Четыре

Я шел очень долго. Лапы болели, язык высох, но мне нужно было дойти до горящих огней: там может найтись еда. Когда я перебегал дорогу, меня чуть не сбила машина, потом кто-то позвал – я не подошел. Вот, наконец, я добрался до каких-то домов и принюхался, чтобы понять, где же тут складывают объедки.
Помойка нашлась, и я зарылся в колбасные очистки и остатки жирных котлет. Было противно, но выбирать не приходилось. Я так увлекся, что не заметил, как два человеческих детеныша подошли сзади, схватили меня за шкирку и куда-то потащили. Я истошно завопил.
– Заткнись, ты, урод. – Один из детенышей ударил меня по спине, морщась от отвращения.
Они затащили меня в подъезд и облили чем-то холодным. Защипало глаза и заболели ранки на коже.
– Зажигалку давай!
Этого слова я не знал. Но ничего хорошего от человека ждать было нельзя, поэтому я закричал еще сильнее. Где-то далеко я услышал мужской голос:
– Эй, а ну бросьте его, паршивцы! Руки вам оторву!
Детеныши бросили меня на ступеньки и быстро понеслись вниз по лестнице. Я сделал лужу прямо там, где меня оставили. Лежал в этой луже и дрожал. Мяукать и убегать я уже не мог. Мужчина подошел, нагнулся, взял меня на руки и унес в свой дом:
– Смотри, кого я тебе принес! Опять соседские изверги пытались живой факел устроить – этого хоть спасти удалось. Прошлый-то умер, не успел я.
Мужчина жил вдвоем с мамой – очень больной и грустной женщиной. Иногда меня пускали в ее комнату – я вертелся волчком на ее одеяле и подпрыгивал на задних лапах. Тогда мама улыбалась мне. Но скоро она умерла. Мужчина очень переживал. Он говорил мне, что я теперь не заморыш дворовый, а большой, красивый кот. Что я его единственный друг. Он никогда не играл со мной, не гладил. Но я понимал: он меня любит.
Изредка к мужчине приходили гости. Иногда оставались какие-то женщины. Я выходил поздороваться, рассмотреть, обнюхать протянутую для приветствия руку. Но не мурлыкал. Говорил только хриплое ммммяу, да и то не всем.
– Вырастил сурового кошачьего близнеца, – улыбались люди.
По обрывкам бесед я понял, что мужчину часто предавали. Он не верил людям, не хотел быть с кем-то рядом.
– Надо же, а кота принял! Бывает ведь, – качали головами гости.

Пять

Я сидел на открытой форточке и следил за наглой жирной вороной, которая каждый день прилетала на наш с Человеком балкон. Она делала это назло, я точно знал. Я пытался гипнотизировать ее своими зелеными глазами.
– Поймяу! Я ее поймяу! – Я прыгнул за вороной. Прямо под окном на втором этаже висела железная коробка. Я больно ударился о нее правой задней ногой, перекувырнулся и шмякнулся на землю.
Было очень плохо. Есть не хотелось, от любого резкого запаха тошнило. Я с трудом открывал глаза. Даже не мог мяукать – только тихо мурлыкал. Несколько часов я пролежал на земле, потом Человек меня нашел, поднял и куда-то повез.
– Зачем вам нужен инвалид? – ворчал водитель. – Усыпите его и заведите себе хорошего породистого кота.
Меня вынули из машины и понесли туда, где пахло, как от перчаток девушки, подобравшей меня на кладбище котят.
– Я не смогу ухаживать за инвалидом, – сказал Человек, – редко бываю дома. Да и коту не будет в радость жизнь без задней лапы. Зачем обрекать животное на страдания? Знаете, как я его подобрал? Его сжечь хотели. Пять лет назад это было. Еще жить бы да жить коту… Вы уж не делайте ему больно. Пусть он просто уснет.
Я усну? Просто усну? Как же так, ведь я жив. Мне надо поймать ворону. Я хочу домой, обратно, я не хочу засыпать! Эй, Человек, почему ты не понимаешь меня? Я же твой друг!
Он почесал меня за ухом, где шерсть была перепачкана запекшейся кровью. Я не мог открыть рот из-за выбитых зубов, поэтому лишь тихонько замурчал. Думал, он меня поймет.
Но он все равно ушел.
Доктор вздохнул, пощупал мои бока и выпустил из шприца в воздух тоненькую прозрачную струйку.
Я закрыл глаза.

Шесть

– Ну, вот и он. Забирайте. Лапка скоро заживет, ушибы почти прошли. Есть ему, правда, можно только жидкое – зубов осталось немного. Но это ерунда – с его-то биографией.
Оказывается, иногда принесенных на усыпление зверей ветеринар не убивает. Иногда – это когда он уверен, что животное будет жить и сможет найти себе новый дом.
Я быстро научился ходить, даже стал бегать на трех лапах. В квартире, куда попал после больницы, я познакомился с разными животными. Часть из них – хозяева, они были тут всегда и останутся всегда. А часть скоро разъедется по другим домам.
Тут есть слепая белая кошечка, которая когда-то жила в школьной раздевалке. Как-то получивший двойку ученик выместил на ней обиду – выколол циркулем глаза. Есть котик-подросток, на которого натравили бойцового пса. Пес сломал ему две лапы и откусил ухо, прежде чем успели вмешаться прохожие. Есть кошка, которую, как и меня, принесли к ветеринару усыплять: хозяева переезжали в другой город и решили не брать ее с собой.
Скоро меня отнесут в другой дом – будущие хозяева уже приходили сюда знакомиться со мной. Кажется, мы сможем подружиться. Надеюсь, больше со мной ничего не случится.
Говорят, раньше у кошек было девять жизней и всего одна смерть.
А теперь девять смертей.
И только одна жизнь.