Фэнтези истории

- Иэл! Может, мы сможем призвать её? - спросил Райшан.

- Иэл приходит, когда сама захочет. Приходит, когда она нужна. Она не покидает крылатой башни без серьезной причины.

- Разве у нас не серьезная причина? Давайте попробуем, просто попросим её.

- Ты прав, Райшан. Мы попробуем.

Трое мудрецов взялись за руки и тихо, очень тихо запели. Их, едва слышная, песня была столь прекрасна, что тролли и Элланайла замерли. Постепенно голоса мудрецов становились громче, песня раскатистей и мощнее, будто звук собирался взлететь, обретя невидимые крылья. Вдруг между ними вспыхнул свет, яркий, как взрыв. Руки мудрецов разомкнулись и их отбросило в разные стороны. Иэл, высокая, сияющая, невообразимо прекрасная, стояла посреди пещеры.

- Вы звали, - прозвучал её серебряный голос, - и я пришла. Я знаю, зачем вы здесь, и помогу вам.

- Иэл, голос Света, ты знаешь обо всем, что происходит на земле. Скажи нам, где Арбенд?

- Нет, мудрец, ты уже задавал этот вопрос. Я не могу вмешиваться во всё. Вы сами найдете его, но сможете ли вы его победить... зависит от вас. Сейчас мы займемся хмейчиком... моё дыхание хранило его многие годы. Сегодня его душу буду хранить я сама. Проведите обрад над троллями, пусть их глаза увидят мир сновидений, где бродит душа хмейчика.

Лайнав попросил троллей стать в круг, Элланайле он указал стать в центр этого круга.

- Ты помнишь, как ты в юности пела Свету? - спросил он.

- Да... кажется, помню.

- Представь себе, что ты снова юная, и пой как тогда, но пой без голоса, мысленно. Ты должна полностью сосредоточиться на песне.

- Я попробую.

Лайнав достал мел и стал чертить знаки на гладком полу пещеры. Они извивались и сплетались между собой, потом он нарисовал около каждого тролля свой знак.

- Присядьте, дети троллей, - сказал он, - и закройте глаза.

Тролли сделали то, о чём он их попросил.

- Теперь постарайтесь услышать, как поёт Элланайла. Она поёт в уме, но вы должны услышать это так, будто она поет голосом. Когда услышите - открывайте глаза и вы увидите мир сновидений. Вы увидите душу хмейчика как расплывчатый белый шар, не выпускайте ее из круга.

- Я защищу вас от зова пустоты, - сказала Иэл, - но помните о Свете. Без этого моя защита падёт.

Долго, долго сидели тролли неподвижно с закрытыми глазами, вдруг один открыл глаза:

- Я слышу, слышу как она поёт мысленно, - прошептал он.

Вслед за ним, один за другим, открыли глаза остальные тролли. Иэл стояла у стены пещеры, расправив огромные белые крылья, она вытянула руки и с концов её пальцев, как покрывало, струился мягкий желтоватый свет. Это покрывало накрывало троллей и Элланайлу.

- Есть! Я говорю с его душой! - воскликнул Лайнав. От напряжения его руки подрагивали.

- Я слышу его душу, - сказал Райшан.

Время шло, Лайнав старался не потерять нить, связывающую его с душой Реана. Эйланг сидел у стены, сложив ладони корабликом, в них что-то мерцало и переливалось, будто живая искорка.

- Он не хочет, не хочет возвращаться, - произнес Лайнав, - Говорит, ему хорошо там.

- Он забыл, - вздохнула Иэл. - Мир снов навёл на него забвение. Напомните ему, ради чего он отправился в путь. Напомните ему о его любви.

Райшан заходил по пещере, будто собирая руками какие-то нити в воздухе, скоро нити стали видимыми, они сплетались и изгибались, ткань уплотнялась и формировался какой-то образ. Он становился всё чётче, пока не стало видно изображение стройной женщины с каштановыми волосами.

- Это его жена. Лайнав, сделай так, чтобы хмейчик увидел образ, - сказала Иэл.

- Я стараюсь, стараюсь, - ответил Лайнав. По его лбу медленно сбегала струйка пота.

- Есть! Он видит её! Он возвращается, - выдохнул Лайнав.

Реан, лежавший всё это время на полу пещеры, пошевелился и застонал. Он открыл глаза и сел, некоторое время он оглядывался по сторонам, а затем спросил:

- Где я? Кто вы все? Я помню это место, но очень смутно... я здесь уже был?

- Здравствуй, Реан Саальд, - сказал Лайнав. - Ты в пещере тролльских мудрецов. Ведь сюда ты и шел, не так ли?

- Да. Но меня схватил Орден, они пробудили во мне духа. О, как тяжко было наблюдать, как он управляет моим телом. И ничего, ничего не быть в силах сделать! Он поклонился Ксайнэ, духу тьмы, используя для этого моё тело...

- Это не ты поклонился, а он. Тебе не вменится это,- сказала Иэл.

Реан обернулся:

- Иэл? Светлый ангел, я тебя действительно снова вижу? Но... но я сейчас чувствую духа, живущего в моем теле. Я чувствую его мысли... о, сколько в них бешеной ненависти. Так дух всё еще во мне? Его не изгнали?

- Нет, дух не изгнан, - ответил ему Лайнав. - Он не может выйти сразу. Но Свет запретил ему управлять твоим телом. Дух не сможет выдержать этого долго, заснуть снова он не может, так как уже разбужен, а находиться в теле, не имея возможности управлять им, для него невыносимо. Через неделю или две он выйдет сам. Пока этого не произошло, нужно взять перо феникса.

- Так я пойду! Сейчас и пойду, я помню путь. - Реан попытался встать, но голова его закружилась, он пошатнулся и снова сел на пол.

- Мы пойдем с тобой, - сказал Шаонг.

- Ксайнэ всё еще надеется использовать тебя для написания гимна-заклятия, - произнесла Иэл, - а склянки с моим дыханием у тебя больше нет. Если Ксайнэ снова явится тебе на одной из дорог, ты будешь беззащитен. Возьми это, это защитит тебя, - и Иэл протянула Реану маленькую синюю искорку на цепочке.

- Что это? - спросил Реан, принимая из рук Иэл амулет.

- Это моя слеза. Она тоже может петь, как и склянка с моим дыханием. А еще её свет слепит глаза Ксайнэ.

- Благодарю тебя, Иэл, служительница Света, - сказал Реан, надевая амулет на шею.

- Да хранит тебя Свет на всех твоих путях, - ответила та.

Ночью Реан и тролли спустились с гор. Впереди был неблизкий путь, особенно если избегать дорог. Через пять дней Реан и пятнадцать троллей подошли к городу Цивин. Была ночь, светила полная луна, можно было разглядеть каждую травинку и каждый камешек. Они решили выйти на дорогу, что огибала гору. Не успели они сделать и нескольких шагов, как услышали страшный, протяжный вой, он шел будто из-под земли, леденящий и тоскливый, как сама смерть.

- Стойте! - крикнул Шаонг. - Это она. Это голос Ксайнэ!

Все остановились. Из-за горы выплыло что-то темное и огромное, выше, чем самое высокое дерево. Тень быстро приближалась, встав прямо перед ними, она заклубилась, страшный вой повторился, теперь совсем близко. Внутри тени что-то заколыхалось, её клубы разошлись и перед отрядом явилась женщина огромного роста, такая же высокая, как и тень. Она была не одета и очень, очень худа. Живот её прилип к рёбрам, а ноги были будто две палки, маленькие, почти незаметные, груди торчали в разные стороны. Вместо лица был череп, обтянутый кожей, на месте носа чернела дыра. Глаза её были мертвыми, она смотрела абсолютно пустым взглядом. С головы женщины спускались два толстых рога, огибая голову, ложились на плечи и заканчивались где-то за спиной. Жесткие распущенные волосы висели клочьями, а венчал голову женщины роскошный венок из болотных лилий, их лепестки колыхались на ветру. Это напоминание о жизни, венчающее саму смерть, делало рогатую ведьму ещё ужаснее.

- Ксайнэ, вечно голодная Ксайнэ пришла в своём истинном обличье, - прошептал Шаонг.

Реан хотел что-то сказать, но его обволокло и сковало глубинным ужасом. Неприятным червячком шевелился стыд: он не должен стоять и вот так бояться. Но совладать со своими чувствами Реан не мог.

- Варьят, услышь меня, - металлическим и морозным голосом проскрипела Ксайнэ, - Варьят, ответь мне. Я знаю, ты там. Возьми снова власть над этим телом.

Реан почувствовал как внутри него чужая воля напряглась изо всех сил, как она желает ответить Ксайнэ, ему показалось, что его выворачивает наизнанку. Но чужая воля была бессильна.

- Варьят! - крикнула Ксайнэ. - Борись! Борись с запретом, наложенным на тебя. Утверждайся, установи свою власть.

- Зря стараешься, ведьма! - выкрикнул вдруг Шаонг.

Медленно повернулась к нему Ксайнэ:

- Кто это здесь? Тролльский командир, жадный до крови? Думай, думай о своей жажде мести, ты прав, ты абсолютно прав. Представь себе как ты пронзаешь врагов копьем, как они падают и больше не поднимаются, как ты втаптываешь их в землю. Как ты мстишь им! Мстишь им за всё! Сейчас я дам тебе еще один повод для мести.

Ксайнэ нагнулась и подхватила костлявой рукой одного из троллей, высоко над головой она подняла его.

- Сейчас я выпью всю его кровь, - сказала она. - Но ты, Реан, можешь спасти его, если поклонишься мне.

Оцепенение отпустило Реана.

- Отпусти его, или я покажу тебе нечто, что тебе очень не понравится!

- Хха! - выдохнула Ксайнэ, и был ли это смех невозможно было понять. Ксайнэ опустила руку, схватила тролля другой рукой и разорвала его, бросив под ноги друзьям окровавленные останки.

- Сука! Ведьма! Сука! Скотина! - заорал Шаонг во весь голос. - Что же ты не показал ей слезу Иэл, чтобы она ослепла?! - накинулся он на Реана. - Ты тупица! Тупица поганый! Это ты виноват, я тебя сейчас убью!

И Шаонг выхватил ятаган из ножен, ярко блеснула его сталь при свете полной луны.

- Стой, Шаонг! Нет! - прыгнул на него сзади один из троллей, схватив его в охапку и сдерживая. - Стой, он не виноват! На него Ксайнэ навела ужас, он оцепенел, как и все мы. Вспомни, что тебе говорил Лайнав.

Шаонг замер, некоторое время он стоял, не шелохнувшись, а потом бросил ятаган.

- Тупица, - сказал он уже спокойно. - Покажи ей уже свой амулет.

Реан потянулся к вороту куртки, чтобы достать слезу Иэл. Раздался короткий глухой хлопок... и Ксайнэ исчезла, будто её и не было.

- Что ж ты оцепенел... - тихо и с досадой произнес Шаонг. - Не мог сразу?

- Ладно, идемте! - громко приказал командир троллей. - Похороним нашего брата на обратном пути.

И отряд стал огибать гору.

- Что это? - шепотом спросил Шаонг.

Склон горы, на котором находилась тропа, ведущая наверх, был усеян огнями костров.

- Солдаты, - так же тихо ответил он сам себе. - Орден послал солдат к горе, чтобы дежурить здесь и не пропустить никого к пещере.

- Отходим, отходим без шума.

Осторожно вся группа отошла назад.

- Перекрыли нам путь, - сказал Шаонг, когда все расселись на земле.

- Может, можно подняться где-нибудь в другом месте? - спросил молодой тролль.

- Не будь наивным, если бы такое место было, они сидели бы и там. Гора крута и наверх ведет только эта тропа.

- Духи пустоты притащили их сюда! - с досадой пробурчал другой тролль.

- Я помню всё, - заговорил Реан, - что происходило тогда, когда моим телом управлял дух. Двое посвященых знали, что мы с Гордестоном... с Элланайлой пошли за пером. Видимо, они и подняли тревогу, когда мы не возвратились.

- Ну да, и пошли к горе и нашли там два трупа, - сплёвывая сквозь зубы вставил один из троллей.

- Хочешь сказать, что я виноват?! - взвился Шаонг. - А если бы они не нашли трупы, что-нибудь изменилось бы? Они всё равно выставили бы стражу.

- Может быть да, а может быть, нет. Они не знали бы тогда, что здесь произошло.

- Слушай... слушай, ты. Вот только не надо, а? - фыркнул Шаонг. - Давайте будем думать, что делать.

- Есть ли шансы пробраться мимо солдат незаметно? - спросил Реан.

- Держи карман шире! Они сидят на самой тропе. Они догадались, что мы отвели тебя к мудрецам. Они знают, что мудрецы могут взять под контроль духа. И теперь они охраняют перо феникса, это же их единственная надежда привести сердца всех жителей

Мограны к Ксайнэ. Пока половина княжества тихо ненавидит Орден, они не чувствуют себя в безопасности.

- Перо бесполезно без меня, без моей силы льда, - сказал Реан.

- Они умеют ждать. Они готовы ждать хоть сто лет, пока появится еще один такой человек.

- Так, отставить пустые рассуждения. - скомандовал Шаонг. - Перо это опасность для всех нас, это меч, висящий над нашими головами. И мы должны добыть его, во что бы то ни стало. Пусть Реан использует его для благой цели и оно сгорит.

- Сгорит? - удивился молодой тролль.

- Да, оно сгорит, если написать ним что-нибудь. Слушай мою команду: Награн и ты, Дайшун, вы разведчики и умеете быть бесшумными. Осторожно, очень осторожно идите туда и постарайтесь посчитать солдат.

Двое троллей поднялись и пошли.

- Что толку считать их, нас слишком мало, - сказал молодой тролль.

- Много умничать вы начали, - ответил Шаонг, - командира ни во что не ставите, да? Думаете, я не только самодур, но и дурак? А я ни то и ни другое. Мы будем биться. Позовем подмогу и отобьём у них это пакостное перо.

- Напасть на солдат? - удивился пожилой крепкий тролль. - Шаонг, ты хорошо подумал? К восстанию мы пока не готовы. Если мы сейчас нападем на солдат Ордена... всё, всё начнется сначала! Они опять отправят войска в леса и горы, тысячи троллей будут убиты!

- Не обсуждать приказ! - отрезал Шаонг. - Я знаю, что делаю. Вот у нас здесь этот хмейчик, обладающий силой льда. Допустим мы не возьмем перо и дух выйдет из него... а Орден снова схватит его и подселит другого духа. Гимн-заклятие будет написан и погибнут все тролли!

- Убить хмейчика и дело с концом, - произнес пожилой тролль.

- Нет! Пока перо не уничтожено, мы в опасности. В любой момент может появиться другой человек, обладающий силой льда.

- Шаонг, я уважаю тебя как командира, Шаонг. Но ты уверен, что ты понимаешь, что ты хочешь сделать? Напасть на этих солдат равноценно объявлению войны Ордену. Мы сейчас не сможем выиграть эту войну, командир!

Шаонг усмехался так, как будто бы что-то знал.

- Ты богат годами и мудр, Граиш, но неужели ты думаешь, что я дурак? Мы пойдём в измененном облике. Они никогда не видели его и не слышали о нем. Они просто не поймут, что на них напали мы, тролли.

- В измененном облике?! - воскликнул Граиш. - Шаонг, ты хоть понимаешь, что говоришь? Мы отреклись от магии земли, мы поклоняемся Свету. Мы не станем молиться снова духам земли.

- А кто сказал, что это нужно? - спросил Шаонг. - Мы можем изменить свой облик без всяких молитв духам земли. Каждый тролль уже рождается со способностью изменять облик.

- Нет, Шаонг. Это магия земли, это духи земли давали нам облик полумедведей. Без них никак. Уже больше семиста лет прошло с тех пор, как тролльский народ нашел истину, мы больше не превращаемся в полумедведей.

- Они врали нам, что это они дают нам эту способность. Сам Свет сотворил нас такими. На заре времен, когда мы еще не знали железа, у нас не было оружия, мы не выжили бы в лесах, не умей мы становиться полумедведями.

Вернулись Награн и Дайшун.

- Ну что, сколько их? - спросил Шаонг.

- Мы насчитали двадцать костров, около них по пять солдат, некоторые спят, другие дежурят.

- Сотня, - сказал Шаонг. - Всполошились осы. И всё же они беспечны. Мы приведем две сотни троллей и перебьем их всех.

- Некоторые могут сбежать... тогда это война, - протянул Дайшун. - Да даже если никто не сбежит, Орден всё равно будет знать, что это сделали тролли.

- Верь в своего командира, Дайшун. Я всё продумал. Мы пойдём на них в измененном облике.

- Что?! - воскликнул Дайшун.

- Не надо так пугаться. Мы не изменим Свету. Есть способ превратиться в полумедведя, не обращаясь к духам земли.

- А о том, что потом можно и не выйти из измененного облика и навсегда остаться кровожадным полумедведем, ты не подумал?

- Так было, - ответил Шаонг, - когда мы поклонялись духам земли. С тех пор как мы, тролли, нашли истину, магия земли не властна над нами. Именно она удерживала некоторых из нас в измененном облике навсегда.

- Как без молитвы к духам земли превратиться в полумедведя? Как?

- А вот так! - воскликнул Шаонг и стал снимать с себя одежду. Низким, гортанным голосом он запел песню на древнем языке, почти все слова были понятны, только звучали несколько по-иному. В песне Шаонг обращался к Иэл с просьбой пробудить в нем изначальную мощь.  Ноги его как-то странно изогнулись, он стал увеличиваться в размерах, раздаваться вширь, его лицо вытянулось вперед и превратилось в морду медведя. Изменились руки, теперь это были огромные лапы с длинными когтями, всё тело покрылось густой коричневой шерстью. Перед Реаном и троллями  стояло грозное и могучее чудовище.

- Вот как это делать! - прорычал полумедведь Шаонг.

- Что говорят об этом мудрецы? - спросил молодой тролль.

- Не знаю, не спрашивал.

- Ты уверен... что это никак не влияет на тебя? - спросил Граиш.

- Влияет, - рыкнул Шаонг, - с тех пор как тролли Еловых Дебрей научили меня этому, я стал спокойнее.

- Ты был в Еловых Дебрях? - удивился Граиш. - Разве троллей Еловых Дебрей не перебили орки во время большой войны?

- Нет, им удалось отбиться и во многом благодаря измененному облику. Ладно, некогда сейчас об этом. До рассвета нам нужно скрыться в ближайшем лесу, в этом лесу троллей нет. На то, чтобы послать гонцов и собрать двести троллей, уйдет дня два, как раз неделя будет с тех пор, как мудрецы усмирили духа, что живет в хмейчике. Они говорили, что дух выйдет через неделю или две. Будем надеяться, что мы успеем.

Снова просвистела стрела и воткнулась в землю прямо между Гордестоном и  Реаном.

- Это тролльская стрела! - воскликнул Гордестон.

- Стреляют сверху, из кустов. Отползаем за эти камни и они не смогут целиться в нас, - сказал Реан. И все поползли. Когда слуги Ксайнэ оказались за грудой больших камней, Гордестон заговорил:

- Мы не знаем сколько их там, этих зеленых тварей. Если мы встанем и побежим, они нас расстреляют как уток. Это моя ошибка. Для такого важного дела нужно было взять больше людей, нужно было взять целый отряд.

- И что будем делать? – спросил просвещеный.

- Не знаю, - сцепив зубы процедил глава Ордена.

- Что, если попытаться призвать Мограну? Я уверен, богиня поможет нам! Ведь она хочет, чтобы гимн был написан.

- Это невозможно. Она никогда не появляется днем под открытым небом.

Тут сверху послышался шум, маленькие камушки покатились вниз. Шаги троллей приближались.

- Придется драться, - прошептал Гордестон и резко вскочил на ноги обнажив меч. Его примеру последовали остальные.

Троллей было много, явно больше десяти. Они спускались на полусогнутых ногах, держа в руках ятаганы.

- Спина к спине! - крикнул Реан.

- Неужели это конец?  спросил Гордестон.

- Бросьте оружие! - властно приказал один из троллей. - Нам нужен только Реан Саальд. Отдайте его нам и мы вас не тронем. Нас много и у вас нет шансов, отдайте нам этого человека и идите с миром.

- Мерзкие твари, - прошипел один из посвященых.

- Мы согласны, не трогайте нас! - выкрикнул Гордестон и бросил меч. Двое посвященых поступили так же.

- Я нужен вам? - спросил Реан. - Так идите и возьмите. Я постараюсь убить вас столько, сколько смогу!

- Брось меч, дурак! - шикнул Гордестон. - Брось меч ради Мограны. Ты обладаешь силой льда, лишь ты можешь написать гимн. Не рискуй собой, может, ты сможешь сбежать от них.

Реан нехотя опустил меч и разжал пальцы. Оружие упало тихо звякнув. Тролли окружили их. Один из троллей подошел к Реану и связал ему руки кожаным ремешком.

- Мы доставим тебя к нашим мудрецам, они изгонят из тебя духа, что взял власть сейчас над тобой. Еще спасибо нам скажешь.

- Будьте вы прокляты, - проворчал один из посвященых.

- Убейте их, - сказал пожилой тролль, кажется, он был предводителем их отряда. - Нам совсем не нужно, чтобы они предупредили остальных членов Ордена.

- Нет! Нет! - вскричал Гордестон. - Я старый больной человек, не убивайте меня! Возьмите меня с собой, я буду вашим рабом, я буду работать, буду делать все, что вы скажете! Только не убивайте!

Главарь троллей усмехнулся:

- Кончайте с этими трусами! - обратился он к другим троллям.

- Стой, Шаонг, - вдруг сказал один из троллей. - Этот жирный - глава Ордена.

- Я знаю. И что?

- Давай заберем его с собой. Может он знает какие-то секреты, о которых не знают наши разведчики. Он мягок, он быстро нам все расскажет, стоит лишь пощекотать его пятки огнем.

- Ты прав, Ушкун. Вяжите его.

И тролли связали Гордестону руки так же, как и Реану.

- Заберите нас тоже! Мы знаем много, много секретов! Мы вам всё расскажем! - взмолился посвященый.

- Вы ничего не знаете такого, чего не знали бы наши разведчики. - ответил Шаонг. - Убить этих собак!

- Ты не прав, Шаонг, - сказал Ушкун. Шаонг удивленно обернулся к нему.

- Почему же?

- Мы обещали им жизнь, будет нехорошо, если мы их обманем.

- Эти собаки убили мою жену и двоих детей, мне наплевать! - вскричал Шаонг. Он подбежал к двоим посвященным и снес одному из них голову ятаганом. Другой рухнул на колени:

- Не убивай, н-е-е-е-т! Это не я убил твою семью.

- Все вы делаете общее дело, все вы виновны, - процедил Шаонг и, размахнувшись сверху вниз, раскроил ему череп.

- Зря, Шаонг, зря... - тихо сказал Ушкун.

- Не поучай меня!

- Мы обещали им жизнь.

- И что, нужно было отпустить их, чтобы они подняли весь Орден по тревоге?

- Все равно это нехорошо перед Светом.

- Ты святоша, Ушкун! Мне все равно как это выглядит перед Светом, меня не интересуют ваши песнопения и молитвы. Орден убил мою семью и меня интересует лишь месть!

- Всякая злоба делает Ксайнэ сильней.

- Заткнись! Надоел уже. Идемте.

Тролли долго добирались до гор, что рядом с городом Жгардом. Шли ночами, на открытой местности избегали дорог. Ни одна живая душа не видела их. Гордестону очень не нравились тролльские лепешки, которые тролли ели сами и кормили пленников, он кривился и морщил лицо каждый раз, когда приступал к еде. Реан за все это время не проронил ни слова.

Когда приблизились к Жгарду, Реану и Гордестону завязали глаза. В горах их вели осторожно и медленно, приходилось нащупывать путь ногами. Один раз Реан чуть не сорвался, но тролли удержали его. Наконец все остановились.

- Пришли, - прозвучал голос Шаонга. - Снимите с них повязки.

Реан сощурился, глаза его отвыкли от света, но скоро это прошло и он увидел огромную и сияющую пещеру. Стены, сталактиты, свисающие со свода - все источало мягкий голубой свет.

- Это пещера мудрецов. Будем ждать. Кто-нибудь из них скоро придет сюда, - сказал Ушкун.

- Так вот где логово ваших колдунов, - произнес Гордестон.

- Они не колдуны, они разговаривают со Светом, - ответил один из троллей.

- Никто никогда не видел ваш Свет. А Мограну мы можем призвать и она является видимой.

- Увидеть Свет можно лишь чистым сердцем. Глаза не видят главного, самое важное видит лишь сердце.

- Вы обычные разбойники и убийцы, вы так же далеки от Света, как и я.

- Что-то ты осмелел, мелешь своим языком, - сказал Шаонг.

- Насчет тебя он прав, - раздался тихий, но гулкий и очень красивый голос откуда-то сверху. Все подняли головы. Под самым сводом висел прямо в воздухе старик тролль с белоснежной бородой.

- Учитель Лайнав! - воскликнул Ушкун.

- Вы пришли, вы привели хмейчика, - сказал тот, спускаясь. - А главу Ордена Крови вы для чего привели?

- Чтобы вытащить из этой поганой туши секреты Ордена, - ответил Шаонг.

- Шаонг, Шаонг, ты умеешь лишь ненавидеть. Мы хранители, а не разрушители, но ты не таков. Ты хочешь лишь убивать.

- Да! Разве это несправедливо? Сколько эти гады убили троллей и людей? Они погубили наш край! Все, чего я хочу, это перебить весь этот вонючий Орден, втоптать его в землю, чтобы он никогда уже не поднялся.

- Ты несправедлив к себе. Ты больше думаешь об Ордене, чем о троллях и людях, что страдают от него. Думай не о мести, а о победе. О вольной жизни, которую она принесет. Пусть тебя ведет свет, а не тьма.

- Вы все... святоши. Поучаете меня и поучаете. Да мне наплевать на вас!

- Свет показал мне, что ты убил двоих членов Ордена, хотя в том не было нужды, и ты сам же обещал им жизнь, если они сдадутся. Скажи мне, легче тебе стало? Только честно.

Шаонг задумался.

- Я убил двоих и меня мучит то, что не двадцатерых!

- Так легче тебе стало или нет? - повторил Лайнав.

- Нет... - глухо проворчал Шаонг. - Чем больше я их убиваю, тем больше мне хочется убивать еще. Во мне горит огонь! Ты прав, он сжигает меня!

- Что же его погасит?

- Я не хочу, чтобы он погас! Я хочу, чтобы этот огонь, что горит во мне, сжег весь Орден, испепелил их!

- Он не нанесет им ни малейшего ущерба, единственный, кого сожжет этот огонь, это ты сам. Их же он сделает лишь сильней. Благое дело противостоять тёмному Ордену, но гнев  - дело тьмы. Он делает тебя союзником твоих же врагов.

- И что мне делать? Забыть? Простить? Ты требуешь невозможного...

- Если огонь, что горит в тебе не угаснет, он приведет тебя к Ксайнэ и ты поклонишься ей. Ты станешь первым троллем - служителем Ксайнэ.

- Нет! Я ненавижу ее больше всего на свете! Не говори мне такого, старик. Я ненавижу ее и ее служителей!

- Члены Ордена... они несчастны. Они выглядят как люди, но внутри уже стали духами пустоты. Для них больше нет ни добра, ни красоты - ничего. Они погибли. А погибших нужно оплакивать.

- Нет, Лайнав, я не смогу так, как ты. Никогда не смогу.

- Нет ничего невозможного для Света, проси помощи у Него.

- Я не знаю... нужен ли мне ваш Свет.

- Или свет или тьма - третьего пути у тебя нет. Выбирай.

- Старик... святоши... Вы такие нудные, но если правда то, о чем вы говорите, то, что я стану служителем Ксайнэ, если не угаснет огонь во мне. Тогда я хочу, чтобы он угас. Хоть я и не знаю, чем я буду жить после этого.

- Еще будет война с Орденом, - сказал Лайнав, - и ты на ней пригодишься, ты один из лучших командиров.

- Так чего же ты хочешь, старик? Мне кажется, ты несешь какую-то чепуху. Так я должен буду их убивать или нет? Ты говоришь, моя ненависть к ним неправедна и может превратить меня в слугу Ксайнэ.

- Ты должен воевать не ради мести, а ради освобождения Могранского княжества от тяжкого гнета. Воин сражается не ради того, чтобы отомстить, а ради того, чтобы защитить тех, кто ему дорог. А мести нет конца, она никогда не удовлетворяется, она хочет еще и еще крови и не насыщается никогда.

- Лайнав, я начал понимать тебя. Но я не смогу освободиться от ярости.

- А что же ты, хмейчик? - обратился учитель Лайнав к Реану. - Что скажешь?

- Я не хочу разговаривать со световерами. Я ненавижу вас и ваш Свет, - ответил Реан и поджал губы.

- Развяжите его, - сказал Лайнав троллям.

- Да, развяжите меня. И я удушу этого старика. Каждый, кто верит в Свет, наносит тяжкое оскорбление Могране. Все световеры - предатели.

- Может не стоит его развязывать? - спросил Ушкун.

- Развязывайте, не бойтесь. Он не сможет причинить мне вреда.

Ушкун развязал Реана. Какое-то время хмейчик стоял и потирал руки, потом лицо его исказилось, он зарычал и бросился на Лайнава. И... налетел на невидимую стену. Он бил по ней руками и ударял ногами, изрыгая в ярости страшные ругательства и проклятия, но не смог приблизиться к Лайнаву ни на дюйм. Наконец он остыл и прекратил борьбу с невидимой стеной.

- Колдун, - сказал Реан. - Световеры все колдуны.

- Назови свое имя, дух, - произнес Лайнав.

- Зачем тебе мое имя? Разве ты и так не знаешь его? Твой Свет не сказал тебе как меня зовут?

- Властью, данной мне Светом, повелеваю: назови свое имя!

Лицо Реана снова исказилось, оно превратилось в страшную маску. Низким глухим голосом он прорычал:

- Мое имя Варьят.

- Застынь, Варьят. Больше ты не можешь управлять движениями этого тела.

Ноги Реана подкосились и он упал без чувств.

- Его душа спит, но и дух не может больше управлять ним, - сказал Лайнав. - Он не придет в себя, пока мы не разбудим его душу.

- Теперь ты, - обратился Лайнав к Гордестону. - Назови свое имя.

- Я не хмейчик. И все вы прекрасно знаете мое имя - меня зовут Гордестон Гартольф, я глава Ордена Крови.

- Назови свое настоящее имя, - сказал Лайнав и посмотрел Гордестону прямо в глаза.

- Что тебе надо, тролль? Я уже все сказал.

- Мне нужно твое настоящее имя.

- Так спроси у своего Света! Пускай Он тебе откроет.

- Ты стыдишься своего прошлого?

- Да нет у меня никакого прошлого!

- Ксайнэ отняла у тебя твое имя и изменила твое тело.

- Может и так! Тебе что до этого?

- Так каким оно было, твое прежнее имя?

- Я поклялся Могране никогда больше не произносить его.

- Не называй ее так. Ты же прекрасно знаешь, что ее настоящее имя - Ксайнэ.

- Я буду называть богиню так, как она велела ее называть.

- Что-то ты совсем осмелел и обнаглел. Как только понял, что тебя не убьют, так и распустил свой язык, - проворчал Шаонг.

- Свет может вернуть тебе все, что отняла у тебя Ксайнэ, - сказал Лайнав.

- Что вернуть? Мою прежнюю долю? Чтобы меня снова выбросили, растоптали и оплевали? Это хочет мне вернуть ваш Свет?

- Твой ребенок жив, Элланайла, - произнес тролльский мудрец.

- Что? Этельар? Жив? Да его убили на моих глазах! Его убил служитель Света, он перерезал ему горло... пятилетнему ребенку. Он сказал, что так ему велел Свет. С тех пор я ненавижу ваш Свет!

- Этого не было, Элланайла. Это был морок, который навела Ксайнэ. Этельар жив, его никто не убивал. Ты бросилась тогда из дома, ты бежала по дороге не помня себя и тебе явилась Ксайнэ. Она пообещала тебе, что поможет отомстить и изменила твое тело.

- Что с Этельаром? Где он сейчас?

- Он вырос, он теперь аррилийский воин, сотник. У него хорошая жена и пятеро детей... пятеро твоих внуков, Элланайла.

Гордестон застонал:

- Ты врёшь, ты все врешь, тролльский колдун. Ты просто хочешь, чтобы я предала... предал Мограну.
- Зеркало Иэл, - сказал Лайнав. – Зеркало, которое так хотел раздобыть орден, оно здесь. В нем можно увидеть любого человека.
И Лайнав подвел Элланайлу к зеркалу.

- Вот он, смотри, - зеркалом показало светлую комнату в каком-то доме и человека в нем. – Вот он. Твой сын всю жизнь мечтает найти тебя. Он помнит тебя, твое лицо, твой голос. Он не понимает, почему его мать выбежала из дома и больше не вернулась.

- А что Финдар? Может, ты знаешь как сейчас живет этот подлец?

Лайнав покачал головой:

- Финдар портил девушек, как испортил тебя, и пил вино. Потом его перестали интересовать женщины и осталась лишь жажда выпить. Он умер под забором - бездомный, пьяный и никому не нужный.

- Поделом кобелине, - криво усмехнулся Гордестон.

- Но мой сын не сможет меня узнать.

.  - И он узнает тебя... если ты назовешь свое настоящее имя. Твое тело станет таким как прежде. Так назови же свое настоящее имя.

Гордестон долго, долго молчал. Он смотрел то вниз, то по сторонам. Наконец он поднял голову и, глядя прямо в глаза тролльскому мудрецу, сказал:

- Мое имя Элланайла Уолейв.

Что-то странное стало происходить с телом Гордестона, оно будто скукожилось и потекло, потом его стало трясти и из всех его пор полыхнул фиолетовый свет. Когда свет погас, все увидели женщину, светловолосую и худенькую, одежда главы Ордена болталась на ней как мешок. Ее огромные зеленые глаза смотрели и с отчаянием и с надеждой одновременно. Она была очень хороша собой.

- Свет вернул тебе твое тело таким, каким оно было до того, как его изменила Ксайнэ. Ты даже не постарела. Твой сын сразу узнает тебя, Элланайла, - произнес учитель Лайнав.

- Так... так я зря убила того служителя Света, я зря ненавидела Свет и его служителей всё это время? - спросила Элланайла.

- Да. Всё это было зря.

- И Орден, я столько потрудилась для Ордена и это было зря. Ненависть и месть! Ты очень верно говорил о мести, тролльский мудрец. Я не могла насытиться ею. На мне столько крови... У меня была цель, я трудилась днями и ночами, чтобы приблизить день, когда мы уничтожим Аррилию, ведь Аррилия - хранительница памяти о Свете. Во мне горел такой огонь, такой пожар. Но теперь, когда я узнала, что Ксайнэ обманула меня, этот огонь угас. И во мне лишь дым.

И Элланайла закружилась на месте, прижав руки к вискам. Скоро она остановилась:

- Так скажи мне, тролльский мудрец, что же теперь? Теперь внутри у меня пустота, она разверзлась как бездна. Мой сын... единственное существо, которое я люблю... что сказал бы он, узнай, чем и как я жила всё это время? Нет, нет, я не пойду к нему, я утратила его навеки. Ты выдернул землю у меня из-под ног, Лайнав. Зачем я теперь? У меня больше нет ни цели, ни веры. Уж лучше бы тролли убили меня там, у горы.

- Ты можешь начать все сначала.

- Сначала? После всего? Ради чего, зачем? Чем мне жить теперь?

- Была ли ты счастлива, служа Ксайнэ?

- Счастье? - Элланайла коротко засмеялась. - Я никогда не думала об этом. Я не желала себе счастья, я думала лишь о мести. Стремилась уничтожить все, что связано со Светом. И вот сейчас, теперь, уничтожена я сама. Свет победил! Я потерпела поражение, Лайнав. Я разбита. Странно, но я не чувствую горя от этого. Мне это... даже нравится. Вся моя жизнь стояла на лжи. Ложь рухнула. У меня ничего не было, кроме нее. Ты отнял у меня эту ложь и теперь я в пустыне.

- Камешек к камешку, день за днем, шаг за шагом строй свою жизнь заново, Элланайла. Взрасти в этой пустыне цветущий сад.

- Тебе легко... легко говорить, мудрец. А я не знаю зачем. Понимаешь? Я чувствую себя обманутой, я чувствую, что Ксайнэ просто воспользовалась мной. Какая насмешка! А ведь это была вся моя жизнь. Всё забыть, стать обычным человеком, бесцельно проживать день за днем... У меня была великая цель и была власть. Что я теперь? Для чего я? Узнав об обмане, я уже не могу вернуться на прежний путь. Но и не могу найти новый. Я отвыкла жить просто так. Дай мне цель, мудрец!

- Иди к своему сыну, Элланайла. И к своим внукам. Ты больше не принадлежишь Ксайнэ, теперь ты свободна и можешь жить ради тех, кого любишь. Ради живых людей, а не ради мертвых идей ненависти. Оковы пали, Элланайла.

Элланайла подняла на него свои огромные глаза:

- Ты.. ты думаешь, я смогу? Взрастить цветущий сад в своей пустыне... земля отравлена! На ней не вырастет ничего! Надо всем властвует смерть и у жизни нет шансов.

- Твое сердце живо, человеческая дочь. Ты все сможешь. Ты и сама не знаешь себя, Элланайла. На время ты попала в сети к темному духу, но эти сети не смогли удержать тебя.

Элланайла вздохнула и села на пол пещеры.

- На этих руках, - сказала она, глядя на свои руки, - кровь. Целые реки крови. Разве можно искупить это чем-нибудь?

- Это Ксайнэ пытается удержать тебя, о, она будет вцепляться своими костлявыми руками в твою душу, навеивая мысли отчаяния. Время проклятия закончилось, Элланайла, и настало время благословения. Вот, впереди жизнь. И твоя пустыня станет прекрасным садом и это будет победа! Живи ради победы, дочь людей! Ради жизни и ради Света.

Глаза Элланайлы заискрились.

- Я ненавижу Ксайнэ, за то, что она обманула меня и завела обманом во тьму. Я хочу отплатить ей как-то.

- Ты сможешь отплатить ей, живя по законам Света. Найди в себе мужество... стать обычным человеком. Не тем, кто управляет судьбами государств и стирает страны с лица земли. А простым человеком, таким как все. И когда ты научишься улыбаться при виде спящей кошки и смеяться над шалостями малого ребенка, ты увидишь что прежние цели - ничто. Ты увидишь, что они настолько мелкие, что ради них не стоило шевелить и пальцем.

- Да, я хотела бы увидеть сына... больше всего на свете я хотела бы увидеть его! Но... Иэл не пропустит меня, ведь на моей руке знак. -  Элланайла подняла рукав. Знака не было.

- Клеймо исчезло, дочь людей. Теперь ты свободна.

- Свободна, - медленно повторила Элланайла, - как непривычно.

- Так что этот... эта... мы теперь её должны простить, что ли? - спросил Шаонг. - Это ведь она отправила войска в наши леса, чтобы убивать всех троллей. По ее приказу убили и мою семью. И теперь ты говоришь, Лайнав, что Свет примет ее?! Вот так вот, да? Сколько троллей погибло тогда, ты помнишь? А скольких людей убила она! Сгноила в темницах и отправила на виселицу. И теперь впереди у нее... прекрасный сад? И благословение? Значит, нет никакой справедливости, да? Эта тварь должна отправится в ад и гореть там вечно за все преступления, что она совершила!

- Не думай о мести, отважный тролль, думай о пользе. Сильный враг сегодня перестал быть врагом. Свет победил! Хорошо ли это для нас? Лучше и быть не может. Мы имеем повод для радости, а тьма наказана, тьма упустила добычу. Враг стал другом, Шаонг. Разве это не прекрасно? Пресечь зло - вот цель. Месть - не цель. Цель всегда лишь в одном - чтобы зла стало меньше. И сегодня его стало меньше, Шаонг.

- Не знаю... не знаю... Не могу я. Не могу ее простить. Она и сама не может себя простить, так почему я должен?

- Не ставь вопрос "почему", ставь вопрос "для чего". Для того, чтобы стало меньше тьмы. Мы воюем со тьмой, Шаонг. Не пускай же ее в себя.

- "Не впускай тьму в себя"... - повторил Шаонг. - Правильный ты, мудрец. Невыносимо правильный. Но... но не могу я так, понимаешь? Я вижу врага, врага виновного в бесчисленных смертях троллей и людей, и я хочу, чтобы этот враг... хочу...

- Чего же ты хочешь? - спросил Лайнав.

- Хочу, чтобы его не было! Просто не было!

- И это исполнилось. Врага больше нет, ибо это больше не враг. Знаешь, какой самый лучший способ уничтожать врагов? Это превращать их в друзей. Если нам приходится убить врага, то у него остаются родственники и друзья, которые захотят отомстить нам. А если враг становится другом, то ни у кого нет повода для мести, к тому же мы приобретаем друга. Этот способ самый лучший из всех.

- Не знаю, может ты и прав. Похоже, что ты прав, Лайнав. Но как же... возмездие?

- Не думай о возмездии, думай о благе для нашего народа. Не о том думай, чтобы враг страдал, но думай о том, чтобы твой народ благоденствовал. Важно одно - чтобы у нас все было хорошо. И если у нас все хорошо, для чего нам, чтобы кто-то страдал?

- Но у нас всё не хорошо! Нас загнали глубоко в леса и высоко в горы. Нас преследуют как диких зверей! Нас убивают.

- Мы это ещё исправим, Шаонг. Люди и тролли снова будут жить в мире. Если... если тролли смогут простить людей. Ну а если нет, то война будет вечной. И погибнут многие, очень многие. Этого ли мы хотим?

- Я знаю, что многие люди не против нас. Они так же ненавидят Орден, как и мы. Они так же страдают от него. Прощать им мне нечего. Но другие... те, кто заодно с Орденом и сам Орден... те, что объявили нас низшими существами, не достойными жизни. Не знаю, смогу ли я их простить.

- Люди обмануты, Шаонг. Очень трудно сопротивляться лести. А желтые птицы ирих льстят им с утра до ночи. Ты уверен, что ты не поверил бы лести, будь ты на их месте?

Шаонг задумался.

- Пожалуй, нет, - сказал он после недолгого молчания, - Но это не оправдывает их.

- Не оправдывает, - согласился Лайнав, - но многое объясняет. Я не прошу тебя оправдывать зло, я лишь прошу тебя не умножать его. Невозможно погасить огонь огнем, так же невозможно бороться со злом при помощи зла.

- Как же мне переступить через себя? Переступить через свою жажду справедливости?

- Желай поражения лишь самому злу. Пусть зло будет осуждено! Пусть от него отвернутся те, кто служил ему. И оно уползет, побежденное и одинокое. Это будет справедливо.

- Что я могу сделать для этого? Вы говорите, что поете песнь Свету и пока песнь Свету не умолкнет на земле, этот мир стоит. Может, мне остаться здесь, с вами, и тоже петь Свету? И уменьшать этим силу зла?

- Это не твой путь, отважный тролль. Война еще будет. Те, кто полностью предан Ксайнэ, еще захотят принести кровавую жертву духу тьмы. Их мы не сможем превратить в друзей. И они пойдут, убивая всех на своем пути, и людей и троллей. Тебе придется

встать у них на пути, чтобы защитить невинных. Это будет твоя песня Свету. Опасайся лишь жажды мести. Твое дело защищать, а не мстить.

- Кажется, я понял, Лайнав. Теперь я понял.

- Вот и хорошо. Храни тебя Свет, сын тролльского народа. А нам нужно заняться хмейчиком, нужно разбудить его душу. Скоро сюда придут ещё два мудреца, но этого мало. Вы, тролли, поможете нам, нужны вы все.

- А я могу вам чем-то помочь? - спросила Элланайла.

- Да, дочь людей. Впервые за много-много лет ты снова будешь петь Свету. Ты готова?

- Да... Хотя нет, не знаю. А у меня получится?

- Всё получится, дочь людей. Я вижу твою душу. Теперь она обратилась в сторону Света.

- А нам что делать? - спросил один из троллей.

- Вы будете стоять на страже. Мы сделаем так, что вы увидите тот мир этими глазами. Вы будете следить, чтобы душа хмейчика не ушла в пустоту. Но будьте осторожны! Пустота будет звать вас. Вы ни на миг не должны забывать о Свете.

- Ради чего нам рисковать? - спросил Шаонг. - Ты запретил духу управлять его телом, он теперь не опасен для нас.

- Ради двух душ: его души и души его жены. Ему очень нужно перо феникса для того, чтобы снять чары с его жены. Нам нужно разбудить его душу, не изгоняя духа пустоты сразу. Дух пустоты будет бодрствовать в нем, хоть и не сможет им управлять, и дракон пропустит его к перу.

- Не нравится мне это... Что, если дух всё-таки побудит его написать гимн-заклятие?

- Нет, это невозможно. Пером феникса он напишет слова песни, которая расколдует его жену. Но музыку на эти слова должна сочинить сама Иэл. Со свитком пергамента, со словами песни он пойдет к ней, и Иэл сделает так, что песня зазвучит, если развернуть этот свиток.

- Ну что ж, - сказал Шаонг, - быть по сему. Тролли снова помогут людям.

- А люди помогут троллям. Свет открыл мне, что жена хмейчика поможет нам обнаружить Арбенда.

- Есть ли он, этот Арбенд? Уже тридцать один год прошел с тех пор, как явился знак о его рождении, но Арбенд так и не проявил себя. Может, он уже давно умер?

Лайнав покачал головой:

- Если бы Арбенд умер, он явился бы как дух пустоты и ходил бы вместе с Ксайнэ. Но Ксайнэ ходит одна, значит, Арбенд жив.

- Где же он? Где он ждет своего часа?

- Кто-то обнаружил его раньше, чем мы, и раньше, чем Орден. Возможно, его увезли куда-то далеко или его силу как-то сковали. Но он не сможет все время находиться в дальних краях, его потянет сюда! Если же его сила скована, то оковы рано или поздно падут. Вернуть пустоте её порождение раньше, чем он обретет полную силу и станет во главе Совета Посвященых - наша задача.

- Порождение пустоты? - спросил один из троллей. - Разве Арбенд не просто человек, с раннего детства преданный Ксайнэ?

- Он... и человек и нет. Мы и сами не знаем точно кто он. Знаем лишь, что человеческой души у него нет, вместо нее в его теле живет дух пустоты. Человеческая ли душа стала до конца отверженным духом или он такой от рождения - мы не знаем. Знаем, что он не хмейчик. В нем нет человеческой души, которая подавлена духом пустоты, там только один этот дух.

- Плохо. Но не называйте ее так! Она это имя взяла не по праву. Мограна... Мограна это наш край, Могранское княжество. А это древний дух тьмы, зовут его Ксайнэ. Его привлекает колдовство и кровь. О, если бы у нас не колдовали столько, то не было бы и крови. Более трех сотен лет назад началось это - женщины Могранского княжества стали увлекаться колдовством, они связывались с мелкими духами пустоты и те исполняли их желания, а взамен забирали душу. Еще хуже то, что люди стали обращаться к ним. О, им казалось,что по уважительным причинам: вернуть любимого, привлечь деньги, узнать будущее. Даже сейчас многие девушки в Могране уверены, что без колдовства замуж не выйдешь. Они больше не верят в любовь, верят лишь в магические оковы. Всё это привлекло внимание Ксайнэ, одного из начальствующих духов тьмы, колдовство как бы открыло Ксайнэ путь к людям.

Но настоящую силу дух обрел сто лет назад, когда лилась кровь, много крови. Тогда Ксайнэ обрела призрачное тело и велела посвященым Ордена именовать себя Мограной. Уже очень многие люди поверили в то, что она - дух нашего края, само воплощение нашей страны. Они говорят, что кто не признает ее богиней, тот не любит свою страну. То же самое повторяют желтые птицы, изо дня в день.

Знаете, каким раньше был наш край? Богатым, цветущим. Ремесленники в городах делали чудеснейшие вещи, купцы везли их в дальние страны. Тролли торговали роскошными мехами редких зверей, которые ценились на вес золота. И золото текло

рекой, может это и испортило нас всех. Но к власти пришел Совет Посвященых. Сначала они запретили ткать ковры, потому, что на коврах аррилийские узоры. Потом запретили и многие другие ремесла, оставив лишь те, что необходимы для выживания. Мастера ушли в Аррилию, некоторые в Аркавию. Никакой торговли нет больше, мы стали нищей страной. Ксайнэ пользуется всем этим, обращает это в поклонение себе. Но она - дух тьмы и хочет разрушить здесь всё. Ледяную пустыню она хотела бы видеть здесь. Как дух тьмы она ненавидит жизнь.

А это и наш край. И нам больно, когда его убивают. Совет Посвященых разжег вражду между людьми и троллями. Они думали, что тролли испугаются и уйдут. Да, часть ушла, но малая часть. Все остальные ушли глубже в лес и выше в горы. Мы не покинем свой край! Мы должны спасти его и изгнать Ксайнэ, раскрыть её обман. Но мы пока неготовы к восстанию. Люди боятся друг друга. Каждый боится, что его заподозрят в измене, в недостаточном уважении к Могране. А такое обвинение может привести и в тюрьму, и на виселицу. В нашем, прежде свободном, крае поселился страх. Он живет в каждом углу, на каждой улице, в каждом доме. Люди боятся смотреть в глаза друг другу. Никто больше не доверяет никому.

Знаете сколько людей покинули пределы Могранского княжества? Люди бегут отсюда. Кто в южные города, кто в Аррилию, кто в Аркавию. А те, кто еще не бежал, мечтают бежать. Ушло очень много жителей, может быть четверть, а, может быть, даже треть. Да и все ушли бы, но не у всех есть золото, чтобы устроиться на новом месте.

Нам, троллям, легче. Мы не живем в городах, мы живем в лесах и в горах. Птицы ирих не льют нам ложь в уши целыми днями и соглядатаи Ордена не могут добраться до нас. Наоборот, мы и сами шпионим за Орденом. Люди, верные Аэбрину, белому городу, внедрились в Орден. Связные доносят до троллей всё, что там происходит. Наши глаза и уши везде. Вы ведь слышали о пророчестве? О том, что придет Арбенд?

- Да, много слышал об этом.

- Пророчество гласит, что либо придет Арбенд и покорит все сердца Могране, так же подымет островных орков, которые пойдут за ним и завоюет Аррилию и Аркавию, сожжет Аэбрин, либо тролли возьмут власть в Погранском княжестве и изгонят Ксайнэ, и наш край снова станет свободным. Опять зазвучат песни и люди больше не будут бояться друг друга. Мы ищем Арбенда. Был знак, что он родился. Ищет его и Орден. Орден ищет его чтобы посадить на трон, а мы - чтобы убить. Мы думали это Вы. Если бы дракон не увидел в Вас хмейчика, мы убили бы Вас.

- Мне повезло.

- Вас хранит сама Иэл. Вы не устояли бы перед чарами Ксайнэ, если бы Иэл не хранила Вас.

- У меня есть бутылочка с дыханием Иэл. Оттуда зазвучала песня, когда я был уже готов поклониться Могране... простите, Ксайнэ. Эта песня спасла меня.

- Молитесь, чтобы Орден не узнал об амулете. Иначе они похитят его у Вас и Вам конец.

- Бутылочку видела Ксайнэ. Разве она не может рассказать Ордену?

- О, нет. Она не может вымолвить имя Иэл и говорить о чем-либо, что с ней связано. Ксайнэ и хотела бы рассказать Ордену, но не может. Просто не показывайте никому бутылочку. Никому и никогда.

Руогвен направила Реана к связному троллей. "Он отведет Вас в горы, к нашим мудрецам, - сказала она.- Это недалеко от Зенитара, город Жгард. Там живет один из наших связных, там же рядом и горы. Вы ему скажите тот же пароль что и мне, и он поможет Вам».

Был вечер, Реан проделал уже большую часть пути до Жгарда. Конь устал и еле тащился. Реан тоже устал и проголодался, поэтому обрадовался, увидев дымок на

горизонте – значит, впереди жилье, наверное, какая нибудь деревня. Он не стал подгонять коня, но тот, неспеша, все же привез его в небольшую деревню. Реан заехал в первый же двор и постучался в дверь дома.

- Кого там несет? Мы уже спать ложимся. Дажрид, снова ты, опять напился? Иди домой!

- Нет, это не Дажрид. Пустите путника переночевать? Я хорошо заплачу.

- О, путник, путникам мы всегда рады.

Дверь открылась и в проем просунулась всклокоченная борода хозяина дома.

- Заходите, гость дорогой. Всегда рады, всегда рады, - и хозяин дома заломил такую цену за ночлег, что Реан присвистнул. Сговорились на половине суммы.

- Куда путь держите? Как Вас звать-величать? - спросил хозяин, когда они сели за стол. - Я Обок Гриссальд, а жену мою зовут Редбе, - на этих словах хозяйка, миловидная, хоть и немолодая женщина с черными  волосами улыбнулась.

- Меня зовут Реан Саальд, - сказал Реан, - еду из Ивека в Жгард по делам.

Глаза Обока недобро сверкнули... может, показалось? Да, похоже, что показалось. Вот он уже улыбается, да так ласково. Когда они поели, Обок сказал:

- А завари-ка нам твоего чая, Редбе, есть у тебя еще заварка?

- Есть, есть, - торопливо ответила Редбе и вышла. Через некоторое время вернулась с подносом, на котором стояли три дымящихся чашки. Чудный запах наполнил комнату, хозяйка расставила чашки на столе, Реану досталась красная с черной ручкой. Напиток был действительно очень вкусен... но что это? Стены вдруг поплыли и закружились, а потолок то ли падал, то ли улетал. Реан закачался на стуле, широко зевнул, веки его налились тяжестью и он провалился в забытье.

- Хорошо сработано, женушка, - сказал Обок, - ты правильно меня поняла.

- Этот дурак назвался настоящим именем, как было не понять?

- Гордестон говорил, что он умен, но, по-моему, он глуп как пробка. Я никогда не назвался бы настоящим именем на его месте. А денежка у него есть, как я погляжу. Думаю, братья Ордена не обидятся, если мы немного пошарим у него по карманам. Подсоби-ка, жена, перетащим его на лежанку.

И супруги перетащили бесчувственное тело Реана.

- Так-так, что тут у нас? Кошелек? - Обок вытряхнул содержимое. - Что-то здесь не так и много.  Редбе, сходи проверь, может еще один приторочен к седлу... о, а это что? - Обок вытащил из-за пазухи Реана бутылочку с дыханием Иэл.

- Что за странная вещь? Просто так бутылочки на шее не носят. Наверное, это амулет, обладающий магической силой. Это нужно отдать Гордестону, он любит такое.

В дом вошла довольная Редбе:

- Нашла! Тут много золота.

- Ух ты сколько! - произнес Обок, запустив руку в кошелек. - А я вот что у него на шее нашел. Если в этой вещице окажется сильная магия, может быть, Гордестон переведет нас из обычных членов Ордена в посвященые...

- Разогнался! - фыркнула Редбе. - Он не сделает нас посвященными даже за то, что мы изловили Реана Саальда.

- Ты не слишком ли много сонного зелья ему плеснула? Что-то он дышит странно, не помрет ли?

- Нет, что ты. Отмеряла в самый раз. Я же знаю, что он нужен живым. Проспит беспробудно двое суток, а после очухается.

- Золотая ты моя женушка!

- Служу Могране, муженек.

- До замка день пути. Повезем его прямо сейчас. Запрягай нашу лошадь, его конь устал.

- Не заблидимся ли мы ночью в лесу?

- Да, ты права. Повезем на рассвете.

Было раннее утро, окутанное вязким туманом, Обок сидел на лошади, а его жена в телеге, где лежал и Реан. Когда въехали в лес, там было еще довольно темно, но уже можно было разобрать дорогу. Поскрипывали колеса телеги и тяжело дышал Реан. Постепенно светлело, просыпались птицы, их осторожные голоса ворошили тишину.

Супруги не знали, что за ними из чащи наблюдают два зорких глаза. Мальчик-тролль, живущий в этом лесу, заслышал стук копыт и скрип колес, любопытство подтолкнуло его посмотреть кто это едет через лес в такую рань. Обока и Редбе он узнал сразу, тролли знали всех членов Ордена из деревни у леса. Их и было-то всего трое: Обок, Редбе и старик Туфред. Куда же это спешат члены Ордена? Мальчик залез на дерево, чтобы получше все разглядеть. Вот телега поравнялась с ним. Он увидел, что в телеге лежит спящий человек, его он не знал. Тут Обок заговорил:

- Подумать только, мы изловили самого Реана Саальда! Нет, жена, ты не права. Гордестон все-таки сделает нас посвящеными.

- Дождешься от него! - буркнула Редбе.

Мальчик-тролль чуть не упал с дерева. Скорее! Скорее сообщить другим троллям! Они везут Реана Саальда, того, кого тролли считают Арбендом, того, кого нужно убить. И мальчик, спустившись с дерева, во весь опор понесся по лесу.

- Скорее! Скорее! Там! Они Арбенда везут через лес! - крикнул мальчик-тролль троллям охотникам.

- Кто? Где? Говори толком.

- Через наш лес едут члены Ордена, по лесной дороге. У них Арбенд, Реан Саальд, - переводя дух ответил мальчик.

- Реан Саальд не Арбенд, пришла весть, что он хмейчик. Но он может написать гимн-заклятие. Нельзя допустить, чтобы в нем пробудили духа. В погоню!

И тролли оседлали кабанов.

Телега уже приближалась к опушке леса, когда сзади послышался топот. Обок обернулся.

- Тролли! Они что, за нами гонятся? Что им надо? - и стегнул лошадь. Она помчалась галопом, но тролли не отставали. Медленно, но неуклонно сокращалось расстояние между телегой и троллями - кабаны были очень быстры. Засвистели стрелы, одна пролетела прямо у уха Обока. И тут телега вылетела из леса на простор. Солнце ударило в глаза. Обок подстегивал и подстегивал лошадь, телега подпрыгивала, казалось, колеса сейчас отпадут и телега развалится. Звуки погони затихли. Обок снова обернулся и увидел, что тролли пытаются заставить кабанов продолжить свой бег, но животные наотрез отказываются выходить из леса.

- Ффух! Ушли! Что было нужно этим зеленым тварям? Я думал, их уже всех истребили, а они все еще водятся в наших лесах.

- А я говорила, говорила, что видела троллиху прошлым летом, когда ходила в лес по ягоды. Ты мне еще не верил, - сказала Редбе.

Голова Реана раскалывалась, во рту было сухо и щипало от жажды, еще был ужасный, отвратительный привкус. "Будто дохлую крысу съел," - подумал Реан.  Он попробовал пошевелить рукой, она плохо слушалась и во всем теле ощущалась страшная слабость.

- Смотрите, просыпается, - услышал он чей-то голос. Он попытался открыть глаза, но веки были будто склеены. Наконец его глаза открылись. Он увидел неясный силуэт, что склонился над ним, и еще один, дальше. Постепенно зрение прояснялось и Реан смог разглядеть лицо склонившегося над ним человека.

- Гор... Гордестон? - шепотом спросил Реан. Нормально говорить он не мог, его голос пропал. - Откуда Вы здесь? Что со мной?

- Всё хорошо, мой мальчик. Теперь все будет хорошо. Что стоишь? Принеси воды! - обратился Гордестон к брату Ордена.

- Что я? Где мы? Как мне плохо...

- Ничего, скоро все пройдет. Это был отвар ящеричной травы, совсем скоро ты будешь в порядке.

Реан осмотрелся. Это была та самая комната в замке Ордена, которую ему выделили тогда.

- Это замок Ордена? Почему я здесь?

- Сама Мограна привела тебя, она направила твой путь к членам Ордена, которые и привезли тебя сюда. Им пришлось опоить тебя сонным зельем.

В комнату вошел брат с большой деревянной кружкой в руках. С трудом Реану удалось сесть на кровати, голова кружилась. Он взял кружку и жадно пил, с каждым глотком воды становилось легче.

- Мы оставим тебя пока. Приходи в себя, - сказал Гордестон. - Еды тебе принесут. И даже не надейся бежать, комната охраняется.

Гордестон и брат Ордена вышли. Реан поставил кружку на тумбочку у кровати. Тошнило. Он снова взял кружку, зачерпнул рукой воды и умылся.

Итак, он здесь. В замке Ордена Крови. Хозяева того дома были членами Ордена? Получается так. И им было известно его имя, иначе как бы они его узнали. И это имя он сам им назвал. Идиот... Какой же он был дурак! Ну почему он не подумал об опасности и как последний простак назвал свое настоящее имя? И теперь он в замке. Орден сделает все, чтобы пробудить в нем духа. О, Иэл, светлый ангел, Иэл, дающая вдохновение менестрелям, сколько раз ты помогала мне, не оставь и теперь. Реан потянулся к амулету... что это? Бутылочки нет на месте! Нет и шнурка на шее. Нашли! Теперь он беззащитен. Не зазвучит теперь песня из скляночки и не развеет тёмные чары Ксайнэ. В нем пробудят духа! И он использует перо феникса для написания гимна-заклятия. Минальд навсегда останется заколдованной.

Реан застонал и обхватил голову руками. Вот и всё. Всё кончено. Это и есть месть Ксайнэ о которой она говорила? Свет, не оставь меня! Не дай мне написать этот гимн-заклятие.

Скрипнула дверь и в комнату вошел один из братьев. Он нес поднос с едой и бутылкой вина, поставил его на столик в углу.

- Выпей вина, - сказал он. - Это избавит тебя от недомогания.

- Мне всё равно, - прошептал Реан. И всё же, когда брат вышел, взял бутылку и стал пить прямо из горлышка. Тошнота сразу прошла, мысли стали яснее.

Реан лег и заложил руки за голову. Что делать? Окно слишком высоко, через него не выбраться. Меч у него отобрали, голыми руками он охрану не перебьет. А если бы и не отобрали, то в замке слишком много братьев, он один не справился бы с ними со всеми. Что же получается? Выхода нет?

Снова скрипнула дверь и один за другим в комнату зашли четверо посвященых в багровых балахонах. Последним вошел Гордестон, он был одет в белый балахон, а на голове у него была черная корона. Толстый глава Ордена выглядел бы комично, если бы не был так серьезен. Реан сел на кровати.

Гордестон достал мел и начертил непонятный знак на полу. Посвященые встали на краях знака, сгрудившись над ним. В центре знака глава Ордена поставил маленький подсвечник с одной черной свечой, один из посвященных зажег свечу от огнива. Посвященные запели, низкие голоса их гулко гудели и рокотали. Они пели на незнакомом Реану языке, что-то в этой песне было от рычания. Гордестон взял свечу с пола и стал чертить нею знаки в воздухе. Светящиеся знаки так и оставались висеть, голоса

посвященых становились все ниже, звучали как рокот подземных глубин. Воздух между знаками стал уплотняться, темнеть. Реан смотрел на это все и был не в силах пошевелиться. Воздух еще уплотнился и вот она, как живая, над полом зависла Ксайнэ в образе чернобровой красавицы. На ней ничего не было надето, острые груди торчали в стороны, черные распущенные волосы их слегка прикрывали.

- О, бесстыдный дух, живущий в теле этого человека, внемли мне, назови свое имя, - высоким и властным голосом произнесла Ксайнэ.

Против воли Реана губы его разомкнулись и произнесли: "Мое имя Варьят, что значит безумный".

- Варьят! Проснись! Восстань и снова влавствуй над этим человеком! - громко воскликнула Ксайнэ.

Тело Реана сотряслось, будто сквозь него прошла молния. Чужая воля, сильная, непреодолимая, подняла его на ноги.

- О, прекраснейшая, - сказал он, - ты - единственная. Я твой слуга. Мое тело и моя душа принадлежат тебе. Я готов пролить свою и чужую кровь во имя твоё. Повелевай же.

И Реан распростерся ниц перед Ксайнэ.

- Поднимись, мой верный рыцарь, мой раб, - произнесла она. - Ты предавал меня, но я принимаю тебя обратно.

Реан встал.

- Отрекаешься ли ты от Света?

- Я давно отрекся от Света, богиня.

- Иди же и исполни волю мою. Иди в пещеру с драконом, возьми перо феникса и напиши гимн-заклятие.

- Я все сделаю для тебя, богиня.

Экспедиция вышла на рассвете, в открытые часы – когда древние машины поднимали все перегородки и позволяли людям свободно перемещаться между районами. Солдаты шагали спокойно и уверенно, рабочие нервно переглядывались. Обычно они не покидали территории Домов, и опасались неизвестности.

– Не стоит бояться, – успокоил Ремилис, поравнявшись с людьми, – вы же все из Орстата. Вы знаете, чем опасны мёртвые районы. Они не смогут вас удивить.

– А если наткнемся на Зверя? – спросил один из рабочих.

– Он нападает только на одиночек, – твердо ответил Ремилис. – Держимся вместе, и никто не пострадает.

Юноша постарался держаться уверенно, но его самого пробрала дрожь.

За последние два месяца девятеро солдат дома Амидиев погибли в переходах Орстата от клыков и когтей. Район кипел слухами: в Часовой Город редко забредали хоть сколько-нибудь опасные животные. Ужаса случившемуся придавало и то, что солдаты гибли в закрытые часы, и там, куда никак не мог пробраться хищник. Как он оказывался за дверьми, которые и у людей-то отворить обычно не получалось раньше должного времени?

Ремилис о погибших искренне сожалел. Он не был с ними знаком, но Амидии потеряли отличных солдат. Останься они живы – шагали бы сейчас рядом: обычно дядя именно этот отряд брал с собой в другие районы и за пределы города.

Ладно, даже если и нападет… отряд далеко не беззащитен. Ремилис машинально скользнул взглядом по оружию солдат: Тэллий не поскупился и заказал в соседнем Скарделле рейлверы, разгонявшие пули чуть ли не до скорости молнии, и с легкостью пробивавшие даже металл. Сам он взял небольшой, ручной вариант, солдат снабдил рейл-ружьями. Командир же должен обеспечить своих людей, так?

Шагая вслед за дядей, Ремилис невольно подумал, что тот и впрямь выглядит настоящим лидером. Высокий, уверенный, с чёткими резкими движениями, на боку – рейлвер с длинным стволом и крупным барабаном, на плече – наглухо застёгнутая чёрная сумка… хм, странно, с самого выхода из дома Тэллий с ней не расставался.

Но задуматься о содержимом сумки Ремилис не успел: отвлёкся. Они прошли сквозь арку из темного металла, спустились по длинному пандусу.

И вошли в мёртвый район.

Здесь молчали механизмы, лампы светили тускло, блоки не передвигались в знакомом ритме. Они вообще тут очень редко передвигались.

В Орстате было совсем немного таких районов: лишённых энергии, не подключенных к общей системе. Никто не осмеливался там поселиться, и территории оставались темными и безмолвными; Амидиям, у которых мёртвый район находился под боком, сочувствовали.

Ремилис не понимал, зачем дяде понадобилось столь спешно и энергично организовывать сюда экспедицию. Да, в мёртвых блоках попадались занятные механизмы, но с таким количеством людей, какое повёл Тэллий, можно было целое поселение основывать.

В здешних тоннелях царила тишина – и оттого звуки шагов и голосов разносились далеко. Зажглись фонари; солдаты, окружив рабочих, внимательно следили за тенями. Зверя опасались все; да и вообще о мёртвых районах ходили дурные слухи.

Когда впереди забрезжил свет, и тоннели оборвались, Ремилис вздохнул с облегчением. Но успокаиваться было рано: впереди открылась широкая полоса моста.

– Надеть браслеты! – скомандовал Тэллий.

Люди остановились, извлекли из карманов широкие металлические браслеты: на серой стали едва заметно светились залитые энергией знаки.

Оба Амидия тоже их надели. При соприкосновении с металлом магнитная сила знаков мгновенно приковывала носителя к поверхности. Здесь без таких устройств ходить не стоило.

Солдаты и рабочие осторожно ступили на гладкую поверхность, двинулись вперед. Ремилис покачивал в руке страховочную верёвку с крюком; он с детства привык ее носить на таких маршрутах. Сейчас она бы вряд ли пригодилась, но на все воля Инженера.

Десяток шагов. Второй. Третий… лучше считать шаги, чем думать об опасности. И…

Всплеск случился, когда они не прошли ещё и половины пути.

Мост содрогнулся, резко накренившись; люди заскользили прямо к краю, пытаясь уцепиться за гладкий металл. Опытные рабочие и солдаты реагировали мгновенно: прижимали к мосту широкие браслеты, закрепляясь на месте магнитными чарами. Успевшие первыми ловили других, удерживая их на нужные секунды.

Ремилис сорвался с места, не думая о браслете – он видел, как дядя не сумел удержать сумку, и сейчас скользит за ней, выбросив вперед руку. Юноша бросил крюк, зацепив ремень сумки; та на несколько секунд остановилась, натянув верёвку, и Тэллий ее догнал.

Ремилис, не успев затормозить, едва не сорвался в пропасть сам, однако у самого края крепкие пальцы стиснули его запястье. Массивный светловолосый рабочий с легкостью выдернул Ремилиса наверх, удержал на месте.

– Спасибо! – выдохнул юноша, дотягиваясь магнитным браслетом до металла. Лишь после звонкого щелчка он позволил себе перевести дух и оглядеться.

Вроде все живы. Дядя тоже не пострадал, прижимает к груди всё ту же сумку. Да что там такое-то?

– Спасибо, – повторил Ремилис, глядя на нежданного спасителя. – Амидии в долгу.

– Я Эрфад, – лаконично назвался рабочий. Необычное имя, да и человек необычный: выше Ремилиса почти на голову и гораздо шире в плечах. – Что теперь?

– Ждем, – пожал плечами Ремилис. – Вскоре мост выпрямится, после всплесков все всегда возвращается.

Эрфад кивнул. Ремилис про себя вздохнул: вот потому люди и не селились в мёртвых районах. В обычном Орстате изменения подчинялись строгому, давно рассчитанному циклу; здесь же они случались резко и непредсказуемо – всплесками. Хорошо ещё, что древние машины неизменно возвращали все в прежнее состояние… но это слабо утешало семьи погибших.

Население Орстата росло, и проблема места вставала все острее и острее. Но даже это не могло заставить людей перебраться в царство всплесков.

– Глядя на город, – тихо сказал Эрфад, – я думаю, что он не для людей.

– В какой-то степени так и есть, – пожал плечами Ремилис. – Ты знаком с историей Орстата, Эрфад?

Тот молча покачал головой. Юноша не удивился: среди рабочих редко встречались люди с образованием, многие знали прошлое разве что в пределах пары десятков лет до своего рождения. Ремилис же старался просвещать других, сам всегда любил поговорить о городе. А сейчас это бы отвлекло от мыслей о бездне в паре шагов и боли в стиснутой браслетом руке. Да и показало бы другим, что племяннику командира плевать на боль. Надо служить примером стойкости.

– Люди сюда пришли всего несколько веков назад, – пояснил Ремилис, – а сам Орстат значительно древнее. Его построили великаны – тогда, когда не было ни Скарделла, ни Самоцветной Империи… да никаких человеческих государств вообще не было.

Эрфад слушал, глядя в лицо Ремилису, будто сосредоточив на нем абсолютно все внимание. Юноше на мгновение стало неуютно; взгляд казался пронизывающим, словно кожи касался ледяной ветер.

– Ученые считают, – продолжил он, – что Орстат тогда городом не был, что его строили как фабрику, или генератор, или… Один Инженер ведает, Эрфад. Ну, может, ещё Северные Кланы, они на том же наследии живут, пусть нынешние великаны и сами ничего не понимают в своем прошлом. Но в любом случае, люди превратили Орстат в город и привыкли к его ритму.

Ремилис всегда гордился этим. Человек мог приспособиться к чему угодно, подчинить себе что угодно – и Часовой Город стал вечным памятником этой идее.

– Но ведь можно было построить и свой город, – сказал Эрфад. – Рядом.

– А зачем? – пожал плечами Ремилис. – Есть основа, куда проще создать все на ней – нам, можно сказать, приготовили площадку.

– Да, – согласился Эрфад. – Куда проще.

Где-то внизу заскрежетал механизм; мост постепенно выправился, снова установился горизонтально. Рабочие и солдаты принялись подниматься на ноги, переругиваясь.

На привал они остановились в огромном металлическом зале. Здесь можно было не бояться всплесков: такие территории оставались стабильными, меняться было особо нечему. Конечно, стены могли просто сойтись и раздавить… но нет, это вроде был все же зал, а не исполинский пресс.

Ремилис едва успел поужинать, когда подошел дядя – все с той же сумкой на боку.

– Пора объяснить, зачем мы здесь, племянник, – тихо сказал Тэллий, и Ремилис вздрогнул. – Все дело в моем путешествии.

Юноша обратился в слух.

Год назад Тэллий Амидий ушел с экспедицией на Север, на земли Кланов. Он вернулся, потеряв половину солдат, но доставил нечто, представленное совету Дома – и мигом получил самые широкие полномочия.

Суть случившегося оставалась тайной. В Орстате вообще мало знали о Северных Кланах, пусть город и стоял совсем близко к исполинской горной цепи. Ремилису было известно то же, что и всем: северяне дружили с великанами и строили города на основе древних машин, создавали чудовищных механических зверей, как-то выживали в регулярно проходившихся по Северу напоенных магией бурях, жили кланами… Пожалуй, и все.

Иногда Орстат и Кланы торговали, но зачастую общение прерывалось на десятилетия. Последний раз северяне общались с Часовым Городом больше полувека назад.

– Ты ведь знаешь, почему мы не оживили район? – спросил Тэллий, опустившись рядом.

– Нет энергии, – кивнул Ремилис. – Никакие чары и механизмы не дают ее в должном объеме, а какие дают – те не встроишь в блоки.

– Верно. И именно поэтому я отправился на Север, желая поискать решение там. Я… – Тэллий покачал головой. – Не буду рассказывать, как это было, долгая история и не та, какую хочется вспоминать. Но смотри.

Он осторожно расстегнул сумку, извлек округлый металлический контейнер. Открыл, показал племяннику содержимое.

Внутри лежала сфера – гладкий металлический шар, собранный из плотно пригнанных друг к другу маленьких фрагментов. Ремилис знал, что их ровно тридцать шесть: он раньше видел такие шары.

Именно они питали энергией все населённые районы Орстата. Именно такой сферы не хватало в мёртвом районе – потому-то он и был лишен жизни.

С ее помощью можно было подключить район к общему циклу, и начать его осваивать. С командой из сотни рабочих было легко создать поселение и закрепить права Амидиев на эти блоки; здесь хватит места для всех, кто теснится во владениях Дома.

– Дядя… – только и смог выдохнуть Ремилис.

– Да, – усмехнулся Тэллий. – Я нашел хранилище Кланов, смог его вскрыть, и… забрал оттуда энергосферу. Они все одинаковые; хвала великанам, которые так хорошо подгоняли свою технику.

– Забрал? – уцепился за легкую паузу в речи Ремилис.

– Украл, – помрачнел Тэллий. – Похитил. Как хочешь. Но я получил ее в руки, вернулся в Орстат – и добился от Дома права на экспедицию. И теперь надо спешить, у нас мало времени.

– Почему?

– Потому что Зверь выбирал жертвами моих товарищей, – ответил Тэллий.

Ремилис дернулся; почему-то лишь сейчас он сопоставил боевые машины северян и неизвестное чудовище Орстата. Обычное животное вряд ли бы смогло пробраться в Часовой Город, но созданный для скал и ущелий механизм…

– Девятеро погибших от клыков Зверя – мои солдаты. Те, кто были со мной в экспедиции; сейчас остались только я и Кальдис, – Тэллий кивнул в сторону пожилого солдата, сидевшего неподалеку.

– Ты думаешь, что это творение северян?

– Да. Потому и торопил экспедицию. Я боюсь, что Кланы послали за мной одно из своих чудовищ, – Тэллий сгорбился, глядя перед собой в темноту.

– Но разве механизм на такое способен? – удивился Ремилис. – Пройти от Севера до Орстата, найти нашу территорию, выследить…

Он замолчал, осознав, насколько это дико звучит. Орстат граничил с громадным Скарделлом, где давно научились наделять механизмы подобием жизни. Но подобная машина превосходила даже самые смелые достижения скарделльских магов-инженеров.

– Я не знаю, – мрачно ответил Тэллий. – Я не знаю, что способны изобрести или откопать Кланы, племянник. Посмотри на Орстат – сколько мы создали, изучая его всего несколько веков? А северяне тысячелетиями живут на наследии великанов.

– Если это механизм, – сказал Ремилис, – то с ним не договоришься. Но если им кто-то управляет, то…

– Они хотят вернуть сферу, – жестко ответил Тэллий. – Поэтому Зверь и пугает меня, убивает солдат – северяне думают, что я устрашусь и верну. Не дождутся.

– Но…

– Плевать, – Тэллий резко поднялся. – Я пошел на Север, я забрал у него лучащееся силой сердце – и не стану за это платить. Наши северные соседи никогда даже и не думали помогать Орстату, так что поможем себе сами.

Он отошел к Кальдису; впервые за время экспедиции Ремилис заметил, что оба они постоянно держат руки на рейлверах.

Своей цели экспедиция достигла сутки спустя, углубившись ещё дальше в мёртвый район. Теперь, зная причину, Ремилис понимал и выбор маршрута: общая планировка у районов Орстата совпадала, и путь к энергозалу было несложно распознать.

Тэллий запретил говорить остальным о сфере; Ремилису казалось, что дядя слишком уж боится, но с другой стороны… Любой Дом, граничивший с мёртвым районом, заплатил бы за энергосферу колоссальную сумму. Не стоило подвергать спутников искушению.

Однако люди все больше и больше нервничали из-за молчания лидера. Тэллий не отличался умением успокаивать других, так что общаться пришлось племяннику. Несколько раз он с мрачной иронией думал, что такие разговоры – отличная тренировка для заседаний в совете Дома.

Неожиданную помощь оказал Эрфад: ему стоило лишь смерить негодующего человека холодным взглядом, чтобы тот умолк. Более того, у него обнаружилось отличное чутьё на безопасные проходы; несколько раз рабочий указывал на тоннели и мосты, которые либо только что пережили всплеск, либо ещё к нему не подошли. Ремилис отметил про себя, что по завершении похода стоит рекомендовать Эрфада в бригадиры, справляется отлично.

Но, пусть даже Ремилис знал дорогу, окончание пути застало его врасплох: за прошедшие часы ему уже начало казаться, что тишина мёртвого района будет царить вечно. И все же они прошли сквозь тоннель, взобрались по широкому стальному склону, и оказались прямо перед зданием в форме полусферы.

Над входом был отчеканен знак: шесть лучей, расходящихся из диска в центре. Древние великаны почему-то питали пристрастие к этой цифре. Ремилис не знал причины, но она его не особенно и волновала. Какая, в самом деле, разница?

Двери, к удивлению Амидиев, оказались приоткрыты. Похоже, всплески в кои-то веки сработали в пользу людей. Нет, металлические плиты можно было бы взрезать, инструменты имелись. Но сама эта мысль показалась Ремилису дурным знамением.

Прямой коридор вел в глубину здания: там и находился энергозал, важнейшая часть района, самое его сердце. Внутрь ступили только трое: Тэллий, Кальдис и Ремилис. Два оставшихся участника экспедиции на Север и родич одного из них – так было правильно. За спиной остались ликующие рабочие и солдаты: сейчас они понимали, почему экспедиция явилась сюда, и радовались тому.

Ремилису доводилось бывать в таких залах: выступающие из стен колонны, сплошное возвышение в центре, ниша у дальней стены, где шесть изогнутых шипов окружают круглое гнездо. Только здесь царили полумрак и полная тишина – ни света ламп, ни гула механизмов.

Никто не произнес ни слова. Тишину нарушил только лязг замка – Кальдис закрыл за собой тяжелую дверь. Затем раздался шелест ткани сумки, потом – щелчок открывшегося контейнера.

Тэллий осторожно подошел к нише, бережно поднял сферу, протянул ее вперед. Племянник и солдат затаили дыхание, когда полированный шар погрузился в гнездо; Тэллий слегка надавил, и в тишине зала прозвучал громкий щелчок.

Когти-крепления сомкнулись вокруг шара.

Тот засветился, плавно разгораясь все сильнее; точно так же разгорелась лампа под потолком. И в такт сиянию взвился и гул – знакомый, удивительно приятный гул работающих древних механизмов. Металл под ногами едва заметно задрожал; слабая вибрация лучше любых слов доказала – район оживает. Энергия струится в нём, и очень скоро район перестанет быть опасным, включится в общий цикл Орстата.

Ремилис не отрывал взгляда от сферы, чувствуя, как душу наполняет радость. Он знал, что этот день навсегда останется в памяти – и не только потому, что Амидии получили новые владения, а люди – новый дом.

Просто… как не запомнить удивительное зрелище пробуждающегося города? Пронизывающее ощущение, когда он уверенно возвращается к жизни?

– Да! – выдохнул Тэллий, поворачиваясь. Глаза его горели радостным, почти безумным огнём, на лице играла улыбка…

Она тут же погасла, когда Тэллий посмотрел мимо Ремилиса. Тот машинально обернулся.

У дверей – по-прежнему закрытых – неподвижно стоял Эрфад.

– Ты как сюда попал? – резко бросил Тэллис. – Как посмел…

– Вор, – спокойно сказал Эрфад, и это слово перекрыло ровный гул механизмов. – Я пришел по закону Кланов.

Тишина. Краткие мгновения тишины; лица Тэллия и Кальдиса исказились, руки потянулись к рейлверам.

«Конечно», – отстранённо подумал Ремилис. Необычное для Орстата имя, холод горного снега в глазах, короткие чёткие фразы – кем ещё мог оказаться Эрфад?

Странно, что он сам раньше не понял. Слишком привык к тому, что Кланы где-то далеко? Что они не переходят горную границу?

Северянин неторопливо двинулся вперед.

– Ты проник в наше хранилище и украл солнечное сердце, – размеренно произнес он. – Ты принес его к своему клану, потеряв людей в дикой погоде. Я пришел по твоему следу, Тэллий Амидий.

Эрфад поглядел на сферу, перевел холодный взгляд на людей.

– Ты ее не заберёшь! – Тэллий поднял рейлвер и шагнул навстречу северянину. – Только сделай шаг – и я тебя твоему же зверю брошу, пусть сожрёт!

– Не сожрёт, – равнодушно ответил Эрфад. – Зверь – это я.

И в это мгновение Ремилис осознал, что его знания о северянах оказались ошибочны.

Люди Кланов не творили механических зверей.

Люди Кланов в них превращались.

Он не успел понять, как сменился облик Эрфада – но на его месте возник волк размером с быка. Шкуру из стальных пластин покрывала проволочная шерсть; на лапах виднелись поршни и шарниры, глаза горели ровным электрическим светом. Каждый дюйм стального волка словно был сотворен мастером-механиком – но двигался зверь со скоростью и лёгкостью, доступной лишь живым существам.

Воздух зала вспороли синие сполохи рейлверов; один выстрел ударил в стену, второй же лишь скользнул по стальной шкуре: волк оказался ураганно быстр. Вскрикнул и мгновенно умолк Кальдис – одновременно с хрустом костей.

Ремилис рванулся вперед, не размышляя, только желая помочь своим – и северянин отшвырнул его одним движением плеча. Юноша прокатился по полу, врезался в опору, услышал вопль дяди – и наступила тишина.

Он приподнялся, охнул от боли в спине; понял, что опоздал.

Кальдис лежал навзничь, уставившись невидящими глазами в потолок; грудь его раздавила тяжелая стальная лапа. Тэллий распростёрся чуть дальше, в луже собственной крови, и Ремилису даже не хотелось приглядываться к ранам.

Волк… Эрфад стоял шагах в двадцати от ниши со сферой, не отрывая от нее взгляда. Сейчас он казался стальным изваянием, отключённым механизмом.

Ремилис попытался встать; рука скользнула по гладкому полу, нащупала приклад отлетевшего ружья Кальдиса, и оружие придало юноше сил.

Он с трудом поднялся, шагнув между стальным волком и сферой. Вскинул ружьё, ощущая, как дрожат руки.

– Ты ее не заберёшь! – выкрикнул он, чувствуя себя совершенно беспомощным. У погибших от клыков северянина солдат оружие было не хуже. – Без сферы район останется мёртвым! Ты не…

Голос Ремилиса сорвался. Он сглотнул, нащупывая спусковой крючок.

Несколько мгновений царила тишина. Ремилис заставил себя не отводить взгляд, смотреть в холодные и бесстрастные глаза волка, похожие на древние лампы. Желтый ровный свет – против отчаяния и решимости в сером взгляде человека.

Потом Эрфад снова сменил облик.

Ремилис опять не успел осознать переход: вот только что стоял громадный механический волк, а вот – прежний, знакомый человек. Вроде бы уязвимый. Но юноша не обманывался внешней слабостью; он лишь крепче стиснул ружьё.

И Эрфад сказал:

– Да.

– Что? – опешил Ремилис.

– Ты прав, – пояснил Эрфад. – Сердце вам нужно. Оно останется.

– Но… – выдохнул юноша. – Ты же… пришел за…

Эрфад покачал головой.

– Здесь не понимают Кланы. Я пришел убить воров и, если они забрали сферу из жадности, унести ее. Эти, – он кивнул в сторону Тэллия и стражника, – были последними. Я увидел, что сердце вам действительно нужно. Помог донести сюда. Оно остаётся.

Ремилис опустил ружьё, мало что понимая. Видно, это чувство отразилось на лице: Эрфад коротко пояснил:

– Взять то, что необходимо – не преступление. Украсть – преступление. Вор гибнет. Нужное остаётся. Таков закон Кланов.

– А как ещё дядя смог бы раздобыть сферу?

– Он мог бы попросить ее у клана. Предложить дар взамен.

– И вы бы согласились?

– Конечно. Вам же нужно. У нас она просто лежала в хранилище.

Ремилис замолчал. Над этим стоило подумать – потом, когда пройдет страх, спадут оцепенение и слабость в теле.

Эрфад поглядел в сторону двери; та щелкнула и открылась.

– Как? – не сдержался Ремилис.

– Я машинный маг, – коротко пояснил Эрфад. – Механизмы покорны моей воле. Так я прошёл в город, и во владения твоей семьи, так я охотился. Так я помог вам в походе.

Ремилис прижал ладонь ко лбу. За последние минуты он узнал о Кланах больше, чем за всю жизнь.

– Теперь я ухожу, – сказал Эрфад, отвернувшись. – Готовься.

– К чему?

– Ты защищаешь свой клан и нужное ему. Ты знаешь, что с нами можно говорить. Может быть, мы будем торговать. Пусть твой бог хранит тебя от мёртвых сердец и дикой погоды.

Эрфад шагнул к стене, прижал к ней ладонь; сквозь мерный гул механизмов проступил едва слышный скрежет – и казавшаяся сплошной панель беззвучно ушла в сторону. Северянин скрылся во тьме, словно его тут и не было; лишь пару мгновений звучали шаги – стук тяжелых ботинок или поступь металлических лап.

Потом все затихло. Осталось лишь гудение машин и еле уловимые щелчки вращающихся шестерён; панель стала на место. Словно и не было северянина.

Ремилис даже не сомневался, что Эрфад покинет город в течение пары часов. Несложное дело для того, кто способен управлять механизмами.

Сам он прислонился к стене, чувствуя дрожь и слабость во всем теле. Сглотнул, снова посмотрел в сторону распростертого Тэллия, отстранённо подумал – надо привести рабочих. Распорядиться о похоронах. Начать… начать создавать поселение. Как и задумывалось.

«Ты все же был неправ, дядя, – сказал себе Ремилис, вспомнив недавний разговор. – Живущие близ Севера всегда ему платят. Рано или поздно».

Он на мгновение прикрыл глаза. Поглядел на сияющую сферу, на темные потёки крови на полу. Почему-то Ремилису на секунду показалось, что жизнь Тэллия Амидия вытекла прямо в район, который он так хотел оживить. Что источник энергии дядя вырвал у себя из груди.

Может быть, так оно и было.

В конце концов, не зря и он, и Эрфад называли сферу «сердцем».

Таким образом, вокруг речного судостроения (баржи!) и, само-собой, шахтёрского (местами, каторжного) труда. Возник городок под названием Вышнеречинск. И оцените каково название! Не правда ли, в нём уже, как бы сквозит, уверенность в дальнейших перспективах и процветании? Да-да, так думали и его отцы-основатели. Но что-то, как обычно это бывает, пошло не так…

И пошло не так следующее: угольные копи быстро истощились. И, к настоящему времени, баржи уходили в низовья уже не столько с ценным углём, сколько с отчаявшимися переселенцами. Сик транзит глория, и прочия, и прочия, как сказал бы иной высокоучёный философ, но оных в городке было, как-то, маловато. Что, впрочем, не мешало этой самой глории этот самый транзит осуществлять.

На окраине городка стояла посудная лавка. Вполне себе хорошее такое предприятие в иные благословенные времена, сейчас оно находилось, мягко говоря, не в лучшей своей ипостаси. Щеголоватый (по старой, уже успевшей укоренившейся привычке) её хозяин скучал от скудности клиентов и, вздыхая, подсчитывал убытки. Но, стоит заметить, уезжать с очередной баржей не спешил. Плата за фрахт, понимаете ли, — то-сё, пятое-десятое… ему думалось, что овчинка совсем не стоит выделки. Ему мерещилось, что всё врнётся на круги своя. И это было странно — тем более, что хозяин тот не был отнюдь не только что старой развалиной, но даже и наоборот…

В общем, лавка. А попросту — просторная бревенчатая изба без особых изысков, без вывески даже — зачем, все и так всё знают. И в ней скучающий лавочник. И в неё входит посетитель… Какая разница? Их давно не было — продавец рад любому. Но это… медведь:

— Простите, а у вас есть ситечко?

— Какое именно? — несмотря ни на что поспешает уточнить продавец.

— Ну это… Как его… — необычный посетитель крепко задумывается.

Но продавец приходит ему на помощь:

— Для чая?

Медведь морщится:

— Нет.

— Ну, тогда, для муки, наверное?

Пауза. Медведь скребёт свою нечёсаную башку:

— Знаете… такое. Вот чтобы…

Опять крепко задумался:

— С этими… которые… ну, я даже не знаю.

Продавец смотрит недоумённо, и, натянув улыбку, выжидает.

— Чтобы ситечко, чтобы мёд… — Продолжает Медведь.

Ассоциативный ряд у продавца немножко ломается, но он, как ни крути, а тёртый, сообразительный малый — он выдаёт:

— Ситечко, сочащееся мёдом?

— Да, да, да! — Воодушевляется Медведь.

— Ах, это вы про соты говорите, — кивает продавец понимающе, — А их мы тут, извините, не держим.

Медведь кивает, грустнеет, уходит. А продавец надолго застывает в ступоре.

После приходит в себя, конечно, но его начинает бить дрожь. Наспех отыскав ведро с водою, он зачерпывает из него ковшом, жадно пьёт. И вот, вроде, полегчало, но тут же, в это же время, заходит другой посетитель. Лавочник собирается, берёт себя в руки, выходит навстречу.

А это, оказывается, в посудную его лавку вошёл… Енот. Оглядел всё своими блестящими глазками, оценил ассортимент. Но, видать, того что нужно не нашёл. Поэтому решил спросить у продавца, но начал издалека:

— Медведь мне сказал, что ситечка у вас, таки, нет…

Продавец сложил в голове пазл и кивнул понимающе.

— Так вот, — продолжил Енот, — Я не за ситечком. Я не такой уж и тугодум. Я понимаю, что лавка-то у вас — посудная.

Продавец, идиотски улыбаясь, опять кивнул, старательно изображая на лице внимание.

— И мне действительно нужна посуда.

На этих словах Енот встал в позу молящейся девственницы и замолчал.

Продавец мимикой изобразил ожидание, но Енот продолжил молчать, не меняя молитвенной позы.

— Ага… О, у нас огромный ассортимент посуды! Какая именно вас интересует? — Всполошился лавочник.

Енот не шелохнулся и не издал ни звука, продолжая умильно демонстрировать фразу: «Ну, пожалуйста!».

Продавец многое повидал в жизни, но вот этот, понимаете ли, второй приход животного, говорящего человеческим голосом… Конечно он удивился, но (как и подобает видавшему виды человеку) виду не подал.

— Чайные чашки! — Ухватился он за первое, что пришло ему на ум. — Хорошие! Найдётся даже риштанская керамика… Восточный колорит! Интересует?

Енот энергично качнул головой, как бы отрицая всю риштанскую керамику, с каких бы уголков Света она ни происходила.

— Нет? — Задумался продавец. — А что же тогда? Тарелки?..

— Полоскать! — Ожил, наконец, Енот. — Чтобы полоскать! И чтоб вкусные лягушки и жёлуди! Они же у вас есть в ассортименте?..

Кажется, продавец даже не удивился этому вопросу. Он просто с сожалением покачал головой.

— Нету? — До крайности удивился Енот. — И вообще ничего съестного?

Человек развёл руками, изображая крайнее сожаление.

— Да что же это у вас за посудная лавка такая?.. — Проворчал зверёк. — Чего ни хватишься — ничего нет!

Продавец опять изобразил сожаление, но куда как крайнЕй первого.

— Нет, это не посудная — это подсудная лавка! — Буркнул Енот и удалился.

А продавец постоял-постоял немного в ступоре и пошёл за валерьянкой.

От валерьянки немного полегчало, и человек задал себе резонный вопрос: «Что это, вообще, было?». Но увы — задающий себе подобный вопрос, как правило, не знает ответа. Вот и наш лавочник его не знал.

— Закрыться!

Общеизвестно, что первый порыв есть самый правильный — то есть исполняй не медля, и наступит счастье. Вот и наш продавец, не будь дурак, поддался порыву и резво закрыл свой магазинчик. Однако… счастье, почему-то, не наступило.

— Ишь ты — «подусудная лавка»… — Пробормотал он. — Ишь ты… нашлись шутники…

От недавних удивлений голова соображала плохо. И, бормоча себе под нос и бездумно меряя шагами комнату, человек подошёл к зеркалу. В нём он смог разглядеть бледное худощавое своё лицо, и между прочим заметил, что к намечающимся пролысинам (что вызывали в нём ленивую обречённую озабоченность) добавилась ещё и лёгкая седина на висках.

— Шабаш, — медленно проговорил он, — и это в тридцать-то лет… Эх, зря я приехал в эту глушь. Этак скоро мёд начну добывать и лягушек ловить… с желудями. И вообще…

А вообще, было над чем подумать. Некогда процветающий шахтёрский городок уже почти окончательно пришёл в упадок, народу мало, покупают посуду плохо. А в последнее время и вовсе покупать перестали. Люди семьями уходят с насиженных мест, и все поближе к Метрополии. А потому как… не удалось, не получилось, не фортануло — ну, а жить, ведь, как-то надо? Вот и уходят они прочь из города, стремительно становящегося призраком.

Так, говорят, некогда, начали свой исход из городов домовые. И бродят они теперь неприкаянными душами по глухим хуторам в надежде на приют. Но его, увы, на всех не хватает… Но, с другой стороны, не оставаться же было в фабричном чаду, среди лязгающих паровых механизмов и сажи? Да, дилемма. И наш лавочник до этих пор решал её иначе — решал оставаться несмотря ни на что. Благо, не было у него семьи, и ни о ком, кроме себя, заботиться ему не приходилось.

Но тут даже и его проняло.

****

Дуб — выбиваем правый… хотя нет, тут у нас просто крепкое столетнее дерево.

На некотором отдалении от посудной лавки жил цирюльник. Крупный, совершенно седой мужчина в летах. Округлое и красное лицо его имело на себе несколько подбородков, которые были очень хорошо видны под пышными усами, плавно превращающимися в бакенбарды. Что характерно, этот давно овдовевший гражданин нашёл себе отдушину в выращивании картофеля. Причём, выращивал он его в каких-то совсем уж неимоверных для нужд одинокого человека количествах.

Зачем, почему?.. О, это дело легко объяснить! Всё очень просто — ещё одной его отдушиной был пререгонный куб. И вот мы плавно добрались до отдушины главной — до той самой оковиты, к коей цирюльник имел нежнейшую приязнь. «Лунным светом» называл он свой картофельный нектар — вот как всё было запущено.

Обширное поле своё он охранял самолично. И с такой ревностью, что нельзя и выразить… Понимаете ли, дикие кабанчики тоже картошку очень уважали. И, поначалу, с удовольствием захаживали они на делянку нашего цирюльника на дармовую трапезу (помните? Лес ведь рядом). Так и что вы думаете? Освоил он, на старости-то лет, кремневый карабин. Заготовил впрок пуль-пыжей, да и отстреливал диких свинок потихоньку. И так в этом деле наловчился, что, похоже, отвадил-таки их от своей распрекрасной делянки — совсем перестали свиньи на неё ходить…

И опять беда! Ведь наш герой, по-первости, даже и коптильню организовал под дичину, и всё, что только можно — будто и не цирюльник он вовсе, а вполне себе заправский охотник. А тут, понимаете ли, исчезли дикие свиньи, не ходят больше по его картошку… Но унывать он от этого не стал — сам теперь принялся в лес ходить, охотиться.

Вот таким образом из одной простой картошки выросло сразу несколько смыслов жизни для одного человека, заботливо её насаждающего… Как известно, если человек при деле — он и есть настоящий человек. Очень мало, то есть, надо для человечности. Совсем чуть-чуть.

Так вот, этот самый цирюльник состоял в добрососедских, и даже, местами, приятельских, отношениях с нашим лавочником. Бывало, как повстречает его на улице, так и кричит во всё горло:

— Привет чашкистам-блюдистам!

А продавец ему в ответ:

— ЗдорОво-здорОво, а мне, знаешь ли, сегодня не настолько… — короче, не так уж и нездоровится, если брать общий смысл этой фразы.

Торгашу, тоже, понятно, пальца в рот не клади — откусит. Так, дружески гогоча и расходились они после — каждый по своим делам. И всякий раз, при очередной встрече, придумывали они межь собою, очередные же, новые прибаутки. До того доходило, что, порою, тот или иной собеседник не сразу находил ответку на приветствие. Но это было ничего — ради хорошего ответа можно было и подождать. Так и стояли они посреди улицы: один улыбаясь выжидающе, а другой — потирая в задумчивости лоб.

Этим их приятельство не ограничивалось. Иногда цирюльник зазывал к себе лавочника «на рюмочку». Выражение это взято в кавычки оттого, что понятие это оказывалось куда как растяжимей объёма упомянутой в нём тары. И, зачастую, блюдист наш попросту и без обиняков оставался ночевать в избе цирюльника, выходя наутро из которой, имел весьма бледный и помятый вид.

Лавочник, надо сказать, тоже по хлебосольству не отставал от своего приятеля, и тоже зазывал того к себе в гости на «чашку чая». И тут тоже лучше умолчать про тару и её содержимое — потому как всё повторялось с поразительной точностью. Только вот вид поутру, по выходу из гостей, у цирюльника был не бледный, а этакий, знаете ли… свекольный, что ли? Но, впрочем, не менее помятый.

В общем, каждый из них приходился друг другу закадычным другом — и весь тут сказ.

И вот, значит, заваливается ввечеру продавец к цирюльнику с уже бледным видом — вот, прям, лица на нём нет — и выдаёт ему с порога и без «здрасте»:

— Выручай, Диоген, ко мне звери повадились!

Тут уж, естественно, пошли вопросы и уточнения с последующими недоумёнными взглядами и неоднократным крученим указательного пальца у виска…

— А здоров ли ты, друг? — В очередной раз спрашивает цирюльник своего приятеля. — Не может такого быть, чтоб животные разговаривали. Вот не может — и всё тут!

— Да пойми ты, — с жаром восклицает лавочник, — я же собственными глазами!.. Собственными ушами!

— Я, конечно, не доктор, хоть и могу при нужде отрезать что-нибудь или зуб вырвать… или кровь пустить. Так вот, не доктор я, но тут у тебя, похоже, были галлюцинации. Грибов не ел, в последнее время? Нет?

Торговец лишь отмахнулся:

— Да куда там… Я вот что думаю: это проделки того самого столичного иллюзиониста, о котором в газетах писали. Помнишь же? Дал представление — и исчез. Будто сквозь землю…

На этот раз отмахнулся уже цирюльник:

— Выдумал — больно ты тому фокуснику нужен!

— Нужен — не нужен, а поди ж ты… Вот тебе факт — сначала медведь, а потом енот. Два зверя. Друг за другом… Страшно мне, брат!

— Ты это… — Вздохнул Диоген. — Валерьянки бы тебе.

— Плохо помогает, — скривился продавец посуды.

— Ну тогда нектару моего! — Оживился цирюльник. — Посиди тут, я мигом.

Хотел было лавочник возразить, да убежал уже брадобрей в свой подвал. Впрочем, вернулся он так же резво.

— Ща мы тебя полечим, ща полегчает, — забормотал себе в усы цирюльник.

А посудник наш посмотрел на принесённую посудину, оценил её размер и понял — нет, не полегчает. Но вздохнул смиренно и только рукой махнул:

— Наливай…

****

Орех — на кого покажешь грех? О… тут сложно всё…

Смеркалось.

Это заезженное и критикуемое каждым уважающим себя чугунным утюгом слово в данный момент касалось не столько времени суток, сколько общего состояния дел в городе (впрочем, на этом мы и так неоднократно заостряли ваше внимание). Сумерки навевают тоску. Если ты, конечно, не охотник и если не прячешься в сгущающейся тЕни, поджидая добычу. Тогда да — тогда тебе и воодушевление, и предвкушение, и адреналин, и… и вообще по-иному всё как-то. Но тут дело другое — приятели наши совершенно были не в охотничьем настроении. Сидели они в избе цирюльника, смотрели в окно, думали, прикидывали. А на дворе — вы не поверите! — смеркалось.

И в этом меркнущем свете, на самом его, не побоюсь этого слова, терминаторе, на самой границе уходящего света и наступающей тени — в лениво подошедшем, не кромешном ещё, мраке появились две еле различимые фигуры. И можно было бы на них и вовсе внимания не обратить — мало ли оттенков в одной большой, пожирающей всё, тени, мало ли что в ней может сослепу померещиться? — но тут дело другое, тут наш лавочник, похоже, эти оттенки узнал:

— Дверь! — прохрипел он.

— Заперта, Ксантипп, не беспокойся, — кивнул цирюльник, мигом оценив ситуацию, — И картечь припасена, ты уж во мне не сомневайся… На-ка, хлебни для поднятия духа.

Называемый Ксантиппом молча принял внутрь предложенное без особых эмоций, как, впрочем, и без видимого бодрящего эффекта.

— Это хорошо, что мы огня зажечь ещё не успели, — продолжил вещать хозяин, — Кабы успели — не увидели бы твоих медедЯ с енотом. И куда же, интересно, они, заразы, собрались?..

Между тем, Медведь и Енот (а это, действительно, были они) благополучно прошли мимо окна, откуда их наблюдали два приятеля, и подошли к цирюльниковой двери.

— Охтыж! Видать, по нашу душу пожаловали, — только и успел констатировать Диоген.

Следом со скрипом распахнулась тщательно, казалось бы, запертая изнутри дверь, цирюльник выстрелил, а Медведь проорал басом:

— Не стреляйте, мы свои!

— Какие-такие свои? — Опешил брадобрей.

Он понял, что промазал, понял, что второго ружья нет и что пока он будет заряжать имеющееся… ну, вы понимаете — порохом и пулей, да с помощью шомпола… В общем, пока цирюльник находился в замешательстве, Енот ответил:

— Ну, как сказать? Вот лавочник нас знает, например.

Надобно сказать, стрельба в закрытом помещении оказалась так себе идеей — всю комнату сплошь заволокло пороховым дымом. И, собственно, в этом чаду разговор и продолжился.

— Никого я не знаю! — Сощурившись взвизгнул продавец посуды. — Кто вы такие? Я вас не звал!.. Нет у меня лягушек! И мёда нету!!!

— Да погоди ты причитать, отец родной, — мягко проговорил Медведь, — мы же не заради жрачки к тебе заявились. Мы по делу приходили.

— Да зажги же уже огонь, Диоген!.. — Начал успокаиваться наш чашкист. — По какому-такому делу?

— Ну… история долгая, — пробасил Медведь, — Вы зажигайте, правда, огонь. И окна отворите, что ли, чтоб дымовуху эту выпустить… А я рассказывать начну…

И рассказал им Медведь про странные дела. Про трёх товарищей, поступивших на службу к некоему могущественному… скажем так, существу — здесь Медведь оказался скуп на уточнения и просил, пока что, сильно не пытать его про Хозяина… В общем, дано: трое шутов. Белый клоун, клоун рыжий и иллюзионист — то есть, у каждого своя специализация и каждый хорош в своей. И Повелитель оказался ими доволен, и всё у них было просто замечательно.

Но вдруг иллюзионист наш заскучал и ушёл со службы. А говоря попросту, самовольно её покинул. Зачем, ведь контракт был подписан кровью? Оу, дело тёмное: говорили, что тут замешана женщина. Да только кто ж его доподлинно знает — догадки одни.

И, тем не менее, повелел Хозяин двум оставшимся шутам отыскать третьего и привести его пред ясны свои очи. А наградой за это… тут загвоздка небольшая. Для начала превратил он их-обоИх в зверей, а потом сказал, что если найдут беглеца — будет им человечий облик, а не найдут… ну, такая вот награда, ага.

Со стороны лавочника последовал немедленный вопрос: чего же они в лавке тогда кочевряжились? А ответ на него оказался простой — давно они за цирюльником и лавочником наблюдали, видели их шутки-прибаутки, увидели в них какую-никакую, а родственную душу… А то, что издалека зашли — это уж, извините, так получилось: мы, дескать, люди творческие, мы прямыми путями ходить не обучены, а вот метафоры — это дааа… Называется: профессиональная деформация. И не важно, понял ли кто посторонний эти метафоры или нет — иначе нельзя, и всё тут. Всё-таки, две тысячи лет служения — это две тысячи лет служения…

По подступаюшей прохладе цирюльник достал было меховую шапку-ушанку, но от таких откровений медведевых нервно утёр ею пот со лба — настолько его впечатлила история. А рядом лавочник: тоже варежку раззявил и так таращится на рассказчика, так и таращится… А рассказчик-то — рассказик свой уже и завершил. Смотрит на людей звериным человечьим своим взглядом и говорит такой:

— Мужики, ну помогите, а?

Конечно. Как не помочь? Но помочь… как? Порешили пока дождаться утра, так как оно мудренее.

А цирюльник, знай своё — опять убёг в погреб…

****

За морями, за горами…

— Это как же вы умудрились аж две тысячи лет прожить? — в очередной раз удивился цирюльник.

— Контракт, — в очередной раз коротко ответил Енот.

— Дела-а-а, — в очередной раз протянул брадобрей…

Обычно, беседы за столом подчиняются неким ритуалам, традициям. А в нашей, похоже, стал ритуалом вот этот вышестоящий диалог-рефрен. Как ни крути, а и правда — не укладывается в голове обычного человека: как это можно прожить две тысячи лет и ни разу не помереть? Вот не укладывается — и всё тут. Не-ук-ла-ды-ва-ет-ся. И тогда уподобляется тот человек попугаю и, знай, твердит себе одно и то же, одно и то же… Этого мало — момент с долгожительством с лихвой затмевает другие прочие. Например, придание человеку правдоподобного животного облика. Экстерьер енотов, а сознание человечье — это дивно? Дивно! Но абажжите, вы пришли с этой енотовой шкуркой — а у нас тут на повестке уже две тысячи лет жизни отдельно взятого человеческого, как ни крути, существа!

Ага, вот вам и пу-пу-пу… Но какие бы удивительные подробности ни выяснялись, а дело вырисовывалось вполне конкретное — словить и предоставить так называемому Хозяину его же беглого иллюзиониста. Да-да, хорошая шутка, господа клоуны рыжий и белый! Так разрешите же мне немедля проаплодировать вам стоя? Но, оказывается, нет, не шутка это, а самая настоящая правда самой всамделишной жизни.

Вот оттого и бегал цирюльник без счёта в свой заветный погреб. А за этими делами начинал уже заниматься за окнами и ранний летний рассвет… Излишне, наверное, будет тут сказать, что импровизированная камарилья наша сходу так ничего и не порешала. А попросту говоря — завалилась она-таки спать всем своим составом.

Первым очнулся лавочник. А всё оттого, что поимел он бражничье несчастье лечь аккурат напротив того окна, в которое солнце имело обыкновение заглядывать в особую свою «щедрую» пору. Кажись, даже и на лавке, что в том месте стояла, вся краска со временем начала бледнеть и сходить от такой светильей щедрости. А тут, вдруг, не просто голая лавка — а, будьте любезны, целый сопящий на ней человек! И уж как он от солнца-то огораживался, как уползти-то от него пытался — а всё без толку.

Вскочил он, короче говоря, мокрый, как мышь, осоловелый и мучимый жаждою. Заметался было по углам, но вскоре нашёл-таки где цирюльник хранил воду. А если точнее, просто вспомнил. Так как, увы, не первый свой здесь переживал он эксцесс… Да, утро выдавалось немудрёным. Точнее — закатившимся далеко за полдень и совершенно немудрёным.

Увы и ах, но когда это кого-то останавливало? Продрамши очи, наши шуты-звери решили сразу же действовать. Да не просто действовать — а двигаться, понимаешь ли, на столицу (Помните? Ведь именно там проявился некий странный фокусник-иллюзионист).

Сказано — сделано, да? Да. Но не тут-то было! Смотрите сами: в столицу нужно доставить… медведя и енота. И как же? Каким же это образом? Ладно, состряпали легенду — дескать, некоему цирюльнику во время защиты картофельного своего поля удалось поймать целого живого медведя. Ну, хорошо, поймал он его и в клетку засадил… А что дальше? А дальше — возникло у него желание отвезть этого медведя в столичный зоопарк. Похвальная желание ведь, да? Абсолютно. Ага-ага, а то у столичного зоопарка своих поставщиков зверья нету и медведЕй там видом не видывали… Слоны, слоны, говорят, здравствуют в том зоосаде, несмотря на несвойственную для них широту! А тут, понимаете ли — медведь. Такое диво дивное, что я не могу…

Благо, тут цель была не попасть медведю в зоопарк, а попасть медведю в столицу, отчего вышеозначенный план выглядел очень даже и ничего. Я сказал «план»? Правда-правда? Нет-нет, забудьте — это был только первый, незначительный его пункт, отвечающий за доставку всех причастных лиц в столицу. Но что же дальше?

А тут увы: вырисовывалось так, что дальше можно будет действовать только по ситуации. Это удручало, но ничего другого у наших приятелей совсем-совсем не оставалось…

И пошёл тогда лавочник наш, наконец, фрахтовать. И далось ему это трудно. Но он, уверяю вас, расстарался настолько, что всё у него удалось наилучшим, как для текущего момента, образом.

****

…за железными столбами…

Была у цирюльника с лавочником одна на двоих знакомая вдовушка по имени Доротея. И держала та вдовушка таверну. По одному тому, что таверна эта не только не разорилась, а и вполне себе процветала, можно уже было судить о нраве этой женщины как не об очень-то и мягком. Да и внешность её не давала никакой форы думать иначе. Бывало, разбуянится в заведении какой-нибудь шахтёр-громила, побъёт с куража сначала себя в грудь, а потом и близсидящих (но уже по мордасам), разойдётся, раздухарится… А тут, вдруг, тётушка Доротея ка-а-ак восстанет из чада кухни румянощёким огненно-рыжим Левиафаном, ка-а-ак упрёт в крутые бока свои красные от работы руки и ка-а-ак… посмотрит грозно! И всё, шахтёр шелковеет на глазах. Даже будь он хоть на две головы выше этой очаровательной фурии…

Так вот, пошли они к сей колоритной особе с поклоном: дескать, побудьте, милая сударыня, любезны, поприсмотрите, пожалуйста, за имуществом, покуда мы в столицу сгоняем, а? Выслушав их витиеватый вопрос и внимательно осмотрев обоих приятелей, вдова констатировала:

— Пили?

— Как можно! — Тут же возмутился цирюльник. — Мы же с утра как пчёлки, право-слово…

— …принектарились? — Продолжила безжалостная Доротея.

— Не… нибожемой! Со шкипером договаривались. Пока нашли его, пока тё-сё… Да ты его знаешь — Хромой Одиссей это.

— Вот как? — Удивилась женщина. — Жива-таки старая кочевая сволочь… А десять монет мне, зараза, так и не отдал! Это сколько же прошло? Да лет пять, пожалуй…

— Он-он, — поспешил заверить вдову брадобрей, — и должок свой он тебе, кстати говоря, передал. Вот.

С этими словами Диоген действительно протянул Доротее старый потёрнтый кошель.

— Ишь ты, — снова удивилась женщина, — что это на него нашло?

— Да мы… — заговорил доселе молчавший лавочник, — заместо него тебе его долг отдать пообещали. В оплату за проезд, понимаешь?

— Ага… И что же, интересно, за дела у вас в столице обнаружились?

Этот вопрос был ожидаем, и приятели наши к нему, понятно, подготовились. Лавочник ответил, что решили они на пару с цирюльником подыскать себе там местечко какое-нибудь. Тут-то, дескать, не сегодня — завтра, а закроются последние, чудом оставшиеся не до конца истощёнными, шахты. И всё, и делать будет тут нечего. А уж в столице-то… В общем, очень хочется попытать там счастья. И, чтобы не ехать с пустыми руками, везут они туда живого медведя. Чай, в цене там будет этакий дикий зверь… Если не в зоопарк сдать — так… куда-нибудь ещё, в общем-то.

Резон в этих словах, конечно, был. Но вдовушка тоже далеко не дура, и быстро смекнула, что как-то странно всё это — только лето разгорелось, только цирюльник окучил свою любимую картошку, и тут, вдруг, сорвался и поехал. И не куда-нибудь — а аж в самые низовья реки, в столицу. Но ведь туда даже по течению плыть две недели!

— Так, мужчины, — насупилась Доротея, — живо выкладывайте что у вас там за дела, или я ни за какие коврижки не соглашусь присматривать за вашими халупами!

Лавочник обречённо вздохнул и проговорил:

— Да пообещали, понимаешь ли, помочь отыскать иллюзиониста одного…

Пришлось приятелям всё рассказать вдове как на духу. Женщина от их откровений разволновалась и даже крикнула с кухни мальчишку, отдав ему повеление живо притащить из холодка рябиновой наливки. Маханув два стакана подряд, хозяйка таверны проговорила на выдохе:

— Ну вы, мужики, и попали…

Как известно, если дал слово — следует его держать. Однако, тут было не просто слово — тут было слово, неосторожно данное оборочённому существу. А это дело куда какое скверное — это, грубо говоря, ты, считай, и сам как будто бы стал оборочённым, пока слова своего не исполнишь. Либо, пока не расколдуют того, кому ты имел несчастье пообещать свою эту помощь. Или… что ты там пообещал?

Приятели наши сообразили это не сразу, а только когда малость отошли от хмеля. А как только сообразили — тут же протрезвели окончательно. Медведь с Енотом — они тоже опечалились от такого расклада. Да они, как оказалось, и не знали, что просьбы их имеют такую злую силу. Или, может, притворялись? Лицедеи, всё-таки, как ни крути… В общем и целом, как бы там ни было, а слова были сказаны и за них предстояло теперь отвечать.

Вдовушка всплакнула (то ли от жалости, то ли от наливки, а то ли от того и другого вместе взятых), высморкалась в цветастый свой носовой платок и согласилась за имуществом приятелей присмотреть…

Хромой Одиссей собирался отчаливать вечером.

(Зараза. В 30000 символов не вместилось. В каменты продолжение положу)

До самой ночи Реан просидел в библиотеке. Ни в одной книге он не нашел ничего о том, как снять заклятие с механического дракона. Книги писали что механическому дракону поведение задается один раз и навсегда. Он прочел историю о маге, который создал такого дракона для охраны мощного магического артефакта. Пропускал дракон лишь того, кто знал тайное слово. Но маг забыл это слово. Давно умер тот маг, а дракон по сей день охраняет магическую вещь и никто не может пройти к ней.

О хмейчиках Реан прочел, что если хмейчик и подавил духа, он все же может проснуться, но когда это произойдет, никому не известно. Сильные служители Света могут изгнать этого духа, но хмейчик избегает их.  Реан и правда старался держаться подальше от служителей, почему - он и сам не знал. Нужно чтобы кто-то третий привел служителя Света к хмейчику, но дух в этот момент может проснуться и убить обоих.

Нашел он кое-что и о хмейчиках-детях. Как и говорила Хлиция, было известно всего три таких случая. В ребенка может войти бесстыдный дух, который не стыдится его чистой души. Эти духи очень своевольны и лишь немногие маги могут призвать их. Служители Света изгнать такого духа не могут. Книга гласила что тролльские мудрецы могут знать как изгнать его. Но, перед тем как выйти, такой дух захватит власть над разумом хмейчика на неделю. За эту неделю он попытается натворить столько зла, сколько сможет, он будет убивать руками хмейчика людей и многие могут погибнуть. Значит изгонять такого духа опасно. Но что если попросить тролльских мудрецов заковать его в цепи на эту неделю? Реан обрадовался было найденному выходу, но на следующей странице книги было написано, что ни оковы, ни темницы не смогут удержать бесстыдного духа. Он пройдет сквозь любые препятствия и свершит свою месть. Но есть нечто, что может усыпить духа на эту неделю. Что это книга не сообщала. Реан взял книгу и поспешил в кабинет Хлиции.

- Что это может быть, провидица?

- Я же говорила, что наши книги не раскроют всех тайн. Но я попробую спросить у зеркал.

Хлиция обошла зеркала.

- Они молчат, - сказала она и достала хрустальный шар. Долго вглядывалась она в него и наконец положила его на стол:

- Нет ответа. Прости, Реан, но эта тайна сокрыта от меня. Но я знаю, что один раз удалось сковать духа, в одном из этих трех случаев тролльские мудрецы сумели как-то усыпить его и он не наделал зла. Тебе нужно к троллям. Но тролли Мограны не общаются больше с людьми. В Могранском княжестве жило много троллей. Они торговали с людьми. Они продавали нам шкурки пушных зверей, лекарственные травы и коренья, которые не мог найти никто кроме них. Но тролли неугодны богине. Совет Посвященных приказал убивать и изгонять их. Не знаю даже, остались ли еще у нас тролли.

- Что же делать? Пойду в Аррилию!

Хлиция покачала головой:

- Со знаком природного посвященного? Тебя не пропустит Иэл. Иди в южные города. Там никто не ссорился с троллями.

Было ясное искрящееся утро, когда Реан въезжал в Тенерис. Как же он рад был снова оказаться в этом городе! Широкие улицы, легкие светлые здания. Простор и свобода! Он далеко теперь от братьев Ордена, здесь нет их темного, давящего на душу культа, здесь все по-другому. Скоро Реан нашел таверну "Золотой Круг". Он вошел внутрь, ничего не изменилось с прошлого раза и даже тот же самый менестрель дремал у окна.

- Эй, друг, проснись, - легонько толкнул его Реан.

- А? У? Что надо? Я вчера пил на свадьбе, дайте поспать...

Реан взял две кружки свежего пенящегося пива.

- Я принес тебе кое-что, это снимет головную боль.

- А! Это ты! Это же тебе я рассказывал все о Могране и Аррилии.

- Да-да, это я.

- Как же тебя зовут, я забыл...

- Мы тогда не назвали наших имен, исправим же это. Меня зовут Реан Саальд.

- Реан Саальд? Я вроде где-то слышал это имя, не могу вспомнить где. А меня зовут Таир Динал. Вот и познакомились.

- Тебе же к Марери надо было, чтобы расколдовать жену, - говорил менестрель, отхлебывая пиво, - нашел ты у него то, что искал?

- Нет, - ответил Реан и рассказал Таиру обо всем, что с ним произошло. Глаза менестреля все расширялись и расширялись от удивления, казалось, они сейчас вылезут на лоб:

- Так ты посвященный? Природный посвященный? Ну и ну. Но в этом виноват тот дух, что сидит в тебе. Сам ты нормальный парень, я это сразу увидел. Значит тебе надо к троллям? Я отведу тебя к ним, у меня есть среди них друзья.

Реан и Таир углублялись в лесную чащу. В лесу было прохладно, оглушительно пели птицы. Наконец они выбрались на небольшую поляну.

- Пришли, - сказал Таир, - вон там, за поляной - хижины троллей. Шитар! - крикнул он, - Ты здесь?

Что-то зашелестело, задвигалось и из кустов высунулось озорное личико тролля-ребенка:

- Дяденька Таир! Здравствуйте. А папа на охоте, все на охоте. А Вам жилы для струн нужны, да? Идемте, я Вам продам.

- Да, жил прикупить будет не лишним. Но у нас еще дело есть.

Реан и Таир пролезли сквозь кусты и увидели аккуратные маленькие домики из бревен с крышами, покрытыми древесной корой - жилища троллей. Стройная женщина-тролль развешивала белье на веревке тихо напевая песню, белые волосы были убраны в замысловатую прическу, а зеленоватая кожа нимало не портила ее красоты.

- Альгея, здравствуй!

- Здравствуй, Таир. Давненько ты к нам не заходил. А Вы тоже менестрель? - спросила Альгея Реана.

- Нет, я к вам по одному делу. Я хмейчик и я слышал, что тролльские мудрецы могут изгнать любого духа. Во мне такой дух, которого не могут изгнать обычные служители Света.

- Да, наши мудрецы могут изгнать любого духа, они напрямую общаются со Светом. Но все наши мудрецы в Могране, в горах, куда им пришлось уйти.

- Я слышал что люди Мограны стали враждовать с троллями.

- Так и есть. Но наш народ не покинет родные земли. Мы всегда жили в мире с людьми. Придет час и власть Совета Посвященных падет и вернутся былые времена, Могранское княжество вновь станет хорошим местом.

- Не знаю, не знаю, - покачал головой Таир.

- Это обязательно будет, - сказала Альгея, - нужно только верить. А как Вас угораздило стать хмейчиком? - обратилась она к Реану.

- Этого я не помню. Говорят, я стал хмейчком еще в детстве, но я забыл свое детство и юность, я потерял память.

- Потерявший память? Уж не тот ли Вы природный посвященный о котором говорят наши разведчики?

- Да, это я и есть. Шустра у вас разведка, уже все знаете.

- Ну не все. То, что Вы хмейчик - это новость. Но мы действительно знаем многое, у нас есть свои люди в Ордене. Новость о том, что, возможно, нашелся Арбенд, всколыхнула весь тролльский народ. Если Арбенд взойдет на трон, он уничтожит весь тролльский народ, даже тех, кто бежит в Аррилию или другие страны. Но Вы хмейчик! Это радостная новость.

- Кто этот Арбенд? Мне в Ордене говорили что он должен стать кем-то очень великим.

- Арбенд... Арбенд рожден для Мограны. Никто не знает точно человек ли он. О нем говорят пророчества, они говорят о ребенке, с раннего детства преданного Могране. Кто он и откуда он возьмется не знает никто.

- Может... - с ужасом прошептал Реан, - может Арбенд это такой хмейчик, может это я?

- Нет, то что Арбенд не хмейчик и будет действовать собственной волей, указано в пророчествах. Это точно не Вы.

Реан выдохнул с облегчением.

- Но что мне делать, я обладаю силой льда...

- Да, мы знаем. От Вас Орден хочет одного - чтобы Вы написали ему гимн-заклятие. Они будут делать все, чтобы пробудить в Вас духа. Духа из Вас нужно изгнать и мы поможем Вам в этом!

- Скажите, Альгея, а могут ли ваши мудрецы что-то поделать с механическим драконом?

- Нет, это не в наших силах. Если бы мы могли! Если бы мы могли, мы бы давно уже похитили перо феникса.

- Что же делать? - проговорил Реан. - Без этого пера я не смогу расколдовать свою жену!

- Если Вы стали хмейчиком в детстве, значит в Вас живет бесстыдный дух. Такого духа нельзя изгнать сразу, он еще неделю остается в теле и творит всякое зло. Если бы удалось взять его под контроль! Мы бы отправили Вас прямо к дракону. С пробужденным, но управляемым духом он, возможно, и пропустил бы Вас. Но я не знаю возможно ли это. Знаю лишь, что однажды наши мудрецы смогли сделать такое. А, значит, надежда есть. Я дам Вам адрес одной женщины в Имбере, она получеловек-полутролль. Ее кожа цветом как у людей, лишь маленькие клыки выдают в ней полутролля. Если Орден еще не обнаружил ее, если она жива, она проводит Вас к нашим мудрецам.

- Спасибо, Альгея! Не знаю как благодарить Вас.

- Нам это тоже нужно. Если дух пробудится и Вы напишете заклятие, это будет крахом всех наших надежд. Мы тролли и мы любим наш родной край. О, как непереносимо видеть всё то, что происходит с ним! Люди говорят, что верят и в Свет и в Мограну, и не понимают что никак нельзя сразу служить и свету и тьме. Мы хотим чтобы все стало как раньше. Чтобы люди и тролли опять жили в мире, чтобы звучали песни. Мы, тролли, должны взять власть в Могране. И на нашу сторону станет множество людей, мы знаем это.

Была глубокая ночь когда Реан ехал по дороге, ведущей в Имбер. До города было уже недалеко. Вдруг Реан увидел хрупкую фигурку девочки, что брела по дороге. Он сразу ее узнал, это была Мограна в образе обиженного ребенка. Она быстро приближалась, это выглядело странно - ноги она переставляла медленно, но двигалась очень быстро, будто летела над землей. Повеяло холодом. Реан схватился за бутылочку с дыханием Иэл. Пограна поравнялась с ним и выставила вперед руки, будто останавливая коня.

- Прочь, - тихо сказал Реан, - прочь. Я не буду служить тебе.

Конь заходил под ним и зафырчал.

- Тебе совсем не жаль меня? - спросила Мограна.

- Почему мне должно быть тебя жаль?

- Разве ты не видишь? Я слабею, я истаеваю. Помоги мне! Приведи сердца людей ко мне. Неужели ты позволишь мне умереть?

- Зачем тебе их сердца, жадная богиня? Неужели ты без них жить не можешь?

Девочка покачала головой:

- Я завишу от людей. Лишь когда они отдают свои сердца мне, я обретаю силу. Я хочу быть живой!

- Тебе нужно поклонение?

- Да! Что в том дурного? Разве я зло? Почему бы людям не служить мне? Они бы обрели что-то большее, чем они сами.

- Если человек стремится к Свету, он находит нечто большее чем он сам. Ты не нужна для этого.

- Не говори, не говори так. Почему люди должны стремиться к Свету? Я лучше Света, им следует стремиться ко мне. Но многие не хотят, не хотят! Братья Ордена и Гордестон провели обряд и призвали меня. Они рассказали о духе, что спит в тебе. Пробуди его! Напиши гимн-заклятие.

- Чем же ты лучше Света?

- Не говори мне о Свете, - нахмурилась Пограна, - Свет жесток, он лишает меня силы. Он не хочет чтобы я расширялась. Ему нужны сердца, ему нужны души. Почему ему, а не мне? Почему? Чем я хуже? Я прекрасна и лучезарна, и я не требую от людей ничего, только признать меня. Я не запрещаю человеку самоутверждаться! Властвовать! А чего требует этот ваш Свет? Там отдай, здесь уступи, там прости. Он от вас требует идти против самих себя, против вашей выгоды. Растрачиваться, служить, отдавать себя... о, он ненавидит вас! Он хочет чтобы вы были рабами, подставляющими другую щеку. Я не такова. Я добрее, я не требую ущемлять себя и даю людям лишь одну заповедь: "твори свою волю". Признай меня своей богиней, Реан.

- Ты совершенно не понимаешь что такое любовь.

Мограна зашипела:

- Любовь... я хорошо понимаю что это такое. Это отказ, это рабство. Ненавидеть всех вокруг - вот путь к самоутверждению. Ну почему ты так упрям? Я всего лишь хочу чтобы ты стал могущественным, чтобы смог заставить других покоряться тебе и служить тебе.

- Ты дух тьмы.

- Разве это плохо? Разве тьма чем-то хуже света? Кто тебе вбил в голову этот Свет?

- Отойди от меня, темный дух.

- Ах, Реан, Реан Саальд, я всего лишь прошу о жалости. Посмотри на меня, я всего лишь страдающий ребенок. Каждый раз, когда я вижу кого-то, верящего в Свет, мне становится больно. Неужели тебе хочется издеваться над бедным несчастным ребенком? Пожалей меня, приведи ко мне сердца людей.

- Хочешь сказать, что я должен пожалеть тебя и не пожалеть людей?

- Что тебе люди? Кто они тебе? Они подлы, завистливы, горды, блудливы, жадны. Они исполнены всяческих пороков. Что их жалеть? Они этого не заслуживают.

- А ты заслуживаешь?

- Разве нет? Я чистая идея, я огонь. Я древний дух, достойный поклонения. Я мысль самоутверждения, существующая, чтобы покорять. Это и есть жизнь! Разве тебе никогда не хотелось поставить врагов на колени? Увидеть их жалкими и бессильными? Я могу дать тебе это. Ты вернешься в Сианну и заставишь морских разбойников служить тебе. Разве ты этого не хочешь?

- Мы отбиваем их атаки и без твоей помощи.

- Выбрось эту бутылочку, что у тебя на шее. Выбрось её.

- Нет, ведьма, нет. Не выброшу. Мне не по пути с тобой и ничего от тебя не нужно.

- Власть, богатство, разные волшебные вещи дающие могущество... о, ты даже не знаешь что у меня есть. Ты станешь самым могущественным из людей если согласишься служить мне. Я вознесу тебя, своего верного слугу, я подарю тебе все о чем можно только мечтать. Как ласковая мать, я убаюкаю тебя в колыбели всяческих наслаждений.

Реан вздохнул:

- Меня не интересует все это.

- А что тебя интересует? Знаю, знаю - твоя жена. Ты сможешь исцелить ее, если поклонишься мне.

- Гордестон уже пытался соблазнить меня этим. Нет, тёмный дух, в тот самый миг как я поклонюсь тебе, мне станет совершенно все равно что с моей женой.

- Я брожу по дорогам, я ищу тех, кто способен загореться моим огнем. Кто пойдет за мной? Мы разожжем пожар, о, разве не прекрасно бушующее пламя? Вы хотите мира, хотите уюта. Жалкие, слабые. Вам бы как наседкам сидеть по своим домам. Сталь и огонь, кровь и руины - о, вам не понять красоты всего этого! Когда смерть шумит косой и собирает урожай, вы падаете на колени и молитесь Свету. И лишь избранные души замирают в восхищении перед красотой разрушения!

- Твои слова для глупых, Мограна. Мудрый не увидит красоты здесь. Я воин и мне ли ты говоришь о трусости?

- Ненавижу воинов, - прошипела девочка. - Вы стоите на дороге у хаоса. Вы сдерживаете его яркий танец, вы мешаете смерти! Вы готовы отдать свои жалкие жизни лишь бы обыватели могли влачить свою презренную низменную мирную жизнь. Мне не нужны воины! Резуны - вот кто мне нужен. Верные и жестокие слуги, способные перепилить пилой ребенка, вспороть живот беременной женщине, вогнать топор в лоб немощному старику...

- Ты уродлива, темная тварь! Ты проклята! - воскликнул Реан. - Ты ли говорила о красоте? Уродство - вот твоя суть.

- Да! - с вызовом ответила Пограна. - Да, уродство. Разве оно не прекрасно? Все должны его принять и воздать ему честь.

- Безумный дух, кровожадный дух, разума нет в тебе...

- Я отвергаю разум! Во мне лишь страсть. Разум - это оковы, не позволяющие расцвести цветку страсти.

- Ты тьма. Ты пустота.

- Я тьма и я пустота. Я утверждаю свою власть. Все должны покориться мне.

- Я не признаю твоей власти!

- Световер... о, раб. Жалкий, поганый. Я отомщу тебе. Ты очень, очень пожалеешь, что не принял мои дары и не стал служить мне. О, моя месть будет ужасна!

- Ты ничего не можешь! - крикнул Реан, но Пограна уже растворилась в дымку и растаяла в воздухе.

Всё стало другим после встречи с Пограной. Тени будто темней и ветер суше. Скорей бы добраться до города. И Реан пришпорил коня.

- Нет, не хочу Вам верить. Вы говорите что я был... чудовищем.

- Да! Чудовищем! Молодым, сильным, опасным. Это ли не прекрасно? Ты был сама страсть, сама жизнь... жизнь это выражение воли к власти. Власть была твоей целью, твоей любимой игрушкой. Власть это утверждение, это расширение своих пределов. Всё живое стремится к власти. Лишь слабые... придумали себе веру в Свет, в то, что нужно быть милосердным. Что есть большим позором чем милосердие? Жизнь это борьба, жизнь это вечная война всех со всеми. Что же делает милосердный? Он уступает часть своего места под солнцем, он сам, добровольно, сокращает свои пределы... предает самого себя. Он слаб, он не может взять власть и выдумывает себе красивое оправдание для собственного бессилия. Жизнь это насилие, мальчик мой! Ты либо гнёшь и ломаешь других, либо они гнут и ломают тебя. Люди это всего лишь звери... так будь же сильным зверем! Покоряй! Завоевывай! Не считайся ни с кем, совесть это оковы для слабых. Слабого - уничтожь. Падающего - толкни. Утверждайся. Властвуй.

- Послушайте, Гордестон, я не таким стал. Я не хочу никого ни гнуть, ни ломать, ни уничижать. Я вижу в других людях таких же людей как я сам. И я не хочу причинять им зла. Напротив, я хочу защищать их от зла... от таких властолюбов, ломающих всех на своем пути, которых так восхваляете Вы. От тех, кто приходит поработить таких же как и он сам. По какому праву? Все люди рождены свободными, все рождены для счастья и я готов умереть, защищая мирную жизнь людей. Защищая их от таких как вы.

Гордестон скривился. Некоторое время он молчал и, наконец, заговорил:

- Ты стал световером, мой мальчик. Ты слабым стал и бессильным. Ты веришь в Свет? Я тебе скажу кое-что. Свет умер.

- Нет! Свет вечен.

- Он создал этот мир а потом... умер. Всё. Его больше нет.

- Это неправда и я могу это доказать.

- Докажи! Посмотрим что там у тебя за доказательства.

- Свет есть Любовь. Я видел людей которые любят. Я видел как друг в бою закрывает своего друга, спасая ему жизнь, и гибнет сам. Я видел как молодая прекрасная девушка отказывает своему любимому и не выходит за него замуж, потому что ей нужно ухаживать за своей больной матерью. Я видел как люди делились последним куском хлеба, я видел как мать бросалась в горящий дом, чтобы спасти своего ребенка, я видел как человек отдал все свои деньги бездомному, потому что у того не было теплой одежды на зиму. Я видел как люди поступают по любви а, значит, Любовь жива. Она живет в их сердцах.

Гордестон некоторое время буравил Реана взглядом. Потом спросил:

- Ну а ты? Любишь ли ты кого-нибудь? Живет ли эта слабость в твоем сердце? Изменил ли ты Могране... ты, посвященный ей с самого твоего детства? Стал ли предателем?

- Слава Свету, да! - воскликнул Реан. - Я люблю, а значит я живу. И это не слабость, это смысл жизни. Нет ничего сильнее Любви, сильней Света.

- Ох, ох, ох, - запричитал Гордестон, - световер. Злостный световер и предатель. По нашим законам, законам Ордена, ты должен быть казнен. Но на тебе красный знак Пограны. Поэтому тебя невозможно казнить. Вот же незадача!

- Давайте поговорим о другом, Гордестон. У Вас есть кое-что, что нужно мне...

- Да, я уже знаю. Перо феникса. Ты прибежал сюда из-за твоей любимой женушки... какая мерзость. Но я не могу его тебе отдать, даже если бы захотел. - развел руками глава Ордена, - Перо теперь охраняет железный дракон в пещере. Механический дракон, его создали маги. Никто не сможет убить этого дракона, потому что он и так неживой. Пропустит дракон лишь того, чье сердце верно Погране и кто при этом обладает силой льда. Ты обрел силу льда, Марери рассказал мне. Но твое сердце совсем не с Мограной. Так что дракон тебя не пропустит. Ты готов ради своей жены поклониться Могране?

Реан задумался.

- Но если я поклонюсь Погране, я изменю Свету и любовь уйдет из моего сердца. Значит, я и жену разлюблю. Я уже не буду стремиться спасти её.

- Умен, - сказал Гордестон, - слишком умен, поганец. Я так надеялся, что ты клюнешь, что ты пойдешь на все ради любимой женушки. Но ты понял где здесь подводный камень. Да, если бы ты поклонился Могране, вновь отдал ей свое сердце, ты использовал бы перо совсем для другого. Для того, для чего я его и взял у мага. Так что ты не сможешь спасти свою жену. Я бы сказал, что сожалею... если бы сожалел. Но сочувствие я считаю грехом. Грехом перед Мограной. Нет, я не сожалею, я, наоборот, злорадствую. Ты предал Мограну и теперь поплатился за это сполна. Ничтожный световер, червь, я рад твоим страданиям. Страдания - удел световеров. И это справедливо.

- Нелюди, - процедил Реан.

- Сверхлюди! - выкрикнул Гордестон. - Мы, посвященные Пограны - сверхлюди. И нам не нужны человеческие слабости.

- Для чего же вам это перо?

- Для того, чтобы верный слуга Мограны, обладающий силой льда, написал гимн-заклятие. О, этот гимн обратил бы к Могране многие сердца. Огонь и лед соединились бы в этой песне. Мы бы смогли привлечь сердца жителей южных городов и сердца тех предателей, что живут среди нас. Мы бы стали монолитным народом, верным Могране, и впереди нас ждали бы завоевания. Великие завоевания! Подумай еще раз, Реан, подумай хорошо. Ты бы возглавил нас, ты стал бы правителем Мограны. Самым великим завоевателем. Власть! Слава! Вот для чего ты нужен нам, обладающий силой льда. Вот для чего ты нужен Могране, поэтому она избрала тебя. Но на пути к величию и власти, к великим завоеваниям и славе, стоит твое глупое сердце, в которое ты впустил любовь и жалость. О, ты изменник. Я послал тебя в Аммар, к Аларкади, зная что он работает с пустотой, а, значит, где-то рядом с ним может появиться Тень. Я хотел чтобы ты обрел силу льда. Тем временем я искал перо феникса. И ты обрел эту силу, а я нашел перо. Весь мир лежит перед нами, мой мальчик. У нас есть все для того, чтобы покорить его. Все, кроме твоего сердца. Почему оно так мертво для жажды власти? Ты был совсем не таким, ты жаждал власти всем сердцем. Ты хотел, чтобы тебе все служили. И чем ты кончил? Тем, что сам стал служить другим. Презираю... презираю тебя.

- Где находится эта пещера с драконом?

- А зачем тебе знать? Дракон все равно не пропустит тебя.

- Ну хоть посмотреть.

- Ладно, я покажу тебе пещеру, туда ведет тайная горная тропа. Может быть, твое сердце еще вернется к Могране, тогда ты будешь знать куда идти.

Реан и Гордестон выехали из замка на рассвете. Их путь лежал к городу Цивен около которого находилась гора с пещерой. Всю дорогу Гордестон пытался убедить Реана встать на путь служения Могране, он называл ее светлой богиней. Но Реан не слушал его. Все его мысли были заняты одним: как обмануть дракона и добыть перо феникса.

Через несколько дней они приехали в Цивен, была уже почти ночь и они с трудом нашли ночлег. Уже засыпая, Реан услышал чьи-то шаги. К его кровати подошел Гордестон, в руках он держал маленький, светящийся ярким фиолетовым светом, кристалл. Луч падал прямо на глаза Реана. "Наверное снится", - подумал он и провалился в дремоту.

Он приснился себе мальчиком лет десяти, во сне он видел себя со стороны. Он стоял на коленях перед статуей, изображавшей Мограну. Статуя была золотой, солнечные блики бегали по ней будто резвые котята. Он чего-то ждал, а его душа была полна восхищением перед богиней. Она была для него всем и он готов был принести ей в дар все что угодно, даже свою жизнь. Или чужую. Это переполняющее, вызывающее яркий восторг чувство, полностью владело им. Богиня! Богиня! Поклоняться ей, служить ей, приводить к ней сердца других людей... при мысли, что на свете есть люди, которые не поклоняются богине, Реана охватили досада и гнев, ревность и обида. Как можно не поклоняться ей? Такой прекрасной, такой сияющей и величественной... не преклоняться перед таким светом и такой красотой может только совершенно испорченный человек, серый, оскотинившийся, с мертвой душой. Зачем такие и живут-то на свете? Они оскорбляют богиню, оскорбляют саму красоту и поганят собой этот мир. Мограна, сияющая и гордая, ты достойна того, чтобы каждый отдал тебе своё сердце. Всё, без остатка. Реан полностью принадлежал ей. Как можно не принадлежать ей? Это было бы гнусным предательством. О, Мограна, я живу только ради тебя. Ты - богиня, ты - всё. Он вспомнил, что существуют люди, верящие в какой-то Свет. Ненависть охватила его - какой еще может быть свет кроме Мограны? Считать так - значит хулить богиню! Мограна, раздави их, растопчи будто червей. Утвердись. Овладей всем миром. Все, все должны поклоняться тебе.

Тут лицо богини засветилось, засияло тысячами лучей. Голос, гордый, красивый, гулкий и одновременно звонкий, зазвучал откуда-то изнутри статуи:

- Ты ли грядущий, ты ли Арбенд, о котором говорит пророчество? Ты ли тот, кто прославит меня превыше всех других богов и богинь?

- Не знаю, не знаю, - выдохнул Реан.

- Не предашь ли ты меня?

- Нет! Нет! Никогда!

- Если ты когда-нибудь забудешь меня, вернется ли сердце твое ко мне?

- Если я тебя тысячу раз забуду, я тебя тысячу раз вспомню и тысячу раз принесу сердце свое тебе. Я твой верный служитель, богиня. Я принадлежу тебе весь, без остатка.

Мограна нахмурилась.

- Было время когда ты был световером. Видение будущего посетило меня, - произнесла она, - ты забудешь меня и полюбишь какую-то ничтожную женщину из крови и плоти. Ты предашь меня. Ты уйдешь в далекие страны, а в мои земли вернешься лишь для того, чтобы спасти ее.

- Такого не будет никогда! Я же знаю, что полюбить человека это грех перед тобою, богиня! Я никогда не дойду до такой измены, я буду верен тебе!

Пограна покачала головой.

- Я видела в своем видении, что ты не будешь мне верен. Ты возненавидишь меня, ты будешь гнушаться мною и станешь моим врагом.

- Нет! Нет! - закричал Реан так громко, как только мог.

- Но если ты предреченный Арбенд, ты все равно вернешься ко мне и принесешь мне в жертву ту жалкую женщину. Её кровь упоит меня и я получу огромную силу.

- Да, богиня! Да, я принесу тебе в жертву кого угодно. Если нужно, я принесу тебе в жертву весь мир!

- Помни же, что ты сказал мне сейчас. Поклянись мне в этом! Произнеси великую клятву.

- Клянусь жизнью и смертью, землей и кровью, светом и тьмой, клянусь своим первым и последним вздохом, клянусь временем и вечностью, что принесу тебе в жертву ту женщину и буду всегда верен тебе. Если же я нарушу эту клятву, пусть меня постигнет твоя кара, Пограна, пусть меня поразит твой гнев.

- Молодец, - сказала богиня, - помни же, что ты произнес сейчас. Когда ты забудешь меня, я приду к тебе во сне и напомню наш разговор.

Реан проснулся. В окно бил яркий свет, пели птицы. Что это было? Он помнил свой сон так, будто это всё было наяву. Он сел на кровати и обхватил голову руками. Так он поклялся убить Минальд? Он служитель богини и его сердце всё равно вернется к ней? Нет, нет, нет. О, нет, он вовсе не хочет служить жестокой ледяной ведьме. Он любит людей... во сне он говорил, что это грех перед богиней. Ему не нужна такая богиня! Она не истинный свет. Истинный Свет заповедал людям любить друг друга. Нет! Я отрицаю твою власть, злая богиня! Я - не твой. Мне не нужны твои кандалы, твоя обязанность ненавидеть. Никакой я не предреченный Арбенд, который должен прославить тебя, жди другого. Я отрицаю тебя! Ты ничто! Никто! Да, я твой враг, хвала Свету. И всегда буду твоим врагом. Золотая статуя, жадная кукла. Ты проклята и проклят всякий, кто служит тебе. Ты - тьма. Ты кромешная тьма, надевающая маску света.

"Я поклялся," - думал Реан, - "чтож, буду клятвопреступником. Если я поклялся тьме, то нарушить такую клятву - благое дело".

В дверь постучали.

- Все спишь? - спросил Гордестон, просунув голову в дверь. - Я не будил тебя, потому что тебе снилась богиня, ты разговаривал во сне, я всё слышал.

- Я клялся ей?

- Да. Ты клялся принести в жертву Погране какую-то женщину. Наверное, речь шла о твоей жене.

- Оо, - застонал Реан, - я помню сон. Глупый сон и ничего более.

- Глупый? Но твои уста произнесли клятву, нашу главную клятву, великую клятву посвященных. И не имеет значения произнес ты её во сне или наяву. Гнев Мограны настигнет тебя, если ты ее нарушишь.

- Ну и пусть, - сказал Реан, - мне плевать.

- Упрямый, - проворчал Гордестон. - Что же в силах тебя убедить?

- Ну уж точно не ваша кукла, не эта ваша алчущая ледышка.

- Не смей! - гневно рявкнул Гордестон. - Не смей называть ее так, слышишь?! Иначе я убью тебя, несмотря на то, что на тебе красный знак!

- Ну ладно, - хмыкнул Реан, - буду обзывать ее мысленно.

- Ах, тварь, серая тварь, - прошипел глава Ордена. - Ладно, пойдем к горе. Если ты тот, о ком говорит пророчество, ты все равно вернешься к Могране.

Реан и Гордестон подымались по потаенной тропе, камушки срывались из-под ног и улетали вниз, солнце било в глаза. Реан оступился, но ухватился за жесткий колючий куст, удержал равновесие. Он удивлялся  как легко и непринужденно подымается по крутой тропе Гордестон - эдакая жирная туша, боров-циркач.

Наконец восхождение закончилось, они достигли плоского каменного плато, в горе зиял узкий вход в пещеру.

- Ну что, пойдем. Может дракон сейчас сожжет тебя, изменника, я не знаю точно какое заклятие на него наложено, может сейчас Мограна и покарает тебя за предательство. Так что помолись своему Свету на всякий случай.

И они нырнули в проход. Довольно долго шли, минуя поворот за поворотом, солнечные лучи уже не проникали сюда и было темно. Впереди забрезжил мерцающий оранжевый свет.

- Дракон, - сказал Гордестон. -  Сейчас выйдем в большой зал и он будет смотреть на тебя, кто ты есть. Эта механическая тварь смотрит в душу.

И вот они вынырнули в огромный зал, оранжевый мягкий свет исходил от стен, то разгораясь ярче, то почти затухая. Исполинский крылатый змей спал посреди зала, весь покрытый железной чешуей, по которой пробегали оранжевые блики, острую, хищную голову он положил на лапы.

- Как он попал сюда? - Спросил Реан. - Он не смог бы пролезть в проход.

- Он весь из железа, из деталей и хитрых шестеренок. Маги собрали его прямо здесь и вдохнули в него некое подобие души. Он не сознает себя, это тупая тварь, но душу он видит насквозь.

Дракон пошевелился.

- Нет, он не проснется, пока мы не попытаемся пройти дальше, в маленькую пещерку за ним, где хранится перо.

- Пойдем же! - сказал Реан, и они двинулись. Как только они попытались обойти дракона, он тут же проснулся, встал на лапы и расправил со скрежетом огромные крылья.

- Кто вы? - прогремел его голос. - Стойте, я посмотрю на вас. Я пропущу только верного служителя Мограны, что обладает силой льда.

И желтые горящие глаза змея уставились на них, его взгляд взрезал разум как нож масло.

- Ты верен Могране, но у тебя нет силы льда, я не пропущу тебя, - сказал он Гордестону.

- А у тебя есть сила льда, но у тебя две души. Одна твоя и она бодрствует, она ненавидит Мограну. И вторая душа, чужая. Она спит, ты не чувствуешь ее. Она верна Могране. Я не знаю пропускать тебя или нет, так как условие и соблюдено и не соблюдено.

Дракон задергал головой, замигал глазами и стал раскрывать и складывать крылья.

- Я могу пропустить лишь одну из душ, что живут в тебе. Пусть уснет твоя душа и проснется та, другая. Тогда я пропущу тебя, - сказал наконец дракон.

- Хмейчик! Мне подсунули хмейчика! Проклятые световеры, они не смогли исцелить хмейчика и подсунули его мне! Я надеялся, что ты Арбенд, а ты... простой одержимый. Вот разгадка твоей необыкновенной ревности в служении Могране, просто ты хмейчик, - зло глядя на Реана говорил Гордестон.

- Хмейчик? Что это? - спросил Реан.

- Хмейчик - это одержимый. Не простой одержимый, которого лишь иногда схватывает дух и руководит его телом, но тот, кем либо всегда руководит дух, либо он подавляет духа и всегда руководит собой сам, но дух продолжает гнездиться в нем. Вот ты как раз такой. Когда ты был моим учеником, тобой просто руководил дух, это был не ты. Они обманули меня! Я увидел ребенка, чье сердце было полностью отдано Могране, я подумал, вот он, вот предреченный Арбенд. А это был хмейчик и я лишь зря потерял время. А тем временем настоящий Арбенд, может быть, бродит где-то ,даже не зная о своем предназначении.

- Могу я как-то освободиться от этого духа?

- Да можешь, можешь. Но я не скажу тебе как, потому что если дух что в тебе проснется, он вполне справится с задачей написания гимна-заклятия. У нас в Ордене половина хмейчиков, мы сами делаем их. В них живут духи верные Могране, она одна из начальствующих духов и они подчиняются ей. Но хмейчика-ребенка никто никогда не видел. О, световеры, подлые световеры - они догадались сразу. Они должны были попытаться изгнать духа из тебя, но у них почему-то не получилось. И они решили это использовать! Они подсунули тебя нам, прекрасно зная, что мы понадеемся на то, что ты и есть Арбенд. И упустим настоящего Арбенда! Подлецы, подлецы, - сокрушался Гордестон.

- Пророчество гласило, - продолжал он, - что среди световеров родится отступник, Арбенд. Еще ребенком он проявит необыкновенную ревность в служении Могране. мы подумали это ты. Тебе было лет пять. И мы никак не думали что ты хмейчик. Они обманули нас! Но откуда же в тебе взялся дух? Световеры не могли подселить его в тебя, эти чистоплюи не связываются с духами пустоты.

- Откуда бы он ни был, я хочу избавиться от него.

- А я хочу пробудить его в тебе! Хотя это будет сложно, ведь ты его полностью подавил.

- Ну я вам такой возможности не дам. Когда мы выйдем из пещеры, вы пойдете своей дорогой, а я своей.

- Нужно было заточить тебя в замке! Если бы я знал, что ты хмейчик, я так бы и сделал!

- Уже поздно, - усмехнулся Реан.

- Ничего, зато мы теперь знаем, что ты не Арбенд. Теперь мы будем искать настоящего Арбенда. Сколько мы вложили в тебя, в нашу пустую надежду. Мы растили из тебя великого правителя и великого воина. Будь ты Арбендом, ты бы возглавил наши полки и повел их в бой. Мы бы покорили Аррилию. О, мы никого бы не оставили там в живых. Уничтожили бы всех полуорков, всех троллей и гномов.

- Мне жаль вас, - сказал Реан.

- Что? Жаль? Почему? Мы счастливые люди, мы служим Могране. Самой величественной, самой прекрасной.

- Вы живете ненавистью и гордыней. Это не жизнь, это выжженная пустыня.

- Ради Мограны мы сжигаем свои души - разве это не прекрасно? Мы жертвуем своей сутью ради нашей царицы, нашей богини.

- Несчастные, - вздохнул Реан.

- Зато мы можем гордиться! - возразил Гордестон.

- Вы когда-нибудь лопнете!

- Зато мы лопнем гордыми, - ответил глава Ордена. - Ладно, я показал тебе дракона и я рад, что узнал нечто чрезвычайно важное. Пойдем отсюда, не будем мешать этой железной ящерице спать.

- Куда ты теперь? - спросил Гордестон, когда они спустились с горы. - Эх, в наш замок бы тебя.

Реан рассмеялся:

- Ну уж нет! Чтобы вы разбудили духа во мне?

- В Имбер поедешь, - задумчиво произнес Гордестон, - в библиотеке магов порыться.

- Вы проницательны. Именно об этом я и думал сейчас.

- Твои мысли легко угадать. А вот склонить на сторону Пограны почти невозможно. Разбудить бы духа в тебе! И ты стал бы завоевателем... да, ты не Арбенд. Но ты ничем не отличался бы от настоящего Арбенда.

- Соблазняйте этим кого-нибудь другого, Гордестон.