Дима просидел у Лены допоздна. В девять позвонил Оленин.
— Я тебе домой звонил-звонил, а твоя мать сказала, что ты у Ленки. Помирились?
— Да мы и не ссорились. Саша, дела ваши плохи. Все равно надо к врачу. Правда, там у них делают эти, как их, ну... мини. Если срок небольшой. За деньги. Но ее родителям все равно обязаны сообщить.
— Ладно, дай адрес где это. Попробую заплатить врачу — может, обойдется. Если бы эта дура поменьше ревела. А то ходит — глаза красные, нос распух. Уже ее родители обратили внимание. Надо, пока каникулы, с этим решить, а то у нее медаль может погореть — тогда нам вообще хана.
— Что случилось? — Во время их разговора Лена держала ушки на макушке. — Это Оленин? Он об Ире?
— Он меня просил никому не говорить. Но раз ты все слышала... Только, пожалуйста, никому.
— Конечно, Дима. Значит, Ира хочет избавиться? А потом вообще может не быть детей. Она хоть об этом знает?
— Понятия не имею. Он просил узнать — я узнал. А что им остается? Ирку же родители убьют, если пронюхают, да и ему не поздоровится.
— Ой, как мне ее жалко! Ира его так любит, еще с детского сада. Она за ним всю жизнь хвостиком ходила. Когда они бывали в ссоре, пряталась за деревьями, только бы его увидеть. Оставила бы ребеночка. Ведь первенец! Они оба такие красивые, и малыш у них, наверно, был бы хорошенький-прехорошенький. Дима, уговори их оставить.
— Лена, да ты что? Кто ж меня послушает? Сашка меня знаешь куда пошлет? Нет уж, уволь. Пусть сами решают свои проблемы. А то можно такого насоветовать − потом не будешь знать, куда деваться. Ох, как неохота уходить, а надо. Темно уже. О, опять звонят. Определенно, это мои.
— Да иду, иду! — закричал он в трубку. — Что делали? Занимались, естественно. Что значит чем? Мама, что за вопросы? Физикой, в основном. Ну, мне не веришь, Лену спроси или Ольгу Дмитриевну. Ладно, я же сказал — иду!
Все каникулы Дима с Леной трудились с утра до вечера. За эти десять дней Дима узнал столько, сколько, наверно, не изучил за последние три года. Лена умела так объяснить, что самые трудные разделы становились понятными. Оставалось только удивляться, как до него все это не доходило раньше.
— Понятно? — спрашивала она, объяснив ему какое-нибудь очередное правило Ленца.
— Ежу понятно! — восклицал Дима. — Ты объясняешь даже лучше Марины. Хотя она тоже очень хорошо объясняла. Вам с ней надо бы идти в пед, — вам же цены нет, как педагогам. Вы — национальное достояние!
Тут он увидел, что лицо Лены сразу погрустнело, и мысленно выругал себя. Зачем он вспомнил про Марину — она же не может спокойно слышать это имя. А может, она его ревнует? Так это же здорово. Значит, любит по-настоящему.
— Леночка, — участливо спросил он, — ты чего запечалилась? Что-нибудь не так?
— Про Марину подумала. Как она живет, не представляю. Ведь надо же каждый день вставать, ходить, что-то делать. За что ей такая мука? И я — тому виной.
При этих ее словах Дима просто воздел очи к небу. Да сколько же можно себя казнить? Нет, Лена, определенно, из породы самоедов.
— Лена, с чего ты взяла, что она мучается? У нее все прекрасно. Встречается с хорошим парнем. На меня и не смотрит — кивнет при встрече, и все. Успокойся и забудь!
Ничего не ответила Лена на эти слова, только тяжело вздохнула. Она чувствовала, что права, но не стала его разубеждать. Зачем и ему казниться тоже? Ведь все равно ничего не изменишь. И он снова не полюбит Марину, и она, Лена, никому его не отдаст.
А вскоре ее правота подтвердилась самым неожиданным образом. Они с Димой возились на кухне — готовили обед. Точнее, готовил Дима, а Лена, подперев рукой щеку, наблюдала за его действиями. Хлеб она уже нарезала, а больше он ей ничего не позволял. Из радиоприемника лилась приятная музыка — какой-то джаз. Как вдруг голос диктора произнес:
— А сейчас прозвучит песня лауреата московского фестиваля композитора Ларисы Локтевой на слова юной поэтессы Марины Башкатовой. Песня называется "Боль".
Лена остановившимися глазами посмотрела на Диму. Дима, держа в руке нож, медленно опустился на табуретку.
— Все кончено.
Закрыты двери,
А я еще чего-то жду,
— зазвучал серебряный голос Ларисы,
— А я его словам не верю
И повторяю, как в бреду:
— Он притворялся злым и грубым.
Не может быть, чтоб он забыл,
Мои глаза, улыбку, губы,
Ведь он их так всегда любил.
— Какой ужас! — прошептала Лена. Дима потянулся выключить радио, но она задержала его руку.
— И тишина,
И дикий холод,
И шевелиться нет уж сил,
— пел знакомый голос, выворачивая им души.
— Меня случившегося молот
Пудовой болью раздавил.
— Сидеть бы вечно так
Без света,
А надо встать, домыть, дошить.
И мне никто не даст ответа:
Как с этой болью
Дальше жить?
Песня кончилась, но они долго сидели молча, приходя в себя. Наконец, Дима заговорил:
— Это еще ничего не значит. У Марины сильно развито воображение. Помню, мы еще встречались, а она уже сочинила стихи об одиночестве. Такое тяжелое стихотворение — меня просто мороз продрал по коже.
— Она предчувствовала.
— Да что она тогда могла предчувствовать? Это были наши первые свидания. Просто, попало под настроение. И эту песню тоже, наверно, написала под настроение. Может, это и не обо мне вовсе.
— Дима!
— Ох, Леночка, ну что теперь поделаешь? Ну, потерпи — скоро конец. Окончим школу и перестанем встречаться с ней каждый день. Она переболеет и забудет.
— Она идет туда же. На наш факультет.
— Ну и что? Может, она будет в другой группе? Однозначно будет, я позабочусь. Любовь моя, не надо себя терзать. Ну, разве будет легче, если у тебя головка разболится или сердце? Доставай тарелки, уже все готово. О, вот и звонок — твоя мама пришла. Значит, будем обедать. Улыбнись, а то она тоже расстроится.
И он пошел открывать дверь.
А завтра началась и побежала самая последняя в их жизни короткая четвертая четверть, согретая весенним солнышком и украшенная расцветающими жерделами и вишнями, в изобилии росшими на улицах и во дворах.
Как и многие ребята из их класса, Лена и Дима упорно готовились к государственному тестированию. Они купили сборники примерных тестов и несколько раз их прорешали. Там были такие задачки! Даже Лена не сразу справлялась — чего уж говорить о Диме?
Маринка тоже собиралась тестироваться. Но когда она натыкалась на трудные задачи, обращаться за помощью ей теперь было не к кому. К Лене она не обратилась бы ни за что на свете, а Гена ей был уже не помощник.
Гена перестал ходить в школу. Он написал заявление на имя директора, что в связи с тяжелым материальным положением семьи идет работать, а выпускные экзамены будет сдавать экстерном.
Встречаясь на лестнице с Леной или ее мамой, Гена опускал голову и прыгал через три ступеньки, стремясь поскорее проскочить мимо. Даже не здоровался. На Диму Гена смотрел, как на пустое место. Впрочем, Дима тоже его в упор не видел.
Узнав, что Гена бросил школу, Ольга страшно расстроилась. Было ясно, что его решение — следствие перевода Димы в их класс. Слишком тяжело было бедному Гене видеть их все время вместе, слишком больно. Но с другой стороны — может, это и к лучшему? Прекратились их ежедневные встречи, то и дело грозившие перерасти в мордобой. И учителя вздохнули с облегчением.
Экзамены Гена, конечно, сдаст, — думала Ольга. — и пойдет работать к Алексею. Жаль, что не будет поступать в институт — он ведь такой способный. И труженик великий, и умница. Но это его решение. Понятно, что за ним стоит несчастная Генина любовь. Но здесь ему ничем помочь нельзя. Ничего, работа еще никого не испортила. Физический труд — хорошее лекарство от любовного стресса. Поработает год, потом — армия. А после армии, если захочет учиться, двери их института для него всегда открыты.
Так успокаивала себя Ольга, размышляя о превратностях Гениной судьбы. О, если бы она знала, как далеки ее мысли от истинного положения дел, от Гениных ближайших планов! Она бы надолго потеряла покой. Но откуда ей было их знать?
Гена не собирался отказываться от своей клятвы: доказать Лене, что она связалась с подонком. Для этого ему нужно было знать каждый шаг Рокота, чтобы в нужную минуту открыть Лене глаза. А как узнать каждый его шаг? Гена знал — как.
На местном радиорынке он завязал знакомство с продвинутыми в нужном ему направлении людьми. Оказалось, что необходимое устройство не так уж дорого стоит. Правда, и этих денег у него не было, но они согласились продать "жучка" в рассрочку под небольшой процент. Надев наушники, Гена слышал разговор на приличном расстоянии, как будто говоривший находился рядом.
Теперь оставалось самое простое: спрятать крошечную кнопку в одну из складок Диминой сумки, с которой он практически не расставался. Эту процедуру проделал за небольшую мзду в раздевалке физкультурного зала один Генин поклонник из шестого "Б". За Геной обычно ходили хвостиком несколько ребят из средних классов, которых он тренировал в свободную минуту. Вот он и попросил одного из них оказать ему небольшую услугу, набрехав тому с три короба и строго-настрого приказав держать язык за зубами.
Гена прекрасно понимал, что это деяние уголовно наказуемо — он даже Маринке об этом сказал. Но его этот факт мало трогал. Всю свою сознательную жизнь он жил ею одной — девочкой по имени Лена. И теперь, когда ее отняли у него, собственная судьба совершенно перестала Гену волновать.
К Гениному глубокому удивлению все их разговоры, которые он внимательно прослушивал, вертелись вокруг подготовки к какому-то тестированию. Никаких тебе объяснений в любви, ни звука поцелуев. Лена в основном растолковывала этому обалдую задачи, которые они решали еще в девятом и десятом классах − а этот идиот задавал ей такие идиотские вопросы, из которых явствовала вся его тупая темнота. От нее Рокот шел к себе домой и кидал сумку, вероятно, в свою комнату, где были слышны только его разговоры по телефону, причем самые нейтральные.
И все же однажды Гене удалось подслушать один крайне важный разговор Рокота с Оленем. Сначала Рокот спросил про какие-то дела Оленя с Иркой Соколовой. Гена терпеть не мог, что Оленя, что Ирку еще с детсадовских времен. И надо же — этот подонок и Олень нашли друг друга. Воистину, два сапога пара.
Когда Олень ответил, что с Иркой все обошлось, поскольку он дал на лапу кому надо и поблагодарил Рокота за помощь, Гена сразу догадался о чем речь. Его даже замутило от отвращения к обоим мерзавцам. И Лена — сама чистота! — связалась с таким развратником. Гена даже застонал, представив ее в объятиях этого негодяя. Но взял себя в руки и стал слушать дальше.
А дальше было самое интересное. Олень спросил у Рокота, что они с Леной решили насчет интима. И тот ответил, что они с Леной отложили интим до августа. Мол, поступят в институт, поедут в августе в студенческий лагерь и там у них все и произойдет.
Услышав это, Гена аж затрясся от ненависти. Но одновременно испытал некоторое облегчение. Значит, в ближайшие четыре месяца между ними ничего не будет. И теперь его задача сделать так, чтобы это «ничего» распространилось и на всю оставшуюся жизнь.
Он собрался было снять наушники, полагая, что самое главное уже услышал, как вдруг вопрос Оленя снова приковал его внимание.
— Ну и что ты решил насчет приобретения опыта? — спросил Олень. — Предупреждаю, без опыта в этом деле соваться к такой, как твоя Ленка, не стоит и пытаться. Сам намучаешься и ее намучаешь. У нее потом может надолго пропасть охота к интиму.
— Я много размышлял по этому поводу, — ответил Рокот. — Может, ты и прав. Только до августа не хочу ничего предпринимать.
— Правильно, — согласился Олень, — а в августе давай поедем туда на пару дней раньше всех − вроде как готовить палаточный городок к приезду третьей смены. И я с тобой поеду, если поступлю. А там я тебе все устрою. Там в столовой могут молодые девки работать или кто от прежней смены останется. В общем, положись на меня.
— Ладно, надо еще дожить до этого, — пробурчал Рокот вместо того, чтобы дать Оленю в морду за его гнусное предложение. — Поступим, там видно будет.
— Попались, голубчики! — подумал Гена, снимая наушники. — Теперь можно и не слушать. Попрошу пацана снять "жука" и буду ждать августа. А там я ей покажу кино c ее Димочкой в главной роли.
На тестирование в университет пришло немного народу — основная масса отправилась тестироваться в металлургический. С тестами по математике Лена и Дима справились, как им показалось, неплохо. Правда, писали они в разных аудиториях, хотя подавали заявления одновременно, поэтому у Лены не было никакой возможности посмотреть, что он там нарешал.
Зато задания по физике даже Лене показались чрезмерно трудными. Там были задачки из материала, который в средней школе вообще не проходили. Например, никто из них не знал что такое угловое ускорение. Умная Лена по аналогии с понятием обычного ускорения, известным из девятого класса, догадалась, как записать необходимые формулы и сумела решить задачу. А Диму его тест поверг в глубокое уныние. Когда после экзамена он показал Лене, что ему досталось, она его искренне пожалела. Его задание оказалось даже труднее, чем ее.
Нет, часть задач он, конечно, решил, но далеко не все. Еще бы, ведь задач на энергию системы зарядов они в глаза не видели. Ни в одном из известных им задачников такие задачи не встречались.
Когда Дима попытался качать права, заявив, что они такого в школе не проходили, сидевший в аудитории доцент предложил ему уняться. Он напомнил, что, даже не решив две-три задачи, все равно можно заработать пятерку.
— Две-три! — буркнул Дима. — Тут к десятку не знаешь, как подступиться.
В общем, Лена, конечно, не подкачала. На математике она набрала девяносто пять баллов, а на физике девяносто, что соответствовало пятеркам. А вот Дима на тестировании, что называется, пролетел. Как на математике, так и на физике он заработал по трояку.
Если с оценкой по физике он еще мог согласиться, то тройка по математике привела его в бурное негодование.
— Нет, вы покажите, где у меня неправильно! — возмущался он. — Дайте мне мою работу — я докажу, что все решил верно!
Но никто ему ничего, конечно, не дал.
— Если каждому из тысяч тестировавшихся мы будем объяснять его ошибки, то больше ни на что времени не останется, — объяснили ему, — так что иди, дружок, и не мешай занятым людям. Учиться надо хорошо.
— Да ты радуйся, что получил положительные оценки, — утешала его Лена. — Ведь ты, считай, поступил. Осталось только диктант написать.
— Тебе легко рассуждать — у тебя пятерки, а у меня трояки, — не соглашался Дима. — Меня такой расклад не устраивает. Все равно буду вступительные сдавать. Может, хоть на четверки вытяну.
Лена полагала, что, получив пятерку на тестировании, она уже может совсем не сдавать экзамен в институте, ведь ей светила золотая медаль. Но Ольга охладила ее радость.
— Ученый совет решил проверять результаты тестов, — сообщила она. — Слишком много разных слухов ходит по городу. А поскольку это пока эксперимент, каждый вуз вправе принимать сертификаты или не принимать. Наши решили предложить абитуриентам с высокими баллами на выбор — или сдавать экзамен, или протестироваться. А низкие баллы вообще не будут засчитывать. И педуниверситет тоже решил делать такую проверку. Значит, нет дыма без огня.
— А я вам что говорил, Ольга Дмитриевна? — напомнил ей Дима. — Ребята рассказывают: еще до экзамена все шесть вариантов были известны. Всем, кто в металлургическом ходил на подкурсы, предлагали: пятьсот долларов — и все дела. Некоторые соглашались. А кое-кому прямо на тестировании дали варианты с готовыми правильными ответами — обведенными кружком.
— Господи, какая мерзость! — расстроилась Ольга. — И как только люди не боятся? Ведь за это тюрьма! Может, это все же неправда?
— Может, и неправда, — согласился Дима. — А может, и правда. Вы же сами говорите — дыма без огня не бывает.
— Ну, что вы решили? — спросила Ольга Лену, когда он ушел. — Был разговор? Понимаешь, о чем я?
— Понимаю. Мамочка, мы решили последовать твоему совету. До августа ничего такого — только целоваться. И не слишком часто, чтобы не расстраиваться − а то Диме трудно бывает остановиться.
— Ну и как тебе... его поцелуи? Не так, как с Геной?
— Ой, что ты! Ничего общего. С Геной — теперь даже противно вспомнить. А с Димой... когда он меня целует, у меня в груди так горячо-горячо становится. Кажется, сейчас просто умру от счастья. И у него глаза делаются такие... яркие, горячие. Мамочка, как хорошо любить! Лучше ничего нет на свете. Расскажи мне еще что-нибудь про папу. Как вы были вместе, как любили друг друга.
— Про папу? Что же тебе еще рассказать? Я ведь почти обо всем тебе рассказала. Вот помню, он иногда хитро так спрашивал: “А кто мне покажет, как Оля любит своего Серго?”
— И ты что?
— Ну, я, конечно, кидалась ему на шею и начинала его обцеловывать. Потом сама спрашивала: “А кто мне покажет, как Серго любит свою Олю?” А у самой внутри все замирало.
Что тут начиналось — неописуемое! Просто извержение вулкана и я — в его центре.
Они сидели на ковре и смотрели на портрет Серго. И он молча улыбался им.
