подобрал её, откинул засов и повесил за ним замок. Ветерок трепал мои волосы. Я открыл дверь. Петли скрипнули. Внутри было темно. Свет внешнего мира, казалось, попадал внутрь и умирал. На плёнке мистер Боудич сказал, что в сарае будет освещение, хотя к сараю точно е шло электрических проводов. Я посветил фонариком справа от двери и обнаружил выключатель. Я щёлкнул им и две питаемые от батарей лампы, смонтированные высоко по обеим сторонам сарая, зажглись. Примерно такие используются в школах или кинотеатрах в экстренных случаях, когда нет электричества. Они издавали низкий гудящий звук.
Пол был покрыт деревянным настилом. В дальнем углу по левую руку, три доски были сложены в ряд и на каждой из них на обоих концах лежали шлакоблоки. Я направил луч фонаря вправо и увидел нечто такое ужасное и неожиданное, что какое-то время не мог это осознать. Мне хотелось повернуться и бежать, но я не мог пошевелиться. Часть меня думала (настолько, насколько могла думать в те несколько первых секунд), что это была какая-то жуткая шутка, реквизит для фильма ужасов, сделанный из латекса и проволоки. Я видел маленькое пятнышко света там, где пуля пробила стену, пройдя через штуку, на которую я смотрел.
Это было что-то вроде насекомого, но размером почти со взрослого кота. Оно было мертво, множество его ног торчало вверх. Они гнулись посередине, видимо, там были колени, и были покрыты жёсткими волосами. Чёрный глаз смотрел невидяще. Одна из пуль мистера Боудича попала ему в живот, и его бледные непостижимые кишки лежали вокруг разорванного брюха словно странный пудинг. Лёгкий туман поднимался над внутренностями и, когда ещё один порыв ветра ворвался в сарай мимо меня (я всё ещё торчал в двери, а моя рука словно приварилась к выключателю), больше тумана начало подниматься над головой существа и местами, не прикрытые пластинами спинного панциря. Глаз ввалился, оставив пустую глазницу, казалось, она смотрела на меня. Я издал негромкий крик, думая, что он вернёт меня к жизни. Но нет. Он прозвучал настолько безжизненно, насколько только мог. Существо разлагалось, и свежий воздух ускорил процесс.
Я заставил себя шагнуть внутрь, с фонариком в левой руке, направленным на тело мёртвого жука. В правой руке у меня был револьвер. Я даже не помнил, когда его вынул.
«Когда ты позыришь, как говорят британцы.»
Думаю, это значит, когда я взгляну. Мне не хотелось отходить от двери ни на шаг, но я заставил себя это сделать. «Я» внешний сделал это потому, что это значило «позырить». «Я» внутренний просто бормотал с ужасом, изумлением и недоверием. Я подошёл к доскам с лежащими наверху шлакоблоками. По пути моя нога что-то задела и, посветив на это, я вскрикнул от отвращения. Это была лапа насекомого или то, что от неё осталось; я понял это по волосам, покрывающим её и по коленному сгибу. Я зацепил её не слишком сильно, я был в кроссовках, но лапа распалась на две части. Я подумал, что это была конечного существа, которое я слышал раньше. Оно умерло здесь и вот всё, что от него осталось.
Ей, Чарли, тебе досталась ножка! Я представил папу, говорящего это, передавая мне жареную куриную ножку. Лучшую в стране!
Я начал давиться и приложил ладонь ко рту до тех пор, пока рвотный позыв не прошёл. Если бы дохлый жук сильно вонял, я бы точно не сдержался, но он пах совсем слабо, может быть, процесс разложения уже миновал эту стадию.
Доски и шлакоблоки закрывали отверстие в полу, около пяти футов диаметром. Сперва я подумал, что это колодец, оставшийся с дней, когда в городе не было водопровода, но, когда я посветил вниз между двух досок, я увидел узкие каменные ступени, спирально уходящие вниз. В темноте раздавался треск и низкий стрёкот шёл издалека. Звук движения, который приморозил меня к месту. Ещё жуки… и не дохлые. Они отступали от моего света, и внезапно я подумал, что знаю кто это: тараканы. Они были гигантского экономичного размера («economy-sized» - так говорят, когда контейнер большего размера обходится дешевле чем меньшего. Вроде такой идиомы нет, видимо, просто авторская шутка – примечание автора), но они делали то, что положено делать тараканам, когда вы направляете на них свет: улепётывали к чёртовой матери.
Мистер Боудич закрыл дыру, ведущую бог знает куда (или во что), но сделал это плоховато – что совсем на него не было похоже – или же жуки расшатывали одну или две доски в течение долгого времени. Может, с 1920? Мой папа рассмеялся бы, но мой папа ни разу не видел дохлого таракана размером с кота.
Я опустился на колено и посветил между досками. Если там ещё и были большие тараканы, они ушли. Были только ступеньки, по спирали идущие всё вниз и вниз. Мне в голову пришла мысль, на первый взгляд странная, но на самом деле нет. Я смотрел на версию бобового стебля Джека, которой пользовался мистер Боудич. Он шёл вниз, а не вверх, но на другом его конце было золото.
Я медленно отступил, выключил лампы, работающие от батареек, и ещё раз осветил фонарём ту ужасную штуку, лежавшую у стены. От неё поднималось ещё больше пара, и появился запах, напоминающий кислую мяту. Свежий воздух определённо влиял на этот процесс.
Я запер дверь, защёлкнул замок и вернулся в дом. Я вернул фонарь в шкаф для посуды и положил револьвер обратно в сейф. Я посмотрел на ведро с золотыми гранулами, но не испытал желания сунуть в него руки, не в этот день. Что если я дотянусь до дна и почувствую там сегмент волосатой лапы насекомого?
Я добрался до лестницы, прежде чем мои ноги подкосились, и я был вынужден схватиться за столбик чтобы не упасть. Я сидел на верхней ступеньке, весь дрожа. Через минуту или две я смог взять себя в руки пошёл вниз по лестнице, всю дорогу держась за перила, что напомнило мне мистера Боудича. Я тяжело опустился на стул возле кухонного стола и смотрел на диктофон. Часть меня хотела вынуть плёнку, выдрать из неё длинные коричневые ленты и выбросить в мусорное ведро. Но я так не поступил. Не смог.
Поверь мне, Чарли. Я завишу от тебя.
Я нажал клавишу воспроизведения и, казалось, мистер Боудич оказался со мной в комнате, видящий как я был напуган и изумлён – и желающий меня успокоить. Помочь мне перестать думать о том, как глаз того огромного насекомого ввалился, оставив наблюдающую за мной пустую глазницу. И это помогло, по крайней мере немного.
Они похожи на тараканов и не опасны. Яркий свет обращает их в бегство. Если только ты не убежал с воплями, увидев таракана, что я пристрелил – а это не было бы похоже на того, парня, которого я знаю – тогда ты заглянул между досками и увидел колодец, и уходящие вниз ступени. Иногда некоторые тараканы поднимаются вверх, но только когда погода начинает теплеть. Не знаю зачем, ведь наш воздух для них смертелен. Они начинают разлагаться, даже будучи под досками, но насекомые всё равно бьются в эти доски. Какой-то самоубийственный инстинкт? Кто знает. Последнюю пару лет я мало заботился о поддержании барьера, в последние годы я был беспечен в отношении многих вещей… так что пара тараканов прорвалась. Тот, которого ты слышал весной, умер без посторонней помощи. Второй… ну ты знаешь. Но они не опасны. Они не кусаются.
Я зову этот колодец колодцем миров, это название я взял из старой бульварной книги ужасов, написанной человеком по имени Генри Каттнер, и я его не то, чтобы нашёл. Я в него свалился.
Я расскажу тебе столько, сколько смогу, Чарли.
Я родился на Род Айленде под именем Адриан Боудич, и, хотя мне хорошо давалась математика, и я любил читать… как тебе известно… я не переживал из-за школы или моего отчима, который колотил меня, когда у него случались неприятности. Которые у него бывали частенько, потому что он крепко пил и не задерживался ни на одной работе больше нескольких месяцев. Я сбежал из дома, когда мне было семнадцать, и отправился на север в Майне. Я был рослым парнем, поступил в бригаду лесозаготовщиков, и мы отправились к чёрту на рога в округ Арустук. Это был, кажется, 1911, год, когда Амундсен добрался до Южного полюса. Помнишь, я тебе говорил, что был простым лесорубом? Это была правда.
Шесть лет я выполнял эту работу. Затем, в 1917, в наш лагерь пришёл солдат и проинформировал нас, что все здоровые мужчины обязаны встать на учёт в почтовом офисе Айленд Фолс. Нескольких молодых парней, включая меня, погрузили в грузовик, но у меня не было желания скормить себя военной машине где-нибудь во Франции. Я прикинул, что эта машина досыта напьётся крови и без добавления моей, потому я сказал ребятам, стоящим в очереди на регистрацию, прыгать на товарный поезд, едущий на запад. Я доехал до Джейнсвиля, не очень далёкого от места, где мы сейчас находимся, и подписал контракт с бригадой лесорубов. (“cutting crew” – бригада, с задачи которой входит вырубка просек в лесу – примечание переводчика). Когда контракт завершился, я продолжил заниматься рубкой уже в округе Сентри, который теперь называется округ Аркадия. Наш округ.
Тут было не слишком много работы для лесоруба, и я подумывал двинуться дальше, может быть в Вайоминг или Монтану. Моя жизнь пошла бы по совершенно иному пути, поступи я так, Чарли. Я бы прожил отмеренный мне срок, и мы бы никогда не встретились. Но в Баффингтоне – там, где сейчас Форест Презёрв – я увидел табличку «Требуется землемер». А ниже то, что словно было написано специально для меня: «Необходимо умение ориентироваться по карте, в том числе в лесах».
Я отправился в окружной офис и после чтения пары карт – широта, долгота, контуры и тому подобное – я получил эту работу. Сынок, я чувствовал себя как человек, упавший в кучу дерьма и вынырнувший оттуда с розой в зубах. Мне пришлось каждый чёртов день проводить, бродя по лесу, клеймя деревья, рисуя новые карты, а также нанося на карты старые лесные дороги, которых было предостаточно. Иногда я останавливался на ночь у семей, согласных приютить меня, иногда я ночевал под звёздами. Это было грандиозно. Случалось, что я по несколько дней ни видел ни одной живой души. Такая жизнь не для всех, но точно для меня.
Настал день осенью 1919 когда я оказался на холме Сикамор, который в те времена был известен как Сентри Вудс. Городок под названием Сентри Рест был там, но в те времена это была сущая деревня, а Сикамор-стрит заканчивалась у речки Литл Рампл. Мост – первый мост – был построен как минимум пятьдесят лет спустя. То место, где ты вырос, появилось после Второй мировой войны, когда солдаты вернулись домой.
Я шёл по лесу в том месте, где сейчас мой задний двор, продираясь сквозь бурелом и кусты, в поисках грязной дороги, которая должна была быть где-то впереди, не думая ни о чём, кроме того, в каком месте в деревне молодой человек может добыть себе выпивки, и вдруг провалился. Только что я шел под солнечными лучами и в следующий момент я оказался в колодце миров. Если ты посветил фонариком между досок, ты понимаешь, насколько мне посчастливилось не убиться. Там нет поручней, и ступени окружают опасный провал – что-то около ста семидесяти пяти футов. (около пятидесяти трёх метров – примечание переводчика). Стены из резного камня, ты заметил? Очень старые. Бог знает, насколько старые. Некоторые из блоков выпали из стен и разбились об дно, там целая куча обломков. В тот момент, когда я упал в провал, я выбросил вперёд руку и схватился за трещину на месте одного их блоков. Она была не шире трёх дюймов, но этого хватило чтобы поместились мои пальцы. Я подтянулся и перевалился через изгиб стены, глядя на солнечный свет и яркое синее небо. Моё сердце билось, по моим ощущениям, две сотни раз в минуту, и я недоумевал, куда же это я упал. Это определённо не был обыкновенный колодец – их не делают с винтовой лестницей, окруженный стеной из каменных блоков.
Когда я перевёл дыхание… ничто так не сбивает дыхание как смертельное падение в чёрную дыру… когда я перевёл дыхание, я снял свой электрический карманный фонарик с пояса и посветил вниз. Я ни черта не увидел, но услышал шелестящие звуки, как будто там был кто-то живой. Я не беспокоился, в те дни у меня на поясе висела кобура, потому что в лесах не всегда было безопасно. Стоили опасаться в первую очередь не зверей… хотя в те времена хватало медведей… а людей, особенно самогонщиков, но не думаю, что в той дыре находился хоть один самогонщик. Я не знал, что там может быть, но я был любопытным молодым человеком, и я решил посмотреть.
Я поправил свой ранец, который скособочился, когда я упал на ступеньки, и начал спускаться. Вниз и вниз, кругом и кругом. Колодец глубиной сто семьдесят пять футов, и лестница из восемьдесят пять каменных ступеней различной высоты. В конце туннель с каменными стенами… или лучше назвать его коридором. Он достаточно высок, чтобы ты, Чарли, мог пройти, не пригибая головы, и в запасе останется почти ещё один твой рост.
Пол был земляным в футе от ступенек, но потом я немного прошёл… теперь я знаю, что расстояние составило чуть больше четверти мили… он перешёл в каменный пол. Тот шелестящий звук становился всё громче и громче. Как будто бумага или листья колышутся под лёгким ветерком. Скоро он оказался прямо надо мной. Я поднял луч фонарика и увидел, что потолок сплошь покрыт самыми здоровыми грёбаными летучими мышами, каких ты когда-либо видел. Будучи освещёнными, они зашелестели ещё сильнее, и я поспешно опустил луч света вниз к моим ногам, не желая, чтобы летучие мыши летали вокруг меня. Мысль о том, что они будут касаться меня своими крыльями, ввела меня в состояние, которое моя мать назвала бы меланхолией. Я не боялся ни змей, ни большинство насекомых, но летучие мыши всегда приводили меня в ужас. У всех свои фобии, верно? Я шёл и шёл, по крайней мере милю, и мой фонарик начал тускнеть. В те дни не было никаких запасных батареек Дюрасел, парень! Иногда над моей головой была колония летучих мышей, иногда нет. Я решил повернуть назад прежде, чем я окажусь в темноте и как только я это подумал, далеко впереди забрезжил дневной свет. Я выключил фонарик и снова убедился, это был дневной свет.
Я пошёл к нему, гадая, где же я выйду. Я думал, что выйду на северном берегу Литл Рампл, потому что мне казалось, что я двигаюсь на юг, хотя и не был в этом уверен. Я двигался на свет и в какой-то момент, когда я к нему приблизился, что-то со мной произошло. Я не могу как следует описать это, но я должен попытаться это сделать, на случай если ты решишь пройти по моим стопам, так что скажу. Это было похоже на головокружение, но намного более сильным ощущением. Я словно превратился в призрака, Чарли, как будто я мог опустить взгляд и посмотреть сквозь своё тело. Я был бесплотным, и я помню мысль о том, что мы все просто призраки на лице земли, пытающиеся убедить себя, что у нас есть вес и своё место в мире.
Это продолжалось, быть может, пять секунд. Я продолжил идти, несмотря на то что меня там как будто не было. Потом это чувство прошло, и я добрался до выхода из туннеля… через примерно одну восьмую мили… и вышел не на северный берег Литл Рампл, но на другую сторону холма. Подо мной расстилалось поле великолепных красных цветов. Маков, я думаю, но они пахли корицей. Я подумал, «Кто-то расстелил для меня красную дорожку!» Тропинка вёл сквозь цветы к дороге, возле которой я увидел небольшой дом… скорее, коттедж… и дым шёл из его трубы. Значительно дальше по дороге, на горизонте, я увидел шпили огромного города. Тропинка выглядела так, словно по ней давно никто не ходил. Когда я начал спускать по ней, дорогу передо мной перебежал кролик, размером вдвое превосходящий земного кролика. Он исчез среди травы и цветов. Я –
Здесь была пауза, но я слышал дыхание мистера Боудича. Оно звучало более хриплым, чем когда-либо. Затруднённое. Затем он продолжил.
Это девяностоминутная кассета, Чарли. Я нашёл целую коробку таких среди беспорядка на третьем этаже, из дней, когда кассеты ещё не устарели как трёхцентовые почтовые марки. Я мог бы заполнить четыре из них, пять или всю коробку. У меня было множество приключений в том мире, и я рассказал бы о них, будь у меня время. Не верю, что у меня будет возможность это сделать. После моей небольшой целевой тренировки в сарае я не чувствовал себя хорошо. У меня болит левая часть шеи и левая рука до локтя. Я знаю, что означают эти симптомы. Внутри меня собирается гроза и скоро она разразится. Мне есть о чём сожалеть, много о чём. Однажды я сказал тебе, что храбрец помогает, а трус приносит подарки. Помнишь? Я принёс подарки, но только когда я понял, что недостаточно храбр чтобы помочь, когда пришли ужасные перемены. Я сказал себе, что слишком стар, так что я забрал золото и сбежал. Как Джек, спешащий вниз по бобовому стеблю. Разница в том, что он был мальчишкой. Мне следовало поступить лучше.
Если ты отправишься в тот другой мир, где две луны появляются на небе по ночам и где нет созвездий, известных земным астрономам, тебе нужно знать несколько вещей, так что слушай меня внимательно. Воздух нашего мира смертелен для существ из того мира, за исключением, как я догадываюсь, летучих мышей. Однажды я принёс оттуда кролика, для эксперимента. Вскоре он умер. Но их воздух не опасен для нас. На самом деле, он бодрит.
Когда-то город был замечательным местом, но теперь он опасен, особенно по ночам. Если ты пойдёшь в него, то только днём и веди себя очень тихо с того момента как ты пройдёшь через ворота. Он может и кажется пустынным, но это не так. То, что царит там, опасно и ужасно, а то, что лежит под ним, ещё ужаснее. Я отметил путь к площади за дворцом так же, как я помечал деревья в лесу, своими собственными инициалами: АБ. Если ты будешь им следовать… и, если будешь вести себя достаточно тихо… всё с тобой будет в порядке. Если ты не будешь следовать им, ты можешь потеряться в том ужасном городе и погибнуть. Я говорю так, потому что знаю. Без моих меток, я бы остался там, мёртвый или безумный. То, что когда-то было великим и прекрасным теперь серое, проклятое и разрушенное.
Снова пауза. Хрип в его дыхании стал громче, и когда он продолжил, его голос стал грубым, совсем не похожий сам на себя. У меня была мысль – почти уверенность – что, когда он произносил эти слова, я был в школе, или на пути в химический класс, или уже в нём, определял температуру кипения ацетона.
Радар побывала там со мной, когда она была молодой, чуть старше щенячьего возраста. Она спускалась по ступеням колодца, ничего не боясь. Ты знаешь, что он ложится на живот, когда слышит команду «лежать», ещё она знает команду «тише» и «успокойся». Я дал ей эту команду в тот день, и мы прошли под колонией летучих мышей, не побеспокоив их. Она прошла через то, о чём я думал, как о барьере, без какого-либо видимого дискомфорта. Ей нравилось поле красных цветов, она бегала по нему и каталась по цветам. И она полюбила старую женщину, жившую в коттедже. Большинство из людей нашего мира испытали бы отвращение, увидев, как она выглядит сейчас, но я верю в то, что собаки чувствуют внутреннюю природу человека и игнорируют остальные аспекты. Звучит слишком романтично? Возможно, но мне кажется, что –
Стоп. Мне нельзя растекаться мыслью по древу. Нет времени.
Ты можешь решить взять Радар с собой, может быть после того, как осмотришься там сам, а может и сразу. Потому что времени у неё остаётся всё меньше. С новым лекарством, я думаю, она сможет справиться со ступеньками снова. Если она сможет, я уверен, что воздух того места оживит её. По крайней мере, я уверен настолько, насколько это возможно.
Когда-то в городе проводились игры, и тысячи людей, пришедших посмотреть их, собирались на площади, о которой я говорил, ожидая входа на стадион, который являлся частью дворца или, можно сказать, его пристройкой. Возле этой площади есть огромный циферблат песочных часов, диаметром, должно быть, в сотню футов. Он поворачивается, как карусель в романе. В романе Брэдбери. Я уверен, что он… не важно, вот что важно: циферблат и есть секрет моего долголетия, и я заплатил за это цену. Тебе не нужно туда вставать, но если ты поместишь на циферблат Радар-
Ох, боже. Кажется, это происходит. Боже!
Я сидел, со сжатыми кулаками на кухонном столе, глядя на вращающиеся катушки плёнки. Через окошко диктофона я видел, что плёнка приближается к месту, с которого я её перемотал.
Чарли, мне ненавистна мысль, что я отправляю тебя в место, которое источник многих земных кошмаров, и я не могу тебе приказать, но циферблат там, и золото тоже там. Метки укажут тебе путь у ним. АБ, запомни.
Я завещаю тебе этот дом и землю, на которой он стоит, но это не подарок. Это бремя. Каждый год он стоит дороже и каждый год налоги растут. Но намного сильнее, чем налоговиков, намного сильнее, я живу в страхе перед… юридическим ужасом, известным как принудительное отчуждение, и я.. ты… мы-
Теперь он задыхался, и вдыхал воздух снова и снова, большими жадными глотками, которые были отлично слышны на записи. Я чувствовал, как мои ногти впиваются в ладони. Когда он заговорил снова, это давалась ему с ужасным усилием.
Послушай, Чарли! Ты можешь представить себе, что произойдёт, если люди узнают, что есть другой мир, в который можно попасть? Попасть, просто спустившись по каменным ступеням на сто семьдесят пять футов и пройдя по коридору не больше мили длиной? Если правительство поймёт, что оно обнаружило новый мир, который можно использовать в то время, как ресурсы нашего мира истощены? Испугаются ли они Убийцу Летунов, или пробудят ужасного бога тех мест от долгого сна? Смогут ли они понять ужасные последствия… но ты… если бы у тебя были возможности… ты-
Был слышен треск и стук. Затруднённое дыхание. Когда он заговорил снова, его голос был всё ещё слышен, но значительно слабее. Видимо, он положил диктофон с его маленьким встроенным микрофоном на стол.
У меня сердечный приступ, Чарли… Я позвонил тебе… есть юрист. Леон Бреддлок, в Элджине. Есть бумажник. Он лежит под кроватью. Всё, что тебе понадобится, тоже под к-
Это был последний щелчок, за ним последовала тишина. Я был рад. Я не хотел слушать как он страдал в агонии.
Я закрыл глаза и сидел там… я не знаю как долго. Может, минуту, может, три. Я помню, что один раз, в темноте, потянулся вниз, чтобы прикоснуться к Радар, и найти в этом успокоение, которое я всегда испытывал, гладя её. Но Радар там не было. Она была ниже по холму в нормальном доме, с нормальным задним двором, на котором не было дыры, никакого безумного колодца миров.
Что же мне было делать? Что во имя Господа?
Для начала, я вытащил кассету из диктофона и положил в карман. Она была опасной, может быть самой опасной вещью на земле… но только если люди поверят, что на ней что-то, отличное от бреда старика с сердечным приступом. Конечно, они не поверят. До тех пор, пока они…
Я поднялся на ноги, которые словно отнялись, и вышел в заднюю дверь. Я посмотрел на сарай, который мистер Боудич – значительно более молодой мистер Боудич – построил над колодцем миров. Я долго смотрел на него. Если кто-то в него зайдёт…
Боже милостивый.
