Я работала акушеркой в родильном отделении инфекционной больницы. Знаете, всякого насмотрелась. Рожать к нам привозили и заключенных из тюрем прямо под конвоем, и бомжих с вокзалов, и неграмотных вьетнамок, и негритянок со СПИДом. Кого только я не видела и каких только детей не принимала. Выдержать здесь можно, только если нервы крепкие и умеешь думать головой.

Перешла я в больницу из обычного роддома, потому что там родов поменьше, проще переносятся дежурства, и к тому же из-за инфекции стаж идет год за полтора. Еще когда я только пришла знакомиться с помещением и коллективом, старшая сестра, провожающая меня, спросила, не боюсь ли я темноты, мертвецов и прочей жути. Нет, я не боялась, о чем сразу ей и сообщила. И тогда она рассказала мне, что тут санитарки часто ночами пугаются, и ей не хотелось бы нагнетать нервозность в коллективе. Я ее хорошо понимала — время советское, восьмидесятые, перестройка. А тут старое здание, первый этаж, темный парк кругом, морг, опять же. Коллектив женский, а санитарки чаще всего бабушки, они большие любители испугаться и рассказать небылицу. Я была уверена, что напугать меня очень сложно.

Вскоре я встала в сетку дежурств и вышла в смену. Днем часто приходилось бегать между операционными и родильными палатами, времени практически ни на что не оставалось. А вот ночью, когда плановых операций не было и если ни у кого из лежавших у нас женщин не наступали роды, можно было спокойно посидеть в сестринской, попить чаю, пообщаться с коллегами. В редкие тихие часы получалось даже поспать часок-другой в пустой палате. Но речь сейчас не об этом.

Сама больница состоит из нескольких корпусов, окруженных старым парком. Здание нашего корпуса было очень старым, а вот соседний возвели совсем недавно. Родильное отделение занимало два этажа — на первом находились операционные, отдельные боксы для рожениц, палаты, сестринская и дежурный пост, а на втором оборудовали детское отделение для новорожденных разной степени тяжести болезни, в том числе и для сильно недоношенных. И еще был подвал — низкое сырое помещение, где располагались вспомогательные службы, курилка для персонала, душевые и гардероб.

Поначалу все нормально шло, я подружилась с девочками, спокойно работала. Примерно до мая месяца все хорошо было, пока не начались отпуска. Так как народу становилось меньше, а родов-то нет, иногда приходилось работать за себя и за товарку, и я, поскольку была этому обучена, выходила как акушерка и как операционная сестра.

Как-то ночью сидела я в одиночестве в сестринской, пила кофе. Затишье обещало быть продолжительным, если только не привезут кого по скорой, но мне не хотелось спать. Я отгадывала кроссворд и ела карамельки. Из коридора слышалось позвякивание ведра — Кокотка мыла полы. Кокотка — это Галина Васильевна Кокоткина, наша санитарка. Очень словоохотливая дама лет примерно пятидесяти пяти, и размера примерно такого же. Звяканье постепенно удалялось, вскоре я перестала его слышать совсем. Наверное, я задремала, положив голову на скрещенные на столе руки, потому что мне стали видеться уже обрывки сна, где я куда-то бежала и ловила разлетевшиеся простыни.

Из этого полусна я выпала, услышав чужеродный звук снаружи, сзади, от двери, выходившей в коридор. Кто-то скребся туда — тихо, вообще-то, но в общей тишине очень даже слышно. Нет, я не испугалась — роженицы часто приходили ночью по разным причинам. У кого голова заболит, у кого живот, а некоторые «просто волнуюсь, как там ребеночек». Я поправила халат, обернулась и хотела крикнуть, что не заперто, но слова сами собой как-то замерли в горле, и рот открылся беззвучно.

Дверь сестринской была наполовину стеклянной, но стекла закрасили краской, чтобы сидеть было уютнее. Так вот, я отчетливо видела, как кто-то скребет край стекла у самого стыка переплета, отколупывая краску — быстро-быстро ерзает пальцем. Я бы никак не смогла двигать им с такой скоростью. Не знаю, что в этом было такого, но мне стало как-то нехорошо. Расхотелось помогать, и я мечтала только о том, чтобы это странное, что стоит за дверью, ушло прочь отсюда, не заметив меня. Внезапно звук прекратился, и в образовавшемся кусочке чистого стекла что-то мелькнуло. И вот тут я поняла, что оно на меня смотрит.

Вам хотелось когда-нибудь исчезнуть, просто раствориться в воздухе или слиться с мебелью? Вот именно это чувство я испытывала сейчас, липко потея от страха. Разумная часть меня понимала, что ничего страшного не происходит, но животные инстинкты прямо вопили во мне, требуя немедленно бежать и спасаться. Я продолжала сидеть за столом вполоборота к двери, отчего-то надеясь, что меня не заметят.

И тут мне показалось, что я разбираю тихий плаксивый голос, почти шепот. То существо за дверью жаловалось и просило о чем-то. Во мне боролись чувства медика-комсомолки и простой напуганной женщины, но долг пересилил. Через силу я встала, сделала два шага к двери и распахнула ее.

И ничего. Никого я там не увидела, кроме цепочки мокрых следов и лужи.