Скоро на Россия 1

Александр Сергеевич стоял на кухне своей просторной квартиры на двадцать втором этаже элитной высотки к югу от центра города. Опершись рукой о каменную столешницу большого обеденного стола, он говорил по телефону с Алексеем Фёдоровичем Покрошиным.

Эту престижную квартиру в начале десятых годов приобрёл отец Громова. Но долго в ней не прожил – за несколько лет до смерти переехал на дачу, уступив городское жильё сыну и его девушке Оксане.

Переехав в апартаменты, Оксана повела себя по-хозяйски: обновила старую мебель, убрав разномастные шкафчики, тумбочки, комоды; сделала евроремонт на кухне, объединив её с гостиной. Александр не возражал против изменений.

Вскоре квартира выглядела современнее. Теперь в обновлённой гостиной появились два дивана, низкий кофейный столик перед большим висящим на стене плазменным телевизором.

Раньше стены гостиной были сплошь увешаны старыми фотографиями – Сергей Васильевич Громов не хотел расставаться с друзьями юности, коллегами, членами своей семьи: фотографии были разбросаны по стенам, как бисер по полу. Оксана и тут навела порядок: почти все старые фото были сняты, им на замену было повешено несколько совместных портретов Александра и Оксаны. По обе стороны от плазмы появились две картины, за которые Оксана заплатила большие деньги. Александр, конечно, похвалил выбор, но сделал это скорее, чтобы угодить Оксане, чем потому, что они ему действительно понравились. Строго говоря, он даже не мог определить, что же на них было изображено. Потом на лоджии и на подоконниках стали появляться цветы в стильных горшках. После того, как Громов расстался с Оксаной, завяли и цветы. Так что пришлось их выбросить.

Длинный коридор вёл в три комнаты. Отцовский кабинет – большая комната с персидским ковром на полу, строгим тёмно-коричневым столом перед окном, откуда открывался вид на Москву: вдалеке, прямо впереди и по обеим сторонам, виднелись три сталинские высотки. На столе лежало стекло, под ним – чёрно-белые фотографии. Некоторые из них были знакомы Александру с самого детства. Отец много работал и редко видел сына. Поэтому мама часто показывала папу на фото: вот он среди других молодых офицеров Государственного Разведывательного Управления; вот они же, но уже в шортах перед мангалом; вот отец уже в солидном возрасте – в очках в чёрной массивной оправе и с причёской точь-в-точь такой, какую сейчас носил Александр. Ещё на одной фотографии – чуть пожелтевшей от времени – двое в пальто. Один из них – его отец: на заднем плане вывеска с надписью на немецком языке, в нижнем углу виднеется полукруг выцветшей красной печати с номерами из какого-то рассекреченного архива. Был и дедушка Василий, в офицерской форме на помятой карточке с подписью чернилами: «1918 год». Справа – две маленькие фотографии каких-то женщин, одна старше, другая – моложе. Видимо, тоже из архивов, с печатями. Девушки смотрели прямо в камеру: в глазах одной была заметна тень страха, другой – волнение и грусть. Кто они, Александр не знал, он никогда не спрашивал отца, а тот не рассказывал. Была и фотография матери Александра: молодая и красивая, она сидела на дачной веранде за книжкой. В момент съёмки она подняла глаза в камеру и широко, по-доброму, улыбнулась. Александр хорошо помнил эту улыбку. Грусть наполняла его сердце при каждом воспоминании о ней. Чуть выше – уже цветная фотография Сергея Васильевича, видимо, одна из последних. Он тоже на даче, в кресле-качалке; уже седой и сильно постаревший, но в хорошем настроении и с сияющими глазами. Здесь же была и любимая фотография Александра. На ней его молодой отец стоял рядом с белым купе «шевроле импала» пятьдесят восьмого года выпуска. Помнил он и историю этого фото: однажды Сергей увидел этот автомобиль, прогуливаясь по тогда ещё незастроенному Арбату. Он долго рассматривал его, а потом специально съездил домой за камерой, чтобы сфотографироваться на фоне этого красавца. Александру тоже нравились непривычные футуристические формы автомобиля, широкий хромированный бампер и круглые фары, придававшие ему вид инопланетного космического корабля.

У стен кабинета стояли массивные книжные шкафы. Они высокомерно смотрели сверху вниз на каждого подходившего к их стеклянным дверцам. В них, кроме множества старых чёрно-белых фотографий, хранились такие же старые немецкие словари, путеводители по разным странам, атласы Европы, России и уже несуществующего Советского Союза, энциклопедии по огнестрельному оружию, военному транспорту и другая подобная литература. После смерти отца дверцы этого шкафа открывались чрезвычайно редко и лишь для того, чтобы вытереть пыль на полках, которой, впрочем, почти не скапливалось. Место на другой стене занимала большая карта ещё советских времён, на ней были хорошо видны пометки, сделанные красным карандашом.

Вторая комната была комнатой Александра. Но Оксана, когда переделывала квартиру, обустроила в ней спальню: поставила широкую кровать, огромные платяные шкафы. На полочке современного трюмо всё ещё стоял её профессионально выполненный портрет. На её прямых чёрных волосах, собранных в хвост, играл свет, круглое личико с прямым носом освещала лёгкая улыбка, призывно смотрели большие круглые глаза с длинными ресницами. Этот взгляд поднимал настроение многим мужчинам и, конечно, Александру. Какие мысли появлялись в голове Громова и какие чувства – в его сердце, когда он проводил взглядом по этому портрету, не знал никто. Как никто, даже самые близкие друзья, не знал, часто ли он о ней вспоминал и вспоминал ли вообще. Большая кровать, раньше всегда опрятно застеленная, с уходом Оксаны не застилалась вообще, а бельё на ней менялось крайне редко. Квартира редко проветривалась, и тяжелый воздух, смешанный с устоявшимся запахом перегара, ударял в ноздри редких гостей.

Третья комната – спальня отца, в которой ничто не изменилось со дня его смерти и в которую почти никто никогда не входил.

Громов уже полчаса слушал телефонную болтовню Покрошина.

– Сань, да ты что? Слетаешь и вернёшься. Туда же всего два часа лететь, – говорил в трубку, видно, уже не в первый раз, Алексей Фёдорович, – к вечеру вернёшься.

– Не хочу я никуда лететь, – сетовал в телефон Громов, – и вообще, надо же было этому дебилу так нажраться, да и этим бездельникам до него доёбываться потом, – говорил он, заранее сожалея о потерянном времени, – идиоты, шкеты.

Громов взглянул на билет, лежащий среди немытых стаканов на столе: время вылета – шесть часов десять минут утра, аэропорт «Шереметьево». Рядом с билетом на столе, на пластиковой подставке стоял плоский экран, на нём – маршрут полёта, маленький анимационный самолётик летел из Москвы в Калининград, тонкие чёрточки вились за его хвостом.

Громову предстояло заняться одним из своих самых нелюбимых дел – читать новости из неофициальных, незарегистрированных источников информации. Как работнику Комитета, ему приходилось тратить немало времени на изучение «настоящих проблем», быть в курсе ситуации в провинции и возможных резонансных происшествий. Для этого ему, как и каждому работнику госструктур его ранга, выдали специальный ноутбук с неограниченным доступом ко всем отечественным и западным ресурсам.

С незарегистрированными сайтами шла настоящая война. С конца десятых годов Госкомнадзор увеличил свой штат втрое именно для того, чтобы справиться с этими «нелегалами»: бороться с распространителями некорректной, а то и откровенно лживой информации, всякого рода вражеской пропагандой и клеветой, вербовкой в шпионы. Для чего и блокировались все незарегистрированные через надзорное ведомство информационные ресурсы – блокировались в целях безопасности государства и обывателя. Однако даже такие радикальные меры не помогали – число сайтов и порталов неуклонно росло. Если вчера был заблокирован какой-нибудь неугодный сайт, то сегодня появлялся новый, а то и не один, часто с иностранными доменами. Громов не разбирался в информатике; курсы компьютерной грамотности особенных результатов не дали. Так же не получалось отлавливать администраторов ресурсов и их пользователей – всякие «Эхо Свободы», «Новая Столица», «Свободная Газета» и прочие «нелегалы» то и дело мозолили глаза людям из Госкомнадзора.

Громов время от времени просматривал статистику, публикуемую ведомством для работников органов безопасности. Несмотря на все старания государства отгородить своих граждан от подобной «дезинформации», аудитория у подобных ресурсов росла день ото дня.

Руководство Комитета решило, что оставлять без внимания подобные проблемы категорически нельзя и поручило своим работникам бороться с «вражескими агентами». Но только после множества тестов на устойчивость против любого рода пропаганды, которые Громов прошёл превосходно.

Громов включил громкую связь на телефоне и положил трубку на стол; Покрошин продолжал что-то рассказывать. Лениво тыча пальцем во всплывающие окна на экране ноутбука, Громов водил глазами по заголовкам:

… Кортеж губернатора О…а провалился под землю. Прохожие отказались оказывать ему какую-либо помощь. Служба скорой помощи и эвакуаторы стояли в пробке больше двух часов по дороге к происшествию. Ведется расследование.

… Жители посёлка С… оказались отрезанными от райцентра, в магазинах закончились продукты, прилавки пусты. Прямой репортаж.

… В Подмосковье обнаружена собственность на десять миллионов условных единиц, принадлежащая двадцатиоднолетнему сыну Церберева – председателя Следственного комитета страны.

… Шесть месяцев без зарплаты: как рабочие обувной фабрики питаются подошвами, а мебельной – сушёной древесиной.

«Всё, как всегда, никаких изменений», – подумал Громов.

… Полицейский беспредел: около тысячи человек собралось перед зданием полицейского участка в П…е, требуя у полковника ответить за своих подчиненных, обложивших данью весь малый бизнес городка.

Громов сделал глубокий вдох. Он не хотел лететь в Калининград, Стычкин и Здычкин не справлялись с поставленной задачей, а Покрошин в телефонной трубке всё жаловался.

Громов продолжил читать:

… Молодой активист жёлтой краской из баллончика написал на стене здания Московского университета: «Пахан – вор и лжец». «Пахана – под суд». Теперь суд грозит самому нарушителю всеобщего спокойствия. Прокурор намерен просить суд приговорить его к пяти годам заключения в колонии строгого режима. В поддержку активиста в субботу состоится митинг на улице В...

«А вот этот сядет, – подумал Громов, – хотя, если защитнички активиста это дело раздуют, то Льезгину будет работёнка».

Следующий заголовок привлек его внимание.

… Н…к: продолжается рассмотрение дела об убийстве шестнадцатилетней девочки своим сверстником в доме его отца – местного бизнесмена. Евгений К. в данный момент находится под домашним арестом. В Следственном Комитете утверждают, что дело близится к завершению. Петицию, требующую справедливого суда над подростком-насильником, подписали более 7500 человек.

– Слушай, – Громов прервал монолог Покрошина, – а что это за ситуация в Н…ске? Зарезал там один подросток свою подружку. По телеку ещё его батя выступал, со слезами-соплями.

– А…, – Покрошин сделал паузу, – да, как всегда. Шкет папкиными деньгами из ушей срёт. Что-то они там не поладили, то ли не дала она ему, то ли ещё что. Он её и зарезал.

– И что будет? – спросил Громов, читая статью.

– Да хер его знает, – сказал Покрошин, – до нас пока ничего не доходило. Я думаю, вряд ли его посадят. Папка вроде – серьёзный дядя.

– Похоже, мне разбираться придётся, – вздохнул Громов, закончив просматривать статью.

– Им вообще заняться нечем? – Он возмутился, читая абзац о молодых активистах, собравшихся на акцию в поддержку семьи убитой. – Ведь точно же, раздуют. Уже раздули! Сидели бы себе ровно. Да я в их возрасте…

– Всё мы знаем про твой возраст, – усмехнувшись, перебил его Покрошин.

В телефонной трубке послышался характерный звук: Покрошин вдыхал дорожку белого порошка с маленького стеклянного столика в гостиной. Потом последовало хрюканье и сморкание.

– Хочешь, приезжай ко мне, расслабимся, выпьем, – Покрошин почесал нос рукой, – а с утра я тебя отвезу.

Громов с минуту помолчал.

– Да нет, – выдохнул он, наконец, – я потом от тебя не уеду, а Алексеич голову оторвёт. Ты же слышал, у него встреча с Паханом на следующей неделе, так что надо лететь и решать.

– Да… Пахан, – это серьезно, – согласился Покрошин, – ну так, давай, лети. – Ты хоть нажрись перед вылетом, в конце-то концов. Если и не так, как мы с тобой обычно, то просто чтобы поспать два часа.

Громов вздохнул, посмотрел на четыре цифры в правом нижнем углу монитора – часы показывали, что день заканчивался.

– Ладно, посмотрю, – с грустью сказал он, – отбой.

Субботним вечером один мой знакомый решил сделать предложение своей девушке. И сделать это он решил под залп собственноручно купленного фейерверка.
Он установил его то ли в металлическую бочку, то ли в трубу для пущей безопасности и поджег фитиль. Затем удалился вместе с девушкой на безопасное расстояние и стал ждать огненной феерии в ночном небе.
Однако феерия не начиналась и парень решил посмотреть что там не так с этой пиротехникой. Он подошёл к бочке и заглянул внутрь. Именно в этот момент фейерверк решил сработать. Наверное, последнее, что увидел молодой человек, был яркий свет, никто этого теперь не узнает.

Мощный залп снёс парню полголовы.
Смерть была мгновенной.

Всё это произошло на глазах у его девушки, которая уже никогда не дождется этого предложения руки и сердца. Невозможно представить, что она чувствует и как она пережила ту ночь, из романтической превратившуюся в кошмарную.

Всего лишь одна глупость и минус один человек и (как это ни печально) плюс один лауреат премии Дарвина.

Друзья, будьте внимательны и даже в самые романтические моменты не теряйте головы, чтобы не потерять её буквально. И с пиротехникой соблюдайте технику безопасности, как бы вы не были уверены в себе. Помните: вы не избранный, вы такой же как все смертны, а иногда - внезапно смертны.
Вот так этот понедельник омрачился похоронами.


Берегите себя!