1999 (1 часть)
#много_букв #декаданс #новогоднее #опасно
Грязное стекло окна электрички вспыхнуло картиной прибытия поезда. До этого там, в темноте, носились бешеные снежинки и мелькали голые скрюченные ветки деревьев, словно обескровленные руки безвестных покойников. И эта холодная пустота усыпляла меня от станции к станции. А я ещё и выпить-то не успел, как следует, и не курил в тамбуре давно.
И вот тут, в Реутове этом, на платформе, покрытой грязным предновогодним снегом, засверкали мятые фонари и окна каких-то усталых строений. А ещё люди топтались там в радостном хороводе, открывая красные рты и размахивая бутылками, словно морскими сигнальными флажками. Они встречали таких же счастливых — как сами. И от этого стекло, в которое я лбом упёрся, даже теплей стало что ли…
Дремать мне уже не дремалось. Вспоминать, куда и зачем я еду, тоже не вспоминалось. Я вдруг захотел примкнуть к этим — с красными ртами, одетыми в серые пуховики и куртки. К их женщинам в мохнатых шапках и жёлтых, фиолетовых пальто.
Хуле, я вот дальше поеду, а они напьются до салютов в глазах, напляшутся в мокром снегу иль в тёплом помещении, для поцелуев всяких и развратных действий. Нет, Реутов, ты меня плохо знаешь. Вы все меня не знаете и понять потому не можете. Да я с вами сейчас тут и зависну до времени и до поры. К тому же, бутылка у меня у самого имеется из ларька, который вчера возле «Чертановской» армяне гирляндами украсили. «Ореховая ветвь» — горькая тошнотворная эмульсия с запахом цианидов. Вот я вам её и предложу как временную регистрацию, граждане.
И снова седая ночь,
И только ей доверяю я.
Знает седая ночь не все мои тайны…
Я выскочил из электрички, когда двери уже схлопывались, подобно старой ненужной реальности с грязными сидениями и вонючими тамбурами.
И тут, в весёлой толпе распоясавшейся лимиты, я тоже кричал — то ли лозунги грядущих лет, то ли брань какую-то. И лил в чужие стаканы своё волшебное пойло, словно купчина невысокой гильдии. Люди пили это и, таким образом, я смог добраться с ними до серой двухэтажной общаги, у которой удобства, как и положено, были на улице — возле дровяного сарая и покосившегося гнилого забора.
Здесь снега было больше, а света меньше. Два трясущихся прожектора и закопчённые окна на первом этаже — вот и весь свет. Запомнилась громадная покосившаяся антенна на треснутой шиферной крыше и провода с налипшим снегом. А так всё как везде — в ожидании всякого там развития и реформ разных.
В громадной комнате, со сдвинутыми по углам кроватями, возвышалась грубо наряженная сосна. Прямо посредь комнаты сверкала она разнокалиберными лампочками. А рядом с ней стояли три стола с водочными бутылками и холодцом в тазике. Конечно, там и салаты были какие-то, и хлеб, и апельсины. Но всё это скорее для цветовой гаммы, а не для закуси. Да и к чему наёмным рабочим силам вся эта киношная атрибутика новогоднего стола с дурацкой заливной рыбой? Это там, в Ленинградах, элита жрёт «мимозу» и куриные бёдрышки. Вино пьёт из советского прошлого и разврат уж слишком романтичен и полон дурацких диалогов.
Тут — на перепутье веков — всё это нахуй не сдалось. Главное — орать хором про коня и чёрный бумер, да ложку в холодец запускать, как первый спутник. А что водка и не водка вовсе, а краденный спирт из местных вагонов — так это вдвойне романтичней и диалоги сводит на минимум. А вместо болтовни всякой люди моего времени поют. Поют так, что небеса колышутся и холодец в тазике. И петь можно как под магнитолу, так и под гитару. Тут разницы никакой, если вы конечно не собрались танцы замутить под Crazy Frog или «Гостей из будущего» (Бень-бень… Ты где-то… Только не со мной…). Вот тогда уже всему мирозданию потерпеть придётся.
Как и почему мне сунули в руки гитару, не запомнилось. И я спел то, что петь не положено в данной праздничной ситуации. Мало того, что я Цоя и, в общем-то, не люблю, так ещё и под гитару прогудел тугим низким голосом: «Дом стоит, свет горит, из окна видна даль… Так откуда взялась печаль…»
Вся публика, что до того в радости пребывала, теперь смотрела на меня волчьими глазами — как из под мужских, так и из под женских лбов. И лбы эти были нахмурены.
— Это вообще кто? Из какой бригады? — возник закономерный вопрос.
Пол задавшего эту дрянь определить было трудно, так как водка равняет спектральную составляющую голоса на предмет гендерных особенностей.
— Вот вам ваша гитара. Пойте, что хотите, — ответил я и протянул инструмент кому-то там.
Пока весь коллектив дышал противным тревожным образом, я внешне спокойно встал, одел пуховик и пошёл к дверям мимо тазика с холодцом.
— Это халявщик. Его отпиздить надо, — на этот раз голос был женским.
А дам у нас принято слушать; и следовать их советам. Ну, может и не всегда принято, но в моём случае рыцари бросились защищать своих Дульсиней от обычной ветряной мельницы.
Но я своими лопастями уникально завалил таз с холодцом прямо перед стройными рядами вражеских легионов. Конечно, это было бы забавно, если смотреть кино лёжа в теплой постельке, но дальше всё печально кончилось.
Меня поймали на крыльце и мудохали по-новогоднему. С голубым огоньком и ручными салютами в ебало. Если вы думаете, что рабочие ботинки обувь, то это ошибка. На самом деле возмездие и наказание не имеет определённого критерия, кроме боли и страха. Ну, а уж те, кого когда-то пинали насильственно по грязным дорогам обездоленной Родины, те знают цену каждого грамма крови и каждой звезде вспыхивающей в подсознании.
Так или иначе мне было сказано:
— Сдохни тут, ублюдок!
После чего я был сброшен на насыпь за тот самый гнилой покосившийся забор. Как правило, там-то люди и помирают в зимние времена. А потом их находят в твёрдом состоянии с безумными глазами.
Но я был полон жизни и всё благодаря холодцу, который я благополучно выблевал на снежную скатерть молодой зимы. Я так же был полон спирта и ненависти. Ну и к тому же — я сам строитель и знаю, как в подобного рода конфликтах управлять своим телом, чтобы потом не рассказывать Петру небылицы про героизм и непротивление злу. Тут главное правильно отдышаться и утереться снегом. Потом укрыться в дровяном сарае от ветра и проверить голову на вестибулярные способности. После этих действий можно приступать к думам и планам на будущее. Это вот так и страна моя должна вести себя, если не хочет стать твёрдым предметом с безумными глазами.
Главное — это кровь, которую носит по сосудам неутомимое, пламенное сердце. А уж напридумывать, как жить дальше, любой человечишка сможет, пока у него в голове контакты заизолированны.
Для начала я определил свою финансовую мощь. И это был абсолютный ноль. Потом я потоптался на местности и нашёл средства производства для первоначального накопления капитала. Учтите, если вы собрались отбирать чужие ценности, никогда не пользуйтесь палкой или трубой какой. Только то, что имеет острые грани, способно ломать кости и давать вам пищу и кров. Металлический уголок самое подходящее средство для этого. А ещё ожидание…
Я искала тебя годами долгими
Искала тебя дворами тёмными…
И вот шли они по тропинке — такие тёплые, сытые, полные гормональных бурь и улыбок миру. Уж точно подальше от станции, в частный сектор, к бабушке, сдающей жилплощадь почти задаром. И кровать там — с никелированными набалдашниками. А под одеждой этих счастливцев не только половые признаки, но и деньги есть, уж вы поверьте. Ведь уйти из той компании, что осталась без холодца, могут только относительно богатые особи.
Я бил сверху вниз. Мужик в пальто с поднятым воротником ткнулся, как и положено, в щебень — без звуков и возражений. Женщина смотрела на меня, словно в Эрмитаже, с высокохудожественным обожанием и страхом. Не смотреть надо было, а бежать с дикими воплями. Но это уж её чёртовы проблемы. Металлический уголок жертв не выбирает. Только тот, у кого он в руках…
Дама сломалась навсегда и мне хотелось её пожалеть сначала. Но посмотрев, как треснула та шея с куском трахеи наружу, я передумал. Неприятная ты, дура. И дружок твой в пальто, возможно, тот ещё мерзавец.
С деньгами я уже был выше и нужней обществу, чем эти двое глупцов понаехавших в Москву для того чтобы жить лучше, чем в каком-нибудь Таганроге. Ваше место теперь за пределами того забора и никчёмной жизни. Валите туда, суки! Со всеми вашими бригадами и рабочими ботинками. В снег! В грязный подтаявший снег, валите отсюда…
***
Электричка убегала из той тьмы, о которой даже места в моей памяти не осталось. Кто там пел или бросался серпантином за несколько часов до Нового года? Кого там потеряли или нашли? Какая разница. Главнее всего то, что я так и не вспомнил, куда направлялся этой ночью. Ну, для начала, в Москву, конечно. А там, если повезёт, вспомню. В метро всегда всё вспоминается. Главное, у меня теперь есть бутылочка «Столичной» и два тёплых бутерброда с колбасой и горчицей.
А в вагоне всего один гражданин, одетый в синюю «Аляску» и высокие серые кроссовки. И сидел он печальный, как я перед Реутово сидел. Вот кого жалеть надо. И предложить водки стоит.
Он не отказался. И звали его Артуром. Он тоже из лимиты, но с большим носом. И на путях не работал, где любого запросто в общагах прописывают. Он возил в «пирожке» шмотки на Черкизовский с какой-то неизвестной базы. Это уже новый уровень рыночных отношений и ближе к будущему страны моей. Пока мы всё не продадим, не будет нам покоя и процветания. Будет лишь сплошное нытьё и глупые страдания за третий мир. А вот как сядем мы друг напротив друга в одних трусах и без денег, тогда ответы сами собой появятся да без книжек всяких бородатых.
Артур мне всё рассказал. Как встретил эту свою рыжую, что шапками торгует в контейнере и стихи сочиняет. Как букет первый принёс и поцелуй ответный получил. А ещё она подарила ему шапку, вязанную российским флагом. Тёплую и удобную. Правда, именно эта шапка напоминала патрулю у метро о проблемах Артура с регистрацией, что обычно мешало его незамысловатой жизни. Поэтому он не носил её где попало, а прятал в наплечной сумке.
Кто любит, тот любим. Кто светел, тот и свят.
Пускай ведёт звезда тебя Дорогой в дивный сад…
Но, главное, эта рыжая Элина (если я правильно запомнил) была знакома с какими-то музыкантами, использовавшими её стихи в своих удивительных песнях. Они собирали «квартирники» и там под гитары и бонги раскачивались в собственных песенных исполнениях. Жили эти музыканты на всяких съёмных хатах и видели мир как большую концертную площадку. Они сами себе платили за выступления, а работали кто на отделке квартир, кто на рынке, кто на фасовке подарков к праздникам и юбилеям.
Вот и сегодня ехал весёлый Артур первый раз в одну из таких квартир, полную творческой аудитории и поцарапанных гитар. Мне же сразу понравилась эта история и снова появилось желание влиться в коллектив, полный художественных идей и умеренных талантов. Но напрашиваться — это не моё. Пусть сам скажет.
И он сказал. И адрес, и фразу ключевую для первого знакомства. Но не пригласил меня бестолковый Артур. За это я налил ему ещё полстакана «Столичной» и спросил за шапку. После выпитой дозы Артур достал свой сакральный подарок патриотичной расцветки и даже мне вдруг захотелось спросить у него наличие паспорта с регистрацией. Да, такие текстильные изделия были созданы врагами моей страны, и носить их в людных местах представлялось опасным. Даже начинающие террористы бы не посмели носить это в электричках иль метро. Только где-нибудь в Липецке, в сорока километрах от областного центра, в салоне «Нивы» можно прятать голову в такой шапке от вихрей враждебных, что веют над нами. А в столице? Да ну нахуй!
Впрочем, вскоре нас прервали самым предсказуемым и банальным образом. И я уже был готов к этому, когда разливал «Столичную». Я знал…
Трое из линейного отдела вошли в вагон сразу после Карачарово. И смотрели они не на мою опухшую рожу с характерными ссадинами на бороде, а как раз на цветную шапку Артура. Хоть это и был символ маленькой уютной любви пусть даже и не к Родине, но чувства вызывал отвратные. Словно человек, надевший этот головной убор, открыто глумился надо всей государственной системой и грубо задевал иные светлые чувства федеративного характера.
Так и подошли они к нам, позвякивая наручниками на ремнях и с уверенными лицами. В этот самый момент пустая бутылка выкатилась из под ноги Артура прямо в центр вагона, празднично пародируя колокольный звон.
— Документы ваши представьте, — обратился сержант с румяным лицом к бледному Артуру.
— Вот у меня билет вчерашний, проверьте… Я к брату в гости… — театрально попытался перебить я карту.
— Ты сиди на жопе ровно, а то никаких тебе братьев не будет, — ответил мне главный от патруля.
Двое других улыбались, словно на детском утреннике. Ну, конечно, им теперь Новый год встречать на дежурстве, а там развлечений поболе, чем в Кремле будет. Я как-то попадал на подобные вахты. То поездом кого переедет, то сожительницу порежет ревнивый долбоёб, или машину малолетки угонят, а потом в салоне потравятся «максимкой». Эти праздничные ночи волшебны, если понимать это волшебство сообразно званию и штатному расписанию.
Артур отдал свой паспорт и грустно посмотрел на пустую бутылку «Столичной». Там была та же пустота, что и в графе временной регистрации. Даже справки от работодателя не было. Весь миграционный позор зеркально отразилось на лице стража правопорядка. И это позволило ему законно сказать:
— Вам придётся пройти с нами.
— Я денег дам, командир! Мне к девушке надо… Сегодня же Новый год! — заныл Артур, делая руками сложные, но бессмысленные пассы.
— Если любит — дождётся. А личности завсегда выяснять надо, особенно с вашей далёкой пропиской и этой вот шапкой, — ответил сержант, неприятно осматривая головной убор Артура.
Так и ушли они из вагона и из моего свободного пространства, ограниченного железнодорожным билетом на трое суток. Вот ведь можно было под лавочку спрятаться или по вагонам походить, с пересадками на пустынных платформах. Нет же, Артур мне про рыжую торговку с поэтическим даром рассказывал, словно иных тем в мире не существует.
Да, деньги у него заберут без свидетелей вроде меня, и дадут пару жетонов на метро. Ну и ещё позвонить позволят, возможно…
А я так и выскочил стремительно на Курском, чтобы нырнуть в подземку. Мне на «Комсомольскую» надо, а уж там дальше на «Подбельского» к этим творцам с гитарами и песнями. Главное, дом не забыть и квартиру. Иначе в этих ебенях можно с ума сойти. И куплю я для такого случая несколько горячих подарков и пожрать в пакет положу. Уж я знаю, как эти музыканты за воротник закладывают под гармонии До-Соль-Ля-Фа…
Продолжение следует.
