Какой конфуз! Я была уверена, что в кошельке, не считая мелочи - две сотенных купюры с портретами Франклина, поэтому ни в чем себе не отказывала.

И вот стою у кассы супермаркета «Ковальский» где-то между Миннеаполисом и Сент-Полом - с коляской, с младшим сыном, повисшем на моем пуховике с воплями «Мама, на ручки!», с горой покупок, которые помощник кассира ловко рассовывает по пакетам. Пакетов получилось три. На шоколадном лице помощника сияет улыбка.
Девушка-кассир ласково замечает:

- Сто сорок пять долларов.

Я беспечно лезу в кошелек и обнаруживаю одну – всего одну – сотенную купюру и мелочь.

Щеки вспыхивают, голова под шапкой становится мокрой и начинает чесаться. Надо заметить, я тщательно экипировалась, планируя идти до магазина пешком по двадцатиградусному морозу.
От неловкости ситуации мой английский приобретает замысловатость. Я прошу прощения и признаюсь, что сделала ошибку.
Кассир не понимает, в чем именно ошибка. Белозубая улыбка помощника гаснет. Сын объявляет, что немедленно намерен строить дом из «лего».

Все чего-то от меня ждут.

Не в силах далее терпеть сауну на голове, я сдергиваю шапку, высыпаю содержимое кошелька на прилавок и изъявляю желание отказаться от части покупок.

Помощник принимается доставать из пакетов указанные мной товары, а кассир пересчитывает итог.
Сумма никак не хочет приближаться к приемлемой. За нами скапливается очередь.

Наконец, после изъятия пиццы с ананасами – которую, кстати, прихватила не я, а ребенок - счет становится таким, что мне даже вернули часть мелочи.

В отличие от российских магазинов, в «Ковальском» кассиры и их помощники стоят между кассами прямо рядом с покупателями из соседних очередей.

Покупательница из другой очереди – не понятно почему - вдруг начинает разговаривать с моим кассиром. До меня долетает слово «she», повторенное несколько раз.
Сын, оторвав от моего пуховика какую-то завязку, прекращает штурм и обреченно лезет в коляску. Я складываю похудевшие три пакета в корзину под сиденьем.

Тем временем происходит смена кассиров. Подходит новая, перекидывается парой слов с прежней и, оставшись одна, что-то говорит помощнику. Тот подает мне четвертый пакет.
Я в недоумении заглядываю внутрь. Там все добро, на которое у меня не хватило денег. Объясняю новому кассиру, которая, судя по всему, не в курсе:

- Я не могу это взять. У меня нет денег.
- Конечно, ты можешь,- говорит она.- Это твое. Бери это.
Две ослепительные улыбки светят прожекторами, когда я – как во сне -утрамбовываю пакет в переполненную коляску и выхожу из магазина.
- Нave a nice day! - доносится сзади.

Пошел снег. Белые пылинки тают, едва коснувшись пылающих щек. Я не чувствую мороза. И ничего не понимаю.

Что это за магазин такой? Как это вообще возможно? Решили сделать мне подарок на тридцать пять долларов? Тогда хоть бы сдачу забрали себе.

Все вокруг серебрится и сверкает, мельтешат снежинки. Чувствую себя как в детстве, когда идешь с елки с новогодним подарком.
Думала, неблизкий обратный путь утомит, но откуда-то взялось столько сил, что еще бы три таких пути пролетела.
Вечером рассказываю сестре и ее мужу-французу необыкновенную историю магазинной щедрости.

- Представляете? Никогда не думала, что такое бывает, чтоб магазин мне подарил мешок подарков!

- А такого и не бывает,- заявляют они, швыряя меня с небес на землю.
Я хлопаю глазами, пытаясь понять, кто здесь кого обманул – магазин меня или я магазин.

- Ты случайно не заметила - тот, кто стоял за тобой в очереди, ничего не говорил кассиру? – посовещавшись, интересуются сестра с мужем.
- Нет, ничего.

- Тогда, действительно, странно.
- При чем здесь это?- удивилась я.- Ах, да, вспомнила! Женщина, которая стояла в соседней очереди, спросила что-то у моего кассира. Они еще говорили «ши», «ши», в смысле, «она», «она»…
- Ну, теперь все ясно!- рассмеялись сестра с мужем и, заметив мое недоумение, пояснили:- Та женщина оплатила твои покупки. Такое здесь не редкость.

Я понимаю, что стою с открытым ртом и, пытаясь придать себе более умный вид, возражаю:

- Но она же мне ничего не сказала. Я даже не присмотрелась к ней. Я даже не помню ее лица. И я ее не поблагодарила…
- Она сделала это не для того, чтобы ты ее благодарила. Она просто помогла.

Я пыталась осознать услышанное. То есть никто и никогда об этом не узнает – кроме кассира, разумеется – и все же она это сделала. Увидела, что у меня не хватает денег, и просто помогла.

- Бывает, подъезжаешь к окошку Макдональдса,- продолжила сестра (это она о МакАвто, где сначала, не выходя из машины, заказывают по рации еду, а потом, проезжая мимо окна, платят и получают),- достаешь деньги, а тебе говорят, что твой заказ уже оплатил предыдущий покупатель.

Рукам и шее стало щекотно. Ах, да – это называется «побежали мурашки». Есть в этом что-то от старой детской книги «Тимур и его команда», где тимуровцы тайно помогали людям. Только здесь, чтобы сделать доброе дело, не надо вступать ни в какую организацию. Да и тайными благодеяниями занимаются не дети, а большие дяди и тети.

- То есть ты даже не видишь его, а он тебя?
- Угу,- буднично соглашается сестра,- как правило в таких случаях кассир говорит: меня попросили сказать - рass it on. Передай дальше.
Вспомнилось одно петербургское заведение с подобной системой обслуживания, где нам постоянно не докладывают еду. Когда это обнаруживается, возвращаться назад – чаще всего - уже не хочется, поэтому теперь мы тщательно проверяем пакеты на месте. Интересно, признались бы эти недобросовестные продавцы, вздумай наши люди так же платить друг за друга, или брали бы по две платы за один заказ.

- Pass it on?- рассеянно переспрашиваю я.
- Да. Имеется в виду, что, когда у тебя будет все хорошо, и будет возможность, просто сделай для кого-то подобное. Вот на днях я пошла в обеденный перерыв в кофейню, и оказалось, что по карточке заплатить нельзя, только наличными, а у меня не хватало на тот кофе, который я люблю. Я сказала, что тогда не надо, зайду в другой раз. Но мужчина, который стоял за мной, сказал: нет-нет, дайте ей этот кофе, я заплачу.

- Но может быть, ты ему понравилась, и он хотел таким образом познакомиться?
- Нет, это как раз из серии «передай дальше». У нас так делают. Мы больше не разговаривали.

Голос сестры звучал безмятежно, и все же в нем чувствовалась гордость – за окружающих ее людей.

Лет десять назад я видела фильм «Заплати другому» – про мальчика Тревора, который придумал, как изменить мир. Его идея сводилась к бескорыстной помощи трем людям, каждый из которых, в свою очередь, должен помочь еще трем незнакомцам, «передать добро дальше». Мальчик надеялся, что число добрых дел станет возрастать в геометрической прогрессии. В конце фильма Тревор погиб, но – как оказалось - его идея выплеснулась за пределы экрана и продолжает жить.

Более того, в это вовлекли и меня. Выходит, я должна продолжить цепочку, хотя бы и здесь, в России. То есть однажды мою «эстафетную палочку» может получить один из вас. Словом, не удивляйтесь, если окажетесь в сложной ситуации, и вам поможет незнакомый человек, или если кто-то ни с того, ни с сего преподнесет вам подарок. Просто – «передайте дальше».

PS Показала эту заметку маме. Она тут же принялась взволнованно рассказывать, как недавно села в Миннеаполисе не на тот автобус. Ехать предстояло до конечной, так что она спокойно уснула и очутилась в совершенно чужом районе. Первый же незнакомец, к которому мама обратилась, согласился отвезти ее домой. Путь был не близкий, но на вопрос «Сколько я вам должна?» он ответил, что ничего не должна, и сказал то самое - «Pass it on».

(с)

В 2008 этот текст был опубликован в девчачьем журнале "YES", да написано наивно и местами глупо, но когда читаешь это ты все чувства применяешь на себя, после его прочтения мир во мне перевернулся, и теперь я с большим трепетом отношусь к животным. Мне кажется если бы это прочитало большинство малолеток, то меньше бы было бы замученных, униженных животных... Можете заминусовать, но я хочу что бы это прочитало как можно больше мелких живодеров...

Ты ценишь любимое платье не за лейбл, а за красивый крой. Любишь свой компьютер не за цвет корпуса, а за скорость работы. Обожаешь подругу не за богатых родителей, а за чуткость. Ты можешь приютить и обогреть шикарного лохматого перса (модного йоркширского терьера) Или тощенького Мурзика (хромого Дружка). Не так важна родо-словная твоего питомца. Существеннее другое: готова ли ты ответить за того, кого приручишь?*

Раз

Я родился рано утром в субботу в коробке из-под старых сапог. Первой меня – вообще нас всех – нашла маленькая девочка. Накануне ее уложили спать только под угрозой остаться без мультиков и компьютера. Утром она вскочила ни свет ни заря:
– Мама! Папа! Смотрите: целых пять!
– И все разные. От кого же ты, Мурка, таких нагуляла?
Мужчина пах горько, табаком, еще чем-то резким, незнакомым. Женщина – травами. Лучше всех пахла девочка – теплым молоком. Это был запах мамы, запах нашей шерсти, до блеска начищенной ее шершавым языком. Из-за этого запаха мы сразу полюбили рыжую девочку. Мы все ей позволяли: она таскала нас за загривки, катала в игрушечной машине и украшала наши шеи и хвосты чудными бантами.
Жить было интересно. А если залезть в странную штуку в маленькой комнате? Где иногда журчит вода. А что будет, если вскарабкаться на ту штуку, где еда для девочки, мужчины и женщины? Наверное, здорово вздремнуть на большом и мягком, где они спят? А если залезть в штуку, откуда достают другую штуку, которая ездит по полу и очень громко рычит? А если… Мама ужасно нас ругала. Брала зубами за загривок
и уносила обратно в коробку.
Еще мама говорила: это называется туалет. Люди туда делают то же, что мы, только не закапывают, а смывают водой. Как они помечают территорию? Для этого есть двери, закрыто – не суйся. С четырьмя ногами – это стол, на него ставят миски с едой. Запрыгивать сюда нельзя, особенно если только что был там, где люди смывают водой. Мягкое – это диван, самое важное в доме. На нем человек смотрит большую говорящую коробку. Или листает книгу с шуршащими страницами. Или спит. Иногда тут разрешается спать и нам.
А вот это – самое интересное. Когда вы подрастете, сможете запрыгивать сюда сами и смотреть, смотреть, смотреть часами. Вместе со мной. Там видны птицы, деревья, другие мужчины, женщины, девочки. И другие кошки. Они там живут всегда. Сами о себе заботятся, сами себя кормят. Те, у которых нет людей.
Рыжая девочка была первым человеком, которого мы увидели. Она сидела и ждала, когда у нас откроются глаза. Несуразная какая-то. Две лапы длинные, две короткие. Говорит громко. Мяукать не умеет. Мама объяснила: девочка – это котенок мужчины и женщины. У людей редко бывает много котят. И все они ходят на двух лапах, не умеют прыгать, залезать. И не вылизываются, поэтому от них всегда много запахов. Сами они считают, что ничем не пахнут.
Мы научились различать все запахи, которые встречались в доме. Часто мы ложились на человеческую обувь и нюхали внешний мир. Вот кто-то пролил масло. Это бежала большая собака. Женщина ходила туда, где много маленьких человеческих котят, мужчина – на рынок, а еще в то место, где куча запахов, все перемешано – люди, звери, мусор.
Женщина удивлялась:
– Странные какие – нюхают все. Неужели они что-то понимают?
– Что ты, это же звери, у них есть только рефлексы.
– А мне кажется, они знают даже больше, чем мы. – Женщина собирала нас в охапку и несла в коробку.
Однажды ее обувь стала пахнуть чем-то страшным, резким. Это был запах страха и одиночества. С таким мы еще не встречались, поэтому позвали на помощь маму. Она нервно подергала хвостом. Пахло больницей.
Мужчина в тот вечер долго говорил с женщиной за закрытой дверью.
– Мы уже дали им имена. Может, оставим себе? Как-нибудь справимся...
– Что будет, когда они вырастут? Пойми, Лиза, в твоем положении шесть кошек – это исключено. – Он погладил женщину по животу.
Вечером, когда мама в последний раз вылизывала нас всех – серую Мышку, рыжего Котю, трехцветного Пушка, Малыша с белыми лапками и меня, она рассказала, что раньше, когда все коты жили не в домах и у каждого было девять жизней. Они падали и не разбивались, их случайно увозили, а они возвращались, в одной стране им даже молились, как богам. Теперь, говорила мама, все не так. Поэтому мы должны осторожничать. В том мире, откуда человек приносит запахи, слишком много опасностей. Мы не поверили: какие такие опасности? Человек нас будет кормить, у нас будет новый дом. Все будет хорошо.
Утром мы толкались и шумели. Было весело: улица! Мы пойдем на улицу, где другие люди!


Два

Сначала они попробовали отдать нас другим людям сами. Нам завязали на шеях красивые бантики и посадили в большую корзинку, выстланную по дну теплым шарфом, на котором мы спали дома. Вокруг все гремело и топало. Кто-то подходил погладить, кто-то проходил мимо с суровым или грустным лицом. Мы толкались и пищали, а мужчина и женщина переглядывались и качали головами. Я удивлялся: неужели вот этому человеку я совсем не нужен? У него ведь так болит голова – я бы мог ее вылечить. Или вот эта унылая женщина в черном – тут боль совсем другая, глухая и прочная, как стена. Тут бы я мурлыкал и терся о щеку, ловил бы свой хвост, ложился на раскрытые книги и воровал нитки для вязания. А она бы улыбалась мне. Но как я мог рассказать обо всем этом? Я громко мяукал, но люди вообще ничего не понимали.
Мы стояли очень долго, но ни одного из нас не забрали. Мы спустились вниз. Темно, много запахов, вокруг все тряслось, очень громко. Мы испугались – сбились в кучку и тихо запищали. Теперь нам стало понятно, чем пахнут ботинки мужчины. Как только он не боится каждый день бывать в этом страшном месте? Кошки бы ни за что тут не провели и часа.
Когда мы поднялись на улицу, я высунул голову и увидел людей, которые несли в сумках кошек и собак. Где-то я слышал даже птиц. Я испугался еще больше, чем там, внизу. Мужчина и женщина подошли к какому-то странному небритому человеку и просто отдали нас ему. Всех сразу.
– Вы ведь проследите, чтобы они достались хорошим хозяевам? – Мужчина протянул незнакомцу бумажку.
– О да, не волнуйтесь, идите, – новый человек говорил как-то неразборчиво.
Они ушли. А незнакомец, даже не погладив нас, вынул рыжего Котю и показал стоявшей рядом некрасивой, пахнущей потом и грязью женщине:
– Этого оставим. Остальных никто не возьмет. Давай сюда коробку.
Она подала ему картонный ящик, ножницы и какой-то моток. Мужчина сгреб нас, запихнул внутрь, закрыл крышку и начал заматывать. В коробке было слишком тесно, мы царапали стенки и мяукали что было сил. Мужчина сильно встряхнул нас и куда-то бросил. Некоторое время все прыгало и переворачивалось, потом прекратилось. Мышка, Малыш и Пушок не открывали глаза. Было жарко и тяжело дышать, я мяукал все тише и тише и из последних сил продолжал кусать стенки и царапаться.
– Почему люди так сделали? – спросил Малыш. – Почему они не забрали нас домой? Может, это какая-то ошибка, может, сейчас они вернутся?
Но никто не приходил. Сил скрестись больше не было. Я высунул розовый язык. Стало темно и тихо. Я умер.


Три

– Да кого тут искать, все равно все уже сдохли!
Воздух! Воздух и свет! Я попытался замяукать, но услышал только свой хрип. Лапы не слушались. С коробки кто-то снял крышку, и я увидел ветки деревьев, небо и кружащих птиц.
– Смотри: вот этот вроде дышит!
Молодая девушка подхватила меня на руки и начала тереть спину и уши. Она была в резиновых перчатках, от нее пахло животными и больницей. Тот самый страшный запах, с которого все началось! Я почувствовал, как шерсть на моем загривке становится дыбом, и выпустил когти.
– Испугался? Ничего, теперь мы и тебя попробуем пристроить.
Пристроить? Опять пристроить? Я уже знал, что происходит с котами после этих слов, поэтому собрал все силенки и вцепился когтями и зубами в то место, где заканчивалась перчатка, но еще не начиналась куртка. Девушка вскрикнула и разжала руки. Я вывернулся и пустился наутек.
Я бежал по таким же картонным коробкам, в которых лежали котята: белые, рыжие, серые, совсем маленькие и подросшие. Пахло болотом, грязью и смертью, я бежал и бежал, пока совсем не выдохся. Лапы свело от страха, голода и усталости. Я попил воды из вонючей лужи с разноцветными разводами, спрятался за какой-то трубой, от которой шел пар. И уснул.
Проснувшись, я почувствовал себя немного лучше. Вокруг был лес, а чуть подальше что-то шумело. Значит, мы приехали оттуда. Туда я и пойду.
Мой красивый бант испачкался и съехал набок, в шерсть набились сухие листья, от меня пахло мусором, болел живот, но останавливаться было нельзя – я шел и шел вперед. Я обязательно должен выжить.


Четыре

Я шел очень долго. Лапы болели, язык высох, но мне нужно было дойти до горящих огней: там может найтись еда. Когда я перебегал дорогу, меня чуть не сбила машина, потом кто-то позвал – я не подошел. Вот, наконец, я добрался до каких-то домов и принюхался, чтобы понять, где же тут складывают объедки.
Помойка нашлась, и я зарылся в колбасные очистки и остатки жирных котлет. Было противно, но выбирать не приходилось. Я так увлекся, что не заметил, как два человеческих детеныша подошли сзади, схватили меня за шкирку и куда-то потащили. Я истошно завопил.
– Заткнись, ты, урод. – Один из детенышей ударил меня по спине, морщась от отвращения.
Они затащили меня в подъезд и облили чем-то холодным. Защипало глаза и заболели ранки на коже.
– Зажигалку давай!
Этого слова я не знал. Но ничего хорошего от человека ждать было нельзя, поэтому я закричал еще сильнее. Где-то далеко я услышал