Без свидетелей - шестая часть
Глава 6
А дома оказалось, что он заболел. Стоило ему переступить порог, как то ли от контраста с уличным морозом, то ли от того, что впервые за эту жуткую неделю оказался в теплой квартире, а не в товарняке, на вокзале или в КПЗ, он внезапно сдулся и обессилил. Айка провела его на кухню – оба были голодные – и, пока она делала бутерброды, Димку развезло окончательно.
- Ты чай будешь или кофе? - Айка обернулась и увидела, что ее новый друг навалился на стол тяжелым мешком и спит, как убитый.
- Э-э-й! – она потрясла его за плечо, но он не реагировал.
Пытаясь разбудить, она легонько похлопала его по щеке. Горячая. Айка приложила ладонь ко лбу: да он кипяток! Только этого ей и не хватало для полного счастья! Парень заболел
- Эй, воробушек, просыпайся! – она качнула его пару раз за плечо, но он не отозвался.
- Да ё-пэ-рэ-сэ-тэ! – Айка закатила глаза к небу, обращаясь к тому, кто мог бы поставить ей плюсик в коротком списке добрых дел, принесла из комнаты градусник, просунула его Димке в подмышку и села ждать, перекусывая заодно приготовленными бутербродами. Она с аппетитом жевала, рассматривала Димку и соображала, что же ей теперь делать с этим пылающим жаром мальчиком со светлыми кудрями и длинными, как у девчонки, ресницами. «На Есенина похож», - подумала она и усмехнулась: «Ага, а я - Айседора Дункан».
Она заметила его еще в отделении. Он нерешительно топтался у окошка дежурного, спрашивал что-то, будто справедливость какую выпрашивал – сразу видно, что в стенах казенного дома впервые. Она докуривала сигарету, когда он вышел из отделения и встал под козырьком в раздумье. Ну прям как в сказке – встал на перепутье трех дорог и не знает, куда путь держать. Одно понятно, что не назад, в ментовку. Рюкзак пристроил в ноги (посмотрел перед этим, чистюля, чтоб не заплевано было) и закурил. Айка наблюдала за ним. Есть у нее есть такое хобби - наблюдать за людьми. Понаблюдаешь так незаметно со стороны за человеком, и многое про него понятным становится. А уж как это в ее работе помогает – тут и говорить нечего.
Вот и на Димку она уставилась с интересом. Курит нервно. Рюкзак набит по самое не могу – небось все пожитки с собой носит. Но на бомжа не похож - у тех всегда какой-то угол есть, где они хранят своё барахло. Да и выглядит он для бомжа слишком прилично. Значит, приезжий. Скорее всего на вокзале ночевал, оттуда его под белы рученьки и привели сюда. Раз спал на вокзале, значит знакомых в городе нет. Непонятно только, зачем он сюда вообще приехал. Что здесь делать-то? Скорее всего влип по дороге в какую-нибудь историю – вон под глазом синяк желтеется - теперь не знает, куда податься. А парень-то вроде нормальный. Главное – нет в нем быкости. А то сейчас парни какие? Цепи, мышцы, походняк. Не люди, а псы бойцовые. Только скомандуй «фас» - сразу порвут в клочья. И все крутые. И весь мир им должен. Сколько таких сейчас!
Хорошо бы еще голос его услышать. Интонации и речь тоже занятная штука. Ведь бывает как – с виду человек вроде благочинный, а как рот откроет, так сам себя и выдаст. Надо этого парня окликнуть и посмотреть, как он обернется и что скажет. Первая реакция, особенно неожиданная, - самая естественная, а потому и самая важная. С этим вышло вообще забавно. Она позвала его, он обернулся, и взгляд у него такой смешной был, раскрывающийся от вежливого удивления до восхищения. Приятно это. Давно на нее так не смотрели. Обычно жадно смотрят как на кусок мяса. Потом мясо съедят, голод утолят и отодвигают ее, как грязную тарелку. А у этого мальчика взгляд с уважением. И говорит он по-человечески, без быкости и матюков. Нормальная душа в нем чувствуется, без коррозии еще. Только вот что ей теперь делать с этим больным мальчиком? Пожалела на свою голову.
Температура оказалась под сорок.
- Хорошенькое начало Нового года, - она решительно растолкала Диму. – Давай, Есенин, вставай! Заболел ты, пойдем в комнату на диван.
Димка разлепил веки - в голове шум, все мутно, как в целлофане - послушно встал и, с трудом переставляя тяжеленные ноги, добрел с ее помощью до дивана и рухнул бревном. «Да-с», - только и сказала Айка, глядя на бездыханное тело. Она вернулась на кухню приготовить уксусную воду. Уксусная вода собьет температуру лучше всяких лекарств. В детстве, когда она болела, татарская бабушка по матери всегда растирала ее такой водой и поила травяными отварами, а русская бабушка по отцу – пичкала таблетками и малиновым вареньем. От общих усилий Айка выздоравливала, но каждая бабка считала, что именно ее лечение помогло. А вот дочке ее ничего не помогло. Умерла от ОРЗ в четыре месяца. И это на пороге двадцать первого века! Крошечка, ангелочек, кровиночка синеглазая… Чем ее только не пичкали, не кололи и не растирали – ничего не помогло. Такая вот беда.
Она ловко раздела Димку, и, обтирая его уксусом, все ворчала и причитала:
- И что ж мне так с мужиками-то не везет. Как нормальный попадется, так то больным, то безработным, а то и вовсе мертвым сделается. Да лежи уже ты, стесняется он, навидалась я красоты этой, - отмахивала она руки Димки, стыдливо пытавшегося прикрыть свою наготу.
- Значит, что у нас получается, - прикидывала она вслух, - Сегодня новый год – никто к тебе не придет, если только за бешеные деньги, а их у меня нет. Завтра – под вопросом. А вот послезавтра я точно приведу тебе своего доктора. Так что ты уж потерпи, воробушек залетный, до послезавтра.
Ночью она уехала на вызов. У проституток, как и у артистов, тоже есть «горячая пора». Только профессия у них разная. И гонорар, несмотря на профессиональный талант, гораздо меньше… А талант у Айки был! Если к ней применить звание, то она народной артисткой была бы. Клиенты ее любят, хотя возраст у нее уже неконкурентный. Она для клиента все - и секс-машина, и психолог, и актриса. А как без этого? Комплексный подход – залог успеха и собственной безопасности. Она в профессии с девятнадцати лет, почти полжизни. Много чего повидала.
Иногда на такого упыря нарвешься, что как на бочке с порохом танцуешь. Вот тут-то психология и пригождается, чтобы незаметно, аккуратно, как сапер на минном поле, нейтрализовать его злобу и агрессию. Только для этого требуется душевное участие. От фальши такие люди совсем озвереть могут. Но у нее есть одна счастливая особенность – в любом человеке, даже в конченом упыре, она отыщет что-нибудь хорошее, зацепится за это хорошее и на другое не будет обращать внимание.
Пару лет назад ей редкостный зверь попался. Гориллоподобный человек. Вернее, лучше наоборот: человекоподобная горилла. Прям с порога схватил ее жестко, перекрутил каким-то борцовским приемом, поставил на колени и волосы на руку накрутил. Ох она и страху натерпелась. Вот с ним она всю интуицию, все чувства включила, чтобы невредимой остаться. Найти в нем что-то хорошее никак не получалось. Тогда она представила его себе трехлетним мальчиком – ведь был же он когда-то славным, трехлетним мальчиком? – и зацепилась за эту мысль, как за спасательную соломинку. Только к тому славному малышу, спрятанному в диком звере, и обращалась. Он к ней со злобой, а она с пониманием. Он ее по левой щеке, а она ему правую, с принятием подставляет. И он сломался, почувствовал это непривычное для него участие, перестал лютовать. Даже постоянным клиентом стал. На хрен ей это, конечно, не надо было, но так уж случилось.
Однажды пришел к ней вдруг с котенком. Нашел его, говорит, под машиной. Они ему молочко грели, из ложечки кормили, а потом трахались, и таким он в тот день нежным был, что и не верилось, что человек этот за убийство срок отмотал, да и сейчас, не моргнув глазом, убьет любого. Работа у него видите ли такая – бандит он. А где-то месяц назад его грохнули. И ей даже на мгновение стало жаль его. Вернее, не его, а того славного трехлетнего малыша, которого она придумала себе и который так и не вырос в нормального человека. Так что в каждом человеке хоть крупиночку хорошего, да отыскать можно. Было бы желание. А то некоторые молодые дурочки думают, что только одного их тела достаточно. Нет, без психологии в их профессии никуда. Без техники и артистичности тоже, конечно. Но с этим делом у нее все в порядке: 6:0 – высшая оценка. Как в фигурном катании.
Димка бредил. День-ночь смешались. Он то проваливался в вязкую темноту, то всплывал в ватную действительность, оглядывал комнату, ища глазами Айку. Чаще всего она подолгу отсутствовала. Но иногда он просыпался и видел, как она, сидя в кресле у окна, что-то вяжет. С небрежно заколотыми волосами, в толстовке и лосинах, серых тапочках-зайцах с вислыми ушами, она быстро стучала-перебирала спицами и была такой домашней, милой и уютной, что с трудом верилось, что она занимается древнейшей профессией. Казалось, вот-вот прозвенит в комнате тоненькое «мама!», она отложит серый ком своего вязания и поспешит на этот детский голосок. Ему нравилось смотреть на нее и он часто, притворяясь спящим, подглядывал за ней из-под полуприкрытых век. Она периодически посматривала на него, и стоило ему открыть глаза, как сразу откладывала вязание, совала ему в подмышку градусник, растирала уксусом, заставляла выпить какой-то отвар или что-то съесть и при этом напускно ворчала: «Свалился же ты на мою голову, воробушек, а то мне без тебя скучно жилось!»
Через день Айка, как и обещала, привела своего доктора. Гинеколога… Димка попытался было пошутить по этому поводу, но Айка строго цыкнула:
- Не ржи! Она знаешь, какой специалист? Камень тебе вместо сердца вставит и стучать его заставит. Ну или, чтобы ты не сомневался в ее квалификации, письку тебе на лоб пришьет – будешь ходить с хоботом, – громким шепотом пояснила она, пока врач мыла руки в ванной, и Димка уже с уважением посмотрел на вошедшую в комнату женщину, а увидев ее вблизи, не усомнился в Айкиных словах – такая и пришьет, и стучать заставит.
Суровая женщина лет сорока пяти с собранными в строгий пучок волосами, скользнула по нему длинным холодным взглядом, будто вскрыла скальпелем, чуть скривила узкий рот, видимо, поставив ему диагноз: нищеброд в гостях у проститутки.
Повинуясь ее молчаливым жестам дрессировщика, он послушно поднял майку, открыл рот, дал послушать грудь. Она задала пару вопросов, дала пару советов, поставила пару уколов и вынесла короткий вердикт: воспаление легких, антибиотики, постельный режим. Эта сухая докторша напомнила чем-то гестаповку из фильма про Штирлица: белобрысую и вроде бы симпатичную, но такую жестокосердную и непроницаемую, что хотелось, чтобы она поскорее ушла. Он слышал, как возле двери Айка рассчиталась с ней за визит. Вот черт, опять за него платит женщина! Когда это уже закончится и он начнет раздавать долги?
