По завершению девятого соревновательного сезона в Overwatch определились 20 команд-участниц групповой стадии Чемпионата Мира. Напомним, что четыре команды автоматически прошли в эту стадию, т.к. в их странах будут проходить матчи этой стадии соревнований. Ими стали: Южная Корея, США, Франция и Тайланд.

Все 24 страны были поделены на 4 группы по 6 команд. Две лучшие пройдут в финальную стадию, т.е. на BlizzCon 2018, где они сразятся за Кубок Мира или, что более вероятно, звание «лучшие после Южной Кореи». Представители этой страны без шансов для преследователей выигрывали турнир два года подряд.

Россия будет играть в одной группе с Южной Кореей, с которой встретится уже третий год подряд. На Чемпионате Мира 2016 страны бились в финале, а год спустя также в отборочных соревнованиях.

Стадия в Южной Корее

Южная Корея

Финляндия

Россия

Япония

Гонконг

Китайский Тайбэй

Группа США

Стадия в США

США

Канада

Норвегия

Бразилия

Австрия

Швейцария

Группа Таиланда

Стадия в Таиланде

Тайланд

Швеция

Китай

Дания

Испания

Австралия

Стадия во Франции

Франция

Великобритания

Германия

Нидерланды

Италия

Польша

BlizzCon пройдёт с 2 по 3 ноября 2018 года в Анахайме.

Первая часть https://pikabu.ru/story/voyna_vani_kotika_ivan_adamovich_bon...

Ваня был в лагере младший. Некоторым из его товарищей уже перевалило за сорок, их дома ждали вот такие же сыновья, поэтому парнишку жалели, старались помогать, ласково прозвали «Котик». Через год сил на жалость и помощь уже не осталось ни у кого. И Ваня стал всего лишь ещё одной серой фигурой в серой толпе, монотонно корчующей лес на болоте.

Природная живость характера помогала ему и тут. За первые же месяцы Ваня нахватался чужих слов, мог подойти к охраннику, отколоть какую-нибудь корявую шутку на немецком. Охранники ржали и добрели. Могли подкинуть что-то из еды, разрешить бараку передохнуть лишние пять минут. С одним из немцев – пожилым фельдфебелем-столяром и вовсе завязалась чуть ли не дружба. Тот приходил вечером, вызывал Ваню из барака, кормил и долго что-то рассказывал. Когда Ваня заболел бронхитом, лежал, кашлял и думал, что если завтра не встанет на работу, то его расстреляют и бросят в кучу гниющих трупов, именно этот столяр отвёл его к фельдшеру и уговорил немца дать парнишке каких-то порошков. Может и сбежать бы помог, да один случай все пустил прахом.

Среди охраны был ещё один фельдфебель – тощий, как палка и злой. Он и поколотить мог, и ругался почём зря. Ваня старался держаться от него подальше.

А тут вечером в бараке подходит к нему дядька Витя из соседней деревни – рыжий мужик лет сорока.

- Слушай, Ванька дело есть. Отойдём в уголок.

Отошли. И дядя Витя зашептал парню на ухо.

- Ты собак у охраны видал?

А кто ж их не видал. Здоровенные злющие псины, в холке – Ване по пояс. И все натасканные на людей. Ещё с вокзала Ваня понял, что с ними шутки плохи. А в лагере убедился. Как-то один из рабочих провинился, так всех собрали возле проволоки, затолкали провинившегося в проход между двумя проволочными рядами и спустили собак. Псы в считаные минуты разорвали человека на клочки. Ваня помнил страшную чёрную тварь, отбегавшую в сторону с отгрызенной кистью в пасти. Она с ней ИГРАЛА!

- Ну видал, - неохотно отозвался Ваня.

- А ты знаешь, чем эти гады собак кормят?

Кто ж не знал. У собак была своя кухня. И два раза в день от этой кухни разносился по лагерю одуряющий запах варёного мяса, макарон, картошки. Четыре повара-немца в огромных ведрах тащили корм к вольерам, высыпали еду в длинные миски. Собаки бросались к мискам наперегонки, грызлись и дрались. Их лай и ворчание разносились по округе. А лагерникам оставалось только смотреть на всё это и глотать слюни.

- Хорошо кормят, - кивнул Ваня. – А нам-то что с того? Мы же не собаки.

- Я подобрался к рондалям (кастрюля по-белорусски) с одного боку, - шепотом сказал Витя. – Там сетка вольера снизу немного поднимается. Можно руку просунуть.

- К собакам? – вздрогнул Ваня.

- К собакам, к собакам, - закивал головой рыжий.

- Так оторвут же руку.

- Не оторвут, если быстро сунуть, миску дернуть на себя и через сетку всё вывалить.

- А чего ты сам?

- Так щель узкая, у меня рука не пролазит, - Витя в доказательство сунул Ване под нос свой костлявый кулак. – А у тебя как раз пролезет. Ну что, идёшь?

До конца жизни помнил Ваня первый раз, когда они пробрались к вольерам. Немцы как раз только что вывалили корм в миски и ушли. Собаки чавкали, проглатывая огромные куски мяса. Пахло так, что у полуголодного Вани подкосились ноги, и закружилась голова. Уже ничего не соображая, он сунул руку под сетку и дёрнул миску у ближайшего кобеля. Тот заворчал, клацнул зубами у самых пальцев, так что кожу обдало слюнявым дыханием. Но Ваня уже опрокидывал жестянку с горячей кашей. Каша начала валиться на цементный пол, часть её выпала к лагерникам. Витя встал на колени, стал черпать эту кашу прямо ладонями, заталкивать в рот. Пёс с минуту удивлённо смотрел на людей, потом протестующе залаял. Стая с рычанием бросилась к сетке. Но Ваня и рыжий были уже далеко. Вареная крупа с маленькими кусочками мяса, перемешанная с грязью скрипела у них на зубах. Но это была ЕДА!

Ходили по вечерам через день. Ваня таскал макароны, картошку, каши, иногда удавалось добыть целый кусок мяса. Несколько раз собаки чуть не хватали его за руку, но спасала ловкость и настороженность.

Попались по глупости. В очередной раз Ваня тащил на себя миску, а тут мимо сетки проходил Тощий фельдфебель. Чего его занесло в сумерках к вольерам? Уже никогда не узнать. Увидел лагерников, ворующих еду, заорал по-немецки.

Ваня с Витей сунули за пазуху по пригоршне горячих осклизлых макарон – и бежать. Фельдфебель, грохоча сапогами, бросился за ними. Забежали в барак, прыгнули на нары. Да вот беда – у Вити была приметная рыжая борода. Фельдфебель глянул – и сразу вытащил виновника за шиворот в проход.

- Где второй?! – кричит.

И сапогом Витю по голове.

- Где второй?! – удар в лицо. Нос хрустнул так громко, что все в бараке услышали.

- Где?! – немец бил так долго и сильно, что плачущий мужик вытянул палец, указывая на Ваню.

- Я так и знал! – довольно сказал немец.

Схватил обоих и поволок к вольерам. А там снял с забора ключ, отпер ворота и втолкнул лагерников к собакам. Ваня с Витей упали на пол, псы с ворчанием подались к ним.

- Ну, всё, - мелькнуло в мыслях Котика. – Сейчас смерть.

Мокрый нос ткнулся в лицо Вани. Овчарка зарычала. Тонко заскулил Витя, скорчившийся на полу. Собаки стояли вокруг, глядя на людей. Стояли и не двигались.

- Фас! – закричал немец.

Здоровенный кобель сделал шаг, второй. Оскалил клыки.

- Вот сейчас – конец, - подумал Ваня.

Но кобель вдруг сел на пол, поднял морду к небу и завыл. Следом за ним взвыли и остальные собаки. Жутко так. Они сидели, выли, не обращая внимания на крики Тощего. И ни одна из них не бросалась.

Может в конце концов они и бросились бы. Но тут судьба или Бог прислал к вольерам Столяра. Тот увидел Ваню за сеткой, схватился за голову и бросился к Тощему.

- Что ты делаешь?! Где ключи?!

Тощий только огрызнулся.

- Отдай ключ, ублюдок!

Тощий удивлённо посмотрел на сослуживца.

- Нет! Они крали еду у собак. Пусть будут для них едой.

И тут Столяр как-то странно вскрикнул и вцепился обеими руками в лицо Тощего. Немцы повалились на пол. Столяр бил Тощего по голове, выворачивал у него из ладони ключ, и, как показалось Ване, плакал. От человеческой возни вскочили и залаяли собаки.

На шум прибежали другие немцы. Дерущихся разняли. Ваню с Витей вытащили из вольера.

А через день обоих фельдфебелей отправили на фронт.

За то, что перед лицом двух существ низшей расы позволили уронить честь арийского фельдфебеля и подраться.

Так Столяр исчез из Ваниной жизни.

Зимой 1944-го года советские войска прорвали блокаду Ленинграда, и перешли в контрнаступление. Рабочих лагеря спешно загрузили в вагоны и перевезли в Прибалтику. Еды не было совсем. Люди собирали с помойки кости, толкли их и ели этот порошок, чтобы выжить. Выгребали из-под снега мох, прошлогоднюю траву, грызли кору с деревьев.

Остановились где-то в Эстонии. Работы никакой не было, но не было и еды, укрытий. Ночевали прямо в лесу, в спешно вырытых ямах, едва закрытых ветками. Немцы рыскали по округе, грабили местных. В конце концов, начальник лагеря решил:

- Кормить нечем – всех расстрелять. Они нам больше не нужны.

Уже достали пулемёт и установили его, уже начали выводить из землянок тощих, трясущихся от холода людей и строить десятками. Даже тут проявлялась немецкая любовь к порядку и аккуратности. Смерть в очередной раз дышала в затылок. Но и тут Ваню спасло чудо. Уже год начальник лагеря таскал с собой русскую девушку-наложницу. Какие уж были у них отношения, не нам судить. Ване иногда удавалось перекинуться с ней парой слов, он и имени её не знал.

Когда выгоняли из палаток, Ваня заприметил девушку, стоявшую в стороне. Кинулся к ней.

- Попроси начальника, пусть не расстреливает.

- Да что я могу, - прошептала наложница. – Разве ж он меня послушает.

- А ты попробуй, - принялся уговаривать Ваня. – Хоть малейший шанс у нас будет.

И девушка закатила немцу форменную истерику. Рыдала, хватала за ноги, просила не расстреливать соотечественников. Тот брезгливо смотрел на неё, казалось, вот сейчас оттолкнёт носком сапога и махнёт рукой пулемётчикам. Не махнул. Отвернулся, скомандовал солдатам, те начали загонять лагерников обратно в землянки.

А ещё через два дня всех построили в длинную колонну, и повели по раскисшей от ранней оттепели земле. Странный был этот путь. По дороге немцы и лагерники перемешались, шли плечом к плечу. Все оголодавшие, тощие, с измученными лицами. Одежда на всех грязная, изношенная. Только у одних в руках оружие.

Шли почти сутки. По дороге многие падали, потому что совсем ослабли от голода. Их добивали тут же, на месте, выстрелами в затылок. Скрюченные тела оставались в грязи, на них почти сразу слетались вороны. Колонна была длинной, но редкой. Из первоначальной тысячи, которую немцы привезли под Ленинград, к 1944-му году выжила едва ли сотня. И эта сотня неудержимо таяла с каждым шагом по неизвестной дороге.

Вышли к станции. Немцы нашли какой-то паровоз и вагоны. Лагерников посадили в товарняк, бросили два мешка мёрзлой картошки. Впереди прицепились ещё какие-то вагоны. Тронулись.

Вагон с рабочими шёл последним. Его сильно мотало. Спать был нельзя – могло отбросить к стене, разбить голову о доски. Было очень холодно, люди грелись, прижимаясь друг к другу.

И в неразберихе отступления у немцев случился промах. Ночью навстречу их составу выскочил другой поезд. Удар был страшен. Вагоны встали дыбом, лезли друг на друга. Трещали доски и кости, кричали люди, всё вокруг полыхало. Уцелело два последних вагона. Тот, что с лагерниками и предпоследний, с их охраной. Снова согнали в кучу возле путей. Вокруг в снегу лежат мёртвые, между рельсами фрагменты тел и лужи крови. Горит бензин, душит ядовитым дымом.

Немцы сумели найти ещё один поезд, загрузились и поехали дальше. Остановились на небольшой станции в Латвии. Огородили проволокой большую поляну, снова накопали землянок. Еды не было по-прежнему. И тогда начальник лагеря принял странное решение. Он начал отпускать лагерников утром на работу по окрестным хуторам. Мол, хотите есть – сами заработаете. А вечером все снова собирались у проволоки.

Иван Иванович потом спрашивал у отца:

- Отчего ж не убежали?

- А куда было бежать? Вокруг леса, незнакомые люди, которые нас, советских не любили. Зима опять же. Далеко бы мы ушли? Кроме того по округе рыскали конные разъезды латышской жандармерии. Те могли остановить тебя для проверки документов. И если документов не оказывалось – расстреливали на месте. Мы и так рисковали. У нас на руках были только какие-то липовые справки, подписанные начальником лагеря. Даже без печатей.

Латышские женщины жалели лагерников. Кормили хорошо, а вот латыши, особенно жандармы, терпеть не могли. Начальник лагеря в помощь своим немцам нашёл пару десятков местных для охраны лагеря. Так те издевались хуже фашистов. Могли начинить сигарету порохом и угостить лагерника. Человеку вспышкой обжигало лицо. А один положил гранату, завалил её ветками, развёл костёр и позвал лагерников греться. А сам стоял в сторонке, ждал. Граната взорвалась, покалечив несколько людей. Жандарм хохотал, показывая на стонущих от боли пальцем.

Ваня ходил на заработки вместе с несколькими мужиками. Чистили хлева от навоза, делали всякий ремонт, поправляли заборы, сараи. Латыши платили едой и путурсом (напитком вроде кваса).

Очень боялись жандармов. Были случаи, когда конные разъезды, убивали людей даже при наличии справок от начальника лагеря. А вечером – хочешь, не хочешь, нужно быть на перекличке. Вот и шли с работы всегда не по дороге, а рядом с ней, по лесу.

Однажды зазевались и выскочили прямо на трёх конных. Едут навстречу, сытые, гладкие, в добротной форменной одежде. Кони под ними норовистые, тоже сытые. Карабины на сёдлах, взгляды подозрительные. Снова пропадать.

И опять чудо. Порывом ветра с одного из жандармов сдуло фуражку. Ваня подбежал, поднял фуражку с земли, подал с угодливой улыбкой, кланялся. Жандарм коротко кивнул, проехал мимо, не проверив справки.

Весной в лагерь неожиданно приехали агитаторы, уговаривали вступать в РОА. Тех, кто соглашался, тут же кормили досыта на глазах у остальных. Рядом с проволокой стоял кипящий котёл с мясом и кашей.

- Пошли, Ванька, - вздохнул сосед Гриша, глотая слюни. – Всё равно пропадать.

- Не, - помотал головой Котик. – Нельзя.

- Пошли, - принялся уговаривать Гриша. – Смотри, кашу с мясом дают. А там – сбежим может.

- Не пойду, - твёрдо ответил Ваня. – Лучше от голода сдохну.

- Ну чёрт с тобой, - в сердцах плюнул Гриша.

И уже через двадцать минут на глазах у товарища трескал огромную миску каши. Ел и отворачивался, ему было стыдно.

В пятидесятые Гриша вернулся в деревню, отсидев своё по советским лагерям. Прожил ещё долго, но с Иваном они никогда не общались. Встретившись на улице – отворачивались и расходились в стороны. Гришу мучила совесть, а Иван говорил:

- Каждый выжил, как смог. Бог ему судья.

Однажды утром проснулись от непонятной тишины. Высунулись из землянок и обмерли. Немцев не было. Ночью они бросили лагерь, и ушли куда-то на запад. Лагерники ходили за проволокой растерянные, не знали что делать, куда податься. Так и сидели, пока через несколько дней к лагерю не подошли советские войска.

Своим солдатам обрадовались, но рано. Те смотрели на лагерников недобро, в глаза называли предателями, ведь они работали на немцев. Но еды оставили. А ещё через пару дней к проволоке приехал комиссар, забрался на ящик и толкнул речь.

Мол, они запятнали себя сотрудничеством с фашистами, мол, есть только один шанс искупить вину – взять винтовки в руки и на фронт!

Винтовки тут же раздали. Переодели в форму без знаков различия, разделили и повезли на запад.

Ваню и ещё десяток его товарищей везли на большой дрезине. Везли долго, несколько дней, ночью не останавливались. Ваня от усталости не выдержал, заснул и упал прямо под колёса дрезины. Сломал позвоночник, руки, несколько пальцев висели только на лоскутах кожи. Сопровождающие их красноармейцы плюнули и повернули к станции.

На станции был госпиталь. В нем вперемешку работали и немецкие и советские врачи. Раненые тоже лежали вперемешку. Ваню на носилках принесли в палату. Он помнил, как над ним спорили два врача – немец и русский. Русский предлагал ампутировать пальцы, потому что в рану попала инфекция и могла начаться гангрена. Немец мотал головой и предлагал пальцы спасти. Немец настоял на своём. Дал Ване порошок «риваноль» (от автора «Риванол» - антисептическое средство, применяемое с начала прошлого века, содержит всего два активных компонента: этакридина лактат, а также борную кислоту).

Сказал – сыпь в кипяток и пальцы там держи. Было очень больно, кипяток жёг открытые раны. Но Ваня терпел. Он хотел вернуться домой с целыми руками.

Пока лежал в госпитале – война кончилась. И его и всех, кто ехал с ним на дрезине внезапно отпустили домой. Победа, словно объявила всем амнистию. А из тех, кого отправили тогда на фронт, почти никто не вернулся.

После войны Ваня переехал в Новогрудок, женился, у него родился сын, которого решили тоже назвать Иваном. Иван Иванович рассказывает, что отец всегда плохо спал по ночам, часто кричал. Вспоминать войну не любил. Когда выпивал, скрипел зубами, всё куда-то рвался, плакал.

В шестидесятые на Девятое мая в Новогрудке был парад. На большой платформе ехал актёр в немецкой форме. У его ног в проволочной клетке сидела собака. Добродушнейший пёс, которому даже дети не боялись просовывать в клетку руки, чтобы погладить.

Котик сидел в первых рядах вместе с ветеранами. Увидел «немца» побледнел, встал и ушёл. Не смог сидеть, даже понимая, что всё это постановка, что актёр придёт домой, снимет вражескую форму и станет обычным советским человеком.

Рассказ из сборника "Война девочки Саши". Автор - Павел Гушинец. На снимке - слева - Иван Иванович Бондарь, справа - Иван Адамович Бондарь (Ваня "Котик") Барановичи, 1970-е