Серия «Гримуар безумия»

– Кудах-тах-тах.

– *неразборчивое ругательство на бурятском*

– Кунай мне в задницу! Скорько можно あなた が 寿司すけですよ。

– Шаурма-шаурма-шаурма.

– Ша-ур-ма!

Кажется, я просто хотел есть. Но вмешаться в семейный конфликт – чистое самоубийство. И я крался к холодильнику, стараясь привлечь как можно меньше внимания. Открывая дверцу, я надеялся, что обнаружу в морозильном шкафу морозильную Нарнию. Её там не оказалось, но я чувствовал, что за стенкой, она уж точно есть.

– Во имя Ирины Хакамады! – заорал я и выбил заднюю стенку холодильника кулаком.

В суматохе бурятского спора никто не обратил на меня внимания. Я тихонько забрался в холодильник, снося полки и кастрюльки. За холодильником было окно кухни. Я протискивал в него свое, внезапно располневшее от засунутых за пазуху и по карманам сосисок, котлет и прочих припасов, тело.

Я бы назвал это «Побег из Шаолиня», но название этой главы должно начинаться на «Л».

Я бежал, натыкаясь в темноте на предметы неопределённых очертаний, и попутно пытался угадать, на что же я наткнулся.

– Ведро? – спросил я, наткнувшись на подойник.

– Курица? – спросил я, наткнувшись на квочку.

– Забор что ли? – а это оказался частокол.

– Бревно? – споткнулся я об валежник.

– Медведь?

– Рроар! – отозвался косолапый.

Как вы поняли, в тот вечер у меня не ладилось с синонимами. А ещё вы догадались, исходя из перечисленных предметов, что я удалялся от особняка и углублялся в какой-то лес. Наверное, это все-таки Нарния, думал я. Наверное, это какой-то наркоман, думал лесник, который слышал, как я бьюсь головой о деревья.

– Подожди! – послышался голос позади.

– Чего тебе, голос позади? – ответил я. – Я опаздываю на поезд, который уже ушел.

Если уже опоздал, то зачем спешить? Но каждый обыватель, проспал он или застрял в пробке, нервничает, как самец богомола перед брачной ночью.

***

Людям везёт. Они часто женятся по залёту. Но мы другие, мы – богомолы, испытываем непреодолимое чувство любви. Нами овладевает ненасытная страсть и похоть, будто мы сладострастные насекомые. Голос разума шепчет: «ты совершаешь ошибку», но инстинкт его перекрикивает: «СМОТРИ НА ЕЁ УСИКИ».

– Дорогой, это была очень романтичная свадьба. Спасибо тебе, я так счастлива, что мы теперь муж и жена.

– Я рад, дорогая, только вот твой кузенчик-кузнечик ужрался до огуречного состояния и стал приставать к моей одногруппнице-стрекозе.

– Это пустяки. – Её голос стал ниже и в нём появились манящие вибрации.

– Т-т-точно, пустяки.

– Ложись скорее рядышком.

– Да я ещё не устал. К тому же надо пойти вымыть г-г-г… голову.

– Верно, она у тебя грязная. Используй тот шампунь с запахом майонеза, пожалуйста, который я подарила тебе на День защитника  кузнечества.

– Лааадно.

Через десять минут он уже снова стоял перед супружеским ложем.

– Ну что же ты не ложишься?

– Постель мокрая. Это что слюни?

– Ну не говори глупостей. Какие слюни? Ложись скорее, ведь теперь мы муж и жена.

Он сел на краешек кровати, и ложе затряслось.

– Неужели это твой первый раз? – хрипло спросила она и сглотнула слюну.

– В нашем роду у всех мужчин бывал только первый раз.

– Это тебе отец рассказывал?

– Мама. Отец бросил нас, когда я был ещё… Когда меня ещё не было. – Он задумался. – Постойте-ка.

Он вскочил с кровати, но лапки-крючья уже обняли его, и инстинкты завладели им.

***

– Я пойду с тобой. Я сбежал из дома, – сказал Кеша, догнав меня, застрявшего между веток ясеня. Добавил: – Это не ясень, это клён.

– Ты хочешь, чтобы я пошутил, типа «Ну, ясен клён»?  – от такой отвратной шутки у меня заныли зубы.

– Нет, я просто хочу, чтобы ты взял меня с собой. Не могу там больше оставаться.

Я посмотрел на Кешу, он был похож на темноту. Ночью я вообще-то очень плохо вижу.

– Так, Иннокентий, нам необходимо вернуться в Н-скую губернию. Там нам помогут. Ты знаешь, куда топать?

Темнота утвердительно кивнула головой.

– Вытаскивай меня от суда, и побежали, – сказал я.

– Хорошо, я уже слышу звуки погони.

И он стал вытаскивать меня из развилки. Отдуваясь и пыхтя, я помогал ему всем, чем только мог. Даже попить принес один раз. И вот, спустя пять минут мы отдыхали возле этого проклятого клёна. А погоня настигала нас.

– Усталость забыта? – спросил я, когда мы отдышались?

– Да, а что-то вон там колышется? – поинтересовался мой спутник.

– Это чад. Ой, вот уже копыта, стучат.

– Как мое сердце.

И нет нам покоя. Горим, но живем. Погоня, мать её, в горячей крови.

В общем, мы побежали, и начался второй куплет.

– У тебя пули в нагане есть? – спросил маленький бурят на бегу.

Да и нагана то у меня не было, но я ответил: – Есть. Надо только до губернии успеть.

– А как же сразиться с этими? Которые враги, – воинственно напрягся Кеша.

– Погоди, дай песню допеть.

И нет нам покоя. Горим, но живем. Погоня, погоня, погоня… и дело с концом.

– Это из другого куплета, – окрикнул меня Иннокентий.

– Да это все ветер, который в лицо.

Вот так, рассказывая текст песни «Погоня», мы скрылись от погони.

Тем временем в пустыне подскочили цены на бензин. Не, братцы, сорокет за литр – это перебор.

А в нашей Нарнии наступило утро. Когда сумерки отступили, я огляделся вокруг. Чудесная природа обступила нас. Зелень искрилась на солнышке, а вместе с зеленью  – широкоскулое лицо моего спутника. Проходим зелень и лицо, не задерживаемся, после экскурсии можно будет повторно рассмотреть экспонаты. Справа открывается прекрасный вид на ласку, дожирающую петуха. Теперь посмотрите направо, чудный пейзаж перекрывают железнодорожные пути, на которых валяются нечистоты, выбрасываемые из поездов.

– Вот, вдоль неё пойдем и вернемся в губернию. Правильно? – сказал я Иннокентию.

Тот неопределенно повел плечами. Присутствие экскурсовода в этой глуши его смутило.

– Кушать хочется, – сказал он после паузы.

Я знал, что так и будет, но надеялся сбагрить пацана до этого момента. Знаете, вовремя выполнения пике есть точка, после которой вывести из падения машину невозможно. Точка пройдена, катапультируемся!

– Я за сигаретами, – крикнул я, и припустил вдоль путей.

А что? Беспроигрышный вариант. Мой батя всегда так делает. Правда, возвращается через десять минут. Вы помните мою маму. От неё так просто не скроешься. Осуждаете меня? Думаете, кинул мальчугана посреди леса, не ответил за базар, который приручил? Справедливо. Меня тоже стала мучить совесть, или сомнения – в ту ли сторону я пошел. Вернулся.

– Уже купил сигарет? А покушать купил? А ты будешь моей мамой? – накинулся на меня недониндзя.

Надо было разжиться едой. Я пошарил в карманах. Там были… блин, что же там у меня в кармане?

– У него там руки? Нож? Веревка? Или вообще ничего? – отозвался малец, выловил сырую рыбу прямо из лужи и стал бить головой о камень, приговаривая «вкусно и славно…»

Хм. Конечно, это вам что-то напомнило, а если не напомнило, то ладно. Я отобрал у него рыбу. Развел костерок, стал готовить рыбу.

– Что ты делаешь? Дай её нам сырой, трепыхающейся!

– Кеша, ведь тебя так звали? Ты был таким же, как мы – европейцем.

Ладно-ладно, хватит толкинизма. Мы подкрепили силы, и пошли вдоль рельсов в сторону города. По дороге мы не встретили ни одного фавна, ни одного Аслана, ни одной королевы. Повезло, в общем.

– Кешью, – обратился я к попутчику. – Я оставлю тебя в городе, там есть ребята, которые о тебе позаботятся. А мне надо ехать в Москву.

– Они не будут отговаривать меня поступать в художественную школу?

– Нет, они за свободу, настоящие революционеры.

Мы благополучно добрались до станции «Н-ская губерния – 1». На вокзале я нашел своего старинного волшебного помощника таксиста ибн Хаттаба (вообще-то Замига оглы Залбегова, ну да не важно). Мы стали договариваться, о проезде. Таксист ни в какую не хотел принимать за проезд «по старой дружбе» за километр, и даже «постоянный клиент» за час.

Черт с ним, таксистом. Мы прошли квартал пешком. Встали возле шашлычной и стали насыщаться ароматом жарящегося мяса, жадно пожирая его ноздрями.

Рядом с этим замечательным рестораном стояли не столь замечательные лица кавказской национальности, а рядом стаяла их машина. Она нам нужна, подумал я.

– У меня есть план, – сказал я своему маленькому спутнику. – Но ты должен полностью довериться мне.

– У меня плохое предчувствие.

– Не напрасно, мой юный друг, не напрасно, – сказал я, и подошел к самому здоровому из монобровой братии.

– Монобровое братство приветствует тебя, – сказали ребята. – Зачэм пожаловал, дарагой?

– Я хочу заключить пари-шмари, – гордо произнес я.

– Чего-шмево? – удивились соотечественники с гор.

– Спор-шмор хочу.

– А я Ларису Ивановну, – отозвался один из них.

– Вот-вот, – похоже диалог-шмеалог завязался и дело пройдет без сучка без задоринки-шмадоринки. – Давайте поспорим. Если вот он победит в армрестлинге одного из вас, то вы отдаете нам автомобиль-шмавтомобиль.

– А если он проиграет-шмовыграет?

– Он станет вашей Ларисой Ивановной.

Они дружно загалдели, стали танцевать лезгинку-шмезгинку. А Кеша судорожно сглотнул слюну-шмюну.

– Дмитрий, зря я тебе доверился-шмоверился, – сказал он, подключаясь к разговору.

Конечно, мне его тоже было жалко. Но из уст маленького бурята слово «шмоверился» звучало слишком неестественно, и суровая решительность укрепилась во мне ещё больше.

План заключался в моем умении мыслить логично и на грани абсурда. Ладно, скорее, за гранью фола. В общем, страх анального изнасилования должен был накачать мышцы парнишки адреналином. Конечно, он их победит, если стресс внутри него достигнет пиковой точки.

Я просчитался, он был спокоен, как мертвый ленивец, и запах похожий источал. Даром, что я сам стал паниковать. Его ниндзя тренировки были не напрасны, спасибо Момо-сэнсею. Кешью пробил столешницу волосатой конечностью (не знаю, нога это была или ещё что-то, просто из кучи волос торчала непонятная штука) одного из кавказцев, когда началась борьба.

Мы сели в трофейный авто, и покатили в сторону заката, как обычно, несмотря на то, что был полдень.

«Бьют свинцовые ливни,

Нам пророчат беду,

Мы на плечи взвалили…»

Вы, наверное, считаете, что я ничего не смотрел кроме «Неуловимых» и «Властелина колец»? Да мне параллельно ноге, что вы там считаете, это хорошие фильмы.

– Ты рад, что все хорошо закончилось? – спросил я, вцепившись в руль.

– Это ты о тех, кого мы победили, или о том, как ты сейчас чуть не врезался в дом?

– Да ты не бурят, а еврей какой-то. Иными словами, ты рад только какому-то одному из успешно сложившихся  событий.

– Нет-нет, обоим сразу.

– Хорошо, другое дело. Давай послушаем, что у них за музяка что ли?

– «Черные глаза» какие-нибудь, – вздохнул он. – И ты в каком веке живешь? Кто в наше время говорит «музяка».

– Ну посмотрим что у них там. Мне они показались неплохими парнями. Значит и вкус у них должен быть.

Мы включили радио и там запела Ротару свою «Ааааааааа блин, белая зима! Я решу сама, отвалите от меняааа».

– Как тебе? – начал я проверять сосочки на языке моего спутника (вкус его тестировать, то бишь).

Он неопределенно мотнул головой, я подумал, что у него приступ эпилепсии и нажал по тормозам. Когда Иннокентий отбился от моих попыток положить его набок и схватить за язык, песня закончилась. Включилась группа Любэ и их «Охота, брат, охота на охоту».

– Да они молодцы, надо бы вернуть им машину, как знак доброй воли.

– Что это за песня?

Я снова вдавил педаль тормоза. Сначала, конечно, отпустил Кешу, залез в машину, завел её, тронулся и сразу – по тормозам. А что вы хотите? Я так выражаю эмоцию негодования!

Ладно, он же маленький ещё, ему простительно. Я листал трэклист в магнитоле. Там были Дискотека Авария, Маршал, The smiths,  Песенка мамонтенка, Речь Хрущева с 20–ого съезда КПСС. Все это вызывало смешанные чувства, но вот я нашел сингл Григория Лепса о Калифорнии, и вспомнил, что в нем нет ни одного слова о ней, и назывался-то он «Самый лучший день». Тем не менее, я вдруг вспомнил, что тороплюсь в Калифорнию, чтобы потом с гордостью сказать «ЛУЧШИЙ ДЕНЬ ЗАХОДИЛ ВЧЕРА».

– Синий?

– Да.

– Давай. – Хотя обычно она не курила.

Они разговаривали, и каждый избегал банальности в общении, в жестах.

Парень оказался не очень успешным, но с богатым внутренним миром, прекрасным вкусом и чувством юмора. Она обнаружила, что он тот самый, который не козел, и не похож на других. Но и она не лыком шита. Примадонна, знает себе цену, остроумна, мудра, целеустремленна, с кормой, которую бы не запечатлел ни один художник-маринист (это про жопу, если кто не понял).

Переспали, живут счастливо, иногда по отдельности. Оба независимы и любят друг друга.

Когда их видят вместе, идущими по улице, никто не говорит «Где она нашла этого мудозвона?», или «Боже, он с ней только из-за её денег», или «Е**ет и плачет, бедненький».

Вот так должно быть.

***

Хм, а может быть все наоборот? Девушка находит себе нормального парня, а потом выпивает из него нормальность, становится классной, а пацан превращается в урода.

– Может все деро в том, щито у тебя не креется с девушками-тян? – отозвался мой похититель. Дело в том, что его «Судзуки» был хэтчбэком, и через полочку багажника он слышал о моих рассуждениях.

– Да нет, все нормально с девушками. Просто, знаешь, иногда видишь, идет нормальная девчонка, а с ней ну просто кошмар, либо быдло, либо дрищ, либо десептикон какой-нибудь.  Или вроде нормальный пацан, а с ним рядом фарш, сделанный из вымени Ктулху, которого призвал Чингисхан в день Ивана-Купалы. А он с этим фаршем ещё и целуется.

– Курасиво говорису, парень-сан, – сказал мой похититель, после того как остановил машину, выбежал в кусты, а потом вернулся вытирая рот. – Как настоящий восточный мудрецу. Но все деро в том, щито рюбовь дерает черовека срепым. Мы, ниндзя, научирися преодоревать свою срепоту.

– Куда везете-то меня? – задал я вопрос, с ноткой безразличия в голосе.

– О! Ты долзэн помочь моему усинику-куну пуройти обряд посвящения.

– Я не занимаюсь сексом с парнями. Можете убивать меня, – поставил я точку в разговоре.

– О, нет-нет, парень-сан. Ты сразишься су ним на равуных. Я видел, как ты дурарся с ниндзя в магазине, ты достойный из достойных. Если все пуройдет градко, то мы посадим тебя в поезд до Мосукувы и дадим денег.

О да, к такому меня жизнь не готовила. Обычно не ждешь удара под дых, а он тебя всегда ждет, надеется и верит. Вот даже стол накрыл, чайничек поставил.

За чашечкой чая в огромном особняке, куда меня привезли, Момо-сэнсей поведал мне, что обряд посвящения в школе наемных убийц происходит в три этапа.

Этап первый – ты вырастаешь до десяти лет. Не всякий справится, вот я, например, провалил бы этот этап. Нечаянно дорос до двадцати с лишком лет и все, не быть мне ниндзя.

Все это время ниндзя обучаются своей нинзятской науке. И наступает время второго этапа.

Сейчас напустим драматизма и гнетущей музыки для описания этого этапа. А вообще знаете что? Давайте я поведаю вам это от первого лица.

*** совершенно серьезное отступление (произносится пафосным голосом)

У нашего клана ниндзя есть традиция. В конце обучения каждый будущий воин проходит испытание. Сегодня предстоит пройти его мне.

Я стою перед дверью, в чем родила мать, и это не роддом. Сэнсей держит факел, и блики огня отплясывают кадриль на его лысой голове. Он достал ключ, отпер дверь.

Я вошел в совершенно пустую комнату. Как мне показалось, пустую. Дверь закрылась, и я остался в полной темноте.

Я ощупал босой ногой пол перед собой. Холодный гранит. Я весь восприятие. Крадусь по комнате. Неуловимый обычным ухом шелест распространяется по комнате.

Здесь кто-то есть. Необходимо определить, кто это и где находится, прежде чем он определит, кто я.

Я пополз вдоль стены, пронося ладонь в паре миллиметров от её поверхности, чтобы не издавать ни звука. Темнота – мой союзник. Не надо париться из-за маскировки и прочего. Остается только внимате….

Что? Я упал на пол и перекатился на несколько метров. Замер.

Что-то пролетело мимо моего обнаженного бедра. Дротик? Сюрикен? Что это? Спокойствие. От паники сбивается дыхание, а неровное дыхание выдает присутствие. Я прижался к полу. Я стал полом. Кто стоит на мне? Совсем никого. Даже предметов нет. Я бы ощутил их.

Внимание! Снова приближается. Чувство необузданной тревоги захлестнуло меня. Я вскочил и побежал, едва касаясь пола, чтобы не издавать ни звука. Я прижался к одной из стен. Я стал стеной. И зачем? Тут же не человек-паук против меня, в конце концов.

***

Я висел на стене. Хоть бы ниндзя не догадался прижаться к ней и стать ей, как они это любят. А если и обнаружит меня, буду стрелять во все стороны паутиной. Темнота – мой союзник. Трудно было бы замаскироваться в красно-синем трико.

Шучу-шучу. Не было там человека-паука. Вернемся к нашему ниндзя-ученику.

***

Я все ещё не рассекречен, раз я жив. Я исчезаю из комнаты. Я становлюсь комнатой. Кто во мне?

Все пространство будто постепенно освещается фонарем. Метр – никого. Два – пусто. Три – где же ты? Вот оно!

Между потолком и полом висела черная точка. Это и есть мой враг. Оса-убийца. Её яд смертелен даже для кита (иногда, осы купаются в море и жалят китов, а те, чтобы не стать жертвами ос-аквалангистов, выбрасываются на берег).

Всего один шанс. Я вышел за пределы разумного физического состояния. Я расслабился до напряжения и выбросил руку точно в то место, где была оса. Моя рука превратилась в лезвие. Я снова исчез из комнаты и стал ею. Я видел, как опускается тело осы на пол.

– За что? Я же просто здесь летала, – прошелестел противник.

***

– Раднушки, – сказал Момо, когда мы допили чай. Уже наступил вечер. – Пуришра пора сразиться с моим учеником. Пусть он пройдет третий этап. Иди на вуторой этаж, а я с женой пойду в  Бунраку.

– Кого? – не понял я.

– В театору.

И я остался один на один с десятилетним ниндзя.

Я откашлялся, огляделся вокруг. Деваться некуда, поднимаюсь по лестнице. Вот дверь, это явно детская, изнутри торчат кончики ножей. Я глубоко вздохнул и постучался.

– Чего надо? – спросили из-за двери.

– Ну так… как его… – Надо было отрепетировать за раннее.

Дверь открылась, в щель протиснулось узкоглазое лицо, надетое над синенькой пижамой. На лице были волосы, ну там где положено, над лицом. Короче, ребенок выглянул, только очень я его опасался.

– Ты кто? – спросило лицо мальчугана.

– Я – твой третий этап экзамена, – надменно изрек я. Вот именно изрек, просто сказалом тут и не пахнет.

– Опять эта фигня? – возмутился малец, и закрыл дверь.

– Эй, стоять. Хотя, ладно. Хотя, стой. Уже все равно. Хотя, погоди, я вспомнил.

– Отвали, – донеслось из-за двери.

– Где этот дом находится?

Черт, надо было драпать от туда. Хотя Момо мог подкараулить меня у выхода. Можно было свалить через окошко на первом этаже. А вдруг собаки? Ненавижу делать ответственный выбор.

– Малой, тебя как звать-то?

– Кеша я, – ответил парень, дверь открылась полностью. – Пошли на кухню, чаем тебя напою.

– О нет, пойдем лучше в туалет, а то я уже пил чай.

– Третья дверь слева от входа на первом этаже, а я тебя жду на кухне. Так уж и быть сражусь с тобой.

Пока я шел до туалета, и решал кроссворды, стоя и отливая… стоп. Вот здесь надо разобраться. Хорошо, какое деепричастие можно образовать от слова «ссать»? Хорошо, если от «писать», то деепричастие будет «писая». Что же делать с таким замечательным словом как «ссать»? Сса? Сся? Ссю? Низвергая золотой водопад в фаянсовое озеро? Господи, как жить дальше? Ладно, живем дальше.

Так вот, сся, я размышлял, теперь уже о своих проблемах, ведь я был в силах что-либо сделать с ними. Мне удалось прийти к выводу, что, как бы парень не был тренирован, его опыт пилотирования собственного тела намного меньше моего. А интенсивность пилотирования? Но с другой стороны у меня масса. А у него скорость реакции… опять дилемма. Ладно, пока не узнаем, не попробуем. Я вернулся на кухню. И стал узнавать.

– Как сражаться будем?

– А это обязательно? Я вообще хотел быть художником, а отец заладил «ниндзя-ниндзя», мы вообще буряты, а не японцы.

– Ох, а я уже был готов наподдать, или быть наподдатым, – сказал я.

– А к чему это приведет? Пройду я испытание, а дальше что? Дальше ещё что-нибудь придумает. Например, что мы Ливонские рыцари.

– У меня есть один друг из Германии, кстати.

Он глянул на меня исподлобья.

– Ладно-ладно, надо же что-то решать? Конфликт отцов и детей всегда был моей слабостью.

– Правда? – воодушевился Кеша.

– Да, в том смысле, что я в нем слаб, как моль, побитая побитым котенком.

– Харакири мне в пупочек! Я просто не-хо-чу быть ниндзя! И убивать никого не хочу!

– Серьезно? – я вообще-то очень даже поддерживаю пацифистов и идею о том, что убивать – плохо, особенно меня. – Давай тогда, просто скажем ему, что ты прошел испытание?

– А синяки?

– Ну, мы скажем, что это снаружи их не видать, а внутри у меня бабочки из живота под воздействием мутагена превратились в чудовищ и устроили потасовку, а ещё привели лошадей, надругались над ними и устроили ипподром. А вообще, знаешь шутку про деда Макара?

Он не знал шутку, но интуитивно улыбнулся. УЛЫБКОЙ ДЕДА МАКАРА.

Я зашел на вокзал и купил билет до Москвы в плацкартном вагоне, на боковую полку, возле туалета, потому что никто не любит там ездить, а я буду бунтарем.

На обратном пути жажда вцепилась в мою глотку, и стала водить напильником по нёбу. Взглянув на часы, кои отображали кожу моей руки с волосками, я не узнал времени, но это меня не остановило, (вы сейчас могли бы стать свидетелями рассуждений на тему, что время – только череда событий, загнанная в рамки самими людьми, для своего же неудобства) ведь, если задуматься, время это лишь череда событий, втиснутая в рамки из стрелок и циферблатов, которые придумали люди, для собственного же неудобства. Так вот, я спустился в полуподвальный бар, и с разбегу взгромоздился на высокий барный табурет. Интересно кто их придумал?

***

– Итак, дети, начнем перекличку. Все здесь?

– Двоих нет.

– Тебя не спрашивали! Я, Иоан Яковлевич – учитель труда! Мои риторические вопросы славятся по всему миру! – представился Иоан Яковлевич – учитель труда, чьи риторические вопросы славятся по его внутреннему миру.

– Вы научите делать нас что-то полезное для дома?

– Я, Иоан Яковлевич – учитель труда, за всю жизнь провел дома два долгих и нудных месяца, пока учился ползать! И вам не к чему обустраивать собственную тюрьму!

– Давайте делать скворечники!

– Я, Иоан Яковлевич – учитель труда! Не рекомендую строить тюрьмы для птиц!

– Иоан Яковлевич, а давайте…

– … Произноси полностью! Я, Иоан Яковлевич – учитель труда!

– Иоан Яковлевич – учитель труда, давайте уже…

– Полностью!

– Я, Иоан Яковлевич – учитель труда… давайте… а да ладно, ну вас…

– Сегодня мы с вами сделаем святая святых каждого учителя труда европейских стран! Это барный табурет! И чем он выше, тем свободнее чувствует себя человек во время пьяного полета с него. Я, Иоан Яковлевич – учитель труда, я научу вас труда.

– Круда?

***

– Три пива пожалуйста.

– Вам в один бокал или в три?

Такого вопроса я не ожидал. Поэтому, тактично, чтобы сбить с толку официантку, уставился ей прямо в вырез блузки. Она щелкнула пальцами у меня перед лицом, видимо недавно научилась, теперь ходит и перед всеми хвастает.

Я огляделся по сторонам. (Кому-то интересно, как я помню такие подробности и воспроизвожу их так детально, стоя на крыше многоэтажки. Знаете что? Не придирайтесь ко мне!) Бар был наполнен… воздухом, и материальными субстанциями, но преимущественно воздухом. Из материальных субстанций здесь была мебель, колонны, которые удерживали на своих плечах всю тяжесть бытия (если считать, что потолок и есть бытие), несколько людей сидящие в разных углах, будто шары в лузах на бильярдном столе (ровно по три человека в каждом углу). На маленькой сцене в центре зала  какие-то парни готовились к выступлению за гроши, ну собственно и готовились они соответственно цене. Один спал под синтезатором, второй курил возле колонны, третий спал на синтезаторе. Выступление обещало быть ярким, ведь они сейчас как выспятся, как дадут жару в этой забегаловке! Или нет.

Собственно, а вот и мое пиво. Конец.

А вы ждали, что я буду описывать как простое бренчание в дешевом, злачном заведении превратится в рок фестиваль под открытым небом, где байкеры перепрыгивают на мотоциклах через горящих слонов, и слоны на охлажденных байкерах проезжают под мотоциклами, где каждая вторая барышня  топлес, где слэмы, в которых толстые и потные мужики раскидывают пьяных панков пивными животами, где море пойла и чуть-чуть наркотиков, где всем пофигу на музыку, главное что бы громко и можно было драться? И гитара такая уииииииииии, и соло на барабанах, а потом солист прыгает в толпу и его проносят на руках от ряда к ряду, и какой-то мужик приходит и говорит «Это что за беспорядок?», а потом выжившие после первой недели устраивают свальную оргию, а потом тот же мужик говорит «беспорядок конечно знатный», а его уже жарит стропоном какая-то бесполая туша в кожаных трусах. А потом такой одни парень вскакивает с земли и орет «ТИХО! Мне мама звонит!». И все послушно молчат, потому что каждому может позвонить мама, но тишина нарушается чьим-то, на удивление трезвым воплем «Ну ты где? Девчонки ждут», и никто не смеется, потому что шутка заезжена донельзя, и в полнейшей тишине избивают шутника ногами. «…Хорошо мам» –  заканчивает диалог парнишка и кладет трубку, и сразу вопль «Х**чь, как ГРАЧ!» и все продолжается, но внутри у каждого возникает чувство, что пора бы уже и к маме. И все веселятся уже как-то не так горячо, и весь фестиваль плавно перетекает в чаепитие и все расползаются по домам, к своим любимым мамам. А мужик, которому не нравится беспорядок ходит и собирает банки, обломки гитар и черепов, использованные и не очень презервативы, использованных и не очень женщин, отмывает пентаграммы, выгоняет сатану в ад. Он садится на перевернутый гелентваген, закуривает окурок и грустит, ведь после большого праздника всем бывает немного грустно, даже если он тебе и не понравился.

Вы, наверное, подумали, что я и есть этот мужик. Он ведь так выделялся из толпы, говорил правильные вещи, грустил там, и тому подобное. Но нет, я сейчас лежу, погребенный под горой банок из-под пива и горой жирного мужика из-под бороды (бороду из него извлекли на второй день), лежащего поверх горы банок.

Если кто-то не понял, то простое бренчание в дешевой забегаловке превратилось в рок фестиваль под открытым небом, где байкеры на мотоциклах перепрыгивают через горящих слонов… ну и так далее.

С того момента, как я зашел промочить горло в нашей Н-ской губернии произошло немало событий – как минимум один рок фестиваль под открытым небом, и длилось все это действие полторы недели и, конечно, без участия главы города не обошлось.

На данный момент мне было довольно плохо, мне было сильно нехорошо, в общем, совсем хреново. Я волочил свое разваливающееся тело, а конкретно голову по улице и глазами жадно искал минералку, которую бы я ртом жадно поглотил, а потом бы почками жадно отфильтровал, а  потом бы… ну вы поняли последовательность и алчность моих намерений. Я жадно засунул руки в карманы, в поисках мелочи, и жадно нащупал билет на поезд. Посмотрев на дату, я жадно обдумывал, какое же сегодня число. Пора ехать, поезд через пятнадцать минут отчаливает.

Я стою посреди улицы (поезд), вокруг ходят (пятнадцать) люди. Птички (минут) чирикают в кустах. Хороший все-таки (убывает) город, и как (в Москву) замечательно, что я его глава (поезд) и руковожу его процветанием. Ещё я собрал нехилую команду себе в помощники (через пятнадцать минут). Стою я, задрав в небо голову(поезд убывает) и сощурившись на солнышке, и думаю о том, что до вокзала очень далеко, и что…

– ЧТО ПОЕЗД ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ УБЫВАЕТ В МОСКВУ! – заорал я на всю улицу. И со всех сторон посыпались аплодисменты, подбадривающие крики («мужик», «красавчик», «так держать!» «счастья вам»), может быть, им показалось, что я признался в любви поезду и сделал ему предложение?

Я в панике заметался по улице, в кармане гремело около двенадцати рублей. Надо заехать ещё и в мэрию, забрать деньги, уже только это отнимет полчаса.

– Эй, парень-сан, – я огляделся, никого не увидел. – Моя здесу, прям перед тобой.

Я стал вглядываться в пространство передо мной. И смог различить колебания воздуха, как от асфальта при высокой температуре и, плавающую в воздухе, застежку-молнию.

– Кто ты?

– Моя Момо-сенсей десу! Я рекрамирую воздуху в баночках. Видису? Я в костюме воздуха.

– Нет времени воздух покупать. Хотя, если он сможет доставить меня сначала в мэрию, а потом на вокзал в течении двенадцати минут, то я ещё подумаю.

– Парень-сан опаздывает?

– Да! – я становился с каждой секундой все более раздражительным.

– Моя мозет помочь, но на этой уйдут месяцы тренировок, – незнакомец снял верхнюю часть ростового костюма воздуха, и на свет появилась азиатской наружности физиономия, почему-то напоминающая Энгельса, если бы он был черепахой.

– Я на все согласен, лишь бы за пятнадцать минут оказаться с деньгами на своем поезде!

– Хоросо, я науцу тебя, технике Стремян-ки и Макарон-ки.

Мой новый знакомый наспех связал меня, бросил в багажник своего «Судзу-ки» и повез в неизвестном направлении. По-моему, что-то пошло не так.

Надо было надеть специальные трусы для тактического отступления – РЕТИРОВАВШИЕСЯ РЕЙТУЗЫ.

– Привет мам, – крикнул я в комнату.

– Привет, как думаешь, какой ответ правильный? – мама обожала эту игру, и всегда участливо отвечала на вопросы прямо в телевизор. – Кстати, что такое декодер?

– Я думаю, если это тест на профпригодность, и если участник теста – врач, то ответ Ц «хочу к маме».

– Ой, да ладно тебе, садись кушать.

– Ага, после передачи мне надо сказать тебе кое-что.

Я налил себе разогретого супа, поставил в морозилку и взял пару печенюшек.

– Правильный ответ оказалось «не хочу к маме». Я так и знала, – сказала мама, входя в кухню. – А суп?

Я уже выгрыз из двух печений слово суп, демонстративно выложил печенечный суп перед мамой и тут же съел.

– Балбес. Что ты сказать хотел?

– Мам, я еду в Москву, у меня есть деньги, я открою свое дело.

– А чего не у нас-то? – Мама явно не намеревалась меня легко отпустить.

– Там больше перспективы, а здесь я уже добился максимума карьеры. – Мама могла и не знать, кто у нас мэр, но в симс она играла.

– Ну, хорошо, только если будешь звонить каждый день, – аргументов, которые она мне могла противопоставить, просто не было, и в этом случае её «я уже сказала почему» не прокатит и не прогипотинузит (и почему Word подчеркнул это слово?).

– Ты туда надолго? – мама уже заготовила ряд компрометирующих вопросов. – Когда выезжаешь? Носков новых тебе купить? Декодер или паралич?

– Не хочу к маме, – улыбнулся я. – Как дела сложатся.

– Пополам сложатся, – а я-то думал, это у меня от папы каламбурская мания.

– Я пойду пока поиграю в ВОВ, – я попытался отложить любимые семейные беседы на после.

– Я твои доспехи постирала, чистые лежат в хранилище.

– Это как?! – удивился я. – Такое разве предусмотрено?

– Мама может все, – сказала мама, включила буровую установку, собираясь просверлить дыру в мантии Земли. (Шучу, просто сказала). – Скажи же, Сюткин на Девида Духовного похож?

– Ну конечно, я раньше думал, что это один человек, – внезапная смена меня ни сколь не обескуражила. – Мам, у тебя в голове такая каша, что все тараканы сыты.

–  Лучше прогуляйся, чем за компьютером сиди, все равно доспехи ещё гладить надо.

И я последовал её совету. Мамин советы – это все. Она – мой главный учитель. В своих школьных учителях разочаровался ещё в первом классе. Я открывал им такие простые истины, что они тащились по мне, обожали, боготворили, они преследовали меня. Это как если бы человек, который получил музыкальное образование, мог делать все что угодно.

***

Два дня как я сдал последние экзамены в музыкальной школе. И теперь я единственный человек в мире получивший музыкальное образование, и могу делать все что захочу. После двух дней беспрерывного чревоугодия, бессвязных половых актов, моря алкоголя и прочих маленьких шалостей я устал. Надо было сделать что-то, чего никому не позволено. И я стал красть маленьких детей. Бесцельно воровать младенцев, потому что это нельзя делать никому, а мне можно.

Вот я иду по улице, мамочка ведет за руку малыша. Я неспешно подхожу, отодвигаю маму в сторону, хватаю мальчика на руки, поворачиваюсь и собираюсь уходить. Мама было открыла рот, чтобы возразить, или позвать на помощь, или что бы наловить ртом побольше мух, я уж точно не знаю. Я достал из кармана удостоверение музыканта и, не оборачиваясь, поднял его вверх на вытянутой руке. Она сразу умолкла и одобрительно закивала.

Вот у меня уже столько детей, что в моем сорокаэтажном уютненьком особняке тридцать этажей и бассейн заполнен детьми, вот тогда я ощутил себя Скруджем Макдаком крупного масштаба. Я надел купальный костюм в полосочку, и подошел к трамплину. Раскачавшись, я спрыгнул и нырнул в свое богатство, зачерпывая его руками и стараясь достать до дна. Я вынырнул из пищащей воды и  выпустил струйку детей изо рта. Они смеялись и верещали, а я доплыл до одного бортика, развернулся и поплыл обратно. Доплыл до лесенки и выбрался на бортик. Я взял полотенце стряхнул с себя детей, попрыгав на одной ноге, вытряхнул одного из уха. «Эххх хорошо», подумал я.

***

«Эххх хорошо» подумал я. Дышалось так легко и свободно, как обычно дышится, когда в воздухе витает легкость и свобода.

Я шел мимо автобусной остановки, на которой столпились байкеры, наверное ждали свой троллейбайк, я показал им «козу», в знак уважения. Они показали мне свои злые рожи, в знак уничтожения. На том и разошлись.

Куда я шел? Не знаю, но пришел я на старый стадион. На другой бы, наверное, и не получилось, ввиду отсутствия в нашем городе таковых. Бомжи или дети, я так и не разглядел, гоняли по полю банку с пивом. На краю поля на них орал то ли тренер, то ли обладатель этого пива, а может и то и другое вместе взятое.

Я, не размышляя, подключился к игре. Оказалось, что это все же бомжи, и они были в единственном числе, а на трибунах стоял обладатель пива.

– Парень, забери у него мое пиво, у меня аллергия на бомжей, – кричал обладатель внешности тренера и  пива.

Бомж заподозрил неладное, и решил не включать в число подозреваемых никого кроме неладного. Недолго думая (в отличие от читателей, у которых в голове каждый абзац взрывается маленькая вселенная, и малюсенькая девочка в этой вселенной кричит и зовет родителей на помощь «О боже! Конец нашей вселенной, мама, папа, где вы?». Бездушные мародеры вытаскивают из домов бытовую технику, кто-то стреляет в небо из базуки, один отморозок насилует здоровенную бабищу, другой отморозок насилует первого. Вокруг огонь, паника, страдание, перевернутые машины! Потом планеты сталкиваются на огромной скорости, читатель закрывает книгу, и уходит курить, или просто его остановка, и он выходит из автобуса), он вцепился в банку всеми конечностями и ринулся бежать на тех конечностях, кои не уместились на поверхности банки. Далее последовала трагичная развязка истории, в которой мне стало лень гнаться за бомжом, и я спокойным и уверенным шагом покинул территорию стадиона, предоставив тех двоих друг-дружке. Между прочим, бомж был довольно популярной личностью в бомжесфере. В его власти было вонючее одеяло и коробка от пиццы, и звали эту акулу бомжебизнеса ТОЛИВЕР ТВИСТ.

Хы-хы «херр-мэр».

Через пару минут в отделе уже присутствовал Куцехвост, а с ним и остальная свободная часть команды в виде Деда-вахтера-сторожа. Последний, из перечисленных выиграл битву, ну и соответственно забрал себе все драгоценности и изнасиловал женщин. Руки Дедули-Элайджа Вуда были по локоть в часах, снятых с охранников.

– Дуем, господа, – приказал я, потому что у меня уже кружилась голова от избытка кислорода с примесью клея, и по отделу стали бегать разные непонятные создания.

Куцехвост, глядя в мои округляющиеся глаза, снял кассу и стал дуть на клей, объяснив это тем, что надо тщательно обдуть всю область покрытую клеем. Получив подзатыльник от дедка-вахтера-сторожа, он осознал свою ошибку, отодрал уже подсохшую лужицу, перевернул и стал обдувать с нижней стороны.

Я поглаживал толстого кролика с парой ног из ушей (о нем я упоминал ранее). Когда клей высох, мои ребята поставили кассу на место. Я отпустил кролика, взял кассу, обмотал изоленту вокруг своего пояса, закрепил один её конец на рог единорога, который оказался просто углом стеллажа.

Клей не отпускал меня из своих галлюциногенных объятий. И когда мы выбежали в коридор, во всех отделах с одеждой ожили манекены. Судя по тому, что мои товарищи тоже их видели, то это был либо мощный глюк, либо либэ-либэ, аморе-амор, либо-либо любовь. Ох! Крепкий клей.

Так о чем я? А! Точно! Так вот, ожили манекены, глаза их засветились красным, суставы издавали дройдоподобные звуки и они шли на нас. Я достал из кармана ручной гранатомет, который пулялся ежами, но мимо прошел морж-полицейский и, сказав, что это не законно, отнял его у меня. Тогда, я стал кидаться ежами вручную. Дедок-вахтер-сторож остался сторожить меня от нашествия новых глюков, а Куцехвост открыл маленький дипломат и нажал там пару кнопок. Это оказался его самодельный многофункциональный дройд, о котором он нам рассказывал. Его робот в боевом режиме раскидывал манекены как кегли, кромсал их на консервы и рвал на грелки. После такой ошеломительной победы мы не нашли ни одной женщины, которую можно изнасиловать, и Куцехвост включил у дройда секс режим, и мы изнасиловали его. Собрали все кегли, консервы и грелки, подхватили кассу, собрали оставшихся ежиков и спустились на изоленте с балкончика третьего этажа прямо в холл, прямо на крышу подарочного «Порше» с мягкой крышей, который стоял на стенде. Я сходу надавил на газ, прямо через крышу, правда, прорвав её, но мне понравилось. Я давил газ до тех пор, пока Куцехвост не завел машину, а Дедок-вахтер-сторож не снял с ручника, а морж-полицейский выдал мне права.

Мы помчались по торговому центру, настигли наших товарищей – Зигиза и Лоскутика, первый катил последнего. Мы закинули обоих на заднее сиденье и дали газу в сторону дверей-вертушки. В холле не было ни души, и мы ехали тихо и мирно, не перестраиваясь из ряда в ряд. В какой ряд? Мы же в торговом центре. Выбили дверь, выехали на улицу, подогнали «Порш» к инкассатору, стали перегружать добычу и Лоскутика.

Открыв багажник, мы выкинули оттуда все мешки, которые шуршали и похрустывали так, как будто там деньги. Закинули туда все, что удалось прихватить с собой, даже мягкую крышу «Порше» отодрали и сложили в багажник.

Когда наша команда была внутри, все стихло, даже ветра не было. И тут меня осенило, что по-хорошему здесь уже должны были появиться милиционеры в форме, с автоматами, в шлемах, с собаками, ну и тем, что им положено при задержании особо опасных преступников. А никого не было, ни одной каски или автомата, что уж говорить о собаках.

– А собаку мне не подарят? – процитировал я себе под нос любимый мультик.

– Что, Дим? – отозвался Куцехвост. – Поехали уже, а то потом от хвоста избавляться.

Я поменялся местами с дедом-вахтером-сторожем, пусть он обратно ведет, и мы тронулись потихоньку в сторону штаба. Как только мы отъехали на достаточное расстояние, над нами пролетел вертолет и выпустил штук пять ракет в злополучный «Порш». Это было красиво.

Дед-вахтер-сторож – хороший водитель, вел плавно, я сидел расслаблено и думал, о том, что мы могли забыть. Пересчитал всю команду. Без потерь. Задумался. Так не интересно. Выкинул из машины деда-вахтера-сторожа-хорошего водителя. Подумал ещё. Вернулся за дедом, выкинул Лоскутика. Так-то лучше.

Машина шла не так плавно. Со сломанной ногой дед вел не так хорошо.

– Может опять его выкинуть? – сказал я.

– Я что это вслух сказал? – сказал я.

Машина пошла плавно. Я чувствовал, что делить добычу будет нелегко. Это как если бы черепашки-ниндзя были девочками и дрались бы из-за Шредера.

***

– Леонарда! Ты сегодня идешь выкидывать мусор, – крикнула из ванной Рафаэла.

– Я не собираюсь выкидывать мусор, его тут не много, пусть полежит, – отозвалась Леонарда. – И вообще, мы живем в канализации! Кто это придумал? Это типа «Ой как клёво, давайте жить там, где воняет, сыро, полно крыс, и чтобы выйти наружу надо поднимать пятидесятикилограммовый люк».

– Да ты вообще страшная, – не в тему подорвалась Донателла.

– Да я хотя бы знаю, что у меня нет губ, и не пытаюсь их красить, – напряглась Леонарда, на которую почему-то все стали наезжать. – Черепаха ты крашенная.

Но тут домой вернулась Микеланджела, вся зареванная.

– Ой, девчонки, на меня шеф наорал, сказал, что я медленно печатаю тремя пальцами, ношу ему пиццу вместо кофе, и спать со мной ему мешает мой панцирь, – давясь слезами, пожаловалась она. – И уволил меня.

Она зашлась рыданьями.

– Ну не плачь, милая, – кинулась сочувствовать Донателла. – Сейчас тебе Леонарда чайку сделает.

Она замахала Леонарде, чтобы та действовала.

– Я тебе что, черепаха-терпилла, что ли? – набычилась та.

– Да ладно, тебе жалко? – подорвалась Рафаэла, обнявшая Микеланджелу с другой стороны.

– Ну ладно, сделаю, – резко сдалась Леонарда и ушла на кухню.

– Ну не плачь милая. Он просто козел, он тебя не достоин, – утешали девочки-черепашки пострадавшую.

– Он сказал, что я медлительная черепаха! – взревела Микеланджела.

– Да он ещё и расист, мы у него отсудим все, даже его пузо будет нашим! – гневно провозгласила участливая Леонарда с кухни.

– Правда?

– Ну конечно, – уверяла её Рафаэла. – А вечером давайте смотреть сериалы, есть пиццу, и я буду делать тебе клеевые прически.

– Не, ну ты дура, чтоли, Раф? Я же лысая! – Мкеланджела убежала в свою комнату, откуда доносились приглушенные рыдания.

– Нет, ты просто «красотка», Раф, – вздохнула Леонарда, и понесла чай бедолаге-черепахе.

– Ну а что я такого сказала? – искренне удивилась бестолковая рептилия.

***

Мы добрались до убежища, и к тому времени клей меня полностью отпустил. Телевизор был включен, он всегда включен, пока свет в мэрии есть, ибо мы не знаем, как он выключается. Мультики прервали срочным сообщением по новостям.

– Нам доложили, что был дерзко ограблен торговый центр, в Н-ской губернии. С места событий докладывает наш репортер Сергей Светлаев. Что у вас происходит, Сергей?

– Спасибо, Катерина, сейчас на месте ограбления действуют элитные сыскные службы. Мы допросили… ой, опросили (в сторону: закопай паяльник) старшего следователя, и после пяти минут растягивания на дыбе, он признался, что неизвестные вынесли кассовый аппарат из отдела дисков, разгромили охрану, и изнасиловали полсотни женщин.

– Ну что? Мы молодцы с вами! – поздравил свою команду я.

– После полнейшего разгрома торгового центра, преступники вырвались из оцепления на машине «Порш», стоявшей на демонстрационном стенде, хотя все оцепление представляла только дверь центра. Они перегрузили награбленное в другую машину и скрылись в неизвестном никому, даже им самим направлении. На месте преступления были найдены шуршащие и похрустывающие мешки, которые вскрыла саперная группа. Угадайте, что было внутри?

– А об этом смотрите в следующей серии нашего сериала, – улыбаясь, провозгласила дикторша из студии.

– Катерина? Вас взяли вести новости! А вы тут продолжаете играть «Богатые тоже в платье»,  – донесся голос оператора из-за кадра.

– Хорошо-хорошо, следующая серия прямо сейчас, – дикторша слегка раздраженно исправила свою ошибку. – Итак, Сергей, что же было в мешках? И кто убил дворецкого?

– В мешках было найдено полтора миллиона рублей, которые покроют расходы на восстановление торгового центра и ещё хватит нашей съемочной группе на кофе после репортажа. Оперативная группа снимает все обвинения с преступников, считая, что они выкупили себя из заключения.

– Мы все провернули гениально! – восторгался Куцехвост. – Или нет?

– Касса у нас, так что все в порядке, – утешил его я.

– А сейчас снова двухчасовой марафон мультфильмов, – прервала репортаж Катерина. – Сразу после рекламы.

И мы все сидели и смотрели в экран, где полноватый мужик схватился за бок, потому что переел. «Момент настал! Прими «Гастал».

Не забывайте, мне платили за рекламу. Кстати,  правда, хорошее средство.

Когда мы поаплодировали гениально снятой рекламе, я объявил о минуте молчания.

– Вспомним о тех, кто сгинул во время операции. Лоскутик был отличным карликом, и королем, а ещё он был выдающимся королем карликов. Конечно, расходный материал из него – так себе. Нам пришлось пожертвовать им…

– Для чего? – перебил меня Куцехвост.

– Ну… дык…– замялся я. – Для статистики. Не бывает побед без жертв. Я в его честь введу награду в нашей Н-ской губернии.

– Медаль Лоскутика? – вмешался дедок-вахтер-сторож. – Как-то не звучит.

– Согласен, пусть тогда будет орден имени АДМИРАЛА ГЕЛИЯ.

Вот если пригласил девушку на свидание через «аську» (боже, кто в наше время пользуется «аськой»?), а она не соответствует твоим представлениям о границах прекрасного, ну или она просто страшная, и жирная, и бровь одна, и усы одни, и вообще она знакомится через интернет, только, что бы сожрать кого-нибудь. Ты же, конечно, либо отступишь сразу, либо не позовешь её уже на следующее свидание (потому что будешь съеден). Ну вот и на дороге, мне не понравилось ехать вперед, почему нельзя развернуться?! Бред какой-то.

Водитель «Форда» не возмущался. Он вышел, погладил вмятину на машине, вмятину на жене, и закурил. Мы подумали, что это значит, что все в порядке. Сидим, слушаем анекдоты по радио, Лоскутик нервно всхрапывает, стараясь удобнее устроиться на каких-то мешках.

Услышав анекдот про сутенера и пиратов, Зигиса осенило, он начал нервно что-то записывать в блокнот, ожесточенно игнорируя стук в стекло.

Это был милиционер. Постукивая костяшками в окно нашей машины, он беззвучно шлепал губами. Мы сидели и смотрели на него. Я не понимал ни слова, остальные – тоже. Обреченно вздохнув, представитель закона указал пальцем куда-то в противоположную от своей спины сторону (вперед он показывал, если кто не понял). Мы все обернулись и увидели машину, которая рекламировала мебельный магазин. На её крыше стоял стул. Почему-то, мы, как загипнотизированные, повернулись обратно к милиционеру, довольно скаля зубы, я показал ему большой палец.

– А это мысль, – сказал я, почесывая подбородок… Лоскутику.

Перепрыгнув на пассажирское сидение своей нивы, я открыл окошко и постучался в машину со стулом на крыше. Внезапно до меня стало доходить, что же хотел от нас тот милиционер, но было поздно, действия опережали мои мысли.

– Что надо? – водитель мебелемобился (вероятно, Мебельмэн) наверное, не очень любил свою работу, или стеснялся её.

– Скажите, мебельный супермен, а нельзя ли нам такой же стул на крышу поставить?

В этот момент-мент, милиционер-мент начал свое путешествие за восемьдесят секунд вокруг капота нашей машины.

– А деньги из вашего инкассатора нельзя переложить на мою крышу, взамен стула? – спросил мужик из меблемобиля.

В этот момент-мент (красивое слово, которое можно запросто присовокуплять к любому другому, заканчивающемуся на «мент») Зигизмунд созрел. Он внезапно разразился своей идеей, о том, что можно открыть свою фирму по производству колпаков и дисков для машин под названием «Пиратские диски», и о том, что можно их делать из нелицензионных компакт дисков. Меня эта идея зацепила больше чем обмен машины на мебельмобиль.

– Мы обсудим детали, когда закончим сегодняшнюю операцию, – я забыл развернуться в салон, и произнес это в лицо  Мебельмэна.

– Вы серьезно?! Ладно, вот телефон на машине, если что звоните, буду ждать! – Он со счастливой улыбкой надавил на газ и, снося краску с боков стоящих впереди машин, понес свой стул в сторону заката. Заката? Утро же. Ну да не важно. Неуловимым не нужен вечер, чтобы уйти в закат.

В начавшее закрываться окно, с потоком собственного пота ворвалось лицо Гаишника.

– Сержант Горчишник, предъ… – он прошлепал губами ещё с пару секунд. Постучал в стекло, потом по голове. Видимо, там открыли раньше, чем у нас, и он удалился.

Мы добрались до места назначения через полчаса. Я велел ждать моего звонка по мобильному, и без моей команды не начинать.

Я вышел из машины, и неспешно перекатываясь от одного укрытия к другому, приближался к торговому центру. У входа я обернулся и бросил взгляд на неприметно, чудовищно неуместную, стоящую поперек парковки, инкассаторскую машину.

Я прогуливался по коридорам торгового центра в хоккейной маске, чтобы не узнали, и оценивал силы противника. Насвистывая незатейливую мелодию девятой симфонии Бетховена (вру, это было мелодия из диснеевской русалочки), я подошел к своему отделу. На мобильном номер уже был набран. Оставалось только нажать кнопку вызова, но пока рано, надо создать гнетущую атмосферу, как в боевике. И тут я все придумал, все действия развернулись передо мной как таблица Менделеева перед Менделеевым, так и план Блаблаблова встал перед Блаблабловым – мной. Я нажал кнопку вызова и стал ждать когда ответят, заодно когда в пустыне появится вода. Тем временем в пустыне вода не появлялась, и я спускался к выходу. Там я обнаружил свою команду, запыхавшуюся, тащащую бесчувственное тело окровавленного охранника и кассовый аппарат в сторону машины.

– Вы, что дураки? Это был проверочный звонок на готовность! – заорал я.

– Ну, мы думали, что надо как бы это… Ты же сказал, что после звонка действуем, – ответил за всех Куцехвост.

– Так все на место поставили быстро, и в машину.

Я сел в инкассатор, и стал ждать, когда они приклеят кассу на место и поставят охранника. Через пятнадцать минут я уже излагал этапы нашего действия. Через десять минут все были на позициях.

Я, Лоскутик и Дедок-вахтер-сторож, в страшной битве с бомжами отняли их одежду, оружие и изнасиловали их женщин, ну по праву победителей. В одежде бомжей и с двумя бутылками мы поднялись на четвертый этаж и поползли по кабелям над холлом, под самой крышей, где болтались всякие украшения из слов «sale» и «welcome».

Тем временем, предобеденным временем, Зигизмунд крался по вентиляции к комнате управления эскалаторами. Мы уже были на позиции, и ждали сигнала. Зигиз с пистолетом ввалился в комнату. Ударил оператора по макушке рукоятью, пистолет выстрелил в кнопку пожарной тревоги, и понеслась.

Немецкий карлик диверсант вырубил эскалаторы, подтянулся к вентиляции и стал протяжно выть в неё, пугая персонал. Одновременно это был сигнал к нашей атаке. Я стал орать матом и раскачиваться на украшениях в главном зале, заодно приготовил нитку и иголку, для действий, о которых я бы хотел умолчать, но уж больно без них нельзя.

На ор, внизу скопились охранники и, как волки, загнавшие кролика на дерево стали подпрыгивать и брызгать слюной, которая оказалась не слюной, а токсичным ядом из их пистолетов.  Дед-вахтер-сторож, выждав момент, сделал свой ход, вспорол лоскутику живот и, выхватив край кишок, скинул их вниз, а сам укрепил короля карликов покрепче, между кабелями. Он схватился за кишку как за канат и стал скользить вниз, выдавливая содержимое, на котором поскальзывались охранники, падали ломая шеи (я это в кино видел, и думал, что проканает). Когда он коснулся ногами мокрого, липкого и одновременно скользкого пола, он кинулся на охранников, рискуя, намочится, прилипнуть и одновременно поскользнуться. К тому времени, я уже подтянулся на решетку и заматывал кишки назад. Мне удалось зашить живот, демонстрируя невообразимые чудеса хирургии. Я оставил Лоскутика и деда-вахтера-сторожа прикрывать тылы телами, телами не своими конечно, а врагов. Ох! Славная битва была.

Я рванул на третий этаж на лифте, стараясь отвлечь всех вокруг криками «смотрите туда, смотрите сюда, ой, отвернитесь, я не одета», или «О! Смотрите, это же Лужков».

На третьем этаже все было чисто, за исключением одного момента, точнее лужи клея «момента». Мои соратники приклеили безжизненное тело охранника, тот, видимо, ни в какую не хотел стоять сам. Они ещё и рацию ему к щеке приклеили, чтобы более живой вид был, но на то, чтобы к рации приклеить руку им, кажется, не хватило клея.

Я с боевым кличем ударил его в переносицу, для поддержания своего боевого духа, и прилип. Пытаясь вырваться, я оторвал его от пола, и эта туша тащилась за моей рукой. Я так и ворвался в свой отдел, поднял вверх указательный палец, ну как вверх, на уровень пояса. Прилипший охранник препятствовал эффектности моего появления.

– Пистолеты-амулеты, это ограбление! – завопил я, оценивая обстановку через хоккейную маску.

Посетителей уже не было, всех эвакуировали. За кассой стоял здоровенный амбал, как мне тогда показалось. В нем было аж метр семьдесят роста, стрижка под горшок, он злобно блестел на меня очками. Резким движением руки он сорвал очки, отбросил в сторону и встал в боевую стойку.  Конечно, это так мне показалось. На самом деле, он в панике дернулся в сторону, споткнулся, уронил с носа очки и так и замер, стоя на карачках. Я атаковал – с разбега пнул его в зад, он врезался в стеллаж головой. Как назло, под стеллажом оказалась кнопка CD-тревоги. Тут же из отдела софта посыпал спецотряд CD-ниндзя. Мы замерли. Каждый оценивал противника и обстановку вокруг. Под скорбное завывание из вентиляции, наступило тягучее молчание. Когда Зигизмунд затих, переводя дыхание, они не сговариваясь ринулись в атаку. Их было пятеро. Все в красных масках, в красных кимоно. Они схватили с прилавка диски и стали метать их в меня. Я прыгнул за стойку с новинками, подбирая подарочные издания, которые мне помогут, сначала я выхватил «Сталкер», но кроме противогаза я там ничего не нашел и недолго думая натянул его на голову, поверх хоккейной маски. Видимость резко снизилась ещё на 40%. Это, как оказалось, было верным решением. Ниндзя стали закидывать мое укрытие слезоточивым газом… или пустыми баллончиками из-под краски, я не мог понять, запах то я не чувствовал. Следом за «Сталкером», я схватил подарочное издание новых «Стар Варс», и это было в точку. В точку? Нет, это было как онанизм в Рождество. Я засунул свою руку вместе с носом охранника, прилипшего ко мне, в коробку, и достал оттуда световой меч.

Отражая метательные CDишки, как Энакин Скайуокер, я скользил между стеллажами. И тут я заметил покупателя и ничего не смог с собой поделать.

– Вам что-нибудь подсказать? – а ниндзя все понимали, и тихо ждали в сторонке. Все мы в одной упряжке.

Покупатель на миг задумался, но тут из вентиляции возобновился душераздирающий стон, и тот из подростка сразу превратился в старика, как Бенджамин Батон, только наоборот.

– А у вас есть новый сталкер, – начал он. – Разворовали страну, Сталина на вас нет.

– Что? – удивился я. Хотя учитывая сложившиеся обстоятельства, я воспринял все как должное.

– Да я просто посмотреть.

Ненависть забурлила во мне, и рука сама взмахнула световым мечом. Голова старого подростка покатилась к ногам CD-ниндзя. Старший из них показал большой палец мне, и сделал себе харакири диском, ибо мечта его жизни исполнилась. Остальные преклонили передо мной колени и попросили отрубить им головы. Я же не дурак, предложил им бороться в честной борьбе, и мы на тестовом стенде сразились в демоверсию нового Наруто. Я, конечно, победил, забрал все драгоценности и изнасиловал их женщин. Ох! Славная победа. И женщины тоже

Световым мечом я отрезал от своей руки охранника. Правда его нос так и остался болтаться у меня на среднем пальце. Мои ребята же его победили. Так что надо узнать его личность, найти его дом, ограбить и изнасиловать имеющихся там женщин. Ничего не поделаешь, с правом победителя нужно считаться. О! Вот на бейджике его имя, можно смело отрывать кассу и отступать. Его имя – Роберт Полсон.

– Его имя – Роберт Полсон!

– Его имя – Роберт Полсон! – скандировали обезьяны-космонавты.

Что-то знакомое. ПОЛСОН. РОБЕРТ.